"Мразь", — подумал Змей, — "подлая мразь".
— Бред, это абсолютный бред. Не верю. А я вот пойду и расскажу всем, что ты тут говоришь.
— Ага, а еще расскажи, чем ты по вечерам занимаешься. Да и не поверит тебе никто — скажут, что умом тронулся.
Володя уничижительно хмыкнул.
— Что, молчишь, ничтожество? Не смог удержаться?
— А я удержался, — Змей сжал зубы и твердо посмотрел в глаза Володе, — понял, гнида? Удержался.
— Да нет, я ведь видел все. Да и не смог бы ты.
Догадка пронзила Змея.
— Ты... ты... это твоя работа! Это потому что я к тебе заходил утром!
— Да, — тепло улыбнулся Володя, — а сам сидел перед дисплеем и думал: "Что же это я делаю?" — Володя раскатисто захохотал.
— Но... но как ты это делаешь?
— Да кто ты такой, чтобы я тебе отчет давал? Какой-то Змей, самое ничтожное существо Вселенной, которое не может сдержаться, чтобы не смотреть порнуху, даже если от этого зависит жизнь его и близких!
— Да я же... это же ты сделал!
— А кто докажет? В любом случае делал ты. Я же у тебя в голове не сидел.
Змей вытаращил глаза и вскочил со стула.
— А... а кто его знает! Все равно ты не имел права.
— Имел.
— Да с чего бы?
— А помнишь, на сеансе у Сребрениковой ты перед ней извинился? Она ведь тебе сказала, что раз извинился — значит виноват. И вот теперь за вину свою сейчас от меня и получил. Зачетец, так сказать, — Володя снова довольно рассмеялся, — Мы ведь по Законам живем, просто так вред нанести человеку нельзя, нужно, чтобы он провинился, поэтому тебя на сеанс и заманили, недоумок. Там то ты и оскандалился, да еще и извинился, то есть признал свою вину, ничтожество.
Змей схватился руками за голову.
— Да я и без тебя понял, что эта Далиана меня обманула. Стало быть, обман в вашем понимании не только законно, но и почетно поди? И это я после такого — ничтожество? Это что-то немыслимое. Да как ты смеешь со мной так разговаривать? Ты-то кто?
— Я? — голос Володи загремел, он был так громок, что Змей отпрянул, — я один из богов, хозяев Вселенной. И мне, богу, пришлось выполнять эту отвратную миссию, общаться с тобой, чтобы сообщить, что пришел твой жалкий конец. Я — Гадес, в предыдущей жизни знаменитый Маннергейм. Мне приходится влачить скромное существование рядом с тобой. Но ничего, ты за это ответишь.
— Ишь, распушился, — Змею стало страшно, и он решил пойти в атаку, — бог! Маннергейм! Да не знаю я никакого Маннергейма, не велика, стало быть, птица.
— "Линию Маннергейма" не знаешь? — Mаннергейм-Володя удивился, — ну что тут сделаешь, странная конструкция. Хватит на тебя время тратить. Тебе все равно не больше года осталось.
— Ложь, хрен тебе, не больше года! — засмеялся испуганный Змей, — Бог! Ничтожество! Серость, я же тебя насквозь знаю, какое ты никто, "быдло обыкновенное" — так называется твоя порода!
Маннергейм-Володя вздохнул, жалостно посмотрел на Змея и вышел.
Ноги у Змея подкосились, он рухнул на стул.
Опять что-то обрушилось в его жизни. Опять он куда-то вляпался, во что-то невыразимо кошмарное, такое кошмарное, что и не осознать до конца.
* * *
С Володей Змей больше не общался. Разве что по служебной необходимости. Держался тот высокомерно, но при посторонних относился к Змею подчеркнуто дружелюбно. Змей понимал, что его нескрываемая враждебность к Володе работает против него, но ничего не мог с собой поделать: делал вид, что не замечает бывшего друга, когда тот обращался к нему с вопросами. Володя в таких случаях пожимал плечами, ловил сочувственные взгляды, вздыхал удрученно. Общественность достаточно быстро была настроена против Змея. Но как тут себя вести? Змей ничего придумать не мог. Люда через некоторое время заметила, что муж перестал упоминать о приятеле.
