Главное, что он остаётся на уже привычном месте и среди друзей.
3.
Малышка Вета восседала на плечах Ар-чи-три-онга, разведя руки и время от времени взмахивая ими, и весело кричала:
— Я лечу! Смотрите, я лечу! Когда вырасту, то стану птицей.
Сам Ар-чи-три-онг широко шагал по пологому склону холма, на вершине которого раскинулся небольшой лесок, носивший название Роща Белого древа.
Зачинщицей похода туда была Катава. Арчи она позвала из коварных побуждений: надеялась его разговорить и выведать что-нибудь о прошлом. Вета увязалась за ними, едва услышала о Роще.
— Хочу-хочу-хочу! Пожалуйста-пожалуйста! — тараторила она, прыгая вокруг Катавы и хлопая в ладоши.
Ничего против общества маленькой девочки Катава не имела, поэтому на прогулку отправились втроём.
— Физиологически невозможно, — прокомментировал Ар-чи-три-онг сказочные планы Веты.
— Не будь занудой! — возмутилась Катава. — Это просто детская мечта. Кто знает, вдруг исполнится? А зачем тебе быть птицей? — обратилась она к Вете. — Птицы летают высоко. Твои друзья на земле будут скучать.
— Я только долечу до городов и сразу вернусь, — пообещала девочка.
— Но ведь это опасно! Возле городов живут драконы.
— Я буду очень маленькой птичкой. Меня не заметят. Посмотрю на них одним глазом — и сразу обратно.
Катава тихонько рассмеялась. Мир был полон удивительных вещей. Возможно, когда она вернёт свои потерянные воспоминания, то по примеру Веты и Грея начнёт стремится за границы посёлка и его окрестностей. Ну а пока у неё оставались дела здесь.
Роща Белого древа мало отличалась от других уголков леса. Всё те же знакомые деревья и травы, звонкие голоса птиц. Нужно было пройти немного вглубь, чтобы добраться до особенного места — широкой поляны, сплошь покрытой жёлтыми звёздочками цветов зарьвицы. Растение это росло только здесь и никакими полезными свойствами, кроме нежной красоты, не обладало. А вот дерева, давшего название роще, Катаве увидеть не довелось. Если бы не безоглядная вера словам Старшей, она бы всерьёз усомнилась в его существовании.
Ар-чи-три-онг опустил Вету на землю, и девочка радостно побежала вперёд, чтобы через несколько шагов плюхнуться на живот и зарыться лицом в цветы. Катава вела себя более сдержанно. Осторожно ступила на поляну и не спеша дошла до её центра. Арчи следовал за ней.
— Дерево росло здесь, да? На этом месте? — спросила Катава.
— Не могу утверждать с абсолютной достоверностью. Данные в моей базе основаны исключительно на наблюдениях других людей.
— Ты ведь говорил, что всегда сопровождал Старшую, когда она приходила сюда, — растерялась Катава.
— Из этого утверждения действительно следует, что мы видели одно и то же, однако в данном случае вывод ошибочен.
— Объясни.
— Мои зрительные датчики никогда не фиксировали на этой поляне белого дерева. Его видели Старшая и другие, но не я.
— Такое возможно?
— Магические явления не поддаются логическому анализу. Предполагаю, что я не видел белого дерева из-за своей нечеловеческой природы.
— Старшая не любит, когда ты так говоришь. Ты человек, просто очень особенный.
Катава протянула руку и ласково провела ладонью по серой груди Арчи. Гладкий металл приятно холодил кожу. Арчи был таким, каким был. Одним из жителей посёлка, немного занудным, но интересным собеседником, верным другом. И пускай Катава знала его не очень долго, зато Старшая смотрела на Арчи с особенной любовью.
— Мои создатели с ней бы не согласились, — возразил он. — Но я благодарен Старшей за её расположение ко мне. Я был создан, чтобы служить. Она предложила дружбу.
— Как давно вы вместе?
— Закрытая информация. Приношу свои извинения.
