Восстановляшка

— Сэр, у вас свободно? — спросила знойная женщина — мечта поэта, прикрывая голову широкополой соломенной шляпкой.

— Более того, прекрасная мэм, я уже собирался уходить, — я со вздохом поднялся, — кажется ещё немного и я сгорю на солнце.

— Понимаю вас, — она легла на соседний шезлонг.

Я потянувшись пошёл прочь от пляжных шезлонгов.

Картина — маслом — пляж, песок, солнце, волны моря шумят, множество условно-одетых людей загорают и отдыхают. Около пляжа был бар — сколоченный из досок, с соломенной крышей, сарай. Рядом с этим сарайчиком трындел генератор, от которого питались холодильники с напитками — хотя при таком разогреве пить что-то ледяное категорически нехорошо. Я взял в баре две бутылки кока-колы, две бутылки пива miller, и схватив их пальцами, пошёл прочь — к машине, которая стояла недалеко от пляжа.

Залез на водительское место, расслабившись — в машине было прохладно. Эх, людям повезло по-разному — я например совершенно не питал любви к старине и древним временам — а кто-то просто мечтал совершить увлекательное путешествие в прошлое и взахлёб рассказывать другим, как будет развиваться история — примерить на себя роль пророка-мессии и по совместительству информатора номер один.

Я говорю о Петре Воронове — его увлекательные рассказы я слушал в записи и в реальном времени — это было увлекательно, поскольку он знал об этой эпохе очень много — и я понимал, что другой человек аналогичный ему вспомнил бы пару-тройку событий к разным годам и десятилетиям — а этот подготовился просто на пять с плюсом.

Я поехал к загородной поляне — совершенно ничем непримечательная поляна — ни людей, ни поселений вокруг — здесь таких много. Место сплошь закрытое высокими деревьями и кустарниками, и поросшее ими же неслабо. Мой ретро-седан свернул, повинуясь тугому рулю, с дороги, по днищу забарабанила галька, а потом грунтовая дорога — и я оказался на нужной мне полянке.

Сбавив ход до десяти миль в час, я направил машину в сторону едва заметной полоски в пространстве — которая расширялась. И резко клюнув носом, машина поехала по аппарели — ещё мгновение и качнулась в обратную сторону — а я оказался в большом грузовом трюме лёгкого космического корабля "Вуаль Персея". Маленький по меркам космических кораблей — он не был таким уж компактным — сто с лишним метров в длинну, тридцать в ширину и двадцать в высоту от днища до крыши. Обтекаемый профиль, статный корабль... Грузовой отсек мог вместить штук шесть автомобилей в ряд и столько же в длинну. Захлопнув дверь, я пошёл к выходу — через небольшую дверку перешёл в основную кают-компанию, где были двери в каюты и на мостик спереди — туда и направился.

Мостик корабля был компактен и отлично подходил для двух человек — чем-то напоминая кабины самолётов этого времени — только компоновкой, может быть — главный пилот сидел слева, второй — справа. Но второй это для круглосуточных перелётов, а корабль был мой и я не собирался летать круглые сутки. Доверял автопилоту в случае чего. На шлёпанцах ещё был песок — маленькие роботы-уборщики поехали его убирать, как и пылесосить автомобиль, а я приземлил свою пятую точку в глубокое удобное кресло пилота, расслабившись — здесь было уютно. Словами не передать, как это было уютно — привычно. Вот только главное я всё же изменить не в состоянии — это тот факт, что меня как и ещё одного неудачника затянуло в космическую временную воронку во время взрыва на земле какого-то научного комплекса — я слышал, что он должен был стартовать, но не придал этому большого значения — кажется, головастики решили исследовать искривления времени. Поисследовали, мать их за ногу — через всё время прошибло тахионным потоком — и я оказался в раструбе потока и вместе с несчастным Вороновым Петром провалился в точку куда эти тахионы нас дотащили — двадцать первое января тысяча девятьсот шестьдесят пятого года.

Потянувшись вслепую включил питание двигателей, поднял корабль от земли лёгким движением штурвала и дал малый вперёд — невидимый для глаз наблюдателя корабль лишь слегка чиркнул днищем и убирающимися опорами по верхушкам деревьев и медленно поплыл по небесной глади.

Пётр Воронов — это непредвиденное обстоятельство и он меня раздражает — в том плане, что без его "попаданчества" всё было бы просто замечательно — я бы спокойно прожил здесь — долгую, счастливую и богатую по местным меркам жизнь — не вмешиваясь в известный мне ход истории — но вместе со мной провалился один дурачок, а он побежал сразу же рассказывать всем вокруг что он из будущего.

Этот придурок немало навредил мне — и сейчас я завёл в компьютер координаты места его обитания — он сначала обитал в небольшом домике, а потом его привезли на госдачу большие советские партийные функционеры. Конечно, я был патриотом, куда больше чем это туловище, но мысли бежать и помогать СССРу всем чем могу — у меня даже не возникало.

Тем более — чем я мог помочь?

Корабль разогнался до семисот километров в час и взял курс на госдачу, где зависал этот самый Пётр Воронов — последние разговоры его с товарищами — Шелепиным и Косыгиным были полны исторических откровений по поводу неудачи реформ товарища Косыгина и вообще — к нему относились как к говорящей голове.

Надо тогда уже приглядеть за ними — чего бы доброго не испортили историю своими резкими движениями и неадекватным поведением. Но перед этим неплохо бы сменить шлёпанцы и рубашку-гавайку на что-то более обычное для зимнего климата советского союза.

Вопрос с местными деньгами я решил самым решительным образом — добыл в космосе немного золота — там этого добра навалом, и продал его на чёрном рынке — получив несколько чемоданов с долларами. На них и жил без проблем — постепенно разменивая.

Не успел я вздремнуть в своей каюте — как корабль уже прилетел и завис над нужной точкой на высоте сотни метров. В полной невидимости. Позёвывая, я вышел из каюты, взглянув сверху — район отнюдь не фешенебельный — старомодные большие дома-госдачи, больше похожие на небольшие загородные виллы купцов девятнадцатого века — с высоким забором, охраной и соответствующим стилем. Госдача Шелепина имела большой просторный парк-сад. Но мне нужно было незаметным проникнуть внутрь здания.

* * *

*

Воронов сидел за своим ноутбуком — а я сел в кресло, закинув ногу за ногу, и снял невидимость — пухленький слегка узкоглазый молодой человек меня не сразу заметил и продолжал тыкать кнопки своего ноутбука.

— Ой, — он заметил меня, — простите, а вы кто? — напрягся малой.

— Товарищ по несчастью такого как ты. Хотя тебе повезло, — ответил я, покачивая ногой в кроссовке, — Ну здравствуй, Воронов.

— Вы меня знаете?

— Ещё как, ещё как. Знаешь, если бы ты не бросился изображать из себя мессию — то всем было бы правда намного лучше. Я серьёзно — ты сделал глупость и поспешил.

Воронов округлил свои раскосые глаза, посмотрев на меня внимательно.

— Я действовал по обстоятельствам.

— Верю, — вздохнул я, — хотя врёшь — обстоятельства не вынуждали тебя к немедленному действию.

— А можно мне обратно? — спросил он с надеждой.

— Нет.

— Почему?

— Не я тебя сюда прислал — не мне и возвращать. И это вообще невозможно — тахионный поток — штука очень нестабильная и малоизученная учёными даже в моём времени — не говоря уже про твоё. Ты удачливый засранец — если вообще выжил, попав в такую канитель — но всё равно, мне мало нравятся твои действия. Итак, Пётр, я застрял здесь ничуть не меньше твоего.

— А... ладно... — он заволновался, — то есть назад никак?

— Никак.

Воронов грустно вздохнул.

— Вот так всегда.

— И чего ему не нравится? Отличная экология, красивые девушки, красивые машины...

— Советский союз...

— Вот это да — это минус, — покивал я, — мало ли что в голову местным взбредёт. Это тоже минус, непредсказуемость — но с другой стороны — не всё так плохо — у тебя есть я. А я буду приглядывать за тобой — чтобы ты случайно не сломал историю к ебени матери.

— И что мне надо делать?

— Да ты и так уже выбрал линию поведения — что я могу тут поделать, — я достал из сумки, которая лежала около меня, бутылки и кинул одну Воронову: — угощайся.

Он поймал.

— Кока-кола... серьёзно?

— А что тебе не нравится? Только недавно купил в одном баре на побережье тихого океана в южном полушарии. В отличие от тебя — у меня чуть больше возможностей. Я подслушивал ваши недавние разговоры — могу сказать, что ты просто уникум — откуда ты столько всего знаешь?

— Ну... — он смутился, — у меня мама учитель.

— И всего то? Нет, родной, так много знать — это надо обладать редким талантом и редкими способностями к запоминанию — большинство людей твоего времени твоей эпохи — даже не знают основных деятелей компартии этого времени — максимум могут вспомнить брежнева и косыгина с микояном — но не больше.

Воронов пожал плечами:

— Значит уникум. И что делать?

— Ты у меня спрашиваешь? Ах, да, кажется, я не представился — меня зовут Лео.

— Пётр, — представился он в ответ на автомате.

— Ну и как тебя тут разместили, не обижают?

— Да нет в общем-то, — ответил он, оглядев окружение — комната была довольно просторной, но не сказать чтобы уютной.

— Это место похоже на больницу. Безликое совершенно. Вчера ты отдал Семичастному кусок парктроника своего автомобиля...

— Да, а что с ним?

— Да ничего, просто там учёные уже подняли шумиху по этому поводу — оказывается чутка слишком современная схема. Скоро он прилетит ругаться.

— Ну ёлки зелёные, — закатил глаза Воронов, — такая мелочь — всего то немного ошибся.

— Коммунистов обычно такие мелочи не волнуют. О, вон он едет. Кстати, Пётр, я слышал от тебя немало жалоб на отсутствие бытовых условий — не хватает много чего, верно?

— Ну... — он замялся и застеснялся, — в общем-то всем необходимым меня обеспечивают.

— Кое-что я могу тебе сделать на коленке, кое-что — купить и привезти, из того, что тебе необходимо для счастливой жизни. Кстати, ты ведь инженер-компьютерщик?

— Верно, — улыбнулся он.

— Ну да, в твоём времени много было возни с этим всем — это спустя пару десятилетий такая профессия практически исчезла... Аккурат после пандемии и войны.

— Какой войны?

— Третьей мировой.

— Нихя себе, ты меня не разыгрываешь? — он округлил глаза.

— Да зачем мне. Не бойся — ничего фантастического не случилось — просто развалилась американская гегемония. Ну и Россия, да и Китай подсуетились и вовремя подняли волну, чтобы оседлать новый мировой порядок. Удалось конечно далеко не всё, что хотели — но по крайней мере от того униженного прозападного существования, которое Россия влачила в твоём времени не осталось и следа. К две тысячи тридцатому доллар окончательно утратил роль мировой валюты, евро с ним на пару.

— Ничего себе, — удивлённо посмотрел на меня Воронов, — серьёзно?

— Серьёзней некуда. У меня есть гора видео с тех времён — картина маслом, так сказать. Впрочем... — я задумался, — много знать вредно. Я тут сейчас вещички прикажу доставить — ты не против?

— А я то что — не моя квартира.

Я приказал кораблю. Неживую материю можно было перемещать гораздо проще, чем живую — просто перенеся её на нужное место с помощью телепортации — с людьми такой трюк не проходил.

Посреди гостиной, в которой занимался своими делами Воронов, появилось множество ящиков, коробок, сумок, как будто небольшой переезд. Я поднялся.

— Ну что, распаковка?

— Что?

— Ах, да, ты не из того времени. Я всё время путаю твой две тысячи десятый с более поздними временами — когда основные форматы уже появились. С другой стороны так даже лучше, — я достал из кармана небольшой канцелярский ножик, выдвинул лезвие, — кое-что из этого я купил пока путешествовал по миру, кое-что сделал на корабле.

— Каком корабле?

— Космическом. Небольшом, правда, но изготовитель у меня имеется, — я подцепил полиэтилен на коробке и распечатал первую, — считай что у меня вредная плюшкинская привычка прикупать всякое барахло впрок во время путешествий.

Воронов взял небольшую коробочку, на которой был изображён смартфон.

— Это то, что я думаю?

— Это? Смартфон образца две тысячи двадцатого года.

— Ничего себе. Круто.

— Не то слово. Распаковывай, пользуйся — правда главное — мобильную связь и интернет, ты не получишь.

— То есть ты можешь такое сделать... это открывает существенные перспективы.

— Но-но, фабрикой работать я не собираюсь, — я положил на диван сумку, — здесь одёжка — по пути прихватил на твой размер — в разных странах. Чтобы ты не выглядел совсем уж зачуханным в своих джинсах.

— Нормальные джинсы.

— Тут есть ещё несколько штук — тебе понадобятся.

Он раскрыл пакет, повозился в нём и взяв, пошёл переодеваться. Переоделся — уже совсем другой человек — в смысле тот же, джинсы и кроссовки новые, более солидные, и сверху свитер-безрукавка аля-студент англии. Воронов прошёл к залежам коробок.

— Ничего себе, а это что? — он достал коробку, — тут нарисован проектор. Цифровой, между прочим.

— А, да, это проектор. Я подумал, что может быть мне тоже стоит приобщиться к синематографу прошлого — вот и сделал его вместо большого телевизора — дешевле и проще, и местным не будет никакого шока. Транслировать он умеет видео через смартфон или через обычную флешку.

Воронов открыл самую большую коробчину...

— А это...

— Принтер. Обычный лазерный принтер — с встроенным сканером, цветной. Тут ещё ящик бумаги я припас для него и пару сменных картриджей.

Воронов им обрадовался больше всего. Но не так сильно, как... бритве. Точнее — триммеру и бритве, порознь — ему это понравилось. Побежал бриться. В этот момент в гостиную вошёл не кто иной, как Семичастный, Владимир Ефимович — добрым и милым он не выглядел — был зол и готовился разнести в пух и прах Воронова. Оглядел меня и коробки, из которых я постепенно доставал то, что сделал для Петьки.

— Добрый день, а вы...

— Лео. А вы, Владимир Ефимович, толи опоздали, толи пришли рано — но Воронов убежал бриться — я ему пару хороших бритвенных принадлежностей привёз и он побежал ими пользоваться.

— Кто вы? — он напрягся.

— Ну не нервничайте так. Товарищ по несчастью вашего мальчика — то есть Воронова.

— Товарищ по несчастью? — он задумался, — вы тоже... того?

— Можно и так сказать. Да что вы в пальто стоите — раздевайтесь, здесь жарко, проходите. Я так понимаю, вы всё-таки показали людям схему из парктроника и это оказалось немного мимо?

— Откуда вам известно?

— Я за вами немного наблюдаю, — улыбнулся я, — совсем чуть-чуть. Зря вы прибыли сюда в таком настроении — для абсолютного большинства людей эпохи Петра Воронова — обычно если они из вашего времени вспомнят только арабо-израильские конфликты, вьетнам, революцию в китае, а ещё Косыгина и Брежнева — на этом знания среднестатистического обывателя о шестидесятых исчерпаны. Вы молиться должны что у вас есть человек, который может вспомнить так много — почти как профессиональный историк. Просто так взять артефакт из будущего и наобум — без проверки специалистов, повезти его показывать спецам — было несколько самонадеянно и с вашей, и с его стороны.

Он снял пальто, бросив его на спинку дивана, размотал шарф, кинул туда же.

— Да я понимаю, но порядок быть должен.

— Не давите на Петра — он и так ради вас из кожи вон лезет. Стали бы вы например так же сотрудничать... ну скажем с чиновниками эпохи Николая Второго?

Семичастный задумался.

— Вот то-то и оно. Возможностей у меня больше, контролировать меня у вас вряд ли получится, но это и не потребуется — в отличие от Воронова — меня роль мессии не прельщает. Помогать кому-то в чём-то... лично меня и так устраивает ход истории — который до две тысячи десятого — ещё и в исполнении такого либерал-пессимиста как Воронов, вам скорее всего показалась совсем не радужной.

— Это есть, но мы не настолько доверчивы, чтобы верить каждому слову и принимать настроения Воронова на свой счёт. Кто вы и откуда? В смысле — из какого времени к нам?

— Из далёкого — позвольте не сказать вам год. Далёкого-далёкого. Я вот тут слушал нытьё Воронова по поводу того, что ему многое из его привычного времени не хватает — и прибарахлился немного, чтобы скрасить одинокому попаданцу холодные зимние вечера. Некоторую технику тут нужно ещё распаковать и показать ему самому, так как в его времени она мягко говоря — непривычна.

Семичастный скосил взгляд на горку ящиков, махнул рукой:

— Хрен с ними. Но там есть что-то что будет нам полезно?

— Я думаю много всего. Этот с позволенья сказать ноутбук Воронова и правда самый мощный компьютер в вашем времени — и тысячекрат мощнее лучших громадных машины семидесятых — но всё же не создан для научных задач. Что уж говорить, что без многочисленной периферии он мало что из себя представляет. Я так понимаю, у учёных случился катарсис когда вы им схемы из парктроника показали?

— Он самый, родимчик схватил несчастных. А потом бегали и доказывали что с такими схемами мы могли бы сделать ЭВМ самолёта весом в пять килограмм.

— Схватили бы их за ухо, и спросили — персонально они такое могут сделать? А если нет — то работать им ещё как ломовым лошадям в шахтах, прежде чем они что-то похожее сделают. То, что технология есть — не значит что она у них есть и они могут что-то там сделать. Осадить надо было.

— Это я и сделал, подписали подписки и получили по затрещине за гиперэнтузиазм.

— Ну к их отрасли — электронике, сейчас такое отношение недоверчивое — так что их энтузиазм вполне оправданный. Им приходится постоянно доказывать, что за электроникой будущее — каждый день доказывать это тем, кто не верит.

— Понимаю. И всё же — нездоровый энтузиазм нужно было прекращать — и я его прекратил.

— Полагаю, Воронов не специалист ни в интегральных схемах, ни в истории электроники — в этом плане он знает даже десятикрат больше нужного, но всё же недостаточно, чтобы зваться специалистом. Вы тем более — так что виноватых нет. Нужно будет учесть этот факт и найти специалиста, который действительно хорошо разбирается в ЭВМ, на уровне профи, объяснить и показать ему всё — и впредь использовать как цензора-эксперта в плане технической информации и её распространения. Так думаю я.

— А если предаст?

— Если это по настоящему увлечённый специалист — то не предаст и не продаст — потому что будет понимать — кто владеет технологиями — тот владеет будущим.

— Есть такие на примете?

— Я не Воронов — я мало что смыслю в вашем времени и историю в школе учил прилежно, но без фанатизма, — я достал проектор, небольшую стремянку, и полез наверх, достал из пакета одинарный удлиннитель, суперскотч и прикрепил на него кронштейн к потолку. Даже белёный потолок ничего не мог сделать суперскотчу — закрепился наглухо, отодрать — если только с куском потолка. Прикрепив кронштейн, протянул провод, залепляя его скотчем, и воткнул в большой блок питания.

— Это ты что делаешь?

— Это проектор — вон на ту стенку должен проецировать изображение. Знаете, монитор — это как-то слишком современно — а вот проектор в самый раз. То, как он работает — уже дело десятое — принцип более привычен людям вашего времени и лишних вопросов не вызывает.

Семичастный посмотрел на меня вопросительно.

— Ты проверял?

— Конечно. Вообще, как я понял — лучший способ сохранить секретность — это делать что угодно, только не секретничать. Чем более тайным и важным выглядит секрет — тем больше его стремятся заполучить и тем больше он вызывает вопросы, — я достал из коробки ноутбук, воткнул его тоже в блок питания, сам блок питания — в розетку — пусть сквозной заряд будет, и включил компьютер. Это была копия хорошего мощного ультрабука — сверхтонкого ноутбука, от компании асус.

— Вы всерьёз вознамерились оседлать прогресс в электронике, или пока только так, присматриваетесь?

— Хотелось бы, — ответил Семичастный, — но это потребует больших вливаний средств.

— Средства будут — если выйти на рынок сумеете — а американцы известны в исторических книгах как очень нечистоплотные бизнесмены, которые не гнушаются откровенно давить конкурентов. Это будет нелегко — но другого пути то у вас нет — чем бы вы ни занимались — в конце концов вы упрётесь в развитие технологий и электроники. Потребительского сегмента. Несчастный советский союз...

— Почему несчастный?

— В нашем времени сложилось чёткое мнение о причинах его краха. Он заключался в изначально нежизнеспособной экономической модели — и вы оказались на вилке — либо неработающая экономика, либо нужны масштабные политические и экономические преобразования, реформы, как у китайцев, или даже ещё больше. А так как связка политики и экономики по мнению многих марксистов была неразрывной, то союз был обречён. Все последующие события и явления историки относят лишь к последствиям неэффективной экономической модели, кризиса, отсутствия мотивации населения на работу, всеобщей депрессии от осознания приближающегося и неизбежного конца, и в конце концов — крайне запоздалых и лихорадочных, некомпетентных чрезвычайных мер, названных "перестройка". Отсутствие волевых лидеров ввиду своеобразной политики тоже одна из причин отсутствия инициативы. Проще жить как живётся — пока можно, а когда всё рухнет — успеть вскочить на новый политический поезд и из секретарей горкомов в мэры переквалифицироваться... — я улыбнулся, — трудно вам будет.

— Справимся, — буркнул Владимир Ефимович.

— Я тут кое-что и для вас припас, — я в это время накатывал обновления на виндовс-10, установленную на ультрабуке, через флешку, — если вам понадобится, конечно.

— Что именно? — спросил Семичастный.

— Несколько вещей, которые призваны облегчить вашу жизнь, и продлить её по возможности, — я отставил компьютер в сторонку — в большом ящичке была батарея маленьких коробочек. Я достал их, вытряхнул оттуда смартфон, достал его, включил, достал вторую коробочку — из неё вытряхнул часы-браслет, включил, сопряг, настроил приложение.

— Вы уже имели возможность общаться со смартфоном Воронова — очень своеобразная форма компьютера, однако же, ставшая классической на долгое, очень долгое время. Возьмите — это смартфон.

Семичастный пальцем его повернул на столе, поднял, потыкал пальцами.

— Хм. Этот выглядит куда презентабельнее того что был у Петра.

— Разница в поколениях пятнадцать лет. Но дело не в этом — без интернета и функций телефона он практически превращается в карманный компьютер — кпк. Но это уже неплохо — я нашёл в датабазах приложения на этот смартфон — благо информационный плюшкинизм мною всегда владел, и вот это. Возьмите, наденьте на запястье.

Я открыл коробочку с часами.

— Часы?

— Они самые. Я немного доработал их технологии, подогнав по времени, так что они очень необычные. Это больше фитнес-браслет чем часы — он умеет считывать пульс, сатурацию крови, температуру тела, давление, дыхание, и составляет очень точную кардиограмму. Приложение на телефоне — который должен быть рядом, на основе этих данных может многое вычислить — составить статистику активности, автоматически определять тренировки, сигнализировать при возникновении нехороших отклонений. Так же в его функционале можете найти различные прибабмасы — разные функции — например чтение сообщений с телефона, управление воспроизведением музыки, будильник, таймер, секундомер, компас.

— А погоду он случаем не предсказывает?

— Конечно предсказывает. Прогноз погоды передаётся с телефона и отображается — надо свайпнуть экран вправо.

— Хм... — Семичастный надел на руку часы — небольшой чёрный прямоугольник, — выглядит как-то странно.

— Привыкните. Очень полезная штука — я тоже такой ношу с тех пор, как изготовил. Из систем безопасности — для разблокировки нужно прикоснуться к экрану — он считывает отпечаток пальца, так что чужим пальцем его не разблокировать — кто первый разблокирует — тот и будет записан как хозяин.

Владимир Ефимович посмотрел на меня, потом вернулся к экрану небольших смарт-часов.

— А доработки?

— Это дополнительные датчики — для точности, и очень, очень ёмкий аккумулятор. Зарядное устройство можете найти в коробке, там же инструкция на русском по меню и функционалу.

— Понятно. И ничего тебя не волнует, что это секретная технология?

— Секретные технологии прячут — а это просто очень специфические часы. Мало кого заинтересует подобная штука. Кстати, если срочно понадобится с вами связаться — то я смогу отослать вам сообщение прямо на них — это их самая удобная функция.

— Я сюда не за часиками приехал.

— Ах, да, спешите?

— Не очень, меня интересует, какое вы имеете к этому всему отношение и как вы намерены действовать дальше?

— По возможности пассивно. Я, видите ли, с удовольствием прожил бы большую, долгую и вполне обеспеченную жизнь, и никто из вас не узнал бы о моём существовании — но Петька решил ударить дубиной информации по историческим фактам — и чтобы не дать вам доломать историю — которая на мой взгляд вполне неплохо складывается, окончательно — я и прибыл сюда. Заодно посмотрю за всем что вы делаете, пригляжу, так сказать, чтобы не наломали дров. Ведь если кто-то узнает откуда Петя взялся — то поднимется такая вонь до небес...

— Пока что в этом нет необходимости.

— И хорошо, что нет. Надеюсь и не будет. Знаете, у нас встал вопрос — чтобы избежать конфузов в будущем, а так же профессионально проанализировать ход прогресса — нужен компетентный специалист в области микроэлектроники. Я бы рекомендовал от себя — не раскрывать всю информацию от Воронова — то есть всем. Максимально её диверсифицировать — а ещё лучше — залегендировать каким-либо образом, и так, чтобы это было сделано максимально буднично и обыденно — без толпы КГБшников с автоматами.

— И каким образом?

— Ну, если вы меня об этом спрашиваете — как бы сделал я?

— Да, как бы сделал ты. Персонально ты, а не твоё мнение.

— Итак, — я сложил руки на груди, подумал, посмотрел на часы, ещё немного подумал, — дано — обилие информации, техники из другого времени, и собственно её источник — Пётр Воронов. Совершенно несоветский человек, который и не станет советским, как ни пытайся его переформатировать. Самое простое — это залегендировать его как руководителя небольшой технической фирмы где-нибудь в далёкой стране, миллионера, который тихо руководил своим бизнесом, а потом решил вернуться на историческую родину в Россию. Вопросов кто он такой — я думаю не возникнет — придумать ему родственников-эмигрантов тоже несложно, подделать иностранные документы — тоже не составит большого труда.

— А технологии?

— А вот их не залегендировать никак. Они сами по себе невероятны — они не могут быть ни у кого. Кстати, касаемо вопроса о миллионере — я могу чемодан долларов ему дать в нагрузку — чтобы обменял их с чистой совестью на рубли и вам бы не пришлось тратиться на его содержание. Уж пару миллионов долларов, я думаю, наскребу.

— А дальше что?

— А дальше — лично я бы нашёл подходящее место для такого как он. Подходящее в среде техническо-электронной интилигенции — в среде программистов, компьютерщиков, разработчиков, интеграторов... он достаточно компетентен, чтобы сойти там за своего. Сейчас вы ходите по опасному краю — если прознают что у вас тут сидит некий таинственный человек, после знакомства с которым у вас и вашего друга и товарища Шелепина, изменилось поведение — поползут слухи. Слишком многие знают слишком многое в сумме своей конечно же.

— Хм... — задумался Семичастный, — тут ты прав — закрыть его наглухо невозможно. Но предложение довольно смелое. Думаешь, он смог бы прижиться в чужеродной среде?

— В данном случае ему нужно отыгрывать самого себя — человека который только вот-вот приехал в СССР и не знаком с советской жизнью — "не нашего" грубо говоря. Буржуя. Так что то, что мешает — будет работать на его легенду, ему даже не нужно делать вид что он хоть что-то понимает в советской жизни — а когда количество слухов, домыслов, фантазий и сплетен о его происхождении и поведении превысит разумное значение — то что бы он не выкинул — это не будет ничего разоблачать и никем замечено на общем фоне. Имидж чудака не от мира сего и буржуя ему вполне подойдёт. Те, кто в советском союзе из себя строят баринов — меркнут и тускнеют на фоне человека, отжиравшегося много лет на заграничных курортах по всему свету.

— Вот с этим я целиком согласен. Звучит как план — причём неплохой. Получается и ему выгода — устроется как сыр в масле, и нам не придётся больше о нём беспокоиться. И наш интерес к нему будет вполне оправдан.

— И это тоже. Но это так — моё решение данной проблемы — я уже заранее об этом подумал, я не такой умный чтобы экспромтом подобное выдать. Чаяния воронова понятны — он грезит о советском интернете и соцсетях — в принципе в его время, в его десятилетие — как раз была эпоха повальной цифровизации.

— Считаешь, что он слишком энтузиаст?

— Что вы, наоборот. Он слишком недооценивает прогресс в этой области — представь он то, что было через десять, двадцать, тридцать лет после его исчезновения — у него челюсть бы отвалилась. Уже через десять лет спустя после его исчезновения в его времени — почти все государственные услуги переехали в интернет-формат. Через двадцать лет — умерло в страшных муках телевидение, оставив интернет-стримминговые платформы, платные и бесплатные, вещание в цифровом потоке, не в виде статичных телепередач. Воронов даже приуменьшает — у нас в России люди стараются минимизировать телодвижения и затраты времени — а интернет такую возможность даёт. Формат офлайн-бизнеса — серьёзно потеснится от ведения дел через интернет.

Товарищ Семичастный кивнул:

— Примерно такие картины он и рисует. А знаешь, ты по своему прав — вечно сидеть тут на даче он не сможет — его нужно наконец залегендировать.

— В этом я вам помогу. Я создам информацию о нём, официальные записи, официальные документы, где-нибудь в... австралии. Да, в австралии — и после этого он официально реэмигрирует в СССР. Уже как австралийский гражданин, получит паспорт на имя Петра Воронова по прибытию в СССР, обменяет чемодан денег на советские рубли, и так далее.

— Отношение к нему будет не очень.

— А разве ему пророчат карьеру по партийной линии? Вот и нафиг. Я бы даже сказал по другому — из него может получиться хороший лидер мнений — но это терминология пропаганды, более совершенной, чем ваша. Он обладает неким оппозиционным прозападным флёром, а это сейчас популярно в среде молодёжи и интеллигенции — в противовес всему нарочито-советскому. Такой человек может завоевать доверие у большого числа людей — даже если он сам не будет делать великих открытий и быть экспертом — ему это и не нужно. Топ-менеджер не должен знать тонкости работы инженеров и проектировщиков — он должен предсказывать тенденции развития будущего и делать правильные выводы и решения.

— Думаешь?

— Уверен. Советский директор — это скорее исполнительный директор — такого административного класса как топ-менеджмент нет, его заменяет государство, и боюсь что эффективность госуправления ниже плинтуса. Поэтому у Воронова есть шанс.

— Это надо будет посмотреть. У него плохой для советской науки имидж — совсем не советский человек.

— Это плохой имидж для карьерного роста. А вот для того, чтобы завоевать большое влияние и популярность в научной среде — это как раз то, что нужно. Большинство этой среды — мягко говоря — не любит государство и партию — это люди науки, а партия далеко состоит не из технократов. То, что очевидно юнцу — для старика в пиджаке в большом кабинете — это малопонятные игрушки — насколько это катастрофично — вы уже могли убедиться. Да и пропаганда партии очень примитивная и уже морально устарела, политтехнологиям не хватает гибкости и профессионализма. Старикам, которые выросли в эпоху горлопанно-трибунной пропаганды, на лозунгах и кричалках — трудно понять тонкости психологии и пропагандистских манипуляций, поэтому молодое поколение фактически брошено без всякой идеологической обработки. А то, что проводится — часто вызывает отторжение и пренебрежение. Это не их проблема — процент реально отмороженных среди них такой же как и в любой другой ситуации.

— То есть он может стать скорее пропагандистской фигурой, чем реальным управляющим, я правильно тебя понял?

— В целом да. Правда, в советском союзе построена целая машина по борьбе с инакомыслящими — думаю, это будет как минимум весело...

— Что весёлого?

— Человек из-за границы — с миллиом-двумя рублей на сберкнижке, официально купленных за доллары, не фальшивые, может себе позволить подтереться мнением большинства и всеми антидиссидентскими органами и жить так, что будет вызывать лютую ненависть у всех. И сделать с ним ничего нельзя — закон есть закон. Это будет как минимум хорошим поводом и весело будет понаблюдать за процессом. Я позволю себе такое шоу.

— Ну ты загнул с миллионом...

— Почему бы и нет? — пожал я плечами.

— Он будет целью номер один для любого грабителя.

— А что, деньги со счёта можно взять и снять без согласия владельца?

— Преступники могут попробовать принудить его — такое случается — мошенничество.

— Воронов будет крепким орешком, уверяю. И потом — за его безопасностью присмотрят и ваши люди, и я, и он сам. Наконец, есть вот, — я достал коробку с самого низа, открыл.

— Пистолет? — Семичастный поднял брови, потом посмотрел на меня, — зачем?

— Для самозащиты. Лишним не будет — Воронов для вас это сверхценный актив. Практически человек-справочник. Пусть и ограниченный — другие за стократ меньшее отдали бы стократ больше, если бы могли. Пусть пока побудет у него глок. Прекрасный пистолет, между прочим.

— Правда?

Семичастный взял оный пистоль, повертел в руках, посмотрел со всех сторон.

— Не узнаю модель.

— Австрийская, модель восьмидесятых годов. Очень популярная в своё время в полициях и силовых ведомствах.

— Надо будет взять на изучение.

— Я вам пришлю образец, если хотите. А толку то? Всё равно для силовиков пистолеты не главное — а ПМ ещё до конца века будет популярен. Правда тут восемнадцать патронов, немножко больше чем в ПМе...

— Изучим, — он сунул пистолет к себе.

— Сделаю другой.

— Да как хочешь. Ты вообще с чего думаешь, что он нужен?

— Мало ли — криминал никто не отменял. Какой-нибудь пьяный бугай с оглоблей может загубить актив, стоимость которого превышает стоимость космической программы — это нелепо, но это есть.

— А где там сам Воронов? — Семичастный огляделся.

— Моется кажется.

И правда, Воронов уже помылся и вышел из душа свеженький и в новой одежде.

— Я что-то пропустил? — спросил он, выходя к нам в гостиную, — доброе утро, Владимир Ефимович.

— Доброе, — буркнул чекист.

— О, этот ноутбук выглядит очень стильно, — он посмотрел на ноут, стоявший передо мной.

— Он твой. Кстати, в отличие от более статичных машин — у него нет отдельных вычислительных ядер и на нём не пойдут особенно тяжёлые программы, для которых нужны ядрышки — но в целом он помощнее твоего.

— Спасибо. Посмотрю, что к чему. Разбирать всё равно смысла не вижу — погрокаем этот вопрос.

— Мы тут как раз о тебе говорили — и кажется, Владимир Ефимович в целом не против того прожекта, который мы придумали — тебя нужно залегендировать.

— Ну... это очевидно, — кивнул Воронов, — но как?

— Как реэмигранта, вернувшегося в СССР. Для объяснения всех твоих странностей. В нагрузку к этому выдадим чемодан денег, легальных, которых у советских людей нет — сможешь побыть немного мажором — только не зазнавайся. Сам понимаешь — даже с чемоданом денег в СССР жить припеваючи сложно.

— Это верно. По меркам сытых и состоятельных тут и секретари цк живут довольно скромно и скудно. Ладно, этот вопрос разрешится — а как дальше?

— Дальше поступишь на работу в отдельное маленькое НИИ, которое будет заниматься... скажем так — некоторыми вещами, но не рвать рынок и не расти. Попутно будешь зарабатывать себе имидж мажора и постараешься втереться в среду технической интеллигенции. С обустройством тебе поможем, как реэмигрант ты сможешь взять с собой в СССР почти что угодно, что можно купить на западе.

— Это хорошо. Машину хочу — взамен распиленной. Жалко знаете ли хорошую иномарку пилить.

— Машину... — я задумался, — легко. Сделаем. Ну и в целом... Владимир Ефимович, у вас нарекания по поводу плана есть?

— Пока нет — его нужно обсудить с товарищами Косыгиным и Шелепиным.

— Тогда я возьму Петра и мы с ним поедем за покупками. Если вы не против — не беспокойтесь, верну в целости и сохранности. Он должен иметь собственные вещи, а не некие подаренные наборы средств.

Семичастный заволновался:

— За границу что ли?

— Конечно. Не в советских же магазинах затариваться нашему иностранцу. И не надо так неодобрительно на это смотреть.

— Я разве смотрю неодобрительно?

— Именно так, — подтвердил я.

— Вам показалось.

— Воронов, мы полетим — у меня уже есть некоторые любимые районы для закупок. Сейчас середина лета в Сиднее, и зима в Париже — париж в шестидесятых это, — я прицыкнул языком, — белиссимо. Не та помойка с крысами, что в две тысячи тридцатом году. И Екатерину возьми с собой.

— А мы долго будем?

— День лететь туда, день обратно, там пару дней — управимся. Владимир Ефимович, вы пока обсудите предложения. Ну и оприходуйте технику, которая тут есть — понадобится в будущем.

* * *

*

Екатерина — вполне красивая молодая девушка, к которой Пётр питал тёплые чувства. Любой попавший в прошлое — обязан тут же завести роман — это практически мечта всех попаданцев — найти наконец-то себе девушку.

Космический корабль впечатлил Воронова куда сильнее чем гора подарков — по правде говоря, эта "гора" — необходимый ему минимум, чтобы жить без острых проблем, вроде отсутствия в советском союзе хороших бритв.

А вот улицы Парижа впечатлили уже не Воронова, а Екатерину Васильевну и её брата Анатолия, которого отправили с нами вместе — мы на машине добрались до мест торговли — и взяв наличку, пошли покупать. Я выдал им всем по пачке денег с наказом чтобы ничего не осталось.

Говорили же в исторических материалах — человек советский попав в западный мир прежде всего попадает под сверхсильное влияние маркетинга — он впадает в неконтролируемую страсть потребления, которая его одолевает — так как на фоне советской бедности это выглядит как будто ему дали всё и сразу. А вот мысли что деньги в капстране это не условные фантики — у него нет. Поэтому вот так вот.

Екатерина Васильевна, да и Анатолий тоже, впали именно в это состояние — получив деньги и всё, на что был способен маркетинг — они бросились во все тяжкие — и уже Воронову приходилось их держать, причём иногда даже в прямом смысле слова держать за шкирку обоих и не давать им покупать совершенно ненужные им вещи и не впадать в потребительский экстаз.

За шесть часов мы обошли с три десятка различных магазинов, бутиков и прочих торговых площадок — зима всё-таки, на улице не больно погуляешь — местное население тоже куталось в тёплые пальто. За незнанием языка мои спутники с местным населением не общались — в отличие от меня, я успел немало поболтать с продавщицами, пока Воронов за уши оттягивал Екатерину от очередной порции покупок.

Выданные им деньги пришлось трижды обновлять — а покупки сваливали в машину.

Второй день прошёл плюс-минус более осмысленно — заночевали мы на каютах в корабле. Поутру я снова сел за баранку.

— Вчера мы купили почти всё, что только можно, — сказал Анатолий, — что ещё?

— Что, перегорели?

— Не то чтобы, просто неудобно.

— Неудобно им... — буркнул я, — вчера было первое па марлезонского балета — покупательская лихорадка. Сегодня очнулись, выспались. И ещё тебя, Толь, Семичастный послал присматривать за Вороновым — как бы не соблазнился прелестями заграницы...

Анатолий только глубоко вздохнул:

— Виноват. Похоже на тебя, Пётр, это никак не действует.

— Примитивный маркетинг и ничего интересного, — пожал плечами Воронов, — но ради интереса конечно было интересно посмотреть. А что сегодня будет? — спросил он у меня.

Мы подъезжали к городу с юга — я аккуратно и неспешно вёл машину. Старый мерседес этих времён не то чтобы был прекрасен в управлении и комфортен — по сравнению даже с машиной времени Воронова — он уже казался жуткой штукой, но... ехать можно было. Меня особо напрягало как он накреняется во время поворота — похоже стабилизаторов на нём не было.

Мы въехали по шоссе в город, я пристроился за небольшим грузовичком и отвлёкся:

— Сегодня будет более культурная программа. В музеи мы конечно не пойдём — сегодня я порекомедовал бы обратить внимание на вещи из более высокого ценового сегмента. Тебе, Воронов, нужно сделать хороший деловой костюм, ты не советский франт — ты местный миллионер, запоминай легенду. И соответствуй. Это сначала — потом мы всё-таки заедем сделать несколько фотографий около знаменательных мест — я сегодня прихватил с собой фотоаппарат.

— И где он?

— В бардачке.

Воронов достал — это был стилизованный под старину фотоаппарат "Лейка".

— Выглядит серьёзно. Сколько мегапикселей?

— Шестьдесят. И куча встроенных оптических и электронных технологий. Внешне стилизован под фотоаппараты плёночной эпохи. Для советского человека фотки из разных стран — тот ещё шик — поэтому мы будем его нарабатывать — как совместно, так и по одиночке. Сегодня день туризма. Начнём мы с эйфелевой башни, пожалуй.

* * *

*

Зачем нужны фотографии? Да ещё и в таком количестве? Ну конечно же — для легенды. Для официальности — это больше двухсот настоящих фотографий — а мы сделали их в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Дели, в Каире и Лиссабоне, наконец, в Сиднее — где по легенде и жил Воронов. В разных костюмах, с Екатериной и без, и Катю и Анатолия не в их привычных антуражах.

Мы немного полетали по миру, нагло нарушая госграницы разных стран и тратя деньги везде — в каждой из них, причём немаленькие деньги — в Париже Екатерину ждало прозрение относительно моды и вообще внешнего вида — потому что там она зависла на три дня — и целиком погрузилась в мир одежды и моды.

На дачу как и обещал — вернулись через неделю, до того не поддерживая связь с домом. Воронов на этот раз вёл сам и машину он купил сам — это была машина не из этого времени — дело в том, что купленный им автомобиль ему понравился, но он захотел другой — и я повозился с изготовителем. За пару часов он изготовил новенькую машину — это был роскошный бентли-континенталь-GT. Слегка переработан и убраны упоминания Бентли — но в целом — это был он. В корпусе бентли T-серии — современной машины. Роскошная вещь из двадцать первого века — в салоне было приятно находиться — сидения из кожи и велюра, тихое урчание пятисотсильного двигателя. Автомобиль был моё почтение.

— Ух...

— Что?

— Хорошо то как, — Воронов просто размазался желеобразной массой по креслу, — как хорошо...

— Такой фанат автомобилей?

— Да не в этом дело — после тойоты это просто спорткар. Приятно как управляется — а какой отзывчивый, прямо в кайф прокатиться.

— Дашь порулить? — спросил Анатолий.

— Без проблем.

Они поменялись местами, Пётр пересел назад, а Анатолий за руль. Он несколько не сразу врубился что куда — обилие кнопок, клавиш и прочего — просто глаза разбегаются. Он таки поехал, но более аккуратно и спокойно, чем Воронов. Машина тихо и мощно набрала шестьдесят километров. Анатолий с любопытством ребёнка разглядывал всё на передней панели — нажимал кнопки, оглядывал селектор коробки.

— Неплохо, и правда очень приятное управление, — сказал он, поворачивая с главной дороги в дачный посёлок. Дорога тут была очень качественная — всё-таки правительственная трасса. Машина легко вписалась в поворот, — не качает совсем.

— Многочисленные нововведения в подвеске. Мощность у машины конечно немаленькая, но главное не она, а ходовая часть.

— Заметно. И сидеть удобно — кресло замечательное. Хм... У нас, я имею в виду в нашем времени, — это он говорил, просвещая меня и обращаясь ко мне, сидящему рядом, — профессия шофёра не такая уж и простая — и это считается нелёгкой работой. Её можно пересмотреть, ввиду таких машин как эта.

— В смысле — пересмотреть?

— В смысле что управлять такой машиной одно удовольствие. Руль лёгкий, тормоза лёгкие, передачи переключать не надо — просто расслабиться можно в дороге. Даже приятно на такой машине ездить. Никаких профессиональных тонкостей знать не надо — машина не имеет недостатков, которые требуют больших знаний. Например на волге надо приноровиться в повороты входить, машина неспешная, разгоняется медленно, и если передавить — она накренится очень сильно, а скорость сбросишь — потом ещё секунд двадцать снова акселератор насиловать, чтобы разогналась.

— Ужасно. Но да, характерные особенности.

— А на этой можно я так понимаю разогнаться и до двухсот?

— Лучше не надо, но можно конечно. Пятьсот коней под капотом.

— Я конечно на равчике ездил, — сказал Анатолий Петру, — но это совсем другое.

— Не то слово — другое.

— А сделать ещё одну можешь?

— Тебе?

— Нет, что ты. Для изучения — мне не по чину на таких машинах ездить.

— Почему же не по чину. Но я понял твою проблему — я поставлю на создание автомобиль более подходящий. Тебе, Анатолий, приходится регулярно сюда ездить и ещё за петром надо успевать и следить — и тебе и Кате нужны собственные машины. Я как раз имею приятный проект — вам понравится. Как доедем — покажу чертежи...

— Только бы это не было что-то странное — на даче есть гараж, там можно разместиться.

* * *

Гараж нам очень понадобился — потому что нужные автомобили были изготовлены за два ближайших часа. Скорость работы изготовителя не позволяла его использовать как промышленную установку — но вот обеспечить всем необходимым в пути он мог.

Воронов и Катя тут же пошли на дачу, едва только машина остановилась около входа, потащили свои многочисленные покупки — а я и Анатолий глянув на это, пожелали им попутного ветра и мы пошли в гараж.

Гараж пустовал — это было просторное помещение рядом с дачей, там мог поместиться большой правительственный лимузин. Анатолий закрыл за нами ворота — к счастью пока никто не наблюдал за двором, кроме кпп на входе — по другую сторону от дачного домика — сравнительно небольшого.

Я отошёл к стенке, и корабль транспортировал готовый экземпляр прямо в центр гаража.

— Ого, — Когда в сиянии и с блеском появилась машина, Анатолий потёр переносицу и осмотрел её ещё пристальней, — выглядит очень...

— Поехали покатаемся.

Мы выехали из гаража, а потом и с дачи, за рулём был Анатолий.

— Что это за машина? Она сильно отличается от той, что у Воронова, рав, я имею в виду.

— А на что это похоже?

— На американский гигантизм.

— Ты прав, это американский монстрик Шевроле Тахо. Такой выпускался в девяностых годах и был популярен у разного рода бандитизма — он большой, мощный, крепкий, крепче и лучше машин более поздних и более нежных. Как ты можешь заметить — на приборке куда меньше кнопок и вообще электроники тут поменьше. Под капотом стоит трёхсотсильный дизель, подвеска почти внедорожная, сама машина рамная. В СССР особенно ценят в машине утилитарность, а не прочие маркетинговые качества.

— Тут по крайней мере есть отопитель. Это уже хорошо.

— И кондиционер есть тоже — это ещё лучше. А ещё тут есть все причиндалы подвески, которые улучшают ходовые качества — даже те, которые на базовой модели Тахо девяностого года не ставились. Я постарался, повозился немного и установил — пришлось слегка поменять двигатель и слегка видоизменить подвеску. Но зато он более управляемый на скоростях и более неприхотливый к ремонту.

— Похож на грузовой автомобиль чем-то. Немного.

— Такой огромный — конечно. Весит машина две тонны с небольшим, жрёт дизеля как не в себя, но бензобак у неё большой, хватит надолго, — я закинул руки за голову и вытянул ноги — благо что места было предостаточно, если слегка сдвинуть сидение назад.

— Приборку я сделал в духе машин уже более поздних — двухтысячных-нулевых — это покрытие из синт-кожи, очень прочной к износу и повреждениям. Установил на него кенгурятник — во избежание столкновений с чем бы то ни было, хотя с такой штукой лучше никогда на людей не наезжать, безопасность это немного увеличивает. Материалы салона оставил базовые — только кресла от более поздней модели, более комфортные чем стоковые.

— Я заметил, — заметил Анатолий, — на таком не грех и покататься.

* * *

*

— Примерно как-то так, — я закинул ноги на пуфик и включил чайник, — голосовой помощник интегрируется, и чем дальше тем больше может. Это примерно через десять лет после твоего исчезновения там.

Воронов получил в свои руки новую и очень интересную игрушку — это была "умная колонка" — примитивный древний голосовой интерфейс, по моим меркам — но всё же он был значительно лучше того, что могло существовать в годы Воронова — в его десятилетие.

Это была большая колонка, с мощным звуком и подключенная к виртуальному серверу, который сделан в виде виртуальной машины на компьютере моего корабля. Сама по себе эта колонка довольно любопытная вещь — и в комплекте с ней я ещё целый ящик для Петьки притаранил. Это полезные "умные" устройства — лампочки и розетки, например.

Это его особенно радовало — он уже вкрутил вместо обычных — умные лампочки, и игрался со светом как дитё с игрушкой. Я же пил чай и отогревался.

Анатолий присутствовал — но он углубился в чтение — по совету Воронова — так как ему ещё работать с изделиями из будущего, Анатолий углубился в чтение технической документации и гайдов по простейшему компьютероведению.

— Очень интересная штука, — сказал Пётр, установив на окно шторы на сервоприводе, — Алина, закрой шторы.

Они сработали и закрывались.

— А что ещё он может? — спросил вдруг Анатолий, положив на стол своё чтиво.

— Много чего, — я вздохнул, — голосовой интерфейс начал появляться... ну примерно лет через пять после того как пётр исчез у себя. Поначалу он был глуховат, туповат и ничего не умел — но со временем программисты добавляли всё больше и больше. Это выгодно. Однако, это касаемо интернета — например может заказать продукты, зачитать новости, сообщить погоду, пробки на дорогах, просто поддержать разговор, сообщить о ценах на товары, искать и зачитывать справочную информацию... в этом плане голосовые помощники хороши. Они стали популярны сначала у детей — а потом дети выросли и без голосовых помощников уже жизнь не та.

— Ну например? — Анатолий встал из-за стола и прошёлся, — каким образом он используется?

— Как бытовой информационный прибор. И в конце концов он интегрируется в сетевую жизнь, даже сетевой документооборот.

— Например? — спросил Анатолий.

— Алина, запиши меня на приём к врачу на завтра.

Голосовой помощник помигал светодиодами и сообщил:

— Запись невозможна, электронная регистратура не отвечает.

— Алина, у меня есть штрафы?

— Информация недоступна — база данных недоступна.

— Алина, закажи пиццу.

— Система заказа недоступна — сбой доступа к базе данных.

— Алина, сообщи мне, когда Шелепин приедет.

— Сценарий создан.

— Вот как-то так, ничего недоступно — к сожалению в вашем времени госуслуг нет, это сильно осложняет вообще всю бюрократию и делает её особенно опасной.

— А что это такое? — спросил Пётр.

— Госуслуги? Ты же вроде бы жил во время когда они появились.

— Да, но это очередной галимый правительственный сайт.

— Его допилили до ума, прямо образцовая конфетка. Вообще, в России, как я заметил — природная тяга людей к упрощению нашла отклик — системы услуг через интернет очень неслабо развиваются — особенно на фоне европы. Госуслуги, система быстрых платежей — мало в какой стране есть настолько удобные сервисы.

— Значит это возможно, — кивнул Пётр, — и интегрируется с голосовыми интерфейсами?

— Ещё как. А ещё к ним первым в мире подключили нейросеть-ии, и интегрировали с системами биометрии. И не просто первонахнули, а грамотно так исполнили.

— Что это дало? — спросил Анатолий.

— Давай я открою копию сайта госуслуг — ты хоть сам посмотри, как это работает.

Копии старинных сайтов — исторических, были сохранены в компьютере корабля, хотя и в небольших количествах — тысяч пять самых значимых сайтов в истории.

Анатолий и Воронов открыли на ноутбуке папку, файл с сайтом, скачанным в оффлайн, и начали разглядывать.

— Ёкмакарёк, — когда начали тыкать на вкладки, увидели количество функций, — да тут можно всё сделать.

— Справочная информация и непосредственно обработка данных. Потыкайте — там почти весь перечень. В будущем справочный терроризм чиновников просто захлебнётся в скорости работы компьютеров, а требовать чтобы гражданин сам бегал, получал, приносил — это вообще за гранью разумного. Государство должно само передавать внутри своих институтов всю информацию — а гражданин не обязан вручную как раб на галере тащить всю бюрократию на себе.

— Это можно реализовать только имея очень мощные компьютеры, — заметил Пётр, — хотя и на маломощных можно — но вся задница кроется в сетевых инструментах. Интернета нет и передача данных между разными серверами дело слишком муторное.

— Всё упирается в развитие сети и информационной инфраструктуры, — поддакнул я, — без сети типа интернета — ничего подобного сделать нельзя. А удобно, знаешь ли, твоим современникам было попросить Алину оплатить штрафы, перевести деньги, разве что чтобы проголосовать на выборах нужно поднять жопу с дивана и дойти до компьютера... ну или достать смартфон.

— Сумасшествие, — ответил Анатолий, — разве так можно?

— Ещё как можно, ещё как... — Воронов улыбнулся, — и как, быстро работают эти госуслуги?

— Быстро. С тех пор как они появились — они и МФЦ — многофункциональные центры, аккумулирующие у себя множество приёмных самых разных ведомств в одном помещении — это всё не пошло, а полетело. Хотя конечно есть человеческое звено — но не бумажное — но и это ускорено благодаря тому, что люди тоже имеют меньше проблем с доступом к данным.

— Это прекрасный цифровой век, — мечтательно сказал Пётр.

— Созданный в том числе благодаря тебе и твоей работе, — пожал я плечами, — именно такие маленькие фирмы и полулюбительские местечковые интеграторы в конце концов создали общую картину — в которой от наличных денег почти полностью отказались, и большую часть рутины свалили на компьютер. Кстати об этом, Петь, к нам гости.

— Товарищ Шелепин приехал, — сообщила Алина, — вы просили напомнить.

— Окей.

— А как она это узнала? — спросил Анатолий, — у неё же глаз нет.

— Есть, ещё какие. Вот такие, — я достал со дна коробки несколько кругляшей-камер, — это камеры, которые интегрируются в умный дом и наблюдают за происходящим. Они же умеют опознавать лица. Это вообще-то система безопасности — но польза от неё есть в самых разных формах.

— И много у тебя таких камер? Да, незаметно её не установить.

— В доме всего четыре — на КПП, на входе, и ещё две следят за двором и этой комнатой.

— Ты поставил?

— Я.

— Зачем?

— Для безопасности. Сам понимаешь, чем мы тут занимаемся, — я вывел на экран картинку с камеры, — должны же мы внимательно следить за каждым шагом в доме и за его пределами. Так что "незаметно" сюда не проникнуть. Алина заметит любые шевеления и поднимет шухер.

Шелепин и его друг Косыгин вошли вскоре, важные такие. Семичастный был позади всей процессии.

— О чём болтаете? — спросил Шелепин, — мы с вами пока не представлены, — он протянул мне руку, — Шелепин, Александр.

— Лео, просто Лео, — представился я, пожимая ему руку, — будем знакомы.

— Что обсуждали?

— Да тут ребята интересовались государственным документооборотом в электронных формах, аля-огас, только для всех. Петь, продемонстрируй товарищам — а то пока что твои "откровения" носили очень неиллюстрированный характер.

Воронов кивнул и пригласил за компьютер — косыгин полез первым, и оттеснив Воронова, перехватив мышку, начал ею ловко орудовать, изучая функционал сайта.

— Знаете, мне начинает казаться, что наше здесь появление это чья-то злая или добрая воля, — заметил я, когда все с мороза отогрелись, — например Воронов — родственник ныне существующего чиновника Воронова.

— Правда? — спросил Шелепин, — откуда тебе известно?

— Я снял ДНК-сигнатуры и поискал его предков в этом мире. И выяснил, что его дедушка по маме это товарищ Воронов, из совета министров.

— А почему ты посчитал что это чья-то воля? — спросил Шелепин.

— Потому что я тоже дальний родственник одного из здесь присутствующих. Пра-пра-пра — и ещё раз сто пра-внук. Это конечно не то что внук, но всё же — моя фамилия Шелепин.

Александр Николаевич закашлялся:

— Что, серьёзно?

— Серьёзней некуда. Правда, установить это было непросто — всё-таки почти сто поколений прошло. С тем же успехом вы можете быть потомком Ивана Грозного или Юрия Долгорукого. Но факт остаётся фактом.

— Интересно, — он посмотрел на меня, — любопытно.

— Не то слово. Впрочем, переходите к делу — вы приехали за новой дозой информации. Я тут представлял своим товарищам по несчастью голосовой интерфейс-колонку. Обратите внимание.

— Это что за игрушка? — Косыгин посмотрел на гаджет, не восприняв всерьёз.

— Это очень неслабая вещица, между прочим. Алина, что ты умеешь?

Алина вступила в разговор и сообщила товарищам, что она умеет — зачитывать информацию из интернета, сообщать погоду, строить маршруты, вызывать врача или полицию, интегрирована с сбербанком и госуслугами, маркетплейсами, и может выполнять большое количество операций — сообщать о цене на товары, подсказывать справочную информацию самого разного толка. Включать музыку, кино — при интеграции с телевизором, управлять устройствами умного дома и сценариями с ними, и так далее...

— Ну это необычно, — косыгин потёр своё торчащее ухо, — это популярно в будущем?

— Да, хотя и не конкурирует с основными — прямыми интерфейсами. Голосовые интерфейсы штука неплохая. Я повозился и подключил их к виртуальным серверам на моём корабле, создал виртуальный сервер с базами данных, нечто вроде оффлайн-википедии.

— Да, это оказалось крайне полезно в составлении информационных справок, — вставил Пётр, — в базе данных куда больше информации, чем я помню — хотя использовать её в сыром виде без объяснений по-человечески сложно. Оценку событиям компьютер давать не умеет.

— Однако же это очень хорошо, — сказал Косыгин, — я понял что это, выглядит просто как мечта всех граждан, утомлённых бюрократией. Значит, эта штука разорвала бюрократию?

— В целом... да. В том объёме, который был нужен частным лицам в обычной жизни — госуслуги это едва ли не первая в мире настолько развившаяся система документооборота. В России, где по инерции с советского союза органы власти централизованы, это было легче внедрить, чем где-нибудь допустим в америке, в которой у каждого штата своё правительство, или в европах.

— Главное — что это работает, — сказал Косыгин, — остальное неважно. Вот для этого и стоит развивать интернет — потому что нагрузка и на государство, и на граждан, многократно снизится. Нечто подобное нужно и в области планирования.

— Существует множество сложных компьютерных инструментов для предсказания спроса, анализа, и многих других бизнес-функций — но инструмента, способного обеспечить работоспособность полностью плановой экономики не существует.

— Почему это?

— Она слишком негибкая и слишком зависима от человеческого фактора. А это рушит все расчёты своей непредсказуемостью. Идеального планирования нельзя достичь — можно усовершенствовать отчётность, систему расчётов показателей, систему контроля — но сделать так, чтобы это работало в масштабах экономики — попросту невозможно. Особенно на текущем уровне информатизации.

Воронов вместо Косыгина сказал:

— Пока что я думаю ставить подобную задачу было бы нелепо. Если целью и является облегчить работу гражданам и государству — то нужна всего одна вещь. Точнее две вещи — это компьютер с текстовым интерфейсом и электронная почта.

— Думаешь это разумно? — спросил я, — компьютер это серьёзная вещь — смогут ли в СССР создать подобное?

— Если знать что нужно и главное — убедить всех в том, что за ними вообще весь будущий прогресс — то смогут. Правда, тут плановая экономика опять будет траблы выдавать — но с этим теоретически справиться можно. На практике я понятия не имею как это сделать.

— Вообще, пока что такой задачи не стоит. Проблема административно-хозяйственная и чисто формальная — чтобы мотивировать народ, чтобы обеспечить прибыль по-капиталистически, и чтобы эта отрасль стала элитной и популярной — народной, так сказать. А не очередной фетиш государства.

— Постойте, товарищи, остановитесь, — остановил нас Косыгин, — мы же говорим про системы планирования, разве нет?

— Именно, — поддакнул Пётр, — именно про них.

— Нам предлагали ОГАС, который вы уже упоминали.

— Нелепая вещь, — заметил Петя, — гигантизированная и неработающая.

— Но как тогда?

— С низового звена, — ответил ему Пётр, — с самого простого — с программируемого калькулятора и текстового компьютера, на котором создаются и пересылаются электронные документы, электронные таблицы, и на котором работают не суперпрофессионалы-программисты, а простые секретарши. То есть персональный компьютер.

— Хм... занятная теория.

— Боюсь, что это не теория, это практика, — ответил Пётр, — именно так всё и было. И эффективность поначалу незаметная, быстро росла, вместе с мощностями компьютеров.

— А что мы можем сделать, чтобы это реализовать — вот сейчас?

Пётр только вздохнул.

— К сожалению немногое. Работы просто ужас сколько — всей отрасли нужно раз в десять увеличиться и ускориться до уровня, превосходящего американскую гиперактивную бизнес-среду.

Я бросил витаминку в чай, и подал Косыгину:

— Выпейте. Полезная витаминка.

— Что это? — он посмотрел на шипучий напиток.

— Витамины, из моего времени. Очень полезные, я их каждый день уже лет семьдесят пью.

Он посмотрел на меня скосив взгляд.

— Тебе сколько лет то?

— Девяносто три. Скоро юбилей. Пью витамины, делаю зарядку и регулярно прохожу обследование — поэтому и живу долго и счастливо. Я понимаю вас — эту экономику нужно заставить работать — а стула всего два и оба неприемлемы — в одном экономика постепенно стагнирует, с каждым годом отстаёт не только от запада, но и от желаемого уровня жизни, и в конце концов доходит до полного развала — во втором случае вы должны будете прослыть либо гением, либо предателем, отменив всю экономическую систему и переставив её на рыночные рельсы.

— Вариантов нет? — спросил Косыгин, — это плохо, конечно, но мне пока рано принимать итоговое решение — это дело непростое и небыстрое.

— А вас никто и не торопит — кроме уровня жизни населения, который постепенно падает. Электроника не способна изменить законы экономики — она лишь эффективный инструмент. В рыночном случае понятно как она работает — а как в нерыночном — я даже не знаю и не понимаю. Допустим, принцип работы маркетплейса...

Я пересказал ему как работает маркетплейс — интернет-магазин, часть этой информации он уже слышал ранее, но на этот раз я дал иллюстрацию, так как в памяти были архивные копии сайтов с кучей товаров будущего — пара сотен тысяч картинок и описаний...

— Вот как-то так. Это существенно улучшает доступность товаров — при этом снижая уровень спекуляций от разного рода магазинов.

— Серьёзно, — кивнул Косыгин, — мощно. Но в наших условиях нереализуемо до появления интернета.

— Это верно. Я кажется уже предлагал товарищу семичастному устроить из нашей группы небольшое НИИ — поставить Воронова во главе, сделать ему имидж специалиста по практической компьютеризации — не по компьютерам и их железкам — а по маркетингу и практическому внедрению. Это менее техническая, более социальная роль. И на основе этого начать работу по внедрению ЭВМ в народ.

Косыгин кивнул:

— Это хорошее решение. Я поддерживаю — Саш, ты как?

— Я соглашусь с вами — системный подход это всегда лучше, чем любительский. Но у меня есть вопросы к вам, товарищ Шелепин, — он улыбнулся, — какими возможностями по производству вы обладаете?

— Небольшими, непромышленными. Создание прототипов и малых серий разных технических образцов — причём за это приходится платить немалым расходом энергии, так что — для серийного промышленного производства мои системы не подойдут.

