Крысы, радостно попискивая, окружают трупы, они нам очень признательны за столь щедрый подарок. Мне крайне неприятно смотреть, как они впиваются в мёртвую плоть, поспешно лезу в коллектор.
Незримый приказ вернутся назад, едва не срывает меня с холодных скоб, Катя со злостью ругается, но, сцепив губы, ползёт дальше. Ощущение, что меня стягивают за ноги, каждое движение становится мучительным, любой шаг, словно прыгаешь в пропасть. Догадываюсь, те два монаха плетут заклинания. Вспоминаю угрозу Алексея, когда он говорил, что магические силы под землёй усилятся, но я не задумывался, что будет такой эффект.
Катя останавливается, Эдик старается ей подняться, но она, словно превращается в зверя, с рычанием бросается на него.
— Тебе плохо, родная? — Эдик крепко прижимает содрогающееся в конвульсиях её тело к себе.
— Мне очень плохо, — стонет она, лицо искажено, скрипит зубами.
— Что мне сделать для тебя?! — в большой тревоге восклицает Эдик.
— Ты меня свяжи и ... Кирилла ... тоже, — закатывает глаза Катя.
Меня словно выворачивает наизнанку, неведомая сила тянет вниз, да так, будто с тела сдирают мясо, а ещё начинаются галлюцинации, словно наяву вижу, как сверху опускается тяжёлый каменный блок. Он настолько реален, что я едва в ужасе не срываюсь, но словно вторым зрением наблюдаю, как Миша легко проходит сквозь него. Люди не видят преграды, только это открытие удержало меня, чтоб не броситься вниз.
Чувства парализованы, я не понимаю и не ощущаю, как меня связывают, но, по-видимому, сделано это вовремя, так как в следующее мгновение теряю последние капли рассудка. Сознание плющит злая сила, испытываю страшные физические мучения, меня настойчиво зовут, мне необходимо бежать.
Затем начинается полный кошмар. Толпы упырей опрокидывают меня, впиваются в шею, рвут тело, дробят кости, высасывают мозг. Появляется Вий, долго смотрит в глаза и я ... каменею. Затем, некто лохматый, с рогами на лбу, разбивает тело кувалдой и с жутким хохотом, то, что от меня осталось, сметает жёсткой метлой в совок, и швыряет в раскалённую печь. Вот и всё, закрываю глаза, ухожу во тьму Вселенной. Внезапно выплывает светлая дымка, формируется в женский образ, и с удивлением и счастьем вижу Риту.
— Не дождутся! — весело смеётся она. На лице играет так знакомый мне румянец, в глазах озорство. Она дунула на меня, и завертелся хоровод из звёзд.
— Ты жива, Рита? — успеваю крикнуть я.
— Конечно!
Словно просыпаюсь и горестно вздыхаю, я в сыром помещении, пахнет лекарствами, плесенью и грязными бинтами, рядом стонет Катя.
— Да развяжите меня, кусаться уже не буду!
— Катя, ты как? — с беспокойством спрашиваю я.
— Выпить хочу и много ... можно даже палёной водки.
— Неужели всё так плохо?
— Наоборот. Эдик, развязывай меня быстрее! — Катя скидывает с себя верёвку, разминает затёкшие руки и, с радостным писком бросается на шею Эдику. — Здорово, теперь их заклинания на нас не подействуют, я это точно знаю!
Хмурый Миша перерезает на мне сильно затянувшийся узел. Ясно как день, изрядно я подёргался, вот и на руках виднеются рубцы от впившихся верёвок.
— Едва их не порвал, хотел, было, кулаком в лоб тебе зарядить, — угрюмо говорит он.
— Неужели сильно бесновался?
— Катюша сильнее, — криво улыбается Миша, поглаживая мозолистой ладонью косую чёлку.
— Ребята, что произошло? — Костя Сталкер не совсем отошёл от потрясения. — Вы так рычали, чешуя на коже появлялась, даже когти вылезли.
— Напали на нас, Костя, с трудом отбились, а мне вот, — глаза у меня стекленеют, — Рита помогла.