Катава вздохнула. Она уже несколько раз натыкалась на эту преграду в беседах с Ар-чи-три-онгом и знала, что никакими уговорами её не разрушить. Помимо всего прочего, Арчи умел хранить тайны.
— Ладно. — Она огляделась по сторонам, но ничего нового не заметила. — Итак, прошлой зимой вы со Старшей пришли сюда и увидели нас. Меня и моего спутника. Так?
— Мы искали вас, — уточнил Арчи. — Старшая всегда знает, когда здесь появляются новые люди.
— Понятно. И мы должны были представиться вам, верно? Назвать свои имена.
— Должны были, но не представились. Выше состояние было близко к критическому, и вам требовалась медицинская помощь. Мы со Старшей отвели вас в посёлок.
— Почему выжила только я? Старшая может исцелить любую болезнь.
— Закрытая информация. Приношу свои извинения.
— Как так? — воскликнула Катава. — Мы ведь сейчас обо мне говорим! Это моё прошлое.
— Закрытая информация. Приношу свои извинения.
— Катава, иди сюда! — позвала Вета, которая по-прежнему валялась на траве, только теперь перевернулась на спину. — Я спою тебе свою песню.
Катава послушно подошла к девочке и села рядом. Пальцы её зарылись в мягкую траву, и все прочие мысли на время растворились в тепле настоящего.
— Ля-ля-ля... ля-ля-ля... — замурлыкала Вета. — В небе горит заря. Птичка поёт, в лес на зовёт. Ля-ля-ля.
Каждый раз, когда Вета пела, мелодия оставалась неизменной, а вот слова частенько менялись местами или вовсе оказывались не теми, которые она подставляла раньше. Тем не менее, Вета без труда касалась потока силы и вслед за Старшей творила целительные заклинания.
— Здесь так легко, разве не чувствуешь? — требовательно спросила девочка. — Повторяй за мной. Ля-ля-ля... ля-ля-ля...
Катава оторвалась от созерцания крошечного жучка, который деловито полз по её голой коленке, прикрыла глаза и по примеру Веты запела:
— Ля-ля-ля...
Жизнь струилась вокруг, сотни и тысячи ручейков впадали в широкую реку, Катава стояла на её берегу, но, как ни старалась, не могла дотянуться до воды. Сегодня это состояние оказалось особенно мучительным. Катава испытывала острую жажду и, не выдержав напряжения, которое невозможно было ослабить, громко выругалась:
— Проклятие!
Песенка Веты оборвалась. Девочка посмотрела на старшую подругу с искренним недоумением.
— Прости, — быстро проговорила Катава и нервно потёрла лоб. — Прости, у меня опять не выходит.
— Всё хорошо. — Вета потянулась к ней, чтобы крепко обнять. — Ты обязательно научишься.
— Не знаю, — вздохнула Катава, в очередной раз прислушиваясь к себе. — Неужели нет другого способа? Он должен быть. Я чувствую!
В доме Старшей играла музыка. Гордый торжественный марш заполнял каждый его уголок, прославляя неизвестных героев неведомого государства. Эта мелодия нравилась Катаве сильнее всего. Были и другие — плавные, печальные, радостные, озорные, те, под которые хотелось танцевать, и такие, которые нужно было просто слушать. Но именно марш заставлял Катаву замирать в восхищении, вбирая в себя каждый аккорд. Что-то огромное, непоколебимое и прекрасное стояло за ним. Что-то, невозвратно ушедшее, иначе как объяснить тень печали на лице Старшей, возникавшую всякий раз, когда она слушала эту музыку?
Марш никогда не звучал на праздниках, случавшихся в посёлке. И это было правильно. Он не сочетался со здешней спокойной идиллией, требуя больше пространства, людей, событий. Лишённая воспоминаний, Катава не могла достаточно ярко представить картины, достойной марша. На самом краю сознания мелькали смутные неуловимые образы, дразня, но не раскрывая своих тайн.
— Мы были в Роще Белого древа, — поделилась Катава, когда последние звуки музыки стихли.
— И ничего не нашли, — утвердительно произнесла Старшая.
