— Гляди, как чудно! — прошептал за его спиной Адам. — И выводить нету нужды... Мочи терпилу прямо здесь, а я погнал за картёжниками.
Время неслось, как перепуганная лошадь. Окинув беглым взглядом помещение, Буривой молниеносно соображал.
Человек двадцать в общей сложности.
Наиболее значительная группа — ямщики. Их шестеро. У них корпоративная солидарность. Они на вид покрепче остальных. И, главное, примут сторону Никиты, потому что как раз ихнего коллегу разобидел шпажонкой тот, кто самой судьбою определён в потерпевшие. Итак, ямщики — актив, свои пацаны! Хотя потом и надо будет закатать по немытой роже вон тому, вихрастому, с похотливыми лапами...
Остальные — троица крестьян, манкирующих весенними полевыми работами, двое фельдъегерей, фуражиры, купчишка в развоз, командировочный чиновничек — нейтралы, зрители, нули, пассивный элемент, болото.
Теперь противник — свита потенциального потерпевшего. Абсолютно трезвый возрастной солдат с ружьём и четырёхгранным байонетом на ремне. Может взбрыкнуть, но толку с него в драке... Кучер ещё старше годами, к тому же на вид более индифферентен к происходящему, чем лёд в ведёрке под шампанское. Гоблин, упокоившийся рылом в миске с квашеной капустой. В натуре, пал, бедняга, жертвой русского гостеприимства! Большой, однако же, вопрос: чего на деле стоит его опьянение? Даже у алкоголиков-людей сон крепок, но, увы, недолог...
И, наконец, кабацкий персонал. Целовальник — ражий бородач с кулаками по пуду, между прочим, целовавший крест, тем самым гарантируя не только честность в расчётах, но и правопорядок на объекте. Двое половых лет по восемнадцать-двадцать, тоже с виду ребята не промах. Да хлыщ за стойкой, которому, судя по колкому взгляду, что пива отцедить пенного, что кровушки кипенной — одинаково привычно. Да кухмистер за стеной. Да поварёнок на подхвате. Да истопник... Да, незадача! Вряд ли кабацкому голове разом с челядью так уж понравится дебош внутри заведения. Ну, а во дворе... Только во дворе!
— Вывести придётся, — через плечо бросил Никита напарнику. — Иначе зело разобидим персонал... Всё, брат, работаем, покуда мышцы не остыли. Выводи картёжников и — на картошку! Удачи!
— Удачи! — буркнул Адам, покидая заведение. — Пока — обоим. После — каждому в отдельности...
Есаул этого уже не слышал.
В полной тишине есаул нёсся к невесте, разрезая угрозой спрессованный воздух трактира. И напевал, чтобы попутно "разогнать" дыхание:
А в чистом поле система "Град"...
За нами Путин и Сталинград!
Вряд ли участники группы "Белый орёл" имели в виду тот "Град", о котором вспоминал сейчас Никита, — оперативно-боевой отдел Управления ФСБ России по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области, в давнем прошлом спецгруппу "Град"...
Скользящий удар ладонью по столешнице — и высокий, мутного стекла бокал летит в опешившего рыцаря, тёмно-бардовый лафит плещет в удивлённое лицо.
"Извини, браток! — мелькнула в голове избитая голливудская фраза. — Просто работа такая, ничего личного"...
Пока тот вскакивал со стула под издевательский хохот извозчиков, пока отряхивался, приходя в себя, Никита, мельком взглянув на бесчувственного, как и прежде, гоблина, скомандовал ведьмаку по-английски, дабы не быть понятым кабацкими питухами:
— Go out, sir! Concentrate your attention on our friend, — шепнул, понимая под другом-френдом Терпигорца. Затем скосил глаза на иноземную нечисть. — And our enemy after that...
Гюльнара, явно не ожидавшая столь резкого поворота событий, затравленно озиралась по сторонам. Буривой поспешил успокоить любимую.
— Don't be scare, my flower, all correct! There's nothing for you to worry about... Работает "Град"!
Меж тем дворянчик отряхнул вино и привёл себя, насколько смог, в пристойный вид.
