Всех охватила суматоха. Ступени у входа во дворец заполонили дворяне, а также солдаты, которые с обнаженными мечами отодвигали всех стремившихся попасть вовнутрь. На Элбета обратились беспокойные и в тоже время обнадеженные взоры сотен глаз. Графы и принцы, видии, рустанадские купцы, приглашенные на торжество нынешнего дня, лемакские капитаны, менестрели, поэты... люди разного положения и интересов собрались в гнетущем ожидании. Перед колдуном двери вмиг распахнулись, и один из гвардейцев, сохранявший остатки дисциплины, повел старика прямиком в покои Ортека.
— Командор просил вас немедленно пройти к постели государя. Его тело перенесли в опочивальню. Вы ведь сможете ему помочь? — казалось, в глазах мелькнули слезы, что заставило Элбета еще сильнее нахмуриться. Очевидно, что в такие минуты даже у гвардейцев остались лишь крупицы рассудительности, решил он, уверенно проходя в комнаты, занимаемые государем.
В гостиной он заметил дворцового лекаря и двух принцев, приходившимися родственниками государю Дарвину II, а следовательно и нынешнему правителю. Девушки-служанки бегом пересекали комнаты с зажженными лампами, кипами простыней и дымящимися чашками с резким ароматом. Элбет даже позабыл о приветственном кивке и, остановившись у закрытых дверей в спальню, резко дернул за ручку, которая оказалась заперта.
— Командор только что прогнал всех прочь, — сурово заметил л'Уль. Его хрупкому сложению противостоял очень низкий боевой глас, голова начала седеть, но глаза всегда ярко сверкали, как и живой ум, за который Ортензий приблизил к себе этого троюродного дядюшку, поручив ему ведение дел по мореходному строительству.
Элбет вновь потянул за позолоченную ручку, задвижка чуть слышно скрипнула по ту сторону двери, и чародей молча вступил в темное помещение. Он готов был взывать ко всему и всякому, лишь бы Ортензию были подарены минуты на борьбу за жизнь. Колдун хотел не опоздать, а желания колдунов всегда сбывались. Но над каждым нависает порой непреодолимый рок, а может всего лишь случай, дающий шанс исполниться замыслам других.
Просторная комната была погружена в полумглу, лишь блики разожженного камина бегали по украшенным картинами и гобеленами стенам. У изголовья широкой кровати, преклонившись на мягком ковре, устилавшем пол, граф увидел Мориса Росси, командора Мории, под чьим руководством находились агмаагские войска всех трех рангов. Его коротко подстриженные темные волосы различались на белых простынях, в которые была зарыта голова. Однако, услышав позади себя скрип отворяемой двери и громкие шаги, мужчина резко приподнялся. Мориса осветило тусклое облако, которое колдун зажег под потолком. Командор был все еще молод и в расцвете сил, однако увидев следы переживаемых страданий можно было удивиться, как быстро их печать отразилась на привлекательном лице, которое теперь стало бледной маской.
— Элбет, я послал за тобой так давно, что, кажется, за это время минули годы, — уныло произнес он. — Боюсь, что уже ничего не поможет.
— Не прошло еще и часа после полудня. И сюда я спешил, как мог. Ортензий выживет, — старик приблизился к кровати, занимая место Мориса, который послушно отодвинулся прочь на пару шагов.
Тело государя было аккуратно возложено на чистое белье. Его кожа еще привлекала живым алым цветом, лишь глаза немигающе смотрели вверх. Руки были сцеплены на груди, где одежду залили пятна багровой подсохшей крови. Элбет взял в ладонь холодные пальцы государя, другой рукой притронулся к его груди, желая различить хотя бы слабое биение сердца, а также поскорее затянуть рану от удара, что поразил свою цель стремительно и метко. Колдун замер. Чары накладывались незаметно для других людей, да и сами колдуны не ощущали их возникновения — был виден лишь результат воздействия, лишь исполненная собственная воля.
— Он не дышит, он уже мертв, — не веря произнесенным словам, сказал советник. — Я не могу ничего изменить. Почему все случилось так быстро?
— Государь умер, — отрешенным голосом повторил Морис. — Он ушел от нас навсегда.
Элбет проследил за неподвижным взглядом командора, и чуть было не поддался его апатии и леденящему спокойствию. Вместо этого он еще раз обратился к остывшему юному телу морийского государя. Впрочем, осознание своей беспомощности пришло очень скоро. Он приложил ладонь к черным глазам Ортека, но веки бывшего черноморского царевича так и не сомкнулись.