— Хватит и того, что есть. Хорошо, следующий вопрос — все эти электронные приблуды, которые ты сделал — ты заберёшь в случае чего?

— В случае чего я их забрать должен? — выгнул я бровь, — то, что я сделал — несколько подарков Воронову, чтобы ему работалось легче. Он работает, вон, уже настрочил немало.

— Это был почти риторический вопрос. Сейчас же речь идёт про то, что может нам помочь в работе над дальнейшим развитием электроники. Хорошо, мы поняли, что развивать её нужно, и очень нужно — но чтобы её развивать нужны большие вливания средств и необходимо обеспечить серьёзное продвижение этой промышленности.

— Кажется я понял суть — вас интересует какие экстраординарные бустеры в этом проекте можем дать мы — я и Петя, чтобы ускорить развитие по сравнению с полностью собственным?

— Можно и так выразиться.

— Ну... — я задумался, — во-первых — у Петра есть этот замечательный новый ноутбук — он обладает немалой вычислительной силой. Если судить по чистой производительности — сейчас самый мощный компьютер в СССР это БЭСМ-6, мощностью в один миллион операций в секунду, мощность процессора ноутбука пять терафлопс — это пять триллионов операций в секунду. Однако, разделить их так удобно, чтобы всем хватило помалу не получится, так что реальная производительность будет ниже. Но при желании его можно использовать для разного рода вычислений.

— Хорошо, и?

— В том числе есть софт, которым пользуются разработчики для создания электроники — который моделирует электронные схемы и благодаря которому проектируется вся тяжёлая электроника будущего. Это должно очень существенно помочь — но в руках настоящего профи в области проектирования электронных чипов и плат. Такого пока среди нас нет. Далее — по поводу развития области программирования и вообще доступа к программированию, развитию софта — тут я мог бы просто купить или сделать копии западных компьютеров, которые есть на рынке — и которыми можно воспользоваться для своих целей. Это не даст нам идеальных вычислительных возможностей, но... если я не ошибаюсь — в пересчёте на рубли по рыночному курсу стоимость одного простейшего компьютера типа PDP-8 должна быть около ста тысяч рублей. Это самый простейший бизнес-компьютер.

— Это не даст нужного результата. Хотя и даст некоторый стимул для развития профессии программиста, — заметил Пётр.

— Нужный результат ничто не даст — это слишком обширная тема — тут придётся начинать с нуля. И не с компьютеров, а с электронных устройств. Я бы постарался помочь — но не могу сделать всё что угодно — это не в моих силах.

— Сегодня мы приехали чтобы поговорить о более важных вещах. Не в обиду будет сказано — но пока что это всё нереализуемо — я понимаю, что это очень эффективно, и для государства просто панацея от бюрократического коллапса, но есть более насущные вещи. Начнём с того, что вы улетели погулять — далеко летали? В капстраны?

— С ними был Анатолий, — вмешался Семичастный.

— Ну да, — я хохотнул, — Анатолия и Катю в итоге Пётр отдирал от магазинов. Великая сила маркетинга, знаете ли.

Семичастный немного смутился, зыркнув неодобрительно на Анатолия. Тот тоже смутился в присутствии высокого начальства.

— Бывали мы в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, — ответил Воронов, — что могу сказать... значительно лучше, чем в моё время. Правда в Нью-Йорке я никогда не был — а в Париже и Лондоне приходилось бывать.

— Хорошо, пусть так, — Шелепин, сбитый с толку таким заворотом сюжета, переменил тему, — я поговорил с товарищами, ответственными за электронику и о формировании нового, не слишком амбициозного маленького НИИ и ВЦ в Москве. Пока это в проекте — но предложение обсуждается и может в конце концов дойти до реализации. Вот с легализацией Петра Воронова затягивать не хочется — формально никаких препятствий вернуться в СССР и работать здесь вы не имеете — так что для начала неплохо было бы вас пристроить официально. Что для этого можете сделать вы? — он посмотрел на меня.

— Я? Я уже этим занялся — выправил Воронову гражданство, он уроженец Нью-Йорка, сирота, провёл юность в бедных районах, особо его никто не знает и искать что-то там — это чёрт ногу сломит, особенно без электронных баз данных — бесполезняк. Всё-таки ему повезло с акциями одной компании и купив их, он сказочно разбогател — ну, относительно бэкграунда — приобретённые капиталы в пять миллионов долларов, после уплаты всех налогов, имеются — и мистер Воронофф — отправляется в СССР в поисках исторической родины. Капитал в три миллиона долларов имеется — часть придётся обменять на рубли, часть — потратить на приобретение вещей, которые он официально ввезёт в СССР — личные вещи, машина. Когда скажете — провернём всё официально — отвезу его в Нью-Йорк, там он купит билеты на самолёт до Парижа, и оттуда уже долетит до Москвы рейсом Аэрофлота. Дальше обращение, гражданство, все дела.

— Довольно смелый план, но такие люди встречаются. Редко, правда, и больше по пропагандистской части. Значит так — реализовывать этот план вы можете хоть сейчас. Я не против, всё равно обязательств он не несёт — а дальше уже будем думать чем вас занять.

* * *

*

Товарищи коммунисты очень интересовались информацией от Воронова — я не мог им дать такой, в этом плане я бесполезен. Вместо того, чтобы вести переговоры и рассуждать о политике — я просто отошёл в сторону, вспомнил, что у нас тут есть проектор и подключил его к ноутбуку — трансляция видео через вайфай. Задержка конечно караул — но для передачи информации этого достаточно.

Однако, я задумался, как он может работать без подключения с ноутбука — были такие смешные устройства, плееры, кажется. Видеоплееры и другие — которые транслировали не только видео, но и звук, и подключались по блютуз-системе.

Пришлось заказать у корабля изготовление ещё четырёх колонок "Алина Премиум" — больших таких, и установить их, включить, подключить к вайфай-сети.

Мне пока никто не мешал.

— Эй, Лео, — меня остановил во время возни Воронов, — Ты слышишь?

— Ась? Что я должен слышать?

— Какой самый маленький самодостаточный компьютер ты можешь сделать?

— Любой. А что тебе нужно? И зачем? Для чего?

— Для работы автономно от ноутбуков.

— Ну например вот это, — я порылся среди вещей на столе и ткнул ему в руки, — это устройство с ретро-видеоиграми. Он представляет из себя маленький одноплатный компьютер. Выход по HDMI, питание через мини-юсб, выход на юсб и ПЗУ на карте памяти.

— А... ну... хорошо... а что он может?

— Это программный эмулятор разных игровых приставок — по крайней мере прошивка в нём такая. Там игры с больших аркадных автоматов, денди, плейстейшн первого и второго. Мощность небольшая, но поиграть можно.

Воронов повертел в руках небольшое устройство, размером в четверть от пачки сигарет, плоский такой гаджет в чёрном корпусе.

— И это компьютер?

— Полноценный, представь себе. Правда питание у него очень ограничено, охлаждение тоже — мощными задачами его не загрузишь. Но что-то вроде виндовса-икспи на нём будет работать. Он ещё коннектится к вайфаю для сетевых возможностей.

— Круто звучит.

— Ну тебе то оно нафиг не нужно — ведь главная сложность это монитор.

— Да монитор то что — монитор можно взять даже очень старомодный. Почти как у компьютеров семидесятых годов.

— Так, стоп. Астанавись, — я придержал его, — придержи коней и обрисуй мне задачу, зачем, что, нафига. Подумаем вместе.

Воронов объяснил:

— Мне бы хотелось создать компактный компьютер, по времени превосходящий текущие машины, но ненамного. Такой, который можно было бы отдать юным программистам — чтобы они не ломали себе пальцы и мозги об перфоленты и не тратили тонны бумаги на обучение программированию, и не занимались техническим обслуживанием компьютера больше, чем программированием.

— Ну... хорошо, это можно — а задача как звучит?

Воронов глянул на Шелепина, потом на Косыгина, и сформулировал, чуть подождав, задачу более ясно:

— Компьютер, который внешне не представляет никаких шокирующих нововведений, персональный, достаточно компактный — настольный. С ЭЛТ-монитором, и простенькой юникс-оболочкой, или лучше сразу ДОС. Цель — создать пример текстово-графического компьютера и рабочую лошадку, без сверхсложных технологий.

— Но всё равно по технологиям какого времени?

— Это не важно — потому что разбирать их всё равно никто не будет. А в программной части ничего удивительного не ставить — много ума не надо.

— Надо, петь, Надо. Подожди, дай мне подумать. Значит так — монитор ЭЛТ, старомодный. Электронная начинка не требующая глубоких познаний и при этом не компостирующая мозги пользователю... поскольку начинка компактная — её можно впихнуть в монитор.

— Или в клавиатуру, как это сделано в спектруме.

— Где? А, ладно — в клавиатуру, в мышку, хоть в тапочек. Но лучше в монитор — поскольку он огромен и тяжёл, не утащишь. ЭЛТ всё-таки, стекляшка древних времён. Сейчас, я закажу изготовление кое-каких компонентов и подумаем...

В итоге я заказал — и получил через пять минут следующий результат работы моего корабля и его инженерных нейросетевых изысканий — монитор, вполне обычный, квадратненький такой, в нём — флоппи-дисковод, позади — несколько портов — RS-282 и RS-485, и входы для клавиатуры и мышки. Мышка и клавиатура в комплекте. Сам монитор слегка выпуклый, стандартного серого цвета, в передней части было несколько лампочек.

— Выглядит вполне обычным монитором девяностых, — сказал Пётр.

— С небольшими доработками, — кивнул я, — компьютер распаян прямо в электронных платах монитора — это моноблок. Он маломощный, но заточен больше не на вычисления, а на работу с текстовыми файлами — офисные функции, но кое-что конечно из вычислений он может выполнять. Его основная задача — это быть инструментом для написания простеньких программ, и работать с текстом — создавать, читать, редактировать и пересылать текстовые файлы. Графические функции очень скромные — основаны на символьной графике, процессор я намеренно взял более современный — это мобильный процессор "Атом". Он лучше совместим с ДОСом и не делает нам мозги в процессе работы — только я попросил распаять его на техпроцессе семь нанометров.

— Семь? — выгнул брови Воронов.

— Именно. Вместо сорока изначальных. Энергопотребление и тепловыделение как у мобильных процессоров. Особенностью данного компухтера является эмулятор виртуальной машины — на нём можно эмулировать различные компьютеры и особенности их архитектур — и использовать в работе. К счастью — эмуляторов много — даже советских компьютеров есть. Ну и до кучи можно эмулировать почти все машины, даже такие как PDP-8.

— Это скорее уже какое-то извращение.

— Почему же — это самое оно. Компьютеры этого времени достаточно простые — и создать их программную эмуляцию несложно — и обучаться, и программы под них разрабатывать. И главное — не надо аппаратно иметь сто компьютеров. Конечно, эмулятор немного тяжелее чем аппаратная реализация — поэтому тут и стоит Атом. Но при необходимости скажем учиться программировать под систему PDP-11 или IBM-360 нужно загрузить нужный эмулятор и работай себе на здоровье — делай программу, вводы-выводы все эмулируются точно, ОС тоже встроена в эмулятор.

— А под какой осью работает этот компьютер?

— Под ДОСом. Несмотря на явный анахронизм — он достаточно простой и нетребовательный.

— Сетевые функции? — спросил Пётр.

— Предусмотрены, помимо подключения периферии через RS, есть стандартный эзернет-порт под витую пару и сетевая карта — скорость передачи правда маленькая — максимум он может развить шестьдесят четыре килобита. Но при необходимости например через телефонный модем их можно соединить.

— На таком компьютере можно сделать интернет.

— На таком да, вот только такой компьютер сделать — это уровень примерно восьмидесятых годов. По программной части — и десятых годов по аппаратной — процессор то мощный.

Воронов потёр щёку.

— Выглядит неплохо. Простая лёгкая машинка для программистов и текстовых функций, как я и просил. Но всё равно что-то не то.

— Может потому что ЭЛТ и моноблок, а не привычная коробка?

— Может быть. Но так даже лучше. Что скажете? — обратился он к пожилым товарищам.

— Сойдёт, — сказал Косыгин, — всё равно выглядит как некая неведомая хрень из будущего. Пусть будет так, а что этот компьютер может?

Воронов переадресовал вопрос ко мне. Я пояснил:

— Это простейший персональный компьютер — вроде тех что появились в семидесятых-восьмидесятых. Изначально в техзадании было загрузить на него эмуляторы других компьютеров — то есть он может имитировать программную и аппаратную часть другого компьютера, того же PDP этого года выпуска, или более старых, или БЭСМ-6, или любого другого. Родные программы под архитектуру MSDOS всё же будут работать шустрее — их с десяток — электронные таблицы, документы, математическая программа для математических вычислений, и софт для работы с сетью — электронная почта. В целом — ничего примечательного — базовый набор офисного компьютера.

— Это уже очень неплохо — примерно нечто подобное и нужно создать.

— Пользуйся, — хмыкнул я, — надо будет больше — сделаю.

— К такому компьютеру можно подпускать людей без подписки о неразглашении? — спросил Семичастный.

— Я думаю можно, — согласно кивнул я, — они конечно сильно превосходят, но по правде говоря — работая как эмулятор они только имитируют другие компьютеры. Ну или дают определённую среду программирования. Всех кто слишком интересуется нужно просто по темечку бить — в любой крупной компании за попытку выведать коммерческую тайну можно схлопотать по заднице — а у вас народ очень уж любопытный и не в меру плохо понимает что не всё что есть — есть у всех, и не всё что есть — нужно знать всем...

— Специфика такая, — пожал плечами Владимир Ефимович.

— Однако подобные моноблоки только как устройство для разработки ПО помогут, в рамках одного небольшого НИИ. Использовать их где угодно нельзя.

— Этого вполне достаточно, — успокоил меня Воронов, — а для маленьких общих задач интеграции вполне сойдут компьютеры уровня PDP-8. Или хотя бы их копии — хотя копировать это такой себе путь — его лучше избежать.

— На первых порах можно — только с учётом того, что компьютеры придётся всё равно делать самостоятельно — на копиях промышленность нельзя развить, но можно начать. Хотя это опасный путь — возникнет соблазн и дальше брать себе "хорошие решения" из-за бугра. А дальше сам знаешь что. Копии, копии, копии, аналоги, и в конце концов шиш с маслом, а не область разработки. Обезьяний метод.

— Ну... в целом да, — согласился со мной Воронов.

— Так, товарищи, — Косыгин хлопнул по коленкам, — мы засиделись.

— Рано ещё уезжать, — заметил Шелепин.

— Я и не предлагаю — предлагаю сменить тему разговора. То, что с компьютерами есть такие хорошие решения универсальные — это замечательно — но в массу не пустить, так что останется эксклюзивно в одном НИИ у одного человека. Но пользу принесёт. Предлагаю посмотреть кино — из числа того что завезли наши товарищи из будущего. У тебя же полно информации, — обратился он ко мне, — вот и покажи что-нибудь. Зря что ли тут возишься?

* * *

*

Товарищи порядком разомлели. Я же пока они смотрели кино — разгребал интересную информацию.

Кино заняло часа два — все успели избавиться от пиджаков, разомлеть, выпить как следует. Воронов кино тоже не смотрел — он вместе со мной занимался компьютером, который я дорабатывал уже в процессе эксплуатации и слегка менял чертёж. В частности — нужна была клавиатура — классическая IBM-клавиатура, механическая, серая. Мышь? Нет, не слышали — но мышь сделали. И наконец — переконфигурировали сам компьютер. Воронов объяснил мне уже тише — так как кино было довольно громким, что ему нужно. Работать пришлось в полумраке — проектор хоть и мощный, и лазерный — всё-таки требовал полумрака или даже темноты. Хорошо что лампочки диммируемые.

Ему нужен был компьютер, который был бы — более похож на эпл-2 или ему подобный — монитором никого не удивишь даже в шестьдесят пятом году — а вот сам принцип ввода программ исключительно в интерфейс на мониторе — это нестандартно — но терминалы существовали и здесь.

Флоппи-дисковод я сделал не такой как надо — первоначальные дисководы были большими — а тот, что я сделал — маленький, более современный. Но почесав репу, подумав, чем отличается технология записи на магнитный диск — я плюнул — ничего сверхординарного в этом нет.

Быстродействие в итоге надо было ограничить — чтобы лишний раз не возмущать умы населения — это можно было сделать легко. Внешность всей системы слегка поменяли, изменив расположение выводов в которые подключаются устройства.

Цвет корпуса изменили на синий, приделали к устройству сменный кабель, в общем — доработали его до почти серийного вида. Так как флоппи-дисковод был очень современной штукой, а программы, разрабатываемые на этом компьютере должны читаться на других — пристроили к нему устройство для чтения и записи перфолент, а так же принтер для документов — принтер лазерный нельзя — пришлось даунгрейдиться до матричного — который тоже был по меркам времени очень современной штукой.

И обсудили как эта вещь может использоваться в научной среде вне закрытого НИИ — Воронов предложил сделать то же самое, но на более примитивном процессоре и более примитивных технологиях — но нет, это надо было сопрягать с серийными компьютерами — для проверки теории пришлось изготовить в натурном виде PDP-8, запустить его, подключить через модем. Это оказался очень весёленький такой шкафчик на полупроводниках, с очень шизанутым вводом через клавиши — настолько шизанутым, что даже Воронов не выдержал и попросил приделать к нему нормальную клавиатуру.

Этот большой калькулятор мне даже понравился — своей примитивностью и тем, что его тоже можно называть компьютером. Да, он был очень неидеален, слишком странное программирование и слишком много технических ограничений — но его цена и простота перекрывали все недостатки. Пришлось сделать и графический терминал для PDP, так как работать с клавишами — извращение. И приделать к нему другое устройство — устройство для чтения перфоленты.

Программа на таком монстрике работала довольно медленно, неспешно, но были разные — и простота самого компьютера позволяла интегрировать его в самые разные отрасли и установки. В нашем случае с помощью программы-драйвера его удалось подключить к отдельностоящему устройству компьютерной сети и запустить запись программы на нём через эмулятор на большом компьютере, а потом и запустить саму программу.

Результат оказался очень положительным, хотя и пришлось повозиться с подключением — ПДП выполнил задачу. Как раз к этому времени товарищи досмотрели кино и болтали о своём, и на нас обратили внимание.

— Чем вы там заняты?

— О, мы сделали замечательную вещь, — ответил Воронов Семичастному, — мы подключили компьютер PDP — этого года выпуска, к тому, который создал Лео. Очень неплохо получилось.

— Всё удалось?

— Пока что всё работает. Вообще, это важно, — Воронов выпрямился, — по сути мы подружили компьютер будущего и настоящего, и обеспечили их совместную работу. А значит это возможно сделать — можно хоть десять, хоть сто таких PDP подключить к одному головному компьютеру. Обеспечить передачу данных с одного ПДП на другой через сервер. В отличие от моноблока — ПДП не секретен — их серийно выпускают в америке, заказов море. Можем сделать? — спросил он меня.

— Могу сделать штук двадцать для начала. Вообще да, компьютеры типа PDP — первые мини-компьютеры, имевшие большой коммерческий успех, и насколько я могу судить, посмотрев на него — он прост как топор, и поэтому его легко подогнать под маленькие, но важные задачи. Пётр? Ты возьмёшься с таким материалом работать в своей профессиональной сфере?

— Слабовато будет, но можно, конечно, — согласился Петя, — только куда? Где они нужны?

— Они — нужны везде. Буквально везде, где только можно. Давай я поставлю тебе простую интеграционную задачу — а ты выполни. Сделаешь — честь и хвала. Заодно получишь опыт.

Товарищи собрались и уехали, попрощавшись. Шелепин обещал что сделает таки обещанное НИИ — но оно будет маленьким и скудным на людей и особенно ресурсы — и это надо будет самому додумывать.

* * *

*

С компьютером мы забавлялись как дети с игрушкой — потому что эта гудящая примитивная коробочка, именуемая в миру PDP-8 могла считать, могла выдавать данные и могла работать как компьютер, но фантастически слабый. Максимальный объём памяти — всего сорок восемь килобайт — но этого хватало, чтобы работала программа, как ни странно. А ещё он умел работать в режиме реального времени — обрабатывать аналоговый входящий сигнал без дополнительных модулей АЦП, и поэтому ПДП мог быть встроен почти в любое дело.

Конечно, для него было разработано большое количество различных устройств — и часть из них мы даже изготовили — только стример для магнитной ленты мы заменили флоппи-дисководом — он вмещал меньше информации, но не имел проблем с чтением-записью-перезаписью и не требовал умения обращаться с ним. А в остальном — разве что телетайп сделали, в виде матричного принтера, подключенного к ПДП.

Компьютер оказался очень интересной игрушкой — и Воронова и меня увлекло прямо как школьников, наткнувшихся на какую-то очень весёлую штуку — мы привыкли к более сложным, но более интегрированным компьютерам — а вот ПДП — представлял собою настолько простую машину, что всё её цифровое нутро было понятно и можно было его использовать в самых разных задачах — универсальность.

После недолгого обсуждения компьютера и его возможных применений, Воронов взял ПДП и пошёл тестить его в работе. Насколько я понял — компьютер ныне это такая дорогая и сложная штука, требующая таких знаний, что использовать его собственно для любой мало-мальски небольшой задачи было глупо — их использовали для рассчётов, а всё остальное можно было сделать и по старинке. Исключением были разве что задачи, которые требовали быстрой реакции и расчётов в процессе реагирования — с них и началась эпоха компьютеризации и автоматизации.

Пётр перебрал все возможные применения, которые он мог на-гора придумать — задачи либо были не того масштаба, либо маленькие, либо большие, а вот подходящих не находилось. В итоге он спросил совета у меня — а я предложил ему сделать простейший компьютер-почту. Почти во всех местах, где будут стоять компьютеры — такая функция понадобится.

Воронова осенило и он бросился творить — к компьютеру для разработки ПО — засел за него, потом попросил у меня кое-что — я даже поучаствовал. А именно — необходимо было создать — матричный принтер — две штуки, DEC PDP-8 в количестве трёх штук, флоппи-дисководы к ним, модемы телефонные, а так же бобины бумаги и чековый матричный принтер — в таком же тройном количестве.

Я подключал это всё к розетке, включал в сеть и запускал, весили компьютеры по сорок пять килограмм каждый, между прочим, а Пётр занялся подгонкой под свои нужды программы, которая имелась в историческом архиве программ.

Мы поставили три ПДП, каждый красавчик имел при себе два принтера, модем, клавиатуру и графический терминал — которые тоже пришлось создавать.

За три часа управились — Воронов показал результат своей работы, вставив в флоппи-дисковод компьютера дискету с операционной системой, а когда её загрузил в память — закинув в оперативную память компьютера ещё и программу-почту.

Я так понял — весь прикол был в том, что почта передавалась на девелоперский компьютер, который работал как сервер и принимал почтовые сообщения. Воронов включил эту шайтан-машину, напечатал на экране терминала небольшое сообщение, и передал его по адресу — оно улетело по проводам, и вскоре гостиную озарил его обрадованный вопль.

— Что такое?

— Оно работает! Работает!

— А ты чего ожидал?

— Ну... как минимум что не заработает сразу.

— Такая простая система... траблы вылезут потом, наверняка.

Воронов объяснил свою идею и особенность реализации:

— Понимаешь, вот сюда мы впихнули шифрование, он зашифровывает сообщение и передаёт его в закодированном виде. К почтовому серверу моджно подключить сколько угодно абонентов.

— Ты изобрёл фидонет?

— Да нет же, даже близко нет. Но это очень интересная вещица. Давай попробуем ещё разок, немного.

Эту систему, которую Воронов склепал на коленке, при помощи поставок оборудования с моего корабля — он с гордостью тыкал ещё минут двадцать — проверяя все функции — возни с управляющими программами и русификацией кодировок удалось избежать применением тех, что скинул корабль, предварительно записав на дискеты.

Я попробовал сам передать что-то через эту штуку — и таки да, оно работало — правда, ограничения оперативной памяти позволяли набирать только сообщение размером не больше двух печатных страниц за раз, но если добавлять их к уже имеющимся — то можно длинные тексты передавать. Отдельно шли сообщения на чековых бобинах — они печатались не на отдельных листах. Бумагу чековую в бобине корабль прислал — целый ящик, сто бобин.

— Программа-мессенджер работает и даже неплохо работает, — констатировал я, — пересылка файлов работает так же?

— Ага. Передача файла даже проще.

Три гудящие коробки мигали лампочками, работая, гудели, грели воздух — открытая форточка спасала от духоты.

— Тогда давай так, Петь. Сейчас все выспятся, а поутру мы летим в Америку — и начнём легализовать тебя. Пора уже браться за работу официально.

* * *

*

Проект "Возвращение блудного попугая" занял три дня — именно столько было необходимо Воронову, чтобы добраться из Нью-Йорка до Москвы, следуя всем бюрократическим коридорам и лестницам. Потому что нужно было не просто прилететь — но и подать в советском посольстве заявку на получение советского гражданства — позвонивший в посольство Семичастный, сам шеф КГБ, быстро заставил их всех забегать.

Маршрут был слегка изменён в угоду потребностям — вообще-то в СССР было сложно с контрабандой — она была и её было много, но если вещи ввозились как свои собственные — то это не могло иметь серьёзных последствий — ведь по всем документам Воронов эмигрировал в СССР — поэтому он прошёл от Парижа до Берлина, где перешёл в соцлагерь в восточную германию — но перед этим он использовал свою валюту в последний раз, и по полной программе.

Нет, всё, что нужно — он мог купить и ранее и позднее — а сейчас он сделал это официально, и въехал в СССР, купив дорогой автомобиль — Роллс Ройс сильвер клауд. Шестьдесят пятого модельного года — модель третьей ревизии — очень красивый и стильный автомобиль — эталон всего самого классического, что есть в авто этой марки.

* * *

— Куда? — я отвлёк от завтрака Катю, — что, нам уже пора?

— Не то чтобы пора — но надо встретить Воронова. С сегодняшнего дня он официальный гражданин — реэмигрант, приехавший в СССР из штатов. Нужно его встретить — он приедет на машине, надо где-то разместить.

— Это конечно — но где?

— Гостиниц что ли нету? — выгнул я бровь.

— Гостиницы есть — номеров в них никогда не бывает. Но можно этот вопрос решить, — поддакнул Анатолий, — мы не Москвичи, нам поселить негде. Сами не знаем где остановимся.

— Это плохо. Денег куча, гора, а просто квартиру купить — нельзя. Запрещено, не положено... эх... — я покачал головой, — экономика фантастических чудес. Селиться у кого-то не вариант. Как там Владимир Ефимович и его работа — неужели всесильное КГБ не может в Москве найти квартиру поприличней?

— Всесильное КГБ может, но не займётся этим, — ответил Анатолий, намазывая масло на хлеб, — потому что для Воронова есть решение создать НИИ — и в рамках него будет выделено в том числе несколько квартир в многоквартирных домах, в фонды этого самого НИИ. Документы оформляет, насколько мне известно, товарищ Шокин по поручению товарища Шелепина. Вопрос решённый.

— Толь, ты не понял — он приезжает через часа полтора. Куда ему приезжать то? Не сюда же, обратно на дачу... Непорядок.

— А на этот случай есть гостиница — пока Воронов советский паспорт не получил — он считается иностранцем и его поселят в интуристе.

— Никто его не поселит, алё, — помахал я рукой перед бутербродом Анатолия, — он на машине приедет, своим ходом — без гидов, сопровождающих и толпы чекистов вокруг. По крайней мере, пока что никого рядом нет — едет один.

— А, ну... — Анатолий задумался, — тогда да, нужно встретить и помочь обустроиться.

— Дошло наконец. Завтракайте и поехали встречать Петра. К слову — он у нас в западной германии ещё и машину прикупил новую, на себя оформил и на ней же приехал. Я пока твой массивный внедорожник убрал от греха подальше, ночью изготовил две машины более спокойные, чтобы не сильно выделяться.

— Делай как хочешь. Поехали, что. По дороге покушаем.

Прежде чем выехать — пришлось вспомнить, что автомобили, которые я изготовил и поставил в гараж, конечно же в тайне от охраны дачи, были без топлива. Выделяться слишком сильно и правда не хотелось — в том числе и на фоне Воронова, и вообще, в целом — поэтому автомобили, которые я приказал изготовить — совершенно ничем внешне непримечательные ГАЗ-21. Две Волги — две потому что у Петра наверняка был ещё багаж.

Анатолий вытолкал машины наружу, и мы вдвоём взялись за заправку — в каждую машину по три канистры заливалось. Потом ещё заправили маслом — благо что внутренне они мало походили на ГАЗовские произведения и заправка не была такой уж сложной — система смазки в машинах была. Ну и минеральные масла корабль изготовил в достаточных количествах. Анатолий залез в машину, а я во вторую — Екатерина подумала и села ко мне, а не к брату. Не знаю уж почему — она и так много времени проводила в его компании на даче. Анатолий был приставлен к Петру и к ней в том числе, как охранник.

Катя забралась в машину и захлопнула дверь. Надо отметить — что внешне она немного изменилась — во Франции полностью обновила гардеробы и косметику, а ещё обзавелась некоторым чувством вкуса, модным для шестидесятых годов — и одевалась соответственно.

— Так и знала, что машина вряд ли будет похожа на Волгу, — сказала она, оглядываясь.

— Интерьеры и правда взяты у другой машины.

Внутри это скорее была ауди двадцать первого века — толстый руль с клавишами, кожа, велюр, металл, дерево и прочие материалы — по сравнению с ГАЗ-21 здесь было очень, очень необычно. И продуманно — это отметила Катя. Я как-то сидел в Волге — честно говоря — корыто с креслами и рулём — вся механика видна как на ладони — тонкий переключатель передач под рулём, сам руль тонкий и с голым рулевым валом, передняя панель металлическая — а уж динамика — хорошая машина для неспешных пенсионеров, которые вальяжно и тихо ездят за город отдыхать на природе.

То, что было сделано ночью на замену им — это скорее нечто вроде ауди двадцать первого века — с комфортабельным салоном, хорошей подвеской — ходовая часть вообще отдельная история — она имела стабилизаторы, антиблокировку тормозов, шипованные колёса — всё-таки зима на дворе, и многое другое — что улучшало подвижность машины и она прекрасно держала дорогу и легко входила в повороты. Про усилители руля и тормозов — и говорить не приходится — это самая что ни на есть классика.

Поэтому лично моя задача была выполнена на сто процентов — автомобилем было очень приятно управлять — а это было основой основ в любом таком транспорте — чтобы было приятно сидеть за рулём. Я включил обогрев кресел, вентилляцию салона с обогревом, и поехал — Анатолий пристроился позади.

— Слушай, а зачем ты Толе машину подарил?

— Ты про ту, что позавчера?

— Конечно. По моему, это уже как-то слишком.

— Не сказал бы что это дорого или сложно. И потом — как вообще работать, если нет машины?

— Как-то все обходятся.

— Неудобно что это моё хобби. У всех свои увлечения — Воронов вон по компьютерам сохнет, а мне машины нравятся.

— Но в советском союзе это очень дорогая вещь, и такое увлечение очень дорогое.

— Это и неудобно — менять свою привычку из-за советских порядков я не собираюсь. Со временем полагаю, это изменится и никто не будет воспринимать чью-то любовь к машинам так остро. У меня вообще слабость к путешествиям — преимущественно за рулём или штурвалом.

Катя покосилась на меня и промолчала.

В поворот мы вписались на приличной скорости — я по крайней мере хорошо прочувствовал машину и её сцепление — благодаря многочисленным системам подвески и очень хорошей шиповке, обледеневшая дорога почти не ощущалась, и поэтому мы повернули на шоссе — дальше путь лежал по ленинградскому. Анатолий ехал следом и повторил мой манёвр.

Пейзажи Москвы шестьдесят пятого года мне нравились — на передней панели между тахометром и спидометром была на мониторе карта города, с навигатором, который уже построил маршрут и показывал куда ехать. Я сбавил ход до пятидесяти километров и мы неспешно ехали, медиативно.

Мне такие поездки нравились — похоже моё призвание это авторалли и дальние автомобильные путешествия.

Особенно в этом играет роль сама машина, а так же окружающее пространство — тошниться в пробках или ехать на стоковой газ-24 по городу — это извращение. Стоковый ГАЗ имел динамику как у черепашки, а ещё валился набок при повороте и удобства водителя были очень... очень не очень. Здесь же — развалился в кресле — даже подгонка по фигуре была и подушка под поясницу, педали широкие и мягкие, не требовали усилий, руль информативный — но его не приходилось проворачивать силой. Приятное окружение, скомуннизденное у Ауди А7 — было очень комфортным. Компьютера правда не было — зато бросались в глаза необычные детали салона — линии плавные, местами угловатые, накладки и молдинги, множество клавиш как на руле, так и по бокам от него, а через руль видна карта и стрелочные индикаторы. Я понимал Анатолия и Екатерину — на фоне того, что было в ГАЗе — это казалось фантастикой чистой воды — рубкой космического корабля. Но это была машина, и машина очень хорошая. Мягкие бежевые и светло-серые цвета салона не напрягали глаз, а детализация, с которой всё сделано — радовала глаз.

— Кстати, Кать, а у тебя права есть?

— Нет, а надо?

— Желательно бы получить. Мало ли, как и куда тебя привлекут к работе — нужно будет иметь мобильность. Только ради бога — не надо покупать машину — я сделаю сам.

— Так не терпится? — улыбнулась Екатерина.

— Ты не поняла — машины вашего времени... небезопасные. Слишком небезопасные — на них разбиться раз плюнуть. Ремни даже не везде есть — кстати, ты не пристегнулась? Пристегнись. Не то чтобы на такой как эта разбиться было нельзя — но сделать это насмерть намного сложнее. Если хочешь — можешь выбрать любую из существующих — я сделаю тебе аналог.

— Ну как знаешь — я вообще никогда за рулём не сидела — и потом — у брата есть машина, ты дал, разве это нормально иметь по две?

— По одной на каждого, ты хотела сказать?

— Ну да, — вздохнула Катя, — что-нибудь скромное и отечественное можно? Чтобы не выделяться лишний раз.

— Кстати, я тут продумывал проект — ведь в НИИ, которое будет образовано, должны быть свои автомобили — работники должны на чём-то ездить. В отличие от остальных предприятий — на том, которое создаётся — автомобиль я смогу сделать для каждого работника — программисты это элита технической интелигенции, к ним надо относиться соответственно. Как думаешь, какую модель лучше взять за основу корпоративной?

— Я в этом не разбираюсь, — ответила Катя, — полагаю что-нибудь симпатичное и не слишком вызывающее.

— Вот это возможно, — согласился я, — я думал сделать автомобили Татра-603, и слегка их изменить. Поставить гидроусилитель, автоматическую коробку, более мощный и надёжный двигатель — конструкция позволяет, ну и салон слегка облагородить.

Катя пожала плечами.

Я не стал настаивать.

— Если ты так любишь машины и разъезжать — почему не устроиться в такси работать? Целый день за баранкой, говорят профессия очень прибыльная.

— График, трудоустройство, и все прочие неприятности. Мне как-то не хочется чтобы надо мной было начальство и мне мозги компостировало. А вообще идея хорошая. Надо подумать. Дело не в том, что мне внезапно захотелось — просто это было бы интересно — поработать немного. Ну и потом — в такси можно на своей машине? Я хотел бы получать удовольствие от поездок. Надо легализовать ещё одну машину, и попробовать устроиться. Пока Воронов возится со своими НИИ и компьютерами...

* * *

Новоиспечённого эмигранта в СССР мы нашли легко — потому что перед гостиницей — даже не интурист, а просто гостиница "москва", стоял шикарный белый Роллс-Ройс. Машина одним своим видом подрывала чувство собственного достоинства у самых пафосных чёрных волг, да и будь здесь какая-нибудь "чайка", у неё тоже испортилось бы настроение рядом с британским франтом с корнями, уходящими в века, к эпохе крестоносцев.

Сам же Воронов Пётр Васильевич нашёлся очень легко — прямо в фойе гостиницы. Одет он был с иголочки, в тот костюм, который под него сшили, идеально выбрит, лёгкое пузико росло, но главное — его за километр нельзя спутать с советскими людьми. Советский человек — будь он хоть партийным начальством, хоть простым работягой — это что-то в глазах видное — это человек, который на каждом углу уже ожидает встретить "мест нет" "занято" "учёт" "обед", и вообще, идите отсюда товарищ. Поэтому человек заершился и он если и наглеет — то будучи на кураже, а так — смотрит на всех взглядом неуверенным и в то же время свойским — потому что в этом всём все — а не только он один.

Поэтому опытные привратники в гостиницах и ресторанах за версту видят советского гражданина, как бы он ни был одет и к какому бы классу не принадлежал — Воронов же просто источал дух несоветского человека — он был добр, доброжелателен, он не смотрел на людей по-свойски — скорее с вежливой и доброй отстранённостью. Бросались в глаза не только его манера держаться с другими, но и некоторый снобизм. Пётр разговаривал с женщиной, которая раздавала ключи от номеров, и та перед ним просто робела — как и все остальные в такой сфере обслуживания, она тоже хорошо понимала, что перед ней не продукт советского воспитания — Воронов вежливо и отстранённо спрашивал, где здесь можно перекусить.

— Воронов, неужели вас в Берлине плохо накормили? — я подошёл к нему, увернувшись от мужчины с чемоданами.

— Лео! — он улыбнувшись обернулся, — и ты здесь.

— Приехали встретить, как же иначе. Что, оголодал?

— Признаться, я совершенно забыл о такой мелочи, как еда. Столько запара было на таможне — представь себе, их никто не предупредил.

— Тебя долго мурыжили?

— Ты не представляешь, сколько. Перетряхнули всё что я с собой привёз — до мелочей, но к счастью пропустили. Теперь я вольная птица. А как у вас дела?

— Как обычно. Ты остановишься здесь? Жить я так понимаю тебе негде. Вот юмор ситуации — у человека миллионы в кармане — а квартиры нет.

— Я поживу в гостинице — тем более что цены здесь смешные.

— Анатолий, приступайте к работе, — повернулся я к Толе, — кстати, Петь, тут Катя мне сделала предложение устроиться в такси работать. Ну ты ж знаешь — у меня хоть какое-то развлечение должно быть. Как думаешь, стоит?

— Ты? И в Такси? — он выгнул бровь, — серьёзно?

— Почему нет? Есть и намного более тяжёлые и неприятные работы. К тому же пока ты не разберёшься со всеми своими делами — я хочу просто поездить по Москве.

— Для этого тебе не нужно работать.

— Ну допустим мне просто хочется заняться чем-то интересным.

— Ты ЭВМ вывез? — сменил тему Пётр, — чем не интересное дело.

— Что надо я вывез, а что осталось — это уже без меня вывезут куда надо. Те три штуки, что оставались — вывезут в министерство электронной промышленности — в оплату твоего, так сказать, проекта. Нда... тут тебе не америка — если у тебя и есть деньги — это вовсе не означает, что ты можешь их потратить.

— Да я это понимаю.

— Пока слабо понимаешь, чтобы понять это полностью — надо погрузиться в атмосферу советской действительности по уши. Кстати, ты чего, синдромом плюшкина заболел? Судя по количеству вещей — ты решил устроиться грузовозом.

— Ну так переезжаю — должен же я себе обеспечить хотя бы какие-то вещи на первое время — обустроиться, и просто — того что здесь не достать.

— Следи, чтобы не упёрли. И вот что — если будут какие-то потребности — звони мне. Номер у тебя есть.

— А ты?

— А я что? Я не планировал с тобой по москве гулять — вон, для этого есть Катя с Толей. Они тебя будут сопровождать неотлучно.

— И в гостинице?

— А ты что, для них номера не взял? Эх ты, — беззлобно пожурил я его, — эгоист. Самый натуральный эгоист.

— Есть немного. Ты присоединишься к нам за завтраком, или у тебя другие планы?

— Планов пока нет — но к вам я не присоединюсь. Мне надо разобрать те вещи, что изъяты с дачи и как советовала Екатерина, я планировал ещё съездить на интервью в ближайший таксопарк. Мы встретимся после того, как ты уладишь все формальности, тогда звони.

* * *

ГАЗ-21 "Волга" — машина для таксомотора неподходящая. Тут дело не в том, что я не хотел — просто если уж таксовать — то надо чем-то выделяться. Насколько я узнал — правила были составлены таким образом, что машину можно было использовать свою — но это формально. По факту — это была лишь юридическая заплатка, в таксопарках всё было иначе — машины выдавали, и таксисты очень редко имели собственные колёса — убивать их на таксомоторе — ещё чего!

Сама профессия была весьма уважаемой и престижной — всё, что связано с машинами здесь престижно — даже автомеханик — пользовался большим уважением и мог иметь очень несоциалистические заработки. Юридическая заплатка состояла в том, что машина не обязательно должна принадлежать парку — то есть при возникновении трудностей — в такси могла пойти например машина из другого ведомства, которая дооборудовалась счётчиком и шашечками. Шашечки как символ такси правда ещё не появились — на двери рисовался круг, внутри которого буква Т — и это всё белой краской. А если машина светлая — чёрной.

Посмотрев на то, как вороновский РР выглядит среди других машин — я тоже решил использовать машину этой марки — Сильвер Шадоу. Это была неплохая, классическая, угловатая — очень модно сейчас, машина, которую и в двадцать первом веке нельзя было назвать внешне некрасивой или старомодной. Это была классика в чистом виде — бессмертная в веках.

Получить, зарегистрировать, провести по документам, получить ПТС, и прочие документы на машину — вопрос десяти минут — если знать как это проделывать с советскими "базами данных". И вот уже я накрутил с помощью аккумуляторной отвёртки советские номера на элитный британский автомобиль. Он был ещё лучше оригинала — подвеска лучше, двигатель — немного, но лучше, и главное — шумоизоляция... двигатель маломощный и всё нацелено на создание максимальной тишины в салоне — машина тихо урчала, и при разгоне лишь немного слышалось в салоне урчание двигателя.

Задние сидения оставил оригинальные, как и оригинальную схему открывания дверей — на этой машине задние двери открывались против хода движения, а передние по ходу движения. Это было сделано, чтобы выходить из машины было комфортнее. Не то чтобы на других хуже — но тут это признак шика и традиции.

Новенький корпус машины сиял на солнце, а управление ею было очень приятным — акпп такая же как на "волге" — которую я вывез и поставил в гараж к Шелепину. Потом он разберётся, что к чему.

Чисто советский таксопарк находился в Сокольниках — это относительно новый район, и таксопарк относительно новый — это большая такая площадка, где было много автомобилей, боксы для ремонта, КПП на въезде, и на заборе перед въездом висела табличка — "Требуются". Водители требуются. Я подъехал к КПП и мне открыли дверь. Остановился, опустил клавишей стекло. На въезде сидела девушка, в зимней куртке, платке, и девушка — это очень мягко сказано. Скорее типичная среднерусская баба, кровь с молоком, и ещё горячий чай попивала. Но видимо сейчас настрой улетучился.

— Девушка, добрый день, у вас висит объявление — вам водители требуются?

— А... ну... да, — она замялась, видимо получив диссонанс от того, что видела перед собой и что слышала, — конечно. А вам...

— А я хотел бы устроиться к вам на работу. Если это конечно возможно — могу я поговорить с вашим менеджером по персоналу?

— С директором, — ещё больше смутилась хозяйка шлагбаума, — он в своём кабинете должен быть.

— Благодарю. А как мне к нему проехать?

— Вон то здание, первый этаж и направо.

— Благодарю ещё раз, — улыбнулся я, — я поехал.

Остановил машину около входа и думаю, вызвал некоторый переполох. Впрочем, так и задумывалось — потому что директор видимо увидев меня в окно, вышел сам — мы встретились ещё до того как я вошёл в здание.

— Добрый день, товарищ, добрый день. Могу узнать, по какому поводу к нам? — это был пухлощёкий, низкорослый мужчина с голосом изрядно кричащего на подчинённых начальника. Но судя по тону и интонациям — это был незлой человек, активный, даже немного весёлый.

— По поводу работы, — честно сказал я, — Товарищ...

— Мякинин, Мякинин Георгий Павлович, — представился он.

— Леонид Шелепин, — я протянул ему руку, — я к вам по поводу работы — у вас висит объявление — требуются таксисты. Молодые, активные, с водительским удостоверением. Вот собственно я — за молодость не ручаюсь, всё остальное в наличии и при мне.

Георгий Павлович слегка сбился с толку:

— Работы? Вы что, хотите у нас работать?

— Почему нет? Вам же нужны таксисты? Да, есть только одна маленькая неувязка — я бы хотел на своей машине. Вот на этой красотке, — похлопал по крыше.

— Ну знаете ли... — у него аж пот выступил на лбу, — это не смешно.

— А я и не шучу. С чего вы взяли — я хочу работать. Машина вот, я вот. Оформляйте, показывайте что и как надо делать — с удовольствием поработаю. Опыт вождения у меня большой, машина новенькая — только что с конвеера, пробег сто километров.

— Ну... — он замялся, — пойдёмте в тепло.

Мы зашли в здание. Это было относительно старое административное здание — здесь всё пахло казённым духом. Дверь, обитая кожей молодого дермантина, с кнопочками, защищала директорское место от шумов снаружи. Кабинет у директора таксопарка оказался относительно маленьким.

— Можно к вам? — заглянул молодой худощавый парень.

— Да подожди ты.

— Ну Георгий Павлович, вы же обещали.

— Да кому сказал подожди, — он чуть не запустил в него карандашницу, — посиди пока.

— Ладно, — хмыкнув сказал молодой парень.

Георгий Павлович сел за стол, посмотрев на меня испытующе.

— Честно скажите — вот зачем вам? По виду вы человек не местный, одеты с иголочке, машина у вас — я таких не видел никогда. А я видел многое, поверьте.

— Это Роллс-Ройс этого модельного года — новинку начали продавать только две недели назад, — пояснил я, — так что её мало кто видел и ещё меньше людей на ней ездили. Но машина классная.

— Дорогая, — вторил мне Мякинин.

— Да уж, стартовая цена сто двадцать тысяч фунтов — в рублях не пытайтесь представить.

— И зачем вам это всё?

— Потому что захотел. Разве работать нужно обязательно от безнадёги и нужды?

— Ну раз так... — он подумал, — хорошо. Правила такси вы знаете?

— Изучил на досуге. Ничего сложного или необычного.

— Тогда можете оформляться. Оставьте свои документы, я передам — а вам нужно поставить в машину счётчик, и нанести на борт символ такси.

— А можно его приклеить?

— Наклейка? Ну думаю большой беды не будет — но у меня таких нет.

— Я знаю где достать, всё в порядке. А счётчик...

— Наши ребята установят. Правда пускать их к вашей машине боязно — не дай бог царапину оставят — до конца жизни не расплатятся.

— Ничего страшного. Если вы про таксомоторный счётчик — то я слегка предусмотрел эту возможность и приделал необходимые выводы с одометра. Так что просто воткнуть его в бардачок, сняв крышку, и подключить — невелика работа. Если хотите — я сам справлюсь за десять минут.

— Ну что вы... хотя если желаете — не имею ничего против. Итак, с нашим парком вы знакомы, со спецификой работы в такси тоже?

— Никогда не работал в такси. И плохо представляю, как вы находите клиентов.

— Клиентов как правило полным-полно — правила работы такие — есть дневной план — сейчас это сто двенадцать рублей — если план выполнил — молодец, можешь ехать в парк и домой, или перевыполнять — это уже по желанию. Машины есть заказные или свободного полёта — свободные ищут себе клиента в городе — заказные только по телефону — люди звонят в такси, заказывают минимум за два часа — если есть свободные машины — передаём. Работа у нас круглосуточная — графика нет, такси хоть в полночь, хоть в полдень — на линии. Вопросы пока есть?

— Пока всё понятно.

— Проблем в нашем такси много — не хватает новых машин, с покрышками дела обстоят тяжело, так что стёртые скаты мы тебе не компенсируем.

— Это почти ерунда, — отмахнулся я от вопроса, — содержание своей машины я беру на себя. К тому же у меня есть знакомые и способы достать хорошие ГСМ и прочее.

— Вот как? — Мякинин подумал немного и спросил, — а что можешь достать?

— Вы как интересуетесь — для себя или для автопарка?

— Для парка, конечно.

— Это ведь не бесплатно. Достать можно всё — запчасти, расходники, да хоть те же покрышки. Некоторые вещи долго, некоторые — в больших количествах и когда хотите, но не мгновенно.

Георгий Павлович подумал ещё немного и спросил:

— Что именно ты можешь помочь достать? Пойми меня правильно — автопарк конечно состоит на балансе минтранса, никаких частных закупок мы не проводим — это официально. Неофициально — всё-таки за машинами приходится ухаживать больше, чем положено по документам.

— Понял вас. Что ж, дайте подумать... припомнить... Масло моторное — с присадками, минеральное, импортное. Топливо — этого достаточно много. Автомобильная полироль, химия для очистки — шампуни, пены, средства для моек, есть смазки.

— Смазок и у нас достаточно.

— Советских — у меня советских нет и даже нет возможности достать. А вот загранишных — хоть бочками. Правда цена немаленькая — но если правильно похимичить — можно достать не слишком дорого. Советские смазки — это вообще кошмар, ужас и полная депрессия. Хотя бы моторные масла заменить, и химией нормально обработать мотор.

— Автол не устраивает? — спросил Мякинин.

— Двигатель волги будет и на автоле хорошо работать, ему то пофиг. По крайней мере сразу — но износ частей и вообще его ресурс сильно зависят от моторного масла — в стране с большими запасами нефти — никак не могут освоить производство нормальных автомасел, — вздохнул я, — хорошее масло, как мне известно и проверено — более чем вдвое увеличит ресурс по сравнению с автолом или АС-8 например.

— Такие можно достать?

— Говорю же — могу. Понадобится время — пара дней, но масла будут. Если вы хотите другой автохимии — то через несколько дней я смогу их получить — и к вам. Но там немного — на весь автопарк не хватит.

— Хватило бы самым нуждающимся.

— Кое-что у меня с собой есть — я подготовился к приезду. Считайте это просто подарком коллегам. Пойдёмте, я покажу. У меня всё в багажнике.

* * *

У машины столпились работники автопарка — их было человек шесть, все говорили о чём-то. Надо понимать так, что подобных машин они не видели и визит сюда реактивного истребителя — вызвал бы меньше интереса. Я минуя толпу открыл багажник, достал оттуда несколько ящиков и пластиковых кейсов, директор тоже.

— А ну расступись ребятня, — прикрикнул на них Мякинин, — помогли бы лучше.

— А что делать то надо? — спросил уже известный нам молодой человек.

— Тащи в тепло ящики. Там разберёмся.

— Канистры возьму я.

Мы занесли это всё в здание администрации и поставили на пол у входа. Трое водителей, я так понимаю, зашли следом, один из них поинтересовался:

— А это что?

— Вот всё тебе нужно знать, Зырянов.

— Нет никакого секрета, — ответил я, — здесь два бочонка моторных масел — хороших, очень хороших, и кое-какая автохимия. Смазки, и защитные покрытия, и немного химии для чистки салона.

Я раскрыл ящики, воспользовавшись маленьким ножиком, разрезав скотч, — меня очень интересуют результаты эксплуатации машины в режиме такси, с полностью обновлённой химической частью. Могу я попросить у вас взять две машины, и полностью заменить все жидкости — использовать смазки, которые здесь есть. Масло моторное тоже, и вообще — и

— Можно, почему нет — можно... Эй, Зырянов, позови Артюшева, пусть заберёт и использует. И чтобы отчёты потом мне на стол. Сделаем, — обратился он ко мне.

— Что ж, в таком случае — когда я могу приступать к работе?

— Да боже мой, хоть сейчас — счётчик только поставьте и всё. Документы вы...

— Оставил в вашем кабинете в папке. Там всё, что нужно.

* * *

С мужиками из таксопарка я познакомился просто — в процессе оприходования моего автомобиля в таксомотор. Собрались здесь все кто был в автопарке из водителей и мы некоторое время обсуждали особенности работы, а так же особенности английского автопрома. Они залезали в машину один за другим и слегка прифигев, выходили обратно — ничего шокирующего там не было, но на фоне Волги конечно это был совершенно другой уровень. Что уж говорить про техническую составляющую и дизайн.

Счётчик-таксометр установил в бардачок, это был стандартный, выданный таксопарком, таксометр. Опломбированный.

Пока я его ставил — успел поболтать с другими водителями о том, как у них с автомобилями дела — а дела обстояли плохо. Пробег у машин был большой, безопасность хуже некуда, резина лысая, в общем — всё как всегда восхитительно, прекрасная маркиза. И не то чтобы мне жаловались — просто ставили перед фактом, это не было чем-то странным или из ряда вон выходящим.

— А новых машин вам не дают?

— Нет, куда там. Иногда приходят, в прошлом году прислали шесть москвичей.

— Серьёзно что ли? — я удивился, ведь, — москвичей?

— Представь себе. А ты судя по реакции представляешь себе, что это за ведро — Волга то — на порядок живучей — и то от работы в такси сыплется только в путь. Нет, Москвич — машина неплохая — за отсутствием другой, конечно же. Но для такси она совершенно непригодна.

— Это конечно плохо, да что там — ужасно.

— Текучка, — заметил Лёха, потирая руки, — людей у нас полно — приходят-уходят постоянно. Некоторые думают что пойдут в такси работать — и им тут же золотые горы и сверх счётчика постоянно — а поездят на разваливающихся корытах и как-то романтика быстро улетучивается. Слушай, а как ты такую машину достал?

— Это подарок. Есть у меня друг — в западных странах жил, вот и подарил — я съездил к нему в Берлин, забрал. У него там есть знакомый — торгует подержанными машинами — держит небольшой автосалон вторички. При желании можно достать. Правда, стоимость... рыночный курс рубля где-то десять за доллар — вот и считай, подержанная машина — почти убитая, стоит тысячу-две баксов, десять-двадцать тысяч рублей. Сносная новая — вроде того же вольво амазон — пять-семь тысяч. То есть пятьдесят-семьдесят тысяч в рублях.

— Да ну нахер, за что такие деньги? — удивился Лёха.

— Это по рыночному. Точнее в СССР цены искуственно и очень сильно занижены. Учти их там зарплаты — получается, что им купить машину не только дешевле, но и без очередей — пришёл — и выбирай что хочешь.

— Да... живут же люди.

— Разница — не их заслуга, это наша недоработка. К слову — тот знакомый, о котором я говорил, через него вполне можно купить подержанную иномарку. Так что если интересует — обращайся.

— Ха, ты думаешь у меня такие деньги найдутся?

— Разница цен так же парируется разными ценами на товары — то, что в СССР стоит — по рыночному, доллар, там может стоить десять-двадцать. Фотоаппараты и прочая оптика высоко ценятся, и ещё много чего.

— Это же контрабанда, не?

— Этим все занимаются. Государство в первую очередь — советские машины продают на экспорт по цене в три-пять ниже официальной стоимости доллара в рублях — и то готовы наплевать на нужды свои и гнать всё что могут за рубеж — потому что выгодно. Конечно, валютчики для них самое страшное — ведь они посягают на самый выгодный бизнес — спекуляцию. А тут монополия государства. Я лично не то чтобы сильно этим недоволен — но считаю что государство с такими двойными стандартами обречено. Всегда обречено.

— Как знаешь. Пессимист ты. Но если можешь достать иномарку — то тут считай элита элит, если такие друзья есть за границей.

— В случае с капитализмом — вопрос стоит не в том, что не достать — вопрос где достать денег? А машину то купить как нечего делать, хоть завтра пригонят — были бы денежки... Правда есть волшебный способ достать быстро и дёшево — но это вторичный рынок. Но зато можно достать почти что угодно — вообще что угодно. Но вторичный рынок — чиненое, или снятое с продаж. Если надо что такое достать — ты обращайся.

— Хорошо, обязательно. А что можешь достать?

— Не что угодно, но многое. Ладно, куда мне дальше то надо?

— Надо путевой лист получить, оформиться у кадровиков, получить документы, и можешь отправляться на все четыре стороны — только план не забудь завезти в парк и всё, свободен.

— Понятно. Это здесь же, да?

Лёха помог мне с документами — проводил, показал что где здесь находится. Через три часа Мякинин обратился к девушкам из диспетчерской и выдал мне первый заказ — надо встретить клиента — какого-то важного, на Ленинградском вокзале, и довезти его до центральной больницы на северо-западе. Я принял заказ и хорошо подготовился внешне — сменил свои джинсы и кроссовки на свободный деловой костюм, кроссовки заменил на довольно комфортные кроссовкотуфли — внешне чёрные и похожие на туфли, но комфортные как кроссовки, и выехал из ворот парка.

Началась работа — спокойно поехал по дороге в сторону вокзала — навигатор построил маршрут, а машина как обычно чувствовалась шикарно — легко вписывалась в повороты, быстро разгонялась — по сравнению с черепашками вроде волг и москвичей, а тем более побед — она была очень динамичной и вальяжной. За рулём можно было просто кайфовать — к тому же город был старинным, старомодным, рекламы нигде нет, дорожный поток очень скромный — улицы не забиты, и можно спокойно чувствовать себя в потоке. И вообще город красивый, но пустоватый — дорожная разметка, знаки и прочие светофоры не требовали к себе пристального внимания — их было попросту мало — дорожное движение не было таким уж жёстким — поэтому и не требовалось таких сложностей.

Вокзал был местом очень людным — здесь весь цвет нации — все виды и классы, все народности — от горбоносых грузин до узкоглазых жителей крайнего севера — но конечно больше всего было обычных обывателей страны. Люди были с чемоданами — и чемоданов много — почти все ехали из Москвы, нагрузившись как вьючные мулы, вещами — с сумками, полными ширпотреба, еды и прочего дефицита.

Как бы странно это не звучало — потребительский туризм был в порядке вещей — люди ездили за покупками в Москву, что совсем стирало разницу между товарными и пассажирскими поездами. А вот машин не было вообще — я так посмотрел — десятка полтора-два в обозримом пространстве около вокзала — это очень мало. Даже сотни машин не наберётся — и то больше половины это таксомоторы. Я подъехал к стороне главного входа в вокзал, поправил модный галстук, золотые часы — аксессуар любого достаточно состоятельного мужчины, выглядел конечно с иголочки — костюм был сделан по мерке, и сам я достаточно неплох собой. На фоне обычных советских граждан — немного выделялся. Покинул машину и пошёл на вокзал — на улице был мороз минус пять, но из-за сухости мороз не лютовал и в целом было комфортно. Человек важного вида нашёлся сразу же — это мужчина, пожилой, седой, похожий на артиста какого-нибудь. Особенно меня рассмешила его меховая шапка — большая такая, барская. И вообще всем своим видом он напоминал барина — какое-нибудь местечковое начальство, привыкшее себя чувствовать выше окружения.

И почему раз такой большой начальник — не мог водителя своего сюда переправить? Или он у себя там большая шишка, а здесь простой городничий уездного города?

Я посмотрел на часы — время заказа приближалось. Судя по тому, как оный клиент оглядывался и отмахнулся от таксиста, который пошёл предлагать свои услуги, он был тем, кто мне нужен. Я направился к нему.

— Добрый день, вы Арсений Прокофьевич?

— Да, а вы кто? — голос у него был хриплый и низкий, горлопанный, прямо трибунный диалект.

— Такси, — я посмотрел на часы, — минута в минуту. Прошу в машину.

— Ах, наконец.

Я открыл ему дверь, как подобает водителю, и его сопровождающему тоже, и закинув чемодан в багажник, наконец мог выдвинуться.

Машина видимо смутила большого уездного начальника. Но забравшись на заднее сидение, он окончательно сбавил спесь. Мы бодро стартовали, поехав по пустым дорогам в нужном направлении. Я включил счётчик.

— Что, в Москве теперь для особых гостей такие машины на такси дают? Это что, ЗИС?

Я не сразу ответил, так как переваривал его полную автомобильную безграмотность:

— Это Роллс Ройс Сильвер Шадоу. Стандартной машиной по прежнему является ГАЗ-21.

— Вот как, — чиновник что-то думал, — и что же надо сделать, чтобы такую машину дали молодому таксисту?

— Совсем немного — всего лишь купить такую машину и прийти в таксопарк работать на ней.

Чиновник явно хотел зарядить что-то недовольное в мой адрес, но его помощник ему что-то шепнул и тот не стал скандалить. И хорошо — не выношу зануд и скандалистов.

По всей видимости мой внешний вид и антураж моей работы, всё-таки возымели нужное воздействие и чиновник, готовый разразиться гневной тирадой, решил потерпеть. И тогда он решил поговорить на отвлечённые темы — и как ни странно — про автомобили:

— Слушайте, молодой человек, вы не знаете, где в Москве можно купить машину?

— Конечно знаю. Смотря какую вам нужно.

— А такую как эта — сколько будет стоить?

— Около трёх миллионов рублей. Всего-навсего.

— Да вы что, одурели что ли?

— При чём тут я — это Роллс Ройс. Они назначают цены. Впрочем, советскую машину купить намного проще — пятнадцать тысяч и она ваша. Авторынок у речного вокзала работает каждый день — правда там легко могут продать битую, угнанную, и просто налево так, что потом отберут ещё. Хотя есть и честные продавцы.

— И как же интересно они продают машину, если официально продавать автомобиль нельзя? — спросил он.

— Да это проще простого — липовая справка об аварии, только номер вписать — и всё, можно продавать. Как правило покупатель должен об этом позаботиться, но иногда и продавец, за отдельную плату.

— Интересно... надо будет заглянуть на этот рынок, — сказал он помощнику, — после обследования.

* * *

*

Первый рабочий день начался после этого — когда я отъехал от больницы, выехал на шоссе и поехал по дороге. Предоставленный сам себе — никаких заказов нет — нужно самому найти себе пассажира — почти что свободная охота. И вот тут начинались сложности — клиента как оказывается найти не так то просто. Для этого нужно было следить за тротуаром и искать тех, кто ждёт такси или машет руками, но таких вряд ли найдётся — по крайней мере я ни одного не встретил. И поэтому поехал туда, где людей всё-таки найти можно — к ресторану. Вечер, зима, не то время, когда можно легко найти пассажира на улице — а вот у ресторана мне повезло — приехал, остановился, подождал немного — и уже первый постучался. Точнее первая — это была женщина, средних на вид лет, накрашенная, и с ней ещё мужчина — но говорила она. И ещё ребёнок. Фух...

— Добрый день, — опустил я стекло.

— Свободны?

— Конечно.

— Секунду. Вы нас отвезёте на юг?

— Конечно. Юг Москвы или сразу в Сочи?

— Шутник, — сварливо сказала она, — улица Красивых Молдавских Партизан, дом десять.

Насколько я понял — людей отпугивала сама машина — слишком выделяясь на фоне советских таксомоторов ГАЗ-21. Это и минус и плюс — плюс потому что вскоре после того как отвёз даму с семьёй из ресторана домой, поехал в сторону тех мест, где моя машина не напугает публику — а именно в центр города, к Большому Театру.

Стоянка такси у театра уже была, и было предостаточно таксистов, но около стоянки очередь — как оказалось, тут клиента ловить не надо — тут к таксисту очередь выстраивалась. Я не успел доехать даже до стоянки такси — остановил машину около бордюра и минуты три никто не подходил — несмотря на то, что людей было достаточно много — но все почему-то сворачивали на стоянку такси. Однако, моя машина привлекла много внимания — это было своеобразно, потому что очень уж сильно контрастировала с общим фоном.

