— Могу, — очень серьёзно сказал Смакла и с готовностью оскалил мелкие острые зубы.
— Вижу, — мрачно буркнул Стёпка. — Оченно у тебя улыбка весёлая. Прямо помереть со смеху можно. А лучше знаешь что, — он сел и уставился на гоблина. — Давно хотел у тебя попросить. Научи меня колдовать.
— Не, — испуганно замахал руками Смакла. — Я не умею.
— Не умею, — передразнил его Стёпка. — А нас с Ванесом не ты разве сюда вызвал? А стража кто с меня сорвать пытался? Да тебе жалко, что ли? Я же знаю, что ты у Серафиана это... подсматривал в его книгах. Я бы и сам... Мне много не надо, мне одного заклинания хватит, пусть самого простенького. Мне же интересно! У нас там колдовства, если хочешь знать, вообще нет. Никакого. И магов с чародеями нет. У нас в них никто не верит... Ну не будь ты таким жмотом, Смакла! Хочешь, я тебе демонский волшебный кристалл покажу?
Смакла посопел, что-то про себя прикинул, затем нехотя выдавил:
— Я ить и не припомню ничего. Безделицу одну пустяшную токо.
— Да хоть какую! — обрадовался Стёпка. — Научи, а!
— Ведом мне один наговор, — сказал гоблин, заговорщически понизив голос. — У Серафиана прочёл. Малое увеличильное заклинание!
— Увеличительное, наверное, — поправил Стёпка.
Гоблин отмахнулся:
— Увеличильное. Тока я его ишшо не пробовал ни разу.
— Давай я попробую, — Стёпка от нетерпения чуть не подпрыгивал. — Как там... с чего начинать?
— Персты сложи вот так щепотью, гляди на то, что хочешь зачаровать, и вели этак протяжно, но не в голос: "Преумножься многажды сущностным прибавлением аки велю!" Да не сбейся и выговаривай плавно, ровно с листа читаешь, — Смакла шмыгнул носом и, помявшись, добавил. — Токмо золото и серебро энтот наговор не увеличает.
И Стёпка догадался, что гоблин лукавит, и что он наверняка пытался "преумножить многажды" таким несложным способом свой капитал. И потерпел неудачу.
Запомнив хорошенько головоломную фразу, выговорить которую без спотыкания удалось только раза с десятого, и, сложив несколько раз свои пальцы щепотью, Стёпка хотел уже было приступить к волнующему процессу превращения, но вдруг испугался:
— А вдруг у меня не получится?
Гоблин оттопырил губу:
— Всяко быват. Может и не сколдоваться. Да ты не бойсь, не бойсь. Пустяшный наговор-то. Свечу там догоревшую обновить, али мех на шубе для пущего сугреву отрастить.
Стёпка ищуще огляделся.
— Что бы такое увеличить? Что-нибудь такое... этакое.
Он скользнул взглядом по траве, по кустам, по спящему дракончику, по котомке и наконец — по гоблину. Тот поёжился.
— Не дуркуй, Стеслав. Зазря я тебя выучил.
— Спокуха, — Стёпка уже выбрал подходящую жертву для первого в своей жизни колдовства. — Камешек увеличу. Никому никакого вреда от этого не будет. Чичас его станет больше. А на сколько оно увеличивает, не знаешь?
— Того не ведаю.
— Ладно. Сейчас увидим.
Стёпка сложил пальцы и проговорил мысленно заклинание, не сводя взгляда с небольшого камешка, что лежал в траве рядом с котомкой.
И ничего не произошло. И Стёпка подумал, что Смакла его обманул. Или Серафиан обманул Смаклу, нарочно подсунув ему бесполезное заклинание, или что, вернее всего, у него самого нет никаких способностей к магическим действиям, а потому даже и пробовать не стоит.
Но он всё же попробовал ещё раз, чуть ли не прокричал про себя наговор и пальцы сжал так, что заболели: "...аки велю!"
— Не получается, — сказал он. — Не действует. Неправильное какое-то заклинание.
— Верное, — убеждённо возразил гоблин. — Золото не берёт, а свечной воск я на вершок сколдовал, — и он показал на сколько увеличил свечу.