— Что случилось, Морис? — громко и требовательно спросил граф ла Ронэт, призывая своим гневным тоном к немедленному ответу.
Тот вздрогнул. Ясный взор вернулся его глазам, и глава морийских войск поведал о случившемся во время парада на площади. Он говорил четко, не затягивая с описаниями волнений среди толпы, что начались сразу же, как государь пошатнулся и опал на землю после нападения убийцы. Морис не забыл упомянуть странный, по его мнению, случай с норовом жеребца государя, который до этого всегда был покорным желаниям своих наездников.
— Покушение совершил один из темно-зеленых, — это было обозначение гвардейцев, проходивших службу в иных городах Алмаага. — Предателя тут же поразил мечом другой солдат. Однако кинжал в руке нападавшего вошел глубоко в грудь государя, и когда я подхватил его тело на руки, то уже увидел потухший взор на его лице. Я был совсем рядом, но не успел ничего предпринять.
— Я должен осмотреть этот кинжал, а также допросить всех свидетелей убийства, — ответил Элбет, внимательно выслушав Росси.
— Клазон собрал людей для того, чтобы не позволить никому из виновных — ведь у убийцы могли быть сообщники — избежать возмездия. Однако от самого злодея мы теперь никогда не узнаем, что подвигло его на клятвопреступление, после которого его душа отправилась в огненные глубины Теи!
— Черная пелена застелет небо в дни гибели морийского государя. Печаль и скорбь пронзит сердца всего народа, когда он поймет величину понесенной потери, — назидательно ответствовал Элбет. Боль и злость от того, что ничего нельзя было изменить и вернуть назад, затопили слова графа. Он уже предполагал, что разоблачить тех, кто стоял за подставными фигурами наемников, в открытую осмелившихся напасть на правителя и отдавших при этом собственную жизнь, будет крайне сложно. Ортензий I снискал любовь своих подданных, но еще большую ненависть врагов, которых он лишал силы и власти, а после милосердно записывал в число новых союзников. Государь всегда смотрел вперед, замыслы его были поистине велики, и горькое сожаление отравляло душу с осознанием того, что больше эти предприятия никто не сможет воплотить в реальность.
— Граф Элбет, вы управляли городом и страной в период отсутствия нашего государя. Нынче вам лишь позволено сообщить всем об его кончине. Государь морийский умер. Но кого приветствовать на его троне взамен? — спросил Морис, сохраняя холодный вид воина, готового к любому исходу, который встретит нежданную победу или полное поражение с неизменным бесстрашием, лишь мысленно взывая к богам.
— Государь Ортензий предусмотрел многое в течение своего правления. Он оставил Мории достойного наследника, точнее он закрепил власть над землями за своим новым ставленником, чье имя мы узнаем из его бумаг. С уходом государя его тело следует передать видориям для совершения всех необходимых ритуалов и сожжения на берегах Малой Мории. Сразу после этого я, как глава города и острова, соберу совет, чтобы все возрадовались новому государю морийскому, — голос колдуна звучал тихо и печально. Трудно было поверить, что вскоре этот дворец вновь наполнится радостью и весельем.
Гонцы и послания были разосланы во все части государства. Три дня над столицей раздавался глухой размеренный бой барабанов, а затем омытое слезами народа и священными водами видиев тело государя Ортензия было препровождено скорбной процессией на небольшой парусник, чью палубу окружали зажженные факелы, должные все дни плавания освещать дорогу погибшему. Судно взяло курс на Морий, главный город маломорийской провинции, где глава видориев Морий Белый XXXI согласно традициям соорудил бы погребальный костер для государя. В этот день огромные барабаны, расположенные на крышах зданий, окружавших дворцовую площадь, наконец, замолкли, а небо, едва судно скрылось за горизонтом, потемнело, как будто сумерки пришли на остров намного раньше положенного срока, и на удивление всех мудрецов, нашедших пристанище при дворе морийских государей, на землю полил тихий ливень вместо ожидаемых хлопьев белого снега.