— Вы работаете? — женщина лет сорока пяти совершенно не обратила внимания на толпу зевак, собирающихся вокруг, и наклонилась к окошку.

— Добрый вечер, да, такси свободен.

— Ох, как хорошо, сейчас я приведу мужа, подождите минуту.

Она и правда привела мужа и мы поехали. Я уже начал думать, как бы обеспечить себе стабильный поток заказов — имея такие возможности, как у меня — это было всё равно сложно.

Пассажиры попались не из болтливых и я довёз их до спального нового района, въехав в сравнительно тесные дворики. Открыл дверь — что было для дамы совсем уж шоком. Не надо думаю говорить про зевак — в союзе все машины были однотипны как дома-хрущёвки — и если к победам, москвичам, запорожцам и волгам глаз уже привык и они просто игнорировались — то резко контрастирующие с ними прямые контуры РР сильно выбивались из общей картины и сразу привлекали внимание. Поэтому люди везде где бы я ни останавливался — подходили посмотреть на необычную машину.

Это был день, посвящённый конкретному стальному коню. Ну, алюминиево-стальному. Взяв оплату по счётчику, я игнорируя целую толпу детишек и подростков, задумавшись, сел в машину и выехал, пару раз посигналив.

* * *

— Ну как вам первый рабочий день? — Георгий Павлович с улыбкой смотрел, как я сдавал в кассу наличность, вместе с мелочью.

— Замечательно.

— Интересные клиенты попались?

— Да нет. Я предпочитаю не разговаривать с клиентами — таксист на то и таксист, чтобы вежливо и без лишних разговоров отвозить куда надо. Но если нужно поддержать разговор — я готов.

— Без этого никуда — не сидеть же слушать мотор.

— Мотор? А, ну да, — спохватился я, — есть у меня на этот счёт пара идей. С планом конечно вышла шляпа — всего шесть пассажиров за день, и от каждого не больше пятёрки.

— Твои планы чуть ниже официальных, — пояснил директор, — ты на своей машине — значит она в автопарке не числится — числишься только ты, а в техчасти машина не оприходована. Да и у нас нет никаких средств её обслуживать — кстати, талоны на бензин ты утром брал?

— Нет. А надо?

— Если надо заправиться — то конечно.

— У меня пока полбака ещё есть. Однако, я начинаю подумывать, как бы мне улучшить свои маркетинговые показатели — пассажиров с низкой доходностью искать не приходится — их полным-полно, но это работа почти себе в убыток.

— Ребята приспособились, — покивал директор, — и ты тоже освоишься.

— Я могу брать заказ от клиентов персонально?

— Конечно. Все так делают.

— Тогда это сильно упрощает дело. Хм... это хорошо, это замечательно. Как раз этим и займусь. Вы случаем не знаете, где можно снять квартиру?

— Квартиру? — удивился директор.

— Да. Так уж получилось — что я почти бомж — жить негде. Конечно при наличии денег это проблемы не составляет — но всё же... Надо найти.

— Ну, это надо подумать, — задумался Мякинин, — найти комнату в квартире несложно, а вот квартиру целиком — надо поискать. Но если хочешь — я могу попросить тебя пристроить одного из наших водителей — у ребят полным-полно места.

— Да как-то неудобно...

— Брось, неудобно ему — давай, сейчас с линии вернётся Баринов, вот к нему и отправишься. У него шикарная двушка в новом районе и всего одна жена. Ну, то есть без детей.

* * *

Баринов Николай Николаевич — мужчина крепкий, с усами, пузиком, высокий, когда директор его остановил — а мы его подождали, тот только хмуро насупился.

— Ну чего ты на меня так смотришь, чего глазеешь.

— Да ничего я не глазею. А как мне смотреть — у меня дел полно, а вы мне кого-то навязать хотите.

— Не кого-то, а меня, — вмешался я, — будем знакомы, я новый работник парка.

— А, молодёжь. Ну почему я — что, больше никого нет что ли?

— Представь себе — здесь рядом никого.

— Николай Николаевич, — вмешался я, — просто назовите цену, сколько хотите получать. Я многого не требую, что касается режима работы — вам известно. Скажем, сумма в двести рублей в месяц вас устроит? Или, если вы так хотите — могу посодействовать вам в покупке автомобиля, если есть такая нужда. Но тогда жильё бессрочно.

— Ну... — он подумал, — сойдёт. Лишними деньги не будут, жена не будет возмущаться, это я беру на себя. А что ты там про машины говорил? — он махнул идти за ним. Я последовал.

— Есть у меня знакомые, причастные к торговле машинами — в том числе импортными — если точнее — могу достать иномарку. Хорошую, запчасти к ней, если нужны.

— Какую ещё иномарку?

— Которую продавали бы на рынке, — пояснил я, выходя из здания.

Было темно, шёл мелкий снег, пространство вокруг освещалось большими фонарными мачтами, всё-таки таксопарк — ночью тут ездят так же, как и днём.

— Ты куда?

— К машине. Поехали на моей, — предложил я, открывая дверь.

* * *

Мне выделили шикарный диван, а я в качестве алаверды — попросил корабль накидать в багажник сумки с провиантом и достал — еле дотащили вдвоём до дома. Колбасы, сыры, вино, сырой гусь, овощи и фрукты — бананы и апельсины, манго, много всего вкусного — одной колбасы — пять палок, разных сортов, и все пять — из германии. Потому что купить колбасу в СССР — это проще в Германию слетать. Что собственно и было проделано не так давно.

После застолья в честь подселения меня — а Николай Николаевич, как и обещал, успокоил жену, я взялся за маркетинговую составляющую своей работы. Ездить по городу и искать себе клиентов с улицы — очень невыгодно — и работали так только таксисты-хамы и новички — хоть я и новичок, но надо было придумать что-то.

И я придумал — мне нужен был мобильный телефон — в машине, встроить его на приборную панель, и визитные карточки, это для начала. С дизайном визитки не пришлось долго мудрить — взял чёрную, с блестящими буквами золотого цвета. Подключение к телефонной линии пришлось сделать через реальный номер — который нужно было ещё найти — но передачу голоса через модем было сделать просто.

Далее — нужна была реклама — но при этом сразу подчеркнуть особенности — а именно что я на дорогой машине, и что я не советский таксист, а езжу по хорошим заказам. На визитку нанёс шашечки и силуэт машины.

Хорошо было бы брать сверх счётчика — но нелегально. Но было бы хорошо — потому что так за десять копеек в минуту можно носиться по городу круглые сутки и заработать шиш с маслом. Идея, собственно, пришла мне легко — использовать сарафанное радио и распространить рекламу.

Помнится, я говорил не так давно про разный хлам — это правда. Побывав в насквозь капиталистическом мире, я прикупил немало всякого хлама — в прямом смысле этого слова — причины почему его продают дёшево обычно кроются либо в неликвидности, либо можно было купить с поломками за копейки и починить — последнее кстати наиболее популярно.

Хлам с поломками я покупал и починял — и сейчас пришла пора немного пофарцевать. А заодно и устроить немного рекламы.

К утру, как следует отоспавшись, приведя себя в порядок, я одел рабочий костюм, собрал визитки, а радиотелефон — он же простая мобила, корабль уже скинул в машину. Николай Николаевич проснулся ещё раньше меня, и мы вместе вышли из дома на работу.

Уже когда уселись в машину, Николай Николаевич спросил:

— Сегодня опять на линию?

— Конечно. Но вообще, знаешь, я тут подумал — таскаться по мелким неприбыльным заказам это себе дороже. Проще найти стабильную клиентскую базу. Базу тех, кто готов приплачивать за вежливого шофёра и комфортную машину — естественно мимо счётчика.

— Добро пожаловать в такси, — улыбнулся он, когда я выруливал со двора на дорогу, — все так хотят, я тоже. Только где ж их найти то.

— У меня есть идея, понадобится сарафанное радио. Николай Николаевич, давайте поступим по методу фарцовщиков.

— Это как? — спросил он.

— Элементарно. Слухами москва полнится — у меня тут в закромах лежит несколько дорогих вещиц — которые можно продать в комиссионку — заодно познакомиться с тамошним начальством — кто у нас имеет больше всего денег?

— Кто?

— Торговля. Директора магазинов, товароведы, разного рода приближённые — простой рабочий больших денег не имеет. А к ним нужно внедриться в сферу — то есть найти точки входа, и провести ненавязчивую рекламную кампанию. Ты мне не поможешь?

— Чем?

— Почти ничем — всего лишь нужно поехать со мной и сдать вещи от своего имени — я имею в виду вещи в комиссионку. Надо привлечь внимание товарища директора магазина, а там уже можно будет найти общий язык. Побудешь компаньоном, так сказать — просто рядом.

— Хорошо, почему нет. Что надо сбыть?

— Там на заднем сидении лежит товар.

Он обернулся.

— Ящики какие-то.

— Телевизор Сони тринитрон — одна штука, аудиомагнитофон грюндиг — две штуки, портативные приёмники сони — пять штук, и до кучи — там есть ещё пятьдесят бобин с лентами — популярные зарубежные исполнители.

— Во как... Сокровища.

— Мы едем сейчас в один большой комиссионный, — я посмотрел на часы, — открывается скоро. Потащим сдавать это всё.

* * *

*

Расчёт оказался верным — как только Николай Николаевич потащил телевизор, а я — три грюндига, и ещё закрыли машину, в которой тоже много всего оставалось — продавцы тут же позвали директора. Комиссионный магазин — это в СССР действительно очень большой и важный магазин — здесь продавали вещи — но так как многое было дефицитом — в комиссионке царил почти капитализм — здесь иногда можно было встретить импортные товары и многое другое. Загранишное.

Директором тут был молодой мужчина, лет тридцати, с бородкой, и на вид довольно шустрый малый — он сразу понял, что дело пахнет деньгами — и руководя, проводил нас, нагруженных, в другой зал — закрытый для широкой публики с улицы.

— Ставьте здесь. Так... Сони Тринитрон, хорошая вещь!

— Ещё бы, — я поставил магнитофоны на прилавок рядом с телевизором, — Вы директор?

— Да, конечно.

— Лео. Просто Лео, — протянул я ему руку, — у нас там в машине ещё осталось кое-чего — по мелочи. Не безвыгодно для вас — выставите?

— Конечно, конечно, оформим всё в лучшем виде.

— У меня к вам есть деловой разговор — давайте поговорим без лишних ушей.

— Прошу ко мне.

Я оставил Николая Николаевича снаружи, а сам зашёл в небольшой, но уютный кабинетик. Директор с улыбкой, весьма наигранной, пригласил меня и предложил чаю.

— Что вы хотели?

— Давайте будем прямы, и без обиняков — я не хочу тут путаться в словах, хорошо? Во-первых — у меня есть некоторые каналы, чтобы добыть ценные вещи и продать их — это полезный бизнес, и я бы хотел найти хорошее место, через которое можно продавать.

— Ну... это ещё вопрос — а что за вещи?

— А какие вам нужны? Образцы товара только что привезли — немецкая техника, японская, кухонная техника, аудиоплёнки — европейская попса, американская, в общем популярная музыка. Правда плёнки неоригинальные — это всего лишь перезапись — но сделанная в высоком качестве — за это ручаюсь.

— Так... это хорошо, — сказал директор, — я так понимаю, у вас много всего?

— Мне более интересно — сколько и чего вы готовы купить. Скажем, плёнки, магнитофоны, телевизоры и бытовая техника — на заказ редко могу что-то достать — скорее предложить то, что имею.

— Ну об этом подумать можно, — согласился директор, — давайте что ли знакомиться — Алексей Фёдорович Ромм.

— Лео.

— Очень приятно. Значит, вы предлагаете мне товары из-за границы — по всей видимости контрабанда.

— Да уж не езжу каждый день за покупками, — хмыкнул я, — но контрабанда чистая. Есть у меня знакомства за границей, которые помогают доставать нужные вещи — или что со скидкой, или уценённое — всё восстанавливают до первозданного вида — комар носа не подточит — и продают.

— Ну, с фарцовщиками у нас дела идут туго.

— Уважаемый, те жалкие люди, которые дороже джинс ничего не имели, меня не интересуют. Мне нужно две вещи — это помощь в реализации и небольшая реклама.

— Реклама?

— Я работаю таксистом. Машину вы можете увидеть, если выглянете в окно — это дорогой автомобиль, мой. И вот в чём загвоздка — у меня мало клиентов, состоятельных клиентов. Ну вы меня понимаете?

— Понимаю, — неспешно сказал он, — вам нужна клиентура особого толка?

— Дело не в деньгах — дело в том, что я не хочу возиться с поиском себе людей — а для этого мне нужно выйти на состоятельную публику, которая может себе позволить заказать Роллс-Ройс в качестве такси. И бесподобного меня в качестве таксиста. Не хотелось бы ездить по городу и как какие-то хамы искать себе у дороги прокорм. Вы человек немаленький в своих кругах, имеете много знакомств — я думаю у вас можно рекламу и заказать. Знаете ли — большинство людей, сколько бы килограмм денег не запасли в кубышках — хоть долларов, хоть рублей, вряд ли могут себе позволить такой сервис. Соцреализм, всё-таки.

— Я всё сделаю, — убедил меня собеседник, — без проблем.

— Давайте договоримся по поводу того, как мы будем вести торговлю, передачу имущества и так далее. Привозить всё это к вам каждый день или даже каждую неделю я не могу. Условимся на определённую схему передачи и дату. Тут придётся соблюсти некоторую конспирацию, так как мне не хотелось бы повышенного внимания милиции.

— А в чём проблема просто привезти ваши товары сюда?

— Теоретически нет проблем — на практике это привлечёт внимание ненужных людей. С передачей — я вам позвоню и скажу где забрать, к тому же я не заказываю сам — я беру то, что есть. Теперь о главном — мои визитки, — я достал из кейса большую стопку визиток в упаковке, распечатал её и поставил перетянутые бумажной лентой карточки на стол.

Визитная карточка — это важное дело. Пластиковая, с номером телефона, без моего имени — просто "заказ такси" — и символом такси.

— И это мне надо раздать?

— Да. Скажу сразу условия работы — новые карты печатать не буду. Подвозить людей без визитки — не собираюсь даже. Сотни штук вполне хватит — заказывать заранее, если время занято — приоритет тому, кто первый заказал. Автомобиль — роллс-ройс сильвер шэдоу. Он у меня специально под такси выделен. Оплата по счётчику — и буду благодарен владельцу визитки за чаевые — которые составляют ещё десять счётчиков.

— Немало, — заметил директор.

— Крохи. В советском союзе такси стоит копейки, так что это действительно крохи, особенно для тех, кто хорошие деньги имеет, а не на окладе живёт. И хочет ездить не на волге. Связи мне не нужны, друзья-знакомые, которые что-то там могут достать-решить — тоже не сдались — так что пусть не пытаются подкупить — я сам кого угодно достану и решу. И раз уж я добрый и хороший таксист — то могу помочь своим пассажирам, если им что-то понадобится купить экстраординарное. Однако, это ограниченное предложение — я не стол заказов, хотя и могу помочь — особенно если это касается техники. Я вежливый таксист, но к хамству не собираюсь привыкать — так что если кто-то думает, что если он умудрился наспекулировать-наворовать очень много, то теперь выше гор — он пойдёт пешком. И последнее — если кто-то начнёт хвастаться и бахвалиться, и другим показывать что у него карта — и о ней поползут нехорошие слухи — то карта может быть аннулирована.

— Сурово.

— Иначе никак. И потом, — заметил я, — есть много людей, которые заработали себе приличных денег, и хотят ездить не на волге, а на чём-то получше. Но не могут — потому что их взгреют. У меня такси официальное — со счётчиком, так что официальные расходы будут по тарифу. Вы понимаете меня?

— Кажется да, — задумался директор, — вы хотите предоставить автомобиль тем, кто не имеет, так сказать, возможности, тратить больше, чем зарабатывает?

— По крайней мере официально и публично. А таких людей большинство — если у человека есть мозги, то имея хотя бы тысячу в месяц, он не будет тратить больше своего официального оклада. И вот ещё что — не стоит жадничать по поводу визитки — я понимаю, что вы не верхушка айсберга советских полуподпольных людей с хорошими доходами — и даже не его середина. Скорее чуть-чуть ниже середины, но если они окажутся в руках не у тех, кто реально может приносить доход, а у вашего ближайшего окружения и друзей, то это будет нехорошо. Справитесь с распространением?

— Думаю да... теперь, когда вы всё обрисовали — это уже не выглядит так странно. Я постараюсь — сегодня же у меня назначена небольшая встреча — вечеринка, так сказать, среди работников торговли. Я постараюсь объяснить всю ситуацию тем, кого знаю.

— Вот и хорошо. Эти карты в вашем распоряжении.

* * *

— Добрый день.

— Такси?

— Да.

— Я хотел бы заказать на сегодня машину, через три часа, в аэропорт Внуково.

— Номер вашей карты?

— А?

— Прошу, назовите номер вашей карты. Он находится на обороте.

— Ах, да, секунду... пятьсот шестьдесят семь.

— Куда поедем?

— Гостей нужно встретить, а потом поездка по городу. В МХАТ, а потом в ресторан.

— Простой оплачивается по тарифу. С тарифом вы знакомы?

— Да, знаком.

— Тогда ожидайте машину.

Ну вот и седьмой заказ от "вип-клиентов". Оказывается, им всем и регулярно нужна машина — причём машина хорошая, и сами они должны козырнуть богатством — но так, чтобы ОБХСС не заинтересовались.

Я нарочито выставил на крышу колпак с жёлтым огоньком — это значило что машина занята, и поехал. А моя работа начала приносить свои плоды — причём совершенно неплохие — всего то прошло три дня с тех пор, как я пообщался с директором большого комиссионного магазина.

Путь до аэропорта занял не так много времени — дороги свободны и в ту сторону можно прилично так разогнаться. Меня продолжала радовать собственная машина — я полюбил её ещё как — и продолжил улучшать. В частности доработал сидения, некоторые детали салона доработал, установил помимо счётчика — телефон. Самый настоящий телефон, как в правительственных машинах, только ещё круче — у правительства были радиотелефоны "Алтай", а у моего была клавиатура на приборной панели и две трубки — у меня и сзади, у пассажиров, чтобы они при желании могли совершать звонки, но номера у них разные.

Интересно, как там Воронов с его идеями компьютеризации и создания целого НИИ? Надо будет узнать как-нибудь.

Я остановился около выхода из аэропорта — таксистов сюда не пускали, но никто в общем-то и не мешал — тем более что машин тут не было — я заметил только две волги, и те отъехали вскоре.

Ожидание заняло двадцать минут, пока наконец не показались люди — очень шумная кампания — мужчина с женщиной, и с ними клиент — клиент был очень весел, и сразу же направился к моей машине. Я по традиции уже был на улице и открыл дверь, вежливо поздоровавшись со всеми с грацией опытного английского дживса.

— Вот это линкольн, — похвалил машину приехавший мужчина.

— Это Роллс Ройс, — поправил я.

— А я что сказал? А, ладно. Степан, ты я гляжу знаешь тут всё досконально, — сказал пухлощёкий гость.

— Конечно, как иначе, Михаил Львович, — клиент сел спереди, тогда как гости были сзади.

— Прошу вашу карту?

— Вот, — он передал мне визитку.

Я вставил её в небольшую, едва заметную прорезь. Она мгновенно юркнула туда и через мгновение вернулась.

— Куда едем?

— В театр, а потом домой.

Я неспешно дал газку и мы вальяжно ускоряясь, поехали по дороге в сторону города.

— Не желаете ли музыку?

— Музыку? — спросил клиент, — какую музыку?

— Какую пожелаете. Модная, классика, ретро, джаз или рок-н-ролл...

— Включи Элвиса Пресли, — попросила гостья — дама лет под тридцать, её спутник был её старше лет на десять-пятнадцать, по крайней мере на вид.

— Как пожелает леди, — я вставил в небольшую магнитолу кассету и включил элвиса.

Кассета — бутафория, вообще-то, для пассажиров, включил я клавишами на руле коллекцию Пресли до этого года включительно.

В отличие от оригинальной машины, у которой не было никакой аудиосистемы, в эту была встроена, и с хорошим объёмным звуком.

Правда музыки надолго не хватило — гостям быстро разонравилось — и мужчины захотели поболтать. Я сделал звук потише и они болтали о чём-то своём — о каких-то своих друзьях, о каких-то своих товарищах, делах... Гость постоянно шикал, но мой клиент ему только рукой махнул:

— Да бросьте, можете говорить что хотите.

— Ты что такое говоришь?

— Здесь ОБХСС нет. Так вот, мне недавно Гриша, который с МЭЗа, предлагал взять у него левак — совершенно распоясался. Считает что я бездонная бочка, буду покупать сколько ни нагонит.

— Совершенно зазря, — ответил гость, — страх потеряли. Тем более что там валютчик сидит — а с валютой сейчас строго, чего доброго пойдёт под расстрельную статью.

— Надо прекращать с ним дела, — подтвердил клиент, — товарищ таксист, а как вы думаете — стоит и дальше вести дела с валютчиком?

— Я не понимаю смысла иметь валюту в СССР. Если её не то что потратить или обменять — даже хранить нельзя.

— Эх, это же основа контрабанды, — пояснил клиент, — чтобы что-то купить — нужно заиметь валюту.

— И ещё суметь вывезти. Если вам нужно что-то в разумных пределах — то может быть я вам помогу.

— А в разумных это сколько и чего?

— Техника, импортная — телевизоры, радиоприёмники, кухонная техника, автомобили — возможно достать. Есть у меня знакомые в западном берлине и в некоторых других странах.

— А задорого?

— Сравнительно дёшево, по сравнению с основной массой перекупов, из курса шесть рублей за доллар. Цена рыночная, но заказы не беру — если вас интересует — вот то, что у меня имеется в наличии.

Я передал ему небольшой буклетик. Точнее это была тетрадка с съёмными листами, на которых были напечатаны карточки товаров — я их добавлял и удалял по необходимости. Сейчас там было всего девять листков.

— Негусто, но и не пусто. Недешёвую технику продаёшь.

— Мелочью занимается товарищ директор комиссионного на серетинском. Иногда, если у меня возникает такая возможность и желание — я через его комиссионный продаю излишки. Недавно приобрели партию хорошей косметики — ну очень дорогую.

— Нас не напугать, — влез гость, — сколько стоит?

— Четыре девятьсот. Курс шесть рублей за доллар, как я и говорил. Полный набор дамской косметики.

— А доллары берёшь?

— Зачем они мне? — пожал я плечами.

— Ну ты человек — если закупаешь что-то за границей — значит нужны.

— Я не закупаю — на это есть свои люди. Я редко выбираюсь за границу, и то покупаю там что-то только для своего развлечения. Если что и остаётся невостребованным или разонравится — продаю.

— Вот это и это, — клиент выдрал два листка, — так, на шесть... это получается тысяча пятьсот шестьдесят. Когда будет?

— Я доставлю товар вам на дом.

* * *

*

Вечером я приехал в автопарк — меня здесь уже знали и хорошо запомнили. Я припарковал машину около административного корпуса и пошёл сдавать дневную выручку. За С моими дикими ценниками — в десять счётчиков, товарищи за день наездили сорок девять километров — пятьдесят рублей, это уже больше дневного плана. А после обеда была ещё продажа неликвида — починенной техники, которую корабль забирал на западе, за копейки — реально почти забесплатно, почти без затрат сил и средств чинил, упаковывал в оригинальную упаковку, и всё это продал. За сегодня я сдал в кассу в полтора раза больше плана.

— Ну что как? — меня по плечу хлопнул Николай Николаевич.

— Замечательно. Клиенты довольны. Солидных людей вожу.

— Видно по загнанности. Не беспокоят?

— К счастью не быкуют. А как у остальных?

— Работаем.

— Звучит как-то не слишком весело. В тягость?

— Да как обычно — бывало и похуже, бывало и получше. Погода сейчас не та, чтобы радоваться — везде грязь да слякоть.

— И то верно. Впрочем, я тебя скоро обрадую — сегодня я от тебя съезжаю.

— Правда? А что так?

— Нашлось жильё подходящее. Ладно, бывай.

* * *

*

Отчёт о моей двухнедельной работе в таксомоторе заставил товарищей немного посинеть. Я имею в виду товарища Семичастного, а вот Воронов был вполне доволен рассказом.

Место для нашей новой встречи было выбрано старое — госдача тов. Шелепина. Прибыли все, кроме Анатолия с Катей — то есть наши трое партийных чиновников, и Воронов. И я.

— Вот как-то так. А как у вас?

— НИИ создали, — обрадовал меня Воронов, — ремонтом надо будет заняться в здании, но в целом всё прилично. Великих свершений конечно не ожидается — но и сидеть без дела не будем. Поучаствуешь в ремонте?

— Могу, почему нет.

— Постой, зачем ты вообще пошёл в такси работать? — спросил Владимир Ефимович.

— От скуки.

— И на кой чёрт тебе всё это выдумывать... — он пожал плечами.

— Разве не очевидно? Я заметил отсутствие в среде такси люкс-сегмента и восполнил его. Создал бизнес-стратегию, основанную на ограниченности предложения — то есть эксклюзивности услуги, и позволил подпольным миллионерам немного потешить своё самолюбие без особого мелькания перед ОБХСС.

— Зачем?

— Это вы с ними боретесь — честь и хвала — а я не собираюсь. Скорее наоборот, я эту публику хорошо изучил — люди нигде так не разговаривают, как в такси. Немного подбарыжив разного рода ширпотребом, который мне почти ничего не стоил, я без труда затесался в их среду.

— Как? Эта среда — крайне осторожные и очень чуткие люди — они не могут просто так взять и довериться неизвестно кому.

— Как раз потому что они осторожные и чуткие — они за версту чуют, что я не чекист и не работаю на государство никак. Вхождение в эту среду сулит большие возможности в будущем. Благодаря тому, что я могу достать что угодно — от тостера до суперкомпьютера или лимузина — репутация в среде очень быстро скакнула в стратосферу. Некоторые вещи они могут позволить себе только через меня — я же просто дою их как коров, сбывая им разный ширпотреб. Который мне ничего не стоит — в большинстве своём это вообще переделанный неликвид, которому была уготована участь вторсырья. Постепенно они становятся зависимы от меня и продажи — мания потребления, знаете ли, мощнейшая сила.

— И как тебе это поможет? — спросил Воронов, — зачем?

— Статус в среде подпольных миллионеров, который может немало помочь, если понадобится задействовать такой ресурс как связи и знакомства, зачастую в их власти даже то, что не под силу даже нашим всесильным секретарям ЦК. А так же стабильный поток денег, как от работы такси, так и от продажи всякого неликвида, и наконец — информация о жизни московского финансового заподполья. Финансовая информация от них зачастую даёт гораздо более чёткую и быструю картину происходящего, чем любые отчёты, статистики и прочее. За прошедшую неделю работы я успел ознакомиться со всеми крупнейшими местными "царьками", с ценами на чёрных рынках, местах подпольной торговли, множеством схем, узнал, кто что и как продаёт, где купить доллары, золото в монетах и песках, бриллианты, где и как кормятся крупнейшие мафии.

— И...

— И просто дою этих коров, — улыбнулся я, — они нечестно зарабатывают деньги — а я впариваю им как индейцам стеклянные бусы из европы — и они с радостью платят — меняя рубли на всякие магнитофоны, телевизоры, ымпортные фены и даже стиральные машины из Италии.

— А это не вызовет фарцовочный кризис? — спросил Пётр, — если ты отъешь долю рынка.

— Да какая там доля — фарца — это розница, ориентированная на широкую массу потребителей. Ты кажется раньше говорил что надо организовать официальную торговлю импортом — с акцизом, компенсирующим разницу курсов — я просто реализовал это частично и неофициально. Как думаешь, какой товар самый популярный?

— Телевизоры?

— Нет.

— Магнитофоны? Техника?

— Жратва.

— Не понял... — Воронов моргнул три раза, — что?

— Ты я вижу никогда не испытывал проблем с обычной едой. В своё время — не имел проблем с деньгами, а здесь — с доступом к кухне. Но большая часть населения имеет такую проблему, — пояснил я, — даже странно как коммунисты умудряются рассуждать о великом и вечном, строить теории с замахом на целую политическую систему — но людям досыта мяса не способна дать экономика.

— Это нюансы, — отмахнулся Воронов, — как ты до продуктового супермаркета то опустился?

— Очень легко. На что человеку, наворовавшему денег, тратить их? Ну допустим квартиру он обставит очень красиво — потратить деньги на дорогие машины, яхты-рестораны не может. Ну на рестораны ещё может быть. А вот вкусно кушать хотят все. И не отберёшь потом, и прятать не надо — так что продукты — это популярный товар. Я сгонял корабль в северную и южную америки — у меня сейчас в трюме лежат десять мешков первоклассного бразильского кофе, бананы, ананасы, кокосы, манго, киви, и прочие продукты, вполне тривиальные для тебя, Петь, но необычные для жителей страны советов.

— Это верно, я что-то здесь не замечал тропических фруктов.

— И они дорого стоят — особенно те, которые надо далеко покупать и их не так много. Например, чаи — один из моих клиентов очень любит чаёвничать — в месяц больше пяти тысяч у него только на чаи уходят.

Воронов присвистнул.

Вскоре я попросил охрану принести из моей машины пакеты — там были два на заднем сидении. Они притащили и из багажника, и те, что я положил на сидение.

— Вот это отнесите на кухню, повару, — поправил я их, — а это давайте сюда.

Охранник — мордоворот, явно из чекистов, взял нужные пакеты и понёс на кухню, а я поставив на кресло, извлёк ассортимент.

— Выглядит вполне обычно, — сказал Косыгин, — и что это?

— То, что пользуется популярностью у наших корейко. Кока-кола — это отдельная песня, — я поставил бутылку на стол, — а ещё вот это, это и это... Это ветчина в банках, очень качественная — премиум-сегмента, Французская, чипсы картофельные, разновидности азиатской лапши, и простой ассортимент недорогого американского магазинчика — но в союзе это всё улетает как нечего делать по хорошим ценам.

— Продавать подобное невыгодно, — ответил мне Косыгин, — ты размениваешь конвертируемую валюту на рубли. И тебя могут заметить.

— Объёмы продаж как у маленького провинциального магазинчика в штатах — как меня могут заметить? И не так уж это и дорого — дешёвка. Там. А здесь продаётся по дикому оверпрайсу, если переводить в рубли — у меня курс шесть рублей за доллар — чуть-чуть ниже чем у валютчиков.

— Ты деньги меняешь? — спросил Косыгин.

— По-своему. На товары, или на драгметаллы.

— Это даже противозаконно.

— Я нарушил закон, — хмыкнул я, — впрочем... Если припомнить кризисы — то история говорит что денег скопилось у населения просто фантастические объёмы — целые горы из бумажек. У каждого под подушкой — пришлось даже проводить легальные ограбления-полудефолты, чтобы сжечь часть накоплений. Гиперинфляции всё равно не избежали — но хоть не по зимбабвийскому сценарию пошли... Денег, денег в стране много, слишком много. А товаров на них хрен да маленько — и деньги никуда не исчезают — рыночных механизмов их нейтрализации и обращения в прибыль и расходы нет.

Косыгин подумал, махнул рукой:

— Тоже верно. Любой товар, попавший в экономику — в нашем случае это хорошо. Задача экономики в том, чтобы дать заработки и траты людям — чтобы деньги постоянно находились в движении. Экономика не должна быть экономной — она должна быть крайне расточительной, и постоянно голодной до новых денег.

— От вас ли слышу? — спросил Шелепин.

— Представь себе, да. Тезисы про экономию к сожалению существуют только чтобы прикрыть задницы и оправдать неработающие местами экономические механизмы. Тратить и зарабатывать — вот что должны граждане — и чем меньше они откладывают в кубышку — тем лучше. Я бы даже сформулировал так — эффективность экономики исчисляется соотношением расходов к зарплате.

— Разве расходы могут больше дохода? — спросил Шелепин.

— Кредит. Да это гениально — кредит. Человек, который не должен копить тысячи с возможностью купить что-нибудь потом — когда денег не то что не много — их не хватает, кредит! — Косыгин сказал это так, будто конферансье объявлял звезду цирка, — гениальное изобретение людей. Человек получает то, что не мог бы купить, сразу, под обязательство работать на экономику в будущем. И его уже можно легально и без всяких обещаний и увещеваний заставлять работать — и хорошо работать. Покупка за наличные — это хорошо, но кредит — ещё лучше. Идеальная экономика должна жить на кредитах — чтобы у людей постоянно не хватало денег на дорогие покупки и они брали кредиты и работали, чтобы их выплатить.

Шелепин задумался.

— Капитализм получается.

— Он самый, но как красиво! — Косыгин аж прищурился от удовольствия, — кредит это бриллиант в круговороте денег и ценностей. Кредит — это возможность постоянно ускорять и увеличивать экономику, когда люди могут покупать то, на что не смогли бы накопить — и не копят огромные деньги — нет риска инфляции — для экономики товар обменивается на работу — а так как работа имеет более положительные результаты — в финансовом плане, то это вечный двигатель экономики! Чем больше люди тратят — тем лучше, а если они тратят кредитованные им деньги — то объёмы выгоды экономики от их трат — превышают сам объём их средств. Грубо говоря — это способ обойти естественные границы, преодолеть экономическую скорость света, которую по-нормальному преодолеть нельзя никак. И экономика, которая сумеет освоить грамотное и постоянное кредитование населения — рванёт вверх на орбиту — как ракета Гагарина!

— Алексей Николаевич, вы переменили своё отношение к этому вопросу?

— В корне, Саш, в корне. Раньше я предполагал, что кредитования следует по возможности избежать и придерживаться прямого финансового обмена — что это более стабильный, надёжный и безрисковый метод — но так мы не только на месте не топчемся — даже назад сдаём постоянно, потому что товаров не хватает, деньги дешевеют, объёмы производств постоянно падают по сравнению с объёмами денег, и даже рост экономики не может перегнать её деградацию. Не удивлён, что к восьмидесятым годам всё окончательно скуксилось и начало буксовать. Нам нужно изъять у людей излишки денег — причём сделать это легально. Продажей им товаров — а когда денег будет вечно не хватать — давать кредиты. Кредитовать и предприятия, и граждан — но отрабатывать они должны по полной.

— То есть интенсифицировать работу но не путём пропаганды работы и выполнения планов, и даже не путём повышения зарплат — а путём отработки кредитов?

— Ну, если пересчитать на зарплаты... — Косыгин задумался, — то получается и решить главную проблему тоже придётся. Чтобы те, кто лучше работает — могли уже больше зарабатывать. Как бы это ни было отвратительно окружающим. Но да — нужно существенно расширить кредитный сектор экономики. Предоставление гражданам товара — под обязательства работать лучше и больше — и не просто на окладе сидеть, а отрабатывать по полной — то есть создать для них дифференциацию доходов — с возможностью зарабатывать больше, работая лучше — и создать пружину, которая будет их толкать вперёд — необходимость оплачивать кредиты помимо своей повседневной жизни. На квартиру, машину, на дорогие бытовые товары, да на что угодно...

Шелепин задумался.

— Знаешь, звучит как план. Разве америка не идёт по похожему пути? Пётр, а ты что скажешь?

Петя в это время разглядывал банку с консервированным американским супом.

— А? Да, понимаю — так работала напервых порах китайская экономика — она очень одобряла кредитование предприятий — правительство вваливало в предприятия и бизнесменов большие деньги, да и в моём времени вваливает немало. А что до кредитов — они крайне развиты. Это же главное топливо экономики. Кредитные карты — которыми можно расплатиться в магазине, потребительские кредиты, обычно для получения таких не нужно иметь поручителей, собирать кучу документов и так далее. Паспорт показал и бери.

— Что я говорил, — обрадовался Косыгин, — Саша, у меня гениальная идея как обеспечить экономику развитием — и на этот раз она проверена.

— Где товары то возьмём? Чтобы что-то в кредит отдавать — нужно это что-то иметь, — сказал Шелепин, — а у нас нет. Поднять цены многократно? Так тоже толку никакого.

— Я могу предложить, — вмешался я в их разговор, — а сохранение цен обязательно? Ведь стоимость кредита больше стоимости товара. Спекулянты продают товар втридорога — взять хотя бы автомобили — очень популярная тема спекуляций. С рук новенькую машину Москвич можно взять за двадцать тысяч — сразу. Выигрышные облигации, позволяющие купить Волгу — стоят от двенадцати до пятнадцати тысяч, и речь тут идёт не про деньги, а про возможность без очереди взять машину. Но это на любителя — редко попадается готовый продать билетик.

— Правда? — Косыгин удивился, — и это широко распространено?

— Очень. В других сферах работает примерно так же — рыночные механизмы поверх плановых хоть как-то регулируют движение материальных ценностей. Вообще, я с вашей мыслью согласен — кредит — это спасительный инструмент, позволяющий вводить долгосрочные обязательства от граждан работать — а значит составлять экономическое планирование вперёд и стабилизировать экономику. Любой продавец хочет продать побольше — или получить стабильный доход в виде гарантированной продажи товара — а экономика продаёт людям товары за работу. Процент прибыли тем больше, чем больше работы — к сожалению и чем меньше товаров тоже. Просто вместо денежных отношений в плановой системе введён первичный обмен результатами труда. Суть та же — идеальная плановая экономика по-марксу это абсолютно не развивающаяся система. Как только человек работает больше, чем получает — начинается капитализм. И мы живём в нём, поэтому по большому счёту вашу экономику трудно назвать плановой — скорее финансово-альтернативной. Аналоговой.

— Интересная теория, — сказал Косыгин, — но проблему с товарами это как решит?

— Увеличение цены для продаваемого в кредит — через увеличение стоимости кредита. То, что человек будет обычно — даже на отъе... работать за свои сто двадцать — это плохо.

— Хозрасчёт показал, что объёмы работ увеличились — но снизилось качество, и без перехода всей системы на полукоммерческие рельсы тут ничего не добиться — но люди очень неплохо зарабатывали.

— Хозрасчёт показал, что люди покумекав придумают как нагнуть систему и получить по-максимуму, как ни пытайся их загрузить. Единственный мне кажущийся логичным выход — это напрямую привязать оплату труда к финансовым показателям продаж. Иначе говоря — чтобы условно завод — покупал запчасти, собирал из них велосипед, продавал их в розницу и оптом в торговые сети и потребителям — и наполнял свои зарплатные фонды. Тут уже как бы никак не нагнёшь систему.

— Это получается капитализм, — сказал Косыгин.

— Есть другие идеи — предлагайте. Проблема как раз в том, что шестьдесят-восемьдесят процентов производственного потенциала не реализуется, эти силы граждан просто вылетают в трубу. Расходуются с чудовищно низкой эффективностью на решение бытовых проблем, стояние в очередях, поиски товаров и услуг, на существование негосударственной рыночной экономики. Принцип — работай, а всё что нужно получишь за деньги — нарушен. И поэтому работа — это всего лишь факультатив в жизни советского рабочего. Главное кран починить, электрика найти, очередь за шапкой отстоять, и так далее — бытовуха. А работа — всего лишь способ обеспечить это всё деньгами — разница между товарной и денежной массой подавляет в людях необходимость работать — а это бросает всю экономику в штопор. С каждым новым годом товаров всё меньше — а денег всё больше...

— Из этого порочного круга можно и нужно найти выход, — заявил Косыгин твёрдым и слегка пафосным голосом, — Пока что мне в голову пришло только развитие кредитования. Но это должно быть сопряжено с увеличением товарной массы.

— Нет. Не увеличением товарной массы — а увеличением расходов граждан. Что не обязательно должно происходить из заваливания страны сверхдешёвым ширпотребом. Начать хотя бы с того, что часть этих средств раньше уходила методами всяких артельно-кустарных производств — от малого бизнеса спрятаться трудно — даже в диких экономических джунглях, где властвуют корпорации с оборотом в триллионы долларов — всё равно есть место мелким производителям и малому бизнесу.

— Это уж как-то слишком звучит, — сказал Шелепин.

— Такова реальность, Саш, — со вздохом сказал Косыгин, — это экономика — какой бы хорошей не была идея политическая — у экономики свои законы, как законы природы. Их нельзя обойти, даже если очень себя убедить что они несправедливы. Я вот комаров считаю бесполезными вредителями — но они есть.

— Это неправильно, — буркнул Шелепин, — это нарушит всю политическую ситуацию.

— А выхода нет — у вас есть конфликт политики и экономики. Политике придётся следовать за экономикой — а не наоборот, экономику подгонять под политические тезисы. Пытались уже — результат известен. Полное и тотальное разрушение всего общества и политики — люди живут не в партии и не в доктринах ленина — они живут в экономической ситуации.

— Есть другие варианты?

— Не существует, — ответил я, — наукой их существование не подтверждено. Впрочем, если всё делать не как советские наивные в коммерции люди, а постепенно и с контролем — то может выйти в итоге околокитайская модель. Если вас заинтересует моё скромное мнение — вся соль не в том, что вы что-то разрешаете — а в том, что вы что-то берёте под контроль. Возьмём моих новых коллег — таксистов — почти капиталистический рынок такси — обязательные отчисления в автопарк таксисты считают примерно как налог и плату за аренду машины — не более того. Ситуация неконтролируемая — государственные институты, сдерживаемые идеологией, существуют совершенно в другой плоскости — скорее сожительствуют с реальным рынком, чем контролируют его. Взять это дело под контроль — никто не решится.

— А как? — спросил Косыгин, — ты уже поработал, знаешь кухню изнутри — вот и скажи как можно это всё упорядочить.

— Я бы предложил другую модель — частный извоз — занятие не нарушающее логику человеческих взаимоотношений — то есть не преступное. На мой взгляд можно было бы переформировать таксопарки в агрегаторы — выдачу машины как аренду, за которую нужно сдать нынешний план — тридцать два рубля в кассу, и всё что заработал сверху — бери себе сколько хочешь. И в то же время легализовать подработки — в частности на своей машине и со своим бензином, агрегатировать это через таксопарк, который собирает и раздаёт заказы — система агрегаторов такси.

— Это имеет только один минус — когда гражданам этим заниматься? — спросил Косыгин, — рабочее время на то и рабочее.

— Зависит от их трудового процесса — если человек на работе время отсиживает за зарплату — то да. А если у него сдельная оплата? Конечно, выгоднее станут места с возможностью подработки — но тут опять же встаёт проблема куда деньги девать? Товаров на всех не хватает — разве что можно занять пустующий сегмент роскоши — её отсутствие вообще само по себе нездоровый признак.

— Согласен — нет ничего более эффективного в сжигании инфляции, чем роскошь, — согласился Алексей Николаевич, — Допустим, просто допустим, что-то можно с учётом акцизов, которые ещё принесут выгоду государству, покупать за рубежом и продавать с перенаценкой. Как ты делаешь — всякий ширпотреб. Допустим, кое-какие промышленные решения мы тоже можем вынести — информация от Петра заставила серьёзно пересмотреть много вещей. Мы можем людям хоть танк продать, всё равно столько не нужно.

— В смысле — не нужно? — удивился я.

— Так танковых баталий не предвидется, — сказал Шелепин.

— В смысле — не предвидится? — я посмотрел на Петра, — что ты им налепил?

— Э... — он смутился, — ничего такого...

— Дорогие мои советские друзья — с хранения даже Т-55 снимали, когда война была. А это пепелац которому на тот момент было под семьдесят лет. Вы ещё скажите что ТУ-160 не нужный бомбер...

Все три партийные бонзы посмотрели на воронова испепеляющим взглядом. Воронов не знал куда деть руки, заволновался.

— Так, военные советы множим на ноль, — подытожил Шелепин.

— Правильно, — поддакнул Семичастный.

— Эксперт, етить! — согласился Косыгин.

— Всё в армии нормально делается, — заметил я, — разве что инженерные войска недостаточно развиваются — по остаточному принципу. Это плохо — война это копать, копать и ещё раз копать. Отсюда и до обеда.

— Это точно, — согласился Шелепин.

— Цифровизация разве что понадобится — повальная. И постоянные обновления техники.

— Оставим, товарищи, — попросил Косыгин, — военные вопросы на потом. Сейчас мы вроде бы продуктивно пообщались.

— Но основные вопросы не решены, — заметил Шелепин, — хотя я очень рад, что у вас появились свежие идеи. Итак, мы нашли подходящего человека из разбирающихся в микроэлектронике — таковых оказалось целых четыре человека. Биографии их проверили исходя из имеющихся справочных материалов — первый это разработчик ЭВМ "НХ-1" Старос. Грек, работник внешней разведки, ныне руководитель небольшого конструкторского бюро. Второй это Жорес Алфёров — работает с полупроводниками и теоретической физикой, третий — это академик Глушков, разработчик МЭСМ. Со всеми тремя пообщались сотрудники из ведомства, выяснили их профпригодность. Всех трёх мы пригласили сюда — ожидать пожалуй стоит с минуты на минуту их визита. Далее Воронов, отдаём всех трёх в твоё НИИ. С их коллективами и ждём результатов работы.

Воронов даже испугался:

— Но ведь...

— Что-то не так?

— Просто таких три человека выдающихся — тем более теоретическая физика это мимо нашей области.

— А вы не только этим займётесь. Все трое будут допущены к самым секретным данным — и в общих чертах они знают, что их ждёт — тебя ждёт научная баталия — а мы понаблюдаем.

Честно говоря — это было поводом для улыбки — потому что Воронова и правда ждало очень неприятное для него знакомство.

Товарищи из партии не стали налегать на Воронова — они решили выпить по рюмашке и сесть смотреть на большом телевизоре фильмы — и то и другое предоставил я, а Воронов волновался.

* * *

*

Трудно представить себе более разношёрстную компанию из учёных-компьютерщиков. Бывший шпион, Грек-коммунист Старос, сухой, в очках, с умным видом, академик Глушков — важный сторонник кибернетики как теоретической науки. И молодой — ещё можно сказать юнец в науке, Жорес Алфёров.

Причём во всём этом все трое были по-своему фееричны. Реально фееричны — это яркие характеры — у Академика Глушкова — именно так, а не просто какой-нибудь Виктор Михайлович — в голове космические пространства, гигантские машины, наука... У Староса — более приземлённые и более правильные взгляды. А уж Жорес Алфёров здесь находился в счёт будущих заслуг, так сказать — он робел рядом с важными людьми.

— Это просто нереализуемо, — в ответ на рассказы Глушкова с его теорией, ответил Воронов, — это абсурдно.

— Молодой человек! Поверьте, это так.

— Виктор Михайлович, вы видимо забываете, что мы имеем дело не с теорией, а с доказанной годами и десятилетиями практикой развития этих машин, — сказал тихо Старос.

Это был круглолицый, живой и спокойный человек с греческим носатым профилем, в дорогом и хорошем костюме, но вид у него был менее серьёзный и давящий чем у Глушкова.

— Простите, — тут же без всяких реверансов сказал Глушков, — я не должен навязывать своё мнение.

— Развитие сталкивается с маркетинговыми, практическими и социальными факторами — в том числе человеческим — так что предсказать как эта отрасль будет развиваться — даже имея все имеющиеся у нас данные — невозможно. Некоторые вещи вообще результат случайности, ставшей стандартом и задававшей тон на многие годы вперёд. Кризисы, прорывы, результат всеобщих ошибок или деятельности разных людей...

— И что, по вашему... простите, я опять не должен навязываться — как в вашем варианте истории развивались эти компьютеры?

Мы только-только дошли до развития в семидесятые годы — и товарищи жарко спорили по поводу развития ЭВМ.

— Позвольте я покажу фотографии. Лео, ты не поможешь?

— Секунду.

Воронов взял ноутбук, который я ему протянул, поставил на стол, открыл и нашёл иллюстрации к своему проекту, огромное количество картинок, промо-материалов и прочего.

— Собственно, людям понятнее всего графический интерфейс — поэтому он безальтернативен в любое время и тут сомневаться в том, что компьютер будет выглядеть так — не приходится. Основной задачей являются текстовые функции — и их разновидности, от которых по мере усложнения происходит всё остальное — базы данных, передача информации, всемирная сеть, поисковики, электронная почта, и многое другое.

— Нелепо, но это есть, — сказал Глушков, поправляя очки.

— Почему же нелепо? — я как раз допил чай и поставил пустую чашку, — компьютер это бытовой информационный прибор — сравните объёмы информационных задач простого человека и науки — это будет разница на много порядков.

— Что ж, это я понимаю — но я не смотрел на этот вопрос под таким углом.

— Посмотрите. Очень интересно. Примерно все семидесятые ЭВМ развивались в направлении персонализации и удешевления — серийности, интеграции в бизнес, — обрадованно сказал Пётр, — постепенно стало трудно представить себе любое дело, где их нет — по крайней мере до появления официальных электронных бизнес-систем. Дальше без них просто нельзя.

— Почему же?

— Документооборот, отчётность — сдавать надо, а в бумаге больше не принимали. Кому это надо — если человек в итоге должен разгребать что там написали — это неэффективно. Человеко-машинный переход тратит в тысячи раз больше времени, чем обработка заведомо цифрового документа с нужными данными.

— Чем меньше таких переходов, — сказал Старос, — тем лучше. Но как это интегрируется с текущими бизнес-процессами?

— О, насколько я знаю — первые ЭВМ применяемые в бизнесе опирались на электронные таблицы — нечто вроде сверхсложного калькулятора-документа, и на базы данных, поиск информации, обмен данными, стали первым столпом. Потом дело пошло тем быстрее, и тем эффективнее, чем больше компьютеры распространялись и чем больше их подключалось к сети.

— А сколько стоили?

— Насколько я знаю — эпл-2 — появившийся в середине семидесятых — стоили две с половиной тысячи долларов. В восьмидесятых хитом были IBM-PC — ставшие прародителями современных компьютеров — в том числе и этого, — похлопал он по корпусу ноутбука, — стоимость их снижалась. В целом, отрасль расслоилась на три ветви — научная, бизнес и игровая. Все три стали очень важными.

— Разве мы можем себе позволить игры? — спросил Глушко.

— Мы не только позволим себе — но и будем давить на их развитие больше, чем оригинальные американцы с японцами, — вмешался я, — потому что нам ввиду экономических проблем очень выгодно подсадить людей на аркадные игровые автоматы и получать доход. Это важнейшее направление — которое приносит прогресс и развитие. Требования к играм — обусловлены социальным фактором — людям хочется всё более и более свежих ощущений — а значит игроделы должны делать игры лучше. А значит компьютеры должны становиться мощнее.

Глушков только вздохнул.

— Вот что, — немного подумав, сказал он, — игры — это без меня.

— Вам это и не предлагается — а вот товарищ Старос был бы разработчиком неплохого игрового компьютера и аркадного автомата. Как думаете? Вы же занимались вендингом, вроде бы?

— Да, но это другое.

— Нет, это тоже самое. Аркадный автомат — вендинг на доступ к игрушке. А главное — это очень мощная отрасль — в бытовых компьютерах — едва ли не драйвер всех нововведений. Офисные компьютеры уже к девяностым-нулевым будут очень мощными — так что компьютер станет окончательно домашним информационным комбайном-комбинатом, от онлайн-кинотеатров, игр, фильмов, книг и прочего — до разных специализированных программ. Теоретически — любую задачу можно в него заложить.

— Почти любую. Но я понял — согласен, — сказал Старос.

— Итак, Воронов, — я посмотрел на него, — отдохнул? Теперь давайте я включу вам видео — любительское, с ютуба.

— А у тебя есть? — спросил Воронов.

— Конечно. Архивировано всё — я как раз нашёл с десяток видео по теме — и все их придётся посмотреть товарищам. Правда, я сделаю оговорку — это не профессиональные видео — их залили обычные люди.

— Пускай, — сказал Старос, — тем интереснее посмотреть.

— Для твоего удобства, я сделал свой видеоархив в форме движка ютуба, — сказал я Воронову, — там больше тридцати миллиардов видео. Но не все — меньше одного процента от общего числа и хронометража. Дай компьютер...

Я открыл интернет-браузер, он коннектился через модем к системам моего корабля, открыл ютуб, и набрал нужные названия. Появились подборки — выбрал нужное видео и включил.

— Товарищи, — Косыгин заметил, чем мы занимаемся, — мы вам определённо мешаем. Прошу, используйте телевизор по назначению.

— Хорошо. Тогда вы можете пройти в кинотеатр.

— Это сарказм?

— Нет, это реальность — проектор я перенёс в гостиную на первый этаж — там и экран на стене, и звук есть, и управляется Алиной.

— Понятно. Спасибо, мы пошли. Давай, Саш, давай, видишь, людям экран нужен... — он поторопил Шелепина, который тянулся за закуской.

Через несколько секунд большого начальства здесь не осталось, а я включил наконец видео, перекинув видеопоток на телевизор.

"История ЭВМ", "История советских персональных ПК", "История видеоигр", "история MOS6502 и 8080" и наконец — история суперкомпьютеров.

Видео датировались разными годами с дифферентом в тридцать лет — поэтому начал с общей истории ЭВМ. По порядку — час двадцать.

Создателя видеоблога нельзя упрекнуть в незнании темы или незнании того, как работает компьютер, этап до нынешнего времени мы промотали и дальше оставшиеся сорок минут отсмотрели на одном дыхании. История советских аналогов вызвала уже больше негодования, зато история видеоигр немало повеселила товарищей.

Последнее видео смотреть не стали — потом. Тем более что про процессоры уже говорили. Всё это заняло три часа — а главное — дало товарищам картину, полностью переворачивающую их мировоззрение — те, кто не видел в этом перспективы — увидели показатели компаний, превышающие крупнейшие оборонные предприятия, кто не верил в персональный компьютер — развалился к концу показа окончательно — так как картинка из современного по меркам Воронова офиса, заставленного компьютерами и работающего почти целиком через них, разрывала сознание полностью.

Когда-то на полном серьёзе говорили, что компьютер — это двадцать пять тонн металла, и тридцать литров спирта ежемесячно — а значит персонального компьютера быть не могёт. Что ж, это было не просто заблуждение — это был чистый идиотизм, и полное непонимание, ввиду оторванности от потребительских реалий всего мира.

Когда серия видео закончилась, товарищи учёные крепко задумались.

— В принципе, я рад, что всё, что я отстаивал — оказалось правдой, — торжествовал Старос, — победа в итоге за компактными и дешёвыми машинами, максимально универсальными. Только у нас нет никаких возможностей такие делать — это уже вопрос не к разработчикам, а к производителям интегральных схем — нужен процессор в виде одной интегральной схемы. Весь, без дополнительных обвесов и блоков.

— Это нескоро, — вздохнул Пётр обречённо, — понимая, как в этом направлении всё застоялось — тут ещё работать и работать. Разделённая и раздробленная по принципу всех других индустрий, электронная промышленность хромает на обе ноги.

— Будь у нас такие чипы — мы бы разработали ЭВМ, — уверенно сказал Старос, — но пока что справляемся и без них.

— Будут. Обязательно будут, — обрадовал я его, — кое-какое оборудование я могу вам предоставить — из того, что нужно для производства таких чипов. Проблема только в человеческом факторе — это колоссальное непонимание важности и сложности работы — и отвратительная культура труда. Доведённая до абсурда.

— Её всегда можно подтянуть, — возразил Глушков.

— Не всегда... нужно разрабатывать с нуля не только ЭВМ, не только процессор, но и всю индустрию, начиная с основ, — сказал Петя, — но к счастью, на это есть политическая воля — а большего пока и не нужно. Итак, нам нужно начиная с малого, хотя бы с электронных часов или калькуляторов — наработать опыт создания микросхем, чипов, печатных плат и в конце концов ЭВМ. Но и сами ЭВМ это только материальное воплощение, так сказать — люди пользуются программами, а не компьютерами. Нужна отрасль разработки софта. И качественная — не просто однозадачные программисты, решающие каждую задачу отдельно.

— Для этого мы уже кое-что разработали, — вмешался я, — точнее склепали из деталей из будущего — компьютер-моноблок для написания софта. К счастью, эмулировать на более мощном компьютере архитектуру, команды и всё прочее от маломощных — не составляет труда.

— Кстати об этом, — Воронов порылся в карманах и передал мне... одноплатник, — он так и не пригодился. Нафиг я его взял вообще.

— Оставь себе.

— Зачем?

— Хотя бы потому что там есть эмуляторы.

— А это... — Старос заинтересовался.

— Небольшой компьютер. Сверхмаленький, для эмулирования разных игровых приставок... Кстати, Лео, сколько здесь флопсов то стоит?

— А, здесь впаян процессор снапдрагон из смартфона, двести шесть гигафлопс. Довольно мощный, кстати, у твоего ноутбука в пять раз менее мощный процессор.

— Охренеть... это зачем столько? — спросил Воронов.

— Для эмуляции. И тут же не только цп, но и видеопроцессор в одном флаконе. Встроенной оперативки всего полгигабайта.

— Хм. Ладно, — он повертел коробочку в руках, — и куда её...

— Отдай товарищу Старосу.

— Зачем мне? — спросил Старос.

— Дай сюда, — я взял у него из рук, воткнул в порт телевизора и попросил корабль доставить сюда пару геймпадов. Корабль доставил. Подключил питание, подключил геймпады, и включил телек.

— Вообще, графика с ЭЛТ-телевизора передаётся на жидкокристаллическом ужасно. Очень угловато — без естественного сглаживания. Но другого у нас на примете нет.

Я включил это всё, появился список эмуляторов.

— По порядку — это эмуляторы аркадных автоматов, эмулятор упомянутой денди, суперхита домашних приставок, геймбоев — похожая штука, но переносная, точнее карманная, плейстейшн, сега, это тоже разновидности. Но продаются не только системы, но и игры — а они дают выгоду. Понимаете? Давайте покажем геймплей каких-нибудь...

— Марио? — предложил Воронов.

— Начнём по порядку с атари?

— Лучше нечто вроде марио как минимум.

— Тогда начнём с аркадных автоматов — у них очень разнообразная графическая часть и с ними ещё работать...

Я включил эмулятор, выбрал игру — где пингвинчик прыгал по платформам наверх и кидался бомбочками — очень странная, но очень весёлая игра.

Старос попросил поиграть — я дал ему геймпад. С управлением освоился достаточно легко — всё под пальцами.

Через пять минут наигрался и попросил другую. Тогда я всё-таки поставил ему Марио — игра красивая, с минимальным порогом вхождения, и стильную. Он поиграл в Марио минут пятнадцать, но отложил джойстик только потому что другие его ждали.

— А что там в плейстейшене? — спросил Воронов.

— Держи. Сам посмотри — там есть кастльвания и несколько трёхмерных платформеров.

— Так выглядят игры вашего времени? — спросил Алфёров.

— Скорее времени детства Петра, — сказал я, — к примеру тот же марио запускался на денди — а она имела процессор, разработанный в семьдесят четвёртом году. Хотя сама игра конечно много более позднего времени. Но сам факт важен... секунду, если хотите посмотреть на прогресс в течении тридцати лет — то мне нужно подготовиться.

Я попросил корабль переслать мне демо-образец за номером семнадцать. Это была уже полноценная, тяжёлая, мощная игровая приставка. А именно — Иксбокс, мощный и хороший — и целая стопка игр к нему. Я взял первую попавшуюся, разобрав названия.

— В общем я во все поиграл — вы будете неприятно удивлены, но в лучшем случае игры будущего можно назвать жестокими — пацифизм в виртуальном мире не в моде.

— Он нигде не в моде, — заметил Старос, — хочешь продаж — добавь побольше стрельбы — аксиома кинематографа.

— В нашем случае геймплей многих игр построен на стрельбе и уничтожении врагов, собственно, это база. Редко можно встретить жанры и отдельных представителей без этого. Гонки, симуляторы, и так далее. А если экшен — то стопроцентно надо бить, рубить и стрелять. Люди любят выпускать пар — а игры им нужны не для того, чтобы они больше давили на себя и самоконтролировались. Людям нужно мочилово, апофеозом его можно назвать дум.

— Это же древняя игра, — сказал Петя.

— Шестнадцатого года, я хотел сказать. Вот этот. Его перезапустили.

— И как? — осторожно спросил Петя.

— С переменным успехом. Конечно откровением и шоком как первый дум он не стал — но всё-таки градус экшена и пафоса запредельный. Всё по заветам канона — больше стрельбы, больше монстров. А вот эту можно поиграть. Советую эту, эту и эту. А ещё stray, ori, ведьмак и бэтмена. А если готов к полному культурному шоку — бери вот это.

— Атомик Харт? — Воронов удивился, — и в чём же тут культурный шок?

— Во-первых — это игра отечественная. Во-вторых — она про альтернативную историю СССР. В третьих — она охренеть какая красивая даже по меркам отдалённого будущего. В четвёртых — она стала самой популярной отечественной игрой. Это как чебурашка.

— Чебурашка? При чём тут чебурашка?

Я на него посмотрел с любопытством.

— Фильм про чебурашку в том же году собрал кассовый рекорд.

— Хм. Это должно быть примечательным? — спросил Воронов.

— Ты не въехал. Он собрал больше, чем любой другой фильм за всю историю отечественного проката, порвал даже все самые популярные западные фильмы.

— Не верю. Быть такого не может.

— Ну, это была уже эпоха заката западной цивилизации, американцы упоролись по своим гомосексуалистам, неграм и прочим больным на голову людям, хуже чем в союзе в тридцатых годах пропаганда — и агрессивнее. И чего греха таить — за душой у них в общем-то не оказалось ничего существенного, кроме финансовой машины. Вот и закатились — а игры поиграй.

Он вставил в приставку диск с игрой и запустил. Это оказалась на его беду Хогвартс Легаси.

Игра очень графонистая — и Воронов таких вряд ли видел. Судя по нему скажу, что это вообще не того склада ума человек, который будет играть в игры — поэтому скорее всего его познания в этой области застыли где-то на уровне две тысячи пятого года...

И я не ошибся — Петя просто улетел в стратосферу больше, чем другие наблюдающие — через десять минут дошёл до сцены в Гринготтсе и выключил приставку.

— Ух... аж вспотел... не думал, что за десять лет игры так изменятся. Вроде всё узнаваемо — но чёрт побери — такого же не делали.

— Немного усовершенствовали графику и геймплей за тот небольшой промежуток времени.

— Немного — это слабо сказано. Очень кинематографично. А вы что скажете? — спросил он у товарищей учёных.

— Хм... Думаю не ошибусь, если скажу, что такого в мыслях даже не было. И вот получается вся эта игра такая?

— Вся. И там ещё много локаций, роликов, и очень впечатляющих моментов.

— Тогда это правда очень немало, хотя я немного не понял насчёт магии.

— Это игра по книгам, там ещё фильмы были — давайте как-нибудь на досуге устроим марафон и посмотрим Поттериану, — предложил я, — не скажу что все фильмы удачные — особенно некоторые, но в целом получилось неплохо. Очень популярные в своё время.

— Сказать, что игры прошли большой путь — ничего не сказать. А начиналось всё с атари и управления отдельными квадратиками, — сказал Воронов и встал, — Алина, включи свет.

