Как только хан с оставшейся сотней ринулись к лесной дороге, оттуда полетели стрелы, причем били залпами в четыре приёма. Западня захлопнулась, началось избиение супостатов.
Всё сражение я следил за своим десятком, оберегая их спины, оберегая их жизни. Первый свой бой все выдержали с честью и славой. Кувалда, например, удивил всех тем, что от его ударов, приходящихся по мечу или щиту противника, всадник валился на землю вместе с конем. Рогдай удивил многих своей яростью, которая обратила в бегство сразу четырёх печенегов, напавших на него. Ратибор — мастерством защиты и экономным расходованием сил, благодаря которому он не получил не единой царапины, зарубив пятерых врагов, и после боя был свеж, как огурец. Владимир доказал, что он умеет работать не только мечом или щитом, но и кулаками, а Мстиша поразил многих своей ловкостью и умением выбирать место боя. Это качество витязя особо ценилось у профессионалов. Мастерски сражались Добронрав и Родомысл, которые в связке показали, что два витязя могут быть недосягаемы и смертельно опасны для врага, когда действуют с полным пониманием друг друга. Птах, Огонёк и Вольга тоже покрыли себя славой, изрубив немало врагов. Всего, по моим подсчетам, руководимый мной десяток уничтожил сорок печенежских воинов.
Понимая, что скоро будут изрублены все его бойцы, хан, выбравшись из схватки, потребовал поединка, и тогда из наших рядов к нему выехал Ридгар. У меня были подозрения, что этот витязь боец, что надо, но такого мастерства я не видел ни у Ватажки, ни у Никоса, не уступал он и четырем братьям, которые уже были среди нас и с большим вниманием следили за тем, как ведет поединок Ридгар.
Правда, поединка, как такового, не произошло. Хан и Ридгар успели обменяться буквально двумя, тремя пробными ударами, как рус нанес молниеносный удар, и хан, рассеченный почти от сердца до правого лёгкого, вывалился из седла. Признаться, такого приема я не знал, потом уже Ридгар рассказал мне, что это родовой удар, который передавался из поколения в поколение, только от отца сыну или, в крайнем случае, от деда внуку. В его роду этот прием называли 'с лёгким сердцем', потому что, оказывается, такой удар возможно нанести, только полностью сконцентрировавшись на нем и отрешившись от мира. Он был одним из сложнейших ударов на опережение, который требовал от его исполнителя гениальной реакции и уверенности.
Я видел, как отреагировали братья, и понял, что искусство Ридгара их поразило.
— Не говори, что ты самый сильный, найдётся сильнее тебя, — невольно пришло на ум.
После гибели хана, печенеги сложили оружие, хотя, так и так они не представляли уже никакой угрозы. В плен сдалось более тридцати человек, обессиленных и деморализованных, многие из которых, к тому же, были ранены.
Вблизи, я, к своему удивлению, увидел, что лица степняков никоим образом не походят на тот тип, который обычно описывают в художественной литературе. Печенеги не были теми 'косоглазыми' жителями степей, которые, возможно, появились позже от смешения крови монголоидной расы и степных племен, населявших казахские и башкирские земли. Причем, все воины были довольно высокого роста для того времени, под метр семьдесят, не меньше. Конечно, их лица отличались от европейского типажа, но многие из них были даже красивы по любым меркам, да и кожа была не жёлтой, а белой, точнее смуглой. Их лица можно было назвать восточно-аристократичными, если, конечно, под востоком понимать арабские страны или персидские государства. Безусловно, я не стал выяснять у простых воинов, откуда происходит их народ, потому что они, наверняка, ничего об этом не знали, а хан, у которого можно было бы поинтересоваться историей происхождения рода и племени, был мертвее мёртвого. Печенеги отличались от царских хазар более крепким и крупным телосложением, а от болгар только глазами, они у них были более круглыми, в отличие от миндалевидных болгарских. Языка общения этого племени я пока не слышал, но, почему-то не сомневался, что услышу много знакомых слов или общих корней с болгарским языком, а, следовательно, и словенским.
Впрочем, мне уже не раз приходилось убеждаться в том, что, несмотря на моё стратегическое преимущество в знании исторических фактов, которое здесь почиталось, как предвидение или ясновидение, многие мои бытовые или, скажем, тактические познания, оставляли желать лучшего. Например, я считал, что, если не у простолюдинов, то уж у смердов, на ногах должны быть лапти, но оказалось, что даже у калик эта обувь носится в мешках, как запасная или, чтобы дать роздых своим ногам. 'Лапотной', как я понял, Россия стала значительно позже, когда крепостное право получило не просто широкое распространение в государстве, но и было официально закреплено, как основное сосуществование феодалов и крестьян. Русь десятого века находилась в 'детском' феодальном возрасте, где смерд, конечно, зависел от воли и желания боярина или князя, но не напрямую, а только через общину своей веси, которая подчинялась и платила дань тому или другому вельможе. Очень часто это было похоже на взаимоотношения сельскохозяйственного кооператива с бандитской 'крышей' нашего время.
