Эрика обходила противника с тыла, когда тот ловко толкнул Отоко под ноги Сэму и тут же бросился к ней. Не давая напасть сзади, Вендиго молниеносно ткнул девушке указательным пальцем в область сердца. Мгновенно стало нечем дышать, по телу разнеслась резкая боль. Хрипя и задыхаясь, Андерсен упала на колени.
Ватанабэ на миг остался с Октавианом один на один. Не мудрствуя лукаво, толстяк бросился в бой напрямик. Он знал, что не может соперничать в скорости с этим чудовищем, уложившим на лопатки двух Наследников. Но Сэм и не собирался в чем-то соревноваться. Кулаки налились украденной силой.
Черная тень уклонилась от первого удара, второго. На запястье сомкнулись железные пальцы, непреодолимая сила оторвала от пола, бросила кувырком на пол. Оттолкнувшись ладонью, он снова вскочил.
— Забавные акробатические этюды, — признал Октавиан, пиная в лицо Отоко и тут же опрокидывая оправившуюся Эрику. — Но давайте будем реалистами. Вам не удастся повредить это тело.
Вендиго в очередной раз ускользнул от пытавшегося достать его Ватанабэ, поймал кулак врага и направил двигавшееся по инерции тело себе навстречу, а затем размашисто всадил собственный локоть в живот толстяка. Сэм не издал ни звука, и в тот же миг его челюсть едва не раскололась надвое от резкого тычка снизу.
Вся троица вновь оказалась оттесненной к середине зала. Октавиан даже не запыхался, успешно противостоя натиску двух Наследников, бивших в полную силу, и вместе с ними — профессионального трикстера-убийцы.
Учики утер кровь, ручейком бежавшую изо рта после футбольного удара Вендиго. А он ведь думал, что на сегодня с унижениями покончено, когда уничтожил Роджера...
Эрика молча яростно ненавидела франтоватого спесивого мерзкого надутого надменного негодяя. Он нагло ускользал от справедливой кары за свои злодейства и каждой клеткой своего жуткого организма излучал превосходство. Хотелось стукнуть его, сильно и больно. Но до сих пор не получалось.
— Так ничего не выйдет, — посетовал Вендиго. — Вы, сдается мне, видите только плоть. А плоть немощна.
— Просто заткнись уже, — с тихой яростью попросил Учики.
— Нет, серьезно.
Откуда-то в руке Октавиана оказался отобранный револьвер. Рукоять была смята и свернута набок, но стрелять оружие еще могло. Мужчина уткнул дуло в левую ладонь и нажал на спусковой крючок. Короткая вспышка осветила ствол, и тот немедленно взорвался, раскрываясь узорчатыми лепестками. На ладони не появилось ни следа, ни капли крови, как и на не дрогнувших пальцах стрелявшей руки.
— Когда мое тело было создано, оно прошло многократные процедуры, призванные создать универсальный биотехнологический щит. Колонии наномашин и DQD, контролируемые мозгом напрямую, делают мою плоть крепче, сильнее и быстрее по первому требованию. И при всем этом мне не нужны дорогостоящие примочки, коими пичкали Роджера.
— Хочешь сказать... — медленно проговорил Сэм. — Что форсирован настолько, что превосходишь даже Наследников?
— А разве не заметно? — Вендиго отбросил в сторону испорченный револьвер. — Разумеется, нечто подобное совершить крайне трудно, в первую очередь потому, что очень дорого. Приходится искать альтернативы.
— Неудивительно, что ты так носишься с наследием Кобаяси, — Ватанабэ сделал короткий шаг вперед. — Ведь ты по себе знаешь, насколько ценен штучный товар.
— И ты уступаешь мне лишь в уровне силы, — погрозил пальцем Октавиан. — Так что не стоит разыгрывать фарс перед этими детишками. Они и так кипят, что твои чайники, желанием свернуть мне шею. Нет нужды стесняться.
— С чего ты взял, что я стесняюсь?
Медленно и осторожно приближался Ватанабэ к неуязвимому монстру, никак не желавшему бросить ласковый издевательский тон салонного завсегдатая. Опасная расслабленность походки никого не могла обмануть, и снова юноша с девушкой шагнули следом.
