— А Клима его помиловала?
— В последнее время она проявляет чудеса милосердия, — отметил Гера, нахмурившись. — Я догадываюсь, что было несколько тихих казней, но все, кто согласился ей присягнуть, живы и даже сохранили прежнее положение. Сефинтопала назначен градоначальником Фирондо, члены думы тоже распиханы по разным высоким постам.
— Ты все равно тревожишься, — констатировал Тенька.
Гера задумчиво покачал головой.
— Подозреваю, она оставила смену мелкой власти на потом. Ко многим членам думы приставила наших людей для обмена опытом. Мне наставников нашла, даже себе. Тенька, я не представляю, как наша обда теперь выживает. Занятия, совещания, речи, разбор документов Сефинтопалы, новых документов, военные советы, опять учеба... ей, конечно, помогают, но и мешают немало. Горцы хотят склонить обду на свою сторону, а бывшая ведская дума во главе с Сефинтопалой мечтает через Климу диктовать горцам свои условия. У них за эти годы накопилось много неразрешенных споров.
— А Клима что?
— Она каменная, — убежденно сказал Гера. — То одних строит, то других. Горцы ходят удивленные. Они-то думали, Клима еще слишком юна и нуждается в подсказках.
Тенька заметил, что друг снова начал называть их обду по имени, пусть и изредка, но вслух говорить об этом не стал.
— А Сефинтопала как считает?
— Ему деваться было некуда. Наверное, он уверен, что еще легко отделался. Сефинтопале до сих пор не дают покоя твои молнии. Никому здесь не дают, надо сказать. Ты знаешь, что уже человек десять приходило проситься к тебе в ученики?
— Ни за что! — выпалил Тенька. — Мне еще самому учиться.
— Обда и тебе наставника найдет, — посулил Гера. — Она тебя не трогала только потому, что никто не знал, выживешь ты или нет. Но Клима очень на это надеялась. До того, как ты очнулся в первый раз, она просидела два дня на местном капище, — юноша замялся, но потом добавил: — Совсем на нее не похоже.
— Похоже, — возразил Тенька, запихивая в рот очередной пряник. — И никакая она не каменная на самом деле. Тебе кажется.
— Да любой человек на ее месте уже давно стукнулся бы об тучу!
— Она обда, — напомнил Тенька. — Но и человек.
— Ты говоришь почти как Налина, — вздохнул Гера. — Вы, колдуны, как-то ухитряетесь быть с обдой на короткой ноге. Я давно уже заметил. Любого другого человека Клима бы давно испепелила взглядом, а Налину терпит. Та называет ее "моя девочка", заставляет вовремя есть и ложиться спать, постоянно пичкает какими-то зельями для укрепления здоровья и бранит за грязь под ногтями.
— Интересненько это у нее получается, — согласился Тенька. — А кто такая Налина?
Гера умолк, внимательно глядя на друга.
— С тобой точно все хорошо?
— Да. Я даже встать могу, но мне почему-то запрещают.
— А кто тебе запрещает? — как у маленького, переспросил Гера.
— Сударыня... — Тенька только сейчас понял, что не знает ее имени. — Так это и есть Налина?
— Вы же с ней знакомились, еще раньше! Ты раз десять у нее имя переспросил, и это только при мне!
— Не помню...
— Налина Делей, — встревоженно подсказал Гера. — Эх, ты! Она же тебя все это время выхаживала.
— Я ее лицо помню, а имя — нет, — Тенька покрутил в руках очередной пряник и положил обратно. Больше не лезло. — Она врач?
— Ее все колдуньей зовут.
— Колдунья, которая использует свой дар, чтобы лечить? — оживился Тенька, даже приподнимаясь на подушках. — Интересненько это получается! А что еще ты про нее знаешь?
— Я слышал из разговоров, что у нее написаны несколько книг. Но лучше сам спроси, я в колдовских делах ничего не понимаю. А еще Налина Делей член ведской думы, потомок древнейшего рода первых последователей обды и жена Эдамора Карея.
