— Так, Зверятки, крепко держимся за меня, взлетаем! — и сама для верности обхватила Зверят покрепче и, громко зажужжав крыльями, стала стремительно набирать высоту.
Но тут произошло то, чего она совершенно не ожидала. Одна
из тех тварей, что спускалась с правой стороны ущелья и была ближе всех к Фее, вдруг изо всех сил оттолкнулась от скалы и разом прыгнула прямо на взлетающую Фею. Фея моментально стала терять высоту, так как тварь наступила ей своими лапками прямо на крылышки, и рухнула на землю. Благо, достаточно высоко подняться она не успела! Но удар все равно получился такой силы, что она потеряла сознание.
Зверята выпали из рук Феи и кубарем покатились по земле. Когда они вскочили на задние лапки, то с ужасом увидели, как эта омерзительная тварь оседлала потерявшую сознание Фею, как все шесть тонких и ловких лапок впились в её нежные ручки и плечи, обвили тело, длинный скорпионий хвост вонзился в правую ногу чуть повыше колена...
Зверята, взвизгнув от ужаса и омерзения, бросились на тварь, но в это время остальные последовали примеру первой — отталкиваясь от скалы, они приземлились прямо на спины Котенка и Щенка. Котенок и Щенок и пикнуть не
успели, как все было кончено. Хотя яд на них не действовал, но липкая студенистая белесая жижа опутала их верхние и нижние лапки и они оказались в совершенно неподвижном состоянии, как муха, опутанная паутиной. А потом оба Зверенка потеряли сознание от ужаса и омерзения...
2.
Котенок очнулся от холода и от того, что что-то
било его по голове. Он с трудом открыл глаза, залепленные какой-то клейкой гадостью и благодаря своей кошачьей способности видеть во тьме, убедился, что
его действительно что-то бьет по голове. Точнее не что-то бьет, а он
сам головой бьется о стену! Он висел вверх ногами, привязанный чем-то липким к своду пещеры, а холодный ветер из её темного чрева сильно раскачивал веревку, что и приводило к тому, что он ударялся о стену головой.
— "Где я?" — недоуменно подумал Котенок.
— Где, где, у нас в гостях, пушистая тварь, — заскрежетал гаденький
мерзкий голосочек.
Котенок с недоумением посмотрел направо и увидел, что на потолке, также "вверх ногами", сидит одна из нападавших на них тварей и мерзкими белесыми глазами насекомого смотрит на него с каким-то гнусным вожделением.
— Ты что — мысли мои можешь читать, что ли? — подумал опять Котенок.
— А как же, и не только мысли... Ты что же думал, мы насекомые что ли
какие? Ха! Да мы поразумней вас, усатых тварей, мы не только мысли
читать можем...
— Зачем же вы нас тогда захватили? — сонно подумал про себя Котенок, что, однако, не помешало ему включить свою "логику" (это слово Котенок как-то подслушал, присутствуя на заседании Совета фей). — Если вы — разумные существа, то зачем вы на нас напали? А если вы такие злые, что напали, то зачем вы нас не сожрали? Не логично как-то...
— Много будешь знать, скоро состаришься, — злобно просипел голосочек. —
Заказ на вас есть, а то б давно уже вас сожрали с потрохами, да много за
вас обещано.
— А-а-а! — с облегчением подумал Котенок, — значит, нас выкупят... — И тут он вспомнил, что рассказывала ему Фея. Когда-то давным-давно, в Темные века, когда ещё не было Содружества, людские королевства часто устраивали между собой войны, цель которых была захватить как можно больше пленных рыцарей, чтобы потом можно было за них получить этот самый выкуп. Правда с тех пор минули многие тысячелетия и в эру Порядка и Процветания войны прекратились. Всех вояк усыпили Цветами Забвения и перевоспитали. Но все равно при мысли о "выкупе" ему стало как-то легче на душе, и он снова заснул.
...Сознание к Фее возвращалось толчками — она то видела кусочек пасмурного неба над головой, ощущала дуновение легкого ветерка, слышала обрывки каких-то голосов, то опять теряла сознание и ей мерещились какие-то страшные липкие мерзкие существа с щупальцами, жвалами и белесыми насекомьими глазами.