— А говорил, что не пробовал, — поддел его Стёпка. — И что, сразу вот так и получилось?
— Не, не зараз. Две ночи бился. Персты до крови смозолил. Этак надо персты сложить, ровно ниточку шёлковую тянешь, и не рвёшь её.
— Две ночи, — протянул Стёпка. Вот оно что. Выходит, мало знать заклинание, нужно ещё и уметь его правильно применять. Не каждый, получается, чародеем может заделаться, а только упорный да понятливый, да талантом не обделённый. — Две ночи, вообще-то, это не так уж и много. Буду тренироваться.
— Чево? — спросил Смакла.
— Учиться буду, говорю. А другие заклинания, попроще, ты не знаешь?
— Не. Превращальное токо, как камень в воду оборачивать. Но у меня на него силов не хватает. Шибко длинное.
— Да, полезное заклинание. Особенно в пустыне.
Стёпка твердил заклинание снова и снова. Он оставил в покое упрямый камешек, но ни травинки, ни берёзовый лист, ни ползущий по стволу жучок, ни даже кедровый орешек увеличиваться не желали.
— Всё, — сдался он наконец. — Ещё разок и пойдём. Надоело.
Последний раз был явно лишним. Кедровый орешек остался таким же маленьким, каким был, зато Степана с головы до ног щекотно ощупало невидимыми пальцами, и он обнаружил, что Серафианова простейшая магия первого порядка иссякла, и его кроссовки и джинсы вновь стали выглядеть так, как они выглядели до заколдовывания. Причём, что самое неприятное, джинсы стали джинсами лишь наполовину, снизу до колен. И вид у Стёпки из-за этого получился довольно глупый. Как будто его из разных частей собрали шутки ради.
— И вот это твоё верное заклинание? — сердито спросил он у гоблина. — Гляди, чего получилось.
— Персты неладно сложил, — сказал Смакла. — У меня поперву тоже клок волос над ухом выдрало. Ох и болюче!
— Предупреждать надо, — проворчал Стёпка, сокрушённо оглядывая себя со всех сторон. — Вот и как я теперь пойду? Сразу видно, что я демон нездешний... с белыми копытами. Ладно, чего уж теперь. Вставай, Смакла, хватит сидеть. И так много времени потеряли.
Вскоре путь им преградила река. Она была мелкая и неширокая, но переходить её вброд не хотелось, потому что у реки были глинистые, густо поросшие тальником берега. И неизвестно какое дно. Стёпке почему-то сразу вспомнились пиявки. Хотя они, кажется, в проточной воде не живут. Впрочем, неважно, всё равно вспомнились.
Мальчишки пошли вдоль берега, надеясь отыскать удобное для переправы место. Их надежды вскоре оправдались, и им удалось перебраться на другой берег, даже не замочив ног. Поперёк реки словно специально были уложены плоские камни. Стёпка даже посмотрел на берегу, нет ли чьих-нибудь следов. Следов не было. А может, и были, только он их не увидел. Следопыт из него был, честно говоря, никакой.
Опять пришлось идти вверх. И сразу дала знать о себе усталость. Ноги гудели и спотыкались о каждую кочку. Смакла тоже порастратил свою прыть и тащился не веселее Степана. Но зато сопки заметно приблизились, и уже стало ясно, что они успеют добраться до них к вечеру.
— Слышь, Смакла, а волки здесь водятся? — спросил Стёпка, глядя на густой лес, войти в который им в скором времени предстояло. Почему-то раньше этот вопрос ему в голову не приходил.
— Знамо, водятся, — равнодушно ответил гоблин. — Куды же в лесу без волков.
— Ого! А если нападут, что будем делать?
— Волки на людей не кидаются. Разве ежели год шибко голодный. Косматого бы не потревожить, вот чего боись.
— Медведя, что ли?
— Его. Заломает враз.
— А кто такая медведьма, о которой тролли говорили?
— Медведьма-то? — оглянулся Смакла. — Всей тутошней тайги хозяйка всевластная. Колдунья, что в медведицу перекидываться по своему желанию могёт.
— Ты её видал?
— Когда малой был, гостевала она у нас. Деды моего брат сродный внучку ейную в жёны взял.
