— Откуда? — удивился Шокин.
— Нам тут пришла в голову идея, что перед съездом партии необходимо укрепить позиции Шелепина и МЭПа в том числе — считайте что в этом году МЭП продал на внешний рынок высокотехнологичных товаров на полмиллиарда — это больше, чем доходы от экспорта машиностроения.
— Успех потребуют повторить.
— Пусть это послужит кое-кому уроком — но гром не гремит, когда его просят у небес. Тут другие законы маркетинга — сегодня хайпануло, а завтра вышло из моды. Мы своего добились — процесс запущен, его не остановить. Ну ладно, с наступающим вас — и я отключаюсь.
— Хорошо.
* * *
Новость об успехе магнитофонов быстро распространилась — до этого в Британии настоящий сюрреалистический бред в духе битломании — все фанаты бросились покупать магнитофоны, а в СССР — ни сном ни духом. Ну правильно — кому это блин нужно? Это что? Что это за игрушки? У нас тут самые громкие в мире танки и самые тяжёлые в мире самолёты — вы чего это с глупостями к нам?
Вот примерно так наверное думал среднестатистический партноменклатурный груздь — но цифра, капнувшая на их валютные счета — пятьсот миллионов долларов — оказалась ну очень привлекательной. Экспорт СССР в проходящем году составил четыре и два десятых миллиарда долларов — но даже эта скромная цифра была с двойным дном.
Семьдесят-восемьдесят процентов экспорта — в социалистические страны, то есть подразумевалась оплата не в валюте, или вообще номинальная оплата. Соцстраны как бы тоже имели плановую экономику.
Так что валютные доходы СССР на данный момент — до массового экспорта нефти — всего около восьмисот миллионов долларов в год. Крохи. Из этих восьмисот миллионов доля товаров народного потребления — не ресурсов или тяжмаша — составляла около двадцати пяти миллионов. Три процентика.
То есть глубина той жопы, в которой находится советская экономика — измеряется этими двадцати пяти миллионами.
И вот доходы от экспорта продукции ТНП вырастают в двадцать раз — скачком. А доходы от чистого экспорта — на сорок процентов — и это в дело включился МЭП, а так же маркетинг, реклама и наглость.
Поэтому наверное встретить меня в аэропорт приехал не кто иной, как тов. Шелепин. Однофамилец, дедушка в энном поколении, и просто наш политический покровитель. Я слегка под шофе спустился по трапу — в ЛИИ его пропустили прямо с машиной — хотя НИИшная машина тут стояла и ждала.
— Давай в машину, холодно.
— Пошли в нашу, — предложил я, — так безопасней.
— Ну как хочешь.
— И что тебя понесло за границу? — спросил он сразу же, как только машина тронулась.
* * *
— Саш, это совершенно нелепо, — сказал Леонид Ильич, — мы не можем так сильно рисковать.
— А я считаю что эта осторожность будет излишней, — ответил ему Шелепин.
— Ты забыл историю недавнего бунта? — кустистые брови Брежнева сдвинулись, — сам же принимал участие в подавлении. Неужели ничего не понял?
— Я всё понял, Леонид Ильич. Хорошо понял, но многие предпочли просто зашорить глаза и списать всё на неких воображаемых диверсантов и врагов родины. Это был провал пропаганды и провал административной работы. Мы расслабились — привыкли к абсолютной и непоколебимой власти. Вот народ и взбунтовался — а ответить ему нечем было.
— Нашли же чем ответить.
— Стрелять по толпе? Ну да, ну да. Это нам ещё припомнят — не завтра так лет через тридцать. Процесс информатизации общества неостановим абсолютно. И мы, начиная его отрицать и бороться с ним — не вырабатываем необходимые механизмы — мы устареваем. Медийно устарели как допотопный деревянный аэроплан, — в сердцах ответил Шелепин, — общество растёт и развивается — и постоянно меняется. То, что могло быть воспринято на ура лет двадцать назад — сегодня будет давать в лучшем случае скепсис. А то и обратный эффект. Вспомни историю с диссидентами.
— Помню. Суслов ещё нескоро забудет.
— Это его ответственность. Но надо думать, почему так вышло — а я знаю, почему. Потому что наши подходы устарели. Общество и партия всё дальше друг от друга — и не они от нас, а мы от народа отдаляемся. И постепенно образуем своё, удобное себе, максимально лояльное квази-общество. Тех, кто не согласен — проще закрыть на них глаза и сделать вид, что их нет. Даже Семичастный перестал бегать за самиздатом и прочей критикой.
— Ну это ещё вопрос, как это повлияет.
— Всё уже давно просчитано и всё уже подтверждено — никак. Поймите наконец — мы превратились в очень капризное руководство, не терпящее никаких возражений и критики. Но это ничего не меняет там, внизу. Просто предпочтут заливать нам бельма о том, как всё хорошо — очковтирательство распространяется. Всё не только не улучшается — но и систематически становится всё хуже и хуже. И мы не первые — в Николаевскую эпоху, последнего царя русского — было абсолютно то же самое. В конце концов — это ставит отрицательный отбор — по службе продвигается не тот, кто лучше работает и больше делает — а кто создаёт меньше неприятностей. То есть, кто умеет наврать с три короба начальству и красивый и лживый отчёт сделать. Результат все надеюсь помнят? Всех их разнесли в пух и прах, полетели клочки по закоулочкам. Народ у нас терпеливый — но тем хуже — он в себе долго копит для большого бунта, а не бежит сразу выплёскивать весь негатив.
