Тогда они вышли из леса — и увидели много шлемов, много задов. Не конских, человеческих. Вражеская пехота шла позади всадников, чтобы ворваться в пробитую ими брешь. Вот на эту пехоту из тумана, из лесного сумрака обрушился отряд Джо.
То было красиво. Прежний Джоакин оценил бы. Неопытные парни без клинков и доспехов, только с вилами да цепами, выбегали из лесу, видели врага — и начинали кричать. Лучше бы тихо, но никак не удержаться!
— Р-ррраааа! Бее-ееей!
Воины врага — щитовые, кольчужные, с копьями — оборачивались на крик. И видели бешеных вопящих призраков, что возникали из дымки!.. Видишь шлем — бей цепом. Видишь зад — коли вилами! Задов было очень много. Шлемов — тоже. Были еще острые копья и квадратные щиты, и кинжалы... Но меньше, чем беззащитных задов!
Офицеры врага орали:
— Стройся! Шеренгой!.. Квадратом!.. Стр-рройся!..
Но крестьяне набегали слишком быстро, и враг не успевал сомкнуть щиты. Шеренги ломались на куски, рушились, таяли. Много цепов, много вил!
Джоакин множество раз бывал в мелких потасовках, и никогда — в настоящей большой битве. Сегодня он впервые увидал этот миг: перелом. Еще не так много пролилось крови, еще много воинов на ногах, оба войска еще могут сражаться... Но одно дрогнуло. Потеряло веру в победу, поддалось панике — и тут же рассыпалось. Была армия врага — стало множество испуганных бегущих человечков. Секунду назад еще жаждали победы, а теперь — лишь бы спасти свою жизнь. Лишь бы спастись!..
Но миг торжества был коротким. Скоро Джо понял, что и его отряд рассыпается на части. Крестьяне поддались азарту и кинулись в погоню. Враг бежал врассыпную, вот и крестьяне мчались в разные стороны, беспорядочными группками. То целая дюжина преследовала одного пехотинца, то двое-трое крестьян с дикими воплями гнали целый десяток врагов...
— Не преследовать! — заорал Джо. — Стой! Собраться! Построиться! Впереди конница!
Где там! Увлеченные погоней, пьяные от вкуса победы, крестьяне ничего не слышали.
— Билли! Лосось!..
Лосось где-то пропал, капрал Билли отозвался:
— Тут я.
— Мы в опасности! Сейчас опомнится вражеская конница и задаст жару!
— Угу.
— Помоги построить людей!
— Пробовал уже... — без особой надежды Билли заорал: — Стоять! Стройся в шеренги! Стойте, козлы безрогие!
Джоакин в отчаянии вертел головой. Крестьяне метались, как рой мух. Кто-то уже начал собирать трофеи, кто-то гнался за врагом, кто-то запутался в тумане и носился по кругу. Джо, Билли, Бродяга и Весельчак образовывали единственный островок порядка. Меж тем шум битвы у заставы начал стихать: вражеские всадники поняли, что им зашли в тыл. Сейчас развернутся и ударят!..
Вдруг Весельчак прокашлялся, приложил ладонь к горлу и пронзительно заорал:
— Я вижу святую Глорию! Заступница пришла! Я вижу Праматерь!
Придурковато радостный ор не напоминал ни вопли умирающих, ни кровожадные крики победителей. Он выделился контрастом, и многие стали оглядываться:
— Что?.. Где?..
— Святая Глория! Вот она, прямо здесь! Заступница передо мной!
Весельчак орал, и крестьяне, забыв про погоню и трофеи, собирались вокруг него.
— Где Заступница? Где? Покажи! Да где же?!
Джоакин хлопнул друга по плечу:
— Все, довольно.
Набрал грудью побольше воздуха, взмахнул мечом:
— Стррройся! В шесть шеррренг! Лицом — туда, правым плечом — ко мне. Кавалерия атакует! Стррройся!
