— Не торопись, а то расшибешь коленки, — подзуживал сагриб на ужасном амидарейском.
— Ну, держись, хвостатый. — Айрамир наступал на оскорбителя, постукивая битой по ладони.
— Сколько можно друг друга подстегивать? Веч, а ты смотришь и молчишь. Разними их! — потребовала Айями и топнула ногой в сердцах, чего с ней прежде не бывало. Потому что у любого терпения есть предел.
— Нашла, за кого волноваться. Не переживай. Выпустят пар и успокоятся. В'Инай не покалечит твоего родственника, а тот и подавно не причинит вреда. Заодно потренируется. — Муж приобнял Айями и поднял полог трапезного шатра, приглашая внутрь. — Пойдем-ка перекусим чего-нибудь.
Негодовала Айями, возмущалась, но в итоге вынуждена была признать, что муж прав. Оба противника оставались целыми и невредимыми после перестука деревянным оружием. Айрамир выдыхался, падая с ног от усталости, а у атата В'Иная поднималось настроение. Он и не думал злиться на заносчивого амидарейца, наоборот, радовался любой встряске для застоявшихся мышц.
Как бы там ни было, для успешного старта атат К'Ерик выделил верблюдов, за пользование которыми надлежало расплачиваться найденными самоцветами.
Амидарейки глазели на необычных животных издалека. Веч, оборудовав простейшее стойло, запретил к ним приближаться, особенно Люнечке, мало ли, вдруг плюнут или лягнут. Верблюды объедали бедную пустынную растительность, пили из водоема в поселении и укладывались на раскаленный песок без вреда для шкуры. Атат К'Ерик не утруждался с именами животных.
— Откликаются, как ни позови. Смирные и покладистые.
Покладистости, как пояснил Веч, хозяин добился муштрой с помощью шпилек, продетых сквозь ноздри животных. Муж, не мудрствуя лукаво, так их и назвал, исходя из крупности: Первый, Второй и Третий.
Да, атат К'Ерик выделил трех верблюдов, а не двух, как предполагалось вначале, потому что Солей тоже решил попытать счастья на поприще начинающего джагара.
— Искать камни втроем гораздо продуктивнее. Не заладится, верну верблюда, — объяснил он свой порыв в ответ на осторожное замечание Эммалиэ о неокрепшем организме.
Зато Айрамир, едва дождавшись отъезда гостя, высказался, не стесняясь в выражениях, что слабое здоровье напарника угробится в пустыне в первый же день.
— Если не смогу ходить в пески, останусь в лагере, — парировал тот, устав оправдываться и объясняться.
Пожалуй, впервые Айями стала свидетельницей размолвки товарищей, считавшихся неразлейвода. Зато Веч, на удивление, не стал отговаривать добровольца, хотя аренда трех верблюдов предполагала увеличение комиссии хозяину. Айрамир же в крайнем раздражении вернулся к прерванному занятию — знакомству с двугорбыми с помощью турнепса из продуктового запаса. Те оказались флегматичными существами. В сбруе, с попонами, широкими седлами необычной конструкции меж горбов и со стременами. Чем не скаковые лошади?
— Должно быть, упрямы как ослы. И едва волочат ноги, хоть сейчас на убой, — проворчал Айрамир, гладя Второго по загривку.
— Зря ты так. Всё без обмана. Смотри, зубы не стерты, мозоли не потрескались, глаза без мути, шкура без корост и язв, помет без нареканий. Что скривился? — усмехнулся Веч. — До войны на верблюдах устраивали скачки. Пускай до лошадей им далеко, зато в пустыне нет равных. Выбери подходящего, проверь узду, подпругу и взбирайся в седло. Нужно привыкнуть друг к другу, прежде чем пойдем в пустыню. Понукай верблюда так: изза! изза!
За освоением экзотического транспорта выяснилось, что верблюды и Айрамир — вещь несовместимая. Животные артачились, фыркали, демонстрируя зубы, отказывались подчиняться руке наездника. Зато в компании Солея, оседлавшего самого мелкого верблюда, троица двугорбых поплыла, нарезая круги вокруг лагеря.
