Передохнув, Глянцев взял все еще горевший факел, пристроил его под перевязанной тряпкой "лимонкой". Сам опрометью бросился в подземный ход. Метрах в двадцати от пещеры лег на землю, закрыл голову руками.
Бомбы взрываться не желали. Глянцев решил, что потух или скатился с нужного места факел. Ползком направился обратно в пещеру.
Рвануло, когда он высунул голову из лаза.
Озналена Петровича оглушило, но он быстро (во всяком случае, так ему показалось), пришел в себя. Там где был валун, зияло просторное отверстие. Кажется, цел — руки, ноги на месте... А это кровь, откуда она? Глянцев ощупал тело — вроде бы все на месте, однако кровь... Лицо, что ли, поцарапал? Вдруг он почувствовал нестерпимый жар в правом ухе. Приложил руку. Боже! А уха— то и нет! Его срезало осколками гранат или каменным крошевом, словно бритвой.
Ну и ну! Жалко Кости Кучумова нет, вот бы посмеялся,— спокойно подумал Глянцев.— Вернее нет, это я смеялся над жертвами его взорвавшегося памятника и получил то же самое, что и они. По заслугам, не радуйся чужому горю. Природа не прощает вероломства, даже в мыслях. Нет, ни природа, ни бог не безучастны к людям. Неправ я был тогда, в поезде.
Несмотря на середину апреля, снег еще не сошел. Через Пудицу Ознален Петрович полз медленно, на четвереньках, никто его не заметил.
На другом берегу примостился в кустах под яром, но вскоре понял, что замерзает, двинулся дальше. Цель у него была простая — найти какой-нибудь заброшенный сарай и обождать до ночи. А там по льду в Миголощи. Конечно, дома могут уже поджидать чекисты, да что делать, больше податься некуда.
Ни до какого сарая он так и не добрался. Силы покинули Озналена Петровича Глянцева недалеко от деревни Замаевка и он, потеряв сознание, растянулся прямо на дороге.
Находка у Небесного странника.
Вещуна, как окрестил бывший бандюган Ленька Сиракуза Кабанчикова, после второй бутылки насилу выпроводили домой. Он требовал продолжения банкета.
Соратники велели утром быть Сиракузу в Ильинском часам к одиннадцати. Тогда-де и сообщат ему свое решение, принят ли он на работу в археологическую экспедицию. Сами же миткэмпферы вновь собрались в храмовой усыпальнице.
— К чему нам теперь этот Вещун нужен?— разглагольствовал Ленька Кушнарь.— Все, что он хотел, уже сказал. Толку от него?
— Не хорошо, не по-христиански,— пробасил батюшка,— "блаженны милостивые, ибо они помилованы будут". Человек к нам с чистым сердцем пришел, тайну для нас важную открыл, а мы его отвергнем? Нехорошо.
— А если этот Сиракуз нам лапшу китайскую на уши навесил?
— Вряд ли,— подал голос Владимир Семенович.— Откуда темному деревенскому мужику знать про старца Иорадиона и его черный перстень? Такое бы он в жизни не придумал. И газета. В "Тверской правде" действительно, после ареста напечатали портрет моего отца. Ну, а ко всему прочему, мы заставим Сиракуза показать место, где он с председателем колхоза закопал бедного Озналена Петровича.
— В любом случае это придется сделать,— сказал Федор Арбузов.— Бабке Прасковье перед смертью радость будет.
— Конечно, сын мой,— успокоил Федора отец Лаврентий, повернулся к профессору археологии.— Скажите, любезный, а что означают эти рисунки на черном камне Иорадиона? Насколько я помню, Сиракуз Кабанчиков говорил о всаднике, дерущемся со львом, и трезубце.
Объяснить знаки попросил разрешения Ванечка Проклов. Профессор великодушно ему позволил.
Проклов начал с того, что напомнил миткэмпферам дату смерти старца Иорадиона— 28 апреля 7012 года от сотворения мира, по-нашему 1504 год.
