Когда я опять пришел в себя, почти ничего не изменилось — организм не хотел умирать и не дал мне долго побыть в счастливом беспамятстве. Я приподнял тяжелую, как ведро воды голову, казалось, что и наполнена она чем-то жидким — все в ней бултыхалось. Я протер глаза, открыл и тут же зажмурил их снова, единственное, что я успел разглядеть в жутком, режущем белом свете — это был лежавший без движения черноволосый. Что с ним произошло я не понимал. Но это меня не волновало — за ту секунду, что я видел его, я сразу понял, что он больше никогда не встанет. После определенного количества насильственных смертей, произошедших на твоих глазах, ты вдруг начинаешь точно осознавать, когда человек мертв. Всего лишь увидев его позу.
Он мертв, а я жив. Но у меня не было планов на такое — я твердо знал, что сегодня умру, поэтому какое-то время я просто лежал, соображая, что делать дальше. В жидкой голове мысли двигались с трудом, и никак не хотели складываться в логическую цепочку. К черту! Вставай, там Ольга. Я сел, прикрыл глаза целой ладонью и приоткрыл их. Труп так и лежал — черноволосый, похоже, пытался в последний момент ползти, метра три за ним тянулся широкий, черный в ярком свете, кровавый след. 'Ни хрена натекло, как будто из него вся кровь вышла', — мысль была вялой и не тронула меня. Мой, не изменяющий мне нож-спаситель, лежал в метре от меня. Сначала я, все так же прикрывая глаза, дотянулся до него, подтащил к себе, и лишь потом повернулся в сторону озера.
* * *
Как только из озера ударил свет, мир перестал существовать. Ольга какое-то время видела только это, все больше разгоравшееся свечение. Лишь шевельнувшийся рядом ребенок, отвлек её на секунду. Она отпустила раненную ногу и взяла на руки Ивана. Ольга на миг отвернулась от озерка и пропустила момент, когда из воды начал подниматься шар.
Он был такого же цвета, что и вода в озере — зеркально-стальной. Однако, в отличие от воды, блестевшей так, что глазам было больно, шар не отражал света. Он сам был центром свечения. Сначала казалось, что это вода превращается в сферу и подымается над уровнем озера. Словно, надувался гигантский зеркальный пузырь. Но по мере того, как он вышел больше, чем наполовину, стало ясно, что это все-таки сфера. А через десяток секунд, шар полностью вышел из воды и застыл на высоте в два человеческих роста. И тотчас нижняя часть сферы превратилась в кусочек солнца, настолько ярко она засияла. Луч с, казалось, физически осязаемыми границами, ударил вниз, и очертил на зеркале воды ровный круг.
В этот момент её опять отвлек Иван. Он вырвался из её рук и встал на ножки, развернувшись спиной к пылающему озеру. Ольга смогла справиться с собой, тоже обернулась и чуть не закричала.
Все, кроме шара, вылетело у нее из головы и сейчас он вновь вернулась в реальность — у нее на глазах умирал Игорь, единственный, кто был для нее важен из людей, он был так же важен, как и эти дети, хотя и совсем в другом ряду ценностей. Она молча глядела, как Борис поднял автомат и хотел выстрелить. Ольга даже закричать не смогла — пропал голос. Зато в голове билась одна мысль — нет! нет! нет! И бог, или кто-то еще могущественней его, услышал её немой крик — в руках у Танасийчука автомат вдруг превратился в раскаленную кочергу. Тот с криком выронил его.
Ольга вдруг почувствовала, что этот жар коснулся и её — на руке, там, где за нее держался Иван, словно прижали горячий утюг. Она схватила ребенка и тут же выпустила из рук — он был горячее кипятка, ладони мгновенно прижгло.
— Это ты?!
Вдруг поняла она, и опять посмотрела на Игоря и Бориса. Игорь не остановился, как бежал, так и напал на ошарашенного Волка.
— Все. Надо уходить. Нас ждут. Игорь справится.
Тонкий, словно исчезающий голос Ивана, вернул её обратно — она должна спасти детей. Ольга осторожно прикоснулась к его лицу — нет, теперь он был нормальный, никакого жара. Однако вместе с жаром ушла и вся его сила — ребенок был совершенно разбит. Он обвис на её руках и закрыл глаза.
