Та рванулась к ней
— Ты почему не спишь? Живо в постель! — начала выгонять она дочь, но в этот миг мимо нее пронесся какой-то вихрь. Раздался шум в прохожей, стук, словно что-то ударилось, и входная дверь распахнулась настежь, едва не вылетев из петель. Следом мимо Елены промчался Григор, ругаясь сквозь зубы.
...
Лина начала отключаться уже в машине. Нервотрепка последних дней, бессонная ночь и переживания от встречи вымотали девушку до предела. Усевшись на заднее сидение автомобиля рядом с Марком, она, прильнув к его плечу, стала попросту засыпать.
Высший начал было ей выговаривать за безрассудное поведение, но увидев, что Лина осоловело смотрит в пустоту, постепенно закрывая глаза, все понял без объяснений. Прижал ее к своему плечу, укрыл сверху пиджаком. Девушка приподняла голову и благодарно что-то невразумительное пробормотала, но мужчина лишь повторно опустил ее на плечо и сказал приказным тоном:
— Спи! Поговорим после.
Девушка глубоко вдохнула и закрыла глаза. Через минуту она уже крепко спала, не обращая внимания ни на что вокруг.
— Быстро она..., — глянул на нее в зеркало заднего вида Дитрих.
— Наверное, всю ночь не спала, нервничала, — ласково глянул на девушку Марк, — Я ее знаю.
— Да уж, знаешь! — усмехнулся друг, — Когда будешь обращать?
— Через месяц, если Пауль не обманул, — недовольно процедил понтифик.
— А он действительно не обманул?
Марк чуть задумался, словно прислушиваясь к чему-то, но затем отрицательно качнул головой.
— Не чувствую лжи. Он на самом деле проводил с ней опыты.
Дитрих осуждающе бросил взгляд на спящую девушку.
— Зачем ей это понадобилось?
— Ты знаешь мою Лину, она порой ведет себя...
— Глупо!
— Безрассудно, — смягчил резкий комментарий Палача Марк, — Но я выясню, зачем Лине понадобились эти опыты. Я не верю, что она пошла на это по собственному желанию.
Автомобиль вскоре свернул на трассу к аэропорту и через некоторое время остановился у самолетного ангара. Въехал внутрь, затормозил недалеко от серебристого новенького бизнес-джета.
Марк разбудил Лину, помог ей выйти из автомобиля, но затем подхватил на руки и внес в самолет. Не обращая внимания на подбежавшую бортпроводницу, прошел в специально оборудованную небольшую спаленку и уложил Лину в кровать. Снял с нее верхнюю одежду и туфли, укрыл пледом. Сам же уселся рядом в кресло охранять ее сон, не выпуская из своих рук пальцев девушки.
...
Иоганна чувствовала себя непонятно. Она сама не могла определить, что именно ее беспокоит, но какое-то смутное, невнятное ощущение давило и заставляло волноваться. Женщина закрыла книгу, которую пыталась прочесть и отложила ее в сторону. Все равно сконцентрироваться на сюжете не получалось, а смысл фраз даже не угадывался.
Что же ее тревожило?
Дверь в комнату открылась.
— Ио, — в комнату вошла Элсбет, — Сегодня вечером Маша не приедет. Возникли какие-то проблемы с ее сопровождающей и с пансиона позвонили сказать..., — в этот момент женщина обернулась к своему инициалу и осеклась, — Ты в порядке?
Иоганна замедленно кивнула головой, словно сама для себя не решив, в порядке ли она.
Маша не приедет. Жаль, конечно, старая немка привязалась к девочке как к родной дочери. Но раз нет — значит, нет. Времени хватит на обучение.
Времени...?
Время!
Какое сейчас время?
Она испуганно поднесла руку ко рту, поняв, что же случилось.
— Что с тобой? — вампирка отметила побледневшее лицо Иоганны. Чтобы спокойная флегматичная немка вдруг разом потеряла свою выдержку?
Часовщица подняла на Элсбет испуганный взгляд.
— Я не чувствую времени. Вообще ничего не чувствую.