— Так это была она?! — восклицает Катя. — Представляешь, в самый критический момент она появляется в виде сияющего силуэта, щёлкает мне по носу пальцами, говорит, что у меня чудесные духи, называет лучшей подругой и сдувает в эту комнату. А вот лица её так и не разглядела. Всё думала, кто это? — печально говорит Катя.
— Нам не стоит задерживаться, в хорошие времена под инфекционкой опасно находиться, а сейчас и подавно, — Костя Сталкер с тревогой оглядывается. — К этому ручью не подходите, из лаборатории сливают всякую гадость.
Как по коже граблями, проскрежетал звук открываемой двери, петли явно никогда не смазывали, кто-то, с усилием дыша, протискивается в узкую щель слегка приоткрытой двери.
В самый последний момент прячемся за грудой мусора. Тусклый свет от его фонаря в конвульсиях забегал по стенам, освещает наше убежище, скользит в сторону, упирается в грязную речушку.
Грузный человек постанывая, волоча ногу, приблизился к воде, с трудом опускается на колени, бормочет что-то напоминающее молитву, зачёрпывает ладонями воду, жадно пьёт.
— Что он делает?! — в ужасе восклицает Костя Сталкер.
— Тише, ты, — вздёрнулась на него Катя.
Мужчина встрепенулся, вероятно, услышал возглас Кости, поднимается с колен, водит глазами по тёмному помещению, раздувает ноздри, пытается унюхать наше присутствие, но всё пропитано адской смесью лекарств, плесенью и гнилью.
Я хорошо вижу темноте и, вглядываясь в этого человека, начинаю понимать, это ещё одна проблема для нас. Ничего живого в лице не вижу, кожа синюшная, в струпьях и язвах, нижняя губа отвисла и течёт с неё липкая слюна.
— Мора, это ты? — разносится его замогильный голос.
Воздух словно уплотняется, в опасной близости от нас падают камни, в стене образуется трещина. В неё с трудом протискивается огромная женщина в белой одежде, с распущенными волосами, в костлявой руке она держит окровавленный платок.
— Плёткой тебя от нехолощённого коня, — раздаётся её глубокий грудной женский голос.
— Ещё скажи, тележной осью наотмашь, и с первого раза, — охотно принимает её шутку грузный мужчина.
— Именно с первого удара, второй, тебя оживит, — выдавливает смешок Мора. — Зачем меня звал, хопотун, по делу или так? Смотри, когда-нибудь допросишься, дочерей на тебя напущу, — сурово сдвигает она брови.
— Снова шутишь? Я мёртвый колдун, дочки твои, мне до одного места, — цинично сплёвывает он на пол.
— Ты прикуси язык, не ровен час, оживлю тебя и отдам им на потеху, — беззлобно говорит она, утирается кровавым платком, не замечая нас, проходит совсем рядом, я даже почувствовал её запах, словно букет увядших роз.
— А знаешь, — неожиданно грустнеет хопотун, — а я не прочь отдаться твоей старшей дочери, Невеи.
— Влюбился, что ли? — усмехается страшная женщина.
— По духу близки мы.
— Знаешь, что я скажу, — наклоняется к мёртвому колдуну Мора, — ты рылом не вышел, Невея не для таких как ты.
— Словно в душу наплевала, — морщится хопотун.
— Рассмешил, души у тебя нет!
— Когда-то была, — задумался мёртвый колдун, — но я быстро и очень выгодно её продал.
— А выгодно ли? — с немалым скепсисом говорит Мора, склонив большую голову.
— Вероятно, нет, раз ты Невею мне не отдаёшь, — раздувает ноздри хопотун.
— Заладил, Невею ему подавай! А, что ты для этого сделал? Вселяешься в покойников, по ночам сосёшь кровь и заедаешь живых людей. И это ты считаешь хорошей работой?
— На что учился, — хмыкает мёртвый колдун.
— Вот и не дёргайся. Зачем меня звал?
— Так ты сама пришла, — хопотун в недоумении пожимает плечами.
— Я прихожу тогда, когда требуется массовый мор напустить, — Моровая Дева встряхивает распущенными косами.
— В принципе, да.
— Что, да?
— Время пришло, новый бог требует больших жертв.