Вообще, прожив почти полгода в Киевской Руси, мне всё больше казалось, что социальные взаимоотношения, которые существовали здесь, и те, что знавал я в своё время, ничем не отличаются. В прежнем моём мире и нынешнем существовал закон, который в настоящий момент обзывался 'Правдой', существовали суды, существовали блюстители порядка, существовали истцы и ответчики, но всё это действовало и строго соблюдалось до определенного уровня и только в том случае, если противоборствующие стороны были примерно равны по значимости и силе. Даже народное вече, которое ещё изредка собиралось в Киеве, походило на всенародный референдум, который, по сути, ничего не решал. В Киеве практически отсутствовала демократия, которая существовала в Новгороде или у радимичей с вятичами, потому что здесь уже было сильное расслоение людей на очень бедных и очень богатых, а также на власть предержащих и бесправных. Конечно, присутствовал и средний класс в лице ремесленников и купцов, но его очень успешно пользовали в своих интересах боярская и военная верхушка.
Мне, безусловно, повезло, сейчас я это хорошо понимал, что на начальной стадии к моей особе был приставлен Отшельник, который, используя свои связи, направил меня к кузнецу Раките. Именно Отшельник, за непродолжительное время нашего совместного путешествия, успел вложить в мою голову основы выживаемости в этом мире и составил план моего проникновения в привилегированные слои Киевского общества. Несмотря на всю сложность моих взаимоотношений со Сфенальдом, мне уже не грозил неправедный суд. Конечно, меня могли прикончить и без суда: разбойники, наемные убийцы, печенеги, — но такое могло случиться и со Сфенальдом, и с любым боярином, или князем. На такой случай имелся только один рецепт, — или ты, или тебя.
Сегодняшнее 'лечение' завершилось успешно. К счастью, из моих хороших знакомых и друзей, никто не погиб. Были незначительные ранения, из которых самым тяжёлым оказалась сломанная правая рука Фарлафа и пробитая стрелой левая рука Ратмира. Из моих учеников пострадал Рогдай, которому в толчее схватки разбили нос. Остальные вышли из боя без единой царапины, однако в целом, без потерь не обошлось.
С нашей заставы погибли пять воинов, трое из десятка Вышаты, а двое из десятка Фарлафа. Витязи с соседних застав потеряли восемь человек, и двадцать семь человек потеряли смерды, которые перекрыли дорогу в лес, убегавшему хану.
Вышата был несказанно удивлен и обрадован такой бескровной войне, радовались все оставшиеся в живых, особенно ополченцы. Горевать и печаловаться живые станут, справляя тризну по погибшим, а сейчас каждый радовался, что жив, что скоро вернётся домой и, что оказался причастным к победе над извечным врагом.
Недовольным остался только мой акинак, которому не пришлось испить вражеской крови в этом бою. Его ворчание, точнее, недовольство всех его бывших владельцев, которое отчётливо ощущалось моим мозгом, несколько раздражало и смазывало картину общего торжества победы. Мне пришлось предпринять немало усилий, чтобы подавить раздражительность меча, а, поскольку я не собирался и впредь потакать его дурным наклонностям, предупредил, что у меня не ангельское терпение и, если такое повторится, то нам придётся распрощаться друг с другом. Акинак, голосом какого-то древнего героя удивленно произнес:
— Ну, не хрена себе! — и заткнулся.
После такого откровенного диалога, настроение моё значительно улучшилось, и я вновь приобщился к общему ликованию. С особым удовольствием наблюдал, как радовались мои ребята, для которых это было первым крупным сражением. Мои ученики могли гордиться собой, с честью его выдержав. Испытанные бойцы делились впечатлениями о Ридгаре, который проявил чудесное умение в поединке с печенежским ханом. Его мастерство, действительно, заслуживало восхищения. Такого владения мечом и умения предвосхищать действия противника, я не видел даже у своих учителей, не говоря уже о себе самом.
Кстати, своё мастерство рубки я не переоценивал и прекрасно понимал, что выхожу победителем не за счет совершенного искусства управляться с этим видом оружия, а в большей степени за счет своей реакции и скорости.
Поэтому, от души поздравив своих ребят с боевым крещением, я счёл своим долгом искренне пожать руку Ридгару и признаться, что завидую 'белой завистью' его учителю, который имеет такого ученика.
— Завидовать уже некому, — горестно произнёс витязь. — Моего учителя, а им был мой отец, уже давно нет на белом свете.
— Он погиб?
— Нет, к его сожалению он умер от старости, к счастью, так и не познав горечь поражения. Отец всегда мечтал пасть в настоящей битве, но его мастерство в то время было высочайшим в сравнении с теми, с кем ему пришлось сражаться.
— А, что, ты считаешь, есть вои, которые сейчас смогли бы превзойти твоего батюшку?
— Ты ни разу, я понимаю, не видел, как бьётся Асмуд?
— Нет, не довелось. Он часто приходил смотреть учебные бои в молодшую дружину, но сам никогда не проявлял желания показать своё умение.
