— Что? Мы где, красавица-А-А... — ожил май ор. — Я в гробу-у-у...
Он ощутил металл.
— Нет, мы в вертолёте! Тебя спасут! Всё уже закончилось — позади...
— Неужели? Для всех?
— Нет, только для нас. Мы эвакуировались.
— А лейтенант-Ик... — сморщился майор от боли. — Что с ним?
— Жив молодой. И с ним остался Серафим. Так что ничего с ними страшного не случиться.
— Тебе верю, красавица.
— Потому что я — Вера?
— Потому что любишь! А смерть неспособна разлучить любящие сердца. Это Божий дар! Тут бессильны даже враги-и-и...
— Майор! Комбат! Не умирай! Я прошу тебя! Умоляю-у-у...
Он потерял сознание, и пульс не прощупывался, но кровь продолжала идти.
— Значит, ещё жив, родимый...
27. КРЕСТ.
Серафим недолго стоял, провожая на слух вереницу вертолётов в небе. Было не до того. Во тьме вновь зашевелились боевики. Мотострелки с десантниками явились для них прекрасной мишенью. Останки бронетехники продолжали пылать, и территория базы полка освещалась более или менее сносно.
— Идут, черти! Лезут! — опомнился лейтенантик.
— Кто командир полка? — услышал он обращение от капитана ВДВ.
— Перед тобой, — указал Серафим на молодого офицера.
— Молокосос?
— Я — комполка, капитан!
— Был! Я старше тебя по званию!
— Это ровным счётом ничего не значит и не меняет, десантура! — подал голос ефрейтор.
Теперь он выступал в качестве телохранителя младшего лейтенанта.
— Ладно, — уступил им капитан. — Тогда держи оружие, командир!
Он протянул лейтенанту автомат.
— Говори, что делать? Где мне размещать своих ребят?
— Везде. Сейчас явятся боевики — отовсюду. А дальше действуй по ситуации!
— Да ты анархист!
— Станешь им тут поневоле.
Послышались разрывы. Артиллерия в горах молчала.
— Что происходит? Кто стреляет? — занервничал капитан.
Неизвестность угнетала и обескураживала.
— Один ас, — догадался Серафим: Гаврила и является для них одноимённым архангелом — защищал их от боевиков одержимых бесами.
Он выиграл примерно час времени, а затем и сам явился, посадив КА-52 на базе среди огней, чуть не став очередной жертвой снайперов, получил касательное ранение в руку и плечо.
— А у вас здесь горячо!
— Ты откуда, Гаврила, а? Я думал: всё — больше не свидимся, — обрадовался Серафим. — Где пропадал, бродяга?
— Это длинная история, но я попытаюсь её сократить насколько это возможно, святоша, — отреагировал ас в свою очередь на него. И они обнялись, не удержавшись от всплеска эмоций, заключив один другого в дружеские объятия.
— Откуда взялся этот псих, летёха?! — изумился капитан.
— Угадал. Это он и есть!
— Чё?!..
— Слышал!
— Да что здесь происходит?
— Война! И мы находимся в окружении!
— Вот! И я о том же, летёха! Прорываться надо! За тем к вам и прилетели.
— С ротой солдат и ещё двумя батальонами тяжелораненых бойцов против тысяч боевиков? Их тут дивизия... была — не меньше!
— Сколько-сколько?
— Ну, явно не полк! Ибо мы где-то столько наёмников уже положили! А меньше их не стало, и ко всему ещё разозлили!
— Идут! Идут... — послышались крики, пронёсшиеся эхом по базе.
— Так, короче! История, — спохватился псих. — После того, как я отправился в разведку, наткнулся в горах Аргунского ущелья на нескончаемый поток боевиков, следующих цепью в вашем направлении, принял бой. Место для манёвра не оказалось, и они достали меня, поэтому я решился на хитрость — устроил фикцию — сделал вид, будто они сбили меня, подавшись прочь на площадку, присмотрев заранее удобное место для подобного манёвра. Организовал взрыв и клубы чёрного дыма, будто вертолёт разбился и горит, объятый пламенем. А сам, таким образом, скрыл дымовой завесой от них истинное положение вещей. Когда же боевики прошли по ущелью, использовал в качестве огнетушителя канистру с водой. После чего хотел лететь сразу к вам, да в горах вновь объявились боевики — новый отряд. И так целый день сплошной вереницей до самой ночи. А после уже не стал терять время — подался к вам, и вижу: не опоздал.
