Монах вытащил руки из-под рубахи, обхватывая ладонями лицо Этьена — нежно, ласково ведя по скулам большими пальцами, прижался лбом к его лбу, смотря прямо в восхитительные карие, с золотыми солнечными крапинками и смешинками глаза.
— Смеешься? Здорово! Как же это хорошо, Этьен... Сейчас — хорошо?
Микаэль опять поцеловал монаха, проводя по его губам языком, лаская уголок рта и снова целуя.
— Ты... раньше... целовался?
— Не-а, — Этьен провел пальцем под нижней губой Микаэля... интересно, у него самого губы тоже распухли? Судя по ощущениям — да. — Откуда бы? Я в монастыре с десяти лет, и как-то женщины, с которыми можно было бы, на моем пути не особо встречались... а о том, что можно и с мужчинами, я узнал вот только что от тебя. То есть нет, я и раньше знал, но как-то совершенно не тянуло пробовать. А ты?
Уже задав вопрос, юноша понял, что сморозил явную глупость — судя по тому, как целовался брат Микаэль, он делал это далеко не в первый раз. И даже не во второй.
— А сейчас... Тянет пробовать?
Микаэль усмехнулся, ловя пальцы Этьена губами и чуть втягивая в рот. Прикусил, лаская языком, а потом перехватил его руку своей, целуя в ладонь.
— Я — целовался... Или не похоже, ммм?
Снова поцелуй в ладонь... И губами провести по запястью, там, где под нежной кожей виднеются голубые венки. Микаэль потянул рукав Этьеновой рубахи выше, выцеловывая каждый дюйм открывающейся кожи.
— Похоже, — юноша не препятствовал, наслаждаясь нечаянной лаской. Травник плел узор по его коже горячими змейками, и холодно уже не было — наоборот, было даже чуточку жарко. Не особенно представляя, что делать и куда девать руки, Этьен скользнул ладонями по плечам Микаэля, по спине... пушистая коса снова попалась под пальцы, и отчасти из любопытства, отчасти из озорства Этьен провел ее кончиком по лбу травника, по щеке, по виску, пощекотал обнаженную шею...
Микаэль улыбнулся, завороженно оглядывая дивное золотистое виденье, щекотавшее его кончиком косы. Потом потянулся, обнимая монаха сильнее, и выдохнул в самое ухо:
— А если я с тебя рубаху сниму — ты от меня убежишь?
И тут же, не давая сразу ответить, поцеловал — за ухом, проводя языком по самой ямке, скулу — то едва скользя губами, то целуя сильно, и, наконец-то, такие сладкие несмелые губы... а руками травник уже осторожно тянул рубаху Этьена вверх.
— Так что — убежишь? Или позволишь мне?
Юноша молча поднял руки, помогая Микаэлю выпутывать себя из одежды.
Травник медленно провел ладонями по теперь уже обнаженным плечам Этьена, пальцами очерчивая, словно рисуя линию, на которую лягут поцелуи. Затем, взглянув в желто-карие глаза монаха, вдруг подмигнул ему, и, наклонив голову, провел языком по груди, чуть прикусывая сосок.
Этьен вскрикнул — больше от неожиданности. То, что делал Микаэль до этого, ему нравилось больше. Целоваться было здорово, а вот продолжение скорее смущало, чем влекло, хотя ощущения были... ну, не сказать, чтоб неприятные.
— Ммм... может быть, все-таки ограничимся поцелуями?
Микаэль лишь вдохнул поглубже и медленно выдохнул, не отстраняясь, а только бережнее обнимая Этьена.
— Как скажешь, радость моя...
Снова вязь поцелуев по нежной шейке, и языком прочертить дорожку к уху... Руками еще раз погладить спину — по каждому позвонку провести пальцами... Коснуться губами сладких губ...
— Хочешь целоваться — будем целоваться. Только... Рубаху бы тебе тогда опять надеть надо. Замерзнешь ведь...
Действительно, становилось прохладно. Этьен вновь натянул на себя рубаху. У него было ощущение, что что-то безвозвратно ушло — будто своими словами и действиями он спугнул ту бесшабашную головокружительную легкость, которая захватила их с Микаэлем. Костер погас, оставив после себя легкий запах дыма в волосах... и искорку нежности в сердце.
