— Куда? — прохрипел Гарет.
— К донжону.
Они успели. Створки захлопнулись за ними, отгораживая стылую темноту старой башни, от беснующегося света факелов и беснующихся людей. Снаружи ломились, стучали, орали. В дверь пару раз грохнуло что-то тяжелое. Само собой с той стороны им обещали все возможные и невозможные кары.
Зато можно было отдышаться. Дубовый брус надежно запечатал створѓки. Окна донжона, числом четыре, по одному на каждую сторону больше походили на щели и располагались на высоте пяти туазов. Ни к одному не добѓраться. Роберт разглядел остатки лестницы, но не рискнул бы карабкаться по трухлявым перекладинам без особой необходимости. Не подновляемая с отъезда хозяина, деревянная часть лестницы полностью пришла в негодѓность. Анна, поддерживающая порядок в жилых покоях, видимо рассудила, что со стороны соседей лиха ждать не приходится, а из дальних краев вряд ли кто явится воевать крохотное, затерянное в лесах баронство.
Они уселись на камень, служивший основанием лестницы.
— Попали, — одышливо выговорил Гарет. — Как думаешь, кто Герика кончил?
— Я.
Оба вскинули головы. В проеме окна зашевелилась тьма. Потом появились блики огня. В окне образовалась сначала голова, за ней торс. Подоспел факел. Стало возможно рассмотреть собеседника. На овальном щекастом лице поблескивали черные навыкате глаза. Блестел тонкий красивый нос. Пухлые, но четко очерченные губы выдавались над чуть скошенным подбородком. И над всем — приплюснутый лоб в завитках жестких смо-ляных волос. Все черты по отдельности были правильными и даже красивыми, но собранные воедино, производили неприятное впечатление: хитрость, опасность, порок — всего понемногу. И еще: с одного взгляда становилось понятно, человек, киѓнувший в них признанием словно камнем, живет с удовольствием. Убиѓвает тоже с удовольствием, но с особым извращенным удовольствием деѓлает пакости, чтобы потом наблюдать за своими жертвами.
В общем: над ними потешался Лупо Буалъди, пилигрим, который некогда прибыл в Палестину с итальянским войском Ранульфа Салернского. За прошедѓшие годы Лупо набрал живого веса и уверенности, но, впрочем, узнали его сразу.
От неожиданности Роберт зажмурился.
... серая земля, перебегают, подгоняемые ветерком песчинки. Ветерок шевелит полог шатра и одежду на мертвых. Генрик... за ним Райми... за ним Гумферт... за ним... Сам Роберт связан. Единственный, оставшийся в живых...
Буальди щедро наливал всем вина из своей фляжки. Только Роберт отказался.
— Вижу, вижу. Узнали, — Лупо заливисто расхохотался, довольный тем, что можно безнаказанно дразнить, загнанного в западню зверя.
Робер, однако, спросил твердо и повелительно, как некогда спрашивал с нерадивого вояки:
— Для чего ты убил Герика?
— Как это, для чего? Ты поглупел, граф Парижский. Ах, прости, оговорился. Ты уже не граф. Турнули тебя из графского фьера. Теперь ты бродяга бездомный и безземельный. Правда, не бедный. Совсем не бедный. Оно и плохо. От золота все зло. Не находишь? — Буальди опять расѓхохотался. — Где золото, там измена. Ты же сговорился по отдельности и с Гериком, и с помешанным монахом. С потаскухой Гертой тоже договорился? Поимел ее, конечно. Но ее только мертвый не имел. Хотя и в этом сомневаюсь. Сговориться-то ты сговорился, только не учел, что я одним простым ходом столкну вас всех лбами. Теперь люди Герика уверены, что убийца ты. Люди Петра может, и стали бы тебя заѓщищать, но их слишком мало. Они присоединятся к большинству. Всем хоѓчется золота. На Герту, ах прости Гербергу, можешь не рассчитывать: она ляжет под них всех. А Петр возглавит этот священный поход. Ему все равно, лишь бы верховодить.
— Сам же сказал, что им нужно золото. С мертвых с нас, что возьмешь?
