И ещё пять.
А через пятнадцать Никиту в первый раз тряхнуло...
По-настоящему же он обеспокоился лишь полчаса спустя.
Да как обеспокоился!
До колик прочувствовал — вот оно, "недоброе"!!!
И припомнил фразу Терпигорца: "Дело сладим, вот тогда и посчитаемся"...
И вот тут он, побелевший, как сметана, стиснув веки, тихо взвыл.
— Что случилось, друг?! — опешил Михаил.
— Что случилось? — непонимающе уставился на него Никита, но быстро взял себя в руки. — Да ну, ничего такого... Слушай, посиди немного в одиночестве, я на минутку отлучусь.
Рыцарь без страха и упрёка взмахнул рукоятью шпаги.
— Я с тобой!
— Ни в коем случае, мой друг! Это дела свои, можно сказать, семейные...
И умчался, оставив чиновника в недоумении разглядывать детали своего оружия, разлучённые рубящим ударом именного казацкого клинка...
Пространство перед кабаком давно обезлюдело, и лишь картёжники по сей час препирались у ворот амбара, да ещё коротышка в чёрном одеянии что-то им втолковывал зловещим шёпотом. Ай, ну их к дьяволу! Главное, что ни Гюльнары, ни Адама, ни ведьмака в той компании не наблюдалось. Как и в экипаже. Как и в ямской избе. Как и в новомодной гостинице. Как и в подсобных строениях. Ошеломлённый, не способный более рационально мыслить, Никита заглянул даже в колодезный сруб и, не обнаружив там пропащих, без сил опустился на осклизлые брёвна.
Как вдруг со стороны амбара донёсся тихий свист, заставивший его рефлекторно обернуться. К мокрой "посадочной площадке" резво семенил тот самый недомерок в чёрном.
— Здорово, фраер!
Никиту передёрнуло от неожиданности.
— О, Боже! Неужто господин Смотрящий?!
— Нет, тень отца Гамлета, — сыронизировал криминальный демон.
— Контролировали нашу группу?
— "Контролировал" — оно как-то не того... Ну, не по-нашенски, не по-босяцки. Скажем, присматривал со стороны, чтоб вас не изобидели. Смотрящий как-никак! А ты чего глядишь насупленный, точно... — демон сторожко огляделся и проговорил лишь для ушей Никиты, — точно Ленин — на буржуазию?
— Того и насупленный, что, кажется, проглядели мы с вами кое-кого...
— Это кого же?!
— Напарника моего и подругу.
О Глузде в запале даже не вспомнил.
— Ну, это ты брось! Я, конечно, немного отвлёкся на этих, — кивнул в сторону картёжников, продолжавших препираться. — Мои пацаны, спецы в своём деле. А тот лох, ты гляди... Ой, прости, есаул, снова я отвлёкся! Короче, видел твою парочку, в сторону гостиницы направлялись. Урядник поддерживал деву деликатно так, заботливо, а после даже на руки поднял. Видать, чувств лишилась, когда ты ногами кренделя выписывал...
— Уважаемый Смотрящий, — нетерпеливо перебил Никита демона, — всё, увы, не так благостно. Срам сказать, но внутри моей дружины с некоторых пор возникли трения, и дева Гюльнара скорее отдалась бы в руки позавчерашних разбойников, нежели — урядника Адама. И чувств, поверьте, не лишалась — психика у неё железобетонная. Она сейчас явно заложница... Ой, бля! Терпигорец — битый волк, в лесу, падло, как у себя дома. А у волка, в отличие от охотника, знамо дело, сто дорог...
— Погоди, фраер! — перебил, в свою очередь, озабоченный Смотрящий. — Как ты его назвал?
— Урядника? Терпигорцем.
— Солидное погоняло!
— Фамилия, — уточнил Никита.
— Ещё круче! Из достойного рода, видать...
— Да вот самого, блин, козла этого не видать! Как их теперь сыскать-то?!
Лицо демона вдруг расцвело самодовольством.
— Как сыскать, говоришь? Сыскать их, фраерок, не труд. Были бы нужные связи. И надёжная с оными связь...