— Мне кажется, сударь, вы, не потрудившись разобраться в ситуации, несколько вышли за рамки... — начал было он.
За столь витиеватым вступлением вполне могла последовать попытка объясниться без скандала, что в планы "оскорблённого" Никиты не входило ни коим образом. И он смачно плюнул в лицо благородному рыцарю без страха и упрёка, вызвав новый взрыв хохота ямщиков. Подобного хамства тот, конечно же, стерпеть не мог, и на свет Божий появилась шпага. А Буривому лишь того и надо было! Маховым, прямо из ножен, ударом именной екатерининской сабли он буквально размазал оружие противника по столу, обломив клинок его у самой гарды. И то ведь сказать, куда поделкам здешних кустарей тягаться с молибденовой сталью третьего тысячелетия по Рождеству Христову?!
— Ники!!! — предостерегающе воскликнула Гюльнара.
Очень вовремя, потому что к ним, торопясь примкнуть штык-байонет к ружью, поспешал солдат картофельного обоза.
— Куды прёшь, инфантерия?! — громогласно осадил его Буривой. — Распластаю до жопы! Сел на место, ёб тыть!
Он снова бросил мимолётный взгляд на гоблина. Опившаяся нечисть дрыхла, как "офисный планктон" в метро после разгульной вечеринки. Лучше не придумаешь! Ведьмак давно слинял. Кабацкий люд, хотя и проявлял живейшее участие в заварухе, но, слава Богу, ограничивался лишь советами да ставками на результат. Зато вмешался наконец-то целовальник:
— Милостивые государи, попрошу за сатисфакциями во двор! — и по-медвежьи проревел для убедительности. — Па-а-апрашу отсель!!!
Никита с достоинством кивнул.
— Без проблем, любезный!
Затем, произнеся неведомую тарабарщину якобы по-татарски, сунул пистолеты и саблю с ножнами невесте, а сопернику бросил:
— Выйдем, сударь? Схватимся на кулачках, если не слабо?
Оскорблённый дворянин вдруг подбоченился.
— На кулачках, говорите, сударь? А что, пожалуй, выйдем! Только вынужден предупредить: ваш покорный слуга не понаслышке знаком с французским боксом "сават".
В другой раз при виде торжествующего оппонента Никита максимум что сделал бы, так это снисходительно усмехнулся. Но здесь и сейчас, играя на публику, выдавил из себя малопристойное уничижительное ржание.
— Любезный, — нескоро успокоившись, обратился он к целовальнику и обвёл широким жестом зал, — велите подать добрым людям по чарке, и прошу всех на пленэр! Пускай будут свидетелями, чья сила переможет — орла с Дона-батюшки или французской жабы!
Трудно сказать, что именно сказалось больше на всеобщем воодушевлении — ура-патриотизм или халява по поводу выпивки. Уровень шума перехлестнул за рубеж не только нормального людского, но даже демонического восприятия, и Буривой готов был откусить себе язык при виде того, как над тарелкой поднимается носатая морда гоблина. Благо, лишь на миг, дабы пропустить поднесённую чару, а после снова упокоиться в закуске...
Работаем! На ковёр!!!
Последнее, что он вынес под серые майские небеса из трактира, был короткий диалог между половым и целовальником:
— Дядь Фрол, а что такое "сатисфакции"?
— Да ничего особенного... Морды разобьют друг дружке в юшку, вот и вся недолга.
— А "пленэр"?
Вряд ли продвинутый кабатчик был доподлинно в курсе специального термина живописцев-пейзажистов "plein-air", сиречь работа на открытой местности, по живой натуре — в пику мастерской, однако, молодец, по интонации Никиты сориентировался точно.
— Выйдут, значится, на воздуси...
— Може, это, выйдем и мы, полюбуемся?
— А чего ж?! Пожалуй, выйдем... Тока сам, гляди, не лезь! Это ихнее дело, господское...
Первым же, кого увидел Буривой на означенной местности, оказался приказчик медицинского обоза. Продувшийся в пух и прах верзила, как от него и было ожидаемо, перво-наперво решил восстановить финансовое благосостояние и в данный момент времени добросовестно колотил по стене амбара головами субтильных шулеров. Ну, да ладно, их проблемы!