— Как мне надоели все эти ваши новые боги! То один, то другой и всем нужна лесть, поклонение и человеческие жертвы.
— Ты ли это говоришь, Мора? — удивляется хопотун. Ты опустошала целые страны и, если память мне не изменяет, даже континенты.
— Когда люди свергли своих старых богов, исчезла Совесть и душа опустилась до уровня товара, я вычищала скверну, надеялась на обновление. Часто после пожара кедровые орешки трескаются и выпускают свежие ростки, так и с людьми.
— Всё новое, а идеи старые, — задумался хопотун. — Толку никакого.
— Э нет, кое-что прорастает.
— Заблуждаешься, прекрасная Мора, люди друг друга терпеть уже не в силах.
— Неужели надвигается революция?
— Верхи не могут, низы не хотят, — кивает мёртвый колдун. — Потусторонние выходят на поверхность, людей, всех до единого, скидываем в Пекло.
— Идея не очень хорошая, — Мора прикусывает губу, — и весьма грубая. Если людей не останется, и вы сгинете.
— Это как? — с нижней губы потянулась слюна.
— Тупой ты, а ещё Невею хочешь, — с брезгливостью косится на него Мора. — Еды для вас не станет! Друг друга заедать будете? — страшно улыбается она. — В общем, пока сама не разберусь, мор напускать не буду, — решительно говорит она.
— Людей жалеешь? — ухмыляется мёртвый колдун.
— Как заговорил. А ты копни в своей памяти, ведь тоже был человеком. Неужели в тебе нет ни капли жалости?
Хопотун поскрёб голову, возвёл мутные глаза к верху:— Я не понимаю это слово, — искренне сознаётся он.
— Странно, и зачем когда-то мы с вами подобными заключили союз?
— Наверное, чтоб наблюдалось равновесие, — рискнул заметить он.
— В последнее время всё больше убеждаюсь, это было ошибочное решение, — поджимает губы Мора.
— Но новый бог ...
— Я богам не присягаю, я сама богиня. А он не бог, лабораторная крыса, как впрочем, и все вы. Нужно будет, сама его задавлю, — её грудной голос наливается небывалой силой.
Хопотун ёжится под её взглядом, он мёртвый, но и ему становится жутко, видно есть нечто страшнее смерти.
— Но его убьёт другой, — неожиданно говорит она и странно улыбается. — Это его судьба и вмешиваться в неё не желаю.
— Ты как-то изменилась, Мора, — скукожился мёртвый колдун.
— Это так, я вновь становлюсь ... Мареной Свароговной, — её окровавленный платок ослепительно вспыхивает, распущенные косы заплетаются, руки наполняются силой и здоровьем, на щеках вспыхивает румянец.
— Ты какая-то не такая! — отползает в сторону мёртвый колдун.
— Пришло время старым богам возрождаться вновь, — её глаза ярко сверкнули как холодные звёзды, на чувственных губах играет брезгливая улыбка. — Меня забавляла твоя фамильярность, но сейчас вызывает отвращение. Союз между вами с этой секунды разрушен, но я тебе даю шанс уйти. В то же время, встретишься с этими людьми, обходи их стороной, пусть для тебя это будет законом, — Марена неожиданно указывает ладонью в нашу сторону.
Меня словно окотили холодной водой, оказывается, она знала о нашем присутствии с самого начала. Словно разжалась пружина, встаю на ноги, почтительно склоняю голову перед богиней.
Хопотун злобно скрипнул зубами и пятится за дверь.
— Брысь! — торопит его Марена. Очевидно, её теперь тяготит присутствие мертвого колдуна.
Богиня подходит совсем близко, и воздух трещит от переизбытка электричества:— Интересное сочетание человека и дракона. Даже не знаю, чего в тебе больше, — Марена доброжелательно смотрит на меня. — А ты девочка, — ласково обращается к Кате, — на девяносто процентов дракон, даже удивляюсь, как твоя душа вселилась в тело человека. — Мужчины, — обращается она к Мише, Эдику и Косте Сталкеру, — вы бы поднялись с пола, он холодный и грязный, не ровен час дочери мои появятся, — вероятно, Марена шутит.