Он сардонически усмехнулся, сорвал с головы треуголку, накинул — видимо, для пущей маскировки — капюшон плаща, достал из кармана точильный брусок, пошептал над ним, и камень обернулся... телефоном-раскладушкой. Никита был восхищён очередным демоническим фокусом, хотя, если честно, мысли блуждали вдалеке от здешней цирковой арены.
— Лихо!
— Не буди Лихо, покуда тихо, — наставительно заметил дух Смотрящий, после чего приглушённым голосом приветствовал невидимого абонента. — Hallo, уважаемый! Как сам, как братва, как лесные угодья?.. Ну, сейчас трудности у всех, даже у придворных олухов, — чай, времена такие. Слушай, кто у тебя присматривает за чащобами в районе Тосно?.. Я понимаю, что леший — все вы из одной кубышки! Ты мне кликуху подскажи да номерок sms-кой сбрось...
Пока демон общался, видимо, со старшим лешаком, Никита попытался мысленно вызвать Чура. Ответом ему была едкая фраза: "Аппарат в башке абонента выключен или находится вне зоны действия сети". По сути говоря, плевок в башку.
Но, как бы то ни было, пару минут спустя он с облегчением узнал, что любимая жива, цела и даже здорова, только ругается, как ломовой извозчик, причём сразу на десятке языков. Адам ведёт её через берёзовое редколесье строго на восток. Ну, а с тем, чтобы преследователю Никитушке не отвлекаться на компас, мох и путеводные звёзды, дружественный леший проложит им в след удобную, без корневищ и луж, приметную тропу. Цена же всей услуги — рубль (на крайний случай, фунт британских стерлингов или полфунта раковин из Полинезии) да штоф с закуской. Что вполне по-божески, как своему, из босяков, блатному корешу...
И есаул сорвался с места в карьер — точнее, на грядущий восход, — даже не поблагодарив продвинутого демона. Как завещали немцы: Drang nach Osten! Извечный натиск на Восток...
— Погоди, шалый! — окликнул его дух Смотрящий. — Подмога нужна?
— Справлюсь, — прохрипел в ответ Никита. — И не таких, поди, окучивал...
Револьверы и сабля от императрицы оставались у Гюльнары — или где-нибудь ещё, — искать в багаже шашку было недосуг, потому он мчался, вооружённый, если не считать кинжала за халявой, финки в наручах и плети, лишь фузеей. И точно знал — палец на спусковом крючке не дрогнет!
Понимал это и Терпигорец. Едва услыхав топот недавнего напарника, он резко развернулся, встал, заслонившись Гюльнарой, приставил нож ей к горлу и скомандовал Никите:
— Стоять! Ствол на ремень!
Это было разумно. С тяжеленной, "долговязой" фузеей на плече противник оказывался много более скован в движениях, нежели сбросив оружие в траву.
— Теперь подойди! И не дури — махом перехвачу шмаре глотку.
Никита застыл в двух шагах от них и процедил:
— Базар фильтруй!
Терпигорец опешил. Наверняка ожидал истерики, уговоров, мольбы, пустопорожних клятв, гарантий, чего-то ещё, а тут вдруг...
— Ты насчёт "глотки"?!
— Я насчёт "шмары". Террорист, а ведёшь себя как хам трамвайный! И горло ей не перехватишь. Пока жива, Гюльнара — твоя гарантия. Как только её между нами не станет, я убью тебя! Причём убью так, что муки Сергея Лазо — заживо в горниле паровозной топки — покажутся кайфом в солярии... Что ты наделал, Адам, на кого покусился?! Мы же одной крови, одной стаи!
Бывший напарник брезгливо поморщился. Видимо, первое удивление скоро прошло.
— Ошибаешься, Кузьмич, стаи у нас разные. Я солдат, а ты — ищейка! Я волк, а ты — пёс на хозяйской цепи!
Никогда ранее Никита лично не участвовал в переговорах о судьбе заложников, однако не раз наблюдал за работой специалистов-психологов, знал в теории большинство их приёмов. Но хорошо, блин, изощряться в словоблудии, когда захвачен посторонний человек. А тут любимая! Здесь и сейчас из всего богатого арсенала спецподразделений он сумел применить единственное средство — оставаться спокойным. Более или менее спокойным. Да и то — лишь внешне...