Вторым в поле его зрения попал невысокий щупленький субъект у коновязи. Показавшийся смутно знакомым мужчина в тёмном плаще, чёрном, ладно прилегающем кафтане и туфлях с серебряными пряжками вроде бы машинально, однако с явным умыслом поправлял шляпу так, что рассмотреть лицо его было решительно невозможно.
Да и хрен с ним!
Даже два, потому что от почтового стана к трактиру неторопливо, вальяжно, с улыбками удовлетворения на лицах шагали Терпигорец и ведьмак.
Сделали?
Раз улыбаются, видимо, сделали...
Сделали!
Всё!!!
Финита ля комедия!
Финита, бля, комедия...
Ликуя и одновременно релаксируя, Никита покачнулся и чуть было ни рухнул оземь. Но зрители уже заняли места на веранде, заголосила Гюльнара, и он мощным волевым усилием заставил себя продолжать игру — отшвырнул расшитый галуном чекмень, сбросил зипун, сунул нагайку и кинжал за голенища сапог, рванул от ворота рубаху так, что отлетела изумрудная застёжка, и пошёл по кругу, напевая:
А в чистом поле система "Град"...
За нами Путин и Сталинград!
Завёлся, в свою очередь, и оппонент: тоже разоблачился до кружевной рубахи и застыл во фронтальной стойке, напоминая, увы, не столько бойца, сколько маменькиного сынка, возомнившего себя мастером кун-фу по просмотру фильма о подвигах Брюса Ли.
Сколь Никита ни силился, а вызвать в себе боевой кураж не мог. Хотелось расхохотаться. Хотелось хлопнуть противника по плечу. Хотелось выпить с ним на брудершафт. Хотелось, чёрт возьми, поговорить за жизнь — насчёт чинов, наград, окладов жалования, имений, моды, иностранщины, перспективы просвещённого абсолютизма на Руси, рецептуры самогона из клюквенного сусла... Хотелось, наконец, показать Анике-воину, что есть настоящий сават — своеобразный стиль боя матросов из Марселя и Тулона, — в котором практиковались удары ногами и пощёчины, поскольку, во-первых, пускать в ход кулаки было запрещено Законом, а во-вторых, руки требовались для удержания равновесия на зыбкой палубе. Но показать в теории, без контакта, чуть ли не на пальцах. Потому что драться не хотелось совершенно. Да и не было уже такой необходимости. Да и не с кем, опять же...
Но, как выражаются спортивные комментаторы, люди пришли, люди отдали кровные деньги, люди жаждут зрелища... Что ж, ладно, заплатили — получите!
Перемигнувшись с ведьмаком и Терпигорцем, Никита уверился — всё в порядке. Ещё немного покуражился, от пояса "качая маятник" и напевая:
Soldaten, feuer! Spaziert "Grad"...
Wir lieben Putin und Stalingrad!
Ну, всё, пора! Без всякого предупреждения он резко сократил дистанцию и махнул перед носом дворянчика высоким маваши-гери справа. Стопа просвистела в сантиметре от его незадачливой головы. Зрители дружно ахнули. Взвизгнула Гюльнара. А Никита, на развороте сохранив инерцию тела, изменил лишь уровень атаки и выстрелил той же правой ногой в бедро оппонента. Low-kick вышел на загляденье! Чиновник, скривившись так, будто нахлебался уксусной эссенции, пал на повреждённое колено. Никита же аккуратно, но весьма эффектно захватом бросил его на спину, перевернулся сам, распластался на "ковре", зафиксировал приземлённое тело противника ногами и захватил предплечье на болевой приём в стиле великого Фёдора Емельяненко. Впрочем, до излома не пережимал. Больше того, шёпотом участливо предупредил:
— Не сможешь терпеть, стучи мне по ноге.
Соперник немедля последовал доброму совету. А когда, будучи освобождён, стал приходить в себя, натужно спросил:
— Вы где так научились драться, милостивый государь? Право слово, ничего подобного прежде не видел!