* * *
Орденский город Кайнис занимал особое положение. Он лежал достаточно близко к границе, но, в отличие от многострадального Гарлея, уже лет триста не сдавался врагу. Это была самая настоящая крепость: с глубоким рвом, на дне которого скалили зубы острые колья, с прекрасно укрепленными высокими стенами и массивными воротами, которые большую часть времени стояли запертыми на здоровенный засов. В Кайнисе жили по большей части военные, хотя по орденскую его сторону раскинулись мирные села и поля.
Ближе всего к стенам стояли казармы, они образовывали еще одно плотное кольцо вокруг центральной части, где вдоль узких улочек громоздились маленькие домики мирных жителей и командного состава. В центре находилось несколько купеческих домов и хорошо укрепленная цитадель. В ней хранились орденские документы, жил местный благородный господин с супругой и тремя детьми, а также размещались на постой важные гости из столицы.
Наргелиса могла бы гордиться отведенной ей комнатой — чистой, просторной, с окнами на вымощенный камнями внутренний двор без единого деревца. Вдобавок, комнату украшал превосходный письменный стол.
Но в непогожее мартовское утро госпожа Наргелиса не думала о мелких бытовых радостях. Перед ней навытяжку стоял человек, одетый в немаркие болотные цвета. Силуэт этого человека уже не раз преследовал в кошмарах юную и впечатлительную Лернэ.
— Ознакомился? — ледяным тоном спросила Наргелиса, обеими руками облокотившись на столешницу.
Человек кивнул, медленно кладя обратно распечатанное письмо, а потом уточнил:
— Сильфы точно не солгали?
— Наши собственные разведчики, вернувшиеся после тебя, подтвердили, — процедила Наргелиса. — Без обды вся кампания потеряла бы смысл. Скажи мне теперь, как обда может собираться на штурм Фирондо, если она мертва?
— Не могу знать, госпожа Наргелиса, — убийца переступил с ноги на ногу. — Я все сделал. Совершенно точно.
— Как выглядела девица, которую ты убил?
— Согласно описанию: высокая, светловолосая, сильфийские черты лица...
Наргелиса со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
— Сильфийские?! Когда я такое говорила?
— В описании было: длинный нос, большие глаза.
— У той девицы нос длинный был?
— Да уж не "зернышко". Хотя, я и подлиннее видел.
— Болван! — она стукнула кулаком по столу. — Я говорила им, что нельзя экономить на художниках! Если бы ты знал этот растреклятый носище, то не сказал бы, что бывают длиннее!
— Но я уверен, это была не простая девица. Она изошла на туман, только одежда осталась. Люди так не умирают.
— Трижды болван! — вскричала Наргелиса. — Обда, что бы там ей ни приписывали слухи, обычный человек, а от людей остаются тела! Убита, должно быть, какая-то посторонняя сильфида, тридцать четыре смерча ей в зад! Эти сильфы явно продолжали вертеться вокруг обды, и моли теперь высшие силы, чтобы они отвернулись от нее, а нам не предъявили обвинения!
— Я ничего не знал о сильфах, госпожа, — парировал убийца. — Если бы меня предупредили...
— Сильфы не отчитываются нашей разведке о своих похождениях, — бросила Наргелиса, не уточняя, что зимой эти сведения вовсе были секретными и не подлежали разглашению всяким рядовым исполнителям. — Ступай прочь и не попадайся мне на глаза!
Убийце не надо было приказывать дважды. Больше всего на свете ему хотелось послать эту истеричную девчонку к крокозябрам, чтобы не орала на него и не обвиняла в чужих огрехах. Лучше надо было составлять описание и не утаивать ничего важного. И правда, нарисовать нормальный портрет новой обды, а не выдавать картинку с лицом неизвестной женщины, над личностью которой сломали головы лучшие умы Ордена. Но, конечно, Наргелису не пошлешь. Сама госпожа разведчица пока никто, и руки коротки подсечь ему крылья, но ведь все знают, с кем она спит и кому составляет отчеты.