— Ты считаешь себя шибко умным и всезнающим. Но это далеко не так. Ты — всего лишь изрекающее банальности мясо, возомнившее, что обработанный мощными технологиями мешок с требухой сойдет за личность. Таких, как ты, породило начало века, с его пестованием любования собственной бездарностью.
— Хорошо! — одобрительно воскликнул Вендиго. — У тебя получаются обличительные речи.
— У меня много чего получается.
Они остановились друг напротив друга, не пытаясь атаковать. Вендиго, стоявший в шаге от Сэма, улыбнулся, и за лукавым взглядом вновь проступил оскал чудовищной рожи, которую разглядел Отоко.
— Не сомневаюсь.
— Лучше всего у меня получается находить и стирать с лица Земли подонков, которые используют ближнего своего ради обогащения, заставляют людей страдать ради удовольствия, оставляют несчастных в беде из равнодушия. Ты ведь в чем-то прав, засранец. Я действительно ненавижу зло. И действительно верю, что добро не должно измеряться собственным эго. Потому что только идиот, подлец и трус решит, что нет на свете правды, раз есть неправда. Только мерзавец станет закрывать глаза на горе и несправедливость только потому, что они случаются в жизни. Только раб будет оправдывать цепь на чужой шее, придумывая ей необходимость. Только слепец будет искать свободы во вседозволенности, раз кто-то другое не может сказать себе "нет". И потому я ненавижу бандитов, убийц, толстосумов, пьющих кровь бедняков, сытых чинуш и развратных либералов, защищающих фашизм. Я ненавижу лицемерие, на которое ты так назойливо намекаешь мне снова и снова. Именно поэтому я не стыжусь быть наемным убийцей. Но знаешь, что я ненавижу особенно сильно?
— Не томи, — Октавиан улыбнулся.
— Особенно сильно я ненавижу напыщенных ничтожеств, взявшихся судить чужие грехи и на том основании считающих, что чем-то отличаются от мрази, которую так остроумно клеймят. Не сделавших ничего хорошего, но напяливших на себя судейскую мантию. Не верящих в то, о чем говорят, но старающихся выглядеть выше и достойнее в собственных глазах. Хлебающих отруби из того же корыта, но выставляющие свиньями только других. Вот таких придурков я на дух не переношу.
— Сэм, — Вендиго поднес к сердцу руку в шутовском жесте. — Не разбивай мне сердце. Вот так ты обо мне думаешь?
— Не пугайся. О тебе я даже так не думаю.
— Неужели?
— Тебе я просто хочу хорошенько вломить.
Учики увидел, как Сэм медленно тычет указательным пальцем в грудь Октавиану. А в следующий миг подземная лаборатория исчезла в океане оранжевого пламени.
— Вон там, — указала Китами на свечку небоскреба.
— Уверена? — спросила Мегуми, останавливая машину у тротуара.
Перед ними упиралась в потемневшее гонконгское небо башня из бетона и стекла. Светившееся огнями и монументально нависавшее над улицей здание удобно расположилось в деловом районе среди дюжин своих близнецов. Спешившие по своим делам горожане буднично принимали в свои ряды покидавших широкие двери клерков и рабочих, выезжали с парковки машины.
— Уверена, — кивнула Дзюнко. — Как ни всматриваюсь, не могу найти такого же места в округе. Тут как будто слепое пятно, ничего не вижу. На всем первом словно людей нет.
— Думаешь, под зданием то место, где пропали Учики и Эрика?
— Других вариантов у меня все равно нет. Но нигде, кроме как там, они не могли от меня скрыться.
— И как же мы будем проверять небоскреб? — пробормотала себе под нос Мегуми.
— Как-то придется, — Дзюнко потерла нывший висок. Смотреть "глазами ведьмы" так долго было нелегко, и девушка заметно утомилось. Ощущения походили на те, что испытываешь, проработав целый день за компьютером: веки налились тяжестью, голова гудела, хотелось размяться и подышать свежим воздухом. — Светящейся таблички нам никто не вывесит.
Канзаки хотела что-то ответить, но в этот самый момент в округе раздался страшный рокот, шедший откуда-то из-под тротуара, и вдруг их машину тряхнуло как при хорошем землетрясении. Едва не стукнувшись челюстью о руль, Мегуми тревожно взглянула на свою спутницу. Дзюнко уперлась руками в панель бардачка и ошарашено смотрела перед собой. Лоб подброшенной с сиденья японки от переднего стекла автомобиля отделял какой-то сантиметр.