Элбет не покинул город, тогда как многие моряне посчитали долгом отправиться следом за траурной ладьей в Малую Морию на торжественное сожжение. Из высших чинов государства в последний путь Ортензия I сопровождал Морис. Клазон Доге не покидал городские темницы, где велись строгие допросы каждого гвардейца, стоявшего в день гибели государя на площади, а граф ла Ронэт подписывал необходимые распоряжения, отправлял послания тем, кого необходимо было обязательно в скором времени принять в Алмааге, а также не пропускал известий о ходе расследования совершенного убийства. Как удалось выяснить, гвардейца, поднявшего руку на государя и пронзившего его сердце кинжалом, звали Панн Геез. Ему было около двадцати лет, и проходил он родом из Ксадра, порта на севере острова. Все алммагцы называли себя морянами, то есть потомками Орфилона, тогда как на материке морянами зачастую считались лишь богатые дворяне-землевладельцы. Но островные моряне в основной массе занимались тем же земледелием, ремеслами, зодчеством, что выпало на долю южан еще в далекие времена покорения их морийскими вождями. Так и юный Панн был рожден в бедной семье ткачихи и сапожника, что тем не менее не препятствовало ему вступить в ряды наемных охранников самого государя, чтобы исполнить клятвы верности и смелости, приносившиеся каждым при получении длинного меча гвардейца. Однако все эти сведения, которые поведали те, кто знал убийцу, заколотого на месте преступления, не проливали даже искорки света на мотивы совершенного деяния. Были осмотрены вещи преступника, допрошены его знакомые и люди, с которыми он общался в последние дни. Гвардеец оказался весьма шустрым малым, любившим посидеть в портовых кабаках, а также домах искусства, в одном из которых не столь давно за десяток золотых заказал мастеру слова сочинить прекрасную поэму, посвященную милой любовнице. Монеты у наемника водились, но каждый гвардеец на получаемое жалование мог позволить себе подобные забавы.
Ищейки, прибывшие из Лемаха, а также люди Клазона искали всех лиц, которые могли быть причастны к гибели государя. Они описывали доходы и траты Гееза, расспрашивали об его пристрастиях и суждениях о государственных делах, выясняли связи убийцы с тонскими купцами, ибо, как оказалось, кинжал, которым был нанесен смертельный удар, выковали в кузнице на берегу Агра, чью марку можно было легко разглядеть на рукоятке. В народе же о том, кто и почему убил государя Ортензия, Разителя, заговорили, как только его остывавшее тело перенесли во дворец, и эта загадка не переставала мучить умы дворян да простых босяков еще многие годы. Одни возмущались, что Геез оказался обычным ревнивцем, которому страсть к тайной девушке, любившей государя, замутила рассудок и подвигла на предательство. Более осмотрительные искатели причин постигшей страну трагедии не сомневались, что за действиями гвардейца стояла личная выгода. Посулы несметного богатства бедняку могли предложить те, кто не желал платить в казну золото, заработанное смертями морийских солдат на поле брани — гаруны, черноморцы, не исключая даже релийцев и далийцев, которые не раз желали избавиться от государя, чей гнев обрушивался на их земли. По другим слухам, к гибели Ортензия приложили руку сами колдуны или же маги, ведь только им было по силам охмурить голову человека, толкнуть его на необдуманные поступки — лишь безумец или желавший собственной смерти мог осмелиться напасть на государя, зная, что за это неминуемо сгорит в жаре пламени как на земле, так и после казни в её недрах. Очевидцы того печального парада не уставали до седых лет рассказывать своим потомкам о том, как внезапно взбесилась лошадь государя, словно предчувствуя беду, а может под воздействием невидимых чар недругов колдуна. И хотя окровавленный труп убийцы Ортензия I после прощания с государем кинули на растерзание своре собак под яростный крик собравшейся для зрелища толпы, каждый мориец был убежден, что за покушением скрывались еще многие имена, но их так никогда не огласили народу. Тайна гибели Ортензия перекрыла многие его деяния в памяти граждан Мории. Будучи нераскрытой, она так и не привела более ни одного виновника на эшафот, хотя многие невинные не пережили пыток в сырых подвалах. Но морийцы верили, что Море воздало каждому по заслугам...