— Ух, как пафосно сказано — волк! Который, между тем, не брезгует хлебать из собачьей миски... Что ж ты натворил, а, волчара, куда побежал, на что понадеялся?! Канал пространственно-временного перехода тебе известен лишь один, и даже если сумеешь ускользнуть от меня здесь, там тебя будут ждать. Причём ждать вечно — срок давности на террористов и предателей не распространяется.
И тут Никиту словно обухом по голове ударило — "предателей". Во множественном числе! Что, если Адам уговорился с лукавым ведьмаком? Что, если чёртова картошка не заменена?.. Нет, вряд ли! Если у Терпигорца в голове есть хоть щепотка мозгов, должен понимать, что и сам несёт в организме ген самоликвидации с часовым механизмом взрывания, а биологический хронометр тикает без остановки, в каком времени ни окажись. Конечно, если не замыслил суицид...
Кошмарное это предположение Адам вскоре, слава Богу, опроверг.
— В гробу я видел твой срок давности! Потому, что не собираюсь возвращаться...
— Ах, вот даже как?! — поразился Никита.
— Да вот так вот, блин, именно так! Я ничем не обязан твоему двадцать первому веку. Ты прав, я, волк, хлебал из собачьей кормушки. Но честно делал за это сучью работу! Даже сегодня, можешь не беспокоиться, до конца выполнил свой долг.
У есаула отлегло от сердца.
— Выполнил, выполнил... Потому, что хочешь жить!
— Да, хочу!!! — взревел Адам. — Хочу жить в принципе. Хочу жить там, где считаю нужным, и так, как считаю нужным. Что-то имеешь против?
— Теперь уже имею, — зловеще проговорил Никита, кивая на Гюльнару. — Теперь уже не могу сказать: "Ничего личного". Теперь ты мой заклятый враг! Впрочем, слово офицера, я тебя отпущу. Если немедля отпустишь её.
Терпигорец осклабился.
— Слово офицера, да? Отпустишь, да? И не побоишься за свои причинно-следственные связи?!
— Да плевать мне на всякие связи! — честно признался Никита.
И так оно было на самом деле. Чем может навредить Пространству-Времени сбрендивший Адам? Расскажет, кто он и откуда? Попадёт в дурдом! А то и на костёр... Засветит револьверы Кольта, сам решит заделаться дядей Сэмом? Ой, только не в России! Здесь его за это скорее сделают тётей Сэмой, сиречь поставят раком... Да такого и не случится, потому что Никита уверовал — их появление в екатерининской эпохе закономерно, их деяния уже есть частичка состоявшейся Истории Отечества, и раз револьверная ниточка не потянулась из XVIII века, то... То не было такого, блин, а значит, и не будет!
— Неужто оставишь мне стволы?! — не без основания усомнился Адам.
— Да подавись ты ими! Можешь, вон, и медальку мою забирать, толкнёшь при случае барышникам.
Тут, к удивлению Никиты, Терпигорец сник и принялся оправдываться:
— Не подумай, Кузьмич, я ведь это, как говорится, не корысти ради. Оружие, да, возьму, но лишь для охоты и самозащиты. Самобранку, правда, не нашёл. Глузд, видно, заныкал куда-то, да его уже не спросишь... Потому денег в тарантасе прихватил немного — так, чисто на пропитание. Шмотья кое-какого, опять же... Не хочу я возвращаться, вот и всё!
Буривой был до того ошарашен намерениями контрагента, что ни в малейшей степени не озаботился судьбою ведьмака. Адам же, казалось, готов разреветься.
— Одинок я Там, у нас, никому не нужен!
— Никто тебя не любит, — без малейшей дрожи в голосе подсказала Гюльнара.
— Да, никто меня не любит, — согласился тот и действительно всхлипнул.
— А за какой хрен тебя любить, невозвращенец?! — фыркнув, бросил Никита. — За такие вот понты с ножами?! За то, что поднял руку на своих, пусть даже собак, а не волков? За... Зачем потащил с собой заложницу?! Сбежал бы, да и вся недолга.