— А мне нужна твоя жизнь. И поверь, бывший граф, из этой ловушки тебе не выбраться. В Палестине ты ускользнул. Сейчас тебе конец.
— Тебе заплатили?
— Конечно. И тогда, и сейчас, и в Египте. Если я не отработаю гонорара, мне придется уехать из франкского королевства. А мне здесь нравится. Страна благородных дураков, где слову пока еще верят. Рай.
— Король?
— Как же! Дождешься от вашего Проклятого! Нет, Роберт Непарижсѓкий, мне заплатил твой сводный брат, он же бастард твоего сюзерена короля Филиппа I.
— Ты лжешь!
— Представь себе, на этот раз нет. Вот незадача: первый раз в жизни сказал правду, не верят. Сын, сын. А ты думал! Отдал бы этот старый скупердяй твое графство чужому. А тебя — в монастырь! Страшно трогать героя. Рыцари без страха и упрека набегут, могут и монарха затоптать. А так, весь спрос с Того, — Лупо потыкал пальцем в небо. — Твой сводный брат оказался умнее папаши. Ты ему безопасен только мертвым. А потому, тебе конец.
— Посмотрим.
— Тут и смотреть нечего. Я тебе прямо сейчас прикажу, и выйдешь без оружия. За дверью тебя уже ждут. Они быстро разберутся с одиночкой.
— Или мы с ними разберемся, — рыкнул из темноты Гарет.
— Я вам такого не позволю.
Сверху послышалась возня. Кто-то тоненько всхлипнул. Роберт уже представил, как на шаткую приставную лестницу загоняют беременную женщину. Но вместо ее головы в круге света обозначилась детская в спутанных светлых кудрях.
Лупо держал ребенка за шиворот. Воротник кожаной курточки сдаѓвил тоненькую шейку. Светлые глаза вылезли из орбит. Другой руѓкой мучитель зажал мальчику рот.
— Как тебе аргумент? Если не выйдешь, брошу его отсюда к вам. Вниз головой брошу. Только мозги по стенам брызнут. Потом — его мамашу. Хотя нет. Не получится. Эта корова сюда не пролезет. Задница застрянет. А у мальчишки попочка с мой кулак. Ах, какая попочка!
— Оставь ребенка, сволочь!
— Да пожалуйста, — Лупо толкнул мальчика себе за спину. — Даю вам сроку, пока догорит огонь. Думайте, а я вас покину. Сквозняк, прохладно, да и ужинать пора.
Он канул в темноту, воткнув в щель между камнями факел.
Жизнь спрессовалась, уменьшилась до размеров крохотной площадки на дне каменной башни. Она вся сейчас входила в ладони. Роберт легко мог донести ее до ворот донжона и выплеснуть на поругание. На смерть. Или остаться здесь, высидеть, пережить смерть чужого ребенка и чужой женщины, а потом прорѓваться, круша всех, вставших на пути в мелкую стружку, чтобы не стать агнцем, обреченным на закѓлание.
Как это давеча сказал отец Иворий: 'Был один, кто добровольно пошел на муки. Но куда мне с ним тягаться!'
А прорвавшись, уйдя на волю, мстить, мстить, мстить. Сначала за изломанную жизнь отца. Теперь понятно, почему тот согласился на постылый брак. Его поставили перед выбором. На одной чаше весов были жизни Роберта и Иды, на другой — королевский бастард, который получал имя. Потом — за себя. Добраться до изъязвленного сюзерена...
А за спиной все время будут стоять призраки чужого ребенка и чужой женщины, а еще Слово, данное другу. Можно с этим жить?
Нет!
Значит, нечего дожидаться, когда погаснет, плюющий искрами, факел. Надо просто выйти. И будь, что будет.
Роберт решительно поднялся. Из темноты на него надвинулась низкая широкая фигура Гарета.
— Чего торопишься? Давай посидим. Туда всегда успеется.
Говорил а сам косил в сторону, не иначе, что-то задумав.
— Ты, смотрю, не очень удивлен, признаниями нашего итальянского друга?
— Да, почитай, не очень.
— Знал?
— Наверняка — нет. Но подозрения имелись.
— Рассказывай.