— Узнаю старого бойца, по всей видимости, он так и не нашёл себе достойного ученика, а обзавестись семьей, да нарожать сынов, ему так и не пришлось. А тебе он не предлагал?
— Нет, а сам я не решился просить его.
— Просить его не стоит, ты правильно сделал, да и потом, у тебе своя, новая манера боя, которая, поверь, не хуже той, что знаю я или Асмуд. К тому же ты быстрее всех, кого я когда-нибудь видел, а выбор дистанции сражения и видение всего, что происходит вокруг тебя, меня, лично, просто поразило. В тебе просматриваются сразу несколько школ меченосцев. Во-первых, варяжская, умением перерубать чужие мечи и выкручивать их из рук противника; во-вторых, эллинская, которая учит не спешить атаковать, а разведать вначале боя, кто перед тобой, прочувствовать его характер и манеру вести поединок и, в-третьих, какая-то древняя восточная школа, по умению защищаться очень жесткими блоками, в очень низких стойках, и из них же атаковать молниеносными косыми ударами снизу вверх и сверху вниз. Это ново, это необычно и, мне так кажется, что будущее, именно за такими, как ты. Наверно, поэтому и Асмуд не стал тебя ломать и перестраивать на свой манер, старик умен и дальновиден, ведь и у меня, и у него древнее знание варяжских мастеров меча, которое не терпит рядом иную школу, потому что является тайным родовым воинским учением с целой системой философских догм и умопостроений.
— Хорошо, Ридгар, нам сейчас необходимо закончить наш разговор, потому что на нас уже с укоризной посматривают многие витязи.
— Ты прав, но обещай мне, что позже, когда всё это поутихнет, мы с тобой позвеним нашим оружием.
— Надо же, а я хотел об этом просить тебя.
Рассмеявшись, мы вернулись в текучку происходящего. Вышата определял день тризны и где она произойдёт. Все командиры сошлись на том, что место тризны должно быть недалеко от места решающего сражения, поэтому все согласились справить её на поляне перед деревней. Если выбор места не вызвал споров, то по обряду свершения похорон возникли разногласия. Вышата, Фарлаф, Любомир, Ридгар и Ратмир, да и я, настаивали на том, чтобы все бойцы, сложившие головы в сражении, удостоились одинаковых почестей при погребении их на костре. Однако нашлось несколько витязей, которые считали, что воины должны удостаиваться тех почестей и привилегий, которые у них были при жизни. Не учитывать мнения своих товарищей, с которыми только что сражались бок о бок против врага, мы не могли, поэтому никто из нас не спорил с ними, но пытались убедить, что в бане и перед смертью все равны.
Ридгар предложил высказаться каждому и привести доводы, которые могли бы убедить или разубедить ту или другую стороны. Первым начал говорить Вышата:
— Братья, я понимаю, что витязь и ополченец при жизни стоят на разных крылечках, но когда в их дома приходит беда, оба сходят на землю и сражаются заедино, потому что, если каждый из них останется там, где стоял, оба крылечка будут порушены и разорены их врагами.
С чьей помощью нам удалось одолеть печенегов? Только совместно с ополченцами, только их стойкость и отвага позволили нам победить в неравной схватке, а теперь они, получается, не ко двору? Разве это справедливо?
Вышата закончил, начал говорить Фарлаф:
— Моё мнение таково, коль так случилось, что смердам пришлось стать воями, то и надо хоронить их, как воев. Разве мы делим погибших на старших и младших, как это водится при жизни? Нет. Всегда витязи умели уважать своих сотоварищей по оружию, а все эти дни и мы, и смерды были вместе и сражались супротив одного врага. Да, завтра мы воротимся на свои заставы, а ополченцы приидут к своим семьям, в свои дома, и всё станет, как прежде. Мы останемся воями, а они вновь землепашцами и станут хоронить своих сородичей в земле, как это принято у людей, которые целой жизнью связаны с пашней. Но сегодня святой день! Мы победили!
После Фарлафа слово взял один из тех, кто настаивал, чтобы ополченцев и витязей не погребали на едином костре:
— Я отдаю должное мужеству и умению ополченцев, более того, я понимаю, что без них нам ничего хорошего не светило, но благодаря кому они стали умелыми воинами? Благодаря Кожемяке. Благодаря кому они так быстро сообразили, что необходимо перекрыть единственную дорогу хану, благодаря одному из ваших витязей, который их возглавлял. Поэтому я и мои товарищи считаем, что и в бою, как и в жизни, витязь и смерд не ровен. Испокон века вождя, рекса, князя погребают отдельно от остальных воинов, и никто не видит в этом ущемления своего достоинства и чести.
— Братья, — вырвалось у меня, — а чего мы спорим-то, не легче ли спросить самих ополченцев, как они сами хотят справить тризну по своим погибшим? Фарлаф же сказал, что у них в обычаи хоронить в земле умерших или погибших на охоте. А охота у них нынче была славная, на очень крупного, сильного и хитрого зверя. Так, как же мы решаем за них, когда можем нарушить вековые традиции этих людей?