Умные лампочки прислуга не выкрутила — и голосовой помощник включил свет. Воронов прошёлся по комнате, думая. Однако, дальше уже говорил Глушков:

— В общих чертах я понял. Игровые задачи — наиболее востребованы публикой — тогда как томительные научные расчёты нужны лишь учёным и в отличие от игр не дают прибыли. Спрос на производительность компьютеров у игр намного выше — на порядки выше. То, что нам нужны более мощные компьютеры — это конечно есть — но это лишь наши нужды. А игры нужны каждому — и за них платят деньги. Естественно, что производителю выгоднее производить не научные машины, необходимые десятку-другому лабораторий, а проекты, которые разойдутся миллионными тиражами. И денег принесут на порядки больше — а уже на основе их вычислительных систем строятся научные потребности. Дело не в важности или неважности, и не в нашем отношении — а в том, кто больше готов платить. И чем красивее и лучше игры — тем больше денег приносит продажа ЭВМ и игровых программ.

— Вы начали верно мыслить, — заметил Старос, — поэтому несомненно это будет одним из главных локомотивов прогресса в вычислительной технике. В советской экономике нужды людей рассматриваются как явление вторичное — если они не являются жизненно необходимыми, конечно. А что там хочет или не хочет — потерпят. Но даже если Советский Союз можно заставить работать по этой схеме — на мировом прогрессе это слабо отразится. В конце концов — он раздавит советский метод и останется только идти позади прогресса. Это попытка конкурировать с целой планетой не в электронике, а в том, что важнее, в задании стандартов важности отрасли.

— Справедливости ради, первые игровые приставки появились в семидесятых — когда появились дешёвые процессоры, и слишком дорогие вещи не имели большого спроса. Хотя... аркадные автоматы компенсировали это. Автоматы... — я задумался, — автоматы... золотая эпоха аркад — видеоигры доступные всем — но некоторое время. Это совсем другая плоскость — так как расходовала немало денег и нельзя было создать длительную игру — но нечто вроде простейших понг, тетрис, можно реализовать даже на современных ЭВМ, а дальше развивать это направление.

— Мне хотелось бы делать нечто большее, особенно на первых порах, чем просто аркадные автоматы. Но я понял то, что на меня возлагается.

— Интересно, а какой работы ждут от меня? — спросил Алфёров, — я же не разрабатываю компьютеры и просто делаю свои исследования.

— Вам, дорогой наш Жорес, — с улыбкой сказал Пётр, — ввиду вашей информированности будет предоставлено всё. Всё, что хотите — светодиоды на разборку, информация, компьютеры для работы, результаты ваших трудов имеют большое значение для развития отрасли.

— Светодиоды? — спросил он, — у вас есть?

— Они кругом, — улыбнулся Пётр, — например в этом телевизоре, даже лампочки, если я не ошибаюсь — светодиодные, — он посмотрел на люстру.

— Ты не ошибаешься, — подтвердил я, — не выкрутили — а забрать я забыл.

— Это было бы замечательно, — тише сказал Жорес Иванович, — Просто восхитительно... Так, а где нам работать?

— Нам? — спросил Старос.

— НИИ, в которое нас всех троих пригласили, — пояснил он, — в Москве.

— Основной задачей, — не дал я Воронову вставить и слова, — этого НИИ является быть местом вместилища технологий не слишком этого времени, а так же местом работы с ними и разработки новых. Оргструктура его не похожа на советскую модель — по принципам чем выше должность — тем важнее учёный на ней, и "один начальник — один коллектив". Воронов — в равной мере плохо разбирается во всех ваших профессиональных тонкостях — но имеет богатый практический опыт из будущего, касающийся компьютерной отрасли. Поэтому для общего руководства — непредвзятого к разным взглядам и направлениям, лучше него не придумаешь. Проблема изначально заключалась в том, что у нас было море информации и вещей из будущего — но не было ни одного профессионала электроники, который бы понимал, как они работают. Даже знания Воронова ограничены самое большее простым программированием и общими представлениями о принципах работы. Поэтому нам и нужны вы трое. Доверить эту информацию широкой публике — немыслимо — это перевернёт рынок и только ухудшит ситуацию в целом, и вызовет много скандалов и предвзятости, но никак не поможет ни отдельной стране, ни всему человечеству.

— И тут на сцену выходим мы, — сказал Глушков.

— Именно. Именно вы — вам принадлежит честь сделать немало не слишком честных, но очень полезных открытий, а так же стать источниками информации для публики — вы не можете рассказывать что видели, но можете пользоваться этой информацией в своей работе — а уже через неё проталкивать необходимые стандарты и взгляды. Далее — своим коллективам вы не должны ничего говорить. Далее — Воронова мы легализовали как реэмигранта с большими деньгами — у него только личных средств — больше двух миллионов на сберкнижке. Официально и отмыто. Это неплохая подушка безопасности и финансирование мотивации на ближайшее будущее. Далее — общая для всех задача звучит так — создать отрасль разработки ЭВМ и программ, в том числе и игровых. Однако, разработка ЭВМ и разработка элементной базы для неё — это разные вещи — но связанные. Элементной базой займутся другие — наша задача — используя в том числе компьютерные программы для проектирования, разрабатывать печатные платы, собирать из этого конструктора готовый продукт — с учётом маркетинга, с учётом реальных потребностей. Редко кто из крупных фирм-производителей хорошего конечного продукта — делал это на собственной элементной базе.

— Всё упирается в элементную базу, — сказал Старос, — и не только интегральные схемы, но и в производство отечественных полупроводников.

— На этот счёт не беспокойся — всё, что возможно — делается. Начальственные пинки, фонды и задачи раздаются. Итак, я обрисовал вам принцип единого центра проектирования и разработки — вы самые главные по науке — Воронов — осуществляет административный контроль.

— Но он не учёный, — заметил Глушков.

— Учёный и не должен руководить такими предприятиями. Хорошие менеджеры и хорошие учёные — редко бывают одним и тем же человеком.

— Так кто главный? — спросил Старос, — это ещё вопрос.

— Главный — Петя. Главные в своих коллективах — вы. Это не советское НИИ, с иерархией — это корпорация, где есть генеральный директор и директора специализированных отделов, ответственных за свои направления — не разработки-пайки-сварки, а отделов по маркетинговым нишам. Скажем, если вы, товарищ Глушков, займётесь разработкой научных машин, вы, товарищ Старос — персональных и игровых компьютеров, бизнес-машин, а вы, товарищ Алфёров — полупроводниками. Остальные необязательно должны быть ознакомлены с секретной информацией — но будут и другие, я уверен.

— Довольно сложно понять, — сказал Глушков.

— По моему вполне понятно, — оппонировал ему Старос, — отрасль разобщена, у каждого директора каждого НИИ свои взгляды на то, каким должен быть результат его труда — разрабатывается целый зоопарк монструозных ЭВМ, с совершенно разными архитектурами, совершенно разными программами, никаких стандартов нет и в помине. Наша задача этот зоопарк разогнать и создать бренд — под которым будут выпускаться компьютеры и электроника разных назначений, вроде IBM. Причём это как лишение нас вольницы — так и существенное переформатирование работы — мы больше не учёные — мы разработчики товара. В этом есть плюсы — никто не будет на нас смотреть косо, никому не надо доказывать правильность своих действий, никаких больше конференций и докладов, симпозиумов и прочего.

— У нас нет симпозиумов, — заметил Алфёров.

— Это я так, в общих чертах. Так работать даже приятнее — возиться со своим коллективом и УМ1 мне надоело — и доказывать старцам из правительства что это нужно, и постоянно быть на нервах. Теперь мы работаем на компанию — получаем задачи и никому ничего не должны доказывать — кроме товарища Воронова.

— Понятно, — вздохнул Глушков.

Он явно нелегко переживал потерю своего статуса светила науки — но с другой стороны — советский учёный это не совсем то, что нужно нам. Нам нужен практик. Я решил подсластить ему пилюлю:

— Рано или поздно в этой области нужно было навести порядок. И сменить иррегулярные отряды отдельных учёных — структурой. Вижу вы недовольны — я понимаю вас, хотя и не до конца. Знали бы вы, сколько учёных выдвигали подчас абсурдные теории и отстаивали их — это уже не наука, это пальцем в небо. В электронике наука заключается не в теории, а в практике — сделал успешную вещь — прав, сделал бесполезную — нет. Даже если прав — это никому не нужно. Это максимально практическая наука — она не терпит теорий и философствований, которые не могут быть воплощены в кремнии и текстолите. Хотите оставить свой след в истории — это ваш шанс. Потому что советские монструозные ЭВМ по большому счёту считались все за одного — ни одна из них не стала стандартом. Это то, чем занялись IBM, выделив на это пять миллиардов долларов — немыслимую поныне сумму. Они создавали стандарты и практическую реализацию — и они своего добились. Их железяка стала основоположником всей эры компьютеризации. Всё, что было до 360 — стало компьютерами нулевого поколения — допотопными динозаврами.

— Понимаю, — ещё раз грустно вздохнул Глушков.

Воронов хлопнул себя по коленкам и встал.

— Значит — определились. Итак, начнём с постановок общих практических задач на текущий момент. Здание нам выделили не окончательное — работать будем в Москве — вся эта регионализация только всё портит. Шелепин накрутил хвосты всем — начиная с Шокина, на тему полупроводниковых заводов, производства текстолита и так далее — но ожидать хорошего результата не приходится. Работать будем в том числе с западной элементной базой — особенно на первых порах. Просто потому что она есть и её мы можем купить в любых количествах. Когда подоспеют отечественные аналоги — будем переходить на них, но поначалу — китайским методом — копируем-делаем. Базу. Далее — подразделения в будущем желательно разделить с головным офисом, но на первых порах придётся работать в одном месте. Далее — я как вы слышали — имею приличное количество отмытых денег — и финансирование на первых порах через них — наш дорогой товарищ Лео может достать что угодно — то есть слетать и купить — технику, вещи, даже компьютеры — поэтому начнём вот с чего — составьте подробный список того, что вам нужно. Можете не стесняться в средствах и просить что угодно — мебель, техника, Лео, у тебя пишмашинки есть?

— Я заготовил их изначально — перепаянные литеры на IBM Selectric. Одна из лучших пишмашинок в мире. У меня есть тридцать штук.

— Хорошо, вот их и передашь в НИИ.

— Ещё там гора проводов, соединителей, автоматические выключатели, стабилизаторы напряжения и прочая электрическая инфраструктура. Проводов тонн двадцать. Проводку положите наружную — пожары, скачки напряжения — недопустимы.

— Хорошо. Очень хорошо.

— Когда Пётр говорит что вы можете заказывать что угодно — это дословно означает — что угодно. Если вам нужно полторы тонны золота для золочения контактов — то будут через час. Нужны бананы — пять минут, нужен китайский фарфор или редкое оборудование — будет немедленно.

— Что у вас с элементной базой. На чём нам работать — компьютеры какие есть? — спросил товарищ Глушков.

— Хорошо что вы спросили. Для программирования сделали эмуляционное ЭВМ — но оно на технологиях немного несвоевременных. Из компьютеров этого времени — у нас есть PDP-8 и IBM-360 — она как раз в этом месяце впервые передана заказчику. Это сравнительно мощная машина, которая имеет очень удачную архитектуру. Очень проработанную.

— Ещё бы. Такие деньги в неё вбухали, — заметил Алфёров.

— Вы, Жорес Иванович, можете её использовать как захотите, — улыбнулся Пётр.

После недолгого всеобщего молчания, прервавшегося на чай — я налил из чайника, положил сахар и дал товарищам, я сказал:

— Сейчас ваша задача создать себе место для работы и определить задачи — изучить тематику, хорошо изучить, и поставить себе цели в выбранном нами направлении. Исходя из реальных возможностей, если что-то нужно — обращайтесь, если что-то поможет — говорите. Единственное что я могу добавить — это некоторые плюсы для работников — я погоняю свои производственные возможности и изготовлю автомобили для товарищей работников — для всех причём, поголовно. От уборщицы до директора. Автомобили я уже начал делать — это мерседес W140. Немного из девяностых — но симпатичные, современные и по меркам времени — у них просто нет конкурентов.

— И зачем? — спросил Петя.

— Чтобы уважали. У нашего предприятия специфический имидж — неконформистов, неформалов, практически бунтарей индустрии. Мы должны раздражать людей, иметь свой отличительный стиль, свою изюминку, так сказать. Наглее других, смелее других, креативнее других, не загнанные скучные учёные, придумывающие компьютеры для какого-нибудь сталелитейного станка — а слегка прибабахнутые экспериментаторы, которые могут выдать что-то либо идиотское, либо гениальное. Со всеми нашими знаниями мы и будем выглядеть для тех, кто ничего о нас не знает так. Серьёзность оставьте для совещаний.

— Это звучит странно, но это сработает, — сказал Старос, — народ в целом такой коллектив полюбит.

— Ещё как. Я сделал уже тридцать семь машин, и продолжаю делать. Официально их проведём, отчистим юридически.

— Что за машины то, — буркнул Пётр, — опять что-то странное?

— Почему странное?

— Ты большой любитель автостранностей.

— Не спорю, но на этот раз без эксцессов — Ниссан Глория. Японский седан бизнес-класса.

— Ну и слава богу.

Старос, впрочем, не был настроен разговаривать про ниссан, он вернул разговор на тему вычислительной техники:

— Постойте, вы говорили, что у вас есть инструментарий для разработки плат. Где его можно увидеть?

Воронов посмотрел на меня тоже вопросительно.

— К сожалению он есть, но показывать другим его по понятным причинам нельзя. Петь, дай свой ноутбук, я покажу...

Вообще, для разработки плат была программа, которая в том числе работала как моделирование — она моделировала работу получившейся платы и позволяла чертить однослойные, многослойные, сквозные и так далее. Я её продемонстрировал, дублируя картинку на телевизор — это довольно сложный софт, который нельзя было запустить на совсем уж калькуляторе.

— Нда... освоить это придётся, — заметил Пётр.

— Ничего сверхсложного. Обычная система проектирования и тестирования. Но для тех кто собирается сделать свою печатную плату и своё устройство — без неё никак.

— Как тогда загрузить работой других, если основной инструмент разработки нельзя никому показывать? — спросил тот же Филипп Георгиевич, — самим что ли проектировать?

— Можно отсканировать результат их труда и наоборот — распечатать то, что имеется, сосканировать имеющуюся плату для внедрения в программу — к счастью тут у меня для вас хорошие новости — база данных содержит больше ста тысяч различных радиодеталей и элементов, а имеющийся в наличии сканер может опознавать их по маркировке и структуре, и создавать на основе платы её виртуальную копию.

* * *

В конце концов дошло до обсуждения, и очень горячего, текстовых компьютеров и терминалов.

Каким бы большим и далёким от клавомыши не был компьютер, он всё равно работал с терминалом, состоящим из монитора и клавиатуры. Это простейшее его проявление — но даже к этому решению пришли не сразу — это была просто текстовизация телетайпа, который был самым первым устройством вывода.

Если с ролью и неоспоримыми преимуществами текстового терминала никто спорить не стал бы — это очевидно, то вот разработка текстового компьютера вызвала жаркие дискуссии.

— Это очевидно, что реализовать подобное сейчас возможности нет, — сказал Старос в ответ на фантастические рассуждения Воронова, — у нас попросту нет нужных микросхем — если нечто примитивнее — то пожалуйста. Но это будет стоить соответственно.

— Нечто наподобии PDP разработать можно же, — не согласился Пётр.

— В том то и дело, что нет — многих деталей элементной базы просто не производится. Нам приходится работать с тем, что есть, а не тем, что нам нужно.

Жёсткий отлуп.

— Но работать надо — как? Мы же не можем ничего не мочь.

— Как получится, так и работаем, — ответил Старос.

— Товарищи, а может быть вам перестать ссориться? — спросил я, — текстовый терминал сделать можно — но с оговорками — но в качестве простых задач можно выбрать что-нибудь попроще — на первое время. Попроще, чем компьютер — у вас есть коллективы, но они пока фактически не готовы к разработке таких тяжёлых систем. Опять же — разработка микросхем — в неё всё упирается. Допустим, можно дожать разработчиков, но для начала можно и нужно использовать эти схемы не в компьютерах.

— А где? — спросил Пётр.

— Ну что ты как маленький — компьютер это вершина — это универсальный комбайн — но прежде надо усовершенствовать его составляющие и научиться их делать. И не стоит сразу рваться к созданию персонального компьютера — вы зашьётесь в этой кутерьме.

— Есть предложения получше? — спросил Воронов, — на имеющейся у нас базе.

— Есть, почему нет. Для начала — сделайте телевизор. Маленький мини-элт телевизор — техника очень специфическая, необычная, и коммерчески... свою нишу имеет.

— Ты серьёзно? — спросил Петя, — а мини-кинескопы кто выпускать будет?

— Ну что ты, некоторое количество я сам могу вам обеспечить. Это несложно — к тому же история знает кинескопы диагональю от половины дюйма.

— На таком ничего не увидеть.

— Видоискатель от вхс-видеокамеры как раз на таком микрокинескопе и построен. А вообще... секунду, у меня есть несколько образцов. Я их иногда использую.

Я попросил корабль переправить сюда мини-телевизоры. Их было всего три — и их я использовал, работая в такси — один стоял над приборной панелью и обычно показывал задний вид. Там стояла камера, тоже по технологиям этого времени — похожа на аналоговую ВХС-камеру, только без записи. Второй телевизор — советский ВЛ-100 — выглядящий как коробка с ручкой, и третий — JVC3060 — маленький экранчик сбоку, плоский форм-фактор.

— Как тебе?

— Ну... коллекция, конечно, — кивнул Петя.

— Прежде чем браться за компьютеры — было бы неплохо иметь опыт разработки... и все необходимые микросхемы подготовить. Самое лучшее что я вам всем могу посоветовать — это создать телевизор — по возможности полностью миниатюризировав все крупные схемы в интегральные. Сам кинескоп... секунду...

Корабль переправил мне несколько кинескопов — в картонных упаковочных коробках. Я достал их — размером они были небольшим, все три имели диагональ по два дюйма — то есть удобно лежит на ладони, размером с гранёный стакан.

— Это кинескоп — но есть ещё схема — я мог бы взять любую другую, но думаю разработать это должны вы.

— Идея неплохая, — согласился со мной Старос, — но зачем? Какой будет так сказать прок?

— Начнём с бренда — он будет получать известность. Так как большинство производителей в любом случае ориентируются на широкий рынок — они жёстко ограничены ценой изделия — однако изделие в порядке демонстратора технологии и дорогого прототипа можно изготовить. Оно не будет иметь коммерческого успеха — да и внутрь придётся заложить минимум девять интегральных микросхем, но зато он может показать уровень качества и возможностей. А это дорогого стоит. Наконец — подобные кинескопные телевизоры могут использоваться как мониторы — в технике, в автомобилях, в самолётах, сопрягаться с бортовыми ЭВМ, устанавливаться в автомобили, и я думаю военные проявят большой интерес. На экспорт опять же можно будет поставить — но я не уверен что будет пользоваться популярностью.

Воронов кивнул:

— Согласен. Нужно. Если ты изготовишь сами кинескопы — в чём ничего сложного нет — то электронную начинку мы я думаю сделаем, — он осмотрел товарищей, — заодно получим опыта разработки техники на микрочипах. И самих микрочипов. А какой результат ты думаешь нам нужен?

— Мини-телевизоры уже есть и выпускаются — вам нужно снизить энергопотребление, путём усовершенствования элементной базы, ну и например... вот что-то такое, подождите минуту...

Кораблю понадобилось время, чтобы собрать ещё два образца. И перенести их сюда.

— Собственно, нечто подобное нам нужно.

Я включил оба — первый был классическим мини-телевизором, но в неклассическом корпусе — пластиковый, ярко-красный. Я включил его и второй.

— Это внешне повторяют компоновку советских мини-телевизоров, которые тоже скомунизжены с западных аналогов. "Ровесник" и "Электроника-409". Вот, обратите внимание. От советских аналогов они отличаются более высоким разрешением и цветной картинкой — технически они несколько иные. Но под советские стандарты телевидения.

Оба показывали рябь. Я настроил оба крутилками, у одного спереди, у другого сверху. Показывали они сносно, несмотря на крошечную антенну.

— Так... — Воронов взял маленький в руки, — этот я так понимаю совсем для школьников...

— Наоборот, этот серьёзнее. Они оба изготовлены на микросхемах, высоковольтного оборудования минимум. Схемы упрощены и уменьшены — он в полтора раза короче советского мини-тв "ровесник". Хотя внешне повторяет его форм-фактор.

— Где его можно использовать?

— У меня в машине такой стоит на передней панели — к нему подключена камера заднего обзора, но может принимать и сигнал телевидения. Обрати внимание — у него есть джек-вход аудио-видео, и есть RS-232.

— А он то тут зачем?

— Всё очень просто — в телевизор встроена текстовая система. Давай покажу.

Я нажал на небольшую кнопку, переключив телевизор в режим текстового монитора — вся его поверхность покрылась сеткой, как экран осцилографа.

— Это не координатная сетка — это сетка символов. Шестьдесят четыре столбца по горизонтали, пятьдесят строк по вертикали. Режим отображения текстовой информации — в него встроен декодер текста — по большому счёту — это режим телетайпа — он принимает символьный сигнал, декодирует его в ASCI и отображает — в виде стандартного набора символов.

— Для этого нужен процессор, — заметил Петя.

— Нет, ты ошибаешься — процессор для этого не нужен. Для этого нужны всего несколько микросхем — схема ПЗУ — две микросхемы в один килобит каждая, оперативная память — пять микросхем по пять килобит каждая. Аналог интеловской схемы, только чуть-чуть более ёмкий. Но архитектура почти такая же. И простейшая управляющая микросхема — на пятьсот элементов. Она управляет отображением текста — наверное её можно назвать примитивным текстовым процессором — она получает данные из памяти ОЗУ и берёт соответствующий символ в постоянной памяти и адресует его на конкретную клетку на мониторе, и есть схема видеостака. Она нужна, чтобы микросхема управления не отрисовывала в каждый такт весь экран с нуля — а только управляла добавлением или удалением текста. В стак откладывается всё что добавлено и до обновления экрана не меняется.

— Звучит странно, но хм... наверное... это может работать.

— Это работает. Я это придумал чисто для своего автомобиля — чтобы упростить процесс получения текстовой информации. Давай покажу, дай свой ноутбук, подключим через переходник терминал...

Я отключил на мини-телевизоре сетку, нажав соответсвующую кнопку, подключил его к переходнику, переходник — в дисплей-порт компьютера.

— Он не отображается.

— А ты что ожидал, что будет плаг-энд-плей устройство? Конечно не отображается. Подключить его к современному для тебя компьютеру — это та ещё морока. Но к счастью линукс умеет к нему легко коннектиться, и есть программы под винду, чтобы работать с ним... — я запустил одну из таких, ввёл ком-порт, эмулятор терминала, и запустил "командную строку".

Вскоре на экранчике мини-телевизора появились заветные символы "С:usersV".

Простейшая команда time заставила выйти на экран время. Дальше я продемонстрировал как он может скакать по папкам и подпапкам, и тому подобное.

— Открой какой-нибудь текстовый документ.

— Легко.

Я открыл и оставил текстовый документ — из глубин папки с играми.

— Возможности у него конечно неплохие, полноценный текстовый терминал, — сказал Воронов.

— Не совсем, но похож. По большому счёту у него одна задача — это отображать текстовые сообщения. Он заточен под них — под приём сообщений вроде пейджера — открытым текстом, через какой-нибудь компьютер, но при желании можно и как терминал-телетайп использовать. Правда, нужна программа-драйвер, которая открывает текстовые документы и пересылает их — но тут он хорошо работает в качестве телетайпа — стандартный софт вполне подходит.

— Нечто подобное мы должны сделать? — Воронов посмотрел на Филиппа Георгиевча, — как вы думаете?

— Это было бы очень кстати, — согласился Старос, — значит, вы сделали это на нескольких простых для вас чипах?

— Да, плюс функции работы с монитором — это чисто телевизионные чипы, их там ещё пять штук, аналоговые, и полупроводниковые элементы. В общей сложности тут двенадцать микросхем и сто тридцать девять аналоговых полупроводниковых элементов. Базовые наборы чипов — которые можно будет наладить или по любому, без альтернатив, придётся разрабатывать свои аналоги — я могу вам предоставить — это чипы памяти DRAM — ёмкостью тысяча и пять тысяч бит в каждом. Чипы вот такие... — показал его на столе, — вот такие, — абсолютно такая же коробочка, — тактовый генератор, операционные усилители, ну и пиратские копии западных элементов, широко распространённых.

— Хорошо, — Старос осмотрел весь арсенал — это было большое количество — больше семидесяти, разных микросхем, все они выглядели почти одинаково — только некоторые имели корпуса нестандартного формата, — думаю, на этом можно сделать что-то подобное, даже лучше, это можно использовать в компьютере и разработать полноценный компьютер с упором на микрочипы. Да весь компьютер можно собрать на основе одних только чипов.

— Ого. А вы сможете?

— Конечно. Проблема не в том, что у нас нет современного компьютера — проблема в том, что их никому в общем-то не надо. Чтобы возникли разработки — нужно создать спрос, а спрос — это уже вопросы маркетинга советских ЭВМ. Пока что это нечто для военных и учёных, а на широкой массе производств они попросту не нужны. Мне кажется, переломить эту тенденцию — одна из базовых задач нашей разработки — нужно создать очень универсальный, достаточно маленький, но всё же компьютер, который можно пристроить для задач управления. А главное внедрять его — с пинка, то есть практически за свой счёт или по приказу Шелепина давить его всюду.

Воронов согласно кивал.

— Поддерживаю. Причём на первых порах нам не нужна даже оригинальность процессора, архитектуры и прочего — главное создать таковую потребность — а дальше чем больше людей будут требовать себе ЭВМ. Чем больше ожидаемая отдача — тем больше будут инвестиции.

— Господи, ребят, да что вы придумываете? — выгнул я бровь, — вот вам, — хлопнул по корпусу, — всем машинам машина. Сравнительно маленькая для ЭВМ, универсальная, в реальном времени работать может — и главное — серийная западная разработка. Можно скоммуниздить и делать для своих — обозвать её как-то по нашенскому. И сделать ей корпус поприличнее, переднюю панель кнопочную вместо переключателей — и встроить микродисплей для отображения работы.

Воронов посмотрел на ПДП. Посмотрел с другого боку.

— Это версия E, на чём она собрана? Можно снять корпус?

— Можно.

Он открутил корпус ЭВМ. За передней панелью поперёк стояли печатные платы — грязно-серого цвета. На них были смонтированы микросхемы в чёрных и серых корпусах, а так же множество транзисторов, конденсаторов, резисторов и прочего — это всё имело разводку с двух сторон, толстыми и плавными линиями дорожек. Расстояние между дорожек довольно значительное.

— Здесь стоят микросхемы, если я не ошибаюсь, это память и АЛУ, — Старос присел, разглядывая внутренности американской железяки, — и их можно назвать очень прогрессивными по меркам времени. Но не сказать чтобы это совсем шокирующе — по крайней мере устройство мне понятно. Я так понимаю платы сравнительно простые — вся соль в чипах. Такие примерно стоят и в моём УМ-1.

— Платы надо доработать, — согласился я, доставая одну из них с помощью убирания защёлки, вытащил, отсоединил шлейф, — текстолит толстый, двусторонняя разводка, микрочипы тут стоят сравнительно простые — здесь нет например микропроцессоров. Но сделано добротно. Разводка правда не экономит пространство. Можно доработать платы, сделав более миниатюрные аналоги элементов. Вот эти блоки можно заменить ещё чипами, а вот сюда впихнуть более мощные банки памяти DRAM — а на переднюю панель слот для картриджей с блоком памяти — чтобы можно было впихивать операционку прямо в систему, без загрузки её в оперативку.

— И как ты себе это представляешь? Это будет дорого.

— Но зато не надо грузиться. Как с картриджами с играми — воткнул и играй. Их можно сделать на неперезаписываемых носителях, вроде PROM — памяти на выжигаемых перемычках. Очень капризная — но если сделано правильно — надёжная штука. Такую не сотрёшь пропусканием тока — только воздействуя на носитель. То бишь память не может быть повреждена никакими нештатными ситуациями.

— Это не так важно, я полагаю.

— Для какого-нибудь истребителя или подводной лодки, или атомной электростанции — это более чем важно. Более чем. Мало ли, шваркнет один диодик в схеме памяти — комп встанет.

— Ну тут трудно не согласиться, — кивнул Старос.

— А вот сюда можно впихнуть монитор, — Воронов постучал по передней панели, — вот в этих платах сделать вырез, за счёт их уплотнения, и впихнуть отдельный монитор в собственном корпусе. На случай если надо будет его заменить или вообще снять. Я бы даже сказал так — здесь надо сделать салазки, фиксаторы, вот тут контакты — и получится внутренний слот для устройств расширения, подтыкаемый контактами по стандарту RS. Можно в таком форм-факторе сделать модем, блок памяти, флоппи-дисковод... да и жёсткий диск тоже.

Я примерно представил о чём он.

— Ну... в принципе, идея не нова, но это возможно. Хотя нужды жертвовать внутренним пространством особо нет — всё равно ведь будет где-то стоять.

— Почему нет?

— Потому что это всё проще установить отдельно.

— Ещё ворох проводов и устройств отдельностоящих... если вписать сюда клавиатуру и монитор, и любое устройство для чтения данных — то внешние устройства будут почти не нужны.

— Крохотный мониторчик?

— Сам же говорил про портативную установку.

— Говорил...

В итоге воронов взял карандаш — точнее стилус, графический планшет — бумаги не нашлось, а планшет у него был под руками, и записал свои идеи по порядку. В обсуждении активное участие приняли все — а ещё спрашивали меня про характеристики тех микросхем и деталей, которые я мог им предоставить. Микросхемы — любые до тысячи интегральных элементов — выше — это уже слишком сложно для советской промышленности и вызовет вопросы. Но и это показалось им просто океаном возможностей. Процессор 4004, который считался первым в мире чипом-процессором, насчитывал, для справки, две тысячи триста элементов, и был чудовищно слабым. Даже по меркам того времени — но зато однокристальным.

Процессор на одном кристалле до тысячи элементов — сделать невозможно — но мы прилично поругались по поводу разводки платы и внедрения архитектуры — Старос настаивал что слишком много чипов — удорожают конструкцию настолько, что она станет золотой. Глушков возражал ему, что это перспективно, надёжно и вообще, проще в монтаже — то есть сделать проще.

Оба были по своему правы. В итоге решили изменить вольтаж, местами поменять схему памяти устройства, доведя её до максимума, которое может вместить устройство — и тут уже вмешался Воронов, который предложил сделать отдельные платы расширения памяти — за отдельные деньги. А так же плату видеоадаптера — для отображения на терминалах и мониторах. С ним согласились, шум стоял неимоверный — едва за галстуки друг друга не хватали.

Я попросил корабль переделать схему — и сделать разводку на двустороннем монтаже, с использованием выбранной элементной базы — а выбранные нами блоки — убрать в виде чипов. В итоге этой работы я общался с компьютером корабля, попутно выдавая ему задания на переделку тех или иных элементов, и их интегрализации — так что корабль собрал то, что я хотел, только через два часа.

Это был компьютер с мордой, внешне не похожей на PDP — его передняя панель была насыщенного красного цвета. На ней располагалась клавиатура, как на кнопочном стационарном телефоне, а не флажки, требующие в голове интерпритировать коды в бинарные соответствия. Лампочная панель осталась такой же, почти такой — а вот вплотную к ней примыкало придуманное вороновым пространство расширения — и из него торчал экранчик мини-монитора. На передней панели помимо всего этого располагался галетный переключатель состояния, несколько больших клавиш, и в ряд несколько ламп, показывающих состояние выполнения программы. Старт, стоп, пауза, и так далее.

В принципе — никаких технических переделок сделано не было — всё касалось только методов реализации и форм-факторов, но машина приобрела совершенно новый вид. Сверху и снизу на корпусе были вентилляционные отверстия, и я добавил туда самый обычный компьютерный вентиллятор — хотя теоретически в начальных машинах его не было — но перегревать железо нежелательно. А оно всё ж таки греется. Этот элемент я думаю необязателен.

Установили блок питания — в освободившееся пространство, сравнительно большой и мощный — на четыреста пятьдесят ватт — как было у изначального компьютера — внедрение чипов снизило потребление более чем в два раза — оно не могло превышать двухсот десяти ватт, но это без учёта периферии. Ведь устройства расширения имели внутренний источник питания.

Устройство очень понравилось Воронову, но маленький экранчик не мог быть основным средством вывода информации — максимум — выводить результаты работы, как информационное табло. Поэтому вместо маленького экранчика он всунул туда флоппи-дисковод, специально сделанный как устройство расширения.

— А как тут операционная система грузится?

— Как и планировали — с помощью картриджа, вот такого...

Пластмассовая коробочка, снизу выходы микросхемы. Я разнял её и продемонстрировал содержимое — там была зелёная плата, щедро утыканная блоками энергонезависимой памяти. Сам картридж довольно большой и утопал в корпусе полностью, оставляя лишь небольшой край для удобного извлечения.

— Сколько тут памяти?

— Восемь блоков по тысяче бит в каждом. Восемь килобит.

— Много, — улыбнулся Старос, — это довольно много для такого маленького устройства.

— Зато ОС хранится на ней и скорость доступа гораздо выше. Не нужно при каждом включении загружать ОС в память.

— У него нет ПЗУ?

— У этой архитектуры с ПЗУ очень сложно. Память обратного адреса чтения-записи смешана с хранением кода в адресном пространстве. Поэтому программы либо копируются в память для чтения или записи перед выполнением, или помещаются в специальные карты. Одна из неприятных вещей — это ОС в системе без ПЗУ. Вариант с картриджем вполне себе рабочий — он записан намертво и присоединён как ещё одна схема памяти — и компьютер не видит разницы — распаяна память с загруженной операционкой или она вставлена отдельно...

После недолгого перерыва, который нужен был всем, чтобы снова выпить чаю, Воронов спросил:

— Допустим, PDP-8 мы скажем так, локализовали, китайским методом. Получилась неплохая железяка — из разряда очень компактных миникомпьютеров. А дальше?

— А дальше у вас непочатый край работы. Я сделаю для вас некоторое количество таких компьютеров — около тысячи штук. Подойдёт? А вот как их применить и куда внедрить — это уже ты давай сам. Ищи программистов, ищи людей, и занимайтесь разработкой нового поколения ЭВМ, не на архитектуре DEC. Софтину писать придётся, периферию разрабатывать новую, думаешь это легко? Придётся попотеть.

— Что ж, у нас по крайней мере есть чёткое понимание того, что нам нужно достичь, — сказал Старос, — это уже немало.

— Свои коррективы внесут чиновники. Но поначалу наоборот, придётся самим впихивать компьютеры.

— Причём непонятно куда — если нет спроса, — сказал Пётр, — бывают такие моменты, когда просто полный затуп и непонятно что дальше. Вот примерно в таком состоянии мы и находимся — вариантов не так чтобы много — и один другого хуже. Решение есть — задачи нет.

— Бери любое место где есть потоки данных и работай. Взять хотя бы тот же банковский сектор, или сферу услуг. Наконец просто сделать станок с ЧПУ полностью программным — тоже дело было бы хорошее.

— Промышленной автоматикой должны заниматься другие люди.

Задачу собственно не так уж сложно найти — Петя преувеличивает. Проблема была в другом — в отсутствии сетей передачи данных с хорошей скоростью — это ограничивало компьютеры очень сильно, что я и озвучил:

— Без интернета туго. Трудно найти применение компьютеру, у которого нет подключения к сети. Локальные задачи — сужают круг применения от всего мира до одной маленькой комнаты или станка...

— Это конечно — но надо обходиться тем, что есть. Существующие модемы, я узнавал, могут передавать цифровые данные — но сильно на это надеяться не приходится. Прокинуть сеть между компьютерами можно — но что это даст?

— Хм. Вот это уже идея получше — нам нужно интегрировать целую сеть компьютеров, а не один — один не даст особой пользы. Даже если сеть будет в рамках отдельно взятого здания. Причём где это сделать? Отраслей много — но они все не те. Бизнеса как такового нет...

— Странный ты человек.

— Без большой базы данных ЭВМ — это большой калькулятор, а не информационная машина, — возразил Петя.

— Даю тебе простейшие идеи. Первое — сортировка почты и посылок — посредством ЭВМ и считывания штрих-кодов и если хочешь — qr-кодов. Система там регулярно задыхается от рутинной работы по сортировке. Автоматические системы сортировки чего угодно — посылок, писем, книг или бумажных документов — очень сильно помогли бы.

— Для этого нужно разработать немало — штрих-коды опять же требуют огромных баз данных.

— Не таких уж и огромных. Почтовый индекс умещается в шесть цифр.

— И как это по твоему сортировать, если у ЭВМ нет возможности держать в памяти даже все почтовые индексы? Даже если бы они идеально читались.

— Почему это нет? — выгнул я бровь, — задачей же является сортировка на крупных узлах. Допустим, мы используем печать индекса через штрих-коды, в виде наклеек, задача ЭВМ в данном случае сгруппировать все посылки и письма по крупным группам, прежде всего — на узловые станции дальнейшей отправки. А уже там в компьютерах заложена информация о том, какие есть отделения и они туда поступят. Смотри, тут ничего сложного на самом деле нет — допустим посылает продавец А посылку с товаром покупателю в город Елец. Улавливаешь?

— Пока да, — кивнул Петя.

— На почте стоит ЭВМ, у него матричный принтер для наклеек. Покупатель сам знает нужный ему индекс и наклеивает его на посылку — дальше уже товар приходуют и он отправляется в отстойник — это нечто вроде склада, где посылка попадает на конвейер, это самая сложная часть — все посылки распределяются по маршрутам по корню индекса, дальше уже механика и автоматика распределяют поток посылок по группам на ближайшие узловые точки. Там посылки снова вываливают в общую кучу и снова происходит сортировка — их распределяют по ближайшим сортировочным центрам — и так далее, постоянно. Пока наконец посылка не приходит в нужное почтовое отделение. Скажем, отправляем из Москвы в Елец — посылка едет по железной дороге в сортировочный центр в Тулу, там её из вагона вытаскивают на конвейер, она проходит круг и возвращается в вагон. Из Тулы едет в Липецк, а в Липецке сортировочная система её снимает с конвейера, где она попадает в соответствующий контейнер — по городу Ельцу, и доставляется на поезде или грузовике до конечного почтового отделения в городе.

— Это уже звучит интереснее, — сказал Петя, — а чем нагрузится?

— В твоё время интернет-торговля ещё не была особенно развита — она только начиналась. Почта России тормозила покупки с почтовой доставкой.

— Тоже верно. Надо этот вопрос обдумать... а сортировку на конвейере как думаешь реализовать?

— Да как обычно. Конечно, роботов как на складах крупных маркетплейсов будущего вы не скоро увидите — но как минимум можно поработать над автоматикой и возможно даже роботами.

— Если это получится — это будет самая быстрая почтовая система. Ещё бы с поездами нормально было — вообще молния.

— С поездами нормально — большую часть времени посылки тратят на сортировках и прочих перевалках. Понадобится строительство тяжёлой машинерии.

— В том то и проблема — это очень перспективно — но не задача сегодняшнего дня. То есть мы конечно этим займёмся — в ближайшие года два-три.

— Ну тогда я не знаю. Теряюсь в догадках. Мне то лично наплевать — ты у нас спец по интеграции — и ты не можешь ничего придумать? Поработай уже головой, поле непаханное — а ты не знаешь где тут можно пахать...

* * *

В итоге мы пришли к консенсусу, который выглядел самым привлекательным из всех — а именно — железнодорожные билеты. Простая на первый взгляд задача — учёт продажи билетов — передача информации из кассы к проводникам поездов, печать самого билета, расчёт стоимости исходя из длинны маршрута, скорости поезда и класса вагона.

Причём над проработкой реализации данного процесса мы задумались сразу — и в участие включились все присутствующие кроме Жореса Алфёрова — молодой учёный мало что понимал в этом и предпочёл техническую литературу по своей профессиональной тематике.

Расчёт стоимости поездки должен был происходить по формуле — с множителями, делителями, суммированием и вычитанием, и так далее. Вроде бы ничего сложного, верно? Самое сложное здесь заключалось в вычислении самой поездки — нужно было иметь базу данных по железнодорожным станциям, чтобы отсчитать путь от одной до другой — и при этом базу данных по самим поездам, которая должна была иметь простой способ введения новых поездов и введения данных о количестве вагонов, мест и так далее.

Такая база данных выходила за пределы возможностей памяти PDP-8, адресации попросту не хватало — для хранения информации, чтения информации, необходимо было иметь нечто вроде монструозного шкафа в виде жёсткого диска IBM на двадцать восемь мегабайт — между прочим очень прогрессивная штука на данный момент.

Однако, такой возможности не было. И мы обсуждали, как можно схитрить, обманув ограничения платформы на объём памяти.

Думали крепко, пили крепкий чай...

— Есть идея... хотя нет — нет идеи...

— У меня есть предложение, — вмешался я, — весьма экстраординарное.

— Ну?

— А собственно с чего мы решили, что данные должны храниться локально? То есть на терминале в кассе или на вокзале? Создать сервер — с большой базой данных, а компьютеры на вокзалах подключить к ним. И на сервере хранить всю информацию по поездам — а компьютер на месте должен только обратиться к серверу, получить от него информацию по конкретным станциям.

— Это же сколько надо хранить информации? — возмутился академик Глушков, — по расстоянию между всеми станциями.

— Можно хранить только информацию о расстоянии между станциями одной линии — об отрезках пути, а конечный компьютер должен просто суммировать их, получив конечное расстояние между станциями. Думаю это будет просто.

— Да, это выход, — согласился Глушков, — станций всего около десяти тысяч, даже маленьких, на отдельной дороге их должно быть где-то около пятисот. Если убрать из калькуляции те, на которых большие поезда никогда не останавливаются — то десятки. Даже с учётом многочисленных ответвлений. Тогда это возможно.

— Тогда есть минус, — сказал Пётр, — каждый раз сервер будет вынужден передавать один и тот же набор данных.

— Не один и тот же, — покачал я головой, — после покупки билета данные о нём должны возвращаться на сервер, и программа на сервере должна этот номер бронировать или закрывать.

— Нам повезло что поезда и места имеют номера — с этими данными работать проще, — кивнул Пётр, — но я не о том — каждый раз придётся вводить новые данные о маршрутах.

— Есть способ это преодолеть, — вмешался Филипп Георгиевич, — маршрутов поездов не так много, а объём информации небольшой и стабильный. В память компьютера можно спокойно завести информацию по всем отрезкам пути всех продаваемых поездов. Если округлить до десяти километров — что в масштабах дальнего следования и расчёта стоимости не так важно — то количество данных ещё сократится. Получится просто длинная формула из отрезков пути, вводимых множителей и коэфициентов для расчёта.

Воронов с ним согласился:

— Это хорошая идея. А если нужно внести изменения?

— Это должно храниться на сервере и загружаться с сервера. А вот сервер может работать под управлением такой железки как IBM-360, улучшенной по сравнению с оригиналом в плане надёжности, памяти и быстродействия. И на сервере можно установить даже жёсткие диски. На месте ничего сложнее стриммера для магнитной ленты быть не должно.

— Или флоппи-дисковода.

— Или флоппи, — пожал я плечами.

— Тогда это выглядит вполне реализуемым. Вполне. По мере развития нужно будет совершенствовать систему и расширять область применения.

— Товарищи, я один не понимаю — ну сделаем, ну поменяем — откуда взяться резкому положительному результату? — спросил Алфёров, — по моему, железнодорожники вполне неплохо справляются с отовариванием билетами.

Ответил ему Воронов:

— Эта система только начало единой цифровой системы продажи и регистрации билетов, и базы данных поездов и маршрутов. Она должна значительно сократить очереди — ускорив продажу билетов, а местами вовсе автоматизировав её. Двигаться же нужно в направлении полностью автоматизированной системы управления траффиком пассажиров — чтобы исключить сверхзагруженные и недозагруженные рейсы с помощью ценовой манипуляции с поправками на спрос. Компьютер должен рассчитывать в том числе интенсивность покупки билетов и на основании этого составлять подробную топографию траффика — и регулировать ценами на будущие билеты, а так же выдавать рекомендации вплоть до отмены отдельно взятых поездов или рекомендации введения дополнительных. ПО для анализа траффика конечно должно работать не на сервере — но на ещё одном схожем компьютере.

Жорес признал правоту Воронова.

— Но это лишь так, одна из деталей пазла, — после недолгой паузы, сказал я, — которая может хотя бы на примере отдельно взятой железнодорожной ветки, показать результаты. Понадобится сервер, база данных — на жёстких дисках, протянуть линии цифровой связи между кассами и сервером, с десяток машин на кассы, желательно с текстовыми терминалами, а самое желательное — это проложить линию связи вдоль железной дороги — хотя бы телефонную, но качественную, на дюжину-другую номеров, и через обычные модемы передавать данные со всех крупных станций — там тоже установить ЭВМ. Как же проще было бы, будь у нас возможность использовать хотя бы чуть-чуть, самую малость, технологии из ближайшего будущего. Хотя бы на уровне сервера.

— Нельзя, — ответил Воронов, — и без того IBM, да ещё и лучше чем у американцев — это серьёзные сдвиги вперёд.

— Понимаю, что нельзя. Надо делать самим — на той базе, которая есть или которая будет в ближайшем, обозримом будущем... В целом, идея хорошо продумана — понадобится разработать периферию, специально под РЖД, или как они там называются, и программное обеспечение. Главная сложность мне видится в проведении линии цифровой связи вдоль всей железной дороги. Но с этим я думаю связисты смогут справиться?

— Должны, — ответил Петя.

— Я думаю, в качестве тестового прогона можно использовать моделированную сеть и моделированные компьютеры — или оригинал плюс модели. Ну, для разработки и отладки — а конечный результат уже будет на аутентичном железе. Плюс в том, что систем-360 это очень обратно-совместимая железяка. Очень. Её программы можно запускать на всей линейке, даже на железках которые на пятьдесят лет моложе каноничной трёхсотшестидесятой. Поэтому программы для 360 можно запустить на компьютерах двухтысячных — и они будут работать. Не наоборот. Эмулятор трёхсотшестидесятки есть в девелоперском моноблоке.

* * *

*

Весь день ушёл на споры учёных мужей — и только с утра пораньше все очухались — товарищи коммунисты вовремя съехали — оставив всю дачу в распоряжении всех гостей. Хотя пришлось слегка потесниться — у людей не было ничего — ни вещей, ни имущества. Утром я застал занятный разговор за завтраком. Повар, который с лёгкой руки Воронова начал учиться готовить суши и роллы, и очень в этом преуспел, получил вчера от меня в подарок четыре килограмма японских листов из водрослей и пару килограмм подходящего японского риса.

Суровый мужик лет под пятьдесят умел готовить хорошо и явно не один год работал в кремлёвских кухнях — работа на даче была ранее очень эпизодической, но с недавних пор стала постоянной.

За столом внизу товарищи показывали свои кулинарные изыски — Пётр в этом плане обогащал кухню повара шелепина так же, как тот обогащал его калориями и кормил витаминами. За столом был лёгкий завтрак, который ознаменовался вчерашней партией фруктов, которые я им дал, и ещё старые добрые роллы. Воронов кушал японскими бамбуковыми палочками, ловко ими управляясь, тогда как остальные предпочли жаркое и салат.

— Товарищи, мы так и не решили, где мы будем жить, — Глушков щедро намазывал масло на ещё горячие тосты и сдабривал красной икрой, — лично я прилетел из Киева.

— А мы из Ленинграда, — Старос хлопнул по плечу Алфёрова, — похоже придётся переезжать. Квартиры нам не выделили.

— Ну это не дело — столько всего оставлять в Киеве, — нахмурился Глушков, — Воронов! Ты же директор — вот и размести сотрудников.

Петя вздохнул грустно:

— Квартир нашему НИИ не выделили. Точнее выделили всего две, и те в таком месте — что несолидно для вас. Нужно будет решать этот вопрос отдельно. Лео, как думаешь, сразу обратиться в горисполком, или в МЭП?

— Зная министерство Шокина — у них со своими рабочими проблем не оберёшься — а квартиры предоставлять мягко говоря неудобно. И потом — у меня аллергия на хрущёвскую застройку. Жить можно, но как на корабле — всё компактно. Я предоставил информацию по поводу судьбы хрущёвок — в целом они неплохие, но в таких городах как Москва, лучше сразу строить монолитные и высотные жилые комплексы — со сроком эксплуатации больше ста лет. Перестраивать потом не придётся.

— Шелепин как-нибудь использует эту информацию. Ты человек тёртый на чёрном рынке и среди нелегалов — вот и расскажи, как в СССР обзаводятся квартирами?

Товарищи заинтересовались. Жилищный вопрос, так сказать — животрепещущий. Я налил себе минералки Боржоми из стеклянной бутылки.

— Большая часть квартир распределяется государством посредством многочисленных организаций — встают в очередь на улучшение жилищных условий. Это кстати один из столпов советской государственной политики. В среднем это занимает около пяти-семи лет, редко больше десяти. Думаю если Косыгина конкретно так пробрало на предмет кредитов — то он больше уделит внимание ипотечному кредитованию. Как ни странно, жильё не является собственностью жильцов — оно сдаётся в пожизненный социальный наём. Продавать, дарить или завещать нельзя — но можно обменять, поэтому традиционно предложения на рынке жилья называют "вариантами". С конца прошлого десятилетия существуют так называемые "кооперативы" — в них можно вступить и затем выкупить квартиру в рассрочку. По сути это многочисленные костыли для завуалирования самого обычного ЖСК, который продаёт ещё не построенные квартиры и на полученные средства их строит. Нередко случается так, что молодые сотрудники разных, самых разных отраслей, едут на стройки в качестве строителей и по большому счёту — дома строятся своими силами, лишь при поддержке государственных строительных организаций. Качество работы не сказать чтобы космическое — но если люди спешат — то это вариант.

— Ужас какой.

— Это считается весьма престижным — во-первых дома строятся часто по нестандартным проектам, а во-вторых — социальная инфраструктура в таких районах строится лучше. Так что это серьёзный такой плюс.

— А какой от этого бедлама прок? — спросил Петя, — если продажи и обмены жилья осложнены и затруднены — жилищные проблемы будут только обострятся. Какой прок государству от всего этого?

— Это загадка природы, Петь. Я сам не понимаю, почему с машинами да квартирами государство так истерит — никому, ни себе ни людям, лучше этим не делают. Подпольный обмен существует — на рынках можно встретить людей с предложениями обмена квартир — но тут важно всё-таки что это обмен. Просто взять и купить нельзя.

Воронов поскрёб вилкой тарелку. Отставил её в сторону.

— Идеологическая вакханалия, которая душит экономику и в итоге задушит её...

— Представь себе.

— И что делать? Официально мы ничего такого не можем сделать.

— Ошибаешься — так как ты директор организации — ты можешь многое официально сделать. Пусть и на это потребуется невнимание милиции, кгб и МЭПа. Как я уже говорил — кооперативное строительство совсем не запрещено, как и обмены. Существуют нелегальные маклеры — которые занимаются поиском клиентов.

— Ты можешь меня с такими свести?

— Их услугами пользоваться бесполезно. Тут нужен начальственный пинок. Их нелегальный статус делает их услуги очень ограниченными, — ответил я на немой вопрос Воронова, — Найти хорошее жильё они вряд ли могут. Решение жилищного вопроса — вопрос очень непростой. Но тут всегда есть как схитрить.

— Например? — спросил с интересом Пётр.

— Пример первый — квартира всегда достаётся после смерти человека другому прописанному в ней. Иначе говоря — нужно найти какого-нибудь дедушку, которого увезли на скорой с инфарктом и которому жить осталось пару месяцев, поговорить с ним, сделать так, чтобы он тебя прописал в своей квартире и после его скоропостижной кончины — ты остаёшься жить. Наследства как я уже говорил, в СССР нет, кто прописан — того и квартира.

— Ужас какой.

— Реалии, чистой воды реалии. Если конечно квартира не в собственности какого-нибудь предприятия — тогда там могут возмутиться — что мол делаешь, кто такой... Так как жильё нам нужно хорошее, желательно собственное, и без лишних хлопот — всё портит только один факт. Срочность.

— Ну я думаю годик мы можем потерпеть, а может и больше, — сказал Алфёров, — у меня вон вообще никакой нет.

— Исправим, — пообещал Воронов, — год-два терпеть не придётся. Костьми лягу, а добуду квартиры. Это абсурд и бред, что имея деньги, столько админресурса — нельзя просто чёртовы квартиры купить. Монополист всё захапал. Ей богу — проще было бы переехать куда-нибудь в новую зеландию и там работать. Без постоянного лихорадочного решения бытовых проблем, которые созданы сами себе на пустом месте. Разгребай теперь...

— Это ты брось, — предупредил его Глушков, — ишь что захотел — в капстрану эмигрировать. Услышит кто — проблем не оберёшься.

— Ничего страшного. Я из себя строить верного коммуниста и не планировал. И без того достаточно много расплодилось карьеристов, которые на словах всегда за партию и коммунизм, а на деле плевать хотели и живут как обычные люди. Шелепину и остальным жаловаться не будем — решить вопрос придётся самостоятельно. Не хочу по каждому вопросу к ним за помощью бегать.

— Это будет сложно. Потому что тут всем заправляет партия — целиком и полностью. Деньгами вопрос решить можно — но нелегально или полулегально. Но у меня есть интересный вариант — мы с тобой прокатимся сейчас до горисполкома, и там поговорим с некоторыми людьми. И получим ответы. Говорить буду я.

— А мы? — спросил Старос.

— А вы ожидайте решения вопроса. Если решим — всё будет в порядке. Если нет — придётся возиться. А я хочу поговорить с нужными людьми...

* * *

Чиновник, с которым я хотел поговорить — второй секретарь горисполкома Москвы. Это почти правая рука мэра города — в его власти было не всё, но очень многое, и дел у него было очень много — но по стечению обстоятельств — а так же благодаря звонку от нужных людей — он нас принял без всяких чинов — и более того — я пригласил его на обед в ресторан, лично приехав к нему. Более того, Воронов решил, что лучше будет использовать сразу два автомобиля марки мазератти-3500GT, тёмно-фиолетового, почти чёрного оттенка.

Машины, которые за час сделал корабль — оказались ну очень вычурными. Хрома полным-полно, даже колёса — с хромированными спицами вместо привычных стальных ободов. Что тут можно было сказать... Это внушало даже на первый взгляд — на фоне безвкусных советских членовозов, которых очень мало, и на фоне устаревших уже морально Волг и Москивчей, эти машины выглядели просто фантастически красиво — и их дизайн был эталоном эстетики шестидесятых. Ни коробчато-угловатые как в будущем, ни одутловато-раздутые, как в прошлом — а именно такие, как надо.

Я навёл справки и правда — машина очень известна. Воронов чуть ли не облизал свою машину, так она ему понравилась.

— А что за двигатель тут стоит?

— Оригинальный, двести тридцать пять лошадей. Изменения коснулись только подвески и управляемости, а не двигателя. И салон чуть лучше оригинала — приборная панель и торпедо вообще более современные.

Воронов забрался внутрь, нырнул рыбкой, и завёл двигатель. По его довольной физиономии можно было понять — ему машина не просто понравилась — он влюбился. Купленный в германии Роллс-Ройс пылился в гараже и честно говоря — я не заметил за нём такой любви к этой машине. Зачем тогда брал? Разве что только для понта и официальных выездов — чтобы окончательно добить местное начальство.

Впрочем, сейчас мы сели в машины и дав Пете небольшой словесный пинок, я напомнил ему, что надо ехать и заниматься делами. И мы поехали в Москву и по Москве. С моими связями забронировать место в ресторане труда не составило — директор ресторана был одним из моих клиентов. Очень состоятельный и очень нечистый на руку мужик, который водил махинации с выпечкой тортов при ресторанной пекарне.

Я знал все его секреты, а он был одним из первых моих клиентов — и очень быстро оценил удобство и конфиденциальность моего такси. И с радостью им пользовался. За неполный месяц раз пять уже ездил.

Надо сказать, что иномарки в СССР присутствовали — но только у работников МИДа, иностранных посольств и у некоторых избранных, которые каким-то чудом смогли их добыть — чаще всего это была не просто элита, а люди, которые имели доступ к вершинам власти.

Тут правда схема другая — вершины власти главное не мешали бы нам машины ввозить — но суть та же. Наверное новейший спорткар не произвёл бы на улицах посёлка городского типа столько фурора, сколько Мазератти на улицах Москвы — у ресторана стояли по местным меркам элитные машины — Волги, чуть победнее Москвичи, и даже Чайка — рядом с которой курил шофёр — это наш собеседник приехал. Мы остановились рядом с его машиной — я первый, рядом Воронов. Шофёр, куривший рядом, уставился на нас как на восьмое чудо света — ещё бы! Аж сигарету выронил. Я покинул машину и двинулся в ресторан. Воронов шёл позади. Он не приоделся в деловое, и я тоже. Место в ресторане у нас было недалеко от окна — и из окна явно хорошо наш собеседник видел, что мы приехали.

Это был мужчина сорока двух лет, гладко выбритый, в костюме, так привычном для работников партийных органов, слегка полноватый, с важным видом — на его фоне все остальные посетители ресторана — а это был довольно обычный зал, казались простыми смертными. Однако, на меня или Петра это не произвело никакого впечатления — рядом с Шелепиным он выглядел хлипковато.

— Владимир Фёдорович?

— Да, — он встал, — Казанцев, — протянул мне руку.

— Шелепин. Это Воронов, — кивнул я на Петю.

— Очень приятно, — он слегка напрягся, — а вы не родственник...

— Александра Николаевича Шелепина? Нет. Дальний, седьмая вода на киселе. Хотя я с ним знаком, как и присутствующий здесь Пётр Александрович. Что ж вы ничего не заказали... Девушка!

Девушка была опытная и далеко не девушка — женщина лет за тридцать, она приняла у меня заказ на бутылку вина и лёгкие закуски. Мы все сели за стол.

— Итак, вы хотели о чём-то поговорить?

— Конечно, — улыбнулся я, глядя в его честные, голубые, горящие алчностью глаза, — будем рассыпаться в реверансах, или сразу перейдём к делу?

— К делу, конечно же.

— Мой друг и коллега Воронов, директор небольшого НИИ. И нашему НИИ нужен жилой фонд.

— Квартиры выделить? — тише спросил чиновник.

— Бог с вами. Вопрос с кооперативным жильём мы и так можем решить — денег слава богу у нас достаточно. Скажем так, я бы хотел обсудить с вами проект реновации жилья. В Москве много домов с богатой историей и хорошей архитектурой — которые совершенно безобразно разрушаются. Из них сделали коммуналки, из них сделали ясли и прочие сомнительные для данного типа строений учреждения социальной инфраструктуры. Нашему НИИ необходимо иметь жильё, но в отличие от многочисленных организаций, мы высоко ценим архитектуру и готовы провести реставрацию и выделить немалые средства на восстановление исторических обликов.

— Это очень хорошее начинание, — сказал чиновник, — я так понимаю — вы хотите оформить в свои фонды ряд старых зданий?

— Верно. Меня интересуют вот эти...

Я выложил на стол папку с листками, на которых были фотографии, адреса и исторические справки.

— Особняк Носова — красивое здание. Дом Разумовского-Шереметьева — в нём расположены коммунальные квартиры. Дом Пелагеи Кетчер — деревянный домик, построенный в восемьсот двадцатом году. В ужасающем состоянии — коммуналка. И наконец — дом Телешова — двухэтажный старый особнячок, тоже коммуналка. Эти здания ценны для нас расположением в центре города, а так же их старой застройкой — как-то не хочется людей, результаты работы которых исчисляются восьмизначными суммами — селить в скворечнике, построенном за гроши. Это выглядит уже даже издевательством.

— А что вы имеете предложить? — спросил чиновник, — это ведь серьёзный вопрос.

* * *

*

Вдаваться в подробности сделки не пришлось — я передал ему листки с тем, что мог дать. Покаюсь перед Вороновым — большая часть этого — куплена по-дешёвке, часть изготовили на корабле, часть просто купленный ширпотреб. Например три сотни пишмашинок IBM, три автобуса мерседес — куплены разбитыми и восстановлены ремботами корабля до превосходного состояния. Мебель из Швеции и Италии — хорошая, качественная мебель, восстановленная, то есть "БУ". А ещё целая партия бытовой техники, купленной по-дешёвке, так как не продавалась и вышла из моды — во-первых потому что мода менялась, а во-вторых — потому что частично уже не была актуальна. Стилистика пятидесятых в шестидесятых уже морально частично устарела — в моду вошёл космический стиль.

В общей сложности это было три грузовых контейнера для официального принятия на баланс и один — для неофициального. Официальное принятие на баланс — означало, что в кабинетах московских чиновников появятся дорогие кресла, диваны, столы, шкафы, у их секретарш "загранишные" пишмашинки и электронные калькуляторы.

Не стоит недооценивать силу мебели в СССР — мебель стоила дорого, а достать её было сложно — особенно когда речь идёт про какую-нибудь такую, которая в СССР не выпускалась. Проблем с её перевозкой не было — перевозилась она в разобранном виде, в больших плоских ящиках. Со сборкой справились бы я думаю все.

Перечислять всё наверное было бы наверное вообще бессмысленно — но горкому мы отсыпали щедро. Когда товарищ прочитал длинный список на семи листах, у него глаза на лоб полезли.

— Я не буду спрашивать, откуда у вас это и столько. Я спрошу так — почему вы всё это предлагаете не торгуясь? — он посмотрел поверх листка.

— Скажем так — как дружественной организации, — вежливо ответил я, — если не ошибаюсь, Егорычев относится к так называемым "шелепинцам" — сторонникам Александра Николаевича.

— Да, это не секрет. И что?

— Мы тоже работаем с Александром Николаевичам. Он наш можно сказать патрон и покровитель — и единомышленник по взглядам на компьютеризацию и будущее страны.

— Я слышал, что в ЦК многое поменялось по поводу Шелепина...

— Вы правы. Александр Николаевич оказался слишком крепким орешком для своих конкурентов — но нам важно не это, а то, что он единственный пожалуй из всех, имеет и лидерские качества, и максимально жизнеспособный взгляд на будущее. В отличие от остальных — он всерьёз заботится о реальных проблемах и их осознаёт, и ищет пути их решения. Его прагматичный взгляд, местами весьма либеральный и нестандартный для партии — мало похож на того ограниченного тупого коммуниста-сталиниста, которого из него лепит народная молва.

— Вы так думаете?

— Я знаю.

— Вы с ним общались?

— Регулярно.

— Понятно... И только поэтому вы нам решили столько всего подвезти?

— Да. Только поэтому. Я хочу, чтобы позиции Александра Николаевича серьёзно упрочнялись. Только вы не говорите никому, что это именно по этой причине — я не хочу, чтобы все знали и говорили, будто Шелепин подкупить хочет — он даже не знает о нашем разговоре. Если бы знал, то в этом разговоре не было бы смысла — он бы с Егорычевым напрямую договорился. Но то начальство, а то мы. Согласитесь, лучше решать вопросы полюбовно и не тревожить своих руководителей — от греха подальше.

— Тут я с вами согласен.

— Если у вашего горкома есть какие-то проблемы, у Егорычева, у всего горкома — не стесняйтесь их озвучить. Вы понятия не имеете, на что мы способны.

Чиновник подумал недолго, разговор явно зашёл в совершенно не ту плоскость, с которой начинался. Впрочем, это уже было безразлично. Впрочем, разговор явно шёл в ключе Шелепинцев и их места. Он внимательно на нас посмотрел, подумал, после чего всё-таки сказал о текущих проблемах.