Этьен запустил ладони под косы травника, коснулся его шеи, затылка, а затем приник губами к нежному горячему рту, вспоминая все, чему научился сегодня. Дразнить, играть, открывать и открываться... дарить ласку, делиться силой... В этом поцелуе не было ни ярости шторма, ни томительного жара — скорее, ясное спокойствие отлива и тепло августовского вечера. А Микаэль потянулся за плащом, поднял его и накинул на плечи Этьена. Провел пальцами по губам юноши, погладил скулу....
— Золотце... Ты — словно ветерок теплый... Игривый, трепетный... Силы своей еще не знающий. Можешь — в клочья паруса рвать... А можешь — вести в рассвет... И это так замечательно! До того хорошо — что и рассказать слов не хватает.
Травник наклонился, вновь целуя монаха — нежно, неспешно, словно в последний раз пробуя вкус его губ. Удерживал за плечи, прижимая к себе, любовался золотыми искорками в светлых глазах. И так тепло на душе становилось, что Микаэль сам себе удивлялся. Хотел — только согреть и в себя привести... А получилось — самому согреться нежданно.
Этьен ничего не ответил... вернее, ответил, но не словами. Лаской на ласку, нежностью на нежность, теплом на тепло. А потом крепко, почти до боли, стиснул травника, прижавшись лбом к его лбу. Что бы ни случилось дальше, чем бы ни обернулись для него нежданные дары и уроки Микаэля и сладостно-горькое знание о собственной душе, это утро он уже не забудет никогда.
Какое-то время монахи стояли, обнявшись, не замечая ничего вокруг. Затем Этьен чуть отстранился, провел ладонью по щеке травника.
— Спасибо, Микаэль. Знаешь, в такие минуты хочется остановить время... жаль, нельзя. Впрочем, может, оно и к лучшему. Господь дал нам силы идти вперед не для того, чтобы мы постоянно оглядывались назад. Кажется, нам пора возвращаться... там остались те, кто нас ждет. Я думаю, — знакомая грустно-вдохновенная улыбка, — пока есть кто-то, кто нас ждет, всегда будет смысл возвращаться.
— Правду говоришь, золотце... — Микаэль отстранился, поднимая свой плащ с земли и перебрасывая его через плечо. А потом не удержался — потянулся еще раз к Этьену, вновь целуя — быстро, едва касаясь припухших губ, теперь уж — точно последний раз.
— Действительно нужно идти... А то Сей извелся уже весь, наверное. Сходили за дровами быстренько... Зато — как хорошо сходили!
Травник подмигнул Этьену, тепло улыбаясь, подхватил свои две связки с хворостом, дождался, пока библиотекарь поднимет еще одну — и монахи поспешили к опушке, на которой их ждал оставленный присматривать за Николаем Сей.
Судя по безмятежному виду спящего в окружении ромашек Николая, со своей задачей садовник справился блестяще. Этьен тихонько хихикнул — ни дать ни взять, заколдованная принцесса.
— Эй, Сей, не хочу тебя разочаровывать, но он не умер еще, только спит! Так что цветочки вполне могут и подождать.
Сгрузив хворост, Этьен сноровисто развел костер и с блаженным видом устроился перед ним — все-таки действие лекарства еще сказывалось и легкий озноб периодически напоминал о себе.
— Вода в бочонке, крупа в мешочке на дне тюка, котелок где-то в телеге... еще есть хлеб, сыр, колбаса, маслины и изюм. Братья, можно я немножко побуду больным и несчастным, а вы вскипятите пока водички?
Сей успел уже задремать на траве возле телеги и теперь отчаянно зевал, смущенно улыбаясь.
— Мне было нечем себя занять, а тут столько цветов... Не себе же мне плести венок, правда? — улыбнувшись, мальчик подобрался поближе к костру, разводя бурную деятельности и бегая то к телеге, то обратно и таская продукты.
— Что же вы там делали, что так долго и устали? Неужели поблизости так мало дров?