— У вас всё впереди, милостивый государь, — без тени иронии заверил Никита. — И раз уж мы столь любезно тут пообнимались, может, перейдём на "ты"?
— Согласен, — прохрипел поверженный чиновник.
— Замечательно! Люди зовут меня Никитой.
— Очень приятно! А меня — Михаилом.
— Ну, вот и познакомились... А теперь, друг мой Михаил, просвети: что ты имел в виду, когда говорил, будто я, "не потрудившись разобраться в ситуации, несколько вышел за рамки..."?
Тот, разумеется, "просветил". Никите ситуация давно была известна от демона-хранителя, однако он — по ситуации, опять же — то хмурился, то грозил кулаком притихшим сластолюбцам-извозчикам, то извинялся, то ободряюще хлопал героя по плечу. Наконец помог ему встать, отряхнул, насколько сумел, от пыли пополам с навозом и, кликнув обозного солдата, протянул тому несколько серебряных рублей.
— Один — лично тебе, братец, за верность долгу и моральный ущерб. На остальные поднеси людям ещё по чарке, а нам с Михаилом закажи лучшего вина и тонких яств. Пойдём, друг мой Мишаня, отметим наше знакомство — пусть и своеобразное, но, верю, приятное и далеко идущее!
А сам подумал: знать бы тебе, насколько далеко идущее! В двадцать первый век ниточка тянется. Да если бы просто ниточка — стальной канат, каким швартуется авианосец!
Вот, кстати, насчёт ниточки и авианосца... Никите бы задуматься над странным совпадением: Михаил Юрьев, российский шляхтич XVIII века, фигурант специальной операции "Чёртово яблоко", — и упомянутый третьего августа в новостях Майкл Юрьефф, американец XXI столетия, потомок русских эмигрантов, офицер метеорологической службы ВМС США, будто бы видевший, как в палубу сгоревшего дотла авианосца Chester William Nimitz с ясного неба ударила молния...
Однако ему сейчас было не до того! Внове состоявшиеся друзья тет-а-тет сидели за столом, уставленным напитками и десертом, и Никита громогласно сокрушался по поводу сломанной шпаги Михаила.
— ...Надо же, незадача какая! Вот ведь бес попутал!
— Да не стоит, Никитушка! — успокаивал его потерпевший. — Какая, право, мелочь!
— Нет уж, позволь, друг мой!
Он повертел в руках явно скучавшие порознь клинок и рукоять, защищённую гардой. Честно говоря, шпажонка, даже будь целой, могла представлять ценность разве что для антикваров лет двести спустя, а для фехтовальщиков послужила бы скорее показателем того, каким убожеством, за неимением лучшего, умудрялись сражаться шляхтичи екатерининских времён. Ещё честнее говоря, даже сегодня, во времена оные, последний кузнец исправил бы поломку максимум за час работы спустя рукава. Да и то — если бы захотел мараться... Но понты, как известно, дороже денег!
— Сложить их заново я, конечно, не сумею, — озабоченно пробормотал Никита, — но ущерб тебе постараюсь возместить. Есть у меня в походном арсенале чудо-шашка — кавказская, старинной харалужной стали...
— Да полноте, дружище! — воспротивился Юрьев. — Такая шашка, поди, фамильная ценность.
— Главная ценность в этом мире — люди, — резонно возразил Буривой. — В наших краях говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Он поискал глазами друзей-соратников. Обнаружил только ведьмака, что-то увлечённо рассказывавшего фельдъегерям, безбожно коверкая русский язык "лягушачьим" прононсом.
— Дражайший господин де Рюблар!
— Уи, мсье?
— Не сочтите, пожалуйста, за труд кликнуть урядника, нужно кое-что доставить из кареты. И пригласите к нашему столу мадам. Короче говоря, шерше ля фам. И се ля ви... тьфу, мать вашу нерусскую, гран вам мерси, мусью, за одолжение!
— Сей момент сделаем, мсье!
В ожидании "сего момента" недавние противники проскучали визави — за увлекательной, впрочем, беседой — минут пять.