— Иди в окно, — еле слышно прошептал он. — Только сначала пусть Ньеко. Она первая.
Ей не надо было переспрашивать — она без всяких подсказок сразу поняла, кто такая Ньеко. С трудом поднявшись — прострелянная нога кровавила и отказывалась слушаться — она скинула с плеч ранец и, держа одной рукой Ивана, попыталась достать яйцо. Но это было неудобно, и она поискала глазами Илью. Тот сидел, вывернув колени и молитвенно вытянув лапы к светящемуся шару.
— Илья!
Тот вздрогнул и посмотрел на нее непонимающими глазами.
— Иди сюда! — опять позвала она.
В его взгляде появилась осмысленность, он вскочил и подбежал.
— Ты поняла, что это? — радостно спросил он.
— Поняла, очнись! Пока Игорь держит Волка, надо вернуть Ньеко и Ивана.
— Да, я знаю.
— Бери Ньеко и иди в озеро. Я понесу Ваню.
— Не надо меня, — прошептал ребенок, не открывая глаз. — Поздно.
Он явно умирал. Ольга закричала на полуволка:
— Что стоишь? Слышал — бери и иди! Я все равно понесу Ивана.
Илья растерянно глядел на нее:
— Мои лапы. И там озеро. Вода.
Ольга озверела. Она вдруг влепила Гному пощёчину и заорала:
— Вспомни, ты человек! Ты все можешь! Шагай!
Илья подставил лапы, принял на них начавшее голубеть яйцо и неуверенно сделал первый шаг. Первый, второй, третий — он распрямился, и смело шагнул в воду. Ольга обернулась и толкнула сидевшего с закрытыми глазами Романа:
— Уходим, Рома, нас ждут.
Потом прижала ребенка к себе и двинулась к озеру.
* * *
И Ольга, и все остальные были живы. Они живописной группой по колено в воде брели по озерку к той самой штуке, что заливала светом все вокруг. Столб света, наполненный расплавленным солнцем, соединял блестящий шар, висевший в воздухе, и световой круг на поверхности озера. Было непонятно — то ли шар опирался на этот свет, то ли он его создавал.
Я, шатаясь, поднялся и попытался крикнуть — но горло не подчинялось мне. Вместо крика получилось какое-то сипение. Тогда я тоже шагнул в сторону озера. Земля бросилась мне навстречу, я даже не успел выставить руки. Тело и стеклянная поверхность встретились. Удар был таким сильным, что я опять на мгновение потерял сознание.
Это действительно длилось всего секунду, потому что, когда я открыл глаза они еще не подошли к световой тумбе. К черту! Мне все равно не угнаться за ними, я был так измотан, что даже то, что они могут сейчас исчезнуть, воспринимал равнодушно. Я собрал все силы, подтянул непослушные ноги и сел, опираясь руками в землю, чтобы не завалиться.
Первой шла Ольга с Иваном на руках, но возле самой границы света она остановилась и пропустила вперед Илью. Я сначала не понял, почему он так идет — что-то в его фигуре было неестественным — но тут, на секунду он повернулся к Ольге, и я увидел у него в руках яйцо. От камня тоже исходило сияние. Нечто подобное я видел, когда Иван Иваныч лежал в обнимку с яйцом в избе людоеда, но тогда это выглядело гораздо слабее. 'Ты смотри, Гном пересилил натуру и взял что-то в лапы'. Полуволк еще секунду помедлил и шагнул прямо в столб света. По мере того, как он пересекал эту границу, Гном исчезал. Через секунду его не стало. Потом Ольга подтолкнула к свету упиравшегося Ромку, тот тоже исчез. Последней растворилась она сама. Я мог поклясться, что лежавший у нее на руках ребенок до самого исчезновения смотрел на меня.