Оставшись в одиночестве, Нагрелиса медленно опустилась на стул и стиснула пальцами ноющие виски. Она была в бешенстве. Люди Ордена сколько угодно могли грозить сильфам разрывами всех договоров, но по последним подсчетам благополучие "воробушков" протянет еще лет десять, а Орден с его старыми досками и допотопными тяжеловиками разобьют в ближайший год.
Наргелиса, воспитанная в лучших традициях Института, любила свою родину, искренне желала Ордену победы и с детства была приучена считать обду наибольшим из зол. Теперь же это зло стало реальным и начало показывать зубы.
Последние месяцы Наргелисе не везло. Они с Лавьясом торчали в Кайнисе уже второй месяц, но дело по розыску предателей так и не сдвинулось с мертвой точки. Оба чуяли, что цель близко: кто-то распускал по казармам крамольные слухи, отмороженного (во всех смыслах) веда или его труп так и не нашли, хотя прочесали все окрестные леса. Наргелиса и Лавьяс уже разнюхали, как выглядит тайный знак обды, который на пальцах показывают друг другу преступники. Даже нашелся свидетель — мальчишка, торгующий пирожками. Он уверял, что видел, как солдаты на рыночной площади скрещивали пальцы в таком жесте. Только вот солдат ни описать толком, ни опознать не смог — метель была, все закутанные. Однажды везунчику Лавьясу удалось лично поймать человека, который пытался перебежать к ведам. Им оказался какой-то сумасшедший, называющий себя потомком древнего рода и считающий служение новой обде целью своей жизни. У него были сообщники в городе, которые и взялись провести его за линию границы в обход постов. Но не успели обрадованные удачей разведчики выбить из пленника мало-мальски ценные сведения, как "потомка древнего рода" выкрали прямо из запертой камеры, и больше его никто не видел.
Мрачные мысли Наргелисы были прерваны звуком открывающейся двери.
Вошла стройная серьезная девушка в военной форме.
— Вы меня звали, госпожа?
Наргелиса глубоко вдохнула и заставила себя успокоиться. Как ни хочется рвать и метать, надо мыслить хладнокровно и действовать разумно.
— Да, я звала тебя, Вылена Сунар. Выбери из вашего корпуса ласточек потолковее, пусть этой ночью слетают на разведку вглубь ведского тыла. Есть сведения, что противник в ближайшее время начнет наступать.
— Будет исполнено, госпожа Наргелиса, — девушка замялась, но потом осторожно спросила: — А правду ли говорят, что теперь нам воевать не с ведами, а с обдой?
— Кто говорит? — резко переспросила Наргелиса.
Вылена только руками развела. Все говорят. Разве за язык поймаешь?
— Воевать мы будем с людьми, — отрезала Наргелиса после недолгого молчания. — С людьми, которые ненавидят Орден и порядок. И не важно, как себя обзывают их беззаконные вожди.
— Да, госпожа. Я так и передам своим.
— А если при тебе говорить начнут — хватай болтунов и сюда, — не удержавшись, Наргелиса снова потерла виски.
— Тяжело? — тихо спросила девушка. Не по-военному.
— Всем тяжело, — проворчала Наргелиса.
— На границе сейчас тихо, — пояснила Вылена Сунар. — А всякий неглупый человек знает, что если тихо на границе, то в кабинетах сражаются умы.
— Что же ты, такая умная, на политика не пошла?
— В небе тоже нужен ум. Вы, разведка, не одержите победу с глупыми командирами.
Это был не первый их разговор подобного рода. С довольно молодой, но сообразительной помощницей командующего одним из летных корпусов Наргелиса сошлась с первых недель жизни в Кайнисе. Это не было дружбой или приятельством — просто редкие беседы на неуставные темы. Иногда Наргелисе казалось, будто она видит в этой девушке родственную душу. Прорвавшуюся в руководство из низов, очень уставшую, набившую порядочно шишек, но все еще готовую побороться за место под солнцем.