— Значит, вы с ней родня. Значит, её можно не бояться. Это хорошо. Не станет же она родственничка ломать.
— Сродственника не станет, а тебя — зараз. Чужой ты, а она чужих не жалует.
— Ну, спасибо, успокоил, — сказал Стёпка недовольно. — Я смотрю, меня здесь почему-то никто, кроме дракона, не жалует. Такие все добрые, что хоть волком вой.
Смакла остановился, поддёрнул мешок.
— А почто тебя жаловать-то?
— Я хороший.
— Ты демон.
— Я хороший демон. Я за наших. Я оркимага победил и разбойников прогнал.
Гоблин поразмыслил, посопел, затем убеждённо повторил:
— Ты демон.
— А ты гоблин упрямый, — не остался в долгу Стёпка. — И уши у тебя холодные. И лучше не серди меня, я в гневе страшен, понял. Шагай, шагай, и нечего свои уши трогать, это просто говорится так, что они холодные, а на самом деле горячие.
— Холодные, — возразил гоблин.
Стёпка в ответ только руками развёл. Ну что с этого глупого гоблина возьмёшь?
Глава восьмая,
в которой выясняется, что ночью в лесу страшно даже демонам
Уже ближе к вечеру они наткнулись на следы чьей-то ночёвки: большое кострище и лежанку из лапника в удобной ложбине меж двух елей.
— Хорошее место, сухое, — одобрил гоблин. — Туточки и заночуем.
— Ура, — выдохнул изрядно утомившийся Стёпка. — И больше я никуда до утра не пойду, хоть ты режь меня.
Он сбросил котомку и повалился на сухой лапник.
— Щас чуток отдохну, а потом и костёр разведём. Здесь можно, здесь никто не увидит, в этой яме.
— Энто не яма, энто лощина, — поправил гоблин.
— Что в лоб, что по лбу, — буркнул Стёпка, с наслаждением шевеля гудящими пальцами ног. — Пусть хоть буерак будет, лишь бы нас здесь никто не увидел.
Смакла подобрал обгоревший с одного конца сук и принялся шуровать им в кострище, пытаясь, видимо, определить, давно ли здесь разводили огонь. Ещё один следопыт выискался, Чингачгук гоблинский.
Услышав его испуганный вскрик, Стёпка взметнулся на ноги... и тоже едва не закричал от ужаса.
Вывернувшаяся из пепла обгоревшая человеческая голова без нижней челюсти жутко смотрела на них пустыми глазницами. Мясо с неё было обглодано не очень чисто, и от этого она выглядела ещё страшнее. Огрызок коричневого уха, оторванная щека, кривые почерневшие зубы... Кто-то скоблил её, недожаренную, огромными острыми клыками, скоблил, урча и плотоядно причмокивая, и облизывался, и высасывал глаза, и вычёрпывал мозг грязными руками и пожирал его...
Солнце ещё не зашло, но мальчишкам показалось, что вокруг них моментально сгустился лохматый лесной мрак, что пугающая тьма окружила их со всех сторон, и в этой тьме уже подкрадывается к ним некто кошмарный, голодный, шибко охочий до сладкой человечины.
Стёпку замутило. Он отвернулся, крепко зажав рот ладонью, и наткнулся взглядом на сваленные под ближайшей елью обглоданные человеческие кости, которые он почему-то сначала совершенно не заметил. Кажется, там лежала нога, несколько рёбер с раздробленным позвоночником и ещё что-то, недогрызенное, с ошмётками мяса, с размочаленными жилами...
— Логово Людоеда! — на весь лес хрипло прошипел Смакла.
У Стёпки по спине побежали насмерть перепуганные мурашки. Он разом вспомнил всё, что говорили про Людоеда тролли и весичи. И надо же было такому случиться, чтобы именно они набрели на стоянку этого гада! Удобное местечко для отдыха нашли, ничего не скажешь. Прямо Сонная лощина какая-то!
