— Их двое. Впустить?
— Чего хотят?
— Слышали, что в Барне собираются вольные рыцари — явились предложить свои услуги. Говорят, поймали по дороге жонглера и притащили с собой на потеху.
— Нам своего веселья достаточно.
Монах не торопился с решением, но основательно подумать ему не дали: ворота вновь затряслись от ударов.
— Этого, — кивок в сторону Роберта, — свяжите, заткните и отнеѓсете в подвал. Да сторожите хорошенько! Гостей впустить. Лупо облазил всю округу, чужих не видел. Может статься это — действительно вольные рыцари. Посмотрим.
Упиравшегося Роберта потащили в дверь. Вывернув до хруста в позвонках шею, он увидел-таки поздних визитеров. Перѓвый — огромного роста на высоком жеребце. Из-под шлема на плечи великана паѓдала косматая, белая грива. Второй — ростом меньше, но в плечах — плутея. За ним на веревке тащился худой высокий жонглер в обтрепанном плаще, за плечами которого брякала в деревянном коробе лютня.
Гигант орал песню и размахивал руками, рискуя свалиться с лошади.
Удар по голове высек из глаз Роберта искры, за их потоком скрылась, разворачивающаяся во дворе занятная картина.
Оглушенного Роберта под мышки протащили по залу. Носки сапог цепляли гнилой тростник, оставляя за собой две глубокие борозды. Ступеньки, холодный камень, на который его бросили, лязг засова...
Когда в голове прояснилось, и перестали наплывать радужѓные круги, Роберт перевернулся на спину, потом сел, помогая себе рукам. Опять в путах, опять под замком. Но об этом подумалось мимоходом. Главное — 'пьяная' компания странствующих искателей приключеѓний. Спектакль устроенный Хагеном, кого угодно мог ввести в заблуждение, только не Роберта. Даже если Лупо его тут тихо зарежет, Анна не останется без поддержки.
Руки начали затекать, спину и плечи ломило, слева в боку ухала тупая боль. Думать о смерти не хотелось. Но он заставил себя. Может статься, уже не случится другой возможности спокойно (да уж! куда как спокойно) подумать о завершении земных дел.
Сестра устроена, до нее никогда не дотянутся руки короля. Дела с итальянским торговым домом в полном порядке. Ида и друзья записаны наследниками.
А все остальное: месть, власть, честь... Как много шума, скаѓзал когда-то хитрый и жестокий Алексей Комнин. Шум — пустой звук — улетел и нет его.
Что еще осталось? Так и не решенная проблема, не додуманная до конца, до беспощадного или смиренного результата мысль, оставленная напоследок, на самый конечный вдох. Бог — седобородый старец, вознесенный над сонмом святых, — и все они вместе над толпой людей, или растворенная в каждом частичка? И ты волен затоптать ее... 'и взошли плевелы, и зерно зачахло'... или волен взлелеять. Чтобы эта частичка стала властной основой самой души. Может быть, это и есть совесть.
Роберт не заметил, как задремал, или скорее провалился в свои мысли. Заскрежетало. Нетвердые руки отпирали засов, по двери бухало и елозило. Спросонья помстилось: сейчас в подвал втолкнут связанного Хагена или, избитого, окровавленного Лерна.
Но это всего-навсего пришли за ним. Как всегда четверо. Одного запомнил по имени: Больт. Невысокий, разлапистый, с влажной, отвислой губой посреди неопрятной щетины.
— Вставай!
Пинок. Роберт кое-как поднялся, но получил подсечку.
— Чо, упал, благородный? Вставай!
Пинок по ребрам. Болью перепоясало как кнутом. В следующий миг Роберт вскочил, распрямился. Удар кованого сапога пришелся мокрогубому Больту между ног. Человек согнулся, удушливо всхлипнув. Руки ковшиком прикрыли ушибленное место.
Замелькали кулаки.
Кто знает, возможно, его и забили бы прямо тут, но сверху нетерѓпеливо позвали. Бывшего графа Парижсѓкого подхватили под руки и поволокли по ступеням к пря-моугольнику света.