— Так вот кто верховодит в этой банде. Младший! — рассмеялся Веч, ослабив поводья и позволив животным идти самостоятельно.
— С животиной нужно обращаться с ласкою, без злобства, — поучала нянюшка издали и Айями перевела ее слова "брату".
— Поясни ей, что с ласкою эти заразы выжрут все наши запасы за день, — пробурчал тот, стараясь умоститься в седле. — Ох, чую, будет болеть... гхм... седалище моё. Видишь, Айка, я сама воспитанность. Ладно, Алахэлла* тоже не за день строилась. Приноровимся и к верблюду. А теперь объясните, как с него слезть?
Перед первой вылазкой в пустыню Веч совершил еще одно важное дело. Объехал близлежащие биваки с дипломатической миссией и оповестил о добрососедских отношениях, заодно заверив в помощи и поддержке, если потребуется. Он поступил дальновидно, сделав ход первым и сыграв на чувстве собственного достоинства у даганнов. После дружеских рукопожатий со Снежным барсом местные не опустятся до оскорбления соседей-амидарейцев, не говоря о том, чтобы замарать свою честь и руки нападением исподтишка.
И все же на даганское благородство надейся, а сам не плошай. Веч оставил четкие указания сагрибам, обсудив с ними все возможные и непредвиденные ситуации, могущие возникнуть в его отсутствие.
— Не думаю, что местные кинутся устраивать самосуд. Здесь иные законы, чем в церкалях, и люди тут другие. Многие годами живут возле пустыни, а чужаки не задерживаются. Но ухо держите востро. Помните, вы в своем праве.
Атат В'Инай внимал с усердием, атат Н'Омир — с присущей ему эмоциональной непробиваемостью, после чего отправился наводить ревизию своим любимым скимитарам.
Начинающие искатели втроем укладывали с вечера тюки с провизией и питьевой водой, чтобы каждый с легкостью нашел необходимое, если потребуется. Веч уделил особое внимание одежде, укрывающей от палящего солнца, и учил амидарейцев правильно повязывать платок, чтобы тот не развалился и защитил дыхание от пыли и песка. Глаза надлежало беречь с помощью специальных очков. Айями вспомнила, похожие очки носили даганны зимой в пургу на охранном посту в Амидарее.
Айрамир не привередничал по поводу специфичного одеяния, наконец, признав: то, что проверено веками, наиболее приспособлено для выживания в пустыне. Увидев, что муж надел пояс с ножнами и достал скимитары из футляра, Айями всполошилась не на шутку.
— Ты уверял, в пустыне безопасно, и берешь оружие. Зачем?
— Как я говорил, так и есть. В сердцевину мы не полезем, да и не доберемся туда при всем желании. Так, прогуляемся по окрестностям, изучим обстановку. А в окрестностях, считай, все исхожено, истоптано и человечьим духом унавожено, здесь живности крупнее сколопендр, змей и скорпионов не водится, помнишь, я рассказывал?
Ну да, рассказывал и показывал на пальцах. Сколопендры — вот такусенькие. И скорпионы не больше. А змей можно заметить издали по яркой окраске и заблаговременно избежать неприятного знакомства с ними.
Если так, зачем нужны сабли в пустыне?
— Сама посуди, заползет мелкая тварюка на одежду, не руками же её снимать, некоторые виды хоть и малы размерами, запросто прокусывают ткань. — Веч повертел рукой в перчатке. — А я подсуечусь и осторожненько уберу кусачего гада острием скимитара. И безболезненно.
Успокаивал, объясняя, для чего необходимо оружие в пустыне — ну, сама честность — и смотрел бесхитростно, но так и не рассеял тревогу. Айями нутром чуяла подвох, но не нашла, к чему придраться.
Утром, в самое благоприятное время суток, когда ночной холод еще не сменился палящим зноем, новички-искатели споро нагрузили животных тюками и забрались в седла. И будить, расталкивая, не пришлось, все проснулись загодя до означенного времени, кроме сладко сопящей в шатре Люнечки. Одних потряхивало от предвкушения, других — от беспокойства.