Первым его побуждением было убежать отсюда и как можно скорее. И он уже дёрнулся и подхватил котомку, но вдруг опять испытал неуютное чувство раздвоенности. Одна его часть уже готова была нестись сломя голову неизвестно куда, не разбирая дороги, вытаращив глаза и подвывая от ужаса. Но другая — рассудительная и непривычно взрослая — удержала его на месте, заставила шикнуть на запаниковавшего гоблина, спокойно и быстро собраться, выждать некоторое время, напряженно прислушиваясь к лесным звукам, и только потом разрешила, крадучись и оглядываясь, покинуть место жуткой трапезы. И это было правильно, потому что Людоед мог таиться где-то поблизости, он мог услышать их заполошный бег, выследить их, догнать и наброситься, когда они, успокоившись, всё же остановятся где-нибудь переночевать.
Побежали они уже потом, позже, и побежали из-за Смаклы. Гукнула вдруг спросонья над их головами какая-то дурная птица, и гоблин, взвизгнув, чесанул в кусты что твой заяц. За ним, естественно, рванул и Стёпка, тоже за компанию неслабо перепугавшись.
Они долго бежали, забыв про усталость и голод, неслись вверх по склону, продирались сквозь кусты и перепрыгивали через корни и ямы, а там, где не могли перепрыгнуть, карабкались на четвереньках, пыхтя и подталкивая друг друга. Их подгонял слепой нерассуждающий страх — и ещё как подгонял! Стёпка ничего не мог с собой поделать. Он помнил, что у него есть подорожный страж, помнил, что ему с таким стражем бояться вообще почти нечего и некого, он понимал, что этот упитанный и не слишком крупный Людоед уж всяко не страшнее оркимага, но... Но он ничего не мог с собой поделать. Оказывается, страх сильнее любого оружия, могущественнее любой магии. И чем быстрее от него убегаешь, тем страшнее тебе становится.
Они бежали и преодолели бегом, наверное, треть того пути, что прошли за день. Потом, когда сил на бег уже совсем не осталось, они ещё долго брели, спотыкаясь и тяжело хватая густой воздух, и всё никак не могли остановиться, потому что страх никуда не делся, он брёл вслед за ними, он щёлкал за их спинами голодными зубами и буравил их затылки плотоядным взглядом.
Смакла повалился в мох первым, за ним упал и Стёпка. Если бы Людоед сейчас вздумал на них напасть, он взял бы их тёпленькими и без особого труда. Стёпка выдохся настолько, что ему казалось, начни сейчас Людоед жевать его хоть с ног хоть с головы, он бы даже и не сопротивлялся.
Беззаботный Дрэга носился над ними, кувыркаясь и ловя мошек. Ему было весело, ему дела не было до их страхов, он вообще, наверное, думал, что это игра такая — бежать наперегонки вверх по склону горы.
Стёпка со стоном перевернулся на живот и сбросил со спины надоевшую котомку.
— Слушай, — вдруг осенило его. — А может, это упырь твой там поужинал. Ты же сам рассказывал, что он на людей охотится.
— Бранда-то? — опасливо протянул Смакла, опасливо косясь по сторонам. — Не-е, не он там был. Упыри, они кровь пить горазды, а мясо не едят. У них и зубы-то меленькие. Людоед там угощался.
— Так убили же его. Голову отрубили и сожгли потом, — сказал Стёпка и содрогнулся, вспомнив отрубленную и зажаренную голову, лежащую в золе.
— Одного сожгли, иной объявился. Мало ли разве в Таёжном улусе людоедов.
— А вдруг он нас по запаху выследит?
— Он давно там был, — сказал Смакла не очень уверенно. — Два дня тому. Лапник уже привял и зола остыла... Он, поди, на охоту сповадился.
Они уставились друг на друга, страшно округлив глаза и боясь пошевелиться. Людоед ушёл на охоту! Он охотится где-то поблизости, совсем рядом! Он может сидеть в засаде вон за той скалой или под той упавшей елью! Он может наброситься на них в любое мгновение, в самый неожиданный момент. Они уже чувствовали на шее его острые клыки, уже ощущали его горячее смрадное дыхание! И смотрела, смотрела на них из золы пустыми глазницами недоеденная полуобглоданная голова без нижней челюсти!
— Я в энтом лесу ночевать не хочу! — проблеял Смакла, вытирая со лба обильную испарину. — Он ить ночами-то и промышлят. Выследит нас и сожрёт.