— Ступай, Выля, попутного ветра. Я жду результаты разведки.
— И тебе попутного ветра, госпожа, — ответила Выля, мысленно скрещивая пальцы.
* * *
Гера приоткрыл дверь и тихонько вошел в зал, где прежде заседала ведская дума, а ныне проводились совещания обды. Больше это помещение не напоминало театр: лавки убрали, вместо одинокого кресла поставили длинный стол, за которым теперь и заседали совещающиеся. Вдоль колонн висели золотистые флаги с гербом обды, а у стен толпилось несколько десятков тех, кто в совещании не участвовал, но имел право и желание послушать. Гера сегодня оказался среди них — Клима проводила не военный совет, а хозяйственный.
Она занимала место во главе стола — закрытое белое платье с алой пелериной под горло, на волосах аккуратная сеточка, на лице ни пятнышка, глаза блестят — и никого другого на ее месте представить не получалось. Словно Клима сидела здесь всегда. И теперь нелепыми казались воспоминания, где она была растрепанной девочкой в мешковатой горчично-желтой форме, или в платке стояла у печи, согревая у огня красные от мороза ладони, или измазанная грязью и чужой кровью вгрызалась в яблоко на темном чердаке.
— Страна пребывает на грани разрухи, моя обда, — со степенным видом докладывал Артасий Сефинтопала, то и дело бросая хитроватые взгляды на своего коллегу, градоначальника Западногорска и главу совета знатных семей. — Только начало весны, а уже можно говорить о неурожае: некому пахать и сеять, мужчины либо в армии, либо убиты, многие женщины тоже подались воевать. Конечно, это суровая необходимость перед грядущим наступлением, но мало будет проку, если к концу лета это наступление захлебнется от голода. Я предлагаю обложить дополнительным налогом земли предгорий. Горцы не подлежат обязательному призыву в нашу армию, на плато и в долинах издавна выращивают лучшие сорта ячменя. И падежа скота у них не было уже много десятилетий.
— По-твоему, самое время ему случиться? — сердито перебил Сефинтопалу градоначальник Западногорска. — Мы бережем наш скот и кормим вволю, поэтому и не знаем в нем недостатка. А если отдадим часть ячменя, то мора не миновать! Моя обда, — тон из сердитого сделался мягким, почти ласковым, — не слушай, что говорят тебе о горах люди с равнин. Лучшие колдуны и воины наших мест издавна уходили воевать на границу. А сейчас все наше войско в твоем распоряжении, и у нас точно так же некому пахать и сеять. Забери у нас зерно — падет скот, которому станет нечего есть, ведь урожай уходит не только на пищу людям. Не станет скота — мы лишимся молока и мяса, а еще сыров, которые так любят на равнине. Оглянись лучше по сторонам, моя обда: амбары Фирондо и близлежащих городов ломятся от припасов, ведь сюда свозят все лучшее, что есть на ведских землях. И часто припасы настолько велики и продаются так дорого, что сгнивают в хранилищах. Столичные купцы не платят налогов товарами, лишь золотом по количеству проданного — и это совершенно зря.
— Всем известно, что большую часть столичных купцов составляют выходцы с гор, — парировал Сефинтопала. — Моя обда, если чьи амбары ломятся от продовольствия, то именно горские...
— Достаточно, — сухо оборвала обоих Клима. — Цены на зерно и впрямь неоправданно высоки. Повелеваю на ближайшие пять лет снять налог золотом с купцов, продающих зерно. Вместо этого назначить им утроенный налог товаром. Полученное зерно не хранить, а продавать по прошлогодним ценам. На вырученные деньги покупать зерно у южных и горских земледельцев и перепродавать здесь.
— Будет бунт, — посулил представитель купечества. — Многие разорятся.
Клима окинула его острым взглядом.