— Практически. Полк перестал существовать! Его нет, как и командиров!
— И моего — подполковника? — не поверил капитан. — Где он? Куда подевали его?
— Похоронен он — в братской могиле под крестом, — кивнул Серафим на лопасти от винта вертолёта.
Поблизости раздалась стрельба — сначала подобная на перестрелку, а затем всеобщий грохот.
Боевики не жалели боеприпасов стрелкового оружия, напирали. Мотострелки с десантниками отвечали им, как могли, быстро израсходовав свои боеприпасы.
Ас бросился к вертолёту.
— Ты что задумал, псих? Бежать? — кинулся капитан ВДВ за ним.
— Как бы не так! Не собираюсь такую технику оставлять врагам!
— Неужели задумал уничтожить?!
— И не просто, а с умом!
— Ты псих!
— Конечно. Контуженный я. И пробыл в дурдоме четыре года. Так что Чечня для меня — рай, но ад для тех, кого я не добил в Афгане!
Ас уничтожил взрывом вертолёт. Боевики ликовали. Они остервенели и лезли на свет из тьмы точно ночные мотыльки на свою погибель. Но гибли и солдаты полка с ротой десанта.
До очередной схватки оставались уже не минуты и секунды, а считанные метры. Обороняющиеся боролись за каждую пядь земли не на жизнь, а насмерть.
— Ну, вот и дождался, варвар, — молвил Серафим, обратившись к ефрейтору. — Пробил твой час триумфа!
Тот ринулся на боевиков, пробив брешь среди них. Капитан ВДВ по достоинству оценил умение мотострелка, сам не подкачал. И когда потерял автомат, пустил в ход нож с пистолетом.
Серафим же впервые приложил наёмника лопатой, ударив наотмашь со всей силы, но так, что бы ни дай Бог не убить — плашмя. А не ребром!
Послышался металлический звон, и боевик рухнул к ногам святоши.
— Живой, — проверил Серафим, уловив пульс на шее, приставив пальцы к аорте. И подался дальше.
— Боже! Прости меня грешного! Иначе не могу поступить, ибо сейчас я скорее человек во плоти, нежели ангел в душе! И пойми: обязан защитить слабых...
Он получил удар. Ещё один, а затем и не один, упал. Кто-то схватил его и потащил.
Когда Серафим пришёл в себя, капитан сидел ни живой, ни мёртвый.
— Ты кто? — робко спросил командир роты десанта, оставшись без бойцов в гордом одиночестве.
— Человек...
— И что ты говоришь! А почему тогда до сих пор жив? Ведь получил больше смертельных ударов, нежели ефрейтор!
— А где лейтенант?
— Тут я-а-а... — отреагировал тот на голос Серафима.
— Что делать будем, "полковник"? — обратился капитан к нему, ничуть не льстя. Юнец являл собой для него пример мужества и героизма.
— Связь давай, — застонал младший лейтенант. — А-а-ай...
— Ага! Уже! Один сек! — задействовал десантник переносную базу спутниковой связи.
— Вызывай огонь артбата... или там стоит полк артиллерии в гора-а-ах...
— Куда? По старым координатам?
— Нет. На себя-а-а...
— Но это же... Это-о-о...
— Делай, что я тебя прошу, капитан. Теперь ты — комполка-А-А...
Известие поразило генерала.
— Что? Как? Почему? — отказывался он верить: полк не удастся спасти.
Колонна под его началом — основная часть дивизии — находилась уже в горах на перевале и шла по ущелью, а авангард в составе двух батальонов — спускался на равнинную местность. И к утру они были бы у них.
— Это невозможно! Не может быть! Не должно!
— Что прикажете делать, комдив? У них раненые — много! Боевики порежут их как баранов, если мы...