— Что это было?!
— По-моему, — сказала Китами. — Это у иронии язва.
Не успела она договорить, как громыхнул новый подземный толчок, на этот раз сильный настолько, что машину развернуло к проезжей части. К счастью, никто не врезался в подскочивший на месте полицейский автомобиль. Движение замерло еще при первом сотрясении, и улицу уже начал наполнять хор из недовольных и испуганных сигнальных гудков.
Канзаки бросило вперед, и выскочившая из руля страховочная подушка прижала молодую женщину к сиденью. Сноровисто пристегнувшаяся ремнем безопасности Дзюнко закашлялась, поправляя врезавшуюся в шею эластичную ленту.
Вдруг сверху на тротуар начал падать поблескивавший в свете фонарей острый дождь. Стекла городской башни, треснувшие в унисон, посыпались мелкими осколками вниз, на головы сбитых с ног и с толку прохожих, нещадно режа и царапая, на крыши ближайших машин, опасно бахаясь крупными кусками, похожими на ножи для гильотины. Один такой примчался на огромной скорости, солидно ударил в крышу патрульного автомобиля, разбив вдребезги сирену и оставив заметную вмятину. Мелкие собратья опасных снарядов деловито стучали и скребли по металлу еще секунд тридцать.
— Кажется, мы нашли, что искали, — заключила Китами, с завидным спокойствием оглядывая улицу, по которой испуганно бежали люди. — Но что именно?
Канзаки тем временем справилась с непослушной подушкой и, выждав пару секунд, открыла дверцу машины. Стеклянный ливень закончился, новых подземных толчков не было, и все, кого загадочное ненастье поймало на улице, спешили убраться как можно дальше. Деловито завизжали гудки, требуя от развернутой полицейской машины освободить путь. Не обращая на них внимания, Мегуми смотрела на вход в названный Дзюнко небоскреб. Там, за осыпавшимися прозрачными дверьми, сверкала молния, отражавшаяся в пустых глазницах окон и витрин.
— Да не может быть... — тихо сказала Канзаки. — Он опять?!
Странно сердитая, она бросилась к багажнику машины.
Вестибюль небоскреба, некогда просторный и светлый, с солидными мордами лифтов в дальнем конце, полами из фальшивого мрамора и прочими признаками солидности заведения, сейчас являл собой удручающее зрелище. Оплавленные стены, с которых стекли все цвета и узоры, корявыми сводами висели над провалившимся полом. Широкая стойка регистрации и приема, за которой всего пару минут сидели охранники в синей форме, исчезла в темной глубине открывшейся под вестибюлем дыры. Там, под завалами бетона, пластика и дерева, под обломками оплавленных перегородок и сожженной мебели, кто-то был жив.
В ставший вдруг дырой под землю зал, где погасли все огни, возносилось нечто. Напугав кого-то из обитателей небоскреба, уползавших от рухнувшей лестницы, под потолок поднялся паривший в воздухе мужчина в черном костюме. Одной рукой он держал за шиворот толстяка в потрескавшемся по швам пиджаке неопределенного грязного цвета.
— Вон туда, — сказал Октавиан и коротко швырнул Сэма на пятачок пола у самого входа, не провалившийся под землю. Упав, Ватанабэ разок кувыркнулся и замер. — Однако! Каков подход! Выжечь всю мою лабораторию моей же энергией. Ты не лишен изящества.
Сэм медленно поднял голову, поворачиваясь на бок. Мужчина казался постаревшим на десяток лет, полностью лишенный той кипевшей силы, что напугала Эрику.
Он выплеснул все до конца, всю выпитую мощь Вендиго. Перед выбросом, хорошо знакомым, но неизменно отвратительным, Сэм успел заметить, как лопаются кконтейнеры с трупами.
— Я не зря в тебя верил, — мерзкий голос с менторскими нотками донесся сверху. Опираясь на локоть, Ватанабэ приподнялся и увидел, как в паре метров от него на край пролома в полу опускается Октавиан.
