Я тряхнул за плечо Антония, и он, мгновенно проснувшись, к чести своей, тут же сообразил, в чем дело.
— Скажи Тополю, — приказал он, — пусть оповестит солдат. Мы начинаем.
Я повторил приказ — и дракон неслышно растаял во тьме.
Надо отдать должное солдатам — они умели воевать не только с несчастными горожанами. Бесы не заподозрили засады до самого последнего момента. Пара их опустилась у самой изгороди, в тени которой притаились мы с Антонием; я отлично разглядел их мерзкие тела, обрисованные лунным светом, как белилами.
Отвратительную морду с крохотными, горящими красным глазками и вздернутым рылом, над которым топорщилась тугая складка толстой кожи, обрамляли лопухи ушей, полупрозрачные, с черною кровью, заметной в змеящихся жилках. Нагие жилистые тела кое-где поросли жестким волосом, перепончатые крылья с когтями на сгибах, очевидно, не могли служить им вместо рук, зато лапы с гибкими и чешуйчатыми когтистыми пальцами оказались неестественно и гадко подвижны, куда подвижнее человеческих ног.
Все это я увидал в момент — и тогда мне показалось, что тяжело представить себе более гнусных существ. Око у меня в ладони полыхнуло пламенем Взора Божьего, так ярко, что вокруг озарились трава и ветви кустов — но бесы, следившие за домом, не заметили света у себя за спиной.
Негромко скрипуче вереща и хихикая, твари двинулись к его дверям то ли птичьей, то ли обезьяньей прискочкой. Вот тут-то выстрел, показавшийся в тишине оглушительным, и ударил около самого моего уха.
Череп чудовища, оказавшегося ближе к нам, разлетелся ошметками, как расколотая тыква. Второй бес резко обернулся, захлопал крыльями и ринулся к Антонию, стоящему с двумя пистолетами в руках.
Принц выстрелил снова, влепив пулю между красными огоньками глаз — и тварь рухнула с яростным и удивленным воплем.
Выстрелы Антония услышали солдаты, это послужило сигналом к началу сражения — пальба, визг и скрип тварей, вопли и шум крыльев в единый миг убили ночную тишину.
— Доминик! — крикнул Антоний, глядя, как мерзкие бесы взметнулись в небо над крышею ближайшего дома, и целясь в них из пистолета. — Держись рядом, ты мне нужен!
Но я и не собирался удаляться. Оружие наших солдат оказалось для бесов неожиданным, многих тварей пристрелили в первые же минуты — но остальные определенно собирались мстить. Без оружия нельзя было шагу сделать, не рискуя. Рядом с Антонием мне казалось безопаснее — он стрелял отлично и хладнокровно, как по черепкам на пари.
Я обернулся на еле слышный хруст как раз в нужный миг. Морда твари высунулась из листвы на расстоянии не более вытянутой руки от меня. Я инстинктивно протянул к ней Око — и Свет Божий ударил по ее глазам. Тварь издала визг, подобный визгу ножа по стеклу, и, жмурясь, кинулась вперед. Ее, очевидно, вел слух — ибо из-под сжатых век текла черная кровь. Я хотел окликнуть Антония, но принц, ранив другую тварь в крыло, теперь отбивался от нее саблей — гадина не могла взлететь, но могла нападать и убивать, и шипя, визжа и скалясь, целила в лицо Антония кривыми когтями. Отвлечь его означало — убить.
Я отпрянул, но слепой бес повернул голову в мою сторону и ощерил длинные и острые толстые иглы клыков. Он двигался со сверхъестественной быстротою — а у меня от резких движений темнело в глазах, и боль втыкалась в плечо раскаленным острием.
Я уже понял, что не пробегаю долго, и отдался на милость Божию, когда тяжелая кривая сабля горца опустилась на голову беса и рассекла ее пополам со необыкновенною легкостью. Туша чудовища, с хрустом комкая крылья, свалилась к моим ногам — я едва успел отскочить, чтобы мерзкое крыло не задело балахона. Бородатый горец, осиянный Чистым Светом, улыбаясь, взглянул на меня.