Терпигорец не ответил на вопрос по существу, лишь вперил в него многозначащий колючий взгляд.
— Ладно, всё, проехали! — в сердцах махнул рукой Никита. — Отпускай заложницу, забирай манатки и вали отсюда на хер! Клянусь, пальцем тебя не трону, просто вычеркну из своей памяти.
— Старшие не одобрят...
— Конечно, не одобрят! Но, полагаю, с горя тоже не удавятся. Да и меня, в конце концов, поймут. Когда поймут, что ровным счётом никому и ничему ты, перебежчик из Грядущего, отсюда навредить не сможешь. Да ты ведь и сам уже понял, что мы давным-давно впечатаны в Прошлое, не так ли?
Хмурый Адам согласно кивнул.
— Вот то-то и оно! Лично я вполне допускаю, что от тебя — собственной персоной! — и какой-нибудь чукотской красотки пойдёт славный род Терпигорцев. Точнее, уже пошёл без малого три столетия назад, а ты его сейчас лишь закольцуешь, из последнего представителя сделаешься первым — не зря назван Адамом. Станешь далёким предком собственных родителей...
— Вот только о родителях не надо! — огрызнулся Терпигорец.
Никита припомнил: четверть века назад они сгинули в тайге. И хотел было извиниться. Но сдержал в себе порыв воспитанного человека.
— Ах, вот даже как?! Моя без пяти минут жена у него под ножом стоит, а его близких безобидным словом не помяни! Поделом я всегда поражался нахальству террористов... Хочешь, кстати, знать, почему снюхаешься с чукчей? Да потому, что ты чужероден в мало-мальски обжитых местах, и путь тебе один — далеко-далеко за Урал! А там других не сыщешь, разве что ещё раскольницу в кержацком скиту либо каторжанку.
— Я думал об этом... — пробормотал враг.
— О, если склонен думать, считай, тебе исключительно повезло! Уж там-то поразмыслишь всласть! Там, в безбрежии тундры или посреди тайги, в диких, безлюдных, замшелых урманах. Там, где владычествует гнус. Там, где аборигены поклоняются Небесному Оленю. Там, где Пространству не знаемо края, а Времени — счёта. Там, где и в третьем тысячелетии по Рождеству Христову о цивилизации слыхали одно — такая вроде где-то есть... А вот тебе возврата оттуда/туда нет!
Никита говорил и говорил.
Но думал об ином.
Думал о том, что не зря всегда считал освобождение заложников самым поганым из оперативно-боевых мероприятий. И это ещё очень мягко сказано!
Думал о том, что ему абсолютно плевать на судьбу Адама. Равно как и на стройность пространственно-временного континуума в том случае, если, не дай Бог, ошибается в своей гипотезе...
Думал о том, что противник внутренне дрогнул. Не потому, что слаб. Не потому, что нерешителен. Не потому, что разуверен в правильности выбора. Нет! Просто слишком уж заковыриста сама ситуация. Одно дело — захватить воздушный лайнер для побега на Запад, и совсем другое — в Прошлое!
Думал о том, что дальше гнуть палку, пожалуй, не стоит — до конца осознав безысходность своего положения, он может выкинуть какой угодно фортель. А под ножом его Гюльнара... Гюльнара — то единственное, что сейчас имеет смысл, иначе просто развернулся бы и ушёл в свой мир. Но вот что ныне точно не имеет смысла, так это затевать схватку с Адамом. Не стоит делать этого хотя бы потому, что, даже не будь между ними живого щита, победа Никиты далеко не очевидна... Пускай лучше идёт своей дорогой! Пускай убирается к дьяволу!!!
Вот только, лысый чёрт, не уберётся сам! Обязательно потянет за собой Гюльнару...
Не бойся, цветик, самое неприятное уже позади, лишь потерпи ещё чуть-чуть!
Не желая терять ситуационного — всегда недолгого — психологического превосходства, Никита указал глазами Терпигорцу за спину.
— Ну, что же, раз подумал и решил, пожалуйста, иди! Тебе — туда. Или куда там ещё заблагорассудится... А мы с Гюльнарой возвращаемся в кабак.
Противник даже не подумал скрыть усмешку.