Рассказ его вышел крайне жизненным и очень компетентным — потому что как нетрудно догадаться — он имел прямое отношение к большинству данных проблем. Где-то с полчаса он просвещал нас касаемо тех недоработок, недочётов и проблем, которые мучают Москву. Оказывается, проблем у быстрорастущего города эпохи победившего застоя было более чем достаточно.

Вполне понятно, что чиновники в лице секретариата горкома хотели видеть — современный, красивый, большой город, но приходилось иметь дело с тем что есть. И это мало походило на столицу сверхдержавы.

Выслушали мы всё, внимательно. Воронов слушал особенно внимательно — а я так, отмечал необходимые нам моменты. К этому времени официантка принесла новые закуски и мясо.

— Вот примерно так, — закончил долгую речь товарищ второй секретарь.

— Да, серьёзный объём работ. Просто авгиевы конюшни — и над всем этим нужно работать, — согласился Пётр, — некоторые из ваших проблем нам нужно обсудить в узком кругу, а потом изучить досконально и снова обсудить — я не исключаю, что мы сможем найти пути помочь вам.

— Какие из?

— Нехватка АТС — телефонных номеров. Автоматика телефонной связи не наш профиль, но всё же работа информационная и надо обсудить вопросы интеграции электроники в этот процесс — я не исключаю что можем найти решение. С крупными социальными проблемами мы вам помочь не в состоянии — но надо посмотреть что мы можем в плане интеграции ЭВМ в государственный аппарат — для ускорения решения проблем и снижения количества мороки с ними.

— И чем компьютеры могут помочь? — спросил явно для галочки секретарь.

— Это обширная тема. У них много задач — информационная — для поиска, сбора, хранения и выдачи информации. Контрольная — расширение количества параметров собираемой информации для составления картины, управленческая информация — для получения нужных данных. Большие вычислительные системы так же могут проводить комплексный анализ по заложенным алгоритмам, прогнозировать результаты тех или иных решений, а так же составлять комплексный анализ по параметрам. Это конечно не палочка-выручалочка, ждать что компьютер может сделать работу — не стоит. Он может найти скрытые взаимосвязи, выявить места наибольшего напряжения, или просчитать возможные последствия возможных решений.

— Как это может быть реализовано?

— Это работает не сверху, а снизу. Вот скажем — мы уже почти утвердились, что в ближайшие месяцы займёмся реализацией электронной базы данных по продаже ЖД-билетов. С динамическим расчётом стоимости, анализом данных по билетам. Только что прозвучало предложение интегрировать эту систему с системой гостиниц — то есть составить электронную базу данных по всем гостиницам и номерам Москвы, и через неё вести статистический анализ, учёт номеров. Пока понятно?

— Это пример компьютерной сети и её пользы — когда компьютеры не работают по отдельности. Построение таких в разных организациях, предприятиях, на разных объектах — это только первый шаг — следующий это объединение их в единую сеть, где разные организации могли бы обмениваться информацией друг с другом и без бумажной волокиты решать организационные вопросы.

— Звучит очень приятно.

— На деле это тяжёлая задача, и компьютеры... вау-эффекта они не дают — это тихая революция, которая меняет всё. В некоторых из приведённых вами примерах можно поработать, взять на карандаш и хорошенько их обдумать. Я сторонник того, чтобы не пытаться построить гигантизированную систему, с малопонятной эффективностью, а развивать цифровизацию потихоньку, постепенно и постоянно её расширяя и включая всё новые элементы в компьютерную сеть.

— Хорошо, давайте предметно — как например можно это всё применить, чтобы избавить нас хоть от одной озвученной проблемы.

Пётр согласно кивнул и задумался на минуту. Вопросы, поднятые товарищем, были очень сложные и не сказать чтобы решались так уж просто. Однако, они были очень интересными.

— Мы не можем заняться всем, но надо будет выделить группу для работы по этим проблемам. Хотя бы частично улучшить ситуацию.

— Петь, если взялись за дело — то надо подходить серьёзно, очень серьёзно. И предложить такое решение, чтобы был вау-эффект.

— А смысл? Денег это нам не принесёт — а без них какой смысл — никто не оценит, — пояснил Пётр, — допустим сделаем — с текущими проблемами привыкли мириться или справляться, катастрофических нет. Ну сделаем что-то, ну будет это хорошо работать — очередные сухие мёртвые отчёты о проделанной работе получим и всё. По плечу похлопают и скажут, что это всё нам не надо... В этом плане я ориентировался на внедрение в капстранах — там выгода будет ощутимей и в валюте — и не надо в административно-экономическом аду вариться. Заказали-купили-внедрили-получили прибыль — все довольны.

— Вы что же думаете, что мы неблагодарные и чужой помощи не оценим? — спросил даже обиженно слегка чиновник.

— Нет, я не хочу сказать что-то такое. Просто у вас совершенно другие ценности — в которых наша работа уже не кажется такой нужной — положение является валютой, финансовые показатели вторичны по сравнению с политическими, и поэтому наша работа скорее будет вредить — ведь мы заставим отказаться от привычных схем, а то и вовсе будем резать правду-матку без всякой оглядки на ситуацию. Компьютер ведь не умеет ни врать, ни очковтирательствовать, ни "понимать ситуацию" — он делает то, на что запрограммирован. Пока внутриполитическое положение и связи в партии важнее, чем финансовые показатели — реальную статистику лучше не составлять и не оглашать тем более.

— Вы нас совсем уж держите за каких-то политических монстров, которые только и делают что лгут друг другу... вы слишком предубеждены. И мы умеем быть благодарны — и помогать организациям, которые помогают нам.

Петя подумал немного.

— Хорошо, тогда можем попробовать работать по вашим проблемам нашими методами. И то по немногим — у вас кажется была проблема с многочисленными заявками?

— Была, есть и будет.

— Вот на этот случай у нас есть решение — чтобы продемонстрировать его вам нам нужно подготовиться.

Чиновник посмотрел на часы:

— Похоже, мне пора. Итак, эти документы я беру с собой, — он сгрёб листки с адресами домов, — как осуществим взаиморасчёт?

* * *

*

Работа над информационной системы началась жуткая — но велась она в полукустарных условиях. Потому что ремонтные бригады занимались восстановлением и ремонтом всех объектов, которые нам передали в фонды НИИ, и которые мы выцыганили у горкома. Особняк Носова — подвергался наиболее масштабной реконструкции, как будущее жильё, а большой красивый дом на Воздвиженке, превращённый в коммуналку — вычищался и проводился капитальный ремонт всего — коммуникаций, возвращалась прежняя планировка квартир. И работа это была пыльная и грязная — проект отдали строителям, вместе со стройматериалами и инструментами — к счастью, найти строителей было проще, особенно официально, если положить им сверху очень жирную неофициальную премию. Всего сто человек — зато как кипела их работа — круглосуточно не останавливали работу.

Мы прибыли в здание будущего НИИ вместе с вещами, так сказать — здание НИИ ранее было общеобразовательной школой, и не сказать чтобы в хорошем состоянии. Люди сюда не допускались — территория, довольно большая, огороженная, отделявшее здание от улицы, находилась под видеонаблюдением. Фасад здания был сплошь занавешен баннером, целиком и полностью скрывавшим всё, что находится внутри. На то была лишь одна причина — в здании работали ремботы, а не люди. Рембот — это строительно-монтажный робот — очень шустрый, фантастически эффективный на фоне людей, ростом по пояс, с четырьмя длинными тонкими руками, головой с визорами, ноги имел с роликами. Этот маленький робот — обладал очень большой физической силой и помимо встроенных инструментов — он имел многочисленные навесные.

Ремботов изготовить я приказал кораблю, а вот материалы для ремонта — были по большей части закуплены — и ремботы взялись за дело. Корабль растиражировал их больше пятисот — и эти маленькие засранцы бегали по огромному пустому зданию — они сдирали штукатурку и наносили новую, они прокладывали электрические кабели, устанавливали напольные покрытия, и делали ремонт в стиле современных Воронову бизнес-центров. Это были красивые интерьеры — не такие как в СССР приняты — пространства много, а деталей мало, и всё скупо — нет, тут они делали на совесть, капитально, так сказать. Шик-блеск-красота.

На фоне обычной советской архитектуры и интерьеров — это здание конечно очень сильно выделялось. На третьем этаже располагались открытые большие кабинеты, залы, и всё уже было сделано — даже кабинет директора. Кабинет директора был небольшим и весьма куцым по меркам всего здания — но вполне функциональным.

Здесь и кипела работа — в "машинном зале" — который был на каждом этаже НИИ. Это большое помещение, похожее на класс информатики по своему духу — здесь располагались компьютеры. Точнее — здесь работало три новых советских инкарнации ПДП, и несколько терминалов — за столами. И здесь мы разрабатывали первую программу нашего НИИ — точнее работал я и Воронов, а так же искуственный интеллект моего корабля — работа кипела над программой "Торг".

Суть её уже была многократно озвучена во время концептуальных обсуждений — теперь пришло время её закодить. Сильно упрощало дело то, что программы и компьютеры этого времени не были рассчитаны на особо сложные операции, а значит и сама программа была максимально лаконична и аккуратна, даже скромна.

Её базис мог быть адаптирован почти к любой торговле — имеющей складскую базу данных и кассы. Бронирование мест в поездах, гостиницах, театрах и где угодно.

Я работал уже неделю безвылазно, используя подсказки и помощь корабельного, весьма ограниченного в творческих задачах, ИИ. Воронов получил самый простой код — для кассовых компьютеров, и работал над ним — в то время как я вместе с помощником-ии, работал над базой данных.

Первоначальная задача — для поездов, была универсализирована — её разделили на кластеры базы данных, которые могли и должны были загружаться в оперативную память компьютера перед работой или при необходимости заменяться на другие, что позволяло расширить количество оных кластеров до почти неограниченного.

Далее моей задачей было создать интерфейс ввода новых кластеров, а так же сам процесс обращения к серверу, обмена данными. Полную перезапись файла кластера, подразумевавшуюся изначально, заменили на частичную — чтобы перезаписывался только один элемент.

Сам интерфейс был весьма обычен для эпохи тектовых операционных систем — это чёрный экран на терминале, снизу панель функциональных клавиш — доступ к разным функциям на данном экране — восемь подпрограмм-функций.

То, что сделал Воронов — было гораздо более симпатично, чем то, что сделал я. Программа Петьки занимала двенадцать килобайт, и начиналась с приветственного экрана ввода пароля. После чего имела разделение экрана на элементы, но в целом — это была форма для заполнения. Нужно было всего лишь перетыкать табом курсор с строчки на строчку и заполнять их. Однако, это уже было очень много — даже выделение рамкой сделал для активной формы.

Мы запустили тестовую версию программы на эмуляторе 360 и на натурном кассовом компьютере — на это ушла неделя тяжёлого труда, по двенадцать и даже более часов в день. Петя трижды ночевал в НИИ, как и я. Всё равно никого нет! Анатолий и Екатерина — заняты переездом в Москву — дом уже выделен городской администрацией, жильцов выселили. Ремонт идёт полным ходом. Святая Троица наших коллег-учёных будет переезжать минимум месяц — им нужно завершить свои дела в Киеве и Ленинграде, и вместе с коллективами — теми, кто согласится — переехать. Всего это человек семьдесят — и всем нужно жильё. Хрен им, а не роскошные квартиры — мы посовещались — и лучше выделить общежитие и вложиться в строительство кооперативного дома — нового. А лучше двух-трёх таких домов. Под общежитие переделывали одну из бывших коммуналок — серьёзно её ремонтируя — по высшему, так сказать, разряду. Но это всё равно коммуналка, лишь чуть-чуть отличная от общаги.

И вот получилось так, что мы собственно никому сейчас не нужны — поэтому забурились в работу над обещанным проектом. Я по крайней мере точно. Пётр слегка зарос, брился он только триммером и редко. Он включил компьютер, сев в кресло, поставил чашку с чаем на стол.

— Так, запускаю прогон номер раз.

— Грузится?

— Грузится. А твоя?

— Загрузилась уже.

Я подключал модем. Большая пластиковая коробочка, в которую вставлялся телефонный провод — провод тянулся через всё помещение в точно такую же коробочку на стороне Воронова.

— Загрузилось. Так... пароль... — он попал на главный экран своей программы — меню выбора функции — продажа билета, отмена или обмен, корректировка данных и прочее, — пингую. Прошло.

— Давай уже попробуем моделирование. Секунду, я запишу данные.

В качестве устройства хранения выступал шкафоподобный жёсткий диск — а запись на него через магнитную ленту и другой терминал. Я ввёл сразу десять новых кластеров, используя подпрограмму редактуры данных и немного повазюкал места, классы, время отправления, маршруты... И загрузил всё это на жёсткий диск.

— Начинаем?

— Начинай.

Я только через терминал наблюдал процесс работы программы — запрос, ответ в виде пакета с нужными данными, ответная корректировка данных по проданному билету. Печать чека — это со стороны Воронова.

Чек печатался секунды четыре.

— Готово, — Воронов оторвал чек, — первый билет продан.

— Надо погонять эту программу в интенсивном режиме совместного доступа, а потом можно будет уже делать предложение. И через Шелепина. Можешь ему кстати уже позвонить и предложить.

— Думаешь?

— Почему нет?

— Может сначала доработаем программу до рабочего вида, и ты предлагал ещё гостиницы включить в проект.

— Можно, конечно. Но для гостиниц придётся слегка видоизменить кластеры и схему записи. Начинать надо с железной дороги, и хотя бы без сетевых функций — с одного конкретного вокзала.

— Надо собрать данные о поездах — все имеющиеся, и смоделировать реальное применение. А где расположить тогда IBM?

— Можно выцыганить на том же вокзале служебное помещение.

— К нам отнесутся с большим скепсисом, — с грустной миной сказал Воронов, — люди не понимали, не понимают и пока не осознают себя крайне отсталыми — не поймут. Знаешь, я тут подумал — а ведь у них много чего есть прогрессивного — но они не умеют это ценить и этим гордиться. Где-нибудь в штатах об этом говорили бы с умным видом, гордились и народу нравилось бы — а здесь... ко всему относятся предвзято и в штыки — как будто нам нужно их прогресс двигать, и мы им навязываемся. У меня сложилось именно такое ощущение.

— Тогда надо поменять нашу маркетинговую тактику — не навязываться, а сделать вид такой, будто это им особо надо, но они недостойны и вообще ещё большой вопрос, стоит ли в такой стране как СССР, нечто подобное внедрять.

— Чтобы очередной блогер лет через пятьдесят рассказывал, как в СССР придумали классную штуку, но запороли, замотали, решили не делать, попало в административное болото, да там и утонуло? Нет, надо эту систему — весьма удачную, допилить до красоты и куда-нибудь в капстрану. А уже потом у нас.

— Представляешь, в каком бешенстве будут коммунисты?

— Представляю. Но они во всём ориентируются на запад — если там удачно — то и у себя пиарят по полной, если там отвергли — у себя плюют. А свои разработки изначально для них имеют флёр колхозности и какого-то свойского отечественного пофигизма. Мол, очередную гадость придумали...

— Тогда сделаем так — системе присвоим западное название и переведём на английский, надписи на компьютерах тоже на английском. Бренд нужно придумать — ты название НИИ уже придумал?

— Я думал над вариантами. Но знаешь, в свете так сказать этого разговора — думаю надо англифицировать бренд, чтобы он мимикрировал под западную поделку. Какая-нибудь "электроника" уважения не вызывает.

— Возьми по приколу Cyberdyne systems.

— Где-то я это уже слышал...

— Это из фильма Терминатор. Там разработали терминаторов.

— О, точно. Только не системс, а просто Кибердайн. Звучит солидно.

— Тогда давай достанем нормальный компьютер и присмотрим себе логотип, а потом ещё займёмся маркетингом. Это не вопрос системы — это вопрос продвижения — нашего имиджа в советском обществе. Он должен быть раздут и мощен. А для этого нужно сделать хорошие товары — и желательно начать не с таких систем, а с потребительских. Улавливаешь?

— Да, кажется, да, — согласился Петя, — ты имеешь в виду, что нам нужно наработать кредит доверия от населения? Мимикрируя под западную компанию?

— Совершенно верно. Совершенно, Петь, Верно.

— Но что мы можем придумать? Это ведь нереально!

— Можно. Сейчас я покупаю заграничные товары и переправляю — но стоят они дохрена. Нужно выпустить товар, который одновременно будет желанным для людей, очень качественным, и очень необычным. И на элементной базе нашего поколения. Причём это чисто маркетинговый товар — он должен быть одновременно желанен и недоступен в советской торговле — то есть выставляться то должен, но быть скорее технодемо. У меня даже есть отличная идея, что это может быть...

— Телевизор?

— В жопу телевизоры. Хотя нет, телевизоры тоже — но я подумал о видеомагнитофоне. ВХС или подобной технологии, которая в принципе — достижима для бытового использования. Стоить правда будет целое состояние. Сделаем схемокопию чужой продукции, на имеющейся элементной базе. Первый советский видак появился в шестьдесят седьмом — то есть над ним уже скорее всего работают!

Через пять минут мы получили то, что я попросил корабль сделать — видеомагнитофон. Это была довольно большая белая коробка. Стандарт кассеты — VHS — тут дело несложное. Но непохожа на "электроника вм-12" — намного симпатишнее. Корпус сделан в стиле ксяоми — белоснежно белый, немаркий пластик, имеет скруглённые углы и прямые линии. Без люфтящих кнопок и прочего.

— Красота, — я прокомментировал медленно открывшуюся крышку, — лепота.

— Выглядит стильно.

— Ещё как.

Стоял видак на хромированных ножках с мягкими резиновыми подошвами, и в целом — имел вид очень необычный в своей белизне и минимализме, это уже не грубый мебельный стиль шестидесятых, и уже и не техно-стиль семидесятых-восьмидесятых.

На передней панели красовались вакуумно-люминисцентные индикаторы — разновидность радиоламп, только с люминофором на плате. И эмблема компании.

Получилось очень красиво.

— Какие технические характеристики? — спросил Петя.

— Если верить приложенной документации — есть функция записи-перезаписи видеосигнала, выхода два — на тюльпаны и антенный. Работает в советском стандарте телевидения, скорость чтения-записи... так... может работать как накопитель информации большой ёмкости — то есть как стример для ЭВМ.

— Ну это любая аудиокассета может, не в счёт.

— Звук стерео, может подключаться ко входу разных аудиоустройств, по умолчанию подключается к телевизору. Проигрывает кассеты стандарта VHS.

— Круто. То есть её можно подключить к советскому телевизору через антенный порт?

— Можно. Элементная база имеет тридцать два аналоговых микрочипа — от сорока до четырёхсот тридцати элементов на кристалле. Полупроводниковая база аналогична ранее представленному компьютеру — разного рода транзисторы-резисторы-усилители-компараторы-диоды-конденсаторы, и так далее... Вентилляция требуется пассивная — то есть ставить в закрытый шкаф нельзя, проток воздуха должен быть. Надёжность компьютер оценивает как высокую. Это очень высокая оценка от него.

— Звучит как план. Но советская электронная промышленность ничего подобного создать не сможет, — вздохнул грустно Воронов.

— Советская нет. А вот несоветская — очень даже может. Петь, ты никогда не хотел заняться ВХС-видеопиратством?

— В смысле?

— Пойдём, покажу. Оставь пока это, у нас весёлое занятие на ближайшее время.

* * *

Итак, что у нас имелось — компьютер. Стационарный большой компьютер, с ЭЛТ-монитором. Тоже довольно большим. Ещё несколько телевизоров, платы, переводящие HDMI в тюльпаны RCA. И дюжина видеомагнитофонов.

Кораблю влом записывать всё на видеокассеты — поэтому корабль изготовил из имеющихся первичных материалов видеокассеты. Их было много — чистые, хорошо намагниченные. Десять ящиков видеокассет в аккуратных пластиковых кейсах.

И он же изготовил сотню видеомагнитофонов — по заранее известному чертежу изготовление идёт быстрее — и чем больше идёт изготовление одного и того же предмета — тем быстрее он в итоге производится — но до определённого момента. Разгонные функции правда тратят больше энергии, но дают большую продуктивность. Корабль переслал в помещение целые ящики кассет и видеомагнитофонов — каждый из видиков весил пять килограмм с небольшим, это обусловлено их размерами — как у винилового проигрывателя — довольно массивный. Ну и блок питания внутренний.

— И что нам нужно делать?

— Пиратить кассеты. Если точнее — то брать видео из архива, брать кассету, подключать запись на компьютере и записывать. Можно подрезать хронометраж, чтобы всё влезло — на кассете сто двадцать минут записи ровно. Давай займёмся — ведь сами по себе видаки мало что значат — их преимущество как раз таки в библиотеке фильмов...

— Нда... работа не слишком творческая и интеллектуальная. С этим справился бы даже какой-нибудь младший сотрудник.

— С компьютером? — напомнил я ему, — вот что, Петь, давай не бухти. Вот у этих магнитофонов — в чёрном корпусе, усиленная головка записи — более мощная и надёжная. Она даёт более качественную запись плёнки, студийную, так сказать. Давай их подключим, включим, и начнём записывать. Хорошая новость в том, что их можно подключить к разветвителю сигнала все — а их десять штук. Плохая новость в том, что скорость записи — максимум четыре. То есть полчаса на запись каждой кассеты.

— Муторно.

— Успокой себя мыслью, что ценность этих кассет будет очень немаленькая. Плюс правда в том, что их можно записывать и перезаписывать самостоятельно — от одного видеомагнитофона к другому — но качество сам понимаешь... будет хуже при перезаписи.

Программу для записи кассет компьютер корабля сделал на основе обычной программы-плеера. С той лишь разницей, что без надписей и прочего, фильм транслировался вместе со звуком. Обычно оцифровывали видеокассеты — мы же занимались обратным. Воронов с теплотой вспомнил своё детство и эпоху VHS, крутя в руках кассету, запихивая её в плеер. Я поставил на запись фильм Жака Ива Кусто про подводный мир — очень красивый. Дальше художественные фильмы не избежали своей участи — фантомас, джеймс бонд, и некоторые хиты советского кинопроката — самые лучшие.

— Слушай, может быть изготовим какой-нибудь магнитофон с автоматической сменой кассеты? Чтобы просто можно было заново начать?

— Так как магнитофонов немного — то кассет особо много не понадобтися. Мы будем их производить потихоньку — а вообще, этим должны другие заниматься. Ты ведь понимаешь, что мы занимаемся нелегальщиной? Отчислений не платим — более того, некоторые из этих фильмов в СССР к показу совершенно не одобрили.

— Да я то понимаю, — сказал Воронов, — самиздат, блин.

— Он самый. То, что мы сейчас записываем — это нулевые копии. Оригинал, считай — а дальше максимальное качество может быть при перезаписи с него. И вот этим уже пусть займутся другие — с видака на видак, без нашего участия.

— А, ну тогда легче. А что мы пишем по десять копий?

— Потому что кому ты их отдашь? — выгнул я бровь, — я оставлю в инструкции руководство того, как можно переписывать с одного видеомагнитофона на другой — но на этом всё. Теперь надо заняться двумя вещами — записать больше фильмов и как-нибудь впарить наши магнитофоны другим. Например для начала я бы предложил в МЭПе их распространить. Среди товарищей. И телевизоры к ним хорошие — с приличной диагональю в двадцать шесть дюймов. Это довольно немало для ЭЛТ-телевизора.

Технологии правда в них должны быть такие же как в видеомагнитофоне, и именно поэтому я взялся за работу. Самое сложное во взаимодействии с продвинутым ИИ — это правильно задать ему задачу — то есть составить точное описание так, чтобы он это понял. Итак — мне понадобился телевизор в стиле, схожем с ксяоми эпохи начала двадцать первого века — белый цвет, сглаженные правильно углы, чистый пластик, минимум выпирающих элементов. При этом телевизор должен иметь фирменную трубку тринитрон — и размер больше обычного.

Дизайн телевизора был не главной фишкой, но одной из самых главных. Внутренняя начинка частично позаимствована у телевизора Bang Olufsen — очень дорогой модели из 90х — но это не считая электроники — электронику пришлось делать с нуля. А именно — многочисленные аналоговые схемы, детали, всё это на красивом синем текстолите, и ещё девять микрочипов, которые нужны для работы электронной начинки — автоматического распознавания подключения видеосигнала. На переднюю панель подобно терминалу кассы, установили светящиеся ВЛИ-индикаторы.

Экран телевизора был густо чёрным в выключенном виде — но главное это его габариты и масса! Весил он как токарный станок, почти — семьдесят девять килограмм. Такое одному человеку хрен поднять — да и нельзя.

Поставить такой можно далеко не на любую полку, поэтому для него пришлось придумать специальную поворотную подставку-кронштейн, в стиль самого телевизора, и на колёсиках. Сверху на нём специальная площадка — с углублениями под ножки видеомагнитофона. Провода же протягивались позади — не мельтешили.

Я получил эту громадину — и пришлось вызвать двух ремботов, чтобы они помогли его поднять и поставить на подставку. На передней панели кнопок он не имел — ВЛИ отключался вскоре после переключения канала, или отображал текст, а кнопки находились сбоку, там же кнопки и рычаги для подстройки.

Пульт пришлось сделать на маломощном радиомодуле, так как ик-светодиод и прочее — требовали слишком много усилий.

Результат был тут же протестирован Вороновым — он подключил один из новеньких видеомагнитофонов к телевизору, воткнул видеокассету и помучавшись с настройкой подключения видео — включил кино. Отошёл на несколько шагов, рассматривая изготовленную нами вещь с любопытством художника, рассматривающего чужую картину.

— А знаешь, мне нравится. Только кому они достанутся?

— Как это кому? Они достанутся прежде всего тем, кто может очень хорошо заплатить. Ты ведь знаешь про мою сеть подпольных миллионеров.

— А нам по шапке не прилетит за такое?

— Нет. Официально мы ничего не производим, официально вообще бренда существовать не может — это же СССР. План, всё такое. В эту игру, так сказать — можно играть вдвоём, и пользовать эту систему себе на пользу — можем спокойненько гнать видеомагнитофоны — не требуя никаких ресурсов, лепить свою марку и спокойно продавать — причём подпольно. Даже если к нам возникнут вопросы — с нас взятки гладки — вы чё? Совсем одурели? Такое сделать — целый завод нужен, а у нас маленькое НИИ. В СССР вообще таких кинескопов не производится — окститесь, откуда? Так что их система будет их же и парализовать.

— Опасная игра.

— Почему же опасная — всё в норме. Соль в том, что предъявить то нам никто ничего не сможет. А хорошая техника в достаточном количестве — а не штучном — быстро станет предметом гордости и хвастовства. Дальше по сарафанному радио — и наш бренд станет узнаваемым.

— По моему, нам всё же настучат по шапке за такое.

— Да успокойся. Никто ничего не настучит. Попробуем сегодня закинуть первые партии телевизоров и видеомагнитофонов с кассетами нашим подпольным корейкам — у меня много тех, кто готов заплатить за хорошую вещь очень хорошие деньги. Это тебе не мелочь ко карманам тырить — почти у всех минимум сотня тысяч в распоряжении есть — это ещё можно считать бедностью.

— В пересчёте на валюту такая вещь стоила бы в десять раз больше. Экспорт...

— Экспорт не дал бы нам ничего — серийно то произвести мы не можем. Мы и хотели сделать технодемку — поэтому произведём очень ограниченную серию из тысячи единиц магнитофонов и телевизоров к ним. Это серьёзно уязвит самолюбие советских производителей телевизоров и возможно для многих станет если не откровением, то поводом задуматься о будущем. Надо вообще было бы позвонить Шелепину, чтобы продемонстрировать первый результат работы НИИ.

— Это ты без меня. Пригласи его к нам домой, там проведём презентацию — в НИИ полный раздрай и разгром.

— Договорились. Ладно, я поеду как раз домой. А ты?

— А я ещё задержусь, после чего съезжу поужинать в ресторан и заеду к Филиппу Георгиевичу — хочу с ним посоветоваться, пригласить показать результаты наших трудов.

— Мы так и не оставили ему никаких возможностей показать себя.

— Работы у него будет масса. Это я гарантирую.

* * *

Сообщение о том, что мы сделали телевизор — было воспринято неоднозначно — вечером, когда никого не было рядом — я позвонил Шелепину, сказав, что мы сделали интересную вещь и пригласил его к нам домой — для демонстрации.

Александр Николаевич пообещал заехать сразу после работы — но в итоге задержался аж до десяти вечера. Партийного руководителя мало интересовало то, что он приехал уже затемно — его ЗИС въехал во двор дома, сам Шелепин — стал ещё более усталым и осунувшимся, чем раньше. Похоже, партийная борьба не давалась ему легко — и это было заметно. Возможно, он хотел бы просто отдохнуть у нас. Я встречал его один — Воронов обещал приехать, но не приехал. Вообще не приехал.

— Да вы батенька буржуй, — сказал Александр Николаевич вместо приветствия, — отхватили себе такое жильё. Кто только разрешил...

— Как это кто? Горком. Пойдёмте в дом.

— Красивая веранда.

Особняк Носова был особенно симпатичен после реставрационных работ и всех косметических процедур. Двор особняка, запущенный, был выкопан и посажен свежий газон — травка как раз лезла, и тут уже была зелень. Старые деревья вырубать не стали. Особняк имел два этажа, необычную планировку, и красивую полукруглую веранду, по всей видимости — предмет гордости и личного желания Носова, первого владельца этого мини-особнячка.

— Первый владелец имел чувство вкуса.

Впрочем, внутри всё было изменено. Изношенный до состояния риз паркет был перестелен на новый — наборный паркет из разных сортов древесины. Стены получили новую отделку обоями — сделанными из натуральных материалов, высокие потолки — натяжные, с точечными светильниками. Особняк внутри приобрёл качественную мебель, и был похож уже на жилище, как сказал Воронов — местечкового олигарха. Впрочем, он был слишком предвзят — дизайнерский проект был скопирован с нескольких базовых домов — и очень хорошо подходил к подобному особнячку. Здесь стояли красивые кресла, на окнах были тёмные шторы, в карнизах скрыты электроприводы для них, на полу ковры, привезённые мною из Ирана — большие и очень роскошные. Стоили они очень дорого — мне пришлось раскошелиться.

Тем не менее, это не бросалось в глаза — но честно говоря — я потратил на это много времени и был очень доволен результатом — снявши пальто и обувь на входе, обувшись в мягкие тёплые тапочки с мехом ламы — в тибете продаются, мы попали в это великолепие дизайна в стиле эклектики.

— Вот это вы шикуете, — цыкнул зубом Шелепин.

— Нравится?

— Богато живёте — как в музее.

— Старых вещей тут нет. Проходите, чай, кофе, или выпить что-нибудь?

— Чай, пожалуй. От кофе тянет спать, а выпивать сейчас не время.

— Очень хорошо. У меня как раз есть хороший.

Шелепин прошёл в гостиную, расположившись на диване. Я налил чаю, принёс на подносе самовар — самый настоящий самовар... аккумуляторный, правда, но самовар.

Чаями мы баловались недолго — пока Александр Николаевич отдыхал, я пошёл и разжёг камин. Да, в доме были камины — их правда давно заложили, а при реставрации восстановили — кинул дровишек, поджёг, раскочегарил. Огонь сразу же удвоил ощущение уюта, которого я пытался добиться изначально.

— Зачем позвал? — спросил Шелепин внезапно, — Ты говорил про какой-то товар.

— Да, мы долго думали, обсуждали планы, обсуждали как нам действовать дальше, и пришли к определённым выводам. Здесь вы можете видеть этот товар — вот он.

Я продемонстрировал стоящий на подставке телевизор. Повернул его в сторону дивана.

— Ого. Большой телевизор.

— Большой, красивый, и крайне технически сложный. Элементную базу для компьютеров я ранее уже скажем так, одобрил. На её основе сделали неплохую систему для железнодорожников — но возникла проблема. Социального характера — людям в общем-то это не надо. Они ретрограды — старое заменяется новым только когда достигает своего предела возможностей и разрушается. Поэтому мы подумали так — мы это я и Петя — что если в космические достижения советский человек верит — то в бытовые — не очень. Решили создать бренд — логотип можете видеть здесь, — показал я на телевизор, включая его. Он мягко засветился — у него внутри неонка, — нам нужно было создать техно-демонстрацию, и в то же время — заработать определённую репутацию, прежде чем всерьёз выходить к кому-то с предложением что-то сделать.

— Понятно. Ну это вы правильно поняли — а откуда у вас особняк то такой красивый?

— Тут была коммуналка ещё две недели назад. Мы получили на баланс НИИ целых пять домов старой застройки — в том числе и этот. Есть больше, есть меньше.

— И они вам просто так отдали?

— Для этого пришлось отвалить очень солидные средства в Горком. С товарищем Егорычевым мы не связывались — действовали через его заместителя. Пришлось оплатить строительство сразу нескольких кооперативных домов — и предоставить кучу техники, мебели, материалов, чтобы получить в своё пользование два старинных многоквартирных дома, два особняка и один обычный деревянный дом. Горком в обиде не остался — для них это крайне выгодная сделка. В общем — вопрос с жильём хотя бы самых главных людей из НИИ решили.

— Это хорошо. А Екатерину с её братом вы где поселили?

— В Козицком переулке, есть дом Лобоковой — простой двухэтажный вытянутый домик, построенный ещё до Наполеона. Там были общежития — дом восстановили, планировку изначальную вернули, фасад отреставрировали, ну и интерьеры — не хуже, чем здесь. Довольно большой дом, семнадцать больших комнат. После реставрации и обставления по полной — там поселили Катю и Анатолия, а так же наших учёных коллег — Глушкова, Староса и Алфёрова.

— Ну для академика уровня Глушкова выделенной ему площади может и не хватить. Академики они люди серьёзные.

— Ну так и там комнаты не Хрущёвские и даже не Сталинские. В распоряжении академика двести тридцать квадратных метров.

— Ну тогда я за них спокоен. Говоришь, каждому так сделал?

— Почти так — в зависимости от их потребностей. Как выяснили в процессе — им вполне комфортно жить вместе — и дом не частный, и соседи — все свои люди, отделка особняка шикарная — в неоклассическом стиле, всё составлено по пожеланиям жильцов. Собственно, этот дом тоже официально является общежитием. Правда тут проживают только два жильца — но это меня вполне устраивает.

— Вы нашли выход из сложившейся ситуации, — согласился Шелепин, — и должен признать — ваши связи с Егорычевым для меня стали необычной новостью.

— С ним мы не общались — со вторым секретарём. Это не так необычно.

— И всё равно, могли бы обратиться ко мне, я бы поговорил — вопрос был бы решён без лишних проблем.

— Я счёл это излишним, вопрос решился как видите к обоюдной пользе. Московский горком получил от нас очень щедрое вознаграждение за несколько решений.

— А они знают, что вы, так сказать, мои протеже?

— Знают, если бы они этого не знали — то обошлись бы и третью того, что получили — всё равно были на всё согласные. Я посчитал, что лучше им продемонстрировать, что с нами лучше дружить — выгоднее и перспективнее.

— Ух хитёр.

— Генетика, — хихикнул я, — ну что, посмотрим телевизор?

— Телевизор я вижу — симпатичный, большой, наверное весит целый центнер. Теперь просто расскажи, чем он отличается от других.

— Во-первых — дизайн, весьма нестандартный. Во-вторых — в нём использована полупроводниковая элементная база, а так же микрочипы. Надёжность у него на порядок выше, чем у советских и зарубежных изделий. Качество картинки... ну пока ограничено качеством передачи. А из необычного — здесь есть вход RCA, через который можно передавать сигнал вот отсюда, — я приподнял видеомагнитофон и поставил обратно на телевизор, — видеомагнитофон! Прошу любить и жаловать. Бытовой, модель не очень компактная. Формат VHS — не стали изобретать велосипед, всё равно принципиальных различий с другими нет. А вот он уже серьёзная машина — внутренности подстать хорошему компьютеру — элементная база сравнима, — я включил видак и открыл деку, вставил в него кассету и переключил телевизор на приём, — может воспроизводить и записывать сигнал. Последнее особенно ценно. Мы перекинули с два десятка фильмов на кассеты, так что фильмотека пока ограничена.

Я включил таки кино.

— Так... показывает, работает. И это всё?

— Это уже очень немало. Широкого распространения до годов восьмидесятых подобная техника не получит. Хотя над катушечными видеомагнитофонами работают сейчас — по крайней мере, Воронов ничего о советских разработках даже не слышал.

— Понятно...

— Доступ к информации всегда был особенно ценной штукой, — я заложил руки за спину, пройдясь по комнате, — видеомагнитофоны стали широко распространяться в мире в семидесятые — в СССР их распространение получило особенный импульс после олимпиады. Олимпиада вообще по-своему погнула железный занавес, привнеся в жизнь СССР очень много нового — так что послеолимпиадный советский союз уже не был так сказать каноничным — историки этот момент обходят стороной, но изучив вопрос, я начал думать, что на Олимпиаде-80 был окончательно взят курс на разрушение закрытого общества. В страну попало слишком много иностранцев, техники, вещей, слишком много всего — олимпиады последующих лет не имели никакого существенного влияния — а вот конкретно эта — была очень важной политической точкой. После неё сознание советских людей изменилось в направлении надежд больше на запад.

— Этого хорошо было бы избежать.

— Конечно. Но сделать ничего нельзя — если не дать им альтернативу — тут уже приказом по партии или пропагандой мало что можно сделать — идёт естественный процесс политической конкуренции — и победитель получает всё. Насколько я могу судить — закрытый характер общества, морально устаревшая пропаганда и вообще культурное устаревание чиновнического аппаратта, неспособность конкурировать даже не с вражеской пропагандой, а с самим фактом их существования. Пропаганду провалили полностью, тотально. Насколько я понял, в восьмидесятых развивалась депрессия в обществе, вторящая экономическому и политическому кризису.

— Печально, но мы постараемся не допустить самого кризиса. Если это будет возможно, конечно — или существенно его изменить — ведь в Китае в тех же годах экономика росла как на дрожжах.

— Верно. Хотя тут первый кнут пропаганде. И культурной отсталости партии — ввиду того что партия — это не срез общества. Партия это преимущественно мужчины, преимущественно пожилые, преимущественно управляющие кадры и карьеристы — люди в серых пиджаках и с галстуками. Поэтому политизированные. Они далеки от народа, вот и развился кризис — они даже не смогли говорить с народом на одном языке, и плохо понимали его, народа, нужды и веяния — в итоге сформировалось альтернативное советскому общество. Чужеродное, которое формировалось стихийно под влиянием западной пропаганды — той её части, что долетала до советского союза.

— Интересный взгляд. Ты думаешь, что можно избежать этого? Всякие стиляги и сейчас есть.

— Бог ты мой, эти юноши и девушки вообще безобиднее младенцев в политическом смысле. То, что вы всерьёз рассматриваете всяких так называемых диссидентов — серьёзный просчёт и вообще очень опасная цепь ошибок. Стерильное инфополе конечно выпячивает подобных личностей — но если с ними начинать бороться — то в конечном счёте получится северная корея. Страна победившего чучхе и социалистического идиотизма. Пропаганду забросили и самое страшное что имея колоссальные ресурсы, возможности — я вижу перед собой людей, которые часто руководствуются эмоциями и обычным старческим желанием жить в зоне комфорта. Абсолютно подконтрольной и тихой атмосфере — это наслаивается на вредную привычку, свойственную вообще России — при возникновении проблемы рассматривать как проблему само её наличие.

— А не что?

— А не её саму и её причины. Проще говоря — любому руководителю проще заткнуть подчинённых и заставить очковтирать. Любой честный человек, попадающий в систему, рано или поздно думает "а я что крайний что ли, мне что ли больше всех надо?" — и начинает облизывать начальство, лепить горбатого в отчётах, и совершенно не чувствует себя виноватым. Потому что начальник не похвалит за то что проблему поднял — наорут ещё и все заклюют. Проще спускать всё на тормозах — пока всё не развалится к херам.

— Это есть, да. Хотя и не так сильно выражено — но с очковтирательством нам нужно бороться, и чем эффективнее, тем лучше. Проблема не нами создана — она чуть ли не со времён царя Ивана Грозного появилась и стала нормой жизни.

— В восьмидесятые в стране стало больше техники, — я сменил тему, — западной, а позже советских аналогов — которые конечно не выдерживали конкуренции. Зачастую девяносто процентов проблем было в качестве сборки, маркетинге и качестве комплектующих, а не в том, что сам образец плохой. Видеомагнитофоны стали распространяться по рукам населения, очень активно — и стали признаком самого большого шика. Всё-таки в СССР он приравнивался по цене к машине, а купить было ещё сложнее. Тем не менее, видеомагнитофоны начали распространяться по стране — кассеты копировались, затирались до дыр, один и тот же фильм мог пройти с дюжину циклов перезаписи, окончательно потеряв в качестве до полностью несмотрибельного. Как-никак это одно из окон в мир — в целом закрытость инфопространства не продержалась долго — и на фоне этого мир запада, какой был — видели скорее через кино голливуда — а голливуд известно что. Фабрика грёз и лжи. Так что проамериканская романтика надула не одну голову — постепенно став практически культом. Это печальная тенденция, но провалы собственной пропаганды привели к такому. Попытки с этим бороться методами "запрещать и не пущать" — ещё сильнее раскрутили маховик американофилии — и только оттолкнули народ от государства. К сожалению. Финал вам известен. Хотя конечно это не главное и даже не второстепенное — это психологический фон зародившегося и развившегося раскола между людьми в галстуках и людьми без них.

— Многие правительства во всём мире обвиняют в том, что они далеки от народа — это не новость.

— Тут к сожалению, был случай, когда они действительно оказались далеки от народа. То есть умственно — да и народ, подготовленный к советской пропаганде стерильностью и полным отсутствием умственной гигиены, оказался совершенно не готов. Если бы не всё это — я бы искренне сказал, что вся политика партии начиная с брежнева была нацелена на разрушение самой себя — потому что ничем иным объяснить многие вещи нельзя.

— Например? — спросил Шелепин требовательно.

— Культ диссидентов. Культ запретного запада. Культ западных вещей. Фарцы. Отсутствие адекватной реакции на экономические проблемы. Последнее кстати мы уже объяснили, благодаря товарищу Косыгину.

— А что поделать, если запад давит?

— Может быть включить вам историю того, как проводились санкции в две тысячи двадцатых годах? — выгнул я бровь, — тогда на Россию навалились похлеще чем на СССР. И это не возымело почти никакого немедленного и очень слабый долгосрочный результат — который нанёс мировой экономике куда больше вреда, чем Российской. Просто не доходили до границы за которой начиналась неадекватная реакция. Уезжают — и хрен с ними, а не хватать за руки. Критикуют — ну и мудаки — но не сажать в психушку. Хотя они немного всё-таки принимали эмоциональные решения — но зачастую народ хотел эмоциональных решений — а власть стояла на стороне закона и не опускалась до линчевания, закрытия границ, запретов и прочих примитивных бытовых реакций. Это может себе позволить какая-нибудь независимая латвия — толи страна, толи анекдот. Действия советской власти зачастую как раз таки характерны для режимов всяких банановых диктаторов — но то, что в рамках банановой диктатуры сходит с рук и выглядит вполне естественным — для такой державы как СССР оказалось просто идиотизмом.

— Какие действия именно?

— Резкие. Эмоциональные. Импульсивные. Когда цель оправдывает средства, а задача — методы. Всё бы ничего, да только эта формулировка очень субъективна — возьмём к примеру борьбу с так называемыми диссидентами — ну казалось бы — обычная свора либералов. Людей с не очень большим умом, поддающихся влиянию окружения, и которые, как доказала наука — психически не очень здоровы — у них несколько иное восприятие личного и общественного пространства и ценностей. Советская власть в ответ на лёгкую критику — весьма неочевидную, впала в настоящий паралич и начала скандал. Но в отличие от сталинских времён и даже хрущёвских — народ как-то не поддержал власть в целом. Это вызвало ещё большую панику и ещё более лихорадочные и абсурдные решения, которые в итоге этих... никому не нужных, не важных, нытиков леволиберальных, чей бред и наивность людям вроде Воронова и тем более меня — очевидны, возвели в культ. Сами сотворили кумира.

— Это щекотливый вопрос. Но я определённо буду настаивать на том, чтобы он был решён в пользу адекватной реакции. А если нет — последствия будут на совести нашего пропагандиста. Пусть он сам, под свою ответственность всё это куралесит. При необходимости свалю на него всю вину и всё.

— Тоже вариант.

— А как с ними борются в будущем?

— С ними не борются. Всего то существует закон о том, что митинги должны быть согласованы с городскими властями. Их не запрещают и даже теоретически оппозиционные митинги возможны — на практике только если они будут контролируемы. Закон об иноагентах ограничивает деятельность людей и организаций, которые финансируются из-за рубежа. Многочисленные законы об экстремизме, оскорблениях, распространении ложной информации — окончательно давят всех. То есть оппозиция может быть — но не шалить.

— Как вариант, — подумав, сказал Шелепин, — но в партии предложи кто-нибудь такое — это вызовет культурный шок.

— О чём и речь. Эффективность пропаганды измеряется в её состоянии влиять на повседневные мысли и разговоры граждан — то есть на то, что реально в умах граждан. Трескучие заголовки газет, фильтрованная информация — вряд ли такую власть имеют — по факту пропаганда развалена и превращена в иллюзию самой себя. Реальной власти над умами у неё нет — иначе вам бы было просто наплевать на любых либералов — просто плевать. Пока у них нет власти над СМИ — они не могут никакой политической силы набрать. В принципе. Максимум собрать горстку любителей и постоять с плакатиками у памятника пушкина. Всеобщий пофигизм со стороны власть имущих — заставит население смотреть на них как на идиотов.

— Нечто подобное я читал в мемуарах, что они знали что творят и им в действительности нужно было просто шум поднять, а не добиться каких-то целей.

— Кто бы не руководил противоборством им — но с их задачей он справился на ура. Шум подняли просто космический. Впрочем, мы тут говорим про видеомагнитофоны, верно?

— Изначально вроде бы.

— В восьмидесятых они начали распространяться — но были даже не дефицитом, а эксклюзивом избранных. Американские фильмы соседствовали с китайскими боевиками, всякими индийскими так далее. Социальный феномен видеомагнитофонов сам по себе занятен для изучения. Первый бытовой видеомагнитофон "малахит" был создан в шестьдесят седьмом. Я не исключаю, что работы над ним уже ведутся. Но он бобинный, а так же был выпущен маленьким тиражом — не сказать чтобы техника прижилась. До восьмидесятых и VHS-формата всё было штучно и грустно. Счёт конечно уже в семидесятых пошёл на тысячи, а в восьмидесятых — на десятки и сотни тысяч. Но всё равно — дикий спрос привёл к тотальной нехватке.

— И?

— Кажется косыгину нужно было что-то, что стоит сравнительно недорого, и может продаваться с большой наценкой, а так же будет пользоваться бешеным спросом, как водка? — улыбнулся я, — и кажется нам, а точнее — вам, нужен был инструмент для политического влияния? Для пропаганды, ненавязчивой, порой очень неочевидной, но действенной?

— Нужно было.

— Представляю вам — видеомагнитофон. Телевизор — это так, демо-образец, для своего пользования. Освоение его в производстве будет очень непростым — но Шокин справится — если я подкину кое-какого оборудования — за года два примерно.

— И за год управится.

— Чудеса — это монополия церкви, и я на неё не посягаю. Год у них уйдёт на постройку места производства чипов, и ещё год — даже при наличии чертежей, топологий и трафаретов — на проектирование и серийный выпуск. Но это инструмент двойного назначения. Он нанесёт серьёзный вред политике партии и господству идеологии. И откроет новые правила игры — теперь пропаганду нельзя будет определить решением коллектива.

— Почему же?

— Потому что она станет живой — более активной и более медийной. Просто напечатать какие взгляды правильные в газете правда — уже не получится, придётся действовать умнее. Я понимаю — общая податливость советского человека пропаганде — позволяет информационной политике быть грубой и не развиваться — но дальше так не получится. Это не тот рынок, где можно позволить себе относиться к людям как попало и ждать что они радостно будут бежать за добавкой — нужно по всем законам маркетинга заинтересовать покупателя, проводить рекламу и пиар, думать над всем — названиями, символами, и более сложными, чем ранее, формами.

— Например? — спросил Шелепин, — слишком общее определение, я понимаю, что пропаганда штука очень тяжёлая — но к сожалению сейчас у нас нет власти над инструментами.

— А Месяцев? Он же сидит на самой важной пропагандистской должности в стране — он владеет телевидением. А значит всеми умами страны. И потом неочевидная — возьмём для примера то, как пропаганда в голливуде наладилась. Они начали выпускать множество фильмов самого разного толка — без прямого контроля, но в целом создавая образ счастливой американской жизни — ненавязчивый, не бросающийся в глаза как социальная реклама, зачастую эта "счастливая" жизнь представала наоборот весьма неустроенной и даже гадкой — но в целом, это оставляло ощущение разнообразия и свободы поведения. Мало кто из советских чиновников и людей может понять, что кино, в котором американцы высмеивают свою политику или наоборот снимают фантастику-антиутопию про робокопов — это серьёзная реклама. Чувство неограниченности — вот на чём это всё было построено — свободы и в то же время отсутствия рамок, невидимых стен, в которые можно упереться, шагни хоть немного в сторону. Вместо довольно жизненных или смысловых сюжетов, часто тягостных и заставляющих думать — в советском кинематографе — это были фильмы совершенно развлекательные и кассовые. В СССР искусством их киноязыка овладел только Гайдай — едва ли не главный гений советского проката.

Шелепин лишь налил себе чашку чая из пузатого самовара, долил заварки и снова пригубил.

— Хорошо.

— В конце концов — на них работало всё. Смысл это одно, то, что человек видит — это другое, а то, какой образ мысли у него всё это формирует — это третье. И часто это совершенно разные вещи. К сожалению, часто даже очень комплиментарное советское кино, которое лепит, как Ленин с броневика, бравурные лозунги — на деле формировало негативный образ СССР и критический образ мышления. Заявление на идеального героя — лишь подчёркивали неидеальность мира вокруг. Хотя отдельные фильмы на фоне западных — кажутся мне шедеврами, до которых американскому кино расти и расти — но боюсь там этого так и не поймут. Там кино это развлечение. А у нас оно слишком художественно, слишком высококультурно и высокодуховно — слишком грузит человека и стремится его воспитывать — а не позволяет расслабиться и отдохнуть от реального мира в интересной истории.

— Формирование образа мышления — это ты правильно сказал, — кивнул Шелепин, — в конце концов, это необходимо, и строго нам необходимо. Люди должны быть готовы воспринимать разную информацию. Нам нужны люди которые думают правильно — в здоровом ключе, а не люди, которые мало думают и просто приняли на веру убеждения, которые им дали. И как видеомагнитофоны в этом помогут?

— Фильмы, а не видеомагнитофоны. Для начала — они разрушат монополию на кинопоказ, которая держится за госкино и телерадио. Отсутствие тут цензуры и возможности прямо влиять на кинопоказ — многократно увеличивает его эффективность. Хотя реакцию партийных груздей я представляю — потрясать кулаками, запрещать и непущать...

— Ты преувеличиваешь.

— Кто знает. Всё это должно выработать иммунитет к базарной пропаганде. И серьёзно так растянет шоковый эффект от мгновенного прорыва железного занавеса. В идеале — общество должно успеть к тому моменту адаптироваться, но это создаст проблему ускоряющегося устаревания пропаганды. Нужно будет искать другие подходы — более гибкие и более действенные, менее прямые. Подчас даже дойти до голливудского уровня пропаганды — уметь подать материал так, чтобы без всякого славословия и очень косвенно формировать нужный нам образ мышления у людей.

— Звучит как-то фантастически.

— Это реальность. Проблемы советской медийки держатся на трёх китах — это моральное устаревание требований вместе с физическим устареванием требующих, недостаток ориентирования на публику — то, что кино больше жанрами живёт, и то, что кино в целом некоммерческое — больше похоже на произведения русских классиков на фоне увлекательных приключенческих романов. А что такое русская классика вы знаете.

— Слышал, — усмехнулся Шелепин.

— Как говорили ранее — Русская Классика это когда кто-то должен страдать — герой, читатель или автор. А если страдают все трое — это шедевр Русской литературы. Так вот эту тенденцию на философию и моралистику нужно уничтожать. На морали государство не построишь — более того, слишком моральное общество будет выдвигать к государству абсолютно неисполнимые и недостижимые требования. Которые закончатся всеобщей депрессией и разрушением всего и вся. В первую очередь общественной морали. Видеомагнитофоны мне в этом помогут.

— Каким образом?

— Очень просто. Сначала я сплавлю партию своим ручным миллионерам. Они с радостью возьмут и распространят через своих знакомых. Это несколько сотен штук. Учитывая, что себестоимость сейчас сравнима с тремя Волгами — то ещё большой вопрос, стоит ли пытаться их продавать.

— Тремя Волгами? — удивился Шелепин.

— Да. Пока что. Прогресс не стоит на месте — через несколько лет будет стоить всего тысяч десять.

— Зачем тогда ты их сделал? Если они настолько дорогие?

— Технодемонстрация. Для того, чтобы запустить видео в массы, и в качестве технодемонстрации возможностей нашего производства. Технологии ведь аналогичны компьютерам — но совершеннее, чем у конкурентов. Опять же — бренд. Репутация нужна бренду, а для этого нужно чтобы продукция с логотипом Кибердайн получила репутацию. Она её получит — когда товар начнёт отгружаться по наличному расчёту подпольным миллионерам — по тридцать-пятьдесят тысяч за штуку. Сарафанное радио штука крайне недооценённая — особенно в реалиях СССР. Скорость слуха выше скорости света — а учитывая цену... — я покачал головой, — может быть вы поможете с дальнейшим распространением?

— Даже приблизительно не могу сказать, как и где это можно распространять — с такой то стоимостью!

— Чтобы спрос появился — необходимо определённое статусное значение. А для этого помимо цены необходимо распространение оных видеомагнитофонов — я думаю, что первая партия должны быть около тысячи единиц, а общая партия — двадцать тысяч. Именно такое количество может запустить видеолихорадку в стране и спрос на них.

— Но сам ты их продавать не можешь...

— Около тысячи без труда продам — а всё остальное... наше скромное НИИ может просто передать в систему советской торговли.

— Исключено! Это официальное принятие товара — к тому же как ты обойдёшь себестоимость? — спросил Шелепин, — они будут стоить слишком дорого.

— Это терпимо. Ведь ещё недавно мы разговаривали с Косыгиным на тему того, что роскошь — это один из главных пожирателей инфляции. Что соотношение себестоимости и цены — это не прихоть отдельно взятого коммерсанта. Товары из высокой ценовой категории просто должны будут появиться. Я слышал, что уже дали зелёный свет торговле импортом — так, как задумывалось нашим коллективом — то есть с акцизами, компенсирующими разницу курсов... Человек, любыми способами заработавший большие деньги — должен их потратить — причём анонимно.

— Да, такой проект есть. Но не для того, чтобы давать разгуляться людям с нетрудовыми доходами.

— Для того, чтобы их у них отнять, — вторил я ему, — а так же существенно повысить ценность самих денег. Которые наконец-то станут ближе к деньгам. Маленький шажок в правильном направлении. Всё равно вещи, которые в дефиците — продаются из под полы в магазинах, через комиссионки, через знакомых — и всё равно работает рыночная экономика поверх плановой, когда это становится выгодно. Она выходит естественно, сама собой. Воевать с морем это тоже как-то не очень вариант...

— Косыгин в этом направлении уже всерьёз перерабатывает свои реформы.

— Я имею на это другое предложение. То, что не можешь победить — возглавь. Министерствам разрешить создание ведомственной торговли — и сбывать через неё сверхплановую продукцию. Только сверхплановую и никакую иную. Но цены устанавливать самим — без ограничений.

— То есть спекуляция?

— Продажа. Ну как им спекулировать, к примеру, велосипедами, если их никто не купит? Тем более, что у других производителей — свои ценники, дальше уже они получают оплеуху от рыночных механизмов, которые накажут их за жадность. Боюсь, спекулировать официально не получится. Что сделают — то продадут — но цену придётся ставить соответствующую рынку, а не какую хотят.

— И как это должно принести пользу?

— Промышленность много чего производит. Очень много чего. Если таких магазинов станет больше — то ценность денег значительно возрастёт, ведь на них можно будет купить почти что угодно — были бы деньги. А деньги от производителей — переходят в оплату сверхплановых ресурсов поставщикам, на оплату труда своих сотрудников, и в фонды самого предприятия. Придётся начаться учиться маркетингу, продажам, стремиться втюхать свой товар покупателю — начать учиться рекламе. С ростом такой экономики, необходимость в плане попросту отпадёт — но очень постепенно. Конечно, цена должна быть выше государственной — но адекватной.

— Получается полноценная рыночная экономика. Это даже не мягкий хозрасчёт Косыгина.

— Получается, — согласился я, — но ведь решено идти в этом направлении. Приблизительные анализы компьютера моего корабля показывают, что данные механизмы вполне рабочие, но потребуют значительных усилий в защите прав потребителей, и всерьёз бороться с активизировавшейся преступностью — экономической и просто уголовной, которая будет лететь на доходы как пчёлы на мёд. Понадобится навести порядок железной рукой — и местами жёсткими методами, особенно опасны в этом всём так называемые покровительственные связи. Блат, использование политического положения покровителя для обустройства в его тени маленьких теневых мафий, группировок отдельных царьков. И обложить самих производителей данью — то есть налогом на прибыль, в сорок два процента.

— Зачем это?

— Расходы на милицию, расходы на усиленную амортизацию производственного оборудования, и другие связанные с этим дополнительные расходы. Вплоть до амортизации стоимости ремонта асфальта, который пострадает от более интенсивного движения грузового транспорта. Это примерно двадцать процентов. Ну и доля государства — которое должно иметь выручку. По моим подсчётам — средненький такой магнитофон стоимостью сто рублей — можно спокойно продавать по две сотни, и будут покупать. Реже, конечно, всё равно население будет стоять в очереди, но купит дешевле — но сам факт вполне устроит...

— Под это всё будет сложно подвести идеологическое основание — под рыночные механизмы и почти рыночную экономику.

— Что? — я даже удивился, — да это же самое простое. Ваша экономика социальна — то есть не рыночна. То есть строится на ограничении спроса — и обеспечении граждан только тем, что им нужно. Верно?

— В целом... да.. — Шелепин задумался.

— Так что у экономики нет обязанности обеспечить всех товаром прямо вот до маковки — завалить сверхдешёвым, копеечным, социальным товаром потребителя. Экономика должна предоставить гражданину минимум, необходимый ему для жизни — имущество первой необходимости. То есть закрыть потребности общества в тех товарах, которые им действительно нужны, а не тех, которые им хочется. А вот что хочется — это уже вопрос спорный. И тут уже пожелания граждан не должны удовлетворяться плановой экономикой. Её смысл в социальном обеспечении — а не в благотворительности. Рабочие тоже люди — им тоже хочется что-то купить сверх положенного минимума. И мебель, и жене шубу, и детям велосипеды — и как, простите, всем всё обеспечить? Особенно если всё это не входит в их первую необходимость? Поэтому логично что для удовлетворения своих сверхплановых потребностей — эти люди будут работать сверх того же плана. И эта работа должна приносить им не скупую премию, определённую по фиксированным тарифам — фиксированные цены и тарифы — это социальные сектор экономики. Он может и в убыток работать.

— Звучит убедительно. Концепция двойной экономики — с социальным и коммерческим сектором, мне кажется вполне жизнеспособной.

— Условно. Но реализуемо. Опять же — тут я уверен на триста процентов — решение проблемы распределения средств — справедливого, основанного на прибыли и выручке — это одна из базовых проблем. Те, кто приносит миллионы и миллиарды прибылей — могут получать фигу с маслом — и наоборот, те, кто нихрена не приносит — получают точно такую же фигу с точно таким же маслом. Внутри это всё выливается в скандалы, непонимание, депрессию и даже гнев, и потерю мотивации даже на уровне целых министерств и отраслей хозяйства. Тот же Шокин с его электроникой до недавнего времени на голом энтузиазме и вере в будущее пёр всю отрасль — а могли бы все просто хрен положить и спокойно себе клепать радиолампы.

— Тогда их бы одёрнули.

— Разве не это происходит регулярно? Посмотрели на запад, посмотрели на своих — одёрнули. Делайте так, делайте эдак, сделайте копию вот этого... Причина в отсутствии мотивации и необходимости рывками и пинками компенсировать отставание. По сути вы толкаете перед собой телегу с промышленностью — сизифов труд. Должно быть наоборот — они должны везти вас в гору, а не вы их толкать и пинать. Они должны вас вот как я сейчас, приглашать и показывать отечественные новинки, а не вы им объяснять что им нужно сделать...

— И ты предложил концепцию полурыночной экономики поэтому?

— Скорее концепцию переходной экономики. Которая будет медленно расти и передавливать плановый сектор, а заодно и сделает товары красивее, привлекательнее, запустит само понятие маркетинг в советскую действительность. Когда продавец вынужден изучать вкусы и пожелания покупателя — и сам определять свою работу так, чтобы покупателю угодить.

Александр Николаевич встал, ловко поворочал угли в камине, кинул ещё пару берёзовых чурок, и сел обратно.

— Её нужно обсудить с Косыгиным — пока что мне кажется вполне логичной. Но это почти китайский путь — если это и будет реализовано — то не сегодня и не в этом году.

— На всё это понадобится года три — только на формирование такой схемы. Однако, проблему видеомагнитофонов нужно мне решать прямо сейчас. Сегодня.

— У меня есть идея. Раздавать бесплатно — не вариант, ценность будет сомнительная — поэтому нужно выставить образцы — где-нибудь на ВДНХ, и вообще, просто в магазинах, и продавать естественно редко кому. Организовать небольшой магазин, в котором такую технику выставить. У кого денег много — купят. А так — не рассчитывать на большие продажи. Как тебе такой вариант?

— Можно. Можно организовать — но как?

— Я договорюсь. И нужно рекламу сделать — в том же журнале "Радио". Или даже Технике Молодёжи...

— Можно... но как?

— Я и тут договорюсь. Точнее просто позвоню нужным людям и сообщу, чтобы приехали и всё посмотрели, сфотографировали, рассказали...

— Нет, этого не надо. Рекламу мы напечатаем сами — дизайн позвольте разработать самим. Их дело только в продажу выпустить.

— Тогда договорились. Сделаете так — и можете сбывать с рук в любых количествах, только если подпольно — чтобы без проблем с МВД.

* * *

Александр Николаевич уехал, ну а я — взялся за рекламу. Тем более что Воронов похоже снова решил заночевать в НИИ — время было уже почти полночь. Я засел за создание буклета — нужно было и его создать, и напечатать — то есть пришлось ещё изучать то, как происходит печать буклетов и прочей продукции.

Работа продолжилась только рано утром — проснулся в семь утра, выпил горячего чаю, и поехал в НИИ. Ненавижу утро! Это не день и не ночь, и тем паче не вечер. Это время, когда в СССР оживает всё — но не сразу. Город словно ещё сонный. На меня релаксирующее действие имели автомобили — для поездок по городу я использовал уже известную модифицированную Волгу, как и Воронов.