— Что? — просто беспокойство на лице Элсбет сменилось серьезной тревогой, — О чем ты говоришь?
Иоганна еще раз прислушалась к себе.
Время она ощущала всегда, сколько себя помнит. Никакие часы ей были не нужны, часовщица с легкостью могла определить время до секунды. Хоть ночью подними и спроси — который час. Это было одним из эффектов ее таланта, передавшегося от отца.
Но сейчас, впервые за свои сто тридцать шесть лет, она не ощущала времени вообще. Она чувствовала себя слепой и неуверенной, не представляя, сколько секунд и минут прошло с тех пор, как в комнату вошла Элсбет.
— Сколько сейчас времени? — неожиданно спросила Иоганна у вампирки и та ошеломленно ахнула.
— Нет! Нет, нет, Ио, только не ты! Только не так! — затараторила Элсбет, подбежав к инициалу. Она затрясла ее, словно пытаясь таким образом вернуть женщине потерянное чувство. Вампирка сразу же поняла, что произошло с ее инициалом. Давняя подруга, лучшая и единственная, начала терять свой талант. А это значит, что и ее время как смертного человека подходит к концу.
Иоганна вдруг схватилась за голову. Все вокруг закружилось и заплясало в ритме кадрили. Пропавшее ощущение и правда вернулось, и от резкой смены состояния Иоганну чуть не замутило.
— Элсбет, не надо! Успокойся, Эл! — прикрикнула она на вампрку и та прекратила трясти женщину, — Тихо, сейчас все будет нормально! Сейчас я приду в норму!
— Ио, скажи, что это неправда! Ио! Пожалуйста! — запротестовала женщина, но часовщица уже выпрямилась и приняла свой обычный вид. Она отодвинула свою подругу и выдохнула.
— Все, все, Эл. Я в порядке! Я чувствую! — улыбнувшись, Иоганна обняла вампирку, но глаза ее не смеялись, — Я чувствую.
— Сколько времени? — строго спросила у нее женщина и посмотрела на свой браслет. Встроенные дорогие часики с бриллиантами были подарком самой Иоганны, она их откалибровала до идеальной точности.
Та прислушалась к себе.
— Пять часов дня, пятнадцать минут и три, нет, четыре секунды.
— Так три или четыре?
— Уже пять! Наверное, это просто из-за погоды! Тут, в России, она такая странная!
Элсбет недоверчиво еще смотрела на часовщицу, но затем лыбнулась подруге сквозь внезапно набежавшие слезы.
— Но на всякий пожарный обратись ко врачу! Обязательно! Если хочешь, я вызову тебе сюда...
Иоганна отмахнулась. Делать нечего, по врачам время терять!
— Не надо! Я прекрасно себя чувствую!
— Не смей меня так больше пугать, хорошо! — вампирка порывисто обняла старую подругу и добавила, чуть погодя, — Но ко врачу я тебя запишу все-таки!
...
Девушка проснулась от легкого прикосновения к губам. Нежного, словно перышко. Мигом поняв, кто это сделал, она улыбнулась с закрытыми глазами и прошептала:
— Я тоже соскучилась по тебе, Марк!
Мужчина, лежавший рядом с ней на кровати, властно повернул ее голову к себе и впился в ее губы уже по-другому, более страстно, и в то же время ласково и упоительно, высказывая все, что он чувствовал — тоску от разлуки, радость встречи и жажду обладания.
Девушку охватил жар от нахлынувших чувств. Она уже забыла все свои переживания и тревоги по поводу изменений прошлого, сейчас Лина хотела лишь одного, чтобы Марк никогда больше не выпускал ее из своих объятий. Понтифик не переставал целовать ее, его губы уже давно вспоминали контуры ее носа, скул, прошлись по шее. Рукой коснулся ее груди и сжал ее, возбуждая любимую. Лина быстрым движением перевернулась и уселась на него сверху, провела нежно пальцами по его бровям, коснулась крыльев носа, губ, подбородка.
— Я так люблю тебя!
— Лина! — проговорил понтифик охрипшим вдруг голосом, — Ты даже не представляешь, как я тосковал по тебе!