— Что? Не накроем их сами?
Командир артполка промолчал.
— Хрен с тобой! Стреляй! Слышишь меня, главбух! С Богом! Постарайся обработать территорию квадрата с базой по периметру!
— Сделаю всё, комдив, что в моих силах! Сам огонь скорректирую!
— Уж постарайся! Мы должны — обязаны спасти ещё кого-нибудь! Бог любит троицу! Все вертушки в небо — и вперёд к полку на базу!
— Раньше утра всё одно не доберутся. Пока дозаправятся, оружие на борт возьмут и солдат...
— Работай, главбух! Стреляй! Да так, чтоб боевики зарылись в землю с головой — грызли траву зубами, а ногти срывали о камни, обдирая пальцы!
Артполк старался, но боевики не обращали на бомбардировку внимание. В бой вступили полевые командиры и их помощники, одержимые бесами, прорвались в расположение федеральных сил.
Капитан ещё раз вышел на связь с требованием открыть огонь по базе.
Началась резня. Боевики схлестнулись с теми из солдат, кто лежал на земле и не мог встать без посторонней помощи. Но они не сдавались — сражались — сбивали противника с ног, стремясь лишить оружия и использовать против самих же, ни обращали внимание на раны.
Стоял нестерпимый крик до той поры, пока база полка не покрылась разрывами от артиллерийских снарядов артбатов на горном перевале.
Полк мотострелков перестал существовать. Однако и потери со стороны боевиков были ощутимы.
— Радуйся, Ангел смерти! Ты получил то, что хотел — заслужил! Так теперь ответь мне и моему господину любезностью! Долг платежом красен! Отдай нам изгоя из числа низвергнутых ангелов! Позволь мне схватить его!
Тот словно услышал его призыв. Над полем ожесточённой битвы наступила гробовая тишина. Даже криков и стонов не было слышно.
Командир артполка сам пытался выйти на связь с капитаном ВДВ. В открытом эфире не было ни звука — намёка на то, что кто-то пытается ответить ему на все его призывы.
— Это всё — конец! Полка больше нет, — сел он на ящик со снарядами и снял каску с головы, отдав дань уважения, почтив память погибших в долине, где балом правили бесы.
Гаргуль бродил среди тел убитых, рыская в поисках того, ради кого в жертву Ангелу смерти принёс тысячи и тысячи людей, отдав на откуп души грешников за одного праведника.
— Проклятый! Отзовись!
В ответ тишина.
— Будь ты проклят трижды, святоша-А-А...
Серафим краем уха уловил призыв. Отреагировал. Земля под ногами беса — телесной оболочки — пришла в движение, и он объявился перед ним.
— Архаил! Вот ты и попался! Ха-ха... — обрадовался Гаргуль.
Он схватил за волосы Серафима и приставил кинжал к шее. По лезвию потекла кровь.
— Проклятый! — Услышал тот вновь голос беса.
Гаргуль бесился в теле грешника. Ему не удалось убить небесного изгоя.
— Будь ты проклят! На крест его! Распять! Пусть он остаётся здесь и зрит тела тех, кто положил свою жизнь из-за него! И живёт с этим дальше в муках, если сможет!
Приказ Гаргуля бросились исполнять лично полевые командиры. Прибить святошу к металлу они не могли, поэтому привязали его по рукам и ногам к лопастям колючей проволокой — оставшимися кусками от ограждения базы полка.
Гаргуль разрядил автомат.
— Не подыхает, падаль!
Решил связаться с крылатым демоном и доложил: приказ выполнен.
— Что?! — услышал Гаргуль свирепый глас господина.
— А что? Разве я что-то сделал не так? Так захватил его и всего-то! Правда, сорвал на нём своё зло! Но что это меняет — изменило? А так он хотя бы помучился у меня! Или я был не прав?
— Ты бездарь, бес! И не Гаргуль, а балбес! Связался с ним, а дурной пример заразителен! Контролируй проклятого, а я тем временем займусь иным изгоем. Они не должны встретиться, ни при каких обстоятельствах, а святоша — умереть!