— А что с Володей? Что-то вы не перезваниваетесь, пиво не пьете? Поругались?
— Вроде того, — мрачно ответил муж.
— А что случилось?
— А он Маннергеймом оказался.
— Кем?
— Маннергеймом.
— Это что, ругательство такое?
— Хуже, — грустно усмехнулся Змей.
Люда демонстративно покрутила пальцем у виска и больше к мужу не приставала. Володю она всегда недолюбливала, как, впрочем, и Рюрика, и их исчезновение для нее огорчением не было. Она, как и многие женщины, считала привязанность мужа к друзьям блажью. И вот теперь — наконец-то! — муж понял, что кроме семьи ничего ценного в жизни быть не может. Так что все устроилось наилучшим образом.
Муж же искал информацию об Маннергейме и сети, и в библиотеке. Хотелось узнать, мог ли Маннергейм быть богом. А также — мог ли Володя быть Маннергеймом.
Маннергейм был бабником. Причем не спешил никогда брать на себя ответственность. На родительницах своих детей не женился, свободу ценил дорого. Был самолюбив и самовлюблен. И тут сходство с Володей было несомненное. Но были у него и несомненные достоинства. Везде и всюду его замечали и выдвигали на руководящие должности. Правда, в России он больших успехов не имел, разве что вращался в самом что ни на есть высшем свете. Поразительно, что когда в первую мировую Маннергейм оказывался на фронте, то сразу русские начинали бодро идти в атаку и побеждать, что оборачивалось для Маннергейма очередной наградой.
"А ведь что-то подобное есть и в Володе", — рассуждал Змей, — "тоже везунчик. Как бы ни облажался, а всегда сухим из воды выходит. И начальство его любит, хотя, если верить другим электронщикам — специалист он никакой, так, всё по верхушкам". Но вот одно никак не укладывалось в схему. Все дружно писали, что Маннергейм — великий человек. Количество хвалебных публикаций о нем было огромно. Он выиграл русско-финскую войну 1939 года, за что получил огромное количество дифирамбов. Существовала и "линия Маннергейма", заградительная линия, которую тот с маниакальным упорством сооружал, боясь нападения со стороны грозного коммунистического соседа. Линия стала знаменитой, когда в ней вязли и, что поразительно, опрокидывались на спину, советские танки. Со временем она превратилась в понятие нарицательное и была знаменита даже более, чем сам Маннергейм.
Но одно никак не склеивалось. Володя ни в малейшей степени не был великим человеком. Он был тщеславен, боек, но слишком прямолинеен и хитер как-то по-подростковому. Этого самого подросткового было в Володе так много, что не замечать его можно было, только относясь к Володе пристрастно, в данном случае — с симпатией. Способности у Володи были вполне средние. И только в отношении женского пола он, пожалуй, был настоящий искусник — охмурял девиц с какой-то ошеломительной скоростью и легкостью. Но и в этом не было ничего из ряда вон выходящего. Величие и Володя были поразительно несовместимы. Казалось бы, никак Змеев приятель не мог быть великим Маннергеймом.
