Воздух за барьером оказался мутным и стоячим. Тусклая дымка закрывала солнце; океан был грязно-серым, неприятным.
Для ссыльных Шеннейр выбрал совсем крошечный островок — вершину подводной горы, жалкий клочок суши, за которым не было ничего. Безлюдный безбрежный океан, дальше к югу — место, которое называлось колыбелью тайфунов, на много дней к западу, на много дней к востоку темные бурные воды, где уже доносилось ядовитое дыхание старого материка
Вода сливалась с небом. Сперва мы увидели, как на прибрежных скалах засияли карантинные знаки; а потом над ними, сквозь облачную пелену проступил мрачный и высокий силуэт Кималеа.
Над острым конусом горы вился дымок. Кималеа был действующим вулканом, и его извержение принесло бы Аринди не меньше бед, чем извержение Маро; и, отправляя сюда изгнанников, Шеннейр полагал, что ради выживания они будут тратить и без того невеликие силы на его контроль.
Пристань оказалась практически целой — как будто ее держали в порядке. Я соскочил на доски и обернулся:
— Я пойду один.
Появление заарна, темных или, упаси свет, самого магистра Шеннейра только напугает ссыльных. Неизвестно, что они выкинут: нападут, спрячутся или вовсе решат покончить с собой прежде, чем до них доберутся палачи, не рискну проверять. Я светлый, и любой светлый почует другого светлого. Никто не стал спорить.
Сверху океан был темно-синим с вкраплениями белой пены. На гребне дул сильный ветер. Заунывно и тонко свистел в ушах и шуршал травой. Небо затягивала тусклая дымка; на Кималеа оказалось гораздо холоднее, чем ожидаешь от южных островов.
На первую пирамидку из камешков я наткнулся случайно. Она почти скрылась в жухлой траве; но за ней виднелась следующая, и следующая. Ряды могил уходили в поле: просто невысокие холмики, гладкая белая галька. Я медленно прошел дальше.
Кто-то должен был рыть ямы. Хоронить мертвецов. Они не могли все умереть, и я все равно не мог прибыть раньше.
Когда-то на острове находилась наша исследовательская база. После извержения Маро здесь стало неспокойно, и ее забросили. Длинные белые дома виднелись на подветренной стороне, под защитой склона, и здесь даже росли деревья. Люди стояли цепью над ними; так неподвижно, что сначала я принял их за что-то неживое. Издалека удалось разглядеть только одинаковую одежду, потом — одинаковые пустые выражения лиц. Я остановился перед живой преградой, ощущая совершенную грандиозную ошибку.
Я их не слышал. Я их совершенно не слышал.
Один человек шагнул ближе, опускаясь на колени, и за ним единым движением это повторили все остальные.
— Мы ждали вас, наш магистр.
* * *
Аринди. Семь лет назад
Небо затягивала тусклая дымка, когда я переступил порог Вихря. Я посмотрел вперед, вбок, наблюдая, как мир наполняется блеклыми оттенками, как будто прикрытый грязным стеклом.
Стоящий рядом человек поежился, а второй спросил:
— Этот?
В машину меня затолкнули грубо, и так же грубо защелкнули на шею блокирующий перемещение ошейник. Это не имело значения — не стоит ждать иного от темных — но я не хотел никого слышать, а они постоянно говорили.
— Ну что, светлый, как тебе свобода?
Постоянно говорили. Они могли бы немного помолчать.
— Почему он так пялится? Как ты смеешь, тварь, поднимать взгляд? — один из темных схватил меня за волосы, пригибая; второй рассмеялся. — Жалкие ничтожества. Ошейники светлым к лицу...
Рассматривать на полу машины было нечего. Они ведь могли бы меня не трогать?
— Отстань от него, — лениво посоветовал второй, убирая использованный ключ от Вихря в вещевой мешок. Краем глаза я заметил в мешке свернутый плащ и тепловые амулеты. — Это просто выпотрошенный полутруп без крохи мозгов.
— Так зачем мы везем его к нейтралу, если без мозгов? Что он будет изучать?
— Светлые без них обходятся, так что...
Мне было все равно, и я мог на них не смотреть. Это были последние минуты, когда они оставались живы.
...Машина перевернулась, когда вылетела с дороги. Кабина смялась в гармошку, салон тоже помяло. Мои спутники почему-то молчали и не двигались; я с любопытством ткнул ближайшего в щеку, проследив пальцем струйку крови, вытащил зажатый телом вещевой мешок, выбил стекло и выполз наружу.
Темная фигура стояла у поворота и сматывала в клубок черные нити.
— Главная беда магистров в том, — сказала фигура, не отрываясь от своего занятия, — что их ни в коем случае нельзя убивать. Их тени не уйдут, пока не утащат тебя следом.
Я подошел ближе. Опираться на правую ногу было немного больно. Ошейник очень сильно давил на горло, и потому я его снял — нет, не сразу, но тогда он еще открывался.
— Я бы мог спасти этот мир от вас, но почему вдруг я? — Миль запрокинул голову, словно ища ответ у неба, и обернулся ко мне. — Почему я должен жертвовать собой? Я и так сделал немало.