Левый глаз начал заплывать, слезился. Пришлось покрутить головой дабы в подробностях рассмотреть творящееся в зале: за верхним стоѓлом, в одной тунике, сидела увешанная золотом дама Герберга; с одной стороны от нее покачивался капюшон монаха, с другой скалил все свои великолепные зубы Лупо Буальди. Смуглое лицо побагровело от вина и жара. Роберт заметил Гинкера. Рана на животе не мешала тому, есть и пить. Увидев Роберта, он начал подниматься, зажав в руке тесак, который использовал вместо столового ножа, но выпитое потянуло обратно. Гинкер грузно рухнул на лавку, только заругавшись.
На дальнем конце, где раньше сидели Роберт и Гарет, теперь пребывал Марк. Лицо хмурое, настороженное. На столе перед ним возвышалась горка костей. Он пинком отогнал собаку, которая встала на задние лапы в поисках поживы.
У лестницы пьяный Хаген наклоѓнялся к, сидящему на ступенях жонглеру. Мешала икота. Хаген выпрямлялся, грозно смотрел по сторонам в поисках возможного насмешника, не находил и опять наклонялся.
Анну за стол не пустили. Она сидела у стены в креслице, низко опустив голову.
Лупо распоряжался: тащите его поближе, нет, привяжите там, нет, лучше сюда. В нем чувствовалось злое, нетерпеливое возбуждение.
— Слушайте меня все. — Буальди встал. — Преподобный, к тебе это тоже относится. Гирта, оставь рясу брата Петра в покое, под ней то же самое, что и у остальных мужиков — ничего для тебя нового.
— Да как ты смеешь! — пьяно взвизгнула дама Герберга.
— Внимание! Сейчас я расскажу вам забавную историю.
В зале несколько притихли. Роберта крепко держали.
— Угадайте, кто перед вами?
— Странствующий рыцарь,
— Благородный бродяга.
— Годфрид Иерусалимский, — пьяная солдатня еще некоторое время упражнялась в остроумии.
— Нет-нет! Друзья мои, это не просто благородный одинокий путник, победитель драконов и освободитель невинных дев, — ухмылка в сторону скорчившейся Анны. — Это — ни много, ни мало — граф Роберт Паѓрижский, родственник самого короля и герой Похода.
Невероятно, но в зале воцарилось молчание. Только собаки в углу, подвывая, выясняли отношения.
— О, прошу, не пугайтесь. Сиятельный нобиль не побежит к своему сюзерену с жалобой, и ваши головы не полетят с плеч, за столь непочтительно обращение с героем.
— Но ведь Роберт... в Святой земле...
— Успокойтесь! Даже в Иерусалиме не все знают, что он много лет находился в услужении у сарацин. Он сражался за них на арене. Представляете, против него выпускали безоружных христиан, а он убивал их на потеху своим хозяевам. Его друзья, узнав о таком, отказались выкупать отступника из неволи. Тогда это пришлось сделать королю. Слушайте же! Явившись к сюзерену, этот наглый прислужник неверных, об-винил короля. Тот, оказывается, действовал недостаточно быстро. Терпение нашего добрейшего монарха лопнуло: король прогнал его, лишив замков, фьера и графского достоинства. И что вы думаете? Бывший граф постарался забраться в такую глушь, куда молва о его предательстве еще не дошла. Он воспользовался письмом хозяина замка, чтобы втереться в доверие к вдове и всем тут завладеть. Но справедливость восторжествовала. Злодей у вас в руках. Вы можете делать с ним все, что захоѓтите.
Пауза, заполненная сопением и шорохом, набухала как мутная, готовая вот-вот сорваться капля. За ней последовал взрыв:
— Четвертовать!
— Отрезать яйца!
— Содрать кожу!
— Зажарить живьем!
Лупо был умен. Подсунь лесному бродяге, скотине, насильнику, того, кто якобы еще хуже, кто 'виновен', и — все! Что вина выдумана от начала до конца, не важно. Кто станет разбираться? Разбираться не будут. Будут рвать на куски, утоляя жажду крови того, кто совсем недавно слыл кумиром, почти идолом, чтобы разрушить, сравнять и уравнять с собой!