— Я не устал, — Этьен расстелил плащ и поудобнее угнездился на нем — так, чтобы и сукно не опалить, и жар от костра ощущался. — Меня брат Микаэль лекарством напоил, а от него такой вот эффект приключается — до сих пор мерзну. Потому и ходили долго — надо было, конечно, сперва костер развести, потом зелье пить, но уж как вышло... думали, успеем вернуться.
— Лекарство? Вы заболели, брат Этьен? — Сей даже прекратил бегать туда-сюда, остановился подле библиотекаря и заботливо потрогал его лоб. — Тогда конечно отдыхайте, мы тут сами все приготовим... Да, брат Микаэль? — Мальчик развернулся, посмотрев на травника.
А Микаэль уже и котелок нашел в телеге, и на треноге подвесил его над костром. Крупы туда сыпанул из холщового мешочка, налил до середины воды... Ножом нарезал колбасу и разложил по кускам ржаного хлеба, сверху еще и оливками присыпал.
— Так все уже почти и готово... Сей, там в сумке, что ты нес, еще один котелок есть. Найдешь? Я туда сейчас сушеные листья малины покрошу, да материнку с липой, водой залью — и пусть покипит на огне... Будет нам питье.
Этьен потянул носом воздух.
— Не пригорит, нет? Я обычно пшено в кипяток сыплю... но вообще как знаешь.
Валяться, вытянувшись, у огня в это ясное погожее утро было просто замечательно. Даже двигаться не хотелось. Впрочем, ради хлеба с колбасой и горячего травяного отвара...
— Не пригорит. Я же мешаю. Лови!
Травник улыбнулся Этьену и бросил ему маленький мешочек.
— Там вишни сушеные... Сладкие. Только с Сеем поделись.
Монах осторожно, большой деревянной ложкой мешал кашу, по чуть-чуть сыпя туда приправы, которые он тоже достал из своей сумки.
— Сей, нашел котелок? А за Этьена не волнуйся... Все с ним хорошо. Во всяком случае — сейчас. Ммм? Брат Этьен? Все хорошо?
— Да вроде бы, — бодро отозвался библиотекарь, запуская руку в мешочек. Надо бы, конечно, объяснить Сею, в чем дело, все равно же про Николая спросит. — Не то чтобы заболел... дряни всякой наглотался. Вот как он — Этьен кивнул на Николая в ромашках. Только он больше выхлебал, вот и спит теперь... и неизвестно, когда проснется, — в голосе молодого человека явственно ощущалась тревога.
— Да, нашел! — мальчик осторожно выудил одну из сумок, стараясь не потревожить спящего Николая. — А ему нельзя тоже этого лекарства дать? Пока спит? Может, лучше станет... — вытянув из венка цветок, явно мешающий брату Николаю и лезущий тому в лицо, мальчик вернулся к костру — сюда воды налить?
— Да, этот. Давай его сюда.
Микаэль взял протянутый казанок с водой, выкладывая в него сушеные травы.
— Там у Этьена в мешочке вишни вкусные... Сладкие. Я сам сушил. Ешь давай, пока каша варится. А что до Николая...
Травник враз стал серьезнее.
— Он много настоя выпил... Это не две-три капли. И если не умер сразу — значит, организм яд вывел. Так что его я, как тебя, Этьен, лечить не буду. Я ему дам выпить очищающих и укрепляющих настоев, а в них уже добавлю немного такого же лекарства. На всякий случай. И Николая тоже согреть надо будет... А уж как — это ты сам решай.
Микаэль снова улыбнулся, глядя на библиотекаря. И опять казалось, что не праведный и опытный лекарь стоит перед монахами, а юноша — озорной да веселый.
Этьен кивнул.
— Потом расскажешь мне, что и как делать.
Мальчик немного непонимающе перевел взгляд с одного на другого — что значит, сам решай, как греть? Разве в одеяло завернуть не достаточно?
— И все же красивая у вас улыбка, брат Микаэль... — Сей пристроился рядом с Этьеном, потянувшись к вишням.
— Да не смотри ты так удивленно, Сей. Одеялами Николая не согреть. Тут живое тепло нужно.
