...Когда эти двое, перс и полукровка, преградили ей путь, Яна словно проснулась. Оглянулась по сторонам и мысленно наградила себя весьма выразительными эпитетами, из которых "дебилка безмозглая" был самым мягким и незлобивым. Тёмная улица, освещаемая одиноким масляным фонарём на углу, кругом глухие, без единого окна, внешние стены мусульманских домов, да невысокие беленые заборы. И эти два типа перед носом.
А у неё из оружия только шпильки в причёске...
...Двое не стали размазывать сопли по столу, и перешли к делу без словесного вступления. Одиноко ходящая женщина была для них законной добычей, и терять такой шанс поразвлечься и поживиться с их точки зрения было глупо. Может, её дома и хватятся, но вряд ли семья женщины предположит, что она сдуру сунулась сюда. Нормальные бабы хань в одиночку не ходят и чужие кварталы не посещают... Впрочем, что-то не заладилось с самого начала, когда перс вместо женской руки схватил воздух. Пока он удивлялся этому факту, его напарник-полукровка первым припустил за женщиной, ударившейся в бега обратно по улице. Этому пришлось удивляться дважды. Первый раз — когда "законная добыча", подхватив подол, продемонстрировала ноги в персидских шёлковых штанах и ханьских расшитых туфлях, и второй — когда обнаружил, что не может её догнать. Женщина бегала слишком шустро для обычной хань, что уж сравнивать с кривоногими степнячками, которые и вовсе бегать не умели...
...Девчонка-хань, с которой Яна едва не столкнулась на стыке мусульманского квартала и квартала купцов, тихонько пискнула, и, выронив фонарик на палочке, прижалась к стене. Это видение промелькнуло мгновенно, и так же мгновенно забылось, почти не отложившись в памяти. И всплыло лишь тогда, когда сзади послышался ещё один всписк, на этот раз придушенный.
— ...Не та, так эта... — донёсся до неё обрывок фразы, сказанной одним из преследователей другому.
Не та, так эта?
Резко остановиться при набранной скорости было трудно, особенно на мощёной улице и в ханьских праздничных туфлях, но Яна справилась. Оглянулась. Так и есть: те двое, заткнув девчонке рот, увлечённо паковали её её же собственным поясом... Обычная ханьская женщина на её месте в лучшем случае побежала бы за стражей. И в первый миг у неё мелькнула та же светлая мысль. Но... тревога за семью никуда не делась, а стресс довершил своё чёрное дело, подсунув воображению видение Сяолан, точно так же бьющейся в руках подонков... Такого испытания рассудок Яны не выдержал...
...Когда они преследовали ту женщину, ни один не обратил особого внимания на необычный цвет её волос. Среди тюрок иногда встречались блондины — свидетельство их родства с каким-то древним народом, некогда жившим по соседству с хань. Но даже среди них не водилось женщин с такими белыми лицами и водянисто-голубыми глазами. Эти подробности не врезались бы так в память полукровки, если бы лицо женщины не было перекошено гримасой запредельной ярости. Вокруг этого лица в разные стороны безобразно торчала наполовину рассыпавшаяся причёска — женщина выдернула две шпильки и держала их, словно ножи, в каждой руке. Она шла... шла прямо к ним широким шагом и — молчала. Вот это молчание почему-то напугало его сильнее всего.
— Масуд, — он дёрнул напарника за рукав. — Брось девку, уходим.
— Что ты ещё надумал? — недовольно отозвался друг, затягивая узел на поясе, которым вязал руки ханьской девчонке. — Добычу бросить, когда она сама в руки пришла? Дурак, да? Много тут бесхозных девок бродит, да?
— Уходим, я сказал! — неожиданно зло рявкнул полукровка.
— Да что с тобой, Абдаллах?.. О! — это он оглянулся. — Надо же — двойная добыча!
— Тебе шайтан разум помутил? Уходим!