Это был конец. Даже если друзья в три клинка попытаются встать ему на защиту, их сомнут. Пьяная озверевшая солдатня, прошедшая школу Восточного похода, смахнет их как щепки со стола.
Осталось, приковать к себе внимание и тем отвлечь палачей. Тогда его друзьям, возможно, удастся спасти женщину и ребенка.
— Да я, — раздался за спиной страшно знакомый голос, — заѓдавлю его своими руками!
Растолкав толпу, Хаген рванул Роберта на себя. На горле сомкнулись пальцы.
— Уведи Анну, — изловчился и прошептал Роберт.
— Нет! — ревел гигант, — Не дам.
Но их уже разнимали. На Хагене повисло сразу несколько челоѓвек. Роберта буквально рвали из его рук. Больстаду пришлось разжать объятия.
— Стойте! Стойте, дети сатаны, — донеслось откуда-то сзади. Брат Петр надрывался, но его никто не слушал. Когда он все же протолкался к центру с Роберта, уже сорвали рубашку. На блестевшей от пота груди остались крест, да мешочек с подвеской.
Зацепив пятерней, монах рванул на себя то и другое, Гайтан выдержал, а вот мешочек порвался. В руке брата Петра злым острым огнем полыхнули алмазы.
— Гирта, смотри, он украл твою подвеску, — Петр поднял над гоѓловой сияющее украшение.
Пьяная дама смотрела тупо. Одной рукой она цеплялась за рясу духовника, другой теребила точно такую же подвеску на своей груди:
— Я... ик. Я его... ик, потеряла в Крить...
Монах, не глядя, двинул ее локтем в бок. Женщина хлюпнула и замолчала. Впрочем, никто не заметил заминки. Петр продолжал:
— Братья мои, расправиться с этим предателем вы всегда успеем, но пусть он нам сначала расскажет, где спрятал золото.
— Нет никакого золота, — прохрипел Роберт.
— Он врет! Врет!
— Пытать, — взревело сразу несколько глоток.
Роберт рванулся. Кулаки замолотили направо и налево. Ему отвечали. На полу залы образовалась куча-мала, над которой застыл коричѓневый монах с поднятыми руками. Гирта отползла в сторону и мирно блевала, стоя на четвереньках.
Его конечно скрутили. Сверху навалилось несколько человек. Затрещали ребра. Роберт стал задыхаться. Когда сознание почти заволокло горячей духотой, давление ослабло. Его поволокли, взявши за руки и за ноги. Потом тело пристроили на что-то твер-дое и угловатое. Роберт вспомнил вечерний полумрак и двоих плотников во дворе, склонившихся над странной работой. Значит брат Петр уже тогда...
Кто-то крикнул:
— Привязываем. Бери вожжи и обматывай руки до плеч.
— Надо прибить гвоздями.
— Вяжи, говорю.
— Надо прибить.
— Остолоп! Он же сорвется.
— Надо прибить. Чтобы как по правде было.
— У, дурак! Брат Петр, объясни ему, что надо привязать. Шляпки у гвоздей маленькие. Сорвется.
— Вяжи, сын мой.
— Надо как по правде...
— Вяжи! Тебе что, креста мало?
Роберта распинали!
... на выжженной солнцем горе, под тремя крестами тоже стояла толпа. Они были разгневаны и требовали смерти. Правда, у Того не спрашивали, где зарыты деньги, а может, и спрашивали. Не проверишь... Ида устроена. Хаген позаботится об Анне... У Того, наверное тоже сразу онемели руки... Нет, его ведь прибили...
Ременные вожжи врезались в плоть. Когда крест поставят, станет еще больнее.
Уже наплывало беспамятство, но усилием воли или скорее упрямством Роберт не давал ему накрыть себя и унести. Да и помогли: одно за другим вылили на него несколько ведер воды.
Над головой навис монах. Капюшон сбился на затылок, открывая лицо. Обычное ничем не примечательное. Черты мелковаты. Подбородок скошен, а под ним бугристый зоб в золотушных рубцах.
— Ответствуй нам, отступник, где ты спрятал золото бедной вдовы?
— Могу показать на месте, — выговорил Роберт.
— Врет. Не верьте, — влез Лупо.