— Я буду охранять тебя, солнце чужаков, — сказал он.
— Благодарю, — только и успел сказать я; Антоний, разделавшийся с монстром, крикнул:
— Уходим отсюда, Доминик! Слышишь, где стреляют?
Мы выбежали из сада через калитку, направляясь к площадке с колодцем: бесы вились над ней, подобно воронью. Рааш-Сайе, сложив крылья, упал на них откуда-то сверху, подобно как соколы с небес падают на жалкую куропатку — бес, попавшийся в его когти, был разорван пополам, но остальные с воплями кинулись в драку.
Я подумал, что дракон отважен, но его затея неудачна — он, очевидно, не привык рассчитывать на помощь с земли, а не с неба. Солдаты, следившие за дракой, то поднимали, то опускали пистолеты, боясь стрелять, чтобы не ранить Рааш-Сайе. В конце концов, случилось то, что и должно было случиться: визжащий клубок полетел вниз и у земли распался на части. В потемках я не видел, что сталось с драконом, но понял, что солдатам это развязало руки. Несколько выстрелов прозвучало, как один. Уцелевшие бесы, видимо, сообразив, что силы неравны, пустились в бегство, точнее — в суматошный полет, пытаясь набрать высоту.
Еще двух догнали пули. Только три или четыре твари, уцелевшие из целой стаи, сумели покинуть деревню, поднявшись выше, чем может достать выстрел. Люди Антония истребили почти всех.
Мы с Антонием и бородатым горцем подошли к колодцу; туда же бежали поселяне с факелами и фонарями. Солдаты добивали раненых бесов; на окровавленном песке в факельном свете я увидел бедное переломанное тело Рааш-Сайе. В смерти, как все драконы, он принял свою обычный, почти человеческий облик; он не просто рухнул с высоты — твари разорвали его горло и грудь так, что между клочьев окровавленного тряпья и растерзанной плоти белели кости.
Антоний, опустив саблю, горестно посмотрел на него.
— Жалость какая, — сказал он с досадой и печалью. — Неплохой был парень, храбрый, хоть и сумасшедший... и как мы теперь этот Приют Ветров найдем?
Молодые горцы с хохотом вытащили на свет потрепанного, но живого нетопыря. Бес верещал и дергался изо всех сил, но поселяне все равно растянули его на земле, прижав крылья ногами, и вырезали на коже его голого брюха знак Сердца Города, родовой символ Тхарайя. Закончив, они выпустили тварь и принялись швырять в нее камнями — гадина поскакала в темноту, дергая смятыми крыльями, с трудом взлетела, и, то припадая почти к самой земле, то снова взмывая ввысь, пропала из виду. Горцы улюлюкали и свистели ей вслед. Антоний и его солдаты смеялись, как и горцы; кто-то из солдат, к восторгу поселян, выстрелил вверх из пистолета с миной циркача, повторяющего по просьбе толпы забавный фокус.
— Так мужики ворон с полей отваживают! — сказал Антоний самодовольно. Его плащ, накинутый на кирасу, висел ленточками, распоротый когтями беса, на лбу и на щеке у него красовались кровавые полосы, но я заметил, что принц страшно горд происходящим.
Наш отряд снова вышел из боя почти целым. Кроме нашего отважного и безрассудного друга погибли только ротозеи, ухитрившиеся заснуть на посту — у одного сонного успели высосать кровь, а двое, спросонок, не сумели хорошо сообразить, как действовать, и были убиты. Антоний с суровостью опытного полководца заметил солдатам, что точное исполнение его приказов спасло бы несчастным жизни — и я не мог не счесть его правым.
Пожилой поселянин с пергаментным морщинистым лицом и белою бородой при тощей косичке, укутанный в суконный плащ, принес сумку, благоухающую чем-то душистым, и обратился ко мне:
— Скажи своему командиру, солнечный воин, что я — здешний лекарь, и что его царапины, равно как и раны его людей надобно смазать бальзамом, а то кровь загниет.
Я перевел. Антоний выслушал со странно напряженным лицом, хрустя пальцами, кивнул и отвернулся, бросив мне из-за плеча:
— Пусть сперва поможет волкодавам! — так он всегда называл своих людей.