"А может быть, Маннергейм не был таким уж великим?" — пришла Змею в голову крамольная мысль. После того, как он принялся штудировать биографию Маннергейма, он мог сделать кое-какие выводы. Он припомнил, что некоторые факты о нем знал и раньше. В школьном учебнике истории эта фамилия упоминалась в связи с позорной для России русско-финской войной, но была им поразительно быстро забыта. И впоследствии, после школы, когда Змей что-либо читал или слышал о Маннергейме, то забывал это почти моментально. Не хотел почему-то Маннергейм задерживаться в его голове. Припоминая немногие сведения о финском вояке, с которыми ему приходилось сталкиваться, он зацепился за старый финский фильм начала восьмидесятых, в котором актер устами своего героя, пожилого финского крестьянина, отзывался о великом человеке просто и незамысловато — "этот дурак Маннергейм". Выходит, таково было отношение к Маннергейму в народе, может быть не слишком злобное, дурак ведь не мерзавец, но вполне непочтительное. А в старых книгах и статьях Змей нашел и такое определение — "финский мясник", полученное Маннергеймом за жесткость к оппозиции. Змей сразу вспомнил угрозы Володи во время их последней беседы.
Анализируя биографию Маннергейма, Змей отметил, что его что-то настораживает, и наконец понял, что: поразительная везучесть. Невидимые силы тщательно берегли Маннергейма. Во время войны он шесть раз выходил из блиндажа как раз перед тем, как туда попадал снаряд. В финскую войну разразились неслыханные морозы, которые буквально одномоментно уничтожили огромную часть русской армии, и победа практически свалилась в руки Маннергейму. В своей политике Маннергейм всегда балансировал на грани, сближаясь то с русскими, то с немцами, но всегда выходил сухим из воды. Апологеты превозносили его до небес, как мудрого политика. Но, может быть, это было всё то же ошеломляющее везение? Змей обнаружил такой диковинный факт. Маннергейм участвовал в экспедиции в Тибет. В те годы Тибет и Тянь-Шань были еще сравнительно малоизучены, а сияние славы Пржевальского, Семенова, Козлова было привлекательно не меньше, чем слава нынешних поп-звезд. Многим хотелось продолжить этот славный ряд имен. Маннергейм и тут добился несомненных успехов. Он не только успешно совершил свой непростой поход, но и не застрял ни в одной из провинций Китая, в отличие от, например, Рериха, которого китайцы в Тибете задержали на очень долгий срок и чуть не погубили его экспедицию. Так уж получалось, что все проблемы супер-счастливчик решал на удивление удачно. Сразил Змея следующий факт. Маннергейм сделал множество снимков ошеломительного для непрофессионала качества на стеклянные негативы, которые хранил в походных сумках, качавшихся на боках его коня. "Как он не разбил свои негативы?" — восхищались многочисленные апологеты очевидными и невероятными событиями. Выходило так, что Маннергейм был не только великим фотографом-самоучкой, но и незаурядным циркачом-эквилибристом.
"Неужели невидимые руки могут вот так запросто лелеять человека? Не-е-т, так не бывает! Наверное и в самом деле Маннергейм был богом, или одним из богов. Боги среди нас, н-да... Неужели Володя не врет? Неужели мир вот так вот ... несерьезно... устроен?" — Змею стало не по себе.
Но при таком раскладе величие Маннергейма получалось дутым: у него были "влиятельные родственники", которые помогали сдавать все "экзамены" только на отлично, и для этого далеко не всегда нужно было открывать учебник. Вот тебе и разгадка, как из Володи можно сделать великого человека. Достаточно, чтобы невидимые руки невидимой метлой очищали дорожку в жизни. Как же теперь Володе должно быть обидно, что он должен сидеть на своем скромном месте, довольствуясь тем немногим, что он имеет сейчас. А ведь получает по своим истинным заслугам! Не то что раньше.
Даже Сталина очаровал Маннергейм! Сталин, без малейшего пиетета отзывавшийся о незауряднейших личностях своего времени, Черчилле и Рузвельте, всегда высказывался о Маннергейме как о выдающемся воине и политике. А ведь тот и воевал против него, и коммунистов ненавидел люто, считал Россию злейшим врагом, единственный в мире смог одержать бесспорную победу над сталинской империей. По крайней мере, это была та победа, о которой писали в сталинских газетах, что само по себе было событием нерядовым. Даже когда Маннергейм пошел на Ленинград, выйдя за территорию Финляндии, его просто остановили и потеснили, а о том, чтобы развить боевой успех и реабилитировать себя за позорное поражение, почему-то не подумали. А когда Сталину представили список военных преступников и врагов финского народа, он собственноручно вычеркнул из списка Маннергейма и написал "не трогать".
