Девочек отконвоировали обратно в Дом с определенной галантностью. Им, конечно, не заплатили, как за отработанную ночь, но поскольку забирали их в том минимуме одежды, что был (а некоторых — и без ничего!), то за счет полицейской казны вызвали нескольких извозчиков, чтоб толпа не собралась смотреть бесплатный стриптиз. Погрузка проходила с шумом и гамом, прелести девиц проглядывали сквозь "рабочую спецодежду" из полупрозрачных тканей, некоторые были задрапированы лишь какими-то полотенцами и кусками простыней — больше ничего не нашлось при маленькой офицерской баньке. Командовали "процессом погрузки" несколько невыспавшихся офицеров с хмурыми лицами, изо всех сил скрывавшими свою ошеломленность.
Утренняя смена осталась, ночную отпустили. Обеим пришлось платить за сверхурочные. Но господин почтеннейший дьюк нет-нет, да и ловил на себе озадаченные, мягко говоря, взгляды собственных подчиненных. Задавать вопросы никто пока не осмеливался, но между собой его люди, ручаться можно, вовсю строили разнообразные гипотезы...
Им бы наверняка заинтересовались более пристально, если бы не куча других проблем и просто не поддающихся разрешению феноменов. Переизбыток странных событий породил в массах здоровое желание абстрагироваться от непонятного, занявшись хлопотной, но от того не менее важной текучкой и рутиной. В конце концов, не зря именно его ребята составляли самое боеспособное, не считая боевых пограничных частей, регулярное формирование. А если учесть, что численность армии, в том числе и не вылезавших из мелких, но зато постоянных стычек погранцов, была сильно сокращена, то и вовсе...
На всякий случай господин Нариа поручил начальнику финансового отдела составить обстоятельное прошение королеве об увеличении дотаций. Премиальные, боевые, выплата пособий на потерю кормильца... Скоро должно было грянуть, именно так, а не иначе, обратное присоединение Нижнего Города, а такие операции без потерь, к сожалению, не проходят. Конечно, начальник полиции слабо верил в то, что Ее Величество в самом деле одобрит прошение. Бумага нужна была ему для другого. Пригодится отвлечь внимание, коли случится какой-нибудь неожиданный и не очень-то приятный разговор. По опыту известно, уважаемые господа, что начальники любого уровня очень неохотно соглашаются давать деньги, зато финансовые темы слегка успокаивают начальственный гнев, так как разговор переходит в абсолютно понятную им плоскость, в которой, к тому же, решение всегда зависит от них. А за спорами о том, мал бюджет или велик, более глобальные темы частенько забываются...
Существовал и еще один нюанс, очень портивший господину Нариа настроение. Не ключевой момент, не знаковый узел интриги, а просто досадный случай, мелочь, но неприятная...
В тот же день, как он вернулся из Черного Замка (а для подчиненных просто вернулся. Неизвестно, откуда.), аккурат ближе к обеду был обнаружен труп девицы Лианн, лежавший на улице возле дома ее тетки. Тело забрали на ледник, его, как положено, осмотрели прозекторы, вынесшие неумолимый вердикт: на плечах, боках и иных местах синяки от чьих-то пальцев, на шее и возле сосков — засосы, и, разумеется, "неоспоримые следы сексуальных контактов". Смерть наступила из-за остановки сердца. Что все это должно значить в целом? Разумеется, только одно.
Изнасилование, повлекшее за собой смерть, предположительно — от шока. "Кодексом тяжких преступлений" классифицируется как преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами, и карается пожизненной каторгой на Шертанских болотах в островной колонии Эс-Зивер-Шенарак. Проблема заключалась в том, что господин Нариа точно знал виновного в сем злодеянии, но привлечь его к суду было решительно невозможно. Более того, он сам, глава всей полиции Таварра, лично присягнул ему на верность. И намерен был преданно служить, потому что знал, за что конкретно служит, видел и цель, и смысл. Только вот в душе все равно ворочается что-то, не дающее жить спокойно, какая-то струнка дрожит, которая за справедливость отвечает... Суть истинного законника протестует, вот что.