Девушка ему ласково склонилась, легкими поцелуями касаясь его губ. Она как будто ...
Спустилась ниже к шее, случайно задела пуговицу на рубашке, и, призывно улыбнувшись, начала ее расстегивать.
— Лина, не надо! — остановил ее понтифик. Он с силой прижал девушку к себе, заставляя ее лечь на себя и прекратить раздевать его, — Не сейчас!
— Ну, Марк! — закапризничала она и поерзала бедрами, — Ты же тоже хочешь!
Он погладил ее волосы и проговорил:
— Конечно, хочу, радость моя! Но мы все еще на самолете и через полчаса приземлимся!
Девушка грустно вздохнула:
— Ну ладно, но когда мы приедем домой...
— Я первый утащу тебя в спальню, чтобы сказать "здравствуй" так, как хочу! — нежно улыбнулся ей Марк и потрепал по голове, — Вставай, моя радость, тебе пора одеваться!
Девушка слезла сначала с понтифика, затем с кровати и стала приводить свою одежду в порядок. Разгладила смявшуюся блузку, провела рукой по брюкам. Отметила взглядом, где расположился высший, и сделала все это максимально сексуальным. Чтобы мужчина не расслаблялся.
Марк уселся на кровати и с усмешкой следил за тем, что она делает.
Но затем, когда Лина более-менее причесала свои волосы, он усадил девушку рядом с собой и уже серьезно проговорил:
— Лина, есть кое-что, что ты должна знать.
Тревожный тон понтифика заставил девушку насторожиться. Исчезнувшие при пробуждении страхи снова вернулись и сердце заныло — неужели он уже знает?
Она молча ждала продолжения, забыв про сексуальные игры.
— В Москве неспокойно, моя радость.
— Снова Орден? — ахнула Лина.
— Не совсем. В клане растет недовольство. Некоторые префекты выступают против моего правления, и хотя пока я держу все под контролем, но общее течение ситуации мне не нравится.
— Насколько все сложно?
— Пока, — он выделил это слово, — все более-менее. Самых воинствующих я усмирил, остальные бурчат, но не осмеливаются подняться.
— Но это только пока, — повторила за ним девушка.
Настроение резко упало. Девушка вспомнила о том, что она больше не ткущая и помочь в этой проблеме Марку ничем не сможет. Как же не вовремя это!
— Но знаешь, — тихо проговорил он, — Все это время я держался только благодаря тебе. Я каждую минуту помнил, что ты вернешься.
Девушка замерла, прислушиваясь.
— Теперь, когда ты снова рядом, мне намного легче будет решать проблемы с кланом.
Туфли Марк велел оставить в самолете. На улице ноябрь месяц, почти зима, поэтому понтифик заранее подготовил для девушки тонкую красивую шубку и сапоги по ее размеру. Ведь она теперь снова смертная, а значит, легко может простудиться. И никакие возражения, что с самолета все равно она сразу же нырнет в лимузин, а там тепло, не подействовали. Смертность любимой женщины заставила понтифика трястись над ней как курица над яйцом. Марк в этот месяц собирался следить за Линой как за зеницей ока, чтобы она все-таки дожила до церемонии обращения в целости и сохранности, и рисковать даже такими мелочами, как простое ОРВИ, понтифик не собирался.
И все то время, что самолет приземлялся, что девушка благодарила экипаж за легкую посадку, что шла к лимузину и у него попрощалась с Дитрихом, выполнявшим роль ее телохранителя, а затем молча ехала домой, Лина не переставала думать только об одном — она не может рассказать понтифику об изменении прошлого. Чтобы не добавлять ему новых забот к и без того огромному вороху проблем.
...
Дитрих вернулся домой поздно, почти ночью. Вошел в дом и взглядом сразу отметил отсутствующую вазу на тумбе у окна, подсыхающие пятна на ковре и на белом дереве мебели. Чуть поморщился, поняв, что все это означало.
Григор в простом черном блейзере и джинсах сидел на диване в гостиной и медленно потягивал вино, глядя бездумно на огонь в камине.
— Что было сегодня? — поинтересовался Дитрих у ученика.