Так за что же Сталин так уважал Маннергейма? Сталин, не простивший никому даже малейшего неудобства! А Маннергейм ему их доставил ох как много.
Ответ у Змея в который раз родился сам собой. Сталин тоже был богом. Он просто защищал своего. Невидимые руки помогали и Сталину, хотя тот, конечно же, был более сильным политиком. Но ведь и вторая мировая была выиграна чуть ли не чудом, ценой невероятных жертв. И коллективизация не провалилась только чудом, несмотря на миллионы людей, умерших от голода. И индустриализация была скорее блефом, чем истиной. Да и вся жизнь страны советов была основана на пропаганде, скрывавшей истинное положение дел.
Вот и посмертная слава Маннергейма, которая чем больше проходит времени, становится все ярче, тоже есть блеф. Блеф мирового уровня. Сама история представлялась теперь злой забавой высших сил.
"Прямо как у Гомера. Неужели это может быть правдой? Сколько же подделок в нашей истории!" — ужаснулся Змей, — "если поковыряться, то таких Сталиных-Маннергеймов найдется не один десяток! Сколько оценок исторических личностей высосаны из пальца и вложены в бездумные людские мозги!"
Безнадёга, полная безнадёга. Старое, и, как казалось Змею раньше, глупое, выражение "весь мир бардак", обретало новый страшный смысл. Открытие сразило Змея.
Сколько их, таких духовных потрясений, было за последнее время? Сколько же можно? Есть ли конец ужасу вокруг?
Змей затосковал.
* * *
В конце января, на студенческие каникулы приехала погостить на неделю Влада. Она изменилась, в девочке проснулась женщина. В лице ее появилась одухотворенная серьезность, которая нередко бывает у молодых женщин в первый год счастливого замужества. Движения обрели плавность, соответствующую силе и энергии расцветающего женского тела.
А вот в Люде появилось что-то детское. Она бегала по квартире, как будто летала, и ее возбужденный голос звенел то на кухне, то в гостиной, то в спальне, почти не переставая. Ей казалось, что у нее выросли крылья. Счастье лучилось из ее глаз, и она даже не пыталась его скрыть. Влада принимала ее обожание как само собой разумеющееся. В ее жизни был период, когда счастье выглядело естественной частью мира, и казалось, что это будет всегда. Но уже на третий день истерическая влюбленность матери начала утомлять ее, и она все чаще уходила общаться с бывшими одноклассницами, оставляя Люду одну, молча сидящую на диване, со все еще счастливым, но каким-то растерянным лицом.
Когда Змей смотрел на нее, ему хотелось плакать. Он знал, что счастье их недолговечно. "Нужно бороться за судьбу. Но как?" — думал он. Вид счастливой жены возвращал его мысли к последнему разговору с Володей.
Итак, неосторожное слово, которое Рюрик вырвал из него практически на подначку, должно было каким-то образом отразиться на судьбе Влады. Каким — непонятно, но то, что это будет что-то жуткое, Змей не сомневался. Судьба несчастной Марины была более чем убедительным примером. А если "чистильщики" обладают такими силами, которые продемонстрировал Володя, то противостоять им будет нелегко. Тем более, если среди них есть такие монстры как Рюрик, которые способны убить собственную дочь. Нужно было что-то предпринимать. Но что? Что он мог сделать? Никаких сверхъестественных способностей у него не было. Нужно было только быть аккуратным, не общаться хотя бы с Володей, Рюриком и их друзьями.
Люде он объявил, что с Володей и Рюриком они больше общаться не будут, потому что они оказались ложными друзьями и всю жизнь его подставляли то там, то тут.
— А я давно тебе говорила, — отмахнулась Люда, — наконец-то и до тебя дошло.