Когда спустя пять минут налетела конница, они были готовы. Учения сержанта Доджа не прошли даром: построились быстро и четко. Три первых шеренги — плотные, плечом к плечу, ощетинившись копьями и вилами, прикрывшись трофейными щитами. Три задних ряда — жидкие, с просветами в пару шагов, вооруженные только цепами. Всадники нахлынули волной — и промяли три первых шеренги. Многих крестьян сшибли с ног, кого-то растоптали, кого-то зарубили. Но потеряли скорость, и тогда вступили в дело три задних ряда. Цеп хорош не только молотить пшеницу, сбить всадника с коня — тоже подойдет. Один хороший взмах — и всадник катится по земле. Даже щит не спасет — цепь обогнет его, груз залетит за щит и достанет врага. А проще всего — бей по голени. Поножи не спасут от цепа, всадник со сломанной костью — уже не боец...
То была легкая конница, а не рыцарская, да еще ослабленная схваткой с полком Зуба. Что не умаляет заслуги: отряд Джоакина бился на славу. Не слишком умело, зато слаженно, горячо, храбро. Враг отступил, бросив на поле полсотни убитых и две сотни раненых. Крестьяне потеряли примерно столько же. Для боя против конницы это была знатная победа!
* * *
Застава сдалась утром.
Не Зуб, а Бродяга вышел на переговоры со стрелками.
— Мы — люди Салема из Саммерсвита. Мы никому не желаем зла. Мы пытались сказать это вчера, когда на нас напала ваша конница. Теперь ее нет. Кто остался жив, сбежал. Вы — одни. И мы все еще не желаем вам зла... пока никто из вас не спустил тетиву.
Они раскрыли ворота и вышли. Салем поговорил с командиром стрелков заставы и командиром вражеской пехоты, которого ночью взял в плен Лосось. Оба не стали скрывать: их послали, чтобы заманить в ловушку и разгромить повстанцев. Как? Испортить дорогу, усложнить спуск к заставе, чтобы бунтари подошли к стене только под вечер. Тогда ляжет туман, и повстанцы не заметят, как из лесу выйдет доселе спрятанная конница и пехота. Фланговый удар застанет врасплох, голова войска Салема будет уничтожена. Потом уже можно заняться обозами.
Кто такие эти воины? Стрелки — стража налогового министерства; пехотинцы и всадники — две наемных бригады. Все винили в поражении друг друга. Арбалетчики должны были выйти из-за стены и обстрелять бунтарей — тогда бы атака кавалерии достигла успеха. Пехотинцы должны были маршировать быстрее, конница — биться упорно, а не бежать при первых трудностях... Наемники не могли признать, что причина их разгрома — стойкость и храбрость бунтарей, и ум крестьянских вожаков.
Кто их послал? Нет, не императрица. Министр налогов и сборов Дрейфус Борн. Он выделил отряд налоговой стражи, он же заплатил наемникам.
— Ее величество ничего не знает, — кивнул Салем так, будто и не сомневался в этом. — Мы должны ее увидеть и рассказать.
Наемничьи командиры снисходительно хмыкнули, но Салем не ответил на издевку. Он отпустил и стрелков, и всех пленных из пехоты и всадников. Даже дал им несколько телег для перевозки раненых. Поставил лишь два условия. Пленные должны отдать все деньги, что имеют при себе, — они пойдут на пищу для голодных. А вернувшись в столицу, должны рассказать, что Салем из Саммерсвита никому не желает зла и хочет лишь поговорить с герцогом и владычицей о честных налогах. Дав обещание, пленные ушли.
Зуб получил рану в вечернем бою. Она не была опасна, но лекарю пришлось повозиться, накладывая швы. Теперь Зуб носил руку на перевязи, словно особый знак отличия. Около него неотлучно были писарь, сержант и пара молодчиков. Рука Додж не скрывал уважения к зубному лекарю.
— А, Дезертир!.. Видел бы ты Зуба во вчерашней баталии! Он проявил себя как настоящий генерал! Как выскочила из тумана кавалерия — мещане сразу в штаны наложили, хотели бежать. Но Зуб им: "Стоять, сучьи дети! Стоять на месте, куры! Вон селюки стоят (это он про моих молодчиков), а вы что, хуже?! Кто побежит, тот помрет курицей! Копье в спину — и поминай!" Скакал меж рядов, кричал, махал копьем, а на него рубаху привязал — вроде как знамя. Одному парню, что струсил, заехал в морду и с ног сбил! Кричал: "Я сам вас в землю зарою, если не устоите!" И все верили, что таки закопает. Да, Дезертир, Зуб не просто какой-то горожанишка. Зуб — прирожденный генерал!
