— Мастер...
— Что еще? — процедил я сквозь зубы.
Я быстро шагал вперед, меня душила ярость.
Кажется, теперь я и в самом деле начинаю понимать, в чем тут дело...
Из-за чего я, как последний дурак, тут кручусь — но чем дальше, тем только меньше понимаю! Теперь-то ясно.
— Вы же говорили, что те клочки в ларце — просто любовные записки?
— И что?
— Но вы же сказали виконту, что нашли указание...
— А ты хотел, чтобы я попросил их перерезать нам глотки прямо сейчас?
— Да за что?!
— Для чего. Если мы не можем ничего сделать с демонами, то какая им от нас польза? Только два лишних языка. А топи тут большие.
— Граф с виконтом боятся, что от нас подснежники узнают, что от ордена скрывали, что здесь происходит? — Эйк тряхнул головой. — Но мы же все равно нужны графу с виконтом! Если граф хочет продать замок, ему же надо как-то избавиться от демонов!
Я усмехнулся. А может, со стороны это больше походило на оскал.
— Боюсь, их волнует не только потеря замка в цене...
Эйк замер. Я успел пройти полдюжины шагов, прежде чем он ожил и нагнал меня. Вцепившись в рукав, ловил мой взгляд.
— Мастер?
— Что? — процедил я сквозь зубы.
— Мастер... Вы что, хотите сказать... — Он быстро ощечился. — Они нам все-таки чего-то не договаривают? Про то, что здесь происходит? Про этот замок?
— Я бы сказал, скрывают.
Уж больно понятливые все солдаты у виконта, а все служанки поротые-перепоротые.
— Но что? Ведь... — Эйк помотал головой. — Продажа замка — это же для них тоже важно, да? Очень! Но про продажу-то они нам все-таки рассказали?
— И мы даже им поверили. Особенно убедительна была часть, почему они не хотят привлекать магов белого ордена.
— Это вы к чему, мастер?..
Эйк говорил все тише. И ежился, настороженно оглядываясь.
— Это я к тому, что только у вставшего мертвеца из головы торчат хвосты гохла. А что у живого, не узнаешь...
Потому что слова не много значат.
У Эйка заиграли желваки. Глаза зло блестели.
— И как тогда? День, допустим, мы выиграли. А дальше? Что потом — после заката? Они ведь поймут, что никакого указания не было! Что вы им просто соврали!
— Фу, Эйк! Как ты можешь так думать, а уж тем более говорить, о своем мастере?
— Но вы же сами только что сказали, что нет в том ларце никакого указания, как изгнать этих демонов!
— Разве я говорил, что указание было в ларце?
Я остановился на пересечении коридоров.
Эйк поморгал.
— Не в ларце? А тогда где?
Я оглядывал проходы. Факелы ярко пылали, но ни солдат, ни служанок.
— Не где, а кто... — пробормотал я сквозь зубы.
Злость душила меня. Злость на самого себя. Я должен был подумать об этом раньше. Сразу!
— Рыжая дрянь, значит...
— Что, мастер? — переспросил Эйк.
— Тащи сумку в башню. Разожги камин на втором этаже, и подогревай воду в той скорлупе.
— Воду?.. Вы что, собрались мыться?.. Сейчас?!
— А ты хочешь, чтобы я прожил свой последний день грязным?
— Мастер! Если до заката мы ничего не...
— Иди! Грей. Воду.
Эйк насупился.
— А вы что?
— А я еще хочу подумать, стоит ли умирать — если уж повезет помыться!
93
Эйкову ведьму я приметил сразу. В дальнем углу кухни, где почти не было света, она скоблила песком закопченный чан.
Эйк не соврал. Лицо у ней было перемазано углем — я даже рассмотреть ее толком не мог.
Другая девка, дородная и сонная, позевывая во всю пасть, огромную, как у водяной лошади, рубила овощи. Еще одна, черноволосая, эту я уже видал раньше, растапливала печь.
И та суровая тетка тоже была здесь. Хмурясь, она выслушала меня и оглянулась на своих девок.
Толстозадая, не прекращая рубить овощи, состроила гримасу. Разжигавшая печь показала руки — черные от угля.