— Помнишь, нет? Тебе, мессир, тогда лет семнадцать было. На охоѓте твой синий плащ попортили. Искали еще потом, кто так неудачно копье бросил, что чуть наследника графа Парижского не приколол.
— Тебя со мной не было. Ты заблудился, отстал от загонщиков.
— Я как раз по тем кустам блукал, откуда копье вылетело.
— Не понимаю.
— Заметил я, что человек из личной своры, дражайшего твоего сюзерена, за тобой охотится, и сам за ним пошел.
— Что дальше было?
— Я удавочку сзади ему на шею накинул и в ложок утащил.
Дно глубокой балки, заросшей по верху густым почти непроходимым кустарником, было заболочено. С краю в хлюпающей жиже густо стоял тростник, дальше лежала рыжая полянка с ярко-зеленой каймой. Из ее середки смотрел в небо черный глаз болотной воды.
Гарет нес свою добычу до самого края болота, а там, опустив прямо в чавкающую под ногами жижу, присел рядом на корточки. Удавочку приспустил, но убирать не стал, дожидаясь, пока копейщик придет в себя. Лицо у того постепенно из синего стало обычным, глаза забегали под тонкими веками.
Гарет чуть не проѓзевал. Подумать страшно, что могло случиться, не подоспей он в последний момент и не помешай убийце. Но пора было приступать к допросу. Он слегка натянул концы удавки — не прикончить, только постращать.
— Открывай глаза-то. Вижу, очухался.
В глазах незнакомца плавал животный страх. Он лежал, не шевелясь и почти не моргая. Гарет, испугавшись, что нечаянно перебил ему шейную жилу, и тот вовсе не сможет говорить, встал на колено и потряс убийцу за плечо.
Оказалось, зря испугался и чуть не поплатился за свою доверчивость. Убийца вскочил так стремительно, что вцепивѓшегося в его одежду Гарета подбросило. Будь на его месте другой, не совладал бы. Но о цепкости Гаретовых рук легенды ходили. Да и противник оказался все же хлипковат. Так что, через короткое время все вернулось к исходной позиции. Только теперь шею злодея сдавливала не удавка, а локоть. Голова убийцы запрокинулась, лицо начало бледнеть. Пока противник не впал в беспамятство, Гарет закрутил ему кисть до рвущихся жил:
— Кто приказал?
— Король, — прохрипело под руками.
— Зачем?
— Сводный брат... отпусти, дышать...
Гарет чуть ослабил хватку. Убийца воспользовался послаблением и, с шумом всосав воздух, крикнул изо всей мочи:
— Сюда! Изме...
Шейные позвонки хрустнули. Крик захлебнулся. Тело обвиѓсло мешком.
Крик не услышали. Никакой суеты, вокруг не случилось. Гарет оттащил человека в заросли и там бок о бок с ним еще живым, потом уже мертвым пролежал до темноты. Несколько раз в его убежище долетали далекие голоса. Звали какого-то Адальмара.
Только в темноте, когда охота откочевала в сторону поляны с обозом, Гарет утопил тело убийцы в болоте. Сам весь извозился в тине, но обустроил труп аккурат в черный трясинный глаз. Ночной дождик надежно смыл все следы. А Гарет, сделав изрядный крюк, к рассвету вышел на лагерь охотников, с другой стороны.
— И ты все время молчал?!
— Молчал. Даже отцу твоему ничего не сказал.
— Тебя же тогда...
— Договаривай. Наказать велел граф, за недогляд.
— Почему ты не сознался?
— Ты, видать, забыл. Это сейчас я рыцарь штурма и вассал. А тогда — серв, раб. За убийство благородного, что рабу полагалось? То-то!
— Отец бы тебя не выдал.
— Еще как выдал бы. Он бы в первую голову разбирательства потребовал. А раб не свидетель. Раб убийца — тем более. Так что, куда ни кинь, висеть бы мне сначала на дыбе, потом на суку.
Гарет сидел как нахохлившийся седой воробей, глядел на грязѓные носки своих сапог. Роберт сообразил, что старик до сих пор боится.
— Спасибо, — голос дрогнул, рука опустилась на плечо друга. — За мной долг. Жив останусь, отплачу.