— Осмотримся, что ли, — сказал муж короткую вступительную речь. — Ну, тронули. Изза!
Апра, расстелив коврик, с особым усердием молилась своему богу. Эммалиэ осенила искателей знамением, а Айями попросила святых, шепча: пусть вернутся живыми и невредимыми. А большего ей и не надо.
Она не понимала пустыню. Почему у нее женское лицо? Почему ей клянутся в верности?
Красноватый песок ссыпался из руки в руку. Здесь всё чужое для души и сердца. Одна радость — холодные ночи, позволяющие дышать сполна свежим воздухом.
Солей пришпорил верблюда, и тот потрусил, удаляясь. За ним последовали верблюды мужа и Айрамира, и вскоре троица скрылась за барханом. На берегу остались сагрибы и женщины, вглядывавшиеся вдаль.
Горизонт был безжизнен, по блеклому небу ползли кудельные облака с красноватым отливом. Воздух над песками парил в лучах восходящего солнца.
Обманчиво невинна, обманчиво приветлива-мила.
— Как вам пустыня? — поежившись, спросила Айями у атата В'Иная.
— Не знаю. Но мне здесь нравится, — ответил тот бодро.
Без мужа и соплеменников стало зябко. Вспомнились тревожные ночи в Амрастане, но теперь Айями осталась без защиты, риволийский стилет забрал муж. Куда он дел контрабандное оружие? Надо бы спросить, когда вернется.
Если вернется.
Прочь упаднические мысли. Предстоит провести в ожидании не один день, прежде чем появится отдача от затеи с поиском самоцветов. А значит, нужно привыкать. Для начала расстелить на полу трапезного шатра карту сагрибов, оставленную Вечем, и новым взглядом оценить ту, к которой они приехали за сотни километров.
Пустыню Гуалок. Загадочную, непознанную.
Океан песка, в сердцевине которого таится неизвестность. Никто туда не доходил, никто оттуда не возвращался.
______________________________________________
Алахэлла — столица Амидареи
Месхин — мастер по нанесению клановых знаков
Джагар — охотник за "росой", искатель самоцветов
16.2
Вращается ворот, с глухим звяканьем наматывая цепь. Атат В'Инай крутит рукоятку и переливает воду из ведра в канистру, а Айями ввинчивает пробку. Общий колодец выложен камнем и накрыт крышкой. Когда атат В'Инай её поднимает, в нос ударяет запах сырой свежести. Вода, доставаемая с глубины, прохладна и чиста после фильтрации через многометровый слой песка.
— Хороший колодец, нет плесени и склизи, — похвалил атат В'Инай, оценив качество каменной кладки и глубину. — В больных колодцах обычно неприятные запахи.
В поездке в поселение за водой у женщин одна задача — быть на подхвате, пока первый сагриб заполняет емкости водой, а второй, не расставаясь с оружием в ножнах, охраняет амидареек от любопытства местных. Те глазеют изо дня в день с неугасающим интересом. И ведь не надоедает им пялиться на чужеземок. Неудивительно, когда еще увидишь чудо на краю света — живых амидарейцев. Мальчишки, забравшись на глинобитную ограду, следят за каждым движением возле колодца, юнцы в возрасте атата В'Иная посматривают и переговариваются, пока какой-нибудь даганн в годах не выйдет из проулка и не шуганет навязчивых зрителей. Мальчишки бросаются врассыпную, а юнцы расходятся, не теряя солидности, чай не дети, чтобы бегать от хворостины.
Поначалу за водой ездил муж с амидарейцами. Айрамир возвращался из поселения раздраженным, если не сказать, сердитым.
— Не пойму, чего пялятся? Ладно бы, воротили носы и плевали под ноги, я бы понял. Так ведь хихикают и шепчутся, — ворчал, вытаскивая тяжелые канистры из багажника.
— Кто пялится? — заинтересовалась Айями.
— Местные девчонки, — пояснил с ухмылкой атат В'Инай, помогая разгружать машину.
— Я не клоун, в цирке не работаю. Приехал по делу, за водой, а они нервируют. Невозможно сосредоточиться, сегодня из-за них полведра пролил, — не унимался Айрамир.