Тетка уставилась на замарашку.
— Эй, ты! Не слышала? Ну-ка живо! Принеси мяса и лепешек!
Бросив на меня настороженный взгляд, рыжая юркнула в кладовку.
Я присел на лавку у стола, в самом углу. Откуда было хорошо видно всю кухню.
Тетка, кинув странный взгляд на девок, вдруг вышла.
Я заметил внимательный взгляд из щели за дверью в кладовку — глаз тут же пропал, и дверь открылась. Рыжая вышла. Принесла мне ломоть мяса, лепешки, кусок сыра, кувшинчик вина.
Аккуратно расставляя это на столе передо мной, она то ловила мой взгляд, то украдкой косилась на двух других девок.
Теперь, возле свечей, ее хотя бы можно было рассмотреть. Из северных она, что ли? Эти рыжие волосы, и чуть косоватые, с хитрецой, зеленые глазищи.
Пожалуй, если бы стереть с ее щек угольную пыль... А лучше вообще бы всю отмыть. Потом обрядить в нормальное платье, а не эти обноски, больше похожие на драный мешок, чем на одежду...
Под грязной косынкой я видел краешек ее волос. Немытые, спутанные и затолканные под тряпку — они были цвета старой меди. Интересно, какие они будут под солнцем? Если хорошенько помыть с мылом, и расчесать с маслом...
Вдруг шагнув ко мне ближе, чем требовалось, она сунула что-то на самый край стола — так, чтобы миска укрыла это от остальных взглядов.
— Хватит вертеть задом! — проворчала дородная. — Иди скобли давай, дура!
Рыжая бросила на меня долгий взгляд и отошла в свой темный угол, к чану и песку.
Под краем миски на столе осталось несколько обжаренных в меду миндальных ядрышек.
Гоблинские орешки — так их называют рыночные торговцы. Уж не из графской ли вазы она их взяла? Или, по старой памяти, из запасов самой леди Иреллы?
В кухню быстро вошла тетка, за ней семенил толстяк в красной кожаной куртке с позолоченными пуговицами.
Взяв кувшинчик вина, он присел напротив меня. Неопределенно улыбаясь, он смачивал губы в вине, старательно делая вид, что пьет.
Пришел поглядеть, не стану ли я расспрашивать девок? Ну-ну, дружок соглядатай. Всегда обожал вашего брата.
Дожевывая мясо, я поудобнее уселся, облокотившись спиной на стену.
— Да, хозяйка, еще вот что...
Тетка замерла передо мной, заранее набычившись. Мужик уставился в свою кружку — а уши-то у него, оказывается, шевелятся. Почти как у кошки.
— Все-таки мне понадобится пара помощниц. Мой слуга уже выбился из сил, а там еще тереть и тереть...
Теперь уже все на кухне превратились в слух. Толстая даже перестала рубить овощи. Девки глядели на меня, как на прокаженного.
Приказчик оторвался от кружки.
— И хорошо бы, чтобы вы тоже, — улыбнулся я ему. — Надо бы последить, чтобы делали все как положено, и... — Я вздохнул, помрачнев. — Ну и так, на всякий случай...
Снова уставившись в кружку, он осторожно поставил ее на стол.
— На всякий случай, мастер Бример?
— Вдруг что-то случится, пока меня не будет рядом.
— А что-то может случиться, мастер Бример?
— Не должно, но... — Я пожал плечами. — Все-таки там были шаманы...
— Рад, что вы знаете, что делаете! — быстро проговорил он. — Я вообще поражен, как ловко вы управляетесь со всем этим! Там, на кладбище. И на стене у пролома, мне рассказали... — Утерев рукой рот, он живо поднялся. — Но мне пора. Слишком много дел.
И он убрался с кухни, весьма довольный своей находчивостью.
Отлично. Этот жирный кот, хотя бы ради себя же, не должен поспешить к виконту с докладом об этом маленьком дельце. Я оглядел служанок.
Тетка мялась, недовольно сопя. Девки жались по стенам, забыв про дела. Черноволосая, прикрывая губы ладонью, быстро шептала, поминая все наамовы лики. Жирная вцепилась в тесак и, кажется, собиралась обороняться. Из угла, в ужасе, глядела рыжая.