— Пусть скажет, — место Петра занял Гинкер с тесаком в руках. — Говори, или я с тебя кожу сдеру. С живого.
— Могу показать... — разбитые губы едва шевелились. Его не слышали. А если и слышали... все равно будут истязать, просто потому что не смогут остановиться.
— Говори, где клад? — Гинкер ткнул ножом распятого в бедро. По ноге потекло.
Гинкера снес с ног удар кулака. Над Робертом навис Лупо. Он отогнал толпу, раздавая туѓмаки налево и направо. Ответить на его удары никто не посмел. Когда пленника перестали рвать на части, Лупо склонился к самому его уху:
— Скажи где золото и, во-первых, твой вассал, которого я завтра обязательно найду, останется жив; во-вторых, умрешь быстро.
— А если не скажу?
— Твоего вассала я отдам, брату Петру. Он использует люѓдей в своих заигрываниях с сатаной. От того, что он творит, камни плачут человеческими слезами.
— На двугорбом холме, — заговорил Роберт. Лупо обяѓзательно поедет проверять, так почему бы не избавить от его присутствия замок. — Полдня пути по дороге.
— Знаю. Дальше.
— На левой вершине.
— Где? говори точно.
— Куча камней в центре. В самом центре.
— Ты меня порадовал. Видишь, как может помочь благородный дурак бедному простолюдину. Надо только хорошо попросить. Молодец. Теперь получи награду за сговорчивость.
Лупо ударил Роберта в висок эфесом флиссы. Тело пленника обмякло, голова свесилась с перекладины.
На итальянца зло таращились. Сзади напирал монах. Где-то верещала Гирта.
— Что уставились? — Лупо решил взять инициативу в свои руки. — Поднимайте крест. Пусть отступник прочувствует, как мучился Спаситель. Поднимайте!
— Зачем убил?
— И не думал. Он скоро придет в себя. Да хоть вот ты, — Лупо указал на ближайшего к нему воина, — посмотри. Видишь, жилка на шее бьется. Живой. Это вы его чуть не порвали на ленточки. Охолоньте. Очухается, тогда и спрашивайте, сколько душе угодно. Флад! Эй, Флад! Тащи воду. Окатим. Видите ту балку? — Лупо ткнул пальцем в потолок. — Перекиньте через нее веревку и подтяните. Знатно повиснет! Ладно, умаялся я с вами, пойду отдыхать.
Буальди уже сделал несколько шагов, когда нешуточной веѓличины лапа ухватила его за край плаща.
— Стой, итальянец, что он тебе сказал? Я видел, вы трепались, — рыкнул Флад.
— Не твое дело.
Не тут-то было, к ним уже тянулись несколько рук. Но в отличие от остальных, Лупо был почти трезв, да и мечом владел неплохо. Отогнав бузотеров, он быстро покинул шумную компанию.
Пока итальянец освобождал себе дорогу, четверо головорезов натянули перекинутую через потолочную балку веревку. Крест косо пошел вверх, потом встал на пятку и, наконец, вовсе оторвался от пола.
Поскольку подвешенный не подавал признаков жизни, его опять окатили водой и несколько раз кольнули. Смешанная с кровью вода потекла розовыми ручейками. Люди уже переставшие походить на людей бесновались. В распятого полетели кости, объедки, черепки.
Наконец веки дрогнули, человек обвел толпу мутным взглядом.
— Говори, где золото?
— Золото...
— Где?
Роберт отрицательно покачал головой. Может, озвереют еще больше и сразу убьют? Напрасно надеялся: так быстро выпускать из рук доѓбычу никто не собирался. По знаку брата Петра веревки подтянули. Роберт вознесся над толпой.
Перед глазами плыло. На противоположной от камина стене преддверием ада плясали отблески пламени. Тень от кресѓта извивалась и дергалась. Внизу клубились.
Добросердечный монах постарался: до Роберта сейчас было не дотянуться. Так глядишь, покричат, остынут и разойдутся, а после, мудрый брат утащит искалеченного к себе, чтобы расспросить с пристрастием.
Дьявол надоумил: брат Петр приказал срубить этот крест, для других целей, а гляди, как пригодился.