— И что, заниматься антисоветчиной? — спросил Брежнев.
— А вы уверены, что это антисоветчина? — спросил Шелепин, улыбаясь, — психологические основы нашей работы важнее всего. Пока что мы предпочитаем именно что красивую правильную картинку. Как сказал один умный человек — эффективность пропаганды измеряется в её способности воздействовать на бытовой трёп граждан и повседневные их мысли. Насколько граждане между собой треплются о том, что в передовице правды напечатали? — Шелепин выгнул бровь, — ни капли. Мы имеем на самом деле неприятную картину — да, внешне всё красиво. Люди за нас, люди на митинги ходят, но так же как они поливали Сталина и Никиту грязью — так и нас, и вообще весь социалистический строй поливать будут. Наша пропаганда устарела морально. Она неэффективна — она не может эффективно продвигать идеи, и чем моложе поколение — тем менее она работает.
— Разве это относится к твоим предложениям?
— Напрямую, — возмутился Шелепин, — это и есть основа основ. Зачастую это работает в двух измерениях — измерение внешнего образа и глубинного влияния. То, как это выглядит — и то, какие мысли в итоге оно создаёт — это две большие разницы. В этом и суть искусства и его отличия от дешёвого китча. И в этом суть нашей работы с населением — к сожалению, как это влияет на людей — мы зачастую даже не задумываемся. Привыкли что люди просто абсолютно лояльны — но на деле ситуация выглядит хуже. Люди не лояльны — они тоже приняли правила игры — и ещё большой вопрос, кто кого больше имеет.
— Ну ты это...
— Да, Кто кого больше имеет. Я вынужден констатировать факт — пропаганда наша отстала, деградировала и породила множество проблем. Народ гиперчувствителен даже к лёгкой пропаганде — в таких условиях тонкая и психологичная, и тщательно просчитанная работа врага на наших граждан — позволяет им творить с ними что захотят. Отсутствие информационного иммунитета, тщательно выстроенной логики происходящего и логики политики — ведёт нас к тотальному краху. Население постепенно, медленно, попадает под влияние западных маркетологов и вражеских голосов — вся эта мода на западненство не вчера родилась. Она ещё у Толстого в Войне и Мире описана, как напыщенные и надушенные юноши ждали когда придёт наполеон со своей цивилизацией и освободит их наконец от невежества. У нас примерно такой же эффект.
— И с чего ты взял?
— Из реальности. Посмотрите за окно — не на тех, кто перед вами по струнке стоит, а на граждан вне митингов. Там творится чёрт знает что. Поэтому нам необходимо вырабатывать информационный иммунитет, не пытаться бороться с ветряными мельницами прогресса, а научиться использовать его — более того, поставить себе на службу все его достижения — общество стремительно информатируется. Я бы сказал больше — за индустриальным и постиндустриальным веком пришёл век информационный. И мы имеем дело с информационным обществом — где всё больше и больше возрастает и объём, и количество связей, и их медийность. Попытки бегать за самиздатом и затыкать рты — приводят к обратному эффекту — и наши враги отнюдь не идиоты. Более того — технологически они нас опережают — и поэтому прекрасно понимают, что у нас с народом происходит и используют это. Они научились использовать информацию — а мы застряли в области инфополитики на уровне тридцатых годов. На уровне радиосетей и абсолютного контроля над всем инфополем.
— И что эта твоя критика сделает? — спросил Леонид Ильич, — думаешь это будет воспринято с радостью?
— Нет. Общество это просто взорвёт, — Шелепин прошёлся по залу, заложив руки за спину.
Брежнев и ещё несколько человек из ЦК, включая Гречко и Косыгина, смотрели на него.
— Общество привыкло к стерильности и тому, что есть некая волшебная сверхсила. Божество — которое разрешает или не разрешает всё, которое может управлять всем и которое, в глазах общества — несёт тотальную ответственность за всё происходящее. Общество привыкло к стерильности — а значит полной свободе в информационном плане. Любой начальник на местах привык, что никто никогда ничего плохого о нём не скажет — потому что это антисоветчина — а значит пока всю власть чохом не перевернуть — он ненаказуем и неприкосновенен. Более того — общество разделено. Передовая часть общества — это умные люди, с высшим образованием, с логикой мышления, способные к критическому мышлению, анализу и им уже мало просто объявить догмы партии и сказать что они священны и нужно в них верить. Иначе тюрьма. Им нужно выстроить логическую картину мира — а если её выстроить — то и за диссидентами бегать и впадать в истерику от любой малейшей критики не придётся. Пора эту стерильность нарушить и пора начать учить людей думать в нужном нам ключе — времена базарно-трибунного коммунизма прошли. Никита — вот это идеал, символ, икона такого коммуниста — глуп, упёрт, примитивен, но фантастически самоуверен. И вы все видели, к чему это привело.
— И что дальше? — спросил Косыгин вместо остальных, — чего ты хочешь добиться?
— Я хочу добиться того, чтобы наше дело получило адекватное обоснование, адекватное — то есть рассчитанное на цивилизованного, критически мыслящего, задающего максимально неудобные вопросы, человека, с крайне высокими информационными запросами — а не ограниченного крестьянина, который кроме официальных СМИ ничего никогда не читает и не смотрит, и всегда за партию. Нам пора признать главное — мы не можем ограничивать доступ людей к информации. А большинство прямолинейной, просто вглухую идущей пропаганды, которая глохнет на неудобных вопросах и впадает в ступор и репрессии при противодействии — никак не рассчитывает на оказываемый ею эффект. Она выглядит хорошей только для тех, кто привык вести пропаганду на малограмотное население. Недавний бунт так называемых диссидентов мне показал, что пропаганда на этих людей не рассчитана. Кто у нас диссидентствует? Интеллигенция. А она повышает свою значимость для государства год от года — потому что рабочие — люди нетворческие и очень инертные.
— Поэтому нужно критиковать власть? — спросил Косыгин.
— Нужно начать выстраивать логически обоснованные основы коммунизма — которые не боятся разговора начистоту, критики, и неудобных вопросов. Которые способны воспринимать аргументы и даже менять эти самые основы, выстраивая наиболее адекватные и наиболее отвечающие нашей цели, политические реалии. Основы, которые могут адаптироваться к реальной современной ситуации. Эпоха Вождизма надеюсь окончательно закончилась на Никите, который маша шашкой налево и направо убирал всех кто против него и выстраивал тут политику под себя лично. С падением Вождя начинается смута — и если ещё десять лет назад это было терпимо — то имея настолько глубоко запустившего в нашу страну свои щупальца врага — можно не сомневаться — рано или поздно главным в этом кабинете окажется марионетка запада. И на этом всё закончится. А выстраиваемые ранее авторские режимы позволят ему без труда всё разрушить и построить под себя — по-демократичному, в обнимку с американцами.
— Я не уверен. А как же партия, как же народ
— Посмотрите на нашу элиту — они наслаждаются привелегиями, наслаждаются всеми прелестями большого начальства — а перспектива посадить марионетку запада над собой — будет означать что конкретно для них — настанет капиталистический рай — их просто купят. Купят красивой жизнью, паспортом какой-нибудь капстраны, куда можно будет вывезти детей учиться, купят их всем этим. А народ... Вы серьёзно, Алексей Николаевич? Посмотрите как они затаптывали Сталина при Никите, а сейчас рассуждают какой Никита был дурак и как обосрался с целиной... смысл охранять репутацию Сталина был не в том, что мы за его идеалы — а в том, чтобы прекратить череду обгаживания предшественников. Даже если предшественник дурак — это вопрос чести, единства линии партии, умственного, ментального единства нашей политики. А самое главное — это изменение пропаганды. Мы должны не только адаптироваться к информационной концепции общества — но и иметь в этом информационном обществе большой вес и большую поддержку. Индустриальное общество — когда всё инфополе мы зачистили стерильно и выжгли всех кто хоть чуточку выбивался из единодушного одобрения — уже уходит в прошлое — с развитием неконтролируемых сверху источников записи и копирования информации. Это и копировальные аппараты, и аудиомагнитофоны, и видеомагнитофоны, и персональные кино и видеокамеры... Мы уже не можем полностью изолировать человека от любой информации — и нам нужно в корне поменяться. Начать выстраивать шаг за шагом стройную и логически обоснованную политику — которая имеет ответы на все неудобные вопросы, не требует верить в себя как в абсолютный идеал — и имеет примерно восемьдесят процентов поддержки в народе. Это идеальное число — почти тотальная поддержка при наличии здравомыслящей оппозиции.
— Ну ладно, я лично согласен, верю, что у тебя всё просчитано, — сказал Гречко, — так ведь?
— Более чем.
— Я тоже за, — сказал Косыгин, — тем более что это напрямую кореллирует с финансовыми проблемами и необходимостью масштабных финансовых реформ.
— Ну что ж, — Брежнев вынужденно посмотрел на остальных, — если вы за — то я не буду вам мешать.
— Сразу предупреждаю — критика будет жёсткой, но и результаты для общего дела будут неоценимыми. И информационную стерильность пора сменять информационным иммунитетом — а его выработка будет означать большое бурление в обществе. Некоторые темы вам не понравятся — но придётся о них говорить. Несмотря на то, что неприятно и ответов лёгких нет — а кое-где придётся признавать неправоту.
— Это может закончиться плохо, — буркнул Брежнев.
— Это закончится нескоро и будет иметь очень хорошие результаты. По крайней мере — всякие голоса америки и оглоушенные либеральные мальчики с взором горящим — перестанут нас волновать абсолютно. Указ подпишем?