— Это были времена правления Ивана III-го. Именно он в 1497 году впервые скрепил грамоту, выданную Соловецкому монастырю, печатью с всадником, поражающим змея. А на щите того всадника красовался лев. С тех пор это изображение стало государственной эмблемой. Но еще до Ивана, всадников, а вернее Георгиев Победоносцев, вырезали на своих печатях многие русские князья. Например, князь Владимирский и Галицкий Юрий Львович. Печать с Георгием была и у Василия II-го Темного. Хотя чаще он пользовался печатью с изображением квадриги Солнца, которой управлял Апполон. В своей духовной грамоте, как вы утверждаете, Владимир Семенович, Иорадион выражал недовольство политикой Ивана III-го. Значит, когда-то он был приближен к его двору. Наверное, занимал в государевом окружении видное место. Если этот перстень действительно принадлежал отшельнику, а не попал к нему случайно, то старец Иорадион имел должность не меньше воеводы. Или был даже постельничим — ближайшим княжеским боярином. От того на его гемме ездец убивает не змия, не дракона, как я уже говорил, это символика князей, а льва.
— Как же, интересно, приближенного царя занесло в эту Тмутаракань? — хмыкнул Ленька.
— Вероятно, бежал от опалы,— высказал предположение умный студент.— Или сослали. Однако я думаю, он по своей воле нашел укрытие на Гадючьем острове. И не иначе, как во времена феодальной междоусобицы. Скорее всего, Иорадион состоял в свите Василия Васильевича Темного. Великий князь долгое время воевал с Шемякой и его братьями, а до этого с их отцом, Юрием Дмитриевичем, сыном Дмитрия Донского, князем Звенигородским. Рюриковичи никак не могли поделить великокняжеский стол. По установленному Донским порядку, после его смерти Московское княжество наследует старший в роду, мужчина, разумеется. Василий I плюнул на завещание Донского, и назначил своим наследником не брата, а своего малолетнего сына — Василия Васильевича. Господин майор, старец Иорадион ведь упоминал в своем письме Шемяку?
— Упоминал вскользь, — подтвердил майор, внимательно слушая Ванечку.— А что вы можете сказать про трезубец? Насколько я знаю, теперь это государственный герб Украины.
— Да, с 92-го года. Трезубец у них входит и в малый и в большой герб. Трезубец — знак Рюриковичей, символ великокняжеской власти Владимира Святославовича Великого.
— Вот хохлы,— возмутился Ленька Кушнарь,— даже Рюриковичей наших прикарманили! А все рассуждают о своей незалежности.
— Трудно теперь сказать, кто у кого чего украл,— решил внести свою лепту в научный разговор сам профессор Вакслер.— Существовал ли вообще Рюрик? Это только из Несторовской "Повести временных лет" нам известно, что "...ръша руси чюдь, словени, и кривичи и весь: " Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нетъ. Да поидите княжить и володъти нами". Это я цитирую по Лаврентьевской летописи. И далее... Ну-ка продолжай Ванечка.
Проклов не повел и бровью:
— " И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собъ всю русь, и придоша; старъйший, Рюрикъ, съде Новъгородъ, а другий, Синеусъ, на Бълъозеръ, а третий Изборьстъ, Труворъ".
— Получается, что и "Русь", это не наше исконно-славянское название страны?— нахмурился Федор.
— Да, русь — скандинавская княжеская дружина. Изначально — гребцы, которые, как известно, совершали морские походы во все концы света. Финны до сих пор называют Швецию "Руотси". " И от тъх Варяг, находникъ тъхъ, прозвашася Русь, и от тъх словет Русская земля; и суть новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска",— процетировал Проклов уже Новгородскую первую летопись младшего извода.
— То есть все мы русские, на самом деле — викинги,— пробубнил себе под нос Федор, но друг Валька Брусловский хорошо его расслышал.
— Почему все?— вскинулся он.— Брюнеты с карими глазами, невысокого роста — явно от татар или хазар, аланов. Ну, а голубоглазые, высокие блондины, точно викинги,— пригладил он пятерней свои густые, аккуратно подстриженные, светлые волосы.— Природу не обманешь. И те, и другие были сильными и храбрыми воинами, а потому их гены обладают не угасающими доминантными признаками.