Единственный глаз подозрительно слезился, когда старик снизу вверх глянул на Роберта:
— Сочлись уже, мессир.
Надо было идти. Роберт больше не высчитывал, не прикидывал: с кем, как, что... Осталось, выйти из-за каменной стены и в последний раз попытаться, если не защитить беззащитных, то хоть оттянуть их смерть или пытку.
— Пора. Факел догорает.
Ночь клубилась дымом. Посреди двора полыхал костер. Чадом забивало слабый свет звезд.
Люди замкового отряда и люди Герберги вперемешку толпились на площадке перед воротами донжона. В центре над маленьким Филиппом навис Лупо. Острая как бритва флисса поблескивала рядом с детской шейкой.
Предел. Порог, которого никогда не переступить. Жажда мести, досада, гнев и ненависть разбивались об эту преграду. Если схватиться с толпой, можно унести с собой десяток жизней, но унесешь тогда и эту, ради которой сюда шел.
— Бросайте оружие, бродяги! — голос Лупо перекрыл гомон толпы.
— Я пойду вперед и отдам им мечи, а ты постарайся затеряться в темноте, — тихо почти одними губами выговорил Роберт. Гарет тут же приотстал, будто споткнувшись.
Роберт ступил в круг света. Коренастую фигура плотно облегала блесѓтящая броня. Руки привычно лежали на оголовках мечей.
— Слушайте меня! — рука властно поднялась, призывая к вниманию. — Я, граф Роберт Парижский, предлагаю вам золото в обмен на жизнь Анны де Барн и ее сына. Я...
Филипп закричал. По детской рубашке расплывалось темное пятно, ребенок забился в руках высокого грузного мужчины.
— Бросай оружие, бродяга. Не то я перережу ему шею.
Из толпы послышались заинтересованные и недовольные голоса. Люди надвинулись. Роберт надеялся, что достаточно привлек к себе их внимание, чтобы дать Гарету скрыться. Но рисковать дальше жизнью ребенка он не мог. Оба меча: драгоценная бхелхета, а за ней спата аккуратно легли к ногам.
Флисса все еще была в руке Лупо. С него станется пустить оружие в ход, и голова мальчика покатится по каменным плитам. Он способен... Но не сделает. Нет, не сделает. Не станет. Потому что тогда Роберт, мечи которого, послушно лежали у самых ног, вихрем пройдется по всему живому во дворе.
Нет, не сделает.
Кинулись. Роберт не сопротивлялся. Сразу несколько рук ухватили его за плечи, за волосы, выкрутили локти. Звякнул под ногами тяжелый пояс. Поползла с плеч кольѓчуга, за ней — гамбизон. Горячее избитое тело охватил ночной холод.
Лупо с ребенком исчезли, их место занял коричневый монах.
— Где второй? — голос брата Петра истерично дрожал. И его коснулось общее возбуждение.
Второго не оказалось. И то — радость. Немного лишних пинков — чепуха в сравнении с тем, что Гарет получил возможность выбраться.
— Растяпы! — взревел монах. — Проверить все щели. Следите за воротами, чтобы и муха не вылетела.
— Да куда ему деться? Завтра по свету поищем.
— У сумасшедшего Ивория не забудьте посмотреть.
— Обязательно.
В поясницу Роберту уперлось древко копья, между лопаток — клинок. Но на первом же шаге его подсекли подножкой. Под гогот конвоиров, Роберт рухнул вниз лицом.
Это повторялось каждые два-три шага: он падал, его рывками и тычками поднимали. Шествовавший рядом монах не препятствовал разѓвлечению. До середины двора таким манером они добрались нескоро, а когда уже свернули к жилым покоям, новое обстоятельство задержало процессию: кто-то забарабанил в ворота с той стороны. Поскольку надвратные башни пустовали, — все колготились во дворе, — ответить позднему гостю оказалось некому. А тот, проявляя нетерпение, заколотил с удвоенной силой. Ворота тряслись, будто в них били маленьким тараном. Вслед за стуком донесся пьяный рев:
— Откроют когда-нибудь эту дверь?! Усталый п-путник... Гуго Гаузланский требует, чтобы ему отворили!
По кивку монаха побежали расспрашивать, но быстро вороѓтились:
