То, что он сказал дальше, совершенно потрясло меня. Это придало совершенно новый поворот событиям предыдущих 24 часов. Насколько я мог судить, это также наглядно продемонстрировало, что ничто в этом мрачном мире нашей 'грязной войны', в которую мы были вовлечены, никогда не было тем, чем казалось! Как раз в тот момент, когда я думал, что услышал об этом все, Специальный отдел придумывал что-то еще более извращенное. К сожалению, я не могу раскрыть то, что было мне сказано, не подвергая опасности жизнь одного из агентов нашего Специального отдела.
Джорджу Уотерсу и его соратникам из ДСО были должным образом предъявлены обвинения и заключены под стражу. Их судили и признали виновными. Уотерс-младший получил шестнадцатилетний тюремный срок за хранение огнестрельного оружия с намерением подвергнуть опасности жизнь. К этому был добавлен шестилетний срок за нападение на 15-летнего мальчика, который должен был быть вынесен последовательно, что составило в общей сложности 22 года тюремного заключения для Уотерса. Мне было очень приятно с профессиональной точки зрения узнать, что в результате наших усилий он как таковой был удален из общества. Однако он был освобожден по условиям соглашения Страстной пятницы, отсидев всего четыре года.
Глава 17. Слишком серьезно
С тех пор как в 1995 году был осужден крестный отец лоялистов группировки 'Борцов за свободу Ольстера' Джонни 'Бешеный пес' Адэр, мы с Ребеккой жили под серьезной и постоянной угрозой нападения террористов из БСО. Второе заявление о доказательствах, которое я сделал, чтобы поддержать дело Короны, решило судьбу Адэра. Адэр прочитал между строк: он не хотел, чтобы я давал показания против него в Королевском суде Белфаста перед битком набитой галереей людей из БСО. То же самое второе заявление также изменило его восприятие моей роли в его падении: теперь он рассматривал мое участие в его деле уже не как чисто профессиональное, а как мотивированное какой-то личной целью.
Склонность Адэра затаивать обиду до тех пор, пока он не сможет отомстить своему предполагаемому врагу, была легендарной. Поэтому я знал, что если он когда-нибудь выйдет из тюрьмы, он придет за мной. Но это был 1995 год, и Адэр только что был приговорен к 16-летнему тюремному заключению. Я должен был уйти на пенсию за день до своего 57-летия, 16 апреля 2007 года. Я думал, что буду давно мертв и забыт, прежде чем он снова сможет представлять для меня угрозу. Как я был неправ.
Адэр достаточно вчитался в оба моих заявления, чтобы понять, что я мог бы продемонстрировать суду, что он изобличил себя, так часто сбиваясь с толку, что выглядел бы полным дураком. Тревор и я знали, что он не боялся какого-либо другого аспекта доказательств, представленных против него. Он понял, что к тому времени, когда я закончу с ним, БСО даже не даст ему работу по мытью посуды. Он признал себя виновным в руководстве террористами и благополучно отправился в тюрьму на шестнадцать лет. Я не был в суде. Мои власти придерживались мнения, что мое присутствие в зале суда вызовет беспорядки. Адэр выкрикивал оскорбления по отношению ко мне со скамьи подсудимых. Он не оставил полиции никаких сомнений в том, что добрые люди из роты 'С' 'разберутся со мной'. У меня не было никаких иллюзий относительно того, что именно он имел в виду под этим. Меры безопасности в нашем доме были пересмотрены и обновлены.
Не я договаривался о политических рамках, которые должны были быть созданы правительством в результате Соглашения Страстной пятницы. Это были рамки, которые полностью противоречили всему, что я считал законным или пристойным, и привели к освобождению Джонни Адэра и сотен подобных ему террористов. Политические решения исполнительной власти заменили бы взвешенные судебные приговоры. Террористы с обеих сторон политического раскола, отбывавшие очень длительные сроки заключения, волна за волной выходили на улицы Северной Ирландии в попытке смазать колеса поезда, который должен был называться Соглашением Страстной пятницы.
Политики должны были обхаживать террористов как из республиканского, так и из лоялистского лагерей в попытке приучить их к демократической политике. Демократия и верховенство закона должны были быть вывернуты наизнанку, чтобы облегчить этот причудливый процесс. Все ожидали, что это приведет к миру. Это не принесло мира. Это привело только к прекращению огня. Существует огромная разница между истинным миром и прекращением огня. Спросите любого бывалого солдата. Враг наиболее опасен, когда его пушки молчат.
Когда Адера выпустили на улицы в 1999 году, он немедленно приступил к перегруппировке своей старой роты 'С'. Свидетельством силы его влияния является то, что он только что вышел из тюрьмы и восстановил контроль над ротой 'С'. Но у него не было войны, на которую он мог бы вернуться. Он не мог использовать своих людей для совершения нападений на католиков таким же образом, как он делал это до своего заключения. Поэтому он переключил свои интересы на торговлю наркотиками и проституцию. Источники регулярно сообщали нам о его преступной деятельности. Затем он нарушил золотое правило и начал употреблять наркотики, которыми торговал вразнос. Он стал параноиком. Он никому не доверял. Он набросился на своих бывших близких друзей и соратников и вытурил их с Шенкилл-роуд.
Я знала, что это был только вопрос времени, когда он вспомнит обо мне. Он всегда собирался преследовать меня, чтобы отомстить мне за то, что я посадил его в тюрьму в 1995 году. Наши источники в его группе были настолько хорошо осведомлены, что нам стало известно о его намерениях совершить нападение на мой дом. Но мы не знали точно, какую форму примет атака и когда она произойдет.
История слишком наглядно показала нам, что, если Адэр испытывал к кому-либо личную неприязнь, он неизменно посылал одного из своих закадычных друзей, чтобы тот запустил в них самодельную бомбу или напал с оружием. Во время одного из таких нападений самодельная бомба, брошенная БСО в дом на Ормо-роуд, упала внутри рядом с детской кроваткой, в которой спал младенец. Этой бедной семье очень повезло: чудесным образом они остались невредимыми. Подобное нападение было бы достаточно травмирующим, но мне повезло больше, чем большинству людей, живущих под такой угрозой, потому что мой дом был полностью бронирован и защищен. Адэр знал, что в моем доме были приняты изощренные меры безопасности. Он предположил, что они, вероятно, сорвут любую попытку БСО добраться до меня таким образом. Мы знали, что он ломал голову, чтобы найти способ отомстить мне. Один очень высокопоставленный источник сообщил старшему офицеру полиции, что Адэр не мог уснуть из-за того, что пытался придумать еще один план против меня.
К моим личным трудностям добавилось то, что постоянно меняющаяся политическая обстановка в Северной Ирландии, которая привела к освобождению преступников, подобных Адэру, фактически запретила нам арестовывать и допрашивать его в связи с нашими разведданными способом, который был бы нормальным до подписания Соглашения Страстной пятницы. Было важно, чтобы никто не видел, как мы раскачиваем лодку. Арестовать Адэра означало рисковать оттолкнуть 'Ассоциацию обороны Ольстера'. Она была и остается крупнейшим лоялистским полувоенным формированием, существовавшим в провинции. Мне казалось, что наша полиция была совершенно бессильна. Мы не должны были делать ничего, что могло бы опрокинуть тележку с яблоками. Дело было не в том, что не было никаких арестов. Это просто означало, что каждое ходатайство об аресте или проведении обыска рассматривалось в мельчайших деталях. Если бы существовал хоть малейший шанс, что это будет иметь какие-либо политические последствия, ответ неизменно был отрицательным.
Соображения политической стабильности намного перевешивали любые мелкие личные трудности, которые могли у меня возникнуть, такие как угроза внезапной смерти от рук этого придурка. Нам сообщили, что даже само будущее полиции оказалось под угрозой. Наше правительство потеряло память. Мы больше не были уважаемой полицией, больше не пользовались высочайшим уважением британского правительства. КПО внезапно превратилась в обузу. Нас должны были принести в жертву республиканцам в качестве агнца. Нас должны были обвинить во всех бедах нашего общества. Личная безопасность моей семьи или меня самого, очевидно, уже не была так важна, как раньше. Мы были расходным материалом. Если мою семью надо было защищать, то я должен был защищать их сам. Единственный способ, которым я мог это сделать, — поддерживать связь с нашими источниками в уголовном розыске, близкими к Адэру на местах. К сожалению, недоверие Адэра даже к своим ближайшим соратникам означало, что даже люди из БСО, которые были бы причастны к любому нападению на мой дом, не знали бы, когда оно должно было произойти, за полчаса до того, как нападение должно было произойти.
Были также внутренние бои. Специальный отдел намеренно отозвал любую помощь, которую могли оказать их агенты, чтобы защитить меня от БСО. Их источники сообщали моим источникам о заговоре Адэра с целью нападения на меня. Тем не менее, вплоть до моей отставки никаких официально задокументированных угроз моей жизни от Специального отдела ко мне не поступало после моей помощи сэру Джону Стивенсу. Это опечалило меня, но, конечно, не удивило. Благодаря моему сотрудничеству с 3-й группой Стивенса, Специальный отдел больше не был заинтересовано в том, чтобы помогать мне опережать Адэра. На самом деле, у меня были веские основания полагать, что некоторые из их наиболее зловещих элементов были вовлечены в раскручивание роты 'С' БСО и направляли их в мою сторону. Это подвергало опасности мою жизнь, жизни моей жены и детей.
В январе 2000 года я узнал из источников Уголовного розыска, что Адэр даже подумывал послать своих дружков в нашу деревню в Баллироберте, чтобы схватить одного из моих сыновей. Намерение Адера состояло в том, чтобы привязать ребенка к фонарному столбу с надетой на колено повязкой и плакатом 'Наркоторговец' на шее. Он сказал одному из своих очень близких соратников: 'Это засунет голову Джонти ему в зад'.
Он был прав. За все мои 30 лет службы в полиции я никогда не чувствовал себя таким уязвимым, как тогда, когда понял, что мне придется присматривать за своими детьми каждую минуту бодрствования. Это стало невероятным бременем как для Ребекки, так и для меня. Это также означало, что мы должны были усадить наших маленьких мальчиков и объяснить им как можно нагляднее, что они должны быть постоянно начеку в случае появления незнакомцев пешком или в машинах. Они не должны были никому открывать входную дверь. Даже полицейскому или священнослужителю. Люди из роты 'С' Адэра успешно использовали обе эти уловки, чтобы получить доступ в дома других лиц, на которых они были нацелены. На момент этих угроз Адаму еще не было шестнадцати, а Саймону было тринадцать лет. Ни один ребенок не должен жить в тени такого ужаса.
Хотя Адэр был в сентябре 2000 года посажен в тюрьму, мы знали, что это не помешает ему организовать нападение, используя своих сообщников на свободе.
Вечер 4 октября 2000 года был холодным, но сухим. Мой тесть позвонил нам домой, чтобы пожелать всего наилучшего во время нашего трехдневного отпуска в Йорке в Англии. Наш младший сын Саймон остался ночевать в доме одного из своих друзей на время нашего отсутствия. Наш старший сын Адам должен был остаться один в нашем доме в Уиллкрофт-Медоуз, Баллироберт, недалеко от Балликлара в графстве Антрим. В то время ему было шестнадцать лет.
Адам только что уехал на своем мопеде навестить одного из своих друзей, который жил всего в нескольких милях от нашего дома. Он наслаждался своей новоприобретенной независимостью на своем скутере 'Ямаха'. Это было настоящим благом: ему больше не нужно было ждать, пока я или его мать доставим его туда или сюда. Адам всегда проявлял некоторую степень здравого смысла, которую редко можно было встретить у мужчин на много лет старше его.
Мальчики всегда жили с вездесущим призраком терроризма в своей жизни. Они тоже придерживались фаталистического отношения к неоспоримой угрозе смерти. Мы старались держать младшего, Саймона, в неведении, насколько это было возможно. Адам, однако, всегда был осторожен и чрезвычайно бдителен, находясь рядом с нашим домом. Он очень заботился о своей матери и брате. Сколько он ни жил, он спокойно относился к тому факту, что нам приходится жить в настоящей крепости. У нас были пуленепробиваемые окна и двери. У нас была сигнализация, которая предупреждала нас о любом приближении посторонних к нашему дому. Эти инфракрасные лучи освещали переднюю и заднюю части нашего дома. Мы не могли открыть большие окна. У нас в доме было только два окна, которые открывались, чтобы мы могли выбраться из дома в случае пожара. По всему дому были расположены три тревожные кнопки. Как только они были запущены, их функция была двоякой. Во-первых, они включали все наружные системы безопасности и начинали очень громко кричать. Крысы ненавидят шум и свет. Это в равной степени относится и к человеческим крысам, которые рыскали по домам сотен сотрудников Сил безопасности, таких же, как мы. Во-вторых, тревожные кнопки были прикреплены к радиосигнализации 'Соколиный глаз', которая немедленно отправляла сигнал тревоги непосредственно в местные полицейские машины. Каждому 'Соколиному глазу' был присвоен номер и привязан к местному адресу. Местная полиция могла бы отреагировать на это в считанные минуты. Этот 'Соколиный глаз' действовал, как и другие меры безопасности, более одиннадцати лет. Он хорошо функционировал во всех случаях, когда его тестировали в течение этих одиннадцати лет, посылая сигнал в региональное управление Белфаста и непосредственно в патрульную машину местного участка.
Надежность этой конкретной радиосигнализации была широко известна. В отличие от своей предшественницы, 'Сороки', ей не требовался второй выделенный телефон. 'Сорока' устарела, потому что террористы могли 'глушить' ее своими звонками. Были случаи, когда террористы Временной ИРА поступали именно так, прежде чем нападали на сотрудника сил безопасности в его доме и убивали его. Так что 'Соколиный глаз' был, пожалуй, самой надежной из наших мер безопасности.
В тот вечер мы с Ребеккой были одни дома, когда услышали постоянный звуковой сигнал, который немедленно предупредил нас о том, что кто-то приближается к дому. Если бы это было животное, оно издавало бы совсем другой прерывистый звук. Кто-то приближался к дому. Огоньки на панели сигнализации указали мне, что, кто бы это ни был, они приближались к входной двери.
'Интересно, не забыл ли мой тесть чего-нибудь', — подумал я. Мы знали, что это определенно был не Адам, потому что мы бы первыми услышали шум его мопеда. Мы с Ребеккой были в нашем кабинете, пытаясь организовать прокат автомобилей для встречи в аэропорту Ливерпуля на следующее утро. Наши чемоданы были упакованы, и мы готовились к трехдневному пребыванию с друзьями в Падси в Западном Йоркшире. Мы намеревались ежедневно ездить на скачки на Йоркский ипподром. Компьютерный интернет-провайдер продолжал выходить из строя как раз перед тем, как мы смогли завершить транзакцию аренды с помощью кредитной карты. Мы были настолько поглощены всем этим, что террористы или терроризм были последним, о чем мы думали.