Соратники поглядели друг на друга. Все, кроме Вальки, Федора и Вашего преподобия, которые по своей масти вероятнее всего и происходили от Рюриковой дружины, застенчиво опустили глаза. Пожалуй, не смутился только еврей Вакслер, которому и на мужественных мореходов — норманнов и на диких степных кочевников, и на славян, которым почему-то не нашлось места в Валькиной теории, было глубоко наплевать.
— Ну, так,— одобрил Акакий Валентинович своего студента.— Только из вышесказанного вовсе не следует, что варяг — Рюрик сразу же прихватил с собой из Руотси свой родовой знак — трезубец. Скорее всего, киевский князь Владимир перенял его у византийских императоров.
— Так что же он такое, черт возьми?— застучал себя ладонями по шее отставной полковой особист.
— Есть разные версии,— продолжил профессор Вакслер,— некоторые ученые считают, что эта монограмма, переводящаяся с греческого как слово "базилевс", те есть "царь". Князь Владимир ничем не хотел отличаться от византийских правителей. Другие полагают, что трезубец символизирует или церковный светильник, помогающий общаться смертному с Богом, или триединство воздуха, земли и воды. А может это и Святая Троица: Бог-отец, Бог-сын и Бог-дух.
— Ба!— вдруг ударил себя по лбу Арбузов. — Я знаю, какая фамилия была у отшельника Иорадиона.
Майор Пилюгин поморщился:
— И так нетрудно догадаться. Ваша Прасковья Ильинична в девичестве ведь Налимова? Ясное дело, не ветром же занесло в эту дичь именитую боярскую фамилию.
— Надо же,— глаза у Федора вспыхнули, как будто он увидел ядерный взрыв, — бабка Прасковья оказывается боярыня Налимова!
Дверь подклета затряслась от мощных ударов снаружи, словно в нее стучали викинги тяжелым кованым дрыном. Недовольный Пилюгин открыл тяжелый засов. На пороге улыбался главврач психбольницы.
— Ну, как успехи?— осведомился Арнольд Данилович Подлокотников.
Зубы майора обнажились так, как будто он решил порвать глотку не прошенному гостю.
— Завтра!— рявкнул он.
— Что завтра?— не понял доктор.
— А ничего!
Дверь перед носом Подлокотникова с грохотом захлопнулась. В петли вновь вонзился чугунный засов.
— Не надо бы так с доктором, сын мой,— нахмурил брови батюшка.— Откажет еще в раскопках.
— Теперь не откажет, у нас все официально. Я ему завтра какой-нибудь черепок подарю. С мысли, зараза, сбил. А, да, Бог-отец, Бог сын...Тайна из тайн... Больше, по словам Глянцева, он ничего интересного в могиле Иорадиона не обнаружил. Значит, именно о перстне писал старец. В нем ключ. А где же сам перстень?! Mein Teifel, о самом главном у Сиракуза не спросили. Может пропил?
— Вероятно, Ознален Петрович оставил его для сохранности в подземном некрополе,— высказала предположение Настенька.
— Оставил? Зачем? Надеялся обратно вернуться? Вряд ли. Ладно, проедем пока. Итак, всадник, режущий бедное животное и вилы. Да, черный камень, кажется, его Глянцев упомянул дважды. О чем-то он догадался. Не иначе.
Возле решетчатого оконца, засунув руки в карманы, курил Валька Брусловский. Пепел старался сбрасывать наружу, через разбитое стекло. Но сильный ветер швырял пепел обратно и в один из своих порывов забросил тлеющую табачину прямо в правый глаз.
— Ой!— вскрикнул лесник-филолог.
— Что еще?— недовольно заворчали на него миткэмпферы.
И тут у Вальки случилось просветление.
— Ну, конечно! Черный камень, Лунный камень, Небесный странник, Осколок ледникового периода, как его только не называют, он же в лесу, в двух верстах от Миголощ находится. Ты то что, Федор, забыл что ли?