— Ты себя в зеркале видел? — спросил Веч.
— Я не баба, чтобы любоваться отражением. Подумаешь, вымазал харю в топливе. Мне с румяными щечками не щеголять.
— Не щеголяй, — согласился муж. — А в зеркало на себя все-таки глянь.
— Лицо как лицо. Глаза на месте, как и нос. И рот никуда не делся. Можно подумать, самый настоящий урод, — повертел головой Айрамир, разглядывая себя в отражении, и махнул рукой: — А и пускай боятся.
Он так и не понял, в чем соль намеков Веча. Отнюдь не в том, что для коренного населения страны амидарейская внешность считалась безобразной, а в том, что даганское обжигающее солнце внесло коррективы в облик северян. Их волосы выгорели, кожа приобрела золотистый загар, а белозубая улыбка и светлые глаза на загорелом лице превратили амидарейцев в существ неземного происхождения.
— На кого мы с Солеем похожи?! — выпучил глаза "братец", не вникнув с первого раза.
— На дэвов, сыновей Триединого, — повторил муж невозмутимо и, видя непонимание Айрамира, пояснил: — Триединый — даганский бог, слышал о нем?
— Что-то где-то краем уха, — увильнул тот от подробностей.
— Это почитаемый бог и весьма плодовитый. У него множество детей. Дочерей называют пери, а сыновей — дэвами. И сдается мне, люди недалекие и впечатлительные, проживающие в этих местах, посчитали вас, амидарейцев, детьми Триединого, сошедшими с небес на землю.
Подобное сравнение не произвело на Айрамира впечатления от слова совсем. Любое известие он рассматривал с двух ракурсов: с точки зрения вреда и с точки зрения пользы.
— Какая выгода в том, чтобы нас считали дэвами? — спросил деловито и поправился, посмотрев на Айями: — Дэвами и пери.
— Никакой, — ответил Веч со смешком. — Девчонки любуются, разве тебе не лестно? — и, заметив свирепый взгляд "братца", добавил: — Но и с ролью божественного создания не переусердствуй. Задуришь головы девчонкам, а вот с их родней такой финт вряд ли пройдет. Стребуют сурового наказания за соблазнение и не посмотрят на божественное родство с Триединым.
— И не собирался, — фыркнул Айрамир. — Тоже мне, деревенские красавицы.
Однако ж, характерец не позволил ему спустить на тормозах слова мужа. И гадать не нужно, уж если что взбредет в голову упрямцу, не успокоится до тех пор, пока не натешится вдоволь. Теперь в процессе наполнения емкостей питьевой водой Айрамир расточал ослепительные улыбки местным зрительницам и многозначительно подмигивал, вызывая оживление, писк и восторги в девчоночьих рядах.
— Когда-нибудь доиграешься, — заметил Веч. — Оскорбленный родственник возьмет и вызовет на бохор, думаешь, мне охота из-за тебя, наглеца, с ним биться?
— Разве ж я кого-нибудь оскорбил? — удивился "братец". — Солнцу улыбаюсь и птичкам в небе, а что навоображали скудоумные фифы, меня не заботит. Пусть занимаются делами по хозяйству, вместо того чтобы отлынивать и заглядываться на детей этого... как его... вашего бога.
Прильнув вслед за "братцем" к зеркалу, Айями отметила, что волосы у нее заметно посветлели, став такими же, как и у Эммалиэ, цвета спелой пшеницы, а у дочки приобрели рыжеватый оттенок, и щечки украсились россыпью веснушек.
Айями не сразу узнала себя в отражении: она и в то же время не она.
— Неожиданно, — пробормотала, растерявшись.
— Наоборот, предсказуемо. Вы, амидарейцы, непривычны к нашему солнцу. Мазались кремами, носили курты до запястий и шальвары до пят, надевали шляпы, а солнце оказалось сильнее, — ответил Веч и, разглядывая её, обрисовал пальцем контур лица, носа, губ. — У тебя даже брови выгорели.
— А почему твои остались темными? Неужели не бывает даганнов-блондинов?