Погруженный в тишину великий город Алмааг, омытый струями дождя, что разнес все дороги на юге острова, ждал нового правителя. Горожане перешептывались между собой, встречаясь на главной площади, бросая при этом любопытные взгляды в сторону дворца, где решалась судьба их страны. У государя Ортензия не было потомков, не осталось ни одного прямого наследника и от Дарвина II, деда Ортензия. За годы своей власти выходец из Черноморья жестоко расправился с возможными претендентами на престол, и нынче линия, восходившая к Морию I, прервалась. Алмаагцы ежедневно расспрашивали друг друга о прибывших в порт судах, беспокоясь как бы в столицу так некстати не пожаловали черноморские послы, отныне имевшие право предъявить свои претензии на престол от имени племянника Ортензия, Веллинга Кассандра, но с еще большим недовольством они встретили корабли из Релии и Далии с представителями дворянских советов, которые несомненно собирались внести собственную лепту в дело избрания нового государя, хотя никогда прежде южных морян не допускали в тайные государственные дела. Народ в нетерпении ожидал имени нового вождя. В кругах знатных господ поговаривали, что наследника трона назначил сам убиенный государь. Получая известия от дворцовых осведомителей, они тут же заключали скорые союзы, в которых обязывались поддержать того или иного возможного кандидата, а также извлекали из своих сокровищниц набитые кошельки звонких монет, чтобы немедленно начать сбор добровольцев под водруженные над мятежными землями стяги, призывавшие к борьбе. Однако, к открытым действиям не перешел никто, покуда граф ла Ронэт, принявший на себя бразды правления государством, сохранял свои тайны, лишь разослав во все морийские пределы легатов с сообщениями, что новый государь омоется водами видориев в грядущие празднества почитания Моря, в самую длинную ночь, когда в Алмааг съедутся все правители свободных провинций Мории.
Между тем имя будущего государя было объявлено узкому кругу людей на совете, собранном Элбетом сразу же после прощания города с прежним владыкой. В темной комнате толстые бархатные шторы занавешивали оконные пролеты, обстановку украшали лишь тринадцать резных стульев и длинный овальный стол, во главе которого всегда восседал государь. Здесь собрались те, кто зачастую и прежде участвовали в советах Мории, хотя нынче место во главе стола было пустым. Граф Элбет стоял возле каминной полки, перебирая многочисленные бумаги, лишь кивком головы приветствуя людей, получивших от него записки о встрече. Рядом с ним находился невысокий мужчина, в строгой черной форме, что носили писцы и книгохранители в Алмааге. Грен был личным помощником Ортензия, чью переписку он вел последние годы. Свои места за столом занимали люди, имевшие право вхождения в круг советников по происхождению своих громких имен, а также те, кто за верные годы службы доказали своей стране преданность, опыт и прозорливый ум. Видорий Олий смиренно присел на крайнее место, где он всегда располагался при живом государе, по правую руку от него. Принц л'Уль, принц ла Жиль, принц ла Фонти — уже немолодые дворяне, которые не один год отстаивали интересы алмаагцев, почти в ряд выстроились около своих сидений по другую сторону от служителя моря. Клазон Доге перешептывался в дальнем конце стола с лемакским капитаном третьего ранга, прибывшим лишь несколько часов назад от Первого Судьи, председательствующего в Каро. Свои места заняли хранитель казны, содержатель дворца, а также защитник интересов, как именовали в Алмааге человека, который за золото оказывал каждому желающему доверительные услуги. Клод Шинье за десятилетия работы в области наследований и передачи прав владения сумел сохранить чистую безупречную репутацию, его слову доверяли как простолюдины, так и богатые вельможи. В комнате собрались люди, под чьим началом в Алмааге находилась большая часть войск, а также им принадлежали основные земли на острове: три принца владели всем озерным краем, и только государь считался еще богаче их. Лишь один из присутствовавших на совете был здесь впервые, и поэтому даже не пытался избегать подозрительных взглядов, которые другие бросали в сторону чужака, и надменно ухмылялся в ответ. Граф д'Орхе прибыл из Крианы, нынешней столицы Релии, чтобы наконец заверить государя в ликовании и радости южных лесистых земель по поводу возвращения того из победного похода. Хотя Элбет подозревал, что главной причиной визита релийца в Алмааг были предстоявшие переговоры с черноморцами, о которых дворяне с материка желали получить известия из первых рук, а после выказать свою точку зрения по этим отношениям. Но вместо бала и пира граф д'Орхе попал на заупокойные барабаны, что однако по его мнению и решительному виду нисколько не изменило стремлений заявить собственное слово в такой важный для всего государства момент. То, что избрание и возведение на престол нового государя являлось делом только Алмаага, нисколько не смутило сероглазого графа, который, прожив половину столетия, все еще производил вид румяного молодца, охотника до вина и развлечений, хотя на самом деле являлся намного более сдержанным в поступках, но честолюбивым в замыслах. Пионне д'Орхе потребовал своего участия в совете, ибо по его словам он имел право защищать интересы на престол своего дальнего родственника, которого государь Ортензий всегда ценил за сына. После такого намека Элбет не мог ему отказать, действительно полагая, что отныне Алмааг и Релия свяжутся крепкими родственными узами между собой.