— Есть там такой,— кивнул Арбузов.— Верно, черный как антрацит.
Валька махнул на приятеля рукой, мол, он еще не договорил.
— Так снизу у этого Небесного странника, с противоположной стороны от тропы, вроде как что-то высечено. Может и трезубец. Камень глубоко в землю вошел, не разобрать.
— Подкопать не могли?— Пилюгин подскочил со своего места.
— А кому надо-то было?— Валька выбросил окурок в окно.— Я только теперь и припомнил. Да и Федору тоже ни к чему.
— Завтра же в деревню!— отдал приказ Владимир Семенович.
— Все?
— В лодку вдевятером не влезем. Да и ни к чему. Со мной поедут Валентин Брусловский и... Ванечка Проклов.
— Значит, поиски подземного лаза пока прекращаем?— осторожно поинтересовался директор краеведческого музея, он же ответственный секретарь экспедиции.
— Ни в коем случае!— потряс святой отец золотым крестом на упитанном брюшке.— Подземный некрополь, дети мои, все одно откопать следует. Господь зачтет нам наше усердие. И мертвые за нас Богу помолятся.
— Верно, Ваше преподобие,— согласился Пилюгин,— работы свертывать не будем. Очень уж хочется самому посмотреть на мощи старца Иорадиона, в миру боярина Налимова.
— А почему священники, иноки и всякие там отшельники, имена себе меняют?— завистливо поинтересовался ответственный секретарь.— Про фамилии и вовсе забывают. Стесняются что ли? Вот вы, батюшка, Горепряд, но это не значит, что вы прядете людям горе, однако...
— Не кощунствуй, сын мой,— поднялся Ваше преподобие. С сигаретой во рту он напоминал черный курящийся вулкан, готовый вот— вот взорваться.— Можно ведь и синяком на дарма разжиться.
Пилюгин же весело рассмеялся. Не как всегда с зажатым ртом, а по-хорошему, от души.
— Меняя имена,— сказал он, успокоившись,— служители культа, как бы дают обет, что напрочь порывают со своим греховным земным прошлом. Так ведь, отец Лаврентий? Только люди всегда остаются теми же, что и были прежде. Душа-то неизменна (он подмигнул иерею). Разве что играют в другие игры.
Поп ничего не ответил, только повел бровями и хмыкнул.
На том и разошлись.
Утром, строго настрого наказав остающимся в Ильинском соратникам не рыть шурфы в том месте, где накануне были найдены снаряды, Владимир Семенович взялся за весла, оттолкнул "казанку" от берега. Ванечка Проклов, как неожиданно выяснилось, жутко боялся ветра, и поэтому студент, как мышь забился под носовое углубление лодки.
Брусловский пару раз дернул за веревку стартера, но мотор только чихнул и выпустил ядовитое облако дыма. Пришлось Вальке снимать со старенького "Нептуна" крышку, копаться в его чреве.
— Скоро там?— подгонял егеря-лесника особист.
— Щас,— пообещал Валька, но это "щас он повторил и через пять и через десять минут.
Будто в насмешку мимо них пронесся легкий катер на хорошем импортном "Юпитере".
Завистливо глядя на стремительно удаляющееся судно, Пилюгин сплюнул в воду.
— Ничего и у нас скоро...— Договорить он не успел. Мотор внезапно взревел и "казанка" дернулась вперед так резко, что Владимир Семенович чуть не вылетел за борт. В носу лодки недовольно зашебуршался студент, видно он крепко стукнулся о дюралевые перегородки.
Добравшись до Миголощ, сначала зашли в кособокий, обтянутый со всех сторон рубероидом, словно дырявым черным чулком, домик Брусловского. Взяли необходимые инструменты — лопаты, лом, мощный немецкий фонарь и рукавицы. Валька повесил на плечо тульскую двустволку.
— На всякий случай,— пояснил он.
Когда дошагали до Небесного странника, Пилюгин присвистнул:
— Какой же он черный? Больше темно-серый.— Он приблизил свои линзы к гигантскому валуну.— А вот спиральные вкрапления на нем действительно будто угольные.