Она сидела в кресле-качалке с закрытыми глазами. На её коленях лежала тонкая чёрная пластина величиной с книгу — одна из тех вещей, назначения которых Катава не знала, а Старшая о нём не рассказывала. Пластина была тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд, но сколько бы Катава ни крутила её в своих руках, ничего не происходило. Ещё одна загадка, на которые Катава натыкалась тут и там.
— Откуда ты знаешь, что дерево не появилось снова? — спросила она.
— Придёт время, и ты сама научишься чувствовать.
— Оно никогда не придёт.
Катава раздосадовано отпихнула попавшуюся под ноги корзину, достала с полки деревянную коробочку, наполненную смесью мелко нашинкованных и высушенных трав, и пошла на кухню заваривать чай.
— Терпение. Помни о терпении.
Катава слышала эти слова не меньше тысячи раз, но сегодня они вызвали внезапное раздражение:
— Какой толк от терпения, если я не могу сделать даже маленького шага вперёд? Я не знаю своего прошлого, не понимаю настоящего и не вижу будущего.
— Сомнение может проникнуть в сердце любого человека. Главное — не впустить его слишком глубоко.
— Легко тебе говорить.
Последние слова Катава пробурчала под нос и тут же устыдилась. Кто знает, какие сомнения посещали саму Старшую?
Залив травы кипятком, она постояла немного, задумчиво глядя на чайник, но вместо того, чтобы выставить на стол чашки, вернулась в комнату и объявила:
— Я думаю, есть другой способ.
Сердце взволнованно трепыхнулось. Она успела в подробностях представить начало этого разговора. Пришло время услышать ответ Старшей.
— Способ чего?
Старшая по-прежнему не открывала глаз, но пальцы её правой руки дрогнули. Или Катаве показалось?
— Войти в реку.
— В какую реку?
— Ты ведь понимаешь, о чём я! Так зачем путаешь? — вспылила Катава. — Мне надоели разговоры с деревьями. Они только дразнят. Нужен другой посредник. Тот, который будет проще, доступнее.
— Так вот, чего ты ищешь? Простоты? До сегодняшнего дня мне казалось, что в тебе живёт сильный дух.
Только что Старшая расслабленно сидела в кресле — и вот уже стояла на ногах. Взгляд, устремлённый на ученицу, прожигал насквозь. Ноги Катавы буквально приросли к полу. Вместо привычного дружелюбия в голосе Старшей было столько возмущения и жёсткости, что Катава почувствовала себя младше Веты. Никогда раньше она не видела Старшую такой.
— Ты думаешь, я требую от тебя невозможно? Нарочно вожу запутанной дорогой, не указывая прямой путь? А знаешь ли ты, как легко угодить в ловушку, польстившись на видимую простоту? Как легко обжечься, глотнув кипяток, не выждав несколько минут, пока он остынет?
Старшая не опустилась до криков, но её голос, казалось, звучал ото всюду.
— Я просто... — пролепетала Катава.
— Я могла бы сказать, что способа, о котором ты мечтаешь, не существует, прервала её Старшая. — Ты бы мне поверила, потом снова усомнилась, начала поиски сама. Я не стану тебя обманывать. Способ есть, но он ведёт к страданию и смерти. Соблазнишься им — погубишь себя, а может, и всё, сделанное мной.
Губы Катавы дрогнули. Стыд и обида накатили одновременно. Она не сразу нашла в себе силы отвернуться и уйти обратно на кухню. Откуда ей было знать, как опасны её мысли? Старшая ведь ни разу об этом не говорила. Она, Катава, просто искала ответы на вопросы и с разбега влетела в стену запрета, о существовании которой даже не подозревала.
— Я была слишком резка, прости.
Старшая подошла к ней сзади, коснулась мягкой ладонью её плеча.
— У меня давно не было такой ученицы, как ты. Я боюсь совершить ошибку, вот и поддалась своему страху вместо того, чтобы просто поговорить.
— Какой такой ученицы? — тихо спросила Катава, не поворачивая головы.