Встретившись со мной взглядом, она чуть дернула головой — только не меня! Умоляюще улыбнулась.
— Хотя бы одна точно нужна, — сказал я.
Тетка облегченно вздохнула.
— Ну, одну-то я тебе дам.
Она повернулась к рыжей.
— Нет, матушка! Нет! Нет! Нет!!!
Полотенце хлестнуло ее по спине.
— Кошка драная тебе матушка! Сто раз говорила так меня не называть, дура!
Схватив ее за плечо, тетка швырнула девчонку ко мне. Рыжая все еще ловила мой взгляд — с мольбой мотая головой, ее губы беззвучно шевелились:
— Нет, нет, прошу вас, не меня...
Я с сомнением оглядел ее с ног до головы — легкая тоненькая фигурка. Хотя бедра и грудка вполне очерчены. Даже под мешковатым простеньким платьем.
— Что-то не похожа она на самую выносливую.
— А вы ее тряпкой по роже, когда ленится! — предложила черноволосая, сверкнув глазами. — Сразу как шелковая!
Рыжая, застыв, глядела на меня — с укором и обидой, будто все еще не могла поверить, что я делаю это с ней.
Ее гоблинские орешки были у меня в кулаке. Я закинул один в рот.
— Как ее звать-то хоть?
— Чего молчишь? Язык проглотила?!
Полотенце опять шлепнуло ее по спине.
— Си... Синдия... — пролепетала девчонка.
— Си-индя! — передразнила тетка. — Маркиза, что ли? Графиня? — Полотенце хлестнуло рыжую по шее так, что та взвизгнула. — Синди она. Синькой кличем.
94
Мне пришлось подталкивать ее, пока мы шли в башню. Она едва переставляла ноги.
Когда мы дошли до лестницы, она бросила взгляд на богов в нише, и оглянулась в последней надежде.
— Ма... Мастер Бример... — губы у нее дрожали.
Я легонько шлепнул ее по заднице, чтобы овечка шла уже на забой.
Пока я поднимался за ней, ее задок был прямо передо мной. Истончившаяся от времени и засаленная ткань обтягивала фигурку, как шелк.
А уж из-за одного ли острого язычка изгнала ее из служанок леди Ирелла? С таким задком и зелеными глазищами, отмытая и расчесанная, да одетая в платье, подобающее служанке благородной госпожи...
С первого этажа башни на лестницу выскочил Эйк — и вытаращил глаза.
Я взял его руку, вложил остатки орехов и зажал пальцы, чтобы не рассыпалось. Уж не знаю, за что рыночные торговцы прозвали это лакомство гоблинскими орешками — за внешний вид, напоминающий крошечные конские яблоки, или в самом деле, как они уверяют, гоблины от них без ума, — но знаю точно, что Эйк обожает любые сладости.
— Это... Эта же та ведьма... — беззвучно промямлил он. — Я говорил вам...
— Я подготовился, — тоже одними губами сообщил я и подтолкнул его обратно на первый этаж, а сам двинулся по лестнице за Синди.
Она, как ходящая во сне, брела по ступенькам лестницы — не разбирая дороги, и уже собиралась идти выше, на третий этаж.
— Сюда, — приказал я, указывая на вход во второй.
Она зашла, едва переставляя ноги. Теперь она еще и дрожала. И совсем замерла на полпути к пылающему камину. С ужасом уставилась на свинцовую скорлупу, полную воды, краем вдвинутую в языки огня.
В остывшем за ночь воздухе, от воды вился легкий пар.
Она оглянулась.
Я прикрыл двери.
— А где... где тряпки? — пролепетала она. — Чем мыть?
— Хочешь, чтобы заклятия перешли со стен на тебя? Ты же грязнее этих камней.
Щеки ее вспыхнули, она закусила губу.
Я задвинул засов.
Она всхлипнула, затравленно оглядывая стены. Отступила было назад — подальше от того, что видели глаза, — но куда? Она хотела держаться подальше от всех стен сразу. Замерла в середине зала, ломая пальцы.
Я перестал сдерживать ухмылку.
— Да не трясись ты так.