Сколько длились эти переходы туда и обратно, она не помнила, но вдруг сильный удар в висок привел в ясность её сознание. Она открыла глаза и увидела, что качается из стороны в сторону, привязанная чем-то липким за ноги к потолку пещеры. Холодный сквозняк, который вырывался из сокрытых вечной тьмой бездн, раскачивал её, заставляя биться головой об стену.
Фея попыталась остановить раскачивание, но не смогла — руки были крепко приклеены (да-да, именно приклеены) к торсу какой-то слизисто-белесой мерзостью. Голова жутко болела. Кровь приливала к вискам. Это было невыносимо!
— Эй, кто-нибудь, отвяжите меня, мне больно!
Голос получился неожиданно тихим, сил кричать не было. Эхо подхватило и многократно усилило звук. Но ответа не последовало.
— Кто-нибудь меня слышит, а-а-а?
Но и теперь ответом ей была гробовая тишина.
Фее стало невыносимо тоскливо и одиноко. Погибнуть вот так глупо, в какой-то замызганной темной холодной норе с отвратительным сквозняком, в двух шагах от Принца — что может быть хуже?
На глаза Феи навернулись слезы — слезы отчаяния и досады. Она оглянулась по сторонам и увидела, что рядом с ней качаются ещё два "кулька" — обмотанные слизистой дрянью её плюшевые друзья. "И их не спасла..." — с горечью подумала Фея, вспомнив вчерашний бой с паукообразными тварями. "Сейчас они придут сюда — и все будет кончено"...
"Стоп!" — вдруг сама себя мысленно остановила Фея. — "Но ведь животные так не поступают! Почему они сохранили нам жизнь? Почему не сожрали там, внизу? Ведь даже пауки, — вспомнила Фея свои познания в палеобиологии, — хотя и не съедают сразу жертву, тем не менее, убивают её, впрыскивая в неё свой ядовитый желудочный сок, который медленно разлагает жертву!"
Тут она припомнила и странное свойство этих тварей — сопротивляться ударам магической энергии и даже впитывать её в себя, а также полную невосприимчивость их "паутины" магическому жидкому огню. Такое явно не под силу ни одному из животных Целестии!
"Значит, это все-таки не животные, а какие-то разумные твари, знакомые с магией. А если они разумны, значит, с ними можно договориться. Имя Триединой Премудрости должно быть знакомо любому обитателю Целестии!"
— Эй, вы, именем Триединой Премудрости, немедленно освободите нас! Если вы сделаете это, за нас будет заплачен большой выкуп — какой только захотите! А если не сделаете, нас все равно найдут. За нами следует отряд "ЖАЛА". И если он прибудет сюда, тогда вам несдобровать! — как можно громче и четче попыталась прокричать Фея, но из её горла вырвался лишь сдавленный хрип или стон. Силы совершенно иссякли, грудь давила какая-то тяжесть, перед глазами плавали какие-то красные круги.
Фея уже отчаялась получить ответ, как вдруг в глубине пещеры послышалось какое-то шебуршание и сдавленное кряхтение. И в сознании Феи вдруг возник какой-то кряхтящий и шипящий омерзительнейший голосок:
— Давненько-ссс, ох, как давненько-ссс не слыш-ш-ш-шал я этого мерз-с-с-с-ского имени, кхе, кхе! Ох, как давненько-ссс! Любопытненько, оч-ч-чень любопытненько, однако!
И с этими словами из темноты показалось вчерашнее паукообразное насекомое, которое ползло к Фее прямо по потолку. Оно остановилось рядом с Феей, которая от омерзения и ужаса едва ли не лишилась чувств снова, и стало потирать передние лапки, как это делали в далеком прошлом мухи. А глазища, огромные белесые фасеточные насекомьи глазища так и впились в лицо Феи, жадно осматривая его с каким-то невыразимо отвратным вожделением...
— Давненько-ссс, ох, как давненько-ссс не видел я таких с-с-с-симпатичненьких мордаш-ш-ш-шек, дорогуш-ш-ша! Не слыш-ш-ш-шал я таких голос-с-с-сочков, таких с-с-с-с-ловечек, ох, давненько-ссс! — опять зашепелявил и заюлил голос.