— Не понял? А раньше сами стремились уничтожить его, господин?
— Да, чтобы он не смог осуществить свою земную миссию и искупить несуществующие грехи! А теперь нам — мне — придётся убить настоящего изгоя — земного! Понял?
— Не совсем? Планы поменялись, господин?
— Угадал! Стой насмерть с боевиками там, где стоишь и никого не подпускай к проклятому! Война продолжается-а-а...
Примерно то же самое Гаргуль сказал бесам, а те — своим подопечным — грешникам. И боевики стали окапываться на захваченной территории в ожидании подхода дивизии федеральных сил.
— Ну, ты понял, Ангел смерти, чего желает мой господин? Помоги ему — сделай так, как он хочет! А я для тебя устрою новую бойню — принесу в жертву намного больше народу, нежели ты получил до сих пор от нас!
Неуёмный бес сторговался с тем, в чьём ведении находились судьбы людей — души ныне живущих на грешной земле в бренных телах, которые он изымал из одного мира и отправлял в иной и не всегда по своей воле, а точнее — никогда, торгуясь, то с ангелами за праведников, то с демонами за грешников. Или наоборот. В зависимости от интересов той или иной стороны — света или тьмы.
Изгой тем временем проследовал по хорошо известному ему маршруту, вновь оказался там, где его никто не ждал — часовые. Он приблизился к одному и пугнул, толкнув задремавшего боевика в бок, расположившись у костра. Тот схватился впопыхах за оружие, направив дуло в его сторону.
— Фу-у-у... — выдохнул облегчённо боевик. — Вах, шайтан ты, брат! А я решил: опять изгой пожаловал в гости.
— И не ошибся, — показался знаком до боли голос боевику.
Он взял из огня головешку — горящую с одного края палку — и посветил на гостя.
— Ой! Изг-Ой...
— Тихо! Не шуми! — предупредил тот. — И давай обойдёмся без паники — стрельбы!
Боевик не послушался, нажимая впустую спусковой курок. Следовали щелчки, а выстрела так и не последовало.
— Твои патроны у меня, — продемонстрировал изгой рожок.
Боевик выхватил из кармана иной — приставил к автомату. Ничего не изменилось. Рожок был, а патронов в нём — ни одного. Их изгой подкинул в огонь — котёл с кипящей водой. Куда демонстративно полез черпаком.
— О, ещё не сварились, — продемонстрировал он патроны. — Раз ты варишь их вместо макарон для остроты... ощущений, почему гранату не использовал — лимонку — в качестве соответствующей приправы?
— Че-чего те-тебе ны-надо от мы-меня-а-а...
— Ишь разорался! Зря! Тебя никто не услышит! Мы с тобой тут одни, — предупредил изгой.
— Ны-неужели?
— Уже. Все твои помощники — тебе больше не помощники.
— У-у-успел побеседовать с ними-и-и...
— Но ты — не они! Надеюсь, у тебя хватит ума не сходить с ума и предоставить мне необходимую информацию относительно нового пленника. Я в прошлый раз забрал у вас майора, но вы решили мне отомстить и захватили подполковника! Нехорошо поступаете, поскольку в следующий раз, если конечно вас Бог милует сейчас, в чём я очень сомневаюсь, за полковником явится комдив. А он у нас зверь. И фамилия у него подходящая — Зверюгин! Зверь, а не командир! Ваш бригадный генерал не идёт с ним ни в какое сравнение. Кстати! Он тоже интересует меня, ибо, как я понял: интересуется мной! Они оба — где? В ауле среди ущелья?
В руке у изгоя появилась граната.
— Ты, в каком виде предпочитаешь её к патронам — с чекой или без? Говори!
— Пы-про чи-что?
— Ну не гранату же псих!
— Сы-станешь тут им поневоле!
— Ответишь... за всё, как и на все мои вопросы — свободен!
— Отпустишь?
— Угу. На все четыре стороны.
— А не обманешь?
— Это уже будет зависеть от тебя, "брат"! Слово даю — изгоя! Теперь веришь?
— Угу-у-у...