Совесть, оказывается, у него все-таки есть, и ей эта сделка не по нутру...
Господин Нариа вдруг понял, что случись ему столкнуться с теткой этой девочки, то ему будет перед ней стыдно. Чувство стыда оказалось в новинку. А ведь единственное, что он может сделать — это найти виновного, хоть не истинного, но подходящего. Его люди отыщут подходящего злодея... Можно даже не одного, а нескольких... И повесят на них с чистой совестью еще и это преступление. Например... Например, шайку некоего Крысюка, с Нижних улиц! Отбрехиваться тот все равно не будет, а если будет, то ему не поверят. Ведь в любой момент может всплыть "покушение с известной целью" на госпожу Хэлли, а это, между прочим, не много не мало, как смерть на колесе! Правда, чтобы это доказать, нужны показания самой потерпевшей, а она ни за что не признается, что могла пасть жертвой... Гм-м... Но ведь крысы-то об этом не знают!
На душе слегка похорошело. Старый полицейский хорошо знал человеческую сущность. Он помнил нервозность девушки, с которой пил вино и вел задушевный разговор. Она будет нервничать, она будет бояться, она не будет знать душевного покоя, пока посягнувшие на святое, те, из-за кого она испытала такой страх, не понесут наказания. Как бы начальник стражи дворца не хорохорилась перед собой и своими гвардейцами, как бы ни учиняла тренировки и парады, как бы ни "держала лицо", в глубине души она все равно постоянно помнит те мгновения. Постоянно помнит тот парализующий ужас. Это засело внутри нее, и излечить эту рану можно только смертью подонков. Или страданиями их, превосходящими те, что они причинили ей.
Хотя, конечно, в этом она тоже никому и ни за что не признается. Хотя бы потому, что сама, скорее всего, не понимает всех причин...
После принятия решения хоть так загладить свою вину совесть немного успокоилась.
В окно заглянуло легкомысленное солнце, щекоча теплыми лучами шею, и от зеркала сразу распрыгались солнечные зайчики. На душе, вот интересно, сразу же стало значительно легче, тоскливое настроение прижухло и с позором куда-то сгинуло. В конце концов, мир еще не перевернулся, господа, а значит, мы еще воюем. А на войне свои мерки добра и зла, и плохого-хорошего настроения тоже. Сегодня мы живы, и в этом наше счастье, и этому надо радоваться! Радоваться тому, что ты ходишь и дышишь, радоваться тому, что за окном светит солнце, цветут деревья, зеленеет трава и ходят люди, озабоченные лишь своими мелкими проблемами. Надо радоваться только тому, что есть этот мир, а в нем живешь ты — единственный и неповторимый! Может быть, кому-то такая точка зрения покажется по-детски наивной, но...
Господин Нариа не был ни лириком, ни романтиком. Даже в юношестве он не писал сонетов. Но однажды он понял, постиг одну маленькую тайну, которая стала основой его жизненной философии. Тайна гласила: только сам человек волен над своей жизнью! Над своими страстями, над своими болезнями, над своим мужеством и своей трусостью. Человек может безраздельно владеть тем телом, что дано ему от природы или Бога, и, прах побери, он должен им владеть! Никто не в состоянии тебя разозлить, если ты не позволишь себе разозлиться сам. Никто не в состоянии тебя испугать, если ты сам не поддашься страху. И, наконец, никто не в состоянии испортить тебе настроение, если ты сам не испортишь себе его!
Этот маленький секрет Трито Кешми Нариа считал одним из важнейших собственных открытий. А одним из главных собственных, личных достижений полагал умение, которого достиг эмпирическим путем, путем проб и ошибок, путем удач и разочарований, — это было умение в совершенстве владеть собственными чувствами. Смирять нежелательные, вырабатывать необходимые, видеть пути к победе даже в поражении, и сохранять бодрость духа там, где другие, даже очень сильные люди впадали в уныние. В его жизни было несколько случаев, когда он смог уцелеть только благодаря этой своей благоприобретенной способности.