— Кто ты, разумная ли тварь? Вижу, разумная, — подумала Фея, ибо сил говорить совсем не было, а тварь, судя по всему, владела запредельным искусством телепатии. — Если ты разумная и тебе знакомо священное имя Триединой Премудрости и Священных Принципов Порядка и Процветания — так отпусти же меня! И ты будешь щедро вознаграждена. Чего ты хочешь — золота, драгоценных камней, драгоценных тканей? Говори, всё получишь!
— Кхе-кхе-кхе, — закашляла, а потом мерзко захихикала, вернее, заскрежетала тварь. — Ты ш-ш-ш-то, белобрыс-с-с-сая летунья, за дураков нас-с-с-с держиш-ш-шь, а-а-а? Кхе-кхе-кхе... За тупоумных карликов-с-с-с ш-ш-ш-што ли или за летучих обез-з-з-зьян, а-а-а? Кхе-кхе-кхе... Малыш-ш-ш-шка, м-м-м, да мы тебе с-с-с-сами, кхе, дадим этого добра с-с-с-столько, ш-ш-ш-то девать некуда будет, да-ссс!
— Что же вам тогда нужно, а? Отвечай! — подумала Фея, сама интуитивно догадываясь, ЧТО им от них может быть нужным и содрогнувшись от этой мысли.
— Это не твоя з-з-з-з-ззабота, белобрыс-с-с-сая, кхе, не твоя з-з-з-ззаботка это... Вис-с-с-си, пока не придут за тобой, дорогуш-ш-ш-ша, с-с-с-с-ладенькая, вкус-с-с-с-ненькая, как груш-ш-ш-ша, кхе-кхе-кхе, — закашляла мерзкая образина, довольная видимо своим нелепым каламбуром и повернувшись задом к Фее, засеменила по потолку к противоположной стене, чтобы там, в темном углу, скрыться и стать невидимой, как раньше.
Но Фее совершенно не улыбалось вновь остаться одной. Хотя тварь была на редкость мерзка, но она была разумна и не просто разумна, а чрезвычайно умна и на диво осведомлена, а мысль о том, что "кто-то придет" за ними, пугала её своей неопределенностью. Фея не выдержала и мысленно позвала уползающего "собеседника":
— Эй, ты, как тебя там зовут? Вернись, не уходи! Лучше скажи мне, кто ты и зачем ты меня тут держишь? Ну, пожалуйста, ведь я совершенно ничего о тебе не знаю, а ведь мне скоро исполниться десять тысяч лет и я — фея 3-го ранга, да и в Школе фей я училась всегда наотлично!
Тварь приостановилась, а при слове "фея третьего ранга" и "Школа фей" даже как-то вздрогнула всем телом. Она развернулась мордой к Фее и опять стала тереть передние лапки (видимо, этот жест означал у них выражение удовольствия, — догадалась Фея):
— Аххх, чудненько, чудес-с-с-сненько, расчудес-с-с-сненько! Аххх-с-с-с, давненько же мы не слыш-ш-шали таких чудес-с-с-с-сненьких с-с-с-с-словечек!!! Мммм, сколько вос-с-с-с-споминаний, да-ссс, сколько чудненьких вос-с-споминаньиц, да-ссс!!!! "Шш-ш-ш-школа", "р-р-р-ранги", "ф-ф-ф-фея"... Чудес-с-с-сненькие вос-с-с-споминаньица, да-ссс!
— Ты не ответил на мой вопрос, чудо-юдо, кто вы такие? Почему я о вас ничего не знаю?
— Кхе, кхе, кхе, а откуда, с-с-с-сспрашивается, белес-с-с-с-сой девчонке о нас-с-с-с знать, да-сссс? Белобрыс-с-с-с-сые всегда все с-с-с-сскрывают, никому никогда не говорят правды, разве не так-с, да-ссс? Они всегда-ссс были такими, с-с-с-с-сколько я их помню-ссс, да-ссс, всегда-ссс, кхе-кхе-кхе! Всегда-сссс!
С этими словами тварь подползла прямо к лицу Феи и до неё донеслась струйка зловонного дыхания из открытых жвал твари. Прекрасное личико Феи исказила гримаса отвращения. По белым щечкам Феи поползли, ощупывая кожу, тонкие насекомьи усики-вибриссы.
— Что скрывают, скажи, я хочу знать! — с трудом преодолевая рвотный позыв, мысленно потребовала Фея.