Я остался один. Больше не на кого было смотреть — почему-то фантастическая сфера и световой столб под ней, совсем не вызвали у меня интереса — поэтому я подложил руки под голову и улегся. Небо надо мной потеряло свою мрачность — серая пелена начала пушиться облаками и белеть, в некоторых местах, сквозь истончившуюся пелену уже можно было разглядеть синеву. Наконец я высплюсь, подумал я, и закрыл глаза.
Кто-то тормошил меня и что-то говорил, я уворачивался и не открывал глаз. Неужели мне так и не дадут спокойно умереть? Я расслышал плач, и это вернуло меня в реальность.
— Игорь, дядя Игорь, вставай...
Я узнал этот голос — меня тормошил Ромка. Еще ничего не соображая, я ухватил парня за руку и открыл глаза. Я не ошибся, Ромка плакал, глаза были мокрыми, но... Глаза улыбались! И лицо — то кривилось, то расплывалось в улыбке. Он увидел, что я раскрыл глаза и закричал:
— Ура! Ты живой! Пойдем, там нас ждут.
— Кто? — кое-как разлепив губы, спросил я, и попытался сесть.
Ромка схватил меня за плечи и поддержал.
— Увидишь. Только пойдем.
— Ну что же, пойдем.
Я хотел опереться на руки и встать, но левая сразу отказала, и вместо того, чтобы встать, я опять завалился вниз лицом.
Вдруг появился кто-то еще, он подхватил меня под мышки и поставил на ноги.
— Держись, Игорешка.
Выражение лица Ольги было точно такое же, как и у Романа — она была в слезах, но радость постоянно вспыхивала ее взгляде. Она подставила мне плечо, потом вдруг обняла и поймала мои губы своими. Я даже не смог ответить на поцелуй — губы и челюсть болели. Ольга почувствовала это, быстро отодвинулась и посмотрела мне в глаза.
— Игорек, любимый мой! Мы пришли.
— Это хорошо, — я не нашелся что сказать. Я пока не видел, ничего чтобы могло вызвать слезы радости.
Так мы и пошли — с одной стороны меня поддерживала Ольга, с другой за пояс держал Роман. Я опять прикрыл глаза — меня клонило в сон — и не открыл их даже тогда, когда почувствовал, что иду по воде. За закрытыми веками полыхнуло пламя, и мир исчез.
Я лежал на траве, а в фиолетовом небе надо мной висела огромная, совсем непохожая на себя, луна. Ниже, над самым горизонтом висела еще одна, поменьше. Ветерок, наполненный непонятными ароматами, нежно шевелил высокую темно-зеленую траву у моего лица. Тихо-тихо где-то звенели колокольчики. Было тепло и уютно. Я понял, что это бред. 'Похоже, все-таки помираю'.
Последнее, что я помнил, было то, как Ольга и Роман повели меня в озеро к светящемуся столбу. 'Значит, и это мне привиделось'. Я пошевелился и получил еще одно подтверждение того, что все вокруг ненастоящее — у меня ничего не болело. 'Так может я уже помер?' Эта мысль все объясняла. Выходит, зря я был атеистом, загробная жизнь все-таки существует. А то, что она отличается от того, как её описывали, только добавило правдоподобия в мои умозаключения. Ведь действительность всегда отличается от воображаемого. Я уже почти смирился с тем, что я умер и на глаза у меня навернулись слезы — я никогда больше не увижу Ольгу.
Но вдруг, вся моя логическая цепочка рухнула — из травы возле меня поднялась голова Ольги и повернулась ко мне. В туже минуту её напряженное лицо, расплылось в улыбке, она закричала и кинулась ко мне:
— Он очнулся! Идите, он очнулся!
Её губы снова были на моих губах, и я это чувствовал! Мы не были бесплотными!
— Теперь ты знаешь все, что надо, выбор за тобой, — я не видел женщину, которая это мне говорила, но голос был приятный, как раз такой, какие мне нравились. В интонациях не было не давления на меня, ни уговоров, только доброжелательное изложение фактов. Однако, то, что она говорила, мне казалось чудовищным и несправедливым.
— Можно мне подумать? — спросил я.
— Конечно. Только прости, время ограничено. Нам надо уходить.
Голос исчез. Колокольчики зазвенели чуть громче, и я замер, обдумывая услышанное.