— Талантливой, сильной, взрослой. Ты считаешь себя слабее Веты. Это не так. Вета подобна чистому листу бумаги. На твоём листе уже написана длинная история. Сейчас её строки поблекли, но не исчезли.
— Я ведь ничего не помню.
— Это пройдёт.
— Арчи хранит слишком много закрытой информации. Почему?
— По той же причине. Твой разум должен быть свободен настолько, насколько это возможно. — Старшая опустилась на соседний стул. Она снова была такой, какой привыкла её видеть Катава, доброй и всепонимающей. — Если до зимы память не даст тебе никаких подсказок, я расскажу всё, что знаю, обещаю. На самом деле мой рассказ тебя вряд ли не удовлетворит. О тебе мне известно совсем немного.
— А о моём спутнике?
Возникшая пауза подсказала, что вопрос Катавы попал в точку.
— Пожалуйста! — Она схватила Старшую за руку. — Я ведь даже не знаю, кого должна оплакивать. Брата, мужа, друга?
— Никого из них. С человеком, чьё тело похоронено на нашем кладбище, ты не была связана ни кровными узами, ни нежными чувствами.
— Как странно. Почему же мы пришли сюда вместе?
— Здесь вы оба нашли то, что искали.
— Он что, нашёл и умер? Ты не смогла исцелить его болезнь?
— Он был не болен. Он был стар. Так же стар, как и я. Здесь он мог продлить свою жизнь, но не стал этого делать. Я благодарна за его жертву. Никогда я не встречала мага, подобного ему. Приди он сюда с другими намерениями, я бы не смогла ему противостоять.
В кухне снова повисла тишина. Катава уже в который раз пыталась вспомнить своего спутника. Человека, чьё превосходство признала Старшая.
На языке крутились новые вопросы — вдруг ответ удастся получить и на них? — но тут уединение наставницы и ученицы оказалось бесцеремонно нарушено.
Грей ворвался в дом без стука. Не слушая порицаний Арчи, позвал во весь голос:
— Старшая!
— Я здесь. — Она успела встать со стула, и теперь выходила из кухни вместе с Катавой.
Грей выглядел крайне взволнованным и каким-то растрёпанным. Катаве он даже не кивнул. Так и знала, что Вил его подведёт, подумала она, ожидая услышать гневную тираду в адрес навязанного напарника. Тот, кстати, тоже ввалился в дверь с таким видом, будто за ним гнался дракон.
Вместо обличительных слов Грей вытащил из кармана и бросил на стол несколько бело-красных нитей. Катава не сразу разобралась, что видит, а когда поняла, потрясённо ахнула и прижала пальцы к губам.
Серебристо-белые нити были ничем иным, как волосами из гривы единорога, краска, которой они оказались перемазаны, — кровью.
— Волколаки, — произнёс Грей, глядя на Старшую. Голос его был хриплым. — Волколаки идут.
4.
Дэрилу снился сон.
Яркий, почти осязаемый, не отпускавший из своего плена.
Такие сны не снились ему с детства. Они посещали Дэрила только перед самым пробуждением его магических способностей, когда он был почти готов прикоснуться к потоку силы.
Этот сон не был сном.
Открыв глаза, Дэрил уставился в потолок, долго лежал, не шевелясь, потом кинул взгляд на часы. До подъёма оставалось пятнадцать минут.
Казарма спала, издавая многоголосый храп, но Дэрил не испытывал ни малейшего неудобства. К особенностям армейской жизни Аграндский принц привык неожиданно легко. Возможно, дело было в том, что он никогда всерьёз не дорожил мягкой постелью, изысканными кушаньями и богатой одеждой. Здесь, на базе полковника Хонда, ему было удивительно легко дышать. Тяжёлый груз упал с его плеч, груз страшной тайны, запретного знания, необходимости лгать отцу и сестре. И пускай в чужом мире его поджидали новые испытания, а тревога о покинутом доме застряла в сердце холодной иглой, каждое утро, просыпаясь, Дэрил улыбался новому дню.