Лекарь согласно кивнул и после занимался ранами солдат — в особенности, укушенных змеями — хмурясь и покачивая головой. К моему плечу приложил чистую тряпицу, пропитанную желтою жидкостью с тяжелым сладким запахом, отчего боль несколько унялась. Антоний наблюдал за его работой все с таким же напряженным, мрачным лицом, кусал губы, и, в конце концов, отвернулся в сторону.
Я позвал его, когда лекарь закончил. Антоний подошел так, словно ему мешало что-то. Лекарь, еле касаясь пальцами, нанес на его лицо капельки густого прозрачного масла, источающего терпкий запах; Антоний молча склонил голову и поспешно отошел.
— Скажи мне, солнечный воин, — обратился ко мне лекарь, — отчего юный принц и союзник благословенного Тхарайя, да будет судьба добра к нему, недоволен мною? Я нарушаю обычаи вашего народа?
— Полагаю, почтенный человек, что дело тут в другом, — отвечал я. — Принц Антоний просто утомлен и растерян; он еще слишком недавно на вашей земле — все ему внове и чуждо. Он, безусловно, признателен тебе, только королевская кровь и надменный нрав не велят ему показать это слишком явно.
Лекарь отвечал мне почтительным поклоном и удалился. Я же подошел к Антонию и сказал вполголоса:
— Отчего ты ведешь себя, как неучтивый бродяга? Горцы делают все, что мыслимо, дабы тебе угодить; они добры и признательны — к чему огорчать мудрого старца неловким молчанием и диким видом?
Антоний повернулся ко мне. Он кусал губы, и глаза его блестели от сдерживаемых слез, но сил не плакать ему достало.
— Да не могу я терпеть эту их признательность и заботу, Доминик! — отвечал он в сердцах, но еле слышно. — Куда лучше, если бы они швыряли камнями или глядели, как на отбросы — подобно как глядит Ветер! Дураки они! Знали бы, что я делал неделю назад...
Впервые за все время нашего знакомства, принц был по-настоящему мил мне.
— Сейчас ты все делаешь правильно, — сказал я. — Ты делаешь добро для тех, кому, по неразумию, сделал зло.
— Не для тех, — огрызнулся Антоний. — Те — в земле. Ладно, Доминик, надо караулы выставить и дать парням отдохнуть. Ты со мной?
Я пошел с ним.
Узнавши, что мы лишились проводника, староста деревни Айл-Шалле представил Антонию юношу-охотника, хорошо знавшего горы; этот юноша, Лаурвайи, Золотой Месяц, провожал нас до хутора мельника, но хутор оказался уже безлюден. Водяные твари, полупрозрачные и трясущиеся, подобно желе, обволокли мертвые тела мельника и его семьи; от плоти несчастных остались лишь кости с клочьями плоти.
Вероятно, эти мерзкие создания могли нападать лишь на спящих. Сопротивляться солдатам Антония они не могли, но и уничтожить их простыми способами оказалось невозможно: их студенистые тела, прикосновение к которым обжигало кожу до волдырей, смыкались в местах сабельных разрезов и продолжали неспешно шевелиться. Чуть поколебавшись, Антоний приказал сжечь мельницу и пристройки к ней; Лашвайи и я нарисовали жирною сажей знаки Сердца Города на скалах вокруг обгорелых останков постройки.
Наш новый проводник обещал показать самую короткую и простую дорогу к деревне Нхитхарайе. Приходилось очень торопиться: мы покинули Айл-Шалле на рассвете, к полудню догорел злосчастный хутор — а попасть в Нхитхарайе на встречу с драконами надлежало бы темноты.
Впрочем, люди Антония были весьма воодушевлены и бодры. Победы над нечистым сбродом казались им легкими; здесь, в горах, солдаты начали осознавать себя истинными воинами Божьими. Мерзости тех, кто желал зла всем детям земным, не глядя на цвет их кожи и на их добродетельность, укрепляли наших бойцов в вере исподволь — а великодушие и дружелюбие горцев немало тому способствовало. Беседы в нашем отряде велись о том, что стоит только победить, как случится что-то хорошее.