Чудовище, казалось, вообще не пострадало при залпе энергии, ненамного меньшем, чем тот, что едва не уничтожил несколько районов в Меркури. Сэм осмотрел выжженный вестибюль, увидел выбитые окна. То, что все здание еще не сложилось как карточный домик, было настоящим чудом. Точнее, это он сам усилием воли направил беснующуюся мощь не вверх, а вперед. В подземелье, наверное, выжгло все и вся вместе с секретным туннелем метро. Если разберут завалы, придется чертовски долго восстанавливать запрятанные под улицы городские коммунальные системы. Но Вендиго выглядел целым и невредимым. Как всегда.
От плеч Октавиана шел едва заметный дымок. Окруженный поднимавшимся облаком горячей пыли, он шагнул навстречу Сэму, силившемуся подняться.
— Вот такие фокусы я и называю самоотдачей. Ведь превращение себя в хранилище подобной энергии должно быть очень болезненным. Но что такое боль, когда стремишься к цели, верно? Ты наконец-то признался, что чувствуешь, все-таки чувствуешь, сам, собственным сердцем жаждешь добраться до меня. Не стоит этого стесняться. Нет ничего плохого в том, что хочешь наказать зло. Другое дело — страх перед ответственностью.
Ватанабэ сумел приподняться, припав на одно колено. Опустошив самого себя, он ослаб. Требовалось время, чтобы вернуться в форму, но враг уже стоял рядом.
— Знаешь, Октавиан, — сказал толстяк, тяжело дыша. — Если бы ты поменьше изливал дерьмо, которое у тебя в башке, на окружающих, у тебя могло бы быть побольше друзей.
— И вот тут ты снова неправ, — рука Вендиго легла ему на плечо. — Именно в этом твой недостаток. Ты пришел к пониманию добра и зла через личное. Ты осознал необходимость борьбы с людьми через отдельных Фэй Панов и отдельную Кэтрин Винтерс. Симпатии, антипатии, любовь, ненависть... ты продолжаешь жить низшим уровнем добра и зла, перенося такое понимание на нечто большее. Это неправильно.
— Ага, — несмотря на гром набата в голове. Сэм усмехнулся и вновь попытался встать. — И сейчас ты поведаешь мне, что белое — это черное.
— Вовсе нет, — почти испугался Вендиго. — Я не собираюсь рассказывать тебе, какие замечательные благотворители выходят из подонков и бандитов, не стану и расписывать блага, даруемые обществу экономикой, основанной на пожирании человека человеком. Я даже не намерен уверять тебя в том, что кровь, которая льется по моей воле, чего-то там стоит. Давай раз и навсегда договоримся: никаких диспутов о "своей правде". У меня от них начинается мигрень.
— Тогда чего ты там опять мелешь?
— Я всего лишь хочу пояснить тебе неверность попыток высматривать добро и зло в глазах отдельных людей.
Длинные пальцы подцепили ворот пиджака и вздернули Сэма вверх. Октавиан смотрел отстраненно, нечеловеческие синие глаза больше не выражали эмоций.
— Подумай хорошенько. В устроенном тобой взрыве парень с девчонкой наверняка погибли. И ты все сделал правильно. По-твоему, добру и злу есть какое-то дело до отдельных людей? Нет, они существуют для миллиардов, для всего и сразу. И только спящий не видит истины. Если хочешь одолеть зло, нужно чувство, большее, нежели чувство к женщине, к другу, к родителям. Нужна всепоглощающая страсть, какая может родиться только в космосе души, свободной от глупых мирских конфликтов. "Кто я? Зачем я? Как они ко мне относятся? Как прожить этот день? Где раздобыть нечто, что хочется потребить?" Все эти вопросы — блажь, глупость, ненужный мусор в голове. Ты хочешь бороться со злом, Сэм, но никогда не сможешь победить, если продолжишь верить, будто твое стремление порождено заботой о женщине, которая когда-то тебя любила, и человекоподобных тварях, призванных стереть тебя самого с листа реальности. И никакие трюки, никакая игра не помогут, если искренне веришь в правила. Только освободившись от иллюзии, только поняв, что всякий человек — ничто, можно идти на главную битву. Вот и ты должен стараться уничтожить меня по какой-то другой причине, нежели те, что сейчас носишь в своей одинокой, незначительной душе.