— А ты кто, женщина?— Миша в своём репертуаре, он хоть и боится её, но авторитеты у него должны быть лишь батя, дед и председатель колхоза.
— Я то? Пожалуй, твой вечный сон, — улыбается она.
— Тихо, ты, Миша! — предостерегающе одёргиваю его я.
— Меня многие забыли, — с горечью произносит Марена, окидывая нас льдистым взглядом.
— Вы богиня Смерти, — утверждает Эдик, его бородка дёрнулась в сильном испуге.
— До этой минуты была ею, — с грустью соглашается она, — но теперь я вновь стала богиней Перехода. К сожалению люди, в своих мыслях, сделали из меня кошмарное создание. Я выполняла их бредовые желания, раз они того сами хотели. Люди забыли, что смерти нет, они её выдумали, и принялись отчаянно цепляться за жизнь в теле, забыв, что это только маленькая часть существования души. Но каждая душа нуждается в теле лишь для своего совершенствования. А далее, её ждёт Переход в другие миры, иной раз в Светлые, а бывает ... в Тёмные.
— Рай и Ад? — очнулся от оцепенения Костя Сталкер.
Марена Свароговна подавила в себе смешок: — О, как всё запущенно! Хотя ты в чём-то прав, для кого-то жизнь вне тела покажется Раем, а кому — Адом, как говорится, кто на что учился, — с озорством встряхивает она пушистыми косами.
— А я куда попаду? — не унимается Костя Сталкер.
— Ты? Рано об этом думать. Живи долго, набирайся опыта, ты исследователь, это ценное качество.
— Я диггер.
— Да, это так, ты любознательный человек, — соглашается Марена. — Но мне пора, — она смотрит мне в глаза и меня больше не пронизывает леденящий страх.
— Позвольте мне сделать вам подарок! — в порыве чувств пискнула Катя.
— Мне? — невероятно удивляется Марена Свароговна.
Катюша снимает медальон с полированной серебряной пулей, смело протягивает богине.
— Давно я не получала подарков, а ведь как это приятно, — она вертит в руках медальон. — Серебро, это магический металл. Спасибо, девочка, — богиня с царственным жестом надевает на шею простенькое украшение. — Придёт время и этот медальон станет одним из самых могущественных амулетов на земле, — лукаво улыбается она и её голос возникает, словно внутри нас. Догадываюсь, слышим её лишь я и Катя. Неужели её информация столь важная, что её необходимо скрывать даже от наших друзей? — а получит он имя, — Марена Свароговно пристально смотрит в изумрудные глаза Катюши, — коготь Драгинии.
— Причём тут Драгиния? — не разжимая губ, пускает мысль Катюша.
— Гм, Драгиния ... это твоё истинное имя, девочка-дракон, — в глазах богини мелькнули озорные огоньки.
— А я кто? — меня буквально трясёт от возбуждения, с надеждой смотрю в светлые глаза Великой дочери Сварога.
— Ты Андхараш, это истинное имя, но люди тебя знали как Вирг — Бронзовый Дракон. В то время у твоей спутницы было имя Гзэла. Тогда вы первый раз тесно связали свою жизнь с людьми, — она продолжает говорить на телепатическом уровне.
Словно вихрь воспоминаний врывается в моё сознание, крутится хороводом, как листья сорванные ураганом, выстраивается мозаика из лиц, одно событие сменяет другое.
Я вижу прекрасный подземный мир: величественный океан, окружённый невероятными по красоте пещерными органами; живой лес, шевелящий корнями как гигантские сороконожки; пурпурный лес, населённый эльфами; пещерные города, крыши домов напоминающие бабочек, птиц и паруса кораблей ... затем, словно лечу над землёй. Воздух чист и свеж, внизу проносятся густые леса, глубокие озёра. В панике разлетаются могучие грифы, внизу тревожно трубят мамонты, зло шипят саблезубые тигры. Мне весело, я ощущаю в себе великую силу, мои крылья крепкие, чёрные когти сияют на солнце, а на душе радость. Затем опускаюсь на поверхность и ... под землю. Я в одном из тоннелей, в сыром, наполненном неприятными запахами, помещении. Рядом вздрагивает хрупкая девушка, глаза горят изумрудным огнём.