Она вдруг обернулась, гордо вскинув голову.
— А я и не боюсь! Этих ваших... там... Я, может, даже одноглазого не боюсь! — с вызовом бросала она, ее губы дрожали. — Хотя они меня одну ночью в кладовке запирают! Этих здоровенных крыс отгонять... Только я все равно не боюсь! Потому что я...
— Тогда скидывай с себя это тряпье и лезь в воду.
Она осеклась, все еще исподлобья глядя на меня. Кинула быстрый взгляд на скорлупу, и снова на меня.
— Я?..
Я потрогал воду. Сначала вода обожгла, я даже хотел отдернуть руку, но это был всего лишь миг. Обман чувств. Пронизывающий жар уже пополз в пальцы — манящий, заставляющий замереть в истоме, руку не хотелось вынимать, хотелось влезть туда целиком...
Но еще больше мне хотелось другого. На краю могилы — так хочется жить.
— Живее!
Все-таки дурой она не была. Хотя и косилась еще с опаской на стены, но теперь куда чаще глядела на меня, потихоньку выбираясь из платья.
Сжавшись и обхватив себя руками, шагнула к скорлупе и ахнула, коснувшись ногой воды. Затем, медленно и осторожно, теперь уже неотрывно глядя на меня, в зеленых глазах плясали отблески огня, опустилась в воду.
Я бросил ей шарик мыла.
В наползающем аромате трав, глядя, как пенится шарик в ее пальцах, как из-под слоев грязи проступает белая кожа, а в волосах начинают плясать отблески пламени — рыжевато-золотые, вот какие на самом деле... Я стянул тяжелый плащ виконта, подбитый волчьим мехом, и бросил его на пол у камина.
Она больше не говорила — только ее глаза становились все больше и больше.
Когда я велел ей встать перед камином, она не проронила ни слова.
В окне на восточной стороне, в щели ставней вспыхнуло — где-то далеко за топями и лесами, из-за края мира, показался край солнца.
Капли воды сбегали по ее коже, вспыхивая всеми цветами мира.
Отстегивая пояс с кинжалами, я двинулся на нее — судорожно и безуспешно пытаясь решить, с какой из сластей начать, мне хотелось испробовать все сразу, все вместе, одновременно, обладать всей ею целиком — о, эта робкая фигурка с тонкой талией, покорно застывшая на краю плаща из волчьей шерсти!
Немилосердные боги! Зачем вы создали мир, в котором это невозможно?!
95
Но я был неправ.
Лучше, пожалуй, именно так...
Пробуя сласти по одной, и чередуя.
Она оказалась на удивление понятливой ученицей. Или это не прошло даром прислуживание леди Ирелле? К концу я уже не был уверен, я ли обучил ее паре новых милых фокусов — или она исполнила финт, отведать который мне прежде не доводилось? И уж определенно, один раз меня почти обвели вокруг пальца самым коварным образом — за что, конечно, она тут же поплатилась, и месть моя была ужасна...
Но про дела виконта она не знала ровным счетом ничего.
Леди Ирелле она и правда прислуживала. Выбрала ее леди Ирелла не сама. Это был подарочек от мамаши Амертов. Милость, от которой нельзя было отказаться.
Похоже, Амерту — не этому рохле, а Амерту-старшему, фавориту короля, — виконт показался дельным человеком и верным слугой. Тогда еще, конечно, никакой не виконт, а просто сэр Мерез. Титул виконта ему добыл Амерт-старший за верную службу.
Однако Мерезу этого было то ли мало — а может, боялся, что оказанные услуги мало чего стоят, и быстро забываются? Хотел закрепиться надежнее? Когда Амерт-старший поставил Мереза опекать своего младшего братца, вокруг стала крутиться и красавица-кузина...
Тогда мамаша Амертов — та еще волчица — приставила к ней свою служаночку. Заставила леди Иреллу сделать ее своей наперсницей.
Но как только старуха испустила дух, Ирелла согнала ее на кухни.
И эта рыжая, и так-то почти из чужого дома, да еще долго ходившая над всей местной дворней как госпожа... Теперь у нее много чего накопилось, о чем хотелось поплакаться.