'Они не будут наказывать землян! Они разобрались. Ни хрена себе заявы, мы из-за них расхреначили весь мир. Всю свою жизнь превратили в жопу, и мы же виноваты?' Я злился, хотя и понимал, что это глупо. Нельзя понять чужой образ мысли за пять минут общения. Я отбросил все глобальные вопросы, раз я теперь жив, у меня еще будет время разложить все по полочкам. Сейчас передо мной стоял конкретный выбор, и надо было решаться — где я и с кем?
Почему-то меня не очень взволновало то, что я беседую с кем-то, кого на самом деле быть не должно — то ли инопланетяне, то ли гости из параллельного мира, то ли еще что-то... Тем более сегодня, я уже, как бы, побывал на том свете и вернулся оттуда. Да и этот малыш Иван Иваныч, за время нашего совместного путешествия подготовил меня к чему-то подобному.
Я сидел и думал. Хотя по-честному, выбор у меня был совсем небольшой — или расстаться с Ольгой, или нет. Поэтому я чуть сразу не согласился. То, что у всех остальных кроме меня выбора вообще не было, тоже давило.
И так — на одной стороне мои друзья, мой город, моя планета, мой мир. На другой — неведомое, Ольга и мои новые друзья. Внезапно я понял, что на самом деле я думаю не о том, оставаться мне на Земле или шагнуть черт знает куда. На самом деле я думал о том, как мне оставить с собой Ольгу — без нее мне будет, постыло хоть здесь, хоть там. И надо глядеть правде в лицо — в душе я уже все давно решил. Наверное, если бы Ольга была свободна в своем выборе, я бы предпочел остаться с ней на своей планете. И не потому, что меня тут что-то особенно держит, нет, просто утверждение невидимой собеседницы о том, что Ольга, как и Илья, получила ген, который они не могут оставить на Земле, заставляло меня думать, что там, куда мы отправимся, Ольга опять не будет самостоятельной. За время путешествия я насмотрелся на её зомбированность в отношении ребенка и Охранника.
— Вы здесь? — я покрутил головой, может, появится кто-нибудь.
— Да, я здесь, — Никто не появился. Голос опять прозвучал ниоткуда. — Ты готов?
— Да. Можете ответить мне еще на один вопрос?
— Говори.
— Я смогу когда-нибудь вернуться обратно?
— На этот вопрос ответа нет. По правилам изъятые особи не имеют права возвращаться в свой мир, но бывает, что реальность заставляет нарушать правила. Кроме того, жизнь слишком длинна, гораздо длиннее, чем действие любых правил.
— Тогда у меня есть еще одна просьба — я хочу в последний раз взглянуть на свою землю. Это можно?
— Вы слишком сентиментальны. Но это можно. У вас одна минута, Игорь. Идите.
Я встал и, не зная куда идти, просто шагнул. Мой шаг закончился не в темно-зеленой шелковистой траве, а в теплой мутной воде знакомого озера. Вдали на берегу, темной кучкой, лежал труп бывшего Ольгиного сослуживца, который только чудом не прикончил меня. Я невольно глянул на себя — нет, ничего не болит, не напоминает о былых увечьях. Пальцы на руке шевелятся, словно их никогда не ломали и ни одного синяка. Однако думать об этом было некогда — потом еще успею поудивляться. Я вышел из воды, подобрал брошенный Ольгой дробовик, и побежал к трупу.
Возле тела была огромная лужа почерневшей крови. Над ней уже вились здоровенные мухи-мутанты. Только сейчас я понял, почему этот здоровяк, так быстро сдался — я вскрыл ему артерию на внутренней стороне бедра. Поэтому и кровь хлестала фонтаном.
Вот она — та вещь, за которой я вернулся. Я наклонился и взял нож. Обтер его и сунул в ножны, так и висевшие на поясе. Пусть меня назовут суеверным, но теперь без этого ножа, я больше никуда. Все, пора возвращаться. Я остановился, посмотрел вокруг — безрадостный страшный пейзаж. Мой мир, словно нарочно напоследок показывал мне самое плохое, чтобы я не сомневался, что надо уходить отсюда.