Когда приехал к зданию НИИ — обратил внимание, что работы по восстановлению забора уже были выполнены — чугунные кованые прутья забора, стоящие на кирпичных столбах, обновили, покрасили, перештукатурили кирпичные столбики основания забора. Сама же проходная со вчерашнего вечера тоже изменилась — вместо снесённой неделю назад старой будки, установили новую — внутри был турникет, место для охранника, рамка металлодетектора.

Я с любопытством въехал — автоматический шлагбаум поднялся, пропуская машину внутрь на территорию НИИ. Около здания стояла незнакомая мне чёрная Волга, почти новая на вид. Я затормозил рядом с ней, припарковался и вышел. Водителя Волги не было в машине — что было странно — ведь все шишки приезжали с водителями.

Зашёл в здание и обнаружил внутри искомого водителя.

Как я уже говорил — проходную НИИ и фойе сделали в духе бизнес-центра — красиво, дизайнерски. Блестящий зеркально пол, настенные панели, потолочные панели из ракушечника с точечными светильниками...

Человек обрадованно вскочил — он до того сидел в кресле у журнального столика и листал журналы из америки, больше похоже интересуясь картинками.

— Товарищ! Вы здесь работаете?

— Ну да.

— Очень хорошо — не могли бы вы сказать, как мне найти товарища Воронова.

— Он должен быть здесь — по крайней мере, его машина тут. Значит где-то в здании.

— Я никак не могу пройти. Моя фамилия Беляев, я водитель.

— А... водитель. А чей?

— Товарища Воронова. Меня прислали, сказали что прикрепили к директору этого НИИ, к товарищу Воронову.

— Хорошо, вы из какого ведомства водитель?

— Как это из какого? Из министерства конечно.

— Очень хорошо. Тогда вам нужен не Воронов, а я. Я в НИИ занимаю должность весьма неопределённую — по техническому обеспечению — вроде завхоза-менеджера. Гараж НИИ так же находится в моей епархии. Однако, Воронов предпочитает водить сам — давайте я вас провожу на место дислокации и оформим как полагается. Пойдёмте за мной.

Позади здания НИИ был небольшой дворик — свой, собственный. Места тут явно не хватало — его переделали в парковку — именно здесь стояли те машины, которые мы оставили — тут был и Роллс-Ройс Воронова, и два Мазератти, и мой прежний мерседес. Сам по себе зоопарк напоминал личный гараж какого-нибудь миллионера. Если бы не стоящие дальше машины — это был стройный ряд Москвичей, в фирменной ливрее. Это чёрный спереди автомобиль, с плавным изгибом белого цвета позади, и зад у них белый, а на крыле нанесена надпись — название компании, на белом фоне — логотип.

— Вот эта машина принадлежит Петру Воронову, — похлопал я по капоту его английского ройса, — это ваш фронт работ, так сказать. Остальные машины принадлежат НИИ, вам возможно тоже придётся с ними работать. Свою Волгу можете вернуть в министерство — незачем нам получать претензии что Воронов гоняет служебные машины по своим личным целям. Как вы понимаете — это человек, который может себе позволить автомобиль.

— Я уже понял, — водителя похоже пот пробрал, когда он увидел весь этот ряд машин, которые даже на улицах столичного города какой-нибудь капиталистической страны — привлекли бы большое внимание, — и кто же ваш директор? Ротшильд?

— Почти угадали. По крайней мере — машины он купил на свои, честно заработанные деньги — так что если кто-то будет бухтеть — не обращайте внимания. Обычно он ездит сам, но вполне возможно, ему понадобится совершить официальный выезд. Пройдёмте дальше. Всё понятно?

— Конечно, конечно всё.

— Ну и замечательно.

— А эти машины чьи? — кивнул он на Москвичи.

— Они на балансе НИИ, но пока ничьи. Ни к кому не прикреплены.

— Чудные.

— Отличаются от стоковых, немного. В частности здесь убрана крышка трамблёра снизу, конфигурация двигателя изменена — москвичи вообще штука ненадёжная — а в луже могли заглохнуть. Или в ливень зальёт нахер и прощай. Сам двигатель заменён... давай покажу...

Я открыл машину, поднял капот.

— Здесь установлены двигатели от форд таунус, V4, очень хороший и надёжный агрегат. Знаете, в советском автолюбительстве постоянный секс с маслёнками и обслуживанием — превращается в какой-то культ. Я не сторонник религии, поэтому если машина сломалась в первый год эксплуатации, или за первые сто тысяч километров — значит она дерьмо.

Мой собеседник только пожал плечами:

— Всякое бывает. Автозаводы нас не балуют продукцией, так-то.

— Ладно, — захлопнул я капот москвича, — пошли дальше.

Мы пошли к небольшой пристройке к НИИ. Это было небольшое здание — пристройка-сарай, но большой сарай. Внутри тоже провели ремонт — он был заполнен стеллажами, на которых лежали коробки с запчастями и запчасти без коробок.

— Здесь можно найти запчасти и детали для машин, имеющихся здесь. Расходники, и прочее — вот тут хранятся колёса и покрышки — шипованные, летние, всесезонные, и так далее.

— Понятно, — он посмотрел на стройные ряды колёс, которые ещё были густо чёрными и непользованными.

— На стеллажах внизу вы можете видеть стройный ряд пластиковых канистр. Они подписаны — здесь хранится топливо, моторные масла, а так же все остальные разновидности автомобильных масел и жидкостей — названия и правила использования написаны на ярлыках.

— Чего ж тут не понять. Хорошее хозяйство.

— Старались. Пожарная безопасность здесь строгая — так что курить даже рядом нельзя. За всем следят, всё очень серьёзно.

— Что-то не видно сторожей.

— А они есть. Так, перейдём к конкретике. Как организована ваша работа?

— В смысле — организована?

— На кого вы работаете — как вам необходимо отчитываться. Что входит в круг ваших обязанностей.

— Шофёр, зарплату получаю в МЭПе, через ваше НИИ — должен войти в штат. Круг обязанностей — возить директора НИИ в рабочее время на служебном автомобиле.

— Понятно. Тогда проводим реформы — в штат НИИ вас зачислят позднее — потому что сейчас только заканчивают ремонт здания и ищут сотрудников — МЭП должен прислать работников, но пока никого не прислали. Служебный автомобиль можете сдать обратно в министерство — у Воронова и всего НИИ есть свои автомобили. Пополнением автопарка занимаюсь я. Ставку оформляем обыкновенную — но от себя накидываем сверху за профессионализм и сверхурочную работу. Это по договорённости, так сказать — ставка у вас...

— Девяносто пять рублей.

— Хорошо. Сверх этого ваша зарплата будет составлять ещё двести в месяц — в конверте. Но и работа должна быть соответственная — порой весьма муторная, требуется быть невозмутимым, деловым, серьёзным шофёром при очень серьёзном человеке. Вы меня понимаете?

— Конечно.

— Так, разберёмся с основными расходами... пойдёмте в здание.

* * *

*

Ремботы уже закончили тут работу — и сейчас здание просто пустовало. Наш уважаемый первый сотрудник — смотрел на всё круглыми глазами. Это был мужчина, мордастый такой, серьёзный — его профессия могла считаться почти элитной из-за наличия премий и надбавок от руководителей.

Как я уже говорил — интерьеры НИИ очень сильно отличались от привычного советского казённого стиля. На первом этаже, с обратной стороны от проходной, был коридор — я прошёл по нему. За одной из дверей был кабинет — классический кабинет в английском стиле — с резной мебелью, красивыми шкафами. Это место серьёзно отличалось от советских кабинетов.

У стены стоял высокий шкаф-сейф. Снаружи отделанный деревом, только многочисленные замки отличали его. Отперев ключами и кодовым замком, а так же потайным биометрическим замком, сейф, я открыл его дверцы. Шкаф был метровой ширины и в мой рост высотой. Внутри хранились ценности — стопки наличных денег на отдельных полках — причём не только рублей, но и долларов. Зачем они? Да незачем, просто оказались у меня лишними и я их сюда положил. То, что со сдачи было. Ещё в шкафу было оружие — его я тоже взял, как и пачку советских купюр по двадцать пять рублей. Закрыл шкаф и пошёл к столу.

— Подойди. Итак, возьми деньги — это подъёмные, неофициальные. Две с половиной тысячи, и возьми пистоль.

— Не, ну зачем... с войны оружия не держал и не хочу.

— И я не хочу — но самозащита может понадобиться. Держи вальтер, обоймы к нему, патроны. Пользоваться умеешь?

— Разберусь.

— Предохранитель не забывай. Мне тоже не хочется, чтобы кто-то где-то стрелял — тем более в мирное время. Но если кто-то будет угрожать жизни Воронова — то можешь стрелять в них без раздумий, никто тебе слова не скажет. Петя такой человек — тот ещё франт и миллионер — а значит обязательно найдутся недоброжелатели, да и просто уголовщина. Нанесение ему вреда — а тем более смерти — это абсолютно недопустимо. Он слишком ценен.

— Раз ценен — чего ж тогда охрану не приставят?

— Это политические тёрки, никто не хочет привлекать лишнее внимание. Да и прямой угрозы пока никакой нет. У оружия нет номеров и оно официально не существует — так что никому не показывай, держи всегда при себе — и чтобы никто не узнал — не хочу потом объясняться с милицией. На всякий случай давай вот так...

Я снова пошёл к шкафу, достал оттуда ещё кое-что из отделения с оружием. Положил на стол.

— А это что?

— Это травматический пистолет. Стреляет резиновой большой пулей. Стрелять лучше не в голову — убьёшь, а вот это — перцовый баллончик. Внутри газ — если кто полезет — направляешь на врага и жми вот на эту красную кнопку. Её как раз лучше в лицо. Газ физического вреда не причинит, но нюхнуть его явно никто не захочет — гарантированно выведет из строя любого бугая. Или собаку. В общем — советую держать в автомобиле на всякий пожарный — вдруг какой-нибудь пьянчуга полезет — перцовкой его и дёру.

— Понял, — насупился наш водитель, — где-то расписываться в получении надо?

— Нет, конечно. Всё это сугубо неофициально. Повторюсь — не надо никому говорить.

— Опасаетесь шпионов или КГБ?

— И тех и других. КГБ — потому что там могут быть люди, стучащие кому не надо, а промышленный шпионаж — дело уже почти обычное. Воронов если что — подчинён лично и напрямую Семичастному — главе КГБ, и Шелепину из политбюро — другие начальники над нами — это формальность, можешь их всех игнорировать, если захотят что-то узнать про Воронова — сообщай мне, Воронову, или сразу товарищу Семичастному, только лично. От КГБ с нами работает только Анатолий — он сейчас занят переездом, но скоро прибудет на место. Всё понятно?

— Всё. Когда мне приступать и что делать?

— Поступаешь в распоряжение директора. Пойдём.

Я пошёл в другое крыло, где было большое помещение — один из кабинетов. Тут стояли столы, диваны, журнальные столики, имелся чайник, холодильник "ЗИЛ", кухонные шкафы и раковина, а так же электроплита. Но это в сторонке — помещение на двадцать пять квадратных метров, с отдельным выходом на улицу рядом с сарайчиком ГСМ. Тут же уже стоял один из новых телевизоров и видеомагнитофонов. Телевизор я включил походя. Голос советского диктора с телевидения звучал как-то по театральному аккуратно, как это сейчас принято, без личных так сказать, черт...

— Это что кухня?

— Почти. Это комната отдыха для персонала — такого как дворники, уборщики, охранники и водители. Здесь есть кухня — обстановка как видишь приличная. Так, вон за той дверью санузел — две душевые кабинки, уборная на две кабинки, и стиральная машина-автомат. В Италии обалденные выпускают. Там же сушильный шкаф, — я толкнул дверь, щёлкнув выключателем, — приготовить себе покушать вполне можно. В шкафах провизия есть, в холодильнике тоже. Телевизор, видеомагнитофон — что кстати можно считать очень большим шиком... Коллекция фильмов тут будет пополняться, как пользоваться медиатехникой почитаешь в инструкции. Выход для персонала отдельный от проходной.

— Понял. А у вас тут очень удобно — то есть здесь я должен находиться?

— Считай это своим офисом. Здесь есть телефоны — вон висят на стенке, если кого-то нужно будет вызвать — позвонят. А пока вызова нет — солдат спит — служба идёт. То бишь оклад. Алкоголь здесь категорически запрещён, остальное как хочешь. Вопросы есть?

— Конечно есть. На какой машине работать буду, ключи?

— Да, совсем забыл, — хлопнул я себя по лбу, — ключи от служебных машин хранятся вот здесь, на стене есть небольшой сейф-ключница. Если и потеряешь где — здесь будет запасной. Воронов свою Роллс-ройс откровенно не любит — купил её для парадных, так сказать, выездов, на Волге он предпочитает ездить сам, на мазератти — тем более, но вот остальных придётся возить — только в путь. И сделай одолжение — там в холодильнике сыр лежит, колбасы, их скушай, чтобы не портились.

— Это мы завсегда поможем, — улыбнулся водитель, — тогда я заступаю на дежурство, пост принял. Не беспокойтесь — буду дежурить здесь, всё рабочее время.

— И замечательно.

* * *

Как я выяснил — ещё пришли люди, и Воронов, наконец-то вылез из своей берлоги. Он занимался копированием фильмов, а так же отладкой компьютерной системы — ему было совершенно не до посторонних — но тут прибыли люди, присланные, как ни странно, из МЭПа. Это были три женщины, одна постарше, две молоденькие — секретарши-бухгалтерши, и однин скромный советский интилигентный человек, очень похож на Новосельцева из фильма, только высокий.

Пётр показывал им экскурсию по будущему месту работы. Ребята были впечатлены до крайности. Нашёл я их в бухгалтерии на втором этаже — Воронов как раз заканчивал общение — тут скорее они его просвещали, как устроена бухгалтерия предприятия и как они будут работать, а не наоборот.

— Не помешал, леди и джентльмены? — заглянул я за дверь, — Утро доброе, Воронов!

— А, доброе, Лео. Я вот тут...

— Вижу. Знаю. Там ещё приехал личный шофёр — выделенный тебе МЭПом. Я ему выдал подъёмные, показал фронт работ, и отослал вернуть служебную волгу обратно в МЭП.

— Это правильно. А подъёмные зачем?

— Как это зачем? Странный ты человек — людям нужно платить.

— Да мне не нужен личный шофёр, — запротестовал Петя.

— Тебе не нужен — другим нужен. Я с ним договорился — будет делать что скажут и не задавать лишних вопросов. Кстати, где наш топ-менеджерский состав?

— Ещё не прибыли — у них коллективы. А что?

— Ты не забыл, что мы сделали то, что планировали оставить на них? Кстати, дамы, а вы у нас кто?

— Это секретариат и бухгалтерия, — представил их Воронов, — Анна Павловна, остальные сотрудники.

— Очень приятно, — кивнул я, — Я Лео. Что вам нужно, чтобы приступить к работе?

— Пока ничего, спасибо, — вежливо ответила Анна Павловна, — нужно провести инвентаризацию.

— За это не беспокойтесь — всё инвентаризировано, заприходовано и лично мной к разбазариванию запрещено, — я прошёл вглубь бухгалтерии, — как это делать в советском документообороте — это уже ваше дело, настаивать не буду. Вот здесь список материальных ценностей, всё каталогизировано, учтено, пронумеровано, — показал я на офисный стеллаж с папками, — кстати, вот документы, — положил на стол папку, которую держал в руках, — персонального водителя — его нужно принять в штат по всей форме и поставить на баланс.

— Сделаем, — Анна Павловна взяла папку, — а новых сотрудников у вас нет?

— Скоро приедут коллективы директоров подразделений — это около ста сорока человек — их нужно будет так же оформить. Так, дамы, вас трёх будет слишком мало — найти в штат сотрудников и сотрудниц вы сможете?

— Конечно, но это непросто, — вздохнула Анна Павловна, — хороших сотрудников найти не так легко и нужно их ещё сманить, то есть предложения хорошие сделать.

— Ни слова больше. Можете предлагать им что угодно — вплоть до личного самолёта — обсудим потом. Единственное, с чем у нас серьёзные проблемы — это квартиры — жилья при НИИ не так много и всё занято коллективами, которые переезжают из других городов. Мы оплатили строительство трёх кооперативных многоквартирных домов, но будут готовы они в лучшем случае к осени. И это ещё очень, очень быстро.

— Конечно, мы и не претендуем на такое, — ахнула Анна Павловна, — чтобы сманить хороших сотрудников — нужно им пообещать хорошие условия, и кое-что из материальных стимулов. Мебель там хорошую, или ещё чего...

— Мебель? Мебель, бытовую технику — без проблем, любую и в любых количествах.

— Тогда проблем не возникнет.

— Вы не жадничайте — проявите щедрость. Кстати, Петь, тебе от меня затрещина, — посмотрел я на Воронова, — ты в каком виде людей встречаешь? Весь помятый, небритый — как будто бомжевал на вокзале. Давай ка собирайся и езжай домой — отоспись, отъешься, отдохни — предприятие от тебя никуда не убежит. Проведай Катю, в конце концов — узнай как она устроилась — что ты как учёный-гик на работе ночуешь?

— А, ну... так получилось, — смутился Воронов.

— Давай, ты директор, большой начальника — тебе надо быть солиднее. Я занимался печатью — ещё поработаю здесь, всё равно пока никого кроме нескольких сотрудников нет.

— Ты прав. Я поеду, до завтра, — кивнул он присутствующим.

И вышел.

— Молодой ещё, — хмыкнул я, — мудрость, приходящая с возрастом заключается в том, чтобы вовремя ложиться спать, чтобы ничего утром не болело и настроение было хорошее. Так, а вы...

— Василий Петрович Грек, — представился мужчина, поправляя свои большие окуляры, — я заведующий кадрами.

— О, завкадрами. Он же кадрови, он же менеджер по персоналу, он же наше всё, — я улыбнулся, — пойдёмте, я покажу вам ваш кабинет. Он небольшой, правда.

— Это ничего.

Василий Петрович оказался мужчиной высоким, даже очень высоким, худощавым, слегка сгорбленным, с длинным носом, и слегка меланхоличным видом. Мы оставив бухгалтерию, пошли в его кабинет. Это был кабинет совсем рядом — обычный небольшой офис. Стеллажи, бумаги, красивый рабочий стол в современном стиле.

— Располагайтесь. Итак, ваша работа я так понимаю заключается в том числе в поиске новых кадров?

* * *

— Это пока нереализуемо, — Филипп Георгиевич, "менеджер по автоматам" ходил по большому кабинету из стороны в сторону, заложив руки за спину. Воронов сидел тут же — с бутылкой колы в руках — прямо типичный прозападный буржуйчик — в джинсах, свитере, сидел он на специальном столе, предназначенном для компьютера — то есть нечто вроде тяжёлого верстака, и болтал ногами в воздухе.

Наш клуб расширился на несколько человек, которые тут присутствовали — это были семь человек, двое из подчинённых Глушко, и пятеро — из команды Староса, которые решили переехать вместе с ним в Москву и бросить всё в Ленинграде. Глушкова здесь не было, а Алфёрова — тем более, это было очень своеобразное совещание. Началось оно с ребят с того, что они пришли в кабинет-лабораторию Староса, и встретили тут помимо нескольких компьютеров, распаянного оригинального PDP-8, нескольких терминалов, ещё и Староса с Вороновым и мной. Картина была крышесносная. Воронов был молод, носил джинсы, кроссовки, потягивал кока-колу из бутылки через соломинку, болтая в воздухе ногами. Старос Филипп Георгиевич нарезал круги по помещению и изредка ходил к железкам, стоящим у стен. Я же — восседал за текстовым терминалом, подключенном к распаянному PDP-8.

МНСы и СНСы — сотрудники НИИ, Старосята, вошли, поздоровавшись только со своим шефом — Петю они ещё не знали, как и меня. Пётр и не требовал почтительности и уважения — за что ему ещё больше уважения — не люблю таких душных людей на культуре, которые с видом оскорблённого буржуа требуют уважать себя и говорить на "вы". В общем — все свои, чужих тут нет.

— Ай блин.

— Что?

— Эта жопа не хочет работать. Похоже без бубна не получится никак.

— Ну так и разбирайся, — отмахнулся Старос, — Адихмантьев, заходи, чапай тут думает, видишь.

— О чём думы думаете? — молодой человек скосился на Петю, который наблюдал за творящимся бардаком. В помещении было почти душно — компьютеры грели воздух, который выходил лишь через небольшие фильтры-клапаны на улицу. Погода уже налаживалась — но ещё была затянувшаяся весна.

— Об игрушках, — сказал Старос, — О них, родимых.

— Филипп Георгиевич, — даже обиделся молодой специалист.

— Об игрушках! — ответил в сердцах Старос, — наша задача в рамках этого НИИ — разрабатывать компьютерные игры. И делать на них деньги. Кстати, как?

— Этот вопрос придётся решать. Кстати, я могу вас по-своему обрадовать — НИИ получит тридцать процентов всей валютной выручки — даже без учёта всех затрат. Что довольно неплохо. Этот проект был представлен в политбюро сегодня утром и получил вчерне одобрение от Брежнева и других из его клики. Согласно этому проекту — НИИ и организации, зарабатывающие деньги за бугром — могут получать от десяти до тридцати процентов выручки в валюте. Речь идёт про стабильный бизнес по продаже услуг и товаров — но не про заводы, а так же про лицензирование своих технологий за рубежом.

— Вот как? Они там совсем с ума сошли?

— Скорее они хотят денег, — ответил ему Воронов.

— Товарищи, я один не понимаю, о чём речь? — взмолился Адихмантьев.

— Я тебе всё объясню, — дёрнул его за рукав Михеев, — разработкой ЭВМ для больших лобастых учёных — занимается Глушков. Наша работа — делать коммерческие компьютеры — и сейчас задача поставлена так — придумать аркадный игровой автомат, на основе собственной архитектуры — она у нас есть, и сделать на нём игру — которая могла бы продаваться.

— А... игру... — он задумался, замолчал, — и вы серьёзно возьмётесь за игрушки?

— Это деньги, причём гораздо большие, чем у Глушкова с его вычислительными монстрами, — криво усмехнулся Старос, — пойди сюда, посмотри на перспективный проект.

Он подозвал ребят к тому, что я изготовил вручную — точнее собрал вручную прототип. Возможности то у меня были почти безграничны для этого времени — и смехотворны для будущего. Однако, я задался идеей создать аракдный автомат, что потребовало выпиливать из ДСП корпус, установить терминал в него, и установить в него собственно разработанный компьютер.

— Ого. А это чьё творение? — спросил Адихмантьев, разглядывая через открытый "капот" автомата его внутренности — платы были похожи очень отдалённо на платы будущего. Тем, наверное, что были хорошо скомпонованы, плотно, имели радиаторы на некоторых элементах, и были усыпаны многочисленными транзисторами, диодами и так далее.

— Наше, — ответил Воронов, — совместно с Филиппом Георгиевичем.

Это была ложь. Точнее частичная ложь — дело в том, что компьютер действительно не повторял ни одну известную истории архитектуру — он был целиком и полностью разработан Филиппом Георгиевичем. Но как? Элементарно — Старосу я дал доступ к общению со своим кораблём и его ИИ — и проектам, топологиям, других фирм — он изучил процессор MOS6502, а так же Zilog, и Intel4004. И это стало отправной точкой для его работы — а вот компьютер корабля повинуясь его чертежам, которые он рисовал в реальном времени, сделал процессор, а потом и скомпоновал под его чутким руководством основные элементы компьютера. Банки памяти ROM на шестнадцать килобайт — занимали целую большую плату. Ещё такую же плату занимал сам процессор и его обвес. Всё это было включено в единую материнскую шину — соединяющую шлейфами установленные вертикально платы. Система видеоадаптера была сделана тоже небезынтересно — с творческой выдумкой — так например, она взяла лучшие решения от Famicom и реализовала их на железе уровня начала семидесятых — уровня Atari. На нём же впервые была применена видеопамять и первый в истории игр видеопроцессор. Единственное ограничение, которое имел Старос — это количество элементов в процессоре — не более пяти тысяч — и он справился с этим.

Так что полученный компьютер имел целых три процессора! Не контроллера, а именно процессора — центральный — с уникальной архитектурой, похожей отдалённо на MOS6502, по возможностям один в один — а вот по решениям даже лучше. Технически более творческий.

Видеопроцессор — первый в мире видеопроцессор и первая в мире видеокарта — которую Старос гордо назвал "Cyberdyne Pixel" — и первый в мире аудиопроцессор и аудиокарта — "Cyberdyne SoundShock". Последний мог воспроизводить сложную полифонию заранее записанных в память звуков — это более ста различных микрозвуков. Взрыв, выстрел, ноты, шипение, звон, и так далее. Память — это пятнадцать банок памяти по килобайту каждая.

Оперативная же память всего компьютера имела ROM-банки — так что эта штука имела двадцать четыре килобайта памяти. Это казалось просто прорвой — суперпрорывной системой с заоблачными возможностями! Микрочипы квадратные, микрочипы в стандартном продолговатом DIP-корпусе, микрочипы белые, серые, зелёные, красные и фиолетовые, и даже оранжевые — усеивали плату, превращая её в буйство цветов и красок. Это всё для того, чтобы не путать их назначение и класс. Всего триста тридцать микрочипов было внутри этого ящика — на шести различных больших материнских платах.

Воронов зачитал вкратце технические характеристики, от которых у Адихмантьева челюсть отвисла.

— Но... как?

— Нам помогли с разработкой топологий и изготовлением микрочипов, — сказал я, — но крупносерийности пока ждать не приходится — нужно пинать создателей.

— Если это правда всё интегральные схемы — это получается сколько же стоит подобный компьютер...

— Около пяти миллионов долларов, — ответил Воронов, — но это не точно.

— А в чём проблема?

— В том, что у нас производственный ад с их выпуском — нам могут помочь с разработкой железа — но нужно начать разрабатывать игры.

— Нужны рабочие инструменты для создания и отладки компьютерных игр, — пояснил Воронов, — у вас есть предложения?

— Ну... — Адихмантьев посмотрел на других МНС, которые не дали ему поддержки, и предложил, — почему бы не переделать этот самый компьютер — очень продвинутый — в такой инструмент?

— А что, это может сработать, — сказал Воронов, — нам нужно разработать несколько видеоигр — нам нужен их дизайн, геймплей, нужен визуал, аудиодизайн, бэк-энд разработка... я не специалист по играм — но я уже предложил Тетрис.

— Работаю, работаю, — буркнул я, — загружается. Это простейшая из компьютерных визуальных игр. Простой графический пазл на время. Сейчас загрузится.

Я снял вообще нахрен створку капота и подошёл к аппарату.

Он из себя представлял стеллаж-шкаф, в который была встроена передняя панель и пузатый монитор. Памяти у него своей было достаточно, поэтому нужды делать картридж не было — я вставил в него флоппи-дискету, и используя подключённую клавиатуру, заставил загрузить в память игру.

Передняя панель была сделана мной — за внешний дизайн автомата и его органы управления отвечал я. Я уже три дня работал и не вылезал из НИИ, пытаясь сделать хорошую вещь — и так, чтобы она работала — как оказалось — компьютерный корпус сделать не так то и просто.

Платформу назвали "Cyberdyne GameComputer" или CGC. Сама по себе она была ещё сырая — например мы слушали от МНСов предложения по её улучшению и совершенствованию — однако уже было понятно — собственная разработка в СССР есть. Благодаря симбиозу гения Староса, участию Глушкова, а так же возможности моего компьютера тут же, быстро, без задержки, сделать прототип той топологии, которую они нарисовали на компьютере — что тоже значительно ускорило работы — мы по факту обманули систему. Считерили. Да, считерили, но как — компьютер в их работе участвовал только как инструмент разработки — а сама разработка и архитектура — целиком и полностью заслуга этих двух учёных. Скорость разработки была бешеная — за один день создали основу, создали все логические и арифметические функции, сделали всё, что нужно было серьёзному уважающему себя раннему процессору.

Коробочка получилась большая — гораздо больше того же 6502 в стандартном DIPе — это был процессор, похожий на коробок спичек, точнее вдвое тоньше, но всё же. И присоединялся он к плате не как процессоры будущего — он был распаян на неё изначально, без всяких там сокетов.

Тем не менее, можно поздравить друг друга — в СССР впервые был разработан полноценный микропроцессор — который мы пока не можем производить на мощностях советской науки — но ориентир был задан. Строительство чистых зон уже вовсю идёт.

Так как процессоры по факту были крайне простой и очень маленькой штучкой — то изготовление микросхем моим кораблём было очень быстрым — таким быстрым, что я вообще сомневался, а нужно ли строить завод — потому что он мог их выдавать как чеканная машина печатает монеты — прямо сыплются сплошным потоком. Точнее в коробках — но не суть.

Так вот — моя работа в этом всём — дизайнер корпуса и я постарался на славу — корпус был сделан на стальной раме, обработанной от коррозии, обшит ДСП-панелями, поверх которых лак и оклеенными яркими цветными плёнками, изображающими геймплей игры. Ну, преувеличенно красиво. Элементы тетриса были везде — принт такой. Устройства же управления — это круглые цветные кнопки, с углублением в середине — очень аутентично. Кнопки слегка кликали, так как были механическими, и довольно прочными — разломать их было почти нереально.

Аппарат не был заточен только под тетрис и ничего другого — просто пока других игр у нас не было — взять игру от NES или даже порт от атари — нельзя. Архитектура CGC отличалась от всех известных архитектур — поэтому первую и пока единственную игру сделали кое-как. Фоны, звуки, заставка и остальное — пришлось нарисовать с нуля. И сделать код тоже с нуля.

Я запустил — появилась заставка на английском Insert coin и пиксельный собор Василия Блаженного — дань традиции, ведь Тетрис — это Российский игропром. Один из мастодонтов индустрии ранних видеоигр — наравне со Space Invaders и Pac-Man — эти три гиганта стали своеобразными столпами игромира в восьмидесятых.

Игра запустилась — заиграла музыка. Плюс нашей системы был в том, что процессоры давали красивый звук — конечно не полноценный мп3, но это была полифония, а не адовый бипер с семью нотами. Стоимость правда этой реализации — как у пяти компьютеров PDP-8...

Это ещё раз подтвердило тезис — что прогресс — это не всегда самое лучшее и самое новое — подчас его сдерживает не принципиальная невозможность — а дороговизна. Как например в нашем случае — это компьютер уровня начала 70х, даже лучше — но его цена в серийном производстве... будет зашкаливающей.

— И что здесь делать? — спросил Адихмантьев.

— Играй. Вот ведёрко с пятаками — суй монетку, кнопками управление, вот крестовина и рычажок управления.

Он попробовал и его мгновенно затянуло — потому что правила игры понятны без слов. Поворачивай блоки, выстраивай их так, чтобы не было зазоров и всё.

— Игр у нас мало — ребята, нам нужно найти и нанять программистов-разработчиков компьютерных игр. Нужно найти людей, которые имеют творческое мышление, творческий взгляд на вещи — и может придумать нечто большее, чем просто крестики-нолики. Тот, кто придумает настоящий хит!

— А с этим что делать? — воронов ткнул на имеющийся аппарат.

— Поставим на проходной — пусть люди развлекаются. Прототип свою задачу выполнил.

— Учитывая его цену — это слишком дорого.

— Сойдёт, — Старос махнул рукой своему подчинённому, — какая нам нужда в прототипе? Так, предлагайте решения.

— У меня есть одно, — Воронов снова козырнул пустой бутылкой колы, встал со стола и закинул её в мусорку, — нам нужно расширять штат и организовывать полноценный отдел с программистами — именно хорошими кодерами, геймдизайнерами. Придётся поскрести по сусекам. Общие так сказать намётки — у меня есть, общее представление — а вот реализации нет.

— Согласен. Итак, у нас есть платформа — довольно мощная для игрового автомата компьютерная платформа.

— А разве военные не возмутятся? — спросил Адихмантьев, проиграв в очередной раз в тетрис и с трудом от него отлипнув, — у них тоже есть нужда в компьютерах — засекретят всё к чёртовой матери.

— Пусть идут к чёрту, — возмутился Старос, — у них приём техники только будет длиться столько — что у нас несколько поколений игровых систем сменится. Пусть довольствуются тем, что есть.

Воронов отогнал от тетриса сотрудника и выключил аппарат.

— Достаточно видеоигр на сегодня. Сотрудников надо заманить. Кстати, Филипп Георгиевич, у вас получилась очень необычная и хорошая, универсальная платформа — может её как-нибудь ещё используем?

— Не вижу смысла, — ответил Старос, — слишком дорого для обычного компьютера. Звук и графика обычному компьютеру не нужны.

— Можно без соответствующих карт, — ответил Воронов, — цена значительно уменьшится. Если так подумать — впихнуть такой компьютер можно почти куда угодно.

— Вот вы этим и занимайтесь, а я не желаю больше работать на военных и других капризных заказчиков. Гораздо проще иметь дело с более прибыльным и более привычным бизнесом.

Я всецело поддержал Староса:

— Петь, капризность заказчиков — притчевая. Они нам будут нервы чесать — зачем это надо? Пусть сами берут ЭВМ и делают что хотят — но без нашего участия.

— Автоматы слишком дорогие, — вздохнул Воронов, — их не продать обычному потребителю.

— На это есть ответ, — обрадовал его я, — автоматы мы можем поставлять и бесплатно. Но в аренду — то есть автомат будет по прежнему принадлежать нам, но стоять на чужой площади и приносить доход в наш карман — мы будем оплачивать стоимость аренды площади. Или как другой вариант — автомат сдаётся в аренду за один цент, но мы получаем половину чистой прибыли. Расходы на электричество и сама площадь — это уже дело заказчика.

— А как мы узнаем сколько они собрали? — спросил Воронов, — ведь снимать прибыль будем не мы.

— Господи, впендюрить туда какой-нибудь счётчик монеток на батарейке и в запечатанном опломбированном боксе внутри — это дело простейшее. А ещё лучше отделить внутренности автомата от монетоприёмника перегородкой и всё опломбировать. Туда не лезть — нужно обслуживание — это наши проблемы — пошлём специалистов или лучше новый автомат.

— Тоже можно, — подумав, сказал Воронов, — на продаже самих игр без продажи платформы мы ничего не заработаем — их попросту слишком мало — а вот получать прибыль — самое то. Главное чтобы СССР не стал "королём казуалов". Нам нужны нормальные, действительно интересные игры, а не всякие нелепые развлечения, больше похожие на военную подготовку или тренажёр на внимание и моторику.

— Сюжет, дизайн, графика, — поддакнул я, — за этот рынок пора взяться всерьёз. Филипп Георгиевич, мы возвращаемся к тому, с чего начали — платформу придумали — но библиотека игр для неё смехотворна — нам нужно хотя бы пять — какая-нибудь флагманская и штуки четыре дополнительных с другим геймплеем. А дальше можно начать эксплуатировать по полной программе.

— Боюсь, в советском союзе это столкнётся с очень резкой критикой, — сказал Воронов, вместо коллеги, — сам понимаешь — люди у руля партии — вроде суслова с брежневым — это те ещё ретрограды — они ничего не поймут, и потребуют сделать такое же, но унылое донельзя, как стенограмма съезда КПСС. Что нам сделать с цензурой то? Нас ведь загасят на корню. А там конкуренты оживятся — у них суслова нет — счастливчики, и сделают свои хиты, и пошло-поехало... Начнётся тот ещё срач.

— Разберёмся. На крайняк выпустим на них Шелепина с Косыгиным — пусть они грудью встанут за распространение в мире советской техники и за технический прогресс — чтобы в видеоигры не лезли со своими советами. Наконец — конкуренция тут будет будь здоров — и если своих граждан можно загнать как хотят — что они сделают с добровольной безговорочной капитуляцией на мировом рынке? Это же практически вредительство — в особо крупных масштабах. Надо убедить их просто не лезть — вот отойти на сто шагов, отвернуться и если хотят — пусть своих разработчиков нанимают и дают им свои задания — будет забавно посмотреть. А у нас будет своё.

— С огнём играете, — заметил Старос, — они же вас сожрут с потрохами. Особенно они не любят чувствовать себя побеждёнными и неправыми — когда их макают в известную субстанцию.

— Придётся, — развёл я руками, — надеюсь, валютная прибыль перевесит их врождённую неприязнь. Да, кстати, я тут недавно сплавил пять тысяч видаков наших — и решил прикрутить вентиль пока. Их производством займётся Шокин с его МЭПом, но это будет сильно хуже оригинала — шум уже поднялся знатный. Все хотят себе новинку.

И это было правдой. Видеомагнитофоны — стали очень необычным и очень желанным развлечением — они ворвались на рынок, открыв дверь с ноги. Точнее не на рынок, а в систему советской науки.

Отгружал я их на Гостелерадио, а так же в МЭП — МЭПу досталась половина от всех видаков. Причина проста — Шокин это наша крыша, наш патрон, от него зависело многое — особенно когда дело дошло до поддержки нашего НИИ коллегами — и налаживания масштабного выпуска микросхем и вообще полупроводников. С его нынешней зелёной улицей — у министра не было много ресурсов для мотивирования работников — и две тысячи видеомагнитофонов — "развлечение века" — с кассетами и прочим, стали просто шикарным подарком. Он рассылал по одному во все предприятия министерства, а так же премировал ими особо выдающихся сотрудников — а так же они оказались очень желанным обменным фондом — за видеомагнитофоны предприятия готовы были помогать — достать новинку редко где можно.

Причём даже в инструкции сказано было — что это "Концепт-демонстратор технологий", а не серийная продукция — поэтому его себестоимость — около тридцати тысяч рублей — причём полновесных, а не безналичных. Для Продажи не предназначен!

Впрочем, его продавали. Те, кто заполучил — нередко продавали, польстившись на большие суммы.

Часть уходила по спецзаказу через подполье — чёрный рынок. Это приносило большой наличный доход, а ещё возникли вопросы у специалистов — кто выпускает, где, кто сделал микросхемы и так далее — с ними поступили проще всего. Отослали всех к нам, а у нас — просто нахер.

Всего за месяц с начала их отгрузки видеомагнитофоны распространились по СССР со скоростью лесного пожара. Конечно же они быстро разошлись по партноменклатуре — но не через нас. Нам "сделать и дать" задачи даже не ставилось. За это спасибо Шокину, который разъяснил, что изделие создано как концепт технологий будущего, и сделано по самым передовым в мире технологиям — серийно не производится, и если кому-то понравилось — то пусть помогают ставить на ноги советскую электронику — которая освоит нечто подобное через десять лет, если граждане страны проявят искренний интерес и не будут считать электронику "забавной, но ненужной игрушкой".

Шокин сделал статью и опубликовал в журнале "Радио", так что очень скоро об электронике заговорили...

Но вернёмся к нашим баранам — видеомагнитофонов я уже наклепал восемнадцать тысяч — и корабль продолжал делать примерно по тысяче штук в день до недавнего времени — до запланированного количества в двадцать тысяч чуть-чуть не добрали — это оставим на будущее. Сбыт налаживать надо.

Один из видеомагнитофонов стоял в ГУМе, вместе с супер-телевизором, ещё на ВДНХ были выставочные образцы, и даже в крупных магазинах радиодеталей — крутили кино по видакам. Это рекламная кампания, сделанная специально для них.

— Товарищи, а почему бы не обратиться к программистам? Сделать удобную среду для разработки игр, я думаю, их смогут написать много, — сказал Адихмантьев, — это заполнит библиотеку игр.

— Это вариант, — кивнул Старос.

— Плохой вариант, — вторил ему я.

— Почему же плохой? Ведь разработка должна быть упрощена и облегчена.

— Плохой — потому что это породит миллион совершенно отвратительных тайтлов, которые будут низкосортными и низкопробными. Хотя тактика работает и возможно даже будут созданы действительно хорошие игры — но нужно организовать собственное производство, контролируемое и модерируемое нами. И оплачиваемое нами. В общем так — у меня есть предложение века.

— Ну? — насторожился Воронов.

— Объявим набор на основе акции.

— Какой?

— Как это какой — призовой, конечно. Разработчику лучшей игры дадим хорошую премию — можем даже сами подсказать геймплей, а реализацию его оставить на программистов.

— Ты не учёл только одного, — Воронов усмехнулся, — на чём они разрабатывать то будут? Нужен компьютер для написания кода и компиляции, для ловли багов и прочего бета-тестинга.

— Так и хрен с ним — откроем зал, поставим компьютеры соответствующие — где можно будет работать. Пусть приходят и у нас работают. А ещё лучше арендовать помещение под это дело где-нибудь в каком-нибудь здании.

— Для капиталистической страны это рабочая схема, — заметил Старос, — а вот в советском союзе получится очень плохо. Люди где-то уже работают. Им нужно где-то работать — они не могут долгое время филонить где-то у нас.

— Я думаю, если захотят — то они решат эту проблему, — ответил Воронов, — договорятся с начальством, например. Или мы попросим дать им командировку, отпуск за свой счёт, в конце концов.

— Ну тогда может и сработает.

Я только хлопнул по коленкам, вставая с кресла.

— Решено. Поставим в одном из залов НИИ несколько компьютеров — на вашей, Филипп Георгиевич, архитектуре. Компилятор для него есть?

— Есть, Кобол, но сейчас надо работать над созданием языка программирования для игр и для графических программ, — ответил Старос, на мгновение задумавшись над всем этим, — и не только язык...

* * *

*

Жёлтый дом...

Жёлтый трёхэтажный небольшой, старой постройки — то есть явно дореволюционный. Перед ним большая терасса, на которой было несколько человек, около большой деревянной двери курили. Дурацкая привычка древности. Здание кстати очень отдалённо смахивает на здание нашего НИИ — по похожему проекту, наверное, сделано. Или тем же архитектором.

Стояло здание у дороги — всего метрах в пятидесяти, и имело небольшой своеобразный дворик перед собой, здесь росли липы. Место очень атмосферное, я бы сказал — здесь просто в воздухе витал запах советской научно-казённой архитектуры — сталинской. Это место просто источало iq и научные споры, размышления и разговоры о вечном и скоротечном.

В качестве машины для визита взял Мазератти — всё равно её надо пользовать. Машина хорошая, уютная, а главное — достаточно представительная и красивая. По ходовым качествам — даже немного уступала переделанной Волге, так как была почти точной копией оригинала, но по влиянию на окружающих — была несоизмеримо выше. А мне это и надо — чтобы меня восприняли всерьёз. Так что выкрутив руль, я остановился около тротуара, закрыл машину и прихватив из машины два дипломата. Они сейчас входили в моду и считались шиком — советская промышленность их пока что не выпускала — выпускала только грубые чемоданы. Элегантные кожаные дипломаты — нет. Мне пришлось обзавестись таким, причём проектировать его самостоятельно — внутреннюю обивку, замок с ключом и кодом, жёсткий каркас — из титанового сплава с рёбрами жёсткости, скрытыми под обивкой.

Таща их с собой, пошёл в здание. Деловой стиль одежды я предпочитал только на работе таксистом, так что не выглядел деловым дядькой — в спортивной толстовке, джинсах и удобных кроссовках, довольно крикливого ярко-красного цвета. У всех старомодных груздей от моего вида должен случиться родимчик, что собственно и произошло — зайдя в здание я оказался в уникальной атмосфере советской научной организации. Людей тут было достаточно, напротив входа был гардероб, в который я не зашёл, и направился искать местного руководителя. По пути пять раз чуть не столкнулся со снующими туда-сюда сотрудниками — они совершенно не смотрели по сторонам, почти все носили свитера, некоторые тоже под них модные джинсы, ребята относительно молодые — и у многих бороды. Вообще модная ныне тема.

— Вы к кому? — когда я наконец нашёл дверь с табличкой "директор", зашёл, а там вместо кабинета директора — приёмная и секретарша сидит за столом.

— Директор у себя?

— Его нет.

— А где он?

— На территории, зайдите позже, — отфутболила меня женщина.

Ну вот, здрасьте... Искать его теперь. Она сразу же потеряла ко мне интерес, занявшись макияжем.

— Ну молодой человек, подождите его в коридоре, нечего тут место занимать.

Хамская какая-то секретарша.

— Хорошо, — я вежливо вышел, не став препираться с ней и что-то ей доказывать — раз директора нет на месте — значит надо идти искать его по всему ВЦ.

И я пошёл. Хорошо что людей тут было достаточно много и они вежливее, чем секретутка директора — у проходящего мимо мужика с бородой и в очках, в свитере и джинсах, я спросил:

— Товарищ, вы не знаете, где тут найти отдел разработчиков?

— Кого?

— Программистов. Я директора искал — его говорят нет на месте. Где-то тут же должны быть ваши программисты.

— Они в машинном зале — но если ищете Альфреда Павловича, то он сейчас там. Давайте я вас провожу.

— Ох, спасибо, — улыбнулся я.

— Да не за что, мне по пути.

Он провёл меня по лестнице, коридору, снова лестнице — в большой зал, который как оказалось был в правом крыле. Само здание довольно запутанное внутри. Двустворчатые двери были открыты — а внутри... внутри был машинный зал — ЭВМ. Старинная, ламповая, ЭВМ, и множество людей — зал и правда был залом — большое помещение, заполненное людьми и машинами.

— Где-то здесь поищите, директор был тут недавно.

Дальше мне помогли его найти — он только что вышел, но молодой сотрудник за ним сбегал — и привёл. Альфред Павлович Чаранский — мужчина пожилой, суровый, с видом советского математика — то есть в костюме и очках, с короткой классической стрижкой. И очень серьёзным лицом.

— Товарищ, вы меня искали? — спросил он.

— Да, да, конечно. Вам должен был позвонить Шокин по поводу моего визита. Я хотел бы поговорить с вашими программистами.

— Ах, да, помню, звонил министр, — лицо его разгладилось, — вот значит вы какой. Ну что ж, раз попросили — отказать не имеем права.

— Что вы, я никогда не стал бы что-то просить без соответствующей оплаты и вознаграждения. В том числе и вашей организации.

— Это лишнее.

— Это вопрос чести, так сказать. И профессиональной этики — так что позвольте всё же вручить вам кое-что. Может быть это будет вам полезно.

— Что это? — бросил он вопрос, как будто ожидал что я пытаюсь подкупить его палкой колбасы.

— Это продукция, разработанная для нашего НИИ, — я открыл дипломат. Внутри было множество маленьких коробочек, — ух, тяжёлые. Интегральные микросхемы и элементная база — транзисторы, резисторы, диоды, и всё прочее. Полный так сказать комплект элементной базы нового поколения, — я достал коробочку наугад и передал товарищу Чаранскому. Он открыл её и высыпал на ладонь множество микрочипов в DIP-корпусах.

— Это что?

— Это микрочипы. Так... о, это уникальная микросхема нашей разработки — Кибердайн-505-4К, микросхема памяти динамическое ОЗУ на четыре тысячи бит, с произвольным доступом, мультиплексируемым адресом. Тут есть в каталоге инструкция по её применению.

— Вот как? — Чаранский поднял густые брови домиком.

— Да, разработкой занимались Старос и я, сделаны пока что ограниченной партией — Шокин там носится с постройкой чистых зон — микросхемы вроде этой будут производиться не сразу, техпроцесс нужно осваивать и долго. К сожалению, это пока слишком сложная технология. Однако, она есть.

— Это замечательно — но четыре тысячи бит?

— Вас что-то смущает?

— Да нет, ничего, — он ссыпал маленькие микросхемы обратно, — фантастика. Сколько это стоит?

— В долларах около двухсот за штуку.

— А в рублях?

— В рублях высчитать невозможно — это не валюта. Но если опираться на курс чёрного рынка — то где-то тысяча рублей за штуку. Наличных.

— Очень серьёзно, — он снова посмотрел на чемодан, — и много у вас там?

— Достаточно. Это в ваше ВЦ, за оказание помощи, — я передал ему оба дипломата, — надеюсь, что вы используете их с умом и пользой.

— Постараемся. А теперь давайте перейдём к главному — Шокин просил организовать небольшое собрание среди программистов, вы что-то хотели сказать?

— Да, я хотел пригласить их для некоторой работы. Нам нужны программисты, и хорошие, но для разработки нестандартных программ. Сейчас подвезут кое-что, и мы начнём после этого работу. У вас есть какой-нибудь кабинет, где мы могли бы провести разговор?

* * *

Подвезти должны были платформу. CGC. Кстати, Старос придумал для неё красивый логотип, состоящий из этих букв и стилизованных.

Привезли аркадный автомат, а так же клавиатуру, флоппик, и прочее — весил он немало — полтора центнера, и был собран на ДСП и стальных профилях — довольно массивная и тяжёлая штука. Для перемещения её нужен был грузовик, четверо грузчиков, а так же специальная грузовая тележка — платформа с рулём по типу мотоциклетного и электродвигателем. Грузчики опустили его на гидравлическом лифте — тоже технология немного непривычная для СССР, перетащили на тележку и жужжа, провезли через вход — это потребовало немалой изворотливости. Тем не менее, тележка успешно прошла через дверной проём и была завезена в помещение.

Помещение, которое выделили для брифинга-демонстрации — было одним из машинных залов — здесь стояла ЭВМ "Сетунь" — странная тройничная машина, на которой работало с полтора десятка человек. Их почти всех повыгоняли, машина была отключена, а в помещение зашли другие программисты. Узнать их было несложно — относительно молоды, многие носили очки и бороды, и почти все в свитерах по советской моде, некоторые были в лабораторных халатах, некоторые сняли их и перекинув через руку, оглядывались — ребят набралось тридцать четыре человека.

Грузчики пыхтя поставили CGC на пол, дальше уже я — подключил её в розетку, открыл внутренности, воткнул клавиатуру, достал из второго дипломата — который не был отдан товарищу директору, флоппи-диск — большой чёрный такой диск с магнитной лентой.

Дальше загрузка аппарата стандартная — у него не было ничего, по сути — у него была ОС-биос — базовая операционная система, размером в четыре килобайта памяти, и содержащая драйверы, программу для работы большой ОС, управляющая основными элементами. Но это уже была ОС, и в ней можно было запустить компилятор языка бэйсик.

Введя несколько комманд, я вставил в флоппи-дисковод дискету и началась шумная загрузка.

— Товарищ, а это что такое? — спросил один из бородатых.

— Сейчас я вам представлю. Итак, позвольте представить — Cyberdyne Game Computer, или попросту платформа CGC первого поколения. Перед вами продукт нашего НИИ, вы все привыкли — как до недавнего и академик Глушков, что компьютер — это большая, жуткая машина, весящая тонны и предназначенная для математики. И позволю себе процитировать того же академика Глушкова — "До недавнего времени к компьютеру относились как к большому арифмометру, но это время безвозвратно уходит — по мере развития электроники, функция калькулятора, пусть даже самого большого и самого продуктивного — всё более вытесняется другими. Сегодня компьютер это абсолют многофункциональности, и преступно даже говорить для чего компьютеры не предназначены и какими не могут быть". Надеюсь, тон понятен?

— Ещё как, — оживился бородатый долговязый парень в тонких, даже элегантных и франтоватых очках, — и... что?

— Перед вами компьютер, один из самых передовых в мире. Игровой компьютер — предназначенный исключительно для игр. Заранее оговорюсь — стоимость данного экземпляра значительно превосходит рентабельность производства на данный момент — его задача не быть успешным проектом — а продемонстрировать технологии и дать толчок развитию в нужном направлении. Дальше вопрос будет про удешевление производства, а не про выбор концепта. Компьютер почти полностью построен на микросхемах — в нём больше тысячи двухсот микрочипов разного размера и типа. Он построен по модульному принципу — и находится внутри корпуса — вот в этой нижней части, — показал я на основание автомата, — принципиальными новшествами, которые здесь есть — можно заполнить целую книгу патентов и рекордов. Например — здесь впервые применён однокристальный центральный процессор — на одном единственном микрочипе. Процессор разработали Старос и Глушко, исполнили в кремнии в лабораторных условиях, и он имеет мощность в тысячу операций с плавающей точкой в секунду, при тактовой частоте в один мегагерц. Это меньше, чем у БЭСМ, конечно, — улыбнулся я, — но он по настоящему компактен.

— Я так понимаю, это достижение, — аж вспотел другой бородатый парень, который очков не носил, но носил свитер. С оленями.

— Ещё какое — это на три шага впереди конкурентов из IBM и прочих Bell Labs. Компьютер восьмиразрядный, восемь битов в байте — разрядность равна степени двойки — стандарт, то есть четыре-восемь-шестнадцать-тридцать два, дальше пока не нужно. Как вы можете видеть — в нём имеется встроенный монитор для отображения графики и текста, контроллеры — кнопки, крестовина и рычаг — для управления игрой, а так же динамики полифонии. Давайте я запущу демо полифонической музыки на нём. Видео и звук обеспечивают точно такие же процессоры — в видео и аудиокарте. Благодаря ним — компьютер имеет собственную отдельную от центральной ОЗУ в шестнадцать килобайт память звука и память видео — видеопамять два килобайта, плюс кэш-память — две микросхемы по двести пятьдесят шесть байт, и аудиопамять — один килобайт, плюс одна микросхема кэша, шестьдесят четыре байта. Пока доступно?

— Конечно, но... зачем?

— Для разработки игр, конечно же, — улыбнулся я, — что ж, позвольте наконец продемонстрировать что может играть CGC. Тут есть несколько простых мелодий.

Я поставил MIDI-музыку. Каждый саундтрек был зациклен и представлял из себя довольно простой набор звуков — но благодаря процессору и хранению базы звуков музыкальных инструментов — получился полноценный электронный синтезатор — пусть и довольно ограниченный. Мы послушали несколько спокойных и не очень мелодий, по минуте на каждую, и я выключил демку.

— Примерно такое музыкальное сопровождение. По сути это цифровой синтезатор. Что ж, тогда перейдём к играм. Как вы представляете себе игры на компьютере?

— Всё зависит от того, какой компьютер, — ответил тот же юный программист, — а вообще как... игра есть игра.

— Игра это сложная штука. Это интеллектуальная программа — с самого каменного века игры — были частью жизни людей. Компьютерные игры — это нечто бОльшее, чем просто крестики-нолики — хотя и у них есть шанс и право на существование. В нашем НИИ ими занимается товарищ Старос, и он сформулировал это так — игра это самое непосредственное и самое приятное из всех взаимодействий человека и машины — развитие компьютерных игр идёт по направлению увеличения удовольствия человека от программы, в идеале компьютерная игра должна из себя представлять одновременно синтез графического, музыкального, звукового, сюжетного, дизайнерского искусства и искусства пока ещё не родившегося интерактивного взаимодействия, заложенного в программу — которые в сумме рождают искусство игры. Горе тому, кто отнесётся к ним несерьёзно и посчитает недостойным применением сложной машины — потому что игры — это искусство компьютера так же, как музыка — искусство фортепиано, а картины — искусство красок.

— Гениально, — с сарказмом сказал тот же бородач.

— Пока что у меня есть для вас только одна игра — которую изобрёл Воронов — директор нашего НИИ, и исполнил в коде Старос — директор игрового подразделения. Секунду, я её запущу — и вы все сможете поиграть, а после мы продолжим общение. Хорошо?

Я закрыл капот автомата, достал из своего портфеля баночку с жетонами — двухкопеечными монетами, загрузил программу и запустил её.

Тетрис. В режиме ожидания на экране был скринсейвер — по экрану туда-сюда бултыхались несколько элементов из тетриса. Смысл скринсейверов был прост — электронно-лучевая трубка выжигала постепенно люминофор, поэтому экран должен быть тёмным — то есть малонагруженным, но иногда по нему должны проходиться заветные электроны. Поэтому на экране был скринсейвер-анимация и плавающая надпись "Insert coin".

— Правила игры просты, как и визуальный ряд. Её называют Тетрис — необходимо закидывать в стакан кубики разной формы — таким образом, чтобы не оставалось пустот. Когда ряд заполнен полностью — он исчезает. Игра по сути бесконечный пазл, с увеличением скорости и сложности. Давайте покажу...

После заставки вставил несколько жетонов, которые загрохотали в монетоприёмнике и аппарат запустился.

— Этими кнопками управляется поворот кирпича, этими — его движение влево-вправо, и можно быстро уронить вниз, нажав стрелку вниз. Вот так... — я показал, как надо, — попробуйте.

На первый взгляд кажущаяся простенькой и совершенно не залипательной игрушка — была жутко коварна. Она играла лёгкую мелодичную музыку, имела красивый видеоряд — видеопроцессор хоть и был нецветным — имел приличное разрешение — не хуже чем у Atari-2600, даже лучше, и работал со спрайтами, из которых были построены крупные элементы графики.

Тетрис показал мою правоту на триста тридцать три процента — потому что поигравшие в него не могли отлипнуть — они залипали и с концами. На первый взгляд простенькая игра давала прекрасный опыт — хотелось играть ещё и ещё, а народ, не искушённый даже такими несложными играми — залип в него очень сильно. Я посмотрел на часы и на директора.

— Мне их одёрнуть? — спросил он, подойдя ближе ко мне.

— Нет, не стоит. Пусть поиграют.

— А всё-таки неслабо вы поработали. Представить себе не мог, что в союзе есть такой компьютер и такие разработки — никто ничего не говорил.

— Это штучный товар. Однако очень надёжная система.

— Я под впечатлением. И вы серьёзно используете его для игр?

— Конечно. Разработкой больших вычислительных систем занимается Глушков, а вот это — для игр.

— Представить себе не мог, что такое вообще может быть. Подумать только — игры!

— Они приносят доход. Деньги. И главное — спрос на них всегда растёт, в то время как спрос на вычисления — довольно ограниченный. Поэтому видеоигры — это будущий флагман рынка — который будет тянуть за собой весь прогресс, и открывать новые возможности для вычислителей неигровых.

— Возможно вы правы. Посмотрите как они вцепились — азарт прям.

— Не то слово. Мы в нашем НИИ не занимаемся компьютерами секретными, это абсурд, и не занимаемся компьютерами специализированными — для этого есть целое министерство у советского союза, пусть оно и разрабатывает — а мы занимаемся системами перспективными. Иначе говоря концептами, мы должны создавать компьютеры будущего, и демонстрировать их перспективность и эффективность остальным — а уже остальные пусть осваивают в широком производстве.

— Что-то вроде отдела перспективных разработок?

— Вроде того.

— Понятно. Пока что я слышал только о видеомагнитофоне. Это тоже перспективная разработка?

— Совершенно верно. Средняя серия — перспектива. Мы стартер спроса — люди готовы платить деньги и очень хотят себе их иметь — это наша задача изначально — а дальше уже они будут требовать у Шокина сделать серийную продукцию, чтобы промышленность освоила и не поштучно, а удешевляя и делая лучше. К сожалению, развитие электроники в СССР столкнулось с неповоротливостью и бюрократизмом плановой экономики — и у нас серьёзные проблемы из-за этого.

— Насколько серьёзные?

— Ну смотрите например — видеомагнитофоны мы разработали за месяц — ещё столько же ушло на налаживание производства в лабораторных условиях по сильно завышенной себестоимости. Итого — за два месяца мы придумали и пустили в серию очень хорошую вещь — советская экономика просто впала в ступор. Тут всё меряется пятилетками. Практика показала, что планирование эффективно только в предсказуемых, неподвижных и медленно развивающихся отраслях, где можно предсказать и запланировать будущие расходы и действия. Чем динамичнее отрасль — тем более неэффективно любое планирование — если мы не знаем, что будет через полгода, какие компьютеры будем разрабатывать, какую прибыль получать, какие будут системы выпускать конкуренты и какие нам придётся — как можно работать?

— Согласен. Это есть, это неприятный момент нашей работы.

— CGC стал ещё одним мощным ударом по плану. Экономика не успевает за динамичной отраслью — в итоге все стоят перед дилеммой. Экономику уже жёстко приколотили к политике — отказаться от плановой немыслимо, а дальше она накапливает всё больше и больше несоответствий реальному прогрессу и ситуации — начиная от справедливости вознаграждения работников и заканчивая неспособностью запланировать открытие на следующую пятилетку. Плановая экономик встаёт на буксир к рыночной капиталистических стран — и никакого другого способа сохранения плана кроме как копировать западные разработки — нет. А что за этим последует вы понимаете.

— Полный ужас.

— Ага.

— Копирование западных разработок означает вечную, непреодолимую техническую отсталость, а за ней отсталость во всех связанных областях и сферах — то есть вообще во всём. И наконец — полный крах.

— Именно.

— Ну его в задницу.

— Поэтому есть группа людей, всерьёз обсуждающих развитие технологий, экономики и политики на ближайшее и отдалённое будущее — и беспристрастно анализирующая тенденции — без попыток всё подогнать выводы под желаемый результат. И боюсь, эта группа людей пришла к выводу, что у плановой экономики попросту нет будущего. Это интересная теория — но в масштабах целой страны построить общество по плану — не получится. Оно обречено на деградацию — просто потому что невозможно запланировать хаотичные потребности и возможности населения в глобальном масштабе. А за этим возникает недовольство — мы уже по факту имеем гибридную рыночно-плановую экономику, которая удали из неё рыночные механизмы — просто рухнет в тотальный кризис.

— Это есть, — поддакнул директор, — а что это за люди?

— В основном они в нашем НИИ, но есть и некоторые люди из правительства, которые так же склонны к непредвзятому анализу — в том числе в вершинах партии.

— А вы часом не планируете госпереворот?

— Пока нет, но обязательно в будущем, — улыбнулся я, — хотя этого не понадобится, если честно, от законов природы нельзя убежать или убедить себя, что их нет. К сожалению — мы вынуждены констатировать факт — план не справился с такой быстроразвивающейся динамичной отраслью как электроника. И с многими другими задачами. Косыгин носился там с хозрасчётом — но практика показала, что и хозрасчёт — ложная надежда. В конце концов — я думаю, что у нас будет рыночная экономика — но при коммунистической власти.

— Было бы интересно послушать, как они это оправдают.

— А зачем оправдывать? Если рассматривать сравнение двух экономических систем — то боюсь рыночная попросту победила. Плановая не смогла дать нам то, что нужно для развития — она просто встала колом как заржавевший механизм и не проворачивается — когда нам нужна её работа — она только мешает прогрессу и пытается его замедлить до той скорости, которую может поддерживать сама. В итоге каждый раз, когда звучит фраза "надо нагнать" или требование быстро сделать что-то как у конкурентов — потому что у нас нет — это каждый раз маркер неработоспособности экономики. Что она отстала и нужно вручную подталкивать.

— Думаете, наши проблемы исчезнут, если будет рыночная экономика?

— Нет, проблем в целом станет больше. Значительно больше. Но в отличие от текущей ситуации — у них будет известное решение, более понятное и более эффективное. Нет завода — нужны деньги на постройку. Кто-то в партии не понимает важности — плевать, строим на свои деньги и получаем дивиденды. Экономика, держащаяся не на бюрократической машине — а на коллективном сознании участников и коллективном капитале участников — куда эффективнее и более гибкая как к мелким потребностям, так и к крупным. Это развяжет руки — а вот что мы этими руками сделаем — это уже другой вопрос. Проблем больше — но они понятнее и более, так сказать, справедливы.

— То есть это как — более справедливы?