Травник опять помешал кашу в котелке, затем отложил ложку и потянулся за хлебом с колбасой.
— Почти готово... А пахнет-то как! Как же я давно ничего не ел...
Завтрак уничтожили моментально — голодным был даже Этьен, который в отличие от Сея с Микаэлем успел поужинать. Николай так и не проснулся.
— Микаэль, ты вроде обещал какое-то зелье ему сварить? — библиотекарь облизал ложку и старательно протер ее пучком травы — песка поблизости не было, а воду на такую ерунду тратить было жалко. — Нам бы, конечно, подальше отъехать... а с другой стороны, чем раньше он выпьет, тем раньше подействует. Что скажешь? Сейчас приготовишь, или оно может подождать до следующей стоянки? Я не лекарь, сам знаешь, не разбираюсь в этом ни черта.
— Я сейчас отвар по нашим кружкам разолью, а в остаток травы нужные добавлю. Вот и напоим брата Николая. Только он еще пару дней так спать может...
Микаэль, осторожно сняв котелок со свежезаваренными листьями, разлил содержимое по кружкам. Потом повесил его опять над огнем и сыпанул по щепотке трав из трех разных мешочков, которые достал из лекарской сумки. Сей молча наблюдал за действиями брата Микаэля, внимательно смотря, какие травки он кладет. Все же искусство травника его интересовало, а, наблюдая, может, научится чему?
— Этьен, ты его поить не забывай, — Микаэль уселся поудобней у костра, грея руки о теплый глиняный бок и отпивая маленькими глоточками горячее питье. — Брату Николаю пить много сейчас надо. Умеешь поить, когда без сознания человек?
— Умею, — кивнул библиотекарь. — Теоретически. На практике пока не приходилось — Николай же просыпается иногда, только в себя полностью не приходит... потом опять засыпает. Он, наверное, после и не вспомнит эти моменты...
— Вот и хорошо, что умеешь. И — да, вряд ли вспомнит...
Травник осторожно передвинул треногу, на которой был подвешен котелок подальше от огня.
— Теперь пусть настоится. Этьен, у меня вопрос серьезный. Куда вы едете? После того, как до города доберемся? Нам с Сеем дорога в Тулью лежит... если ты, Сей, не передумал со мной ехать. Мне туда нужно очень. Вот только лошадь купим себе... Мы через болота поедем — я спешу. Я тропу знаю через топи.
Сей замотал головой.
— Я с тобой поеду! — мальчик вдруг замялся, — если можно, конечно, и я не помешаю... — он с надеждой посмотрел на Микаэля.
— Хорошо... Посмотрим, как оно будет.
Травник протянул руку и легонько погладил мальчишку по голове, а затем вновь отпил горячего отвара.
— Мы едем в Улазью, — Этьен взял кружку с травяным напитком, осторожно попробовал. — Ммм, вкусно! Я должен отвезти туда кое-какие бумаги по поручению падре Себастьяна. Так что какое-то время нам будет по пути!
Смущенно улыбнувшись Микаэлю, Сей наконец-то отпил отвара — ждал, пока тот остынет, мальчик с детства не мог пить горячее, обжигаясь.
— Вкусно как... и пахнет так приятно... — довольно зажмурился.
— Я рад, что тебе нравится! Этьен, да, нам по дороге — но только до города. Оттуда мы уже сами...
— До города так до города, — не стал спорить библиотекарь. — Микаэль, настой готов уже? Давай я Николая напою, а вы с Сеем пока вещи соберете, и поедем уже — путь нам всем предстоит неблизкий, да и вообще мало ли...
Перелив лекарство во флягу, Этьен направился к спящему. Пару раз окликнул его, но впустую — сон русича был крепок и непобедим, а значит, невольному ученику травника пришло время перейти от теории к практике. Этьен набрал в рот немного зелья — горчит, но не противно, есть надежда, что Николай не выплюнет. Одну руку он подсунул русичу под затылок, приподняв голову, чтобы тот не захлебнулся, второй нажал на щеки, заставляя Николая приоткрыть рот, и прижался губами к его губам. Погладил пальцами горло, дожидаясь глотка, и только после этого отпустил, вновь отпивая из фляги.