— Подержи, — тот спихнул ему на руки связанную девчонку и пошёл навстречу возвращавшейся женщине.
Наверное, он сказал что-то этой демонице с белым лицом. Возможно, даже что-то умное, хотя это вряд ли. Женщина вскинула обе руки, метя шпильками ему в лицо. Масуд ждал этого. Ему удалось перехватить руки женщины. Но лишь миг спустя он понял, что зря это сделал. Сказать по правде, полукровка усомнился в том, что его друг в тот момент вообще был способен что-либо понимать. Очень трудно связно мыслить, согнувшись в три погибели и хватаясь обеими руками за жестоко ушибленное место. А когда женщина довершила расправу ударом коленом в лицо, сомнений больше не осталось.
Демоница. Гуль или дэви. Нечисть.
Полукровка, бросив связанную девчонку, помчался по улице, боясь вскрикнуть и привлечь внимание злого духа, обернувшегося женщиной. Его мать была правоверная хань, и она, конечно же, рассказывала сыну сказки о демонах, в которых верили её предки... Он не бренное тело спасал, а душу. А Масуд... Остаётся лишь молиться, чтобы Всевышний был милостив к нему. Только ему под силу совладать с древними демонами...
..."Как всегда — в обозримом пространстве ни одного стражника. Классика жанра, — мысленно ругалась Яна, перерезая позаимствованным у беспамятного противника ножиком насмерть затянутый на руках девчонки пояс. — Вот пожалуюсь принцессе, и полюбуюсь, как с начальника столичной стражи будут стружку снимать. Как не надо, так пристают — мол, женщина, почему без слуг ходишь. А как нужны, так нету их..."
— Не ушиблась? — спросила она, поднимая девчонку на ноги.
— Нет, госпожа, — дрожащим голоском пролепетала перепуганная и зарёванная девчонка.
— Я-то к семье спешила, хотела угол срезать... дура старая... А тебя что сюда понесло в такое время?
— Я... за вами шла, госпожа... — захныкала девчонка. — Великая госпожа велела передать вам письмо, но вы так быстро ушли... А у меня приказ, и я не могла ослушаться.
М-да. Великой госпожой в Чанъани величали только одну даму — принцессу Тайпин.
— Письмо, говоришь?
— Да, госпожа. Прошу, госпожа, — девчонка, отряхнувшись, извлекла чудом не выпавшее из рукава письмо — сложенный "гармошкой" листок дорогой бумаги — и с поклоном подала ей. — И благодарю вас, госпожа, за избавление от... этих...
— Пойдём отсюда, — Яна, приняв бумагу, разворачивать её не стала. Покосилась на стонущее тело, валявшееся в паре шагов от них, и резонно предположила, что задерживаться здесь не стоит. Стража, так некстати отсутствовавшая в самый ответственный момент, может не менее некстати появиться. А тут налицо бесчувственная жертва и ...две преступницы.
Уголок, где можно было кое-как привести причёску в порядок, нашёлся довольно скоро. Затем Яна бегло прочла письмо, в котором принцесса "настоятельно советовала" следовать за девушкой, которая его подаст. Да и почерк принцессы Яна уже отличала от прочих, письмо однозначно подлинное.
— Я провожу вас, госпожа мастер, как и велела великая госпожа, — девушка оправилась от потрясения на удивление быстро, и поклонилась с достоинством служанки высокопоставленной особы. — Она велела на словах передать, что ваша семья в безопасности. Мне приказано проводить вас к ним.
— Что?
— Великая госпожа знала, что вашей семье грозит опасность, и приняла меры, — девушка поклонилась снова. — Идёмте за мной, госпожа.