— Проблемы рыночной экономики в большинстве своём более понятны и логичны, и справедливы. И главное — они имеют свойство саморешаться. Когда где-то возникает проблема — там как правило возникает возможность заработать — и экономика коллективным своим сознанием решает её, регулируя цены, создавая новые предприятия и экономические единицы — она развивается почти как природная эволюция — подстраиваясь под ситуацию. Тогда как проблемы плановой — проистекают из сложных политическо-философских и экономических догматов и правил, бюрократии. Никакого саморешения у них не бывает — всё нужно решить вручную. Если проблема есть — она будет продолжаться, пока её не решат — самому решить её нельзя — только через бюрократию. Насколько это может справиться с всё разгоняющимися и всё увеличивающимися темпами жизни? Когда масса нерешённых проблем достигнет критической и вся экономика просто потеряет свой смысл, она перестанет выполнять свою функцию. Утратится мотивация у людей работать, встанут производства, бракованная продукция и тяп-ляп сварганенные вещи заполнят прилавки, люди всё больше будут надеяться на свой огород и свои запасы, а не на то, что всё что им нужно даст им экономика...

— Это кстати очень интересный фактор, — кивнул товарищ учёный.

— Один из фундаментальных.

— И вы предсказываете переход к рыночной экономике?

— Или происходящий осознанно и заранее, или если не произойдёт — он произойдёт в виде шокотерапии.

— Вы очень странно настроены. Я бы не сказал, что заметны какие-то следы кризиса.

— Они перед вами, просто сравнивать не с чем, — вздохнул я грустно, — сравнивать можно только с прошлым — а это такая себе точка отсчёта. Взять хотя бы нашу профессию — электронику — мы в этом году очень серьёзно оказались отброшены назад. DEC выпустили коммерчески сверхуспешный компьютер PDP-8, а в Техас Инструментс выпустили микрочип логики 7400, очень удачный. И подобных разработок масса — а у нас что? Ничего.

— Это не вопрос экономики, это вопрос неверия отдельных людей в прогресс.

— Экономика, тесно зависимая от ручного управления и веры одной группы людей, которые лично ничем не рискуют — ни обанкротиться, ни сесть в тюрьму за то что просрали момент и начали истерично нагонять — это полностью нежизнеспособная система. Всё упирается в веру отдельных людей — никаких социальных и финансовых лифтов не существует — вне системы одного монополиста развиваться невозможно. А задача экономики в прогрессе — предоставлять такие лифты, независимые от отдельных лоббистов. Когда мы начинали делать свои видеомагнитофоны — я слышал немало скепсиса по поводу того, что это всё не нужно, что никто не будет покупать, что вообще всё это детские игрушки.

— И что?

— Они удачно продаются, даже за наличные, даже за рубеж — и сейчас за подержанный видеомагнитофон без проблем отдадут Волгу. Их хотят все — это едва ли не самая желанная вещь из всех товаров. Улетают как горячие пирожки. Успех бешеный — это пример того самого технологического лифта. Если бы скептики имели власть помешать мне — то не было бы такой разработки. А лет через десять они же стучали бы кулаками по столу, требуя срочно-экстренно-быстро скопировать какой-нибудь японский видеомагнитофон. Но это пример того, как вручную провернули то, что в плановой экономике не работает от слова совсем. Шансов даже создав очень хорошую вещь — раскрутиться, стрельнуть, сделать товар мирового уровня — почти ноль. Технологически мы уже тень запада — потому что у них сделана максимально благоприятная среда для развития.

— Осторожней, у нас можно за такие слова и поплатиться взысканием.

— От кого? — вздохнул я, — пошлю всех к чёртовой матери. Вот это наша насущная проблема — преодолевая косность и вязкость бюрократической машины проталкивать прогресс хоть некоторое время.

— Ну всё, пора разгонять.

— Монеты скоро закончатся, не надо.

Монетки закончились ещё через двадцать минут. Поиграть успели почти все, после чего с шумными обсуждениями рассосались по помещению.

— Ну как, понравилось? — спросил я громко, выходя ближе к народу, — это первая и примитивная игра, использующая лишь часть ресурсов платформы. Однако, она уже довольно успешная и с большим коммерческим потенциалом — сделаем ей хорошую рекламу, маркетинговые качества, поставим в нужных местах и будем получать прибыль. Как вы наверное не знаете — по новым законодательным веяниям предприятия за подобное могут получать прибыль, и даже валютную — если таковая будет. Это пакет новых законов, которые находятся на рассмотрении и будут приняты в ближайшие дни. Мы связываем с CGC большие надежды. А теперь к делу — игр на платформе категорически не хватает. Категорически. Есть отдельные концепции, но реализацию их никто не возьмётся сделать — поэтому нам нужен отдел разработки и разработчики-программисты, которые могли бы взяться за программирование игр и программных инструментов под CGC-платформу.

— А кто вам нужен то? — спросил один из присутствующих.

— Кодеры. Программисты, которые возьмутся писать программы-игры, а так же другие программы — компиляторы и среду для разработки графики, и дизайнеры. Игры можно сделать крайне разнообразными, а не только как вы видели — геймплей можно придумывать почти неограниченно — ряд набросков у нас есть, но нет реализации.

— А где работать то? У нас же нет этого вашего компьютера.

— Для разработки игр используются другие компьютеры, построенные по такой же архитектуре, но более классические. И эти машины есть у нас, так что рабочих мест хватает, десять компьютеров имеется в специальном помещении, выделенном под разработчиков игр. Так что давайте объявлю наконец то, зачем пришёл сюда. Нам нужны разработчики, лучшие сотрудники смогут устроиться в Кибердайн и продолжить работу над играми. У остальных тоже может быть шанс потом. От лица НИИ я объявляю следующее — желающие могут записаться, приезжать к нам в НИИ, работать с компьютером и писать код игр, и делать игры. Жёстких сроков мы не ставим — концепцию вам предоставят — нужно будет сделать её реализацию, используя программные ресурсы CGC-1. Так как официально вас не нанимают — участвующие получат ценное вознаграждение за работу.

— Насколько ценное? — спросил один из наглых юнцов.

— Деньгами или вещами — это как пожелаете. Лучшие разработчики могут получить в награду наши видеомагнитофоны — на минуточку — они стоят по десять тысяч, или автомобиль Волга. Остальные тоже получат призы — но в более скромных масштабах. Время работы у нас оплачивается — по десять рублей в день на сопутствующие расходы. И последнее по счёту — помимо самих программ мы так же нуждаемся в концептах разработки периферии и дизайна устройств.

— Постойте ка, наши товарищи работают у нас, — заметил директор, — я не могу их спокойно передать.

— Спокойно. За сотрудников Кибердайн заплатит. Причём очень, очень щедро.

— Да не нужны нам деньги.

— А ЭВМ? Нужны вам ЭВМ? — зашёл я с козырей, — за каждого сотрудника, который по итогу перейдёт в Кибердайн и будет соответствовать нашим требованиям — мы выдадим вам по ЭВМ PDP-8. Стоимость их на минуточку по восемнадцать тысяч долларов.

— Не так уж и много, — сказал один из бородатых программистов.

— Молодой человек, будьте реалистом — на экспорт за такую цену продают пятнадцать "Волг", а советских версий, наверное, штук двадцать. И это совсем немало.

— Я как-то не задумывался, — слегка смутился он.

— ЭВМ это серьёзно, — кивнул я, — и дорого. Так что обмен одного сотрудника на PDP-8, оригинальную машину привезённую ещё и в обход КОКОМа — это очень щедрое предложение — акт альтруизма и патриотизма. Так что решайте.

— Без проблем, — директор тут же согласился, — если такой обменный курс — отдам любого.

— Нам любой не нужен. Мы возьмём только тех, кто подойдёт к нашим требованиям и хорошо справится с задачами, и, если у кого-то правильное для этой отрасли мышление. Отнюдь не каждый хороший программист — может быть хорошим разработчиком игр. Тут нужно и творческое мышление, и своеобразные взгляды, и талант, отсутствие которых отнюдь не говорят что вы плохой специалист. Это просто своеобразная, нестандартная сфера программирования. И поэтому мы отбираем лучших.

— Понимаю, — сказал Директор, — так, ребята! Кто хочет поучаствовать — я не против. Начинайте прямо сейчас.

Хотели, ожидаемо, все.

— Постойте, постойте, — я кое-как оттеснил их от себя, — не толпитесь!

* * *

*

Рано или поздно нас должны были заметить на более крупном уровне, чем местечковые программисты в Москве. Очевидно же — видеомагнитофоны, игровые автоматы — лого Кибердайн рано или поздно должно было привлечь внимание кого-то важного.

Основная масса людей совершенно не понимала, как работают компьютеры и что это такое — для широкого массового сознания это гигантские арифмометры, от калькулятора отличающиеся только размерами и мощностью. Вот собственно и всё — и это касалось не только ЭВМ, но и вообще всех, без исключения, граждан всего без исключения мира.

Наступали тёплые деньки — с утра пораньше я пил чай на кухне и смотрел из окна за потоком машин на улице Электрозаводской. Электрозавод располагался напротив нашего дома — чуть в сторону центра — и по утрам было немалое оживление. Я собственно подумал об электричестве и о том, что надо по этой тематике поговорить с Шелепиным и Косыгиным. Всерьёз поговорить. Но прежде — почему бы мне лично не прийти на электрозавод?

Воронов уже собирался в НИИ и бегал, собирал вещи. Недавно к нему переехала Екатерина и Анатолий — они тоже жили у нас дома. Особняк был достаточно большой, чтобы тут спокойно разместились четыре человека. Тем более что много места я не занимал, всего одну спальню.

— Лео, ты идёшь? — уже обуваясь, Воронов крикнул, — Лео! Сегодня важный день.

— Какой ещё день? — удивился я.

— Сегодня мы будем принимать первые игры.

— Нет, без меня. Ты человек в этих ретро-играх более осведомлённый — для меня они слишком примитивны. Поэтому давайте без меня. Я пойду по другим делам.

— Ну как знаешь, — на лице Воронова отобразилось непонимание, — ты вроде бы был заинтересован...

— Скорее в бизнесе — а игры... я верю что чтобы вы ни сделали — это будет хит. Сравнивать пока не с чем. Кстати, на складе я поставил тридцать CGC-1 — после того как разберётесь с играми и растиражируете — займитесь тестовой эксплуатацией. Поставьте аппараты где-нибудь.

* * *

*

Была такая забавная машинка — ВНИИТЭ-ПТ. Перспективное Такси.

Эту странную машину даже привезли к нам в НИИ — приехала она своим ходом, под охраной служебной волги, это сделал не кто иной, как товарищ Косыгин. Время было горячее и странное — Воронов укатил — он занимался установкой игровых автоматов в самых проходных местах — в зале ожидания аэропорта — только там, где иностранцы, а так же в гостинице интурист. Последнее потребовало отдельного разрешения от КГБ.

Всего было тридцать автоматов — и наш проект по созданию игр обернулся успехом — программисты сделали шикарнейшие игры. Ещё бы — геймплей им дали, а ещё Воронов режиссировал все игры — он лично подправлял детали работы, таким образом мы получили на старте целый ряд игр, большинство из которых даже превосходили тайтлы для Atari. Это были Space Invaders, Тетрис, Пинболл, и ещё четыре платформера — и даже танчики типа Battle City.

Сказать, что автоматы стали популярными — значит вообще промолчать. Единственный нюанс — для игры в них сделали не советские деньги, а специальные жетоны. Жетоны отчеканил мой корабль — сделав специальную машину для чеканки монет по цифровому профилю — и начали изготавливать жетоны, которые в свою очередь необходимо было отдельно купить за наличные рубли.

Естественно, это было против наших же правил — относиться к иностранцам с пиететом, с лизоблюдством, как холопы — к гостям из высшего, цивилизованного мира... именно это отношение в итоге, распространившееся с лёгкой руки партии, в конце концов прочно укрепило в народе мнение что СССР — это колхозная отсталая цивилизация.

Я наверное не буду говорить, сколько ругани в итоге было на последнем совещании — где Косыгин предложил поставить автоматы только на экспорт — но после того, как он приехал к нам вместе с Шелепиным для подобных предъяв — уехали оба белые как бумажный лист, потому что я их только так обложил со всех сторон оскорблениями — они пытаются построить развитую, не проамериканскую цивилизацию — и обладают реальной психической болезнью. С одной стороны — от своих граждан требуют быть патриотичными — с другой — к иностранцам сами относятся как элиты века восемнадцатого-семнадцатого — как к гостям из высшего света в нашем селе.

Это позор! Попытки сначала объявить себя великой цивилизацией, а потом болезненно воспринимать любой вопрос — это позорище полнейшее. А заодно каждый житель СССР знает — иностранцы, приехавшие в СССР могут Всё. Вообще всё. Им самое лучшее — лучшие номера в гостиницах, лучшие места, лучшее всё — они здесь элита. Они здесь Главные.

И только конченые придурки могут подумать, что если иностранец не показывает своё отношение — то он не понимает, что происходит и что это всё — потёмкинский коммунизм. Понимает и посмеивается — а попутно подтролливает советскую действительность. Нет, нет и нет.

Уехали оба два получив прединфарктное состояние после того, как я устроил двум важнейшим людям в стране натуральный идеологический разнос — по полочкам и по пунктам разложив всё их иностраннолюбие. Надо бы как японцам — к чужакам относиться как к гайдзинам всяким, а у себя всё самое лучшее держать — на экспорт что похуже. А у них наоборот — всё лучшее — детям. Американским.

Я думаю, после такой отповеди у них ещё долго не возникнет желания даже заикаться по поводу гостиницы интурист. Но предобморочное состояние легко объяснимо — едва ли они вообще за последние лет двадцать, с тех пор как умер Сталин, встречались с настоящей критикой и настоящими разносами. Не привыкли большие дяди — привыкли сами давить авторитетом. Запугивать и зашугивать всякую челядь. Ан нет. Не срослось — и они оба укатили, белые как мел.

После этого неделю от них не было слышно ни звука в адрес нашего НИИ и меня конкретно. Я выпустил весь пар и весь гнев на эту парочку. Приехал к нам Семичастный — он в отличие от них не получал отповеди, поэтому был весел, и приехал когда Воронов укатил ставить автоматы. Заехал в кабинет — где я лёжа на диване читал книжку, и постучал уже после того, как вошёл.

— Отдыхаем?

— Отдыхаем.

— Много работали?

— Ой как много. Утро доброе, Владимир Ефимович. Как дела? Как служба?

— Отлично пошло, — он зашёл и сел в кресло.

Кабинет мой напоминал больше комнату отдыха. Я тут отдыхал, а не только работал. Закинув ногу за ногу, он похвастался:

— Благодаря вашей информации крепко прижали так называемых "товарищей" из Грузии и Узбекистана. Позиции Шелепина сильно укрепились. Сегодня же третий день лета — что ты сидишь в кабинете? Съездил бы куда отдохнуть.

— Не хочется как-то, — я отложил книжку, садясь на диване, — как там Шелепин? Не слишком дуется на нас?

— Ты про инцидент? Он валерьянкой уже отпоился и снова за работу взялся. Слишком ты его сурово прессовал — он же не железный.

— Зато за дело. Накипело, так сказать. Приехали двое — говорить о том, что иностранцам надо лучшее, а своим что похуже... вот и сорвался на них.

— Понимаю. Это вообще одна из наших тотальных проблем — все всё понимают, что цивилизационно и в области техники и услуг мы отстаём от запада безбожно — вот и стараются в местах соприкосновения выставить что получше.

— А потом крутят головами — как так то, что союз развалился, а никто даже не стал возмущаться — все с упоением радовались жвачке и автохламу из европы... Сами же выстраивают это мышление. И с него всё начинается. С бредовых идей конкуренции с западом — заранее нежизнеспособных.

— Они успокоятся, перебесятся и успокоятся. Ты просто крепко их обидел.

— Привыкли в своём цк что никто их никогда не может отчитать — вот и расслабились. Думали, что я буду им вежливо намекать — обойдутся, я буду говорить как есть. Если нужна шокотерапия чтобы увидеть растущий с их помощью культ западненства — то пусть будет шокотерапия.

— И что вы в конце концов решили?

— Примерно то же, что и они просили. Но только не потому, что там иностранцы, надо показать, надо доказать кому-то что-то, а потому что там денег больше. И публика поспокойней.

— Хорошо-хорошо... Давай к делу — кое-какие очень сильные подвижки уже произошли благодаря информации от Воронова и тебя. В частности — Косыгин начал работу над созданием новой экономики — и железобетонно обосновал необходимость её введения. Шелепин — окучил министра обороны, товарища Гречко, и товарища Устинова. Они ведут долгие беседы, диалоги о вечном, о будущем — Воронова им предъявлять не стали — незачем с этим фертом знакомить серьёзных товарищей — но с информацией и техникой познакомили. Скоро они собирались наведаться сюда — в НИИ, показать, так сказать, достижения науки будущего. Справитесь?

— А что показывать то надо?

— Смотря что товарищей будет интересовать. Скорее всего их будет интересовать военная тематика. В свете новой экономической реальности — позиции военных будут ослаблены, поэтому они были крепкими брежневцами, но шокотерапия сработала как надо. Визит сюда — это один из добивающих этапов.

— Когда они приедут?

— Сегодня.

— Заранее предупредить было нельзя? Это Воронов любит поболтать — а я ни бум-бум в технологическом прогрессе. И в политике тоже знаю не больше чем в учебнике истории написано.

— От тебя и не потребуется — информацию уже давно предоставили. Покажите им тут чем занимаетесь, как работаете, что сделали — компьютер свой покажите. Компьютеры будущего тоже покажите.

— У меня есть идея получше. Устроим им кинопоказ — военных роликов из будущего.

— Это конечно интересная информация, но зачем им?

— Когда я говорю военные ролики — я не имею в виду что эти ролики сняты при поддержке или с одобрения государства. Война эпохи Воронова — великая медийная война, так как камеры есть у каждого солдата, и роликов снято миллионы. Самых разных, самых интересных — некоторые им было бы полезно посмотреть. Пожалуй, это лучшее, что я могу сделать сейчас.

— Хорошо. Тогда где показ и когда?

— А как приедут. Сейчас скачаю, пойдёмте в наш импровизированный кинозал.

— Кинозал? У вас и такое есть?

— Импровизированный.

— А если кто-то у вас подглядывать будет или подслушивать? Здесь же слышимость сквозь стены...

Мы вышли из моего кабинета и пошли в другое крыло. Третий этаж был закреплён за Вороновым, мной и топ-менеджерами фирмы — простые работники сюда не заходили, так как тут можно было встретить самое разное. И он был хорошо защищён от подглядывания и подслушивания — это я и пояснил товарищу Семичастному.

— Тут установлены серьёзные меры безопасности. Да и во всём НИИ тоже. Здание на вид простое — но проникнуть сюда или зайти не туда — задача очень нетривиальная. На территории установлены камеры, опознавание лиц, двери третьего этажа имеют сканер отпечатка пальца и камеры, распознающие лица. По ночам тут работает сигнализация — лазерные растяжки, датчики движения, датчики присутствия, камеры с тепловизорами. Датчики устройств слежения установлены в камеры и регулярно происходит обработка помещений — поиск радиосигналов и ЭМ-колебаний. На входе стоят рамки металлодетектора, которые так же могут определять наличие скрытых устройств слежения.

— Серьёзные меры.

— Ещё какие серьёзные. А от прослушки нас защищает генератор помех и генератор белого шума...

* * *

Визит Шелепина, Косыгина, а так же с ними — ещё двух партийцев — был почти что неожиданностью — никто не ждал, никто не готовился — тем временем работа кипела — Старосята занимались отладкой очередной компьютерной игры и платы расширения для CGC. Пришлось объяснить гостям всё относительно мер безопасности, чтобы убедить их сделать пропуска по-нормальному — потому что просто так зайдут — система начнёт вопить о проникновении и могут быть неприятности — вплоть до нашей изоляции.

Гости, которых привели эти двое — пожилые, но ещё не совсем разваливающиеся — особенно Устинов. Но и Гречко пока держался бодрячком — оба партийных товарища были в гражданском костюме — не в военной форме, и выглядели так, как Шелепин раньше — то есть очень важными.

— А где Воронов? — спросил у меня Шелепин.

— Работает на выезде. Вы внезапно нагрянули.

— Где он там?

— В аэропорту, с местным начальством аэрофлотовским договаривается и руководит инженерами. Сейчас закончат монтаж систем и скорее всего сразу домой поедет, так что — сегодня его не будет.

— Ну здрасьте приехали, а вы нам обещали показать кого-то из будущего, — с укором сказал Устинов.

— Чем вас данный товарищ не устраивает?

Я мило улыбнулся.

— Ах вот оно как... что ж, приятно познакомиться, Устинов, — протянул он руку.

— Шелепин, — я так же с улыбкой пожал.

— Родственник?

— Примерно тридцать раз пра-пра-пра-внук.

— Ха, вот почему вы хорошо наладили общий язык.

— Нет, это всё Воронов, он у нас человек образованный в истории, подкованный. Обо мне такое сказать нельзя.

— Ну и хорошо, меньше знаешь — крепче спишь, — сказал товарищ Гречко. Он был выше устинова, худосочный старик, — покажете чем вы тут располагаете?

— Конечно. С удовольствием. Как людей военных вас наверное заинтересует больше военная тематика, или и гражданская тоже?

— А есть военная?

— Информация. Что ж, с проектами НИИ пойдёмте, я вас ознакомлю. Это будет как минимум интересно. А потом — за неимением рассказчика — я предложу посмотреть несколько документальных фильмов.

— Фильмов? — Устинов немного разочаровался.

— Это не такая документалистика как служебные фильмы — другого способа двум гражданским рассказать про войну нет — не лучше ли посмотреть и послушать профессиональные подборки информации, чем слушать двух штатских?

Я пригласил их за нами — Семичастный оттянул Косыгина и с ним о чём-то хорошо так общался, но они пошли за нами — а Шелепин поглядывал на гостей. Мы начали визит с показа нашей передовой системы CGC. Военным эта коробка с микросхемами ни о чём не говорила.

— Давай переведи на простой — насколько это сможет снизить массу ЭВМ самолёта, если её сделать на этой штуке? — спросил товарищ Гречко.

— Масса CGC тридцать пять килограмм, — я пожал плечами, — это уже очень плотно упакованная и тесно скомпонованная система. Масса компьютера "Солярис-1" — который сделан по запросу товарищей из ОКБ-1 для перспективного космического корабля — тридцать килограмм. Но конечно же дело не в массе, а в объёме возможностей. По нему они соответствуют примерно передовым системам мини-компьютеров начала семидесятых годов. Проблема нашей отрасли в её бурном развитии — по закону Мура плотность транзисторов на кристалле удваивается каждые восемнадцать месяцев. То есть при нормальном развитии — системы будут устаревать примерно лет за десять — полностью, безбожно, до состояния хлама. И за пять лет — становиться уже немного устаревшими. А вот дальше проблемы... Впрочем, электроника в военном деле важна, но до построения тактической сети и дронов — не будет играть фундаментальной роли. А вот в построении военной промышленности будет, и ещё как...

— Хорошо, об этом хорошо бы поговорить позднее. Нам будут необходимы современные разработки — но я не хочу сказать, что мы вас подчиним себе и будем требовать, — сказал Устинов, — Товарищ Шелепин тут зря боится, что мы не понимаем что такое быстро развивающаяся отрасль. Все ещё помнят как до войны целые сонмы устаревших танков и самолётов стали хламом буквально за десять лет — с конца двадцатых до конца тридцатых устарело всё.

— Это хорошо, — едва заметно кивнул я, — но работа с военными всё равно будет одной из самых перспективных. Я в последнее время даже думаю разработать какой-нибудь очень хороший — но совершенно тупиковый микрочип, и продать его американцам.

— Зачем? — Шелепин не выдержал.

— Потому что под него будет разработано ПО стоимостью в сто раз больше самого чипа, и сами системы. А в военном деле заменить такую фундаментальную основу — это просто лютейший геморрой. Лет пять они порадуются — а потом будут ещё лет двадцать страдать с заменой устаревших систем.

— А что у вас делают другие директора? Где там Глушков?

— Академик увлёкся построением компьютерных сетей и целиком занялся только ими. Так что изначальную работу он отверг — с этим и другие справятся, и занимается модемами, сетями, протоколами связи и так далее. Его работа очень интересна и важна для отрасли, так что ему никто не стал мешать. Он работает практически не контактируя с нами — в своей лаборатории.

— Понятно.

— К сожалению — у нас посмотреть почти не на что. Ну то есть — из наших разработок, чисто наших — есть только CGC — очень неплохой мини-компьютер.

— Разве это не клон PDP? — спросил Шелепин.

— Нет, DEC раз в пять слабее CGC. И наш компьютер построен на собственной архитектуре — за авторством товарища Староса, и требует своих особых приёмов программирования.

— Это уже неплохо, — сказал Устинов.

— Постой, — наш разговор прервал Семичастный, — у тебя кажется была броня, и ты обещал несколько комплектов бронежилетов сделать для наших спецслужб. Как там продвигается работа?

— Так вы не прислали машину, как я просил, они валяются на складе.

— Вот и покажи товарищам.

— Хорошо. Товарищи — прошу в кинозал. Там покажем и бронежилет, и некоторые фильмы — военные и политические, о будущем. Возможно особо футуристичных кадров там не будет — но зато съёмки натурные и документальные, а не постановочные. С настоящими участниками и событиями.

— Хорошо, почему бы и не посмотреть, — согласился Устинов, — ведите.

Кинозал был сделан в гостиной. Я уже говорил — на третьем этаже один из залов переоборудовали в комнату отдыха — она отличалась от остального НИИ. Тут были тёплые полы, что сразу чувствовалось, на них лежали ковры, хорошая мебель, мягких цветов стены, и был натуральный камин с огнём. Всё в духе роскошной гостиной какого-нибудь особняка. Вроде нашего с Петькой — особняка Носова.

Вот только тут были телевизор с видеомагнитофоном, под потолком прикреплён проектор — лазерный проектор высокой яркости и чёткости, который выдавал вполне киношного качества картинку. Экран рулонный, от пола до потолка. Умное освещение, отопление, и многое другое. Звук тоже был сделан хороший — объёмный. Для просмотра фильмов — самое то.

Я поискал нужные фильмы на ноутбуке — который тоже тут был, товарищи располагались в уютных интерьерах. Попросил Алину развернуть экран и включить проектор — что было немедленно выполнено — с жужжанием большой белоснежный экран опустился. И закрепившись на полу, натянулся. Он был у стены, напротив него два дивана и журнальный столик.

Проекцию подключил к ноутбуку, приглушил свет, приказал задёрнуть шторы...

— Киносеанс уже начинается?

— Посмотрим фильм о войне две тысячи двадцать второго года? — спросил я у Шелепина.

— Почему бы и нет. Я о ней ничего не знаю — ты информацией не делишься, а Воронов ничего не знает.

— Тогда посмотрим. Есть с десяток хороших документальных фильмов — о разных подразделениях и с разных сторон. Разного рода федеральных журналистов я не считаю — они скорее будничные репортажи делают, а посмотрим ка мы проекты военкоров. Согласны?

— Включай уже.

Я таки включил — по порядку. Это была очень интересная история — и много, очень, очень много красивых кадров — ракетных атак, дронов-камикадзе, танки, самолёты... Товарищи наверное не ожидали именно таких кадров — и сцены боевых действий, изобилующие реальной войной, трупами и прочим, разбавлялись иногда разговорным жанром и публичными заявлениями, выступлениями.

От триколора над башнями кремля у генералитета чуть родимчик не случился. Зато в фильмах были очень хорошие подборки кадров — практически всё самое зрелищное, и самое ужасное. Мне подборки тоже понравились — кадры запуска ракет — массированных запусков и прилётов по врагу, кадры работы беспилотников, наверное с половину всего хронометража — это видео с беспилотников. И кадры ближнего боя с нагрудных камер — в общем — очень динамично.

Ну и о технике рассказывали — о вражеской, о своей, кадры работы танков и авиации — и всего много.

Кинопоказ длился три с половиной часа — и оказал на товарищей просто сногсшибающее действие. Работа ПВО особенно впечатлила — над густонаселёнными городами, а не на учениях. Что уж говорить про кадры запуска ракет.

Впрочем, дальше после паузы в несколько минут — по просьбе товарищей включил кадры более научно-популярного фильма.

Просмотр оказал нужное воздействие. Потому что для жителя СССР немыслимо что власть в одной из главных советских республик захватят по сути нацисты-реваншисты. Абсолютно немыслимо, но это было — и это есть, и эта политическая катастрофа для них гораздо эффектнее.

Насколько я заметил — после того, как украинец хрущёв захватил власть в СССР, физически устранив своих конкурентов — он нехило так начал потакать своей малой родине. А сейчас наметилась обратная тенденция — вопрос возврата крыма в РСФСР почти абсолютно решённый, и скорее всего это выразится в том, что кормить и раздувать промышленность УССР никто не будет — авиационные и автомобильные заводы скорее всего вернут в РСФСР, а так же огромное количество самых разных предприятий — оставив только сельское хозяйство и то, что УССР решат построить на свои деньги — не из всесоюзного бюджета.

Но местное руководство совершенно не склонно к построению своей экономики — они хотят всё взять у РСФСР. ОКБ Антонова — переманили, КРАЗ — перевезли и переименовали Ярославский завод ЯАЗ, и так далее и тому подобное — почти каждое промышленное предприятие по сути перевезли и поставили там — не создавали с нуля. В итоге скоро начнётся планомерный отток промышленности и ВВП из этих областей — в которых хоть как-то проявлен национализм. Пусть строят свои собственные экономики, а то получается империя наоборот — метрополия строит в колониях всё, оттягивая ресурсы из наиболее развитых регионов в наименее развитые — но цивилизационный разрыв это не закрывает. Менее развитая цивилизация, получившая всё в подарок, по сути — не сможет сохранить и приумножить — они возгордятся и захотят наплевать на руку дающего.

Впрочем, в адрес украины товарищи генералы сказали такое, что уши заворачиваются — обложили их в шесть слоёв.

— И как нам это предотвратить? — спросил Шелепин у меня.

— Никак. Историки склонны считать, что так называемое "украинство" — это форма псевдонациональности, сформированная под воздействием австро-венгерской националистической пропаганды и легализованные впоследствии коммунистами. И они лучше всего проиллюстрировали поговорку — сколько волка не корми — всё равно в лес смотрит. Сколько не кормите украину — всё равно будете для них врагами, москалями, и так далее по списку.

— Ей богу, — Устинов фыркнул, — мне хочется просто проголосовать за их исключение из СССР. Пусть укатывают прочь, сами бесятся со своим языком и тряпками, пусть сами себе строят экономику. Сколько в них вкладывали — думали что создаём надёжного союзника!

— Ложь. В политике не бывает союзников — есть главные и есть колонии — и пока у вас нет политической воли придавить их и военной силой выбить всю дурь бандеровскую — они будут вражеским режимом, который вы формируете.

— На этом история украинской экономики закончится, — пообещал Гречко, — к концу пятилетки все военно-промышленные предприятия и НИИ должны быть эвакуированы из всех республик и возвращены в РСФСР. Я им сукам покажу как тряпками своими махать.

— Ну, не надо так, — попросил Шелепин, — пока ещё там адекватное поколение — это результат пропаганды, в том числе и будущей.

— Она явно не на пустом месте возникла. Я всё решил — никаких военных и военных заводов и НИИ за пределами РСФСР остаться не должно.

— Над этим уже работают, — порадовал его Шелепин, — но мягче. Косыгин там занимается вопросами централизации. После долгих исследований он назвал тезис обеспечения всех граждан работой по месту проживания ошибочным. То есть распределение и размазывание заводов, НИИ, предприятий, по всем городам СССР — было признано катастрофической ошибкой.

— А как тогда?

— Естественно, — ответил военному товарищ Шелепин, — естественно. Ошибочно было считать что цель экономики — это просто занять людей работой. Цель это предельная продуктивность — даже если всю промышленность придётся сконцентрировать в нескольких крупных промышленных областях — значит так надо.

Кстати, Косыгина с нами не было. Он приехал вместе со всеми — но пошёл к Старосу и Глушкову — советоваться по своим профессиональным делам. Поэтому его обсуждали за глаза.

— Это хорошо. Но им нужна будет защита. Кстати, — Устинов обратил внимание на меня, — товарищ Шелепин-младший, правильно?

— Я старше товарища Шелепина Александра Николаевича. Но так как по хронологии я всё же появился на свет много поколений спустя — то наверное младший.

— Во-во. Лео, короче говоря — у меня сейчас есть несколько конкретных вопросов военно-технического плана. Ответишь?

— Если это мне известно, — пожал я плечами.

— Начну с главного — силы ядерного сдерживания. Как устроены пусковые установки во времени, которое мы видели на экране?

— Пусковые установки? — не понял я.

— Да, ракеты, или что там...

— Преимущественно я так понимаю это баллистические ракеты колёсного и подводного базирования — наименее уязвимые для обнаружения. И вроде как ещё есть шахтные комплексы — для особенно больших ракет — но мало и постепенно они вышли из моды. Немалое значение играют ракеты — малого, среднего и большого радиуса, крылатые и аэробаллистические. Пожалуй, главное оружие этих войн — это ствольная артиллерия, РСЗО, дроны-камикадзе и наблюдатели, и крылатые ракеты.

— Вот про последние я хотел спросить. У нас такие... есть, — он слегка запнулся, — секретная тема. Но я так понимаю секретность тут хранить бессмысленно — вам всё известно.

— Верно. То, что секретно сейчас — через пятьдесят лет дети в школах учат.

— Я заметил, что судя по фильмам, у вас там не слишком озабочены секретностью?

— В ней нет смысла — то, что действительно нужно сохранить в тайне — это очень небольшой объём информации. А основная масса — какой смысл? Нет смысла секретить то, что имеет аналоги у врага, и то, что всё равно очень быстро станет секретом полишинеля. Пустое расходование средств и бюрократические проволочки. Как показала практика наоборот — одни из самых эффективных средств вооружения — были не то что не секретны — их вообще не признавали. Такие например как ПЗРК и самолёты-штурмовики.

— Понятно. А эти как ты сказал — дроны?

— Беспилотные летательные аппараты. Половина видео которые вы видели сняты именно с них. Это универсальный и очень эффективный прибор разведки и нанесения поражения. Ситуация с ними повторилась точь-в-точь как с авиацией до первой мировой войны — в них не верили, военные считали что немножко беспилотников им хватит и всё, и вообще, не хотели связываться с сложной техникой. Тем более, что пилоты дронов мягко говоря — не выглядели серьёзными. Война их быстро вывернула наизнанку. Но на протяжении всей войны это было болезненное осознание ошибок и болезненное их принятие.

— И как они летают? — спросил Устинов, — как управляются?

— Электроника — внутри сложнейшая электроника. Передача видеосигнала по цифровому каналу, управляющих сигналов тоже. БПЛА оказались крайне мощными средствами корректировки огня — с их помощью ко второму году войны артиллерия многократно повысила свою эффективность. Это почитай аэроразведка в реальном времени. Деятели той войны говорили, что связка миномёт плюс беспилотник — это крайне универсальная и крайне эффективная боевая единица. БПЛА-камикадзе... это практически маленькая сверхточная ракета, которая может самостоятельно барражировать и искать себе цель, прежде чем атаковать. Только вместо ракетного двигателя у неё пропеллер и обычный ДВС или электродвигатель. И килограмма два-три взрывчатки — танк кумулятивным зарядом точно в башню снесёт.

— Насколько сложная электроника для этого нужна? — спросил Устинов, — вы можете сделать нечто подобное?

— Пока нет. То есть сделать то могу — но это будет слишком сильно выделяться — промышленность ещё очень долго не сможет ничего такого выдать. Это же нужно компьютер весом в максимум полкило, который разместится внутри летательного аппарата весом килограмм в пять. Камера — тоже та ещё задница — но FPV конечно сделать проще.

— А это что такое?

— Гораздо более надёжный в плане управления и в плане полёта дрон, в нём нет сложных электронных систем для управления — зависания, контроля высоты, скорости, сноса ветра, определения координат и так далее. Камера напрямую транслирует изображение пилоту — который управляет этой штукой. Могу показать. У меня есть такой. Да и большой дрон тоже есть — мы его используем для ночного патрулирования территории вокруг НИИ.

Я попросил корабль переслать сюда дроны. Он и прислал — дроны были сделаны по образцам как раз двадцатых годов двадцать первого века. Это был клон дрона DJI, широко распространённого — но имеющий другую батарею. И пульт — с экраном аля-смартфон, и пультом, похожим на геймпад для какой-нибудь игровой приставки.

Товарищи удивились появившемуся на журнальном столике аппарату.

— Собственно вот. Четыре электромотора, камера, но самое сложное — это и камера высокой чёткости и с хорошей оптикой — и электроника. Военные промышленности не смогут создать нечто такое.

— Почему? — Устинов покрутил в руках аппарат.

— Потому что нужна конкуренция, широкие продажи, очень широкое распространение и очень широкое использование. Необходимы. Это тот же принцип — когда более динамичный — и более прибыльный, гражданский рынок, развивается гораздо быстрее, чем потребности военных. Поэтому тут военные используют то, что есть на рынке. В принципе — если так подумать, кроме редких технологий — почти вся военная техника происходит из гражданской. Автомобили, самолёты, и так далее. Всё это впитывает решения, которые рождаются на гражданском рынке. Экспроприация их для себя — приводит только к застою и отставанию.

— Это мы получим нескоро, — устинов поставил дрон, — можно посмотреть как он работает?

— Хорошо. Я подключу его вывод камеры к проектору, секундочку... И надо где-нибудь его пустить полетать...

Полетать его выпустил — корабль перенёс его на крышу — этажом выше, и картинку транслировал я на экран.

Я запустил его и начал подниматься вверх.

— Вообще, подобная техника полностью вытеснит всю разведывательную функцию авиации — заберёт её на себя, но нескоро — потому что самолёт-разведчик проще оснастить всем необходимым и труднее нарушить его управление. Но на фронте в условиях ЛБС — разведка целиком и полностью перейдёт на беспилотники. Ими легче пожертвовать, чем самолётом и пилотом. А сбивать их будут только так. Штука практически расходный материал.

Когда мавик поднялся метров на триста пятьдесят — и показал нам панораму Москвы, я приблизил картинку траффика движения — встроенное ПО автоматически выделило людей и технику. Переключил на тепловизор, потом обратно на камеру и продемонстрировал возможности увеличения. Они были очень неплохи.

— Фантастика, — вздохнул Устинов, — как жаль, что у нас такого нет и не будет.

— Возможно и будет, но нескоро. Все эти разработки базируются на своих предшественниках — БПЛА-разведчики и сейчас делаются.

— Но это скорее самолёты-разведчики на автопилоте — а так чтобы в реальном времени управлять ими с земли и получать данные — такого нет.

— В этом направлении можно поработать. Однако, пока что... думаю, получение картинки будет осложнено.

— Как вы вообще получаете эти картинки?

— С помощью микросхемы ПЗС-матрицы. Она состоит из множества микроскопических фотодиодов. Изобретены в шестьдесят девятом году. Это маленький кусочек кремния с огромным количеством диодов, когда изображение проецируется на него — то возбуждает микротоки, которые снимаются электроникой и — и на основании развёрстки формируется изображение в цифровом или аналоговом виде — в виде данных о заполненном пикселе, яркости и цвете — если изображение и матрица цветные.

Впрочем, военные поняли только слово "микросхема". И я так понимаю — это серьёзно расширило их горизонты понимания.

— А какой самый маленький фотоаппарат можно сделать? — спросил он, — если качественное изображение делать.

— Сейчас никакого. Конечно, я могу сделать какие угодно — но промышленности ещё как до луны — до создания ПЗС-матриц. К тому же эти технологии неизбежно будут педалироваться гражданским рынком, а не военными.

— Почему?

— Темпы развития. Закон Мура — плотность элементов на чипе удваивается каждые восемнадцать месяцев. Универсальность и потребность в них, — я грустно вздохнул, — в СССР военные в абсолютном приоритете — и поэтому привыкли что лучшие технологии — применяются в армии. Но в отношении всех высоких технологий это работает в обратную сторону — всё лучшее даёт гражданский рынок, а военные так медленно воспринимают новые технологии, что пока вы перепишете уставы, составите инвентаризацию и примете на баланс — техника уже устареет.

— Как тогда вообще умудряются соответствовать времени? — спросил Шелепин.

— Умением адаптировать гражданские технологии под нужды военных. Причём быстро и по мере необходимости. Это умение и определяет способность армии оставаться современной. Плюс тут ничего не поделаешь — война двигает прогресс в войну, а гражданская техника в мирное время. Спрос двигает прогресс — то есть прибыль от развития технологий. В военной сфере в мирное время прибыли нет, нет смысла возиться с крайне дорогими сомнительными разработками, не гарантирующими успех и не вписывающимися в уже составленные планы, нормативы и уставы. Я уж молчу что быстрая смена поколений техники просто заставляют армии всего мира теряться в водовороте прогресса и постоянной чехарды. Так что тут всё работает иначе. Зато в гражданской сфере наоборот — новые технологии могут сказочно обогатить разработчика и издателя, постоянная конкуренция и постоянные поиски новых решений — сильно двигают вперёд прикладную науку.

— Безрадостная картина, — сказал Шелепин, — в наших условиях, когда мы относимся к промышленным товарам как к некоей повинности государства перед народом, когда промышленность не мотивирована на развитие и конкуренцию — отставание неизбежно сначала в гражданской, а потом и в военной сфере. И рано или поздно оно крепко вдарит по нам отдачей.

— Давайте этого не допустим, — примирительно сказал устинов, — у нас есть все возможности.

— Боюсь, это потребует таких перемен, которые потрясут и перевернут основы марксизма-ленинизма, — со вздохом сказал Шелепин, — потому что перспектив плановой экономики к развитию технологий не видно. Она просто не работает — это уже свершившийся факт. И чем дальше — тем хуже обстоят дела, с каждым годом... мы уже активно закупаем за границей зерно — и это не случайность — это тенденция, которая будет нарастать. Промышленность не справляется даже с сильно ограниченными потребностями граждан.

— Я доверяю Косыгину, — сказал Гречко, до того молча слушавший, — если он скажет что так надо и других путей нет — значит так оно и есть. Не обижайся, Саш, но в экономике ты не силён, как и я — лучше доверить это дело профессионалу. Алексей Николаевич компетентный экономист. Военные могут вам как-то в этом помочь?

Шелепин только пожал плечами:

— Помочь... конечно, но позже, — он обратился ко мне, — Лео, как думаешь, чем военные могут нам помочь?

— Пока что у военных будет и без того много задач. Даже в свете всей информации — их только прибавилось. А что касается технологий — лучшее, что военные могут сделать для того, чтобы они развивались и у армии было лучшее, и ВВП стране создать — это максимально уменьшить секретность. Ужать её до действительно важных и действительно нужных вещей — не злоупотреблять. Любая технология, применимая и применённая в коммерции — развивается, так как зарабатывает деньги и конкурирует.

— Это только если будет рыночная экономика. Так то у нас всё наоборот — весь гражданский сектор построен по тем принципам и законам, которые в обычной среде и обычной рыночной экономике — действуют для ВПК. По большому счёту как с войны это всё началось — так и встало на устойчивые рельсы плановых заказов. Но без должного контроля и приёмки — ситуация с качеством и потребительскими свойствами плачевная.

— Надеюсь, Косыгин знает, как это исправить. Потому что ситуация кошмарная — грозящая гуманитарной и политической катастрофой глобального масштаба.

— Работает, — успокоил меня Шелепин, — законы о выручке были только первыми ласточками. Он хочет переставить экономику на рыночные рельсы. Но это потребует от всех очень много работы. Печально что такой класс как бизнесмены — коммерсанты, дельцы, был полностью истреблён, — он ещё раз грустно вздохнул, — от них был толк. И огромный — а сейчас помня НЭП и судьбу НЭПманов — Косыгин уверен, что здорового отечественного бизнеса у нас не появится, по крайней мере, сразу. Все сразу ломанутся туда где можно быстро обогатиться, о том, чтобы граждане организовывали эффективные производства — я уже молчу про разработки новых продуктов — и речи идти не может.

— А он часом не планирует приватизацию?

— Нет, не думаю.

— Вот, не дай бог. То, что получено задёшево и от других — не ценится. Бизнес только тогда здоровый — когда создавался с нуля, развивался от малого к крупному — а не тогда, когда удачно купили акций, перекупили, забашляли и озолотились.

— По плану косыгина весь крупный бизнес все крупные производства должны остаться у государства, а все рыночные механизмы и предприятия — развиваться с нуля. И пройти весь цикл естественного отбора. Собственно, первые либерализирующие предпринимательство законы уже выпущены — но объём этого предпринимательства очень невелик.

— Нарастёт.

— Товарищи, товарищи, — попросил товарищ Гречко, — это всё несомненно очень интересно. Товарищ Шелепин, вы обещали нам много интересностей — есть ещё что-то?

— Думаю найдётся. Так ведь? — он посмотрел на меня.

— Найдётся всё. Определимся, что нужно увидеть?

— А что на предприятии ещё есть интересного?

— У нас на самом деле не так много совсем уж невероятного. Вы уже видели многое — даже очень. Пойдёмте, покажем наши рабочие машины, компьютеры, которые занимаются всей массой работы.

* * *

*

— Куда такая мощность? — спросил Устинов, когда я озвучил характеристики стоящих у стены шкафов с IBM-Z. Этажом ниже стояли IBM-360, их тоже надо было посмотреть — но мы пошли в противоположное крыло третьего этажа и зашли в большой машинный зал.

— Мощность у них приличная.

— Выполняют какие-то особо сложные математические расчёты? — спросил Шелепин.

— Нет, редко. Вот этот шкаф — собственно сам компьютер, а вот эти пять — хранилища данных. Примечательно не то, что компьютер мощный — а то, что он построен на архитектуре, являющейся наследником архитектуры IBM-360, которая уже существует. Это позволило нам наладить прямой контакт — этажом ниже стоит новейшая американская машина, в разработку которой вложили миллиарды долларов, и на ней работают наши программисты.

— Толку то? — спросил Шелепин.

— Данный агрегат выполняет программы для IBM-360, занимается базами данных, а так же им пользуются директора, для своих расчётов. Чаще всего товарищ Алфёров, но и остальные регулярно.

— Понятно... но нагрузить такую мощность непросто.

— Просто. По закону Мура плотность транзисторов на чипе удваивается каждые восемнадцать месяцев — а по другому закону — программы замедляют компьютеры так же быстро, как те развиваются. Пойдёмте дальше — у нас ещё интересная экскурсия.

— Постой, — меня остановил товарищ Устинов, — слушай, а подобная машина не могла бы работать в системе ПВО?

— Думаю могла бы. Но придётся возиться с построением компьютерной сети — а главное — пока что нет смысла. На нас никто не нападёт.

— Кто знает. Впрочем... да... продолжайте экскурсию.

— Александр Николаевич, я в растерянности — вы хотите чтобы показали что? Здесь ведь не зоопарк из будущего.

— Покажите то, что есть.

— Мы же только сформированы — у нас нет большого портфолио разработок. То, что есть — имеется и работает. Товарищей интересует военная тематика — но она у нас бедно представлена изначально.

— Не только военная — нас интересует всё.

— Покажи фотографическую технику из будущего. Сейчас интересно на это посмотреть — раз уж разговор про цифровые изображения уже зашёл, — попросил Шелепин.

— Хорошо. Тогда придётся пять минут подождать — экземпляры необходимо выбрать и изготовить...

Товарищи согласились подождать и пока я занимался приёмом от корабля рабочих образцов — сбегали сделали свои дела. Шелепин вместе с ними — а Семичастный остался со мной.

Мы зашли обратно в комнату отдыха, где было много открытого пространства. Владимир Ефимович наблюдал за моей работой недолго, потом все остальные вошли.

Я уже расставил с два десятка различных компактных и не очень коробочек.

— А вот и фототехника, верно? Что тут у нас?

Вместо ответа я взял одну из них, открыл.

— Это фотоаппарат. Модель Никон-Z-fc. Стилизован под плёночные фотоаппараты прошлого. Очень хороший агрегат — с хорошей оптикой, стабилизацией, прекрасными характеристиками изображения. Вполне подойдёт для полупрофессиональной и профессиональной фотосъёмки. Есть и более тривиальные модели из того же времени...

Я открыл несколько коробок, показав модельный ряд. Семичастного заинтересовала обычная мыльница. Он покрутил её в руках, потыкал кнопки.

— Неплохо выглядит.

— Да, это тоже приличная для своего времени модель — вполне неплохая. Хотя по функционалу уступает большим моделям — просто из-за компактной оптики.

— А вот это у нас что в большой коробке?

— Это полноценная видеокамера. Прошу обратить внимание — это не имевшаяся когда-либо модель. Это камера, построенная по уже известным, хоть и очень передовым технологиям — не цифровая, с аналоговой записью, — я достал из ящика большущую бандуру, размерами с видеомагнитофон, если не больше, — она построена на сатикон-дефлектроне — пока ещё не существующей, но вполне обычной технологии. Эта камера имеет элементную базу аналогичную нашим компьютерам и видеомагнитофонам, за исключением десятка более-менее необычных элементов.

Поставил камеру на стол. Весила она килограмм пять, если не больше.

— Тяжеленная штука.

— Да, однако, есть один плюс. Она уже есть. И может в теории быть в ближайшую пятилетку налажено их мелкосерийное производство. Это конечно потребует перетряхнуть всю отрасль — но это возможно, если нацелиться и войти в положение разработчиков и создателей. Дизайн этой камеры унифицирован с видеомагнитофоном — и она... — я открыл боковину и вставил туда пустую видеокассету — которая была в коробке... — она может записывать видео на видеокассеты. А они в свою очередь проигрываться на наших магнитофонах. Которые тоже уже есть — это главное. Это лучше, чем иметь очень крутую технику, которую нельзя никому показывать... поначалу я думал запустить в ход вместе с видеомагнитофонами и камеру, но она значительно сложнее, намного дороже, и смысла я не увидел. Разве что сохранить для потомков историю СССР глазами очевидцев — без официальных цензурированных кадров. Знаете, это большая проблема — потому что попросту очень трудно найти кадры из СССР, не постановочные и не отобранные специально. Практически нереально.

— Так получилось, — пожал плечами Устинов.

— Это плохо. Это только дало мощное оружие в руки всем фальсификаторам и лжеисторикам, которые за любой кипеш, лишь бы плюнуть в советскую власть. В общем — видеокамеры-моноблоки, очень прогрессивная и очень хорошая технология, я их пока придержал.

— Может быть сдашь Месяцеву на гостелерадио? — спросил Шелепин, — всяко будет немного интереснее им работать с новой техникой.

— А смысл? Камера даёт плохую картинку — для них есть студийные камеры и студийные видеомагнитофоны, с широкой прочной видеоплёнкой на бобинах. А это для домашнего просмотра. Ну или для разного рода документалистики.

— Более современные варианты как выглядят? — спросил Устинов.

— Так то и фотоаппараты могут записывать видео — но недолго — потому что не умеют его кодировать. Есть два самых популярных формата — оба происходят от своих плёночных прародителей. Первый вот такое — это панасоник HC-X1, — я поставил гораздо более компактную камеру с большим объективом, рукоятью, довольно крупным видоискателем и мониторчиком, — и вот такое, — поставил рядом маленькую камеру. Классическую наручную камеру, — панасоник HC-V100EE. Классическая. Можете попробовать — она простенькая. Открывается монитор вот так, и может вести запись в высокой чёткости.

— Хорошие, — Устинов покрутил в руках видеокамеру, — вот жаль, что взять нельзя. Она же по сложности обходит любой наш космический корабль или ЭВМ на порядок порядков. Если кто и увидит — всё, скандала не избежать.

— К сожалению, это так, — кивнул я, — тем не менее — результат их работы можно перевести на видеомагнитофон или на киноплёнку, без проблем. Большая видеокамера снимает очень качественную картинку — но очень сложная в настройках и требует как минимум полноценного киноператора. Иначе смысла именно в такой сложной камере нет вообще. Но я вам предложу обратить внимание на другую камеру. Вот эту.

Я выложил на стол коробочку.

— Это экшн-камера, популярной модели. Выдаёт приличную картинку — многие части фильмов и ролики, которые мы смотрели — сняты на подобные камеры, закреплённые на форме бойцов, или вернее на шлемах или на груди, — я поставил прямоугольничек камеры на стол, — она очень хорошо выдерживает перегрузки. Специальные прочные боксы для неё позволяют снимать кадры вроде таких...

Порылся в ноутбуке, ввёл на своём офлайн-ютубе запрос — кадры катапультирования с нашлемной камеры.

Выглядели эти недолгие секунды очень впечатляюще. Товарищи прониклись.

— Что можно сказать — так это то, что информационная техника прошла грандиозный путь. Нам ещё недавно было трудно представить чтобы изображение могло быть не на плёнке. Похоже, мы недооценивали такого рода технику. Надо всерьёз поговорить про создание ПЗС-матриц с нашими учёными.

— Алфёров занимается чем-то близким к светодиодам и ПЗС-системам. Но он больше теоретик, чем практик, хотя от него в конце концов, наверное, можно получить светодиодный компактный лазер, применяемый очень широко в военном деле и во всех гражданских сферах. Особенно в промышленности. Ладно, давайте я покажу вам ещё экстравагантные системы, которые отобрал для показа...

Я достал довольно большую дуру, поставив на стол.

— Полароид. Это уже известная фирма, производящая фотоаппараты моментальной печати. Такие в цифре — это скорее фотоаппарат с встроенным компактным фотопринтером, который очень медленно может отрисовать фотографию. Вот такой — кэнон, — я поставил на стол второй довольно большой — но плоский фотоаппарат. Он был заметно меньше полароида.

— Фотоаппараты моментальной печати нам известны. Чем они различаются?

— Полароид аналоговый, а кэнон цифровой. Вот допустим есть ещё вот такой полароид — по такому же принципу работающий, но более цифровой и более совершенный.

Я поставил на стол "Polaroid Go".

— Менее традиционные фотоаппараты — печатают снимки сразу. Есть два варианта — или внутри фотоаппарата встроен маленький принтер, печатающий цифровое изображение — или изображение аналоговое и проявляется на плёнке — как у полароида. Техника эта очень нужная, очень полезная. Цифровой рассматривать не будем — по сути это мини-принтер со встроенным так же мини-фотоаппаратом. Два в одном. А вот полароид — на нём остановимся поподробнее. Если вас интересует то, что можно получить сейчас и не прятать технологии от других — то лучше варианта вам не найти. Полароид-636 и полароид-гоу.

— Оба выглядят сложными. Но ничего необычайного в них нет — мгновенная печать вполне известная штука. Только у нас в стране она не распространена — да и качество у таких снимков меньше, и говорят они выцветают быстрее.

— Это от несовершенства технологии. Фотобумага специфическая. Однако, — я поставил полароид-636, — вот этот аппарат сделан на технологиях, которые на данный момент уже используются. Хотя он и превосходит ныне имеющиеся аналоги.

— Ну это конечно интересная вещица, но в ней пока что смысла для нас не вижу, — сказал Устинов, покрутив небольшой фотоаппарат в руках.

— Не во всём есть далекоидущий смысл, товарищи. Иногда наоборот — лучше пользоваться тем, что есть и не искать каких-то революций. И они тогда произойдут сами собой. Что ж — мгновенная печать не новшество, но в СССР пока что это пропущенная мимо технология, а цифровые ПЗС-матрицы и фото — это вопрос как минимум — самое раннее — восьмидесятых годов. И то если очень хорошо развить конкурентоспособность и развивать отрасль даже приоритетней ракетной или атомной программы. Кстати, технология очень широко представлена в военном деле.

— Как? — спросил Устинов.

— Спутники и самолёты-разведчики, БПЛА, приборы наблюдения на бронетехнике — последние приобрели крайне высокое распространение и найти уже к началу двухтысячных современный танк, командир которого смотрел бы на мир не через мониторы и камеры, а через оптику — довольно сложно. И это не говоря про многочисленные более мелкие использования. Чем дальше тем больше — вплоть до постоянной посылки фотоотчётов.

— Понятно, — согласился Устинов, — но...

— Остался один способ записи изображения. Аналоговая электронная запись на видеоплёнку. Вот эта красавица, — я похлопал по борту камеры, — рассмотрим ещё один образец — камкодер восьмидесятых, JVC...

На стол была поставлена красная камера, более компактная, более удобная...

— Она записывает видео на малогабаритные кассеты — правда длительность меньше, и качество тоже — но и сама по себе небольшая.

— Как много кнопок, — удивился Шелепин.

— Цифровой компьютерной начинки нет, так что все функции управляются кнопками. Но электроника тут очень продвинутая. Кассета... так, в комплекте есть пустая. Вот. VHS-мини. Но тут сложная электроника — слишком сложная. Зато она объединяет функции видеомагнитофона и камеры с записью. Можно сказать, универсал. Все аналоговые камеры здесь — под формат VHS — он далеко не единственный, в студийной записи использовались всегда бобины с видеоплёнкой — более прочной, с более сложной и качественной записью, и были другие форматы видеокассет, но проиграли битву конкуренту — VHS оказался дешёвым и массовым, особенно на фоне частных разработок отдельных компаний.

— Это всё очень интересно, — сказал Шелепин, — но меня это интересует в контексте того, какую пользу это несёт, а не какие возможности имеет.

— Возможности это и есть польза. Это технологическое развитие — это можно сказать культурное соответствие времени. Дело ведь не только в том, чтобы граждане не облизывались на западные форматы — а в том, чтобы они вообще на них положили с три короба. Нам — вам, мне, вам, — покивал я на гостей, — это не нужно — но для некоторых граждан, и таких очень и очень много — это гораздо важнее, чем гипотетические космические достижения, к которым он никакого касательства не имеет... Нам не стоит судить по себе о том, что полезно другим. Никогда. Потому что мы необычные люди — и видим мир с необычного ракурса. Возможно, людям странные ботинки из овчины интереснее чем достижения науки и техники.

Это была отсылка к обуви, известной как угги. Которая с лёгкой подачи жены товарища Шелепина — начала быстро набирать популярность. Делалась она просто, и приобрела популярность. Для долгого ношения это такое себе, наверное, но людям понравилось — и обувка из овечки быстро вошла в моду среди столичных фиф приближенных к вершинам власти — а от них и у остальных.

Внезапная популярность была обескураживающей на фоне того, как мыслили категориями прогресса от стали и чугуна, и микросхем.

Шелепин задумался на минуту, видимо, вспоминая эту историю с обувью и ухмыльнулся:

— Ты прав. Вот тут ты очень прав — мы видим мир под другим углом, нежели граждане. Возможно, подобная техника была бы для многих серьёзной отдушиной. Хотя я всё же думаю что это больше породит тонны безграмотных домашних видеозаписей.

— Для кого-то это очень личное. Впрочем... — я подумал, — видеокамеры я собирался производить массово. Товар этот ещё дороже и ещё желаннее видеомагнитофона. Это спровоцирует конечно развитие и у конкурентов — что в свою очередь потребует от товарища Шокина ещё более масштабных работ — но если у нас будут патенты на ключевые технологии — а я озаботился наличием патентов — то кое-как держать развитие в руках мы можем.

Я убрал со стола менее нужные видеомагнитофоны, оставив только свой камкодер, то есть видеокамеру. Остальное просто отставил в сторону.

— В производство они пойдут скоро — магнитофоны уже распространились в большом количестве и в СССР VHS стал своеобразным классическим форматом видеозаписи. Автоматизировали процесс записи оригинальных видеокассет, производство плёнки, производство самих кассет. Первые видеокамеры я планировал предоставить на гостелерадио, подарком, штук десять. Если вам нужны — только свистните. Найдём немедля.

— Вряд ли, — сказал Шелепин.

— Нам пару штук можно, — не согласился с ним Устинов, — пора вводить традицию делать видеосъёмку, а то слишком сложно с киноплёнками, всякие проявки, тиражирования...

— Сделаем. И вот ещё что — я говорил, что фотоаппараты полароид-типа планировал так же производить — их у меня намного больше. Цифровые имеют почти неограниченную ёмкость обычных фото, и качество выше, и всё такое — но сами понимаете — у них есть критические минусы. А вот полароидная технология с моментальной проявкой-печатью — перспективная тема. Секундочку.

Я попросил корабль телепортировать партию товара. Он и телепортировал — сразу большое количество ящиков, которые появились в углу гостиной.

— Изготовили только что. Фотоаппараты под собственным брендом — по сути это копия полароида с кое-какой электроникой, недешёвой, и специальная бумага-плёнка для фотографий.

Товарищи оглянулись.

— Сколько их тут?

— Фотоаппаратов — по двадцать в каждом ящике. Сотня в общей сложности, в фирменной упаковке, с инструкциями, аккумуляторами и зарядными устройствами. Самое дорогое в полароиде — не полароид, а картриджи — то есть фотокадры. В остальных ящиках — вон тех серых, она самая.

— Нам пока без надобности, — сказал Шелепин.

— Что вы, возьмите. Нет, вы можете пользоваться цифрой — взять хотя бы вот этот фотоаппарат — точная копия обычного кодака — с той лишь разницей, что внутри не плёнка, а цифровая начинка, — я поставил фотоаппарат на стол, — но технологии всё-таки секретные. Хотя я встроил в них устройства для неразбираемости и маячки для отслеживания координат — всё равно опасно. А вот этими можно пользоваться сколько душе угодно.

— И как? — спросил товарищ Семичастный, — нет, несколько штук я возьму — передам своим сотрудникам, им не помешает. Но даже теоретически — как ими пользоваться в работе?

— Необязательно в работе. Что у вас за мышление такое — всё хотите обязательно под утилитарное значение подвести. Хотя насколько я знаю из истории — эти фотоаппараты стали дико популярными в семидесятых годах и приобрели широкое распространение в самых разных сферах. С выпуском, правда, в семьдесят втором складного компактного полароида. Эти модели лишь разновидность их технологии — но более продвинутая, с кучей электронных компонентов.

— Не мышление такое — мы фотографией не увлекаемся и нужды в них не имеем, — ответил Устинов, — а раз что-то есть — то оно должно быть полезно, или не нужно.

— Это как раз и есть мышление, — заметил я, — утилитаризм. Дело даже не в самой камере — а в том, что плёнки и кадры на них стоят денег — и поэтому до полноценного внедрения цифровой камеры — пока кадры это физические объекты — утилитарное мышление говорит, что снимать надо что-то важное. Уверяю вас, сменные твердотельные накопители в вот этой цифровой камере ёмкостью в терабайт позволят сохранить огромное количество фотографий. Несколько тысяч, или десятков, или сотен тысяч. А после выгрузки их на компьютер снова освободятся. Так что фотографировать можете абсолютно что угодно. С полароидами такое не прокатит — но картриджи для них я могу сделать заблаговременно в больших объёмах — благодаря тому, что нужные химические реактивы можно заранее добыть и производство будет очень быстрым.

— И что в вашем времени фотографируют? Всё подряд?

— Всё, что хочется запечатлеть. А что касается времени Воронова — то всё подряд. Не наигрались ещё...

— Ты всё время упоминаешь времена Воронова — они сильно отличаются от последующих?

— Давайте я попрошу распечатать один текст и почитайте. Там всё популярно и коротко объяснено одним известным в то время философом...

* * *

Да, да и да. Времена "Воронова" — сонные, благолепные, прозападные и такие как он — вылетели из России как пробка из бутылки на поворотах — когда начались коллизии и начался новый передел мира. Вылетели и разбились — так как в новом мире им попросту не было места. Их вышвырнуло за обочину жизни, как мелкое дворянство после революции разорилось и оказалось вышвырнуто из политической и экономической жизни.

Шелепин прочитал этот довольно большой текст, пока товарищи военные воспользовались моими подарками и забрали себе что им было нужно.

— А где взять плёнки, когда понадобятся?