— Ребенок донора, — с неохотой ответил тот и снова отхлебнул. Поморщился то ли от вкуса напитка, то ли от сопутствующих мыслей, но не стал развивать тему дальше.
Палач кивнул, но решил добиться подробностей:
— "У меня никогда не будет детей?"
— Нет, — поморщился Григор, — Возмутилась, что я привез новорожденного вампира к одинокой матери с ребенком. "Как я буду пить ее кровь, зная, что ребенок может остаться без матери! А вдруг не остановлюсь вовремя и убью?"
Дитрих осуждающе покачал головой. Тяжело приходится Григору, уж слишком Мила оказалась совестлива, находила к чему прицепится почти во всем.
— Ты объяснил, что в этом случае мы позаботимся о ребенке? — он вопросительно поднял бровь, зная ответ.
— Спрашиваешь! Столько раз долбил, что язык устал. Без толку! — фыркнул мужчина, — Она ж у нас высокоморальная!
— Да уж, кому говорить о морали, как не бывшему монаху! — съязвил Палач и уселся рядом.
Ученик замолчал. Сказать было нечего, он и сам прекрасно помнил, каким был до обращения. Смешно сказать — пытался провести обряд экзорцизма над самим Палачом. Надеялся вернуть еще одну заблудшую душу Господу.
Григор решил сменить тему.
— Все не перестаю ругать тебя за то, что ты ее обратил. Она ж ребенок совсем. Восемнадцать лет всего!
Палач нахмурился. Не дело кого-либо осуждать его за сделанное! И уж тем более— не его ученику!
— У моей младшей сестры в ее возрасте уже было двое детей, — отрывисто проговорил он, показывая тоном, как ему не понравился укоризненный тон бывшего монаха.
— Ты прекрасно знаешь, что это несопоставимо, — хмыкнул Григор, впрочем прекрасно поняв, что зарвался, — Но мы не обращаем подростков, ты вбил это правило мне в первые же дни после обращения!
Но все-таки мужчина была прав, и Дитрих это понимал тоже.
— Знаю, — опустил он взгляд к полу, — Знаю. Но и не обратить я не мог. Ветрова сказала, что обращение Милы завершит изменение, которое создала. А мы слишком многим пожертвовали ради этого, чтобы так безмозгло пойти на поводу у принципов.
— А теперь страдаем мы все. Мила, — Григор кивнул в сторону коридора, — ты, я.
Дитрих вздохнул. Посмотрел на свои ноги в темных брюках, стряхнул невидимую пылинку.
— Как она сейчас?
Ученик пожал плечами.
— Не знаю. Два часа назад ушла к себе, больше не выходила.
Он ударил ладонями по коленям и встал.
— Пойду — поговорю с ней, может меня она послушает.
— Попробуй. У меня убедить ее не получилось.
— Кстати, она все-таки поела? — Дитрих остановился в дверях.
— Да, донорской крови из холодильника. Вернуться Мила отказалась, — Григор отсалютовал своему учителю бокалом вина и снова уставился на огонь в камине.
...
В комнате свет так и не был зажжен, несмотря на позднее время суток.
Мила сидела на кровати и бездумно смотрела на светящийся экран мобильника. Перелистывала фотографии, пробежалась по книге контактов. На одном остановилась отдельно, пару секунд тупо, не понимая букв, читала имя и, вдруг решившись, нажала кнопку вызова.
Сигнал пошел, в трубке раздались гудки. Затем на вызов ответили и усталый голос спросил:
— Алло, я вас слушаю!
Мила молчала, со слезами на глазах глядя на монитор и имя на нем.
— Я слушаю, говорите!
Девушка все так же молча отключила вызов. Она так и не смогла набраться храбрости и поговорить с Филиппом. Никогда не могла.
В этот момент дверь приоткрылась и в комнату медленно вошел Дитрих. Мужчина огляделся, не заметил вокруг никаких признаков разрушения и улыбнулся кончиками губ.
— А мы уже приехали! — жизнерадостно поздоровался он с любовницей, но увидев, что она безвольно сидит на кровати, сочувственно спросил, — Как ты?