С точки зрения сержанта, участие Джоакина с Бродягой было минимальным. Главную силу врага — конницу — сломил полк Зуба, а Джо только прищемил хвост тыловым отрядам. Прежний Джо стал бы горячо спорить, а потом обиделся. Нынешнему почему-то было наплевать. Даже смешно делалось от того, как бахвалились сержант и зубной лекарь.
— Генерал Зуб! Разрешите доложить. Войско празднует вашу победу!
— Никак нет, майор Додж. Не мою, а нашу! Твои молодчики — орлы! Еще одна такая битва — получишь чин полковника!
— Благодарю за доверие, генерал! Не подведу!
Детишки, право слово...
А вот Салем отметил заслуги Джоакина. Позвал пройтись вдвоем, забрели в лес, подальше от шума и гама. Крестьянин почесал бороду, думая, как подступиться к разговору.
— Вот что, Трехпалый... Не знаю, как сказать. Ты пойми, я — простой мужик, этикетов не знаю. Потому, если что, не серчай... Словом, я тебя благодарю. Очень-очень, от всей души.
Неловко и стыдно было ему, мужику, хвалить дворянина. Ладно, почти дворянина. Высший должен хвалить низшего, не наоборот. И все же Салем продолжал:
— Ты, Трехпалый, зарекся, что не будешь воевать. Но как пришла беда, отказался от своего слова и сразился, и спас много хороших людей. Иные считают, что слово должно быть — кремень, а кто нарушил, тот слабак. Но я думаю: слово словом, честь честью, а жизни человеческие — это главное. Правда?.. Ты нарушил слово, но спас очень многих. И я тебя больше уважаю, чем всякого, кто свое слово держит.
Джо кивнул:
— Благодарю тебя, Салем.
— Это я бы хотел тебя как-то отблагодарить. Но не имею ничего, беден... Кончится наш поход, если будем живы, приезжай ко мне в Саммерсвит. У нас красотень — в мире не сыщешь! Сядешь у избы лицом на Ханай — никуда идти не захочешь, только сидеть и любоваться! Я тебя медом угощу — сосед мой, Понш, пасеку держит. А другой сосед — Марик — делает настойку. Возьмем пинты две, на рыбалку пойдем. У нас и щучку поймать можно, ежели с умением!.. А захочешь — невесту тебе разыщу. Все знают: самые лучшие девки — в селах над Ханаем! Ладные, пригожие, работящие — в каком городе таких найдешь?! Словом, приезжай, не пожалеешь... Если живы будем.
— Приеду, да. Спасибо тебе, Салем.
Они помолчали какое-то время, неспешно шагая вдоль просеки.
— Как думаешь, — спросил вождь, — что-то у нас получится? Дойдем до столицы?
— Я никогда не слыхал, чтоб у министров были большие армии. Они же не лорды. Если против нас один только министр налогов, то, думаю, справимся.
— А в столице — как оно будет?.. В смысле, выслушает нас императрица? Или встретит железом?
— Не знаю, — ответил Джо. — И хотел бы тебя обнадежить, да ничего про владычицу не знаю. В жизни не видал.
— А герцога Лабелина?
— Его тоже нет...
Джоакин помедлил.
— Видел герцога Ориджина. Служил ему.
— Да ну! И как? Что за человек?!
— Однажды я пришел к нему с предложением... Дурацким, если подумать. И хвалился я, как петух, и о глупости просил. Герцог потом бросил меня в яму. Но прежде внимательно выслушал.
— И то хорошо. Мы ведь большего не просим: пускай внимательно выслушают и поймут. А там уж пусть великие решают, как правильно. Верно я говорю?
Знал бы ты, что за люди эти "великие". Видел бы, сколько в них гордыни, чванства, равнодушия, жестокости... Но вслух Джо сказал:
— Верно, Салем.
— А еще Зуб... — сказал вождь. — Мы с тобой ему не очень-то доверяли. Но, видно, ошиблись, да? Он оказался смелый человек и хороший. Рискнул собой ради общего дела.
— К нему приходит очень много горожан, — сказал Джо. — Пока идем по Землям Короны, к нам присоединяются тысячи мещан и только сотни — крестьян. А мещане тянутся к Зубу — умеет он их уважить.