Я сделал еще шаг, и он дернулся назад, прикрикнув:
— Не приближайтесь! Алин дал вам свободу, Рейни, чтобы вытащить вас из Вихря и уволочь к себе. В Лонгарде для вас уже оборудована новая уютная пыточная камера, и там вас не оставят в покое. Вы не хотите оказаться в полной его власти, уж поверьте мне. Все тайно, огласки не будет... Но Алин идиот, и он не сможет остановиться, и вы выжрете его целиком, а потом приметесь за остальных. У меня к вам сделка, Рейни. Вы убираетесь отсюда и избавляете от себя нашу несчастную страну, а в ваших мозгах никто не будет копаться длинными серебряными спицами. И вы все еще останетесь человеком. Идет?
Мир ужался до светлой узкой дороги и тьмы, клубящейся по краям. Миль начал нервничать; я видел это по порывистым дерганым движениям, как будто он пытался меня отогнать, слышал в срывающемся повелительном голосе:
— Убирайтесь! Уходите и никогда не возвращайтесь.
Пропасть распахнулась под моими ногами. Я падал долго, очень долго, пока фиолетовая тьма не обвила по рукам и ногам и не толкнула вверх.
"Живи, — шепнули мне тени. — Живи".
"...И Острый Гребень, вожак стаи, сказала:
— Люди дали нам разум и свободу воли, чтобы мы могли сами решать. Внемлите: люди — наши творцы, и они хотят, чтобы мы, их дети, были счастливы! Братья и сестры! Пришло время покинуть мелководье и доказать, что мы готовы выбрать нашу судьбу!
И той же ночью СБАУ-12, стая биомеханических акул-убийц, прогрызла ограждение и уплыла в глубокий океан".
Я закончил сказку и посмотрел на гамак. Миль крепко спал, и на лице его впервые за долгое время исчезла печать тревоги.
* * *
...— Ну что же, поздравляю всех с успешным прохождением Осеннего ритуала. Мы выжили, и это прекрасно!
— С праздником!
— С праздником.
— Благодарю за приятную компанию. Поздравляю всех нас с успешным исполнением замысла и избавлением от некоторых... старых не-друзей. Наконец-то в высшем совете спокойно и тихо. Я правильно понимаю, Гвен, что Вильям человек разумный и не полезет в дела магов?
— О, уж поверьте, Нэттэйдж, эффекта от одного раза ему хватило. Но нас все еще четверо — вы забыли про Олвиша?
— Олвиш очень долго и тяжело скорбит о своей семье... Надеюсь, никто не будет спорить, что нам нужно продержать его в этом состоянии как можно дольше? Нет? Отлично. Это я беру на себя. А то стоило отвернуться, и он уже натащил к нам всякого из Алленталя... Гвен, какова вероятность, что эти отщепенцы выберут себе лидера, сплотятся и будут доставлять нам проблемы?
— Высокая.
— Вот незадача. Этим тоже придется заняться... Что за жизнь, ничего нельзя пустить на самотек. Кстати, к нам правда переметнулся начальник охраны Алленталя, как его, Джиллиан? Ай-яй, прямо перед штурмом замка...
— Нэттэйдж.
— Да, Миль?
— Вы ничего не заметили?
— Вы очень мрачно выглядите. Вам нехорошо?
— Новый глава гильдии с нами случился! Мало того, у нас тут Шеннейр!
— Главное — что глава не Шеннейр.
— Ха-ха, Гвен, вы этому заранее не радуйтесь.
— Ну что вы, Миль, Тсо Кэрэа Рейни — ваш знакомый, и он будет отвлекать от нас Шеннейра, за что мы ему скажем спасибо. И да, высокое собрание, никто не против, если мы не будем обижать его иномирную зверюшку? Зверюшка забавная, светлые любят зверюшек, пусть будет нашему магистру единственная отрада, ведь когда хорошо магистру — гильдии тоже хорошо. Верно, Гвен?
— Конечно, Нэттэйдж. Ради нашего магистра и нашего спокойствия несложно потерпеть такую мелочь. Заарн сам, вероятно, скоро умрет.
— ... и мы нашего магистра поддержим, потому что кто, как не мы? Миль, а почему вы так зло смотрите? Что я вам сделал?
— Светлый маг. Во главе нашей многострадальной гильдии. Вас это не смущает? Вы не боитесь, что он выйдет из-под контроля и начнет творить что-то... светлое?
— Миль. Вы так верите в людей. У вас такое большое сердце, чтобы волноваться о всех нас. Без обид, обернитесь вокруг — долго ли среди таких, как мы, можно продолжать думать, как светлый? За него взялся сам Шеннейр. Гвендолин, сколько времени вы дадите?
— Три месяца.
— Вы совсем плохо о нас думаете. Я даю четыре. Четыре месяца, и он будет играть по нашим самым правильным правилам, — Нэттэйдж, глава внутренней службы, неожиданно замолк. Гудел переносной камин, за окнами магической тюрьмы падал снег. — Я, может, тоже не хотел быть такой сволочью, но кто же мне позволит... Но не будем о грустном. За будущее!
— За будущее!
— Провались это будущее.
— А хотите поспорить, как скоро я продавлю нашего нового магистра на решение, идущее вразрез со светлыми принципами?..