Над нами реял легкий призрак надежды. Будущее казалось невнятным и темным, но солдаты полагали, что оно не может быть дурным. Те, кто убивал язычников в городке на побережье, измывался над их женщинами, швырял в огонь их детей, грабил их дома — то ли умерли прежде начала нашего похода в горы против нечистого сброда, то ли совершенно обо всем забыли и радовались военной удаче.
Помнил лишь Антоний. Чем дальше мы продвигались, тем явственнее на его лице выражались печаль и ожидание. Сии проявления были мне совершенно не знакомы — и я даже задумался, не ощущает ли мой принц собственную обреченность. Но, скорее, Антоний скорбел об убитых, своих и чужих.
Скорбь эта весьма поднимала его в моих глазах.
Мы продвигались вперед очень быстро. Широкая дорога, обрывающаяся с одной стороны, а с другой ограниченная зеленой стеною, полого поднималась вверх. Ослики весело стучали копытами по утоптанной земле и плоским камням; дул свежий ветер, сияло солнце, мир Божий казался мирным и прекрасным — но я чувствовал, что главные наши испытания еще впереди.
Лаурвайи, идущий рядом со мною, приостановился, показывая вперед рукою, когда мы увидали реящий вдали на горной стене небывалый город. Замок, венчавший горный пик, казался продолжением самой горы, а дома, подобные ласточкиным гнездам, все окруженные яркою зеленью, расходились в стороны, продолжая крепостную стену собственными стенами; все это удивительное сооружение выстроили из розовато-золотистого камня, лоснящегося в солнечных лучах, как лоснится полированный мрамор.
Дорогу, по которой мы шли, отделяла от города пропасть. Облака свежим снегом лежали под нашими ногами.
— Это город драконов, — сказал Лаурвайи. — Людям нет туда хода. Мы в самом сердце гор Нежити; старики говорят, что здесь множество пещер, откуда появляются на солнечный свет существа из долины смертной тени.
Я кивнул и перевел эти речи для Антония.
— Ну что ж, — сказал мой принц, кивнув. — Нам надлежит быть бдительными.
Город драконов медленно разворачивался перед нами в солнечном свете — но вскоре исчез из глаз. Наш отряд оказался в естественном коридоре между двух скальных стен, буйно поросших зеленью. Гибкие стволы, подобные как бы сухожилиям и мышцам, возносили вверх множество косматых крон — и между всем этим зеленым царством во множестве жили птицы. Заросли местами совершенно скрывали собой камень, но кое-где валуны выступали из зеленых кущ, темные, растрескавшиеся от непогод.
Это ущелье выглядело столь мирным и благодатным местом, будто располагалось не на земле нашей грешной, а в эдеме. Свежий ветер спасал от зноя, пение птиц и блеск солнца в листве утешали душу. Бальзам лекаря из Айл-Шалле изрядно облегчил боль от змеиного укуса — я все еще чувствовал слабость, но плечо напоминало о себе лишь при резких движениях. Стало возможным идти пешком — я так и не привык ездить верхом на ослике и шел рядом с Антонием. Солдаты заметно развеселились, что, впрочем, не мешало им внимательно озирать окрестности; принц тоже оглядывался и прислушивался.
Несмотря на всю красу и благость здешних мест, каждый из нас все бессознательно ждал нападения — но того, что случилось, когда дорога пропала из виду, делая резкий поворот за край скалы, никто не ожидал.
Мы услышали пронзительный женский вопль, который тут же подхватило и раздробило эхо. Женщина дико закричала снова — и, мгновением позже, куда быстрее, чем возможно рассказать об этом, появилась в виду нашего отряда.
Она выскочила из-за поворота дороги; я тут же понял, что странные, очень негромкие звуки, вроде скрипа и похрустывания, доносящиеся откуда-то из-за скальной гряды, издают какие-то мерзкие твари, напавшие на бедняжку. В безмерном ужасе женщина едва не влетела прямо в объятия Антонию, но осознав это, отпрянула назад, едва удержавшись на ногах.