Спустя годы после этого открытия он мог по собственному желанию вызвать у себя радость и легкую эйфорию, подавить гнев и раздражение, поверить в то, что говорит сам, или же наоборот — заставить себя не верить чужим, самым искренним речам. Подобной техникой частично владеют хорошие комедианты, он же овладел ею в совершенстве. Поэтому он мог в прямом смысле "видеть насквозь" самых прожженных лгунов и льстецов, а определить его ложь не удавалось даже многоопытным дворцовым интриганам. Все было идеально просто: начальник полиции никогда не лгал. Он искренне верил в то, что говорил, а потом с такой же легкостью "переключался" на другую задачу. Поймать его на лжи можно было только "приперев фактами", а, как легко догадаться, поводов к этому начальник полиции старался не давать. Не говоря уже о том, господа мои уважаемые, что истинная правда всегда шероховатая, это только тщательно подготовленная ложь гладкая — ни сучка, ни задоринки...
Свои способности полицейский очень тщательно скрывал. Он не мог всегда искусственно поднимать себе настроение, а потому для разрядки (точнее, перезарядки) время от времени позволял себе меланхолировать, слушая, как стучит по железному подоконнику дождь, и медленно потягивая излюбленное золотое вино. Самой любимой его эмоцией для демонстрации подчиненным и в частности — вышестоящим была раздражительность. Отчасти это объяснялось тем, что склонность к раздражению была у него врожденной, а потому контролю поддавалась легче всего.
Господин Нариа никогда не отыгрывал эмоций. Он не мог себе позволить ни малейшей нотки фальши. Бывали случаи, когда ему не удавалось создать в себе подходящий настрой, что означало только одно: нет предела самосовершенствованию. Он отменно умел владеть своим разумом и чувствами, но это вовсе не означало, что он не испытывал настоящих эмоций. Испытывал, да еще как... Внезапно проснувшаяся совесть наглядно это доказывала.
Господин Нариа засунул совесть в дальний угол сознания. В любом случае, с этими "захватами тел" надо как-то кончать, иначе какой он, к грыбу песчаному, полицейский! Рано или поздно дойдет до королевы, за "несчастные случаи" выдать тенденцию не удастся — в такие совпадения никто не поверит. Это риск, и слишком большой риск. Господин Нариа отлично понимал, что ввязался в настоящую войну, и проигрывать, пусть даже гордо и с достоинством, в ней отнюдь не собирался. В Наместнике Тьмы у него были свои интересы. Только надо бы вначале еще разок удостовериться в том, что он по праву занимает свое место...
Аларик де Морральен доказал ему лишь свою силу. Но отнюдь не право быть тем, кем является. Как и все прагматики, господин Нариа не видел ничего позорного в том, чтобы служить тому, кто сильнее и выше. Интерес заключался в том, что пока он не видел де Морральена ВЫШЕ себя. Он еще не считал его богом.
Худощавый, высокий человек в темно-синем строгом мундире с серебряными пуговицами, петлицами и косыми шевронами на рукавах, без шитья и лишних украшений, стоял перед серебряным зеркалом. Длинные волосы льняного оттенка, предмет особой гордости, прикрывали его спину. Все-таки была у полицейского черта характера, от которой он не считал нужным избавляться. Он любил свое отражение в зеркале, и тщательно следил за внешностью. Никто и никогда не видел его, например, невыбритым, и даже с легонькой щетиной.
Вдруг выражение отражавшихся в зеркале серых глаз изменилось. Одна рука поднялась к лицу и провела пальцами по гладкой коже. Гладкой... Гладкой?!!
Он вызывал цирюльника два дня назад! Еще тогда запомнилось, что бритье прошло гораздо быстрее и мягче, чем раньше, но он списал это на мастерство брадобрея. Еще и заплатил, помнится, на радостях на две серебрушки больше. Два дня назад! Позавчера...