— Так прям и с-с-с-с-скаж-ж-ж-жем ей, да-а-а-сссс? Так прям и с-с-с-скаж-ж-ж-ж-ем-ссс... Да-ссс, с-с-с-сскажем-ссс, пусть белобрыс-с-с-с-сые лопаются от злос-с-с-с-сти. Пус-с-с-сть! — И ещё ближе придвинувшись к лицу Феи, тварь вдруг резким движением воткнула свои длинные тонкие чувствительные усики прямо в её уши и та закричала скорее от отвращения, чем от боли. Но боль тут же утихла, а Фея вдруг ощутила, как в её сознание стал проникать какой-то нескончаемый поток образов.
Сознание Феи, оторвавшись от тела, как сухой лист гонимый ветром, вдруг понеслось куда-то вглубь пещеры, в самую глубь. По темным узким норам, тоннелям, проходам, все вниз, вниз и вниз.
"Создатель! Да это какой-то гигантский подземный муравейник!" — подумала с ужасом Фея.
Длинные изогнутые темные переходы в глубине скал, глубоко под землей кишмя кишели бегающими по ним паукообразными тварями. Одни бежали вверх, другие вниз — никто не стоял на месте. Иногда, правда, они останавливались, но лишь для того, чтобы соприкоснувшись усиками, что-то передать друг другу при помощи телепатии. И потом опять разбегались.
Но чем ниже опускалось сознание Феи вглубь "Муравейника" (так про себя она решила называть это место), тем жутче ей становилось. Теперь тоннели часто заканчивались просторными темными пещерами, наполненными паукообразными. Но это были не просто пещеры. Создатель! Это было... что-то среднее между пыточными камерами и мрачными капищами какой-то ужасной черной религии!
Повсюду стояли окровавленные столы, напоминающие операционные, уставленными острыми, сделанными из черной стали, хирургическими инструментами — пилами, ланцетами, сверлами... Среди них попадались и другие столы, черные каменные жертвенники, "украшенные" уродливыми барельефами: ужасные морды с красными глазами, черными рогами и ощеренными клыкастыми пастями с высунутыми наружу черными змеиными языками. На жертвенниках лежали окровавленные, ещё дергающиеся в предсмертных конвульсиях тушки животных, причем преимущественно юных — щенят, ослят, котят... И эти твари снуют посреди них, что-то режут, что-то пьют, что-то льют на них, что-то щупают...
"Что-то до боли знакомое", — подумала Фея, — "где-то я уже это видела..."
Дальше шли "жертвенники" с другими детенышами — карличьими, обезьяньими и даже... ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ! Это были настоящие человеческие младенцы, их окровавленные тельца ещё шевелились, их рты раскрывались ещё в плаче, а твари все щупали, все лили, все резали, все измеряли...
Фея захотела закричать, выключить сознание, но не могла — её сознание вела какая-то внешняя, чуждая ей сила и свернуть с этого пути она уже не могла.
Дальше — дальше — дальше...
Теперь она видела другие пещеры, уставленные ретортами, колбами, стеллажами с книгами. Твари что-то переливают, что-то наблюдают, что-то вычисляют...
Дальше, дальше, дальше. Много, много комнат, много лабораторий, много операционных, много жертвенников, много крови, много тварей, много несчастных страдающих жертв. Голова кружится, смотреть уж мочи нет.
Дальше, дальше, дальше по темным переходам бесконечного "Муравейника". Стоп! Вот перед нею — длинный зал с черными колоннами, "украшенными" такими же жуткими барельефами, как и жертвенники. Блестящий полированный черный стол с огромным черным шаром посередине. У стола — много тварей особо крупного размера, но с тремя головами. Дальше стоят другие — помельче, с двумя головами. О чем-то шушукаются. Все они сидят на черных креслах, сделанных из человеческих костей, спинку которых венчали человеческие черепа.
Но вот одна из трехглавых тварей, каждую из которых венчала корона, вдруг подняла все три своих омерзительных головы и посмотрела прямо на Фею:
— Тиш-ш-ш-ш-е, братья, тиш-ш-ш-ш-е! У нас-с-с-с с-с-с-с-с-егодня гос-с-с-стья — впервые за с-с-с-с-только тыс-с-с-сячелетий. Пречудненько-с-с-с-с-с, пречудесненько-с-с-с-с, не правда ли?