— Ну, и хорошо! Чем больше людей придет в столицу — тем вернее нас выслушают. Правда?..
— Да, Салем, но чем больше людей у Зуба, тем меньше твоей власти над войском. Его полки уже почти сравнялись по числу с твоими.
Крестьянин фыркнул:
— Будто я хочу этой власти! Она мне — как жернов на шее! Пускай Зуб хоть всю забирает, лишь бы никому не делал зла.
— Сержант Додж зовет его генералом. А Зуб Доджа в ответ — майором.
— Шутят, наверное.
— Да...
Они вышли на поляну и замерли, увидев чудо. Целая сотня цветов! Кончается февраль, снег еще лежит островками. Там сугроб, и там, и там — а здесь цветы! Пробились сквозь землю, не испугались ни холода, ни сапогов вчерашней пехоты. Подснежники...
Улыбка озарила простое лицо Салема.
— Цветы надежды! Мать говорила: найти подснежник — к счастью. А тут целая поляна!
Он сорвал один, положил на ладонь.
— Я придумал, Трехпалый. Скажу сотникам: пусть каждый привяжет к копью цветок. Все, кто нас увидит, будут знать: мы — мирные люди. Мы за добро, за счастье, за надежду. Коль уж хотят называть нас повстанцами, то будем Восстанием Подснежников.
Перо — 4
Как раз в этот момент лампа затрещала и выбросила горсть искр. Они взлетели стайкой светлячков над плафоном, и крохотный этот фейерверк подчеркнул торжество Марка Фриды Стенли.
— Думается, я успешно прошел испытание, не так ли?
Дед ухмыльнулся, топорща усы. Отложил дудку, сложил руки на животе и сказал:
— Жена пилила Джека-Плотника за то, что у него все хуже, чем у соседа: дом ниже, денег меньше, лошаденка старше. Джек-Плотник возразил: "Зато у меня есть альтесса, а у него — нет". Жена рассмеялась: "У тебя? Альтесса?.. Да кому ты нужен, лентяй нищий!" Джек обиделся. Подговорил одну девицу, привел к себе домой и говорит жене: "Знакомься, жена: вот моя альтесса!" Жена возьми да и спроси девицу: "У Джека на заднице есть родинка. Если ты альтесса, то должна знать: справа или слева?" Девица ответила: "Справа". Жена рассмеялась: "А вот и нет!" — и прогнала ее. Прошло время, Джек подговорил другую, снова привел домой: "Вот, теперь-то у меня точно альтесса появилась!" И в доказательство поцеловал девчонку. Но жена снова за свое: "Ты должна знать: у Джека родинка на заднице справа или слева?" Девица, конечно, ответила: "Слева". Жена: "Ха-ха-ха! Выдумщица!" — и прогнала ее. Ну, тут Джек совсем озлился. Позвал в баню свою кумушку, разделись, Джек взял в руки одно зеркало, кумушке дал другое: "Ну-ка, покажи мне: где там на заднице проклятая родинка?!" Поводили зеркалами, совместили как надо, Джек рассмотрел: родинка не слева и не справа, а сверху. Тут в баню зашла жена. Видит: Джек с дамочкой, оба голые и почему-то с зеркалами. Жена в крик: "Ах, вот кто твоя альтесса!" Джек в ответ: "Какая альтесса — просто кума! Зато я теперь точно знаю, где окаянная родинка. И ты, зараза, больше меня не подловишь!"
Внучок хохотнул. Марк тоже, ради приличия, хотя смешно не было ни капли.
— Забавно, ага. Прямо умора. А теперь поясни: что ты хочешь этим сказать?
Дед промолчал. Внучок неуверенно произнес:
— Я думаю, Ворон, мораль такая: если бы герцог хотел рассмотреть родинку на своей заднице, он бы не позвал нас троих, а нашел кого-то покрасивше.
— Так я неправ? Быть не может!
— Поживешь с мое, — хмуро ответил Дед, — узнаешь: словами "не может быть" люди отрицают очевидное. Сам герцог Эрвин сказал мне, что не знает похитителя.
— Он мог утаить от тебя.
— Этого не было.
— Как ты можешь знать? Не только философ, но еще и правдовидец? А может, ты к тому же...