Снова сетка правильных, чётко распланированных улиц. Снова чередование освещённых фонарями клочков пространства и широких полос темноты. Тёмные дома, и светившиеся бумажными окнами, на которых иногда мелькали тени обитателей. Шумные гостиные дворы, где гости иногда засиживались в трапезной до рассвета, и тихие домики мастеровых, где ложились спать с заходом солнца. Топот стражи, не обращавшей внимания на чинно семенящих женщин — явно госпожу из сословия богатых ремесленников со служанкой — и тишина особо тёмных улиц. И раскинувшийся над всем этим дивный Звёздный мост — Млечный путь. В Чанъани, столице империи Тан, где небо не коптило множество автомобилей, ещё можно было его увидеть. Хотя здесь и были мастерские, и Млечный путь выглядел в городе несколько бледнее, чем в степи, но всё равно зрелище оставалось великолепным.
— Сюда, госпожа мастер, — девушка скользнула в переулок. — Идите за мной.
Смутная тень нехорошего предчувствия мелькнула по краю сознания, заставив Яну встряхнуться и помыслить хоть немного более логично. Наверное, только поэтому она заметила то, что должна была заметить с самого начала.
Служанки принцессы, все как одна, носили сложные причёски, тратя уйму времени на их сооружение. Эдакий дресс-код образца начала восьмого века, прихоть её высочества. А у этой по спине моталась длинная коса.
Тёмный переулок и подозрительная личность. Идеальное сочетание для преступления. Но не девчонке ведь его совершать, верно? Значит, у неё есть сообщники, не так ли?
Повинуясь внезапно обуявшей её паранойе, Яна выдернула из многострадальной причёски свою верную шпильку. Прижала девчонку к стене и приставила шпильку к горлу.
— Пискнешь — убью, — тихо предупредила она.
Надо было видеть глаза девчонки — на пол-лица. По ханьским понятиям Яна совершила немыслимое: применила силу против женщины. Женщину мог побить её муж или отец. Мать могла отхлестать по щекам непослушную дочь или провинившуюся служанку. В любом случае всё сводилось к выяснению отношений по вертикали "высший — подчинённый". Но никогда здесь не было бабьих драк, никогда ханьская женщина не вцеплялась коготками в волосы сопернице и не била чужую служанку. Тем более, не грозила ей смертью. Пожалуй, это потрясло девушку куда больше, чем само наличие острой шпильки у горла и угроза.
— Письмо-то настоящее, — снова заговорила Яна. — А вот служаночка поддельная... Кто и зачем тебя послал?
— Я уже говорила, госпожа... Это приказ великой госпожи, я...
— Да ладно врать-то. Служанки великой госпожи не заплетают кос. Так кто ты, кто и зачем тебя послал? Говори.
Пару мгновений девушка открывала и закрывала рот, не издавая ни звука: всё ещё сказывалось полученное потрясение. А затем, преодолев накативший ужас, закричала.
— Она здесь!!!
Почему Яна не воткнула её шпильку в горло, так и осталось загадкой. Видно, бог хранил. Вместо этого она, сперва отпрянув, нанесла девчонке короткий удар в челюсть. Рука у женщины-кузнеца, конечно, не такая тяжёлая, как у её супруга, но чтобы отправить подосланную непонятно кем девицу в глубокий нокаут, её сил вполне хватило. А дальше... Дальше был безумный бег по переулкам, прыжки через заборы, высоту которых — по пояс — регламентировал закон; топот и ругательства преследователей, осознание того, что они отстают. И — того, что она не знает, где находится.
Яна заблудилась в незнакомом городе. И винить во всех сегодняшних приключениях должна была только себя.
Видимо, её самобичевание и искреннее раскаяние во грехе глупости сделали своё дело: Всевышний смягчился и послал навстречу неразумному детищу своему патруль городской стражи. Дальнейшее было делом техники и небольшой доли лицедейства. При виде растрёпанной и плачущей женщины, благословляющей Небо за их появление и жалующейся на нападение разбойников, стражники смягчились и даже пообещали оных поймать. Смогли ли они исполнить обещание, Яна так и не узнала: десятник отрядил двоих воинов проводить госпожу сперва к чиновнику — записать её показания — а затем до дома. Узнав, что жертвой нападения стала женщина-мастер, сотворившая для принцессы кованые цветы, стражники преисполнились нешуточного рвения. Вот только Яна сильно подозревала, что в поимке неведомых злоумышленников оно не поможет: те наверняка уже растворились в ночном городе. Тем не менее, провожатые ей были очень даже кстати, отказываться не стала.