Какого... Того самого, позвольте узнать?!
Господин Нариа приблизил лицо к зеркалу, не веря тактильным ощущениям. Шея и щеки были совершенно гладкими, а кожа — упругой и мягкой. В других случаях этому стоило бы только порадоваться, но...
Но теперь услуги "мастера чистых подбородков" ему, похоже, не понадобятся уже никогда. А еще не совсем верил клятвенным словам Наместника о "перестройке организма" для увеличения срока жизни... Вот вам, батенька, и перестройка, вот вам и долгая жизнь, вот вам и синий тюльпан...
Господин Нариа молча смотрел на непритворное зеркало. Оно, как положено, отражало истину, ничего не искажая. А истина заключалась в том, что у него перестала расти борода.
Более унизительного, незабываемого клейма Наместник поставить ему не мог. Об этом никто никогда не узнает, потому что привычный всем образ ни на каплю не искажен. Зато об этом всегда будет помнить он сам, Кеш-га, всю жизнь будет помнить, кому отдал душу...
Тягостные мысли прервал громкий стук дверного молоточка, и резкий, еще ломающийся голос юнца-курьера на доверии, которому поручали иногда доставлять важные сведения. Гонец пытался втолковать привратнику за стойкой на первом этаже, что у него срочнейшее дело, не терпящее ни малейших отлагательств...
— Что случилось?
— Господин... Почтеннейший дьюк... — Тяжело дыша, выдохнул мальчишка. — Чрезвычайное происшествие...
— Налог на подковы отменили?
— Хуже! Последний отряд панцирных штурмовиков, что должен был прийти сегодня... Попал в засаду, почтеннейший дьюк. Прорвалось... Меньше половины. Чернь поняла, что мы готовим вторжение! — Курьер в звании полицейского десятника с трудом переводил дух. Причем не от бега, а от волнения...
Господин Нариа коротко, без замаха, ударил его по лицу. Из носа у парня брызнула кровь, зато из взгляда исчезло паникерство. Гонец вспомнил, кому докладывается, осознал, устыдился и подобрался. Вытащив из кармана платок, он зажал кровоточащие ноздри и запоздало отдал приветствие, приложив правую руку к сердцу и склонив голову.
— Всех командиров штурмовых отрядов через час собрать в Управлении. Известить дворцовую гвардию и лично госпожу Хелавису ар-Глен. Объявляю секретность порядка "бирюзовая роза". Все запомнил? Выполняй!
Пока начальник полиции договаривал последнее слово до конца, от курьера не осталось и запаха. Привратник старательно делал вид, что он слепой и глухонемой. Господин Нариа поднялся к себе на второй этаж, прицепил шпагу, надел шляпу, собрал кое-какие бумаги в кожаный мешочек-тубус и спокойно спустился вниз.
У выхода его уже ждал экипаж.
Непонятый Менестрель: безысходность.
— Худо дело, — с сокрушенным видом молвил Керит, протягивая мне какое-то отлепленное от стены объявление. Совершенно сухое, пришлепнутое уже после того жуткого ливня на мокрую стену, держалось оно в прямом смысле на чьих-то соплях, и отделилось довольно легко. Типографская краска слегка расплылась, но прочесть, к сожалению, текст было можно.
Текст этот гласил, собственно говоря, следующее:
Полиция благословенного Таварра словом королевским и приказом департаментским объявляет в розыск человека, именующего себя Черным Лисом, а также Непонятым Менестрелем, автора и исполнителя текстов стихотворных и мелодий песенных, со спутником, имя его неизвестно, а приметы следующие: рост три локтя с половиною, сложения худощавого, внешности привлекательной. Волосы короткие, слегка вьющиеся, глаза большие, карие, черты лица тонкие, манеры — благородные. Тонок в кости. Одет в костюм дорогой ткани — лилового атласа, с черной лентою на бедре. Если будут замечены оба вместе или по отдельности, доносить следует немедля в участок полиции или патрулю, рядом случившемуся. За истину да будет вознаграждение!