А дома её ждал большой сюрприз. И неясно, чего Яна испугалась больше — сегодняшних происшествий или столь позднего визита скромного чиновника...
Жена ничего не сказала сверх того, о чём он и так догадался, едва она переступила порог дома. Всё-таки тот ...иноземец сам предложил переговоры. Не сказать, чтобы это было так уж хорошо, но и плохой новостью назвать нельзя. Но сказала она явно не всё.
Юншань и в мыслях не допускал, что супруга от него что-то намеренно скрывает. Конечно, можно ошибиться и в самом близком человеке, но свою жену он знал достаточно хорошо, чтобы быть в этом уверенным. Обычно она некоторое время обдумывала явившуюся мысль. Лишь раз за семь лет она поступила иначе... о чём, похоже, жалеет до сих пор. Ему самому страшно вспоминать те несколько минут запоздалого ужаса, которые он испытал во время её рассказа о приключениях на улицах ночной Чанъани. От мысли, что он едва не потерял любимую женщину, его затрясло, и он тогда сам едва не сделал глупость. Первой мыслью было дать ей хорошую затрещину, чтобы мозги на место встали. Она, сгорающая от стыда за собственную недальновидность, стерпела бы и это, ибо понимала свою вину и неправоту. Но запомнила бы на всю жизнь вовсе не этот урок, а то, что муж способен её ударить. Тогда безграничному доверию между ними пришёл бы конец. Хвала Небу, Юншань вовремя удержал руку. Лишь бросил сгоряча: "Дура!" — и отчитал её, не особенно стесняясь в выражениях. Хорошо, что дети уже спали и не могли этого слышать. Но, снова хвала Небу, жена дурой не была, и всё поняла правильно. Она совершила глупость, поддавшись страху потерять тех, кого любила, и он поддался тому же чувству. Объяснение было недолгим, а примирение... примирение было отложено до первого же гостиного двора. Особенную остроту чувствам придало то, что в дороге их нагнал молодой офицер с предписанием от Великой госпожи и пайцзой на всю дорогу до дома. Воин был с сопровождением, и они бог весть что успели передумать, пока он не сообщил о цели визита.
Лишь поздно вечером, когда все домашние дела были улажены, и домочадцы легли спать, Юншань решил вызвать жену на откровенный разговор.
Она сидела у своего столика с зеркальцем. На деревянной подставке красовалась её первая стальная роза, созданная в первые месяцы их супружества. Цветок был попорчен попаданием стрел мятежных киданей Ванчжуна, но сохранил и свою прелесть, и свои странные свойства. Кажется, он должен хранить дом и семью, так Янь говорила... На стене, прямо над столиком, когда-то висела миниатюра на шёлке — дорогое украшение для дома провинциального оружейника. Сейчас она красовалась против окна, а её место над столиком заняли парные кинжалы. Те самые, которые жена выковала в честь рождения близнецов — когда окончательно выздоровела и смогла встать к наковальне. Но сейчас она смотрела не на эти памятные вещи, а на нож в потёртых кожаных ножнах и с видавшей виды рукоятью. Мягкий свет фонарика выхватывал из темноты лишь этот нож, лицо и руки женщины, одетой в тёмное домашнее платье. И Юншаню на миг показалось, что они сами излучают свет.
Он не спеша подсел к супруге.
— Можно? — спросил он, протянув руку к ножу, но не касаясь его.
Он был хозяином в своём доме, и имел право брать без спроса что угодно. Но семь лет назад они с Янь заключили нечто вроде негласного договора о взаимном уважении, и ни разу от него не отступали. О настоящем уважении, а не том, что предписано в установлениях.