— Они есть у нас в магазине. На первом этаже НИИ есть небольшой магазинчик — для своих.

— Разве? — Шелепин отложил документы, — зачем это нужно?

— Потому что нам нужны инженеры и разработчики, а не толпа обывателей, озабоченных проблемами, которые яйца выеденного не стоят. Мои исследования показали, что работники тратят огромное количество времени не на работу, а на решение своих бытовых проблем. Большинство которых сводится к материальной необеспеченности. Пойдёмте, покажу. Заодно возьмите что ли фотоаппараты — пофотографируете.

Я вытащил несколько полароидов из коробки, вручив товарищам, загрузил туда картриджи с фотобумагой и мы пошли на первый этаж. Точнее поехали, на лифте — лифт из фойе был построен снаружи НИИ — внутри разместить его было негде. Мы спустились в кабинке на первый этаж — здесь уже было очень людно.

Магазинчик при НИИ был в наличии. По дороге я объяснял:

— Приходится вручную костылями и заплатками фиксить недоработки, имеющие глобальные масштабы. Другие это не могут, понятное дело, исправить...

На первом этаже в кабинете на конце левого крыла НИИ, была стеклянная автоматическая дверь — а за ней три боковых кабинета объединённые в один небольшой магазинчик. Магазинчик имел вид классического супермаркета — Воронов говорил, что отличить его от маленьких супермаркетов его времени практически нереально. Касса — с конвейером, тележки и сетки, и отделы. Для советского человека здесь было просто шокирующе. Коллективы не имеющие отношение к будущему — то есть простые работяги НИИ так и вовсе немного косели при виде особенно мясного отдела. Не говоря уже про молочный и другие.

Товарищей это тоже взбудоражило, но не так сильно — из вещей, которые просто сносят крышу советскому обывателю данного времени — здесь имелись — отсутствие очередей за чем бы то ни было, супермаркетный тип покупок — который практически нигде не использовался, и товары — выставленные на полках — огромное по местным меркам количество. Ими было занято почти всё свободное пространство — и ассортимент соответствующий. Это стоило в валюте мне не так дорого, зато предоставляло всё желаемое. Тут были банки с морепродуктами из Швеции, американские консервы и полуфабрикаты, мясной отдел — занимал метров двадцать и полки ломились в пять ярусов от колбас, беконов, сосисок и сарделек, и многого другого — просто глаз радуется.

Воронова это совершенно не впечатлило — потому что он к такой картинке привык, и даже к значительно более презентабельной — а у работников НИИ от этого всего слегка ехала крыша. Но потребительская лихорадка продлилась недолго — цены тут были... чутка выше, чем в советских магазинах. Раза в два.

Пройдя мимо отдела с мясом, сквозь полки с консервами и отдела с хлебными продуктами и печеньем — мы вышли к хозяйственному отделу — он был в уголке помещения.

— Жирно живёте, — сказал Шелепин, поправляя очки.

— Да не очень. По словам товарища Воронова — обычный провинциальный супермаркет. До жиру тут как до луны. Впрочем, это не важно. Я цены установил не советские — чуть повыше — чтобы не думали, что если всё есть — то это всё как в СССР — почти бесплатно, и деньги достать проще, чем товары. Зато спрос на премии поднялся до небес — расходы времени на нетрудовую деятельность снизились раз в десять — а мотивация в пять-семь раз поднялась. Продуктивность работы в нашем НИИ каждого работника — высочайшая. Когда вполне реальные премии вполне натурально преобразуются в товар, который можно купить — работает магия рынка.

Мы прошли в угловой отдел — тут был тупичок с товарами хозяйственно-бытовыми, и тут же плёнки. Кстати, в СССР они не были дефицитом, любителей фотографии хватало, проявлять плёнки можно было и дома — без всяких проблем, но конечно всё это фотолюбительство быстро исчезло после возникновения цифровой фотографии. Возможно даже и раньше — когда возникла автоматическая фотопечать и это перестало быть сколь угодно интересным делом. А уж фотоаппараты-мыльницы, которые низвели бытовую фотографию до уровня туристических щёлканий — и вовсе погубили всю романтику этого фотолюбительства.

Однако, всё равно, сам процесс нецифрового фотографирования — довольно занятная штука, и позволял создавать интересные визуальные образы — плёночные кадры было трудно спутать с цифровыми.

То же касалось видеомагнитофонов — их низкое разрешение и размыливание деталей создавали своеобразное текстурирование поверхностей, упрощённое и не цепляющее глаз чёткостью — что позволяло скрывать многие дефекты поверхностей и в целом — дарило ту самую магию видеоплёночных фильмов... Они выглядели как какой-то отдельный полуфотографированный-полурисованный мир, не такой как виден глазу.

Товарищи прошлись по магазину — где уже было несколько покупателей, и быстро засобирались. Шелепин и Семичастный попросили разрешения жёнам приходить — я их пригласил, и товарищи быстренько смотали удочки.

А вот я — решил перестать прокрастинировать и уже таки заняться делом, конкретным и вполне обоснованным — камерами. Видеокамера — штука очень хорошая и очень недешёвая — но в моём случае — это было приемлемо. Камера, которую корабль и я сделали вместе — была нагло компоновкой скопирована с творения фирмы RCA — но это касалось дизайна — потроха камеры пришлось делать уникальные. Электроника для записи — уже используется в видеомагнитофоне — её нужно было перекомпоновать, а ещё создать соответствующие трубки — доисторические аналоги матрицы.

Но ехать самому и предлагать мне показалось несолидным, поэтому, вернувшись на третий этаж после того как проводил товарищей — пошёл в свой кабинет и сел за стол. Пора было что-то решать с камерами — для начала приказал кораблю изготовить партию из двухсот штук — несколько он уже изготовил — но остального пока не было. А потом подумал, кому бы понадобилось нечто подобное. И помимо камер нужны были ещё кое-какие вещи....

Впрочем, их изготовил корабль гораздо быстрее — едва я успел как следует раздать ему команды. Потому что предметы больше из простейшей механики. Посмотрел на стол, встал, прошёлся вокруг него — на столе стоял ярко-красный телефон, архиклассический — с обычным набором, проводами и так далее. Снял трубку, послушав гудки, и повесил обратно.

* * *

*

Из вездесущего дипломата — в который корабль мог при необходимости телепортировать нужные мне предметы, я извлёк две небольшие колонки. Вроде тех, что умные колонки с алиной — но только более примитивные, но не менее стильные, и пройдя через весь зал, заполненный публикой, поставил одну на подоконник кабинета, а другую на шкаф. Шкафы стояли за партами — а особых помещений здесь не было. Включил обе тыкнув по ним пальцами, и достал из кармана два клипсовых микрофона, прицепив их на лацканы костюма. Электроника быстро подключилась по беспроводным протоколам и заработала. Мои манипуляции вызвали интерес у почтеннейшей публики — я подрегулировал громкость и чувствительность микрофонов.

— Не люблю повышать голос, — пояснил я.

Колонки на небольшой громкости транслировали мой голос с задержкой всего в три-пять миллисекунд — это было практически нереально услышать — а голос усиливался по всему помещению — поскольку исходил от меня и от колонок. Очень удобная штука для публичных выступлений, чтобы не орать и не повышать громкость больше необходимого. Ничего необычного — конференц-система.

— Меня все слышат? Вот и замечательно, Иммануил Гидеонович, вы будете здесь присутствовать?

— Конечно, — ответил пожилой лысеющий низкий человек, с круглой головой, круглым лицом, и седым полукругом волос от виска до виска через затылок, — я вам не помешаю?

— Вовсе нет, вовсе нет.

В помещение уже перенесли таинственные коробки, довольно большое количество оных — десятка три коробок, а вместе с ними более понятные предметы — софтбоксы — зонтичные светильники, прожекторы-софиты, галогеновые, микрофоны, штативы операторские — в форме треноги, с большими рукоятями. Я достал из коробок невозмутимо видеокамеру — она была заряжена и готова к работе, поставил на плечо, включил и поснимал немного окружающих меня людей, после чего извинившись поставил камеру рядом с телевизором "заря" — который здесь стоял, подключил коротким коаксикальным кабелем к антенному входу телевизора и включил на нём запись. Стародавние телевизоры принимали запись как обычный телесигнал — её нужно было только найти, настроив телевизор на определённую частоту приёма. Несколько минут камера проигрывала через телевизор только что отснятый материал — правда, не в цвете, о чём я тут же посетовал:

— Телевизор то нецветной. Плохо.

— Материальная база, — Развёл руками Иммануил Гидеонович, с любопытством разглядывая всё принесённое.

— Приступим к митингу, переходящему в проповедь, и заканчивающимся фарсом. Добрый день всем, вы все меня не знаете — и неудивительно, мы вряд ли могли встречаться. Меня зовут Лео, я исполнительный директор бренда Кибердайн. Может быть вам более известны наши видеомагнитофоны — крайне передовая техника, между прочим. Скоро полагаю мы увидим аналоги от сэров за границей — ну а пока это наш эксклюзив. Товарищи студенты — я надеюсь, я не слишком вас напряг своим визитом?

Раздался хор голосов, что нет и вообще, продолжал бы я уже. Публика собралась не сказать чтобы похожи на детей — в большинстве своём молодые люди от двадцати и старше, серьёзные, творческие личности. А приехал я в институт кинематографии — так же известный как ВГИК.

— Хорошо, тогда давайте продолжим. Только что вы наблюдали и наблюдаете — самую современную и совершенную разработку нашего бренда — видеокамеру-моноблок. Она записывает видео прямо на кассету, которая вставляется в видеомагнитофон, и сама может выступать в роли переносного видеомагнитофона — как вы только что видели. Это довольно серьёзная штука — и стоит как крыло от реактивного лайнера — вместе с двигателем. И это не фигура речи, это факт. Однако, как вы знаете, развитие технологий удешевляет производство и думаю совсем скоро — лет через двадцать, подобная техника будет стоить как маленький автомобильчик, а потом и вовсе сущие копейки. Но сейчас это достижение науки и техники. Похвастался? Похвастался. Вас интересует тема нашего собрания?

Конечно же ответили да. Кто бы сомневался.

— Хорошо, тогда позвольте я её озвучу — мы ищем молодых людей, которые не против подработать на роли режиссёров, кинооператоров и сценаристов в довольно сложных темах и довольно сложных условиях. То есть это тот ещё вызов.

— Товарищ Лео, а что за условия? — спросил долговязый парень лет двадцати двух, с усиками и в клетчатой рубашке, по виду из южных республик союза...

— Условия противодействия. Не содействия, прошу заметить — а противодействия вам. К сожалению, у нас в союзе снимается немало всяких научно-популярных и документальных фильмов — к сожалению — потому что они пресные настолько, что у меня при просмотре во рту пересохло. Обязательные официальные и официозные форматы — закадровый голос, всем своим тоном кричащий что он просто нанят текст зачитывать и ему плевать на то, что там происходит — отсутствие отыгрыша, отсутствие натурных съёмок — только игровые, то есть заранее постанова. Фейк. Лажа. Кому как угодно будет это называть. Хотя надо отдать должное — материал они подают не безынтересно, и когда это всё преподаётся не в формате рассказу своим же гражданам о том, как они живут — а то без них не знают, а в формате научно-популярного кино — то вполне себе интересно.

— Товарищ, вы не могли бы поподробнее остановиться на условиях, которые предлагаете нашим студентам и что вам нужно? Вы вообще официально обращаетесь или нет?

— Это как захотят, возможностей у нас намного больше чем потребностей, — ответил я ему, — если хотите — я могу развернуть тайный политический, философский и экономический смысл данных действий. Он бесхитростен — самоцензура, зачастую доходящая до откровенного очковтирательства и боязни говорить о проблемах — как бы чего не вышло, дошла до таких высот и развилась настолько, сверхпланово, что картинка реального положения дел с огромным трудом может достичь ушей и глаз граждан. Это всё вместе с другими отрицательными экономическими факторами породило такие чудовищных масштабов искажения в восприятии реальности, что они начали угрожать госбезопасности и собственно — угрожать стране тем, что принятие решений не может опереться на реальную картину мира. Говоря по простому — заврались телевизионщики и журналисты уже за гранью пропаганды — и где-то уходя в область мифотворчества. Я же предлагаю всем — принять участие в программе, целью которой является создание документальных фильмов. Исключительно правдивых, и соответствующих всем стандартам журналистики — то есть журналист должен доносить картину мира как есть — не приукрашивать, не высказывать своё мнение, не фальсифицировать реальность в угоду власть имущим — а снимать как есть.

— А нас за такое не посадят? — спросил тот же долговязый парень.

— Не думаю. А если посадят — сделаем несколько важных звонков и вас тут же выпустят с извинениями.

— Это кому? — не унимался он.

— В КГБ, например. Попросим отпустить и отпустят. Сегодня только с председателем общался, но на совсем другую тему... — я прошёлся вдоль рядов парт, за которыми сидели — но сидели очень фривольно, товарищи студенты.

Оглядел их.

— Это нужно для страны — а так же для истории. Правдивой истории. Подумать только — сколько живёт сейчас исторических личностей — чьё изображение не дойдёт до потомков — только потому что никто не удосужился снять их на киноплёнку. Сколько существует проблем, оглашать которые просто не принято...

— Товарищ Лео, — спросил преподаватель, точнее — он тут профессор, и преподавал своеобразное направление в режиссуре, — это довольно странное предложение.

— Отнюдь. Отнюдь, вполне нормальное и очень не безвыгодное. Наверное, вас интересует, что вы будете с этого иметь? Могу вас успокоить — оплатить ваш труд мы в состоянии — скажем, стандартный оклад сто двадцать рублей в месяц, плюс оплата всех транспортных и иных расходов. На время работы вы можете располагать служебным автомобилем, а так же по итогу будет выплачена премия, а снятый материал пополнит ваши пока ещё не очень большие портфолио.

— Меня интересует другое, — спросил один из студентов, низкий, на вид очень гиперактивный и хулиганистый, — кто нас пустит то хоть на одно предприятие?

— Я постараюсь договориться с товарищами, которые решат этот вопрос. Сразу скажу так — никакой цензуры ваши фильмы проходить не будут. Никакой ответственности за них вы не понесёте, свобода творчества почти полная. Более того — я полагаю, что некоторые смогут снять кино по тематикам, которые ранее были более-менее секретными. Но прошу учесть вот что — я хочу реальную картинку. Живую, я прекрасно понимаю, что мир не постанова голливудская — и улыбчивые рабочие, не говорящие слово "блядь" — не работают за станками, мне не нужна позитивная картинка — отобранная. Нужно... вот на одном кадре — целиком и полностью, от начала до конца. И чтобы без фальши и ответов по бумажке. Честно. Поняли?

— Куда уж не понять, — сказал тот же грузин, кажется, — вы хотите чтобы мы сняли кино почти антисоветского толка. То есть реалистичное.

— Кино должно предоставить реалистичную картинку людям, которые принимают важные решения. И которые не должны руководствоваться очковтирательством и показухой. А так же всем другим людям. И нет, для широкого показа это не пойдёт — но кто знает, может быть придётся. Нам нужен формат видеожурналистики — которая поднимала бы проблемы не для того, чтобы на кого-то помоев вылить — а чтобы привлечь внимание к наличию нерешённых проблем. И эта журналистика должна быть серьёзным профессиональным делом. Делом принципа, в конце концов. Лучший способ решить любую проблему — это дать ей широкую огласку — даже самый зарвавшийся и чувствующий себя безнаказанным и неприкасаемым местечковый царёк — сдуется и скукожится под взглядом широкой общественности. Нам нужен скандал, в конце концов. Чтобы это вызывало оторопь от контраста с официозными версиями, что всё хорошо и будет ещё лучше... Поняли?

— Куда уж не понять...

— По поводу гонорара — он будет составлять около десяти тысяч, наличными, на всю группу. Но кроме этого будут и материальные премии тем, чьи фильмы будут выделяться на общем фоне в лучшую сторону. Это такие вещи как видеомагнитофон с набором кассет, а-а-автомобиль Волга, и другие ценные бонусы — свои пожелания можете оставлять.

Загомонили.

— Какие условия? — спросил тот же грузин.

— Простые. Я предоставлю вам видеокамеру, телевизор компактный — для отсмотра материала, чистые видеокассеты — штук десять-двадцать я думаю сполна хватит. Фотоаппарат типа полароид — моментальной печати — для служебных нужд, и сёмочную технику — вот тут вы можете видеть только образцы. Софиты, треноги, софтбоксы с галогеновыми прожекторами, микрофоны, операторские тележки и краны, и систему крепления камеры, которую разработали у нас в НИИ — можно сказать — эксклюзивное изобретение. Ваша задача — отснять по выбранной теме материал, принести в НИИ, там мы с вами проведём окончательный монтаж фильма — вам нужно только составить последовательность сцен, дальше сами сделаем. Если понадобится закадровая озвучка — сделаем и наложим при монтаже. Видеофильмы — на VHS-кассетах конечно имеют не очень качество, и сами по себе не телевизионного формата — они скорее для журналистики. Но нам и нужна журналистика и документалистика, а не художественные фильмы. Профессиональное и полупрофессиональное оборудование для света может только немного компенсировать недостатки качества.

— Да сойдёт для телевизора, — ответил грузин.

— Да, вот именно. Для телевизора — причём не очень качественного. Но этого вполне достаточно для наших целей. Итак, я передам десять тем и десять камер, десять комплектов оборудования, десять автомобилей "фольксваген транспортёр" — лёгких фургонов — в ваше распоряжение. Необходимо сформировать десять команд, которые готовы взяться за это дело.

— Товарищ Лео, у нас студенты пока что только учатся — вы уверены, что хотите им предоставить такую возможность? — спросил Иммануил Гидеонович.

— Более чем. Мне нужны студенты на подработку, а не профессионалы. И нужны люди со свежим взглядом — молодые, горячие, остро воспринимающие несправедливость. Ещё не испорченные квартирным вопросом, так сказать...

— Понял, — улыбнулся он, — ну тогда мешать вам не буду.

— Благодарю, — я достал из портфеля папку, — вот тут листы с заданиями. В основном они касаются проблематики, а не просто абстрактные. Позвольте я зачитаю все. Первое — советская торговля — воровство, задержания товара, хамство сферы обслуживания. Обзорный тур плюс интервью с отдельными анонимными участниками — я думаю, вы сможете организовать анонимные интервью? Если нет — я попрошу кое-кого с вами связаться и помочь... — я вернулся к бумажкам, — второе — тематика инакомыслия — распространение самиздата, разного рода вещей, не одобряемых партией, проблематика либерального инакомыслия — тактика и стратегия западной пропаганды и её психологические основы, проблематика борьбы с ней и контрпропаганды — проблема неэффективности. Третье — культ брендов — западные вещи в СССР. Маркетинговые свойства, реклама, способы получения, статус, влияние на общественное мнение, дизайн, сравнение с советскими аналогами и объективный анализ... Четвёртое — по той же теме, но с другого ракурса — отношение к иностранцам — без пропаганды. Культ запада, проблемы выезда за границу, проблемы получения информации, стремление к построению ложной положительной картины для своих граждан и перед чужими — показуха и её объективный результат — восприятие советских граждан западным обывателем... Последние две темы потребовали прикрепить к ним довольно объёмное пояснение. Доступно объясняю?

— Пока да, — сказал Иммануил Гидеонович, — продолжайте.

— Хорошо. На данный момент мы остановились на проблемах касающихся информационно-психологической обстановки и объективных её проблем. Перейдём к более экономическим проблемам. Тема номер пять — "Советский Обыватель — жизнь без цензуры, проблемы, условия жизни и труда, бытовые проблемы". Это наиболее простая, но достаточно хорошая тема, прошу заметить. Тема номер шесть — проблема мотивации труда. Отсутствие инструментов для мотивирования работников, реальная продуктивность и реальные последствия — прогулы, немотивированный пассивный труд, невозможность увольнения или премирования работников, мелкое воровство на рабочих местах и недостатки в культуре труда...

Я прокашлялся, отложил стопку бумаги и продолжил:

— Последние три темы — восьмая — Электронная Промышленность — перспективы развития ЭВМ и Электроники, которые в СССР не хотят видеть и понимать. Проблемы искажений восприятия индустриализацией и навязанными ею мерилами развития. Развитие электроники и её перспективы в экономике — перспективы отставания. Неспособность плановой экономики эффективно действовать в условиях быстрого технического прогресса. Общий обзор и проблематика отрасли. Финал — вложение пяти миллиардов долларов компанией IBM в разработку ЭВМ — дурость американцев или слепота советов?

— Звучит интересно, — сказал один из парней, — они что, прямо пять миллиардов вложили? А сколько это в рублях?

— Около тридцати-сорока миллиардов. И это НИОКР только по одной ЭВМ, прошу заметить. Для сравнения — у нас вся космическая программа разработки Р-7 и запуска спутников с космонавтами обошлась примерно в пять-шесть миллиардов рублей. Ну тут правда ещё и военный подтекст — но и ведь там тоже. ЭВМ в военном деле только так используются.

— Понял. А оставшиеся две темы?

— Остальные две относительно беззубые, но требовательные. Тема номер восемь — дефекты восприятия советских граждан. Вера в социальную справедливость, восприимчивость к пропаганде — отсутствие информационного иммунитета, гиперчувствительность к официальной информации, искажённое восприятие демократии и западных ценностей через призму советского быта.

— Это какое например? — спросил грузин, — что мы не так понимаем, по вашему?

— Как я заметил, — осторожно ответил я, чтобы не обидеть, — советские граждане очень... скажем так... странно воспринимают жизнь за рубежом — они верят что там во всём лучше чем здесь — потому что им маркетологи умеют нарисовать нужную картинку. То есть в СССР деньги — это ничто. Заработать их очень легко, вылететь с работы почти нереально. Поэтому советские граждане по простоте душевной полагают, что если там — в магазинах всё есть, полки от пола до потолка заставлены деликатесами и прочей снедью и нет очередей — то это просто рай на земле.

— Хотел бы я, чтобы полки от пола до потолка, — сказал кто-то.

— Этому сопутствуют проблемы, которых вы попросту не знаете. Если мы говорим про ту же америку — с которой почему то любят сравнивать СССР — то у них полная жопа с медициной — она очень дорогая, платная, страховые компании лютуют только в путь, а налоги... вы знали например, что от цены товара в магазине, американцы сами должны вычитать налог? Или что они должны сами подавать декларации и регулярно их выплачивать? Что с работы можно вылететь в один миг? Или что большинство недвижимости арендуется — и если вас выгнали с работы — то вполне вероятно, что если вы сядете на полную мель — придётся бомжевать на улице? Так себе перспективка, правда? Помножьте это на засилье наркомании, которая только увеличивается.

— Но как-то же они живут, и не сказать, чтобы хуже нас.

— Да, верно. Потому что это джунгли — система, которая продвигает вперёд достойных и отсеивает недостойных — жестоко и без купюр. Хотя многие просто работают — не каждый человек или лентяй или гений... Суть не в этом, а в том, что пробиться там проще, пожалуй. Больше социальных лифтов и возможностей разбогатеть, меньше требований. Тогда как советская политическая система ущемляет выдающихся и наиболее пассионарных граждан в угоду большинству — чтобы не выделялись, система, сложившаяся естественным образом на постимперских владениях, известных как "западные страны" — ориентирована на то, чтобы выискивать наиболее сильных и наиболее приспособленных, и отметать основную массу — более перспективна как двигатель прогресса — и она даёт всё что только можно для тех, кто имеет деньги. Абсолютно всё. А вот деньги — их получить трудно. Это уже не советские бумажки, которые раздают чуть ли не бесплатно — и жить там придётся в состоянии постоянного стресса и постоянной конкуренции. Поэтому из подобной системы мы получаем наиболее привлекательные товары, и наиболее эффективных бизнесменов, но... жить там так, как живут советские люди — на расслабоне, сачкуя, прибухивая, расслабившись и не волнуясь что жрать будет нечего, жить негде, лекарства не на что купить и больницу оплатить — не получится. Не получится, дорогие мои. У нас тут зоопарк — а там джунгли. Здесь всем дают поровну — и тигру не докладывают мяса — а там тигр может сам себе добыть сколько захочет — вот только не всё так просто... и побегать надо, и поохотиться, и уметь выживать, и уметь думать. Это совсем другой мир. Более... естественный. Более натуральный. Но несоизмеримо более жестокий к тем, кто не готов к конкуренции. Их сожрут.

— Понятно. А вы там были? — спросил грузин.

— Конечно.

— А где?

— Почти везде. Ладно, это к теме не относится — тематика когнитивных искажений очень обширная — и скорее это можно назвать "заблуждения советских людей о западе и чего они не понимают". Но дело не только в том, что не понимают — а так же в доверчивости и в ошибках восприятия. Я не хочу сделать антирекламу западу или услышать очередные дежурные фразы пропаганды про загнивающий запад. Они там даже не собирались гнить — это отложим на начало двадцать первого века — вот тогда по моим расчётам начнётся весь ужас — но до этого ещё далеко. Мне бы хотелось ответить этим фильмом на конкретный вопрос — как советские люди воспринимают западные модели поведения, перекладывая их на советские реалии — и чем это отличается от реальности. Вот скажем — давайте представим, гипотетически, что мы можем принять любое решение и имплементировать его в советскую действительность. Принимаем решение — открыть частные производства... ну допустим чего-то там. Это будет так же, как на западе? Или нет?

— Скорее всего, в свете вышесказанного, нет, — сказал грузин, — если взять сказанное ранее за основу — то мы получим лишь разновидность того, что есть сейчас — то есть кумовства, отсутствия конкуренции, отсутствия борьбы за деньги и за рынок, и желание присосаться к удобному рынку, чтобы стабильно делать деньги с минимальными рисками и затратами. Травоядный бизнес — щипать траву, которая плохо лежит и не думать о том, чтобы хватать себе больше.

— Гениально. Вот ты и возьмёшь десятую тему, — улыбнулся я, — ну что, товарищи, подходите и разбирайте. Они все интересные, по всем есть большой объём проблематики и можно снять много материала...

Разобрали быстро — даже поспорили за то, кому какая достанется, разругались, помирились, и в итоге поделили все десять моих заготовок. Я поблагодарил товарищей студентов и сообщил, куда подходить и где забрать автомобили — а с ними и доверенности оформить, и получить оборудование.

Полагаю, что сто двадцать — это очень неплохая для союза зарплата — в месяц — это довольно жирный кусок для студенческой подработки. Камеру обещал дать посмотреть и вообще, оставить здесь — пусть играются или демонстрируют другим. А раздача слонов осталась на завтра...

— Иммануил Гидеонович, можно вас попросить — окажите студентам любое содействие, которое потребуется. Я готов щедро оплатить институту любую помощь — хоть деньгами, хоть имуществом, хоть чем. Только с недвижимостью у нас проблемы — остальное в наличии.

— Конечно, конечно поможем. А счёт вам выставлять?

— Да, без проблем. Список присылайте, точнее привозите в НИИ-821, оно же Кибердайн. В качестве приветственного презента — я бы хотел вручить институту несколько наших видеомагнитофонов. И коллекцию кинематографа. Её подвезут позже.

— Коллекцию какого толка?

— Фильмы. Фильмы западные, фильмы восточные, видеокассеты — качество правда не очень, для телевизора... но телевизор в комплекте с каждым магнитофоном. Всего в СССР не так много западного кино, которое можно лицезреть — поэтому я решил поделиться коллекцией — от фильмов братьев люмьер до современных. Всего шесть тысяч кассет, каждая со своим кино. Единственный минус — у многих фильмов любительская озвучка, одноголосая.

— Думаю это будет по крайней мере интересно, — подумав, сказал он.

— И ещё тысячу чистых кассет. Их можно легко копировать с одного магнитофона на другой — качество немного теряется, но не так сильно. При желании можете обратиться в НИИ — мы сделаем ещё.

— Хорошо, это будет замечательно. Это сверхщедрый подарок. А от кого он такой исходит, могу я поинтересоваться?

— От нашего НИИ.

— У меня ещё пара вопросов к вам — вы задали студентам очень щекотливые темы — могу я услышать, какие у них есть гарантии безопасности?

— Самые высочайшие. Наше НИИ находится в личном подчинении людей из политбюро и ЦК — в том числе КГБ и министерства обороны. Я могу гарантировать вам, что никаких угроз или последствий не будет — все темы составлял я, тон задавал я, сюжет и заказ делал я, так что всё валите на меня, если спросят. Итак, товарищи, — я прибавил громкости, — я жду от вас честного, объективного и качественного материала. Понимаю, что вы не журналисты — мне журналисты советские и не нужны — у них кишка тонка. Поэтому как вы слышали — всё, абсолютно всё, под мою личную ответственность — не бойтесь никому навредить, не бойтесь угроз или если надувать щёки начнут начальственные — мы им их быстро сдуем, будь это хоть чиновники уровня министра. Не бойтесь надоедать, гнать их, загонять, задавать неприятные вопросы... Так же особо отмечу — постарайтесь без либеральных соплей. Я их не люблю — особенно отдающие душком западной демократии — в духе голоса америки. То, что не очень умелая советская пропаганда против них — не значит, что они не мудаки — мудаки, и ещё какие! Адрес написан на листках с заданиями, вас встретят, проводят, всё выдадут, так что приезжайте — в процессе я буду только приветствовать если вы будете советоваться, задавать вопросы, просить помощи в тех или иных вопросах, а не пытаться справиться со всем сами и ограничивать тем самым свои возможности — не бойтесь использовать админресурс. Ну всё, до завтра!

* * *

На съёмку фильмов должно было уйти около недели — и это была страшная неделя для советского руководящего состава и людей на местах. Они не знали о том, что происходит — а я исполнил всё как и говорил — дал ребятам всё. Оборудование, технику, видеокамеры и видеомагнитофоны, и даже устройства для скрытой записи звука — компактные диктофоны — для прослушки. С микрофонами и передатчиками, для скрытой записи.

Это был совершенно новый формат — и мне потребовалось буквально проталкивать его всеми правдами и неправдами, и всеми силами — устройства в виде компактных микрофонов удалось встроить в обычную ручку. Но и это ещё не вся техническая база — на третий день пришлось договориться через свои связи у подпольных миллионеров — я гарантировал им безопасность, гарантировал анонимность — под своё честное имя, и несколько согласились на интервью — конечно же, исключительно анонимное. Интервью состоялись — и это была та ещё бомба о том, как в СССР построили свои подпольные бизнесы по фарце и как работает подприлавочная торговля, торговля на так называемых чёрных рынках, какие там обороты.

Проще всего оказалось получить интервью у разного рода несунов — я посоветовался с Анатолием, тот позвонил по линии КГБ, там позвонили директору завода в Москве, и тот сам сдал своих вороватых сотрудников, особо отличившихся на теме воровства.

Самая яркая тематика — это "советская заграница" — западный маркетинг, культ запада, формирующийся в том числе из-за вещей, из-за отношения к западу как к какой-то великой и светлой загранице, где светлоликие богатеи-миллионеры и поголовно в белых штанах... вкупе с топорной пропагандой, мифотворчеством голливуда и проникновением вещей — формировался целый культ запада. Не учитывающий ни реального положения дел, ни реального положения вещей, довольно грубый и довольно примитивный — построенный на наивности советских людей и на их же вере в социальную справедливость. Мол, там её больше — ХА! Три раза Ха!

Но кино, которое отвечает и на эту тему — тоже было. Но не такое яркое.

Студенты с факультета кинооператорского искусства оказались гораздо более талантливыми операторами, чем их чисто журналистские коллеги и оказалось, что они умеют мастерски выстраивать кадр — без творчества, но по-академически чётко, и умеют влезть когда надо куда надо.

Тайминг каждого фильма — полная кассета формата миддл-синема — сто двадцать минут. Два часа фильма. И надо сказать, что ставка на смелых и не знающих страха перед режимом студентов оказалась очень хорошей — они отсняли фантастически правильные кадры. Фантастически.

Фильм про советскую торговлю — начинался с подпольной покупки, на скрытую камеру — не знаю, как они её скрыли, из под прилавка довольно больших партий дефицита. Ничего фантастического — просто обычная подприлавочная торговля.

Сложнее всего были материалы касающиеся психологии, и, как ни странно, обсуждений насущных проблем советской экономики. Материал они нашли — тут не поспоришь, отсняли только так — проблема была скорее в том, что люди при виде камеры или любой официальной делегации работали как надо. Это когда все уезжали — работа возвращалась в привычное русло.

Всё это перекликалось с социальной справедливостью и стремлением советского обывателя в массе своей — построить вокруг себя зону комфорта и жить в ней — не к стремлению прыгнуть выше головы — а именно обустроиться и делать ровно столько, сколько необходимо, чтобы этот комфорт не пропадал. Эта тема оказалась самой коварной, а её раскрытие — одним из самых ярких. Хотя я пророчил роль самой яркой — последней картине.

С иностранцами вышло занятно — брали интервью в том числе и у иностранцев — к которым обычно приблизиться сложно — но видя камеру, никто ничего плохого не подумал — общались за закрытыми дверьми и тет-а-тет, при статичной камере.

Монтаж десяти фильмов — даже примитивный — съел у меня ещё неделю рабочего времени. Тут ведь корабль не попросишь — он всё понимает, но он тупой — это машина, она умеет составлять пространные тексты, или выполнять команды — но понимать смысл, чувствовать — не способна. Вот поэтому пришлось сделать себе старомодный компьютер, с системным блоком, мощной видеокарточкой, переходником под магнитофон, и подключив всю технику — сначала оцифровать все полученные кассеты — у каждого фильма хронометража часов на четыре-пять... и потом резать, резать, резать и резать. Вставлять переходы, видеоэффекты, замыливать и где надо скрывать голос, вставлять подписи и надписи. Титров не было — никто из студентов не согласился бы оставить своё имя под настолько неприличным для советского уголовного кодекса фильмом.

В остальном мне не пришлось делать ничего сверхсложного — но просто нарезать шесть часов материала, вырезать из них четыре лишних в виде сотни-двух фрагментов, скомпоновать их, наложить где надо музыкальный фон, разбавить их кадрами на этапе продакшена, и добавить в них надписи, архивные кадры — в каждом фильме с десятка два архивных съёмок и фотоснимков, которые регулярно появляются и поясняют зрителю кто есть кто, а что есть что.

Если так посмотреть — то получившиеся фильмы, поначалу выглядящие как средней паршивости видеоблоги, после всех наложений, эффектов, вставок, музыки и прочего — вполне себе превратились в довольно динамичные и интересные фильмы. Без шока-трепета-фантастики — но вполне на уровне ретро-документалистики. Самое необычное из них — это многочисленные аудиовставки с титрами, сделанные на прослушивающие устройства — то есть негласно, тайно. Вот там уже было всего и много и некрасиво — и матом крыли, и объясняли почему нахер не надо им этого внимания, и почему врут — в общем — срыв покровов, когда камеру оставили в машине и отошли поговорить тет-а-тет. Тут уже был весь треш, вся так сказать мякотка, придававшая остроты.

Фильмы были не столько угнетающие, как либероидное нытьё как всё плохо и какой режим виноватый во всём — сколько разворачивающие реальность советского человека — и других людей нет, потому что наши люди — это мы.

Копию каждого смонтированного фильма я вручил их создателям, и себе записал по образцу — для кинопоказа. Получился очень мощный, качественный, идеальный на фоне советской, образец пропаганды. Потому что по большому счёту возникало после просмотра желание не удавиться, как от фильмов некоторых режиссёров, а наоборот — исправить всё это дерьмо и не быть таким дурачком — верящим в западный рай, ворующий на заводе, работающий спустя рукава, и при этом хотящий чтобы ещё колбаса была вкусная и с работы отпускали пораньше...

Пропаганда получилась вполне жизнеутверждающая, объясняющая недостатки и не оставляющая ощущения что всё плохо — наоборот, за многое вину возлагающая на самих граждан, и объясняющая, что на нашу жизнь власть и государство влияют... влияют, но не так сильно — по большей части никто не виноват в проблемах граждан кроме самих граждан.

По отдельности кино получилось неплохое — всё вместе — очень мощным документальным источником. Очень симпатичным и очень правдивым. Такое в СССР никогда не снимали и не будут снимать — а после — останутся только те, кто слишком неравнодушен — в любую сторону.

На премьеру пришли все — студенты, а так же небольшой закрытый видеопоказ устроили для некоторых больших дядей — прежде всего Шелепина с Семичастным — уделить целых несколько рабочих дней просмотру любительских фильмов они никак не могли, зато их жёны — запросто. Приехали дамы, а так же приехали студенты — сами съёмочные группы. Привезли оборудование, которое работники НИИ по моей просьбе поставили в один большой кабинет. Премьера же была в гостиной — она же конференц-зал.

Ребята за это время прилично приоделись, стали немного уверенней в себе и немного смелее. И делились впечатлениями от работы — а работа у них была очень интересная.

Надо отметить, что сами по себе фильмы получились очень похожи на тележурналистику конца восьмидесятых — только с визуальными эффектами и монтажом получше — что придавало им небольшой лоск. Но это всё ерунда — это я их так видел — простой неподготовленный советский гражданин видел их совершенно иначе. Абсолютно в другом ключе — это была практически ересь против догматов партии — непоколебимых, неоспоримых догм официальной пропаганды, которая стоит как колосс и придавливает любые аргументы критиков своим весом. Твердолобая и нечувствительная, негибкая и очень хрупкая пропаганда — а вот кино на премьерном показе вызвало лёгкий фурор — посмотреть его пришли так же некоторые сотрудники НИИ, в том числе Старос с Алфёровым, и привели человек пять каждый с собой. Для этого пришлось ставить сразу три больших телевизора в ряд, так как передавать видео на проектор было не слишком хорошей идеей — проектор сделал бы эту картинку очень мыльной и очень угловатой — уродско-низкокачественной. Пробовал уже.

На премьере мы посмотрели три самых ярких фильма, первый — о культе запада — который не только не гасится — но и наоборот, максимально разгоняется, но негласно — на словах запад загнивает, на деле — выехать нельзя, получать информацию нельзя, немногочисленные вещи, попадающие из заграницы в СССР превосходят местные, а вкупе с возростающим год от года критическим мышлением и стремлением к справедливости — свойственном нашим гражданам вообще — это создаёт идеологически-опасную установку. И выхода из этого бермудского треугольника попросту нет — либо полная изоляция, как в японии древности — с полнейшей самоизоляцией от окружающего мира и замыкание в себе, либо... — дальше ведущий не договорил, — я думаю все и так поняли.

Культ запада процветал в каждой его вещи — и борьба с ними — попытки носиться с свистком за спекулянтами иностранными сигаретами и джинсами — были хорошей рекламной кампанией США на территории СССР — обывательская логика уже давно составила стереотип — плохую вещь не запретят.

Эта ложная установка очень сильно прижилась и во многих случаях нашла подтверждение — логика принятия решений у власть имущих осталась на уровне бытового домостроевского мужика-барина, и сам метод мышления оказался довольно примитивен и эмоционален. И логика — бытовая, обывательская — запрещать, не пущать, повелевать... Это естественно нашло отклик в молодой среде — которая уже далеко не похожа на тех людей, что жили во времена Сталина — запреты не мотивированные логикой, только лишь собственными эмоциями других людей — воспринимаются в массе как покушение на них — если им что-то нравится, но это решили запрещать и не пущать — то это прежде всего вопрос того, что государство против них.

Так возникают разного рода либералы и диссиденты, а так же самая многочисленная прослойка — условно-верных, но пассивных негативно настроенных граждан. Которые за советскую власть лишь в отсутствии альтернативы — то есть на баррикады не побегут бунтовать, но если появится альтернатива — немедленно ею воспользуются. А пока привыкают жить так как есть.

Культу запада немало способствуют огрехи и в целом неконкурентоспособность советской экономики.

Кино об этом частично наезжало на другие сходные тематики — такие как восприятие заграницы советскими гражданами и западная пропаганда в СССР. "Пропаганда вещей" — маркетинг.

Фильм вызвал просто ураганные эмоции у зрителей — дальше была экономическая тематика — проблема подпольной торговли — и существования в симбиозе рыночной и плановой экономики — и то, как стихийная рыночная надстройка регулирует нехватки и недоработки плана — тем самым нарастая на него как мясо на кость. И что было когда устанавливали слишком жёсткий плановый порядок — экономика просто задыхалась от спроса и местами выдавала ошибки. Видеть немного хамские надписи учёт-обед-приём товара — в общем, идите нахрен, товарищи — стало уже привычным для советских граждан.

Третий фильм оказался самым жёстким из всех, хотя наверное не жёстче фильма про диссидентов Тот демонстрировал советскую борьбу с инакомыслием — и это была бомба. Потому что общий тон фильма строился на сравнении того, как сравнительно мягко и обтекаемо, и психологично работает пропаганда на западе с подобными проблемами. Зато по советским истеричкам прошлись просто наждачной бумагой — борьба с инакомыслием как домостроевская истерика крестьянина, услышавшего что бога нет. Культ партии, культ коммунизма, борьба с ересью. Неумелая, неумная, приводящая скорее к обратному эффекту — дающая вольницу для работы Голоса Америки и в широких слоях общественности выставляющая государство эдаким глобальным злом, с умственными способностями истеричного деревенского пана, которому проще на любую критику ответить приказав на конюшне выпороть, чем работать более грамотно.

Советская борьба с этим всем возвеличивает и придаёт желанности всякому либеральному контенту — каким бы он ни был, и в целом борются не с идеей и не с сутью — а с внешними проявлениями — плевав на то, какие это вызывает эффекты и какие нарративы, и какие вибрации от всего этого исходят. Не говоря уже о информационно-психологической подоплёке и тем, как это перекликается с работой настоящих профессионалов пропаганды — которые на фоне советской ведут очень эффективно контрпропаганду и нашли себе прочную опору в рядах граждан, настроенных либерально — которые сопли распускают про злой режим, и во всём винят царя. По большому счёту — дурачки, вроде керенского — которые ныть только и умеют — но вместо того чтобы плюнуть на них и посчитать спорить с дураком ниже своего достоинства — государство упорно пытается гавкать на собаку...

Последний фильм освещал показуху и восприятие советских граждан западным обывателем, и вторя во многом предыдущим нарративам — приходил к выводу, что доверчивость советских граждан и мягко говоря — замкнутость своего советского мира, своей советской вселенной, позволяют думать, что показуха неочевидна — в то время как реально на западе разве что немногочисленные отщепенцы всерьёз намерены воспринимать советскую пропаганду — для большинства очевидна наигранность — они звери джунглей, диких информационных пространств. Они привыкли фильтровать ложь и официальный трёп практически на бытовом уровне — тогда как у советских граждан этого навыка нет — отсюда главная проблема, можно сказать — главная проблема советской пропаганды за рубежом — неспособность работать с западным зрителем. Неспособность даже в очень малом поступиться своими интересами ради правды, неспособность избегать стереотипных фраз и стереотипной пропаганды — которая просто фильтруется на входе в любого западного жителя — и наиболее эффективно работает на жителей очень третьего мира — вроде вьетнамцев и монголов.

Ошибки методологии, ошибки формы пропаганды, ошибки колоссальные в восприятии и вера в собственую пропаганду — интервью с иностранцами, которые рассказали нужные вещи — это вообще бомба — оказывается, наигранность этого фарса только сильнее отталкивает — жители, привыкшие к тому, что государство не должно вмешиваться в жизнь граждан так сильно — воспринимают подобное как показательную порку крепостных, чтобы показать, как они счастливы. Как лютую дичь.

Добавив в этот коктейль из ошибок отсутствие свободного выезда из СССР — можно окончательно сказать, что в глазах западного обывателя даже без работы пропагандистской машины — СССР выглядит как гигантизированная бедная страна с отсутствием привычных личных свобод и с диктатурой идеологии, которую принудительно запихивают всем — то есть почти что антиутопический полицайский режим.

Мерила успеха, применяемые на западе совершенно иные — и попытки похвастаться чем-то — порой практически сносят крышу советским руководителям — взять к примеру космос. Да, там радуются — но не потому, что рады за советы и считают что раз в космос человека запустили — то может быть они все хорошие и социализм лучше... нет. Ничего подобного. В понимании небольшого мозжечка Хрущёва это всё взаимосвязано — но это забористая дурь — скорее все радуются успехам человечества, и воспитанный в условиях личной свободы мышления человек — не будет связывать успехи космической программы — и экономику или политический режим — это взаимосвязано только в голове советского человека. Если обратиться к тематике культа запада — то советские вожди до сих пор смотрят на одобрение Великого Барина Сэма — как на что-то пьянящее — им хочется показать себя, показать что могут, хочется чтобы их похвалили, похлопали им — и поэтому успехи советской космической программы окончательно их опьянили. Им захотелось всё больше и больше одобрения — это уже окончательное холопское мышление. Лучшее им, показать — им, показать им, как мы хорошо живём без них, показать им, как мы космос осваиваем без них — ух!

Эта показуха на фоне бытовых проблем советских граждан выглядит наверное скорее смешно и грустно для западного обывателя — и скорее всего в отношении к советским гражданам он имеет жалость, а не поддаётся на горлопанные рассуждения о преимуществах социализма, больше похожие на речь религиозного фанатика, вещающего о своей вере в бога.

В тематике показухи прошлись по многим вещам — по многим ярко выраженным примерам — таким как разница восприятия — почему иностранцы гордятся уровнем жизни и достижениями быта, доступными в магазинах, а советские граждане — некими вундервафлями, которые никогда не будут доступны простым обывателям. Насколько перспективна эта тематика, можно ли построить государство, положив в основу ложь и показуху — и к чему в конце концов это приведёт? К атмосфере всеобщего тотального очковтирательства и тотальной показухи — которая в конце концов окончательно подорвёт какую бы то ни было веру в официальную информацию — и верить газете правда будет так же, как в деда мороза. То есть ритуально — но не по настоящему.

И всё это ведёт к анархии.

Проехались за два часа бульдозером, катком, по показухе и очковтирательству — и постоянной жажде признания, по зависимости, психологической и умственной, психической, технологической и культурной — от запада. Про неспособность и нежелание даже строить своё национальное государство для себя — а не назло другим. Для себя — то есть на экспорт что похуже, а они там гайдзины всякие — и шли бы они в задницу. Гордиться своим честно — и плевать на остальных.

Примерно так построились американцы и японцы — и на их примере в финале фильма было показано, как в СССР практически молятся на запад и его реакции ждут, как решения быстро проходят, как только такие же одобрят на западе, и как СССР фактически становился и стал придатком западных стран. Прежде всего Америки. С лёгкой руки прежде всего наших воротил политики, а не обывателя — обыватель сделал это на другом уровне.

В два часа хронометража уложили материал, по сравнению с которым знаменитое "так жить нельзя" — хлипкая и слабая недо-критика. Такой жёсткой критики и почти что обвинение в религиозном поклонении западу всем хрущёвым, брежневым, сусловым и их друзьям — я не слышал нигде.

Эффект соответствующий — после фильма начались бурные обсуждения, сами по себе тянущие на статью за антисоветчину. Но я просто пил чай и улыбался. Остановить распространение этих плёнок уже нереально, а нужные кассеты я закинул в продажу — нелегальную, естественно, в самые разные места. Вкупе с более чем тридцатью тысячами разошедшихся по союзу видеомагнитофонов и уже местами организуемых подпольно-квартирных кинопоказах — это всё приобретёт фантастический успех и распространение, которое никак не смогут остановить.

— Ну и зачем ты моему подкинул такую работу? — спросила дама, оперевшись на спинку кресла, на котором я сидел.

— Пусть привыкает работать не только в сверхстерильной среде. Это будет богатейший материал для советских груздей.

— Думаешь? Беготня начнётся — через неделю уже начнут трясти кулаками с трибун и требовать изъять все видеомагнитофоны.

— Придётся очень сильно постараться.

— Уверена, даже быстрее.

Жена Семичастного не сказать чтобы была особенно впечатлена.

— Тем лучше. Ведь как известно — запретный плод сладок, а небольшому киноальманаху наших молодых критиков нужна реклама. Так что чем больше начнут скандалить — тем больше будет внимания. А я уверен, что они начнут орать как пришибленные, и уже очень скоро сделают это кино культовым и практически бессмертным. Пару кассеток нужно закинуть куда-нибудь в капстраны, чтобы точно сохранилось для истории и им пришлось выкручиваться.

— Это будет очень болезненным ударом по гордости политбюро. Они привыкли что их всегда решительно одобряют и облизывают — малейшая критика — заставляет их впасть в ступор.

— Вот пусть впадут в него и остаются в нём.

— Прямо перед очередным съездом такую подляну им подложил... зачем хоть? — она обошла кресло и села на подлокотник.

— Это пропаганда — и хорошая, качественно сделанная, правильная критическая пропаганда. Нацеленная больше на брежнева и его друзей. У меня нет и малой толики ресурсов гостелерадио, но я могу сделать пропаганду, которая затмит ящик и газеты — и будет гораздо эффективнее этого колхозного горлопанства Суслова. Дальше у Шелепина появится волшебный шанс сместить некоторых ненужных товарищей под общий вопль.

— Каким же это волшебным образом он сделает? — спросила дама, — тут ведь куча камней и в огород Володи. Просто целый самосвал вывалил на его работу — знаешь же, он одержим всякими художниками и писателями, очерняющими режим.

— Если бы я ему комплименты делал — это было бы ему смертельным приговором. Да, прошёлся по многим — включая его странную одержимость. Надеюсь, он стал умнее с тех пор, но дальше я возьму ведёрко поп-корна и начну следить за дуэлью суслова и молодых кинорежиссёров. И это будет очень зрелищная битва.

Антонина Валерьевна, кстати, весьма серьёзного вида дама — жёны политиков в СССР это отдельный класс граждан — первые леди в СССР отсутствовали — но влияние они оказывали на партию огромное.

— Будешь наблюдать в первых рядах?

— Именно. Юмор ситуации в том, что бороться они умеют только теми методами, которые в данных материалах и осуждаются и высмеиваются, и довольно грамотно объяснено, почему это колхозный социализм, а не цивилизация. Мозгов у большинства много — но заточены они под другое — а на эти функции отведено полторы извилины. Именно поэтому чем больше они будут бороться — тем больше будут придавать ценности, дальше ситуация войдёт в неконтролируемый цикл повторения, и дойдёт до абсурда. Борьба с инакомыслием была лёгким делом — либералы сопли распустили и среднестатистическому человеку легко было объяснить, почему они дебилы. Да и их сопли влияли разве что на других таких же.

— Я тогда тоже с интересом понаблюдаю. Но ты не думаешь, что в конце концов просто изымут все кассеты и прощай?

— Я уже распространил несколько сотен копий в самых разных местах и городах, в том числе у подпольных дельцов. А они в свою очередь копируются — и отследить что и у кого скопировано -нереально. Некоторые продают по своим, за деньги, некоторые так дают скопировать. Владельцы видеомагнитофонов давно уже друг с другом контакт наладили.

— Всё равно это немного.

— Зато у нужных людей. А они в свою очередь помогут это всё распространить — просто за идею. Секундочку, мне нужно наградить наших журналистов...

Я вышел к толпе и попросил тишины.

— Товарищи, минуту внимания. Вы ничего не забыли? Ваши гонорары. Итак, как я и обещал — гонорар за каждый фильм по десять тысяч — они вот в этих конвертах. Средства рекомендую не хранить в сберегательной кассе — у нас на первом этаже есть небольшой магазинчик для сотрудников — можете сходить туда и купить что нужно. Далее — видеомагнитофоны и телевизоры — всем участникам — а то стыдно будет кино снимать и не иметь возможности его посмотреть. И наконец — трём лучшим авторам — которые сняли самые сильные фильмы — я обещал автомобили — они ждут вас. Документы уже оформил, ключи в конвертах, — я разложил конверты, — забирайте свой гонорар и награды, и надеюсь, что мы с вами ещё поработаем в будущем. Я монтировал — а значит очень тщательно отсмотрел все фильмы — справились все, сняли неплохо, не все фильмы скандальные, но все — замечательные. Коллекция из десяти фильмов уже ушла в народ, и надеюсь, она ещё пополнится. До скорых встреч.

* * *

Ох и хулиганил же я! Как нетрудно догадаться — не прошло и нескольких дней, как кино пошло в народ. И эти несколько дней я грелся на солнышке, сидя с удочкой на берегу моря — по заветам товарища Горбункова — в Крыму. Солнце было прекрасное — я приехал в Сочи на шевроле субурбан шестого поколения — большой такой внедорожник, с большим кузовом — куда вмещалось много всего. И главное — в прицеп вместился аквабайк.

На машине на пляж заехать было непросто — но возможность существовала, просто требовалось объяснить что надо — пляж в городе Сочи был самым забитым пляжем в советском союзе — практически весь берег моря был облеплен телами отдыхающих. Солнце жарило, ветер дул в моря, солёный и крепкий, был полдень — я в гавайке и шортах отцепил от машины прицеп и оттащил его к воде — это было на краю пляжа, где почти не было людей. Тут зато был прокат катамаранов.

Атмосфера летнего Сочи была очень... праздничной — я бы сказал — отпускной. Мне она нравилась — здесь была совершенно другая, нежели в остальном советском союзе, реальность. Здесь на набережной жарили шашлыки и гуляли люди всех возрастов и уровней толстоты — не меряясь происхождением и местом работы. Курорт — это всё-таки своя атмосфера отдыха мозга и расслабления — в том числе нравственного отдыха от обычной атмосферы. Поэтому, наверное, так популярны курортные романы.

После душной от административного ада Москвы — здесь было очень приятно — и я не переминул этим воспользоваться — машина как и следовало ожидать привлекла внимание, но дальше я попросту решил покататься на аквабайке, перед этим немного ополоснувшись водичкой.

Аквабайки появились... ну, пока ещё не появились, и их по сути нигде ни у кого нет. А техника эта между тем — совершенно несоветская — от неё просто во все стороны несёт тем, что в СССР ничего подобного сделать не смогут ни-ко-гда. Потому что непрактично.

Но вот кататься на этом довольно примитивном водном транспортном средстве — весело. Мой был копией ямахи — правда на борту не было названия, но всё равно — выглядел потрясно. Одев на всякий случай оранжевый жилет, я отогнал машину за пределы пляжа, и вернулся к гидроциклу — запрыгнул и понеслась!

* * *

Это было реально очень весело. Буйки у берега — за них заплывали редко — поэтому собственно говоря, мне ничто не мешало отойти от берега метров на двести и нарезать восьмёрки и носиться на гидроцикле — это было потрясно! Он не был особо валким, даже устойчивым, легко подпрыгивал на волнах и спокойно входил в виражи, оставляя за собой высокий фонтан воды. Шумел, правда, но выглядело потрясно. И так вдоль всего берега — в обе стороны...

Часа полтора я на нём носился — даже отплывал в стороны от пляжа вдоль берега, и возвращался обратно. И это было восхитительно... Вернулся — на берегу уже толпа была, и пришлось их отгонять и от гидроцикла, и от машины, чтобы выехать. Я откровенно не собирался пытаться быть похожим на местных — и уже часам к шести вечера — когда солнце ещё палило, но уже не так, как в середине дня — поехал отдохнуть в местный ресторан.

Сочи летом — это совершенно не советский город. Здесь плановая экономика и советская унылость заканчивалась — это как Рио Де Жанейро во время карнавала. Поэтому я чувствовал себя более-менее безопасно и спокойно. Если утром пользовался фордом-внедорожником для буксировки — то к вечеру пересел на другую машину — летом я предпочёл использовать кабриолет 3500GT — просто ему отпилили нахрен крышу, заделали, и всё. Крыша не была важным элементом кузова — поэтому обошлись без переделок — только чуть-чуть укрепили его несущий кузов рамными элементами для придания жёсткости и прочности.

Маза сама по себе очень красивая машина — много хрома, шестидесятники в восторге — а уж двухместный двухдверный кабриолет — это вообще выше всякого шика. В Сочи были разные люди — но это был жутко дорогой город для СССР — здесь цены задирали так высоко, что позже не сумели переключиться после падения железного занавеса — и ещё много лет люди предпочитали летать в турцию. Дешевле и спокойнее — чем в сочи с армянами за тонны бабла — но сейчас у меня с этим проблем не возникало — и я без зазрения совести поправлял финансовое благополучие местным "большим дядям". Это Сочи — здесь мне успели предложить всё — от грузинских вин до проституток — и всем этим я не воспользовался. Предпочитаю товар получше. Финишом этой прелестной истории стало развлечение — я каждый вечер платил в ресторане. За всех — то есть за всех кто в нём был на тот момент — и это примерно сотня человек за тридцатью столами — на первый день мне попалась богатая свадьба — и я просто развлечения ради заплатил. Ну а что — наличности было избыток — а в СССР это... ну это почти что деньги, но скорее фантики, так как неконвертируемая валюта. А значит бесполезная как деньги.

Всё имело свою цель и своё значение — даже сорил деньгами я не просто так, а с целью привлечь внимание — и когда успешно его привлёк — возвращался домой. Сюда я прилетел на корабле — а вот обратно — решил поехать на машине — взяв для этого ту самую Волгу, которую сделал для относительно скрытного перемещения — и поехал... дорога за пределами Сочи и его окрестностей резко стала хуже, но всё равно оставалась приличной по советским меркам — и почти пустой. Тем не менее, я не нарушал ПДД и не гнал за сотню — хотя машина так и просилась — ограничение было девяносто, я и ехал девяносто.

Дорога убаюкивала, круиз-контроль отщёлкивал километр за километром, я по дороге слушал радиостанцию из америки — потому что на нашем советском радио можно услышать ровным счётом нифига. И как-то резко меня из задумчивого состояния вывело всё сразу — дтп. Аж кепка слетела — ремни сдавили грудь, перед глазами появился бок машины — совершенно внезапно, и я влетел в неё на полной скорости, перед глазами замелькало окружение — машину развернуло и перекувыркнуло через крышу, и мощный удар, мордой в подушку безопасности... точнее в столб морда машины, а в подушку безопасности — моя.

Ох, ёшки-матрёшки... я отцепил ремень безопасности — капот загораживал обзор, и вылез. Дверь туго открывалась — её слегка перекосило, так что её пришлось высадить. Благо это было предусмотрено конструкцией.

Я потряс головой, вылезая — нехило тряхнуло. Может быть даже сотрясение — но вряд ли тяжёлое. А вот машина... ей кабзда. Капот смят почти наполовину, крыша, крылья — в общем — машина вся обмята со всех сторон.

Зато окружающие только так останавливались — сразу несколько машин остановилось, едущих в обе стороны. Я же пока оценил диспозицию — машину, в которую я врезался — развернуло, и врезался под углом в переднюю-левую часть. Хм. Чёрная волга — видимо, служебная.

— Вам помощь нужна? — спросил мужик, подойдя ко мне.

— Нет, всё в порядке.

— Правда? — он с подозрением посмотрел на машину. Да, её промяло просто эпически — она выглядела так, будто попала под танк.

— Да, правда. А вот кажется в той машине есть пострадавшие.

— Лезут на главную дорогу не глядя, начальнички, — буркнул мужик, пойдя к ним с аптечкой в руках.

Я тоже поспешил, взяв свою аптечку — довольно увесистый чемоданчик, хранившийся в машине сзади.

В Волге было плохо — двое пострадавших — больше всего пострадал водитель, в сторону которого пришёлся удар. На первый взгляд машина едва была бита — ну немного вмяло крыло и капот — но внутри царил полный беспредел — водитель ударился лбом о руль и торпедо, пассажира тоже ударило крепко, все они похоже полетали по салону, прежде чем остановиться. Я поспешил к пострадавшим. Водителю похоже сломало левую ногу, а пассажир — мордатый такой мужчина в костюме, был в намного лучшем состоянии. Только головой стукнулся.

На этот случай были разные инъекции — чем я и занялся, вытащив шприц из аптечки и набирая нужные лекарства из баночек. Обезболивающие, и специальные для черепно-мозговых травм. А вот с ногой дела хуже — но мужик, который пришёл первым — пощупал, цыкнул зубом и сказал что надо шину наложить — и взялся это делать, довольно неплохо.

— Как же вас угораздило то так? — спросил он. Я приложил к ноге химический охладитель — пакет, помяв, завязал бинтом.

— Ехал себе спокойно, вдруг эти как выскочат справа — прямо на трассу. Вот и влипли — меня от удара раза три перевернуло и прошкандыбарило, а эти отделались лёгким испугом.

— Я бы не сказал — переломы, сотрясения, вон, в себя ещё не пришёл.

— Придёт, — я вколол ему нужные лекарства, — жив будет.

— Первый раз вижу, чтобы машину так в лепёшку, а водителю хоть бы хны.

— Пассивная безопасность. Ремни, натяжители, подушки, сминаемые зоны, демпферные и так далее. А у Волги сам видишь — один тычок — машине почти ничего — весь удар на себя принимают люди.

— А у тебя тогда что?

— Это не волга. Точнее не совсем волга — другая модификация.

— Понятно. КГБшники какие-нибудь?

— Нет, КГБ на таких не ездит. У них есть своя Волга — но там только моторчик позлее стоит, больше ничего.

— Жалко машину.

Разговор был таким будничным, что мы совершенно не отвлекались на двух несчастных. Пассажир чёрной волги очухался и наблюдал за происходящим.

— Товарищи, как водитель? — полез он, — он жив?

— Пока да, — я достал из чемодана мягкий браслет на ремне, закрепил его на запястье очнувшегося немного пассажира, и включил. Это был мультиметр. Он выдал чек с информацией о состоянии — чеком я заменил стандартный дисплей, чтобы совсем уж не палиться. По документам у него пульс был нормальный, приемлемый, сатурация в норме, давление чуть выше нормы, температура тела в норме. Короче говоря — ничего необычного. Я снял прибор и положил чек в нагрудный карман.

— Потом покажете докторам. Вроде бы ничего необычного больше не наблюдается.

— Милицию бы вызвать, да скорую, — сказал неуверенно пассажир чёрной волги.

— Это мы мигом, — ответил мужик, оказывающий первую помощь уже ему.

* * *

Прежде чем дождаться скорой помощи — я нашёл в багажнике продукт, который сам недавно активно продвигал — фотоаппарат полароид, и сделал несколько снимков места ДТП — израсходовал три картриджа десятилистовых. Зафотографировал место ДТП и повреждения своей машины — она как нетрудно догадаться — всмятку. Выглядело впечатляюще.

Скорая и милиция приехали с некоторым запозданием — милиционер всего один и на служебном мотоцикле с коляской, а скорая — на допотопном фургончике. За это время я успел познакомиться с пассажиром, в которого влетел — это был полненький немолодой мужичок — вполне себе адекватный и хороший человек, не кричал и не ругался, звали его Иван Андреевич, и был он одним из местных начальников.

И попутно наложил более качественную шину на ногу пострадавшему — его пришлось вытащить из машины и уложить на землю — для этого с корабля попросил телепортировать в багажник разбитой машины всё необходимое — пластиковую шину с множеством липучек и фиксаторов — которые затянул на ноге пациента, укрепив как следует, снял пакеты охладителя и положил на специальный термозащитный матрас, закрепил, накрыл одеялом, подложил подушку, вколол ещё одну порцию местного анестетика в ногу и ещё раз снял показания мультиметром.

Ну а потом не грех и выпить чего-нибудь прохладительного — так что когда скорая с милицией доехала — мы уже сидели и пили чай — в машине изначально в багажнике лежал чемодан с чайником и неиспользованным во время разбивания лагеря дикаря — газовой горелкой-плиткой, и все прочие околотуристические принадлежности. Подсоединив пока ещё наполовину полный газовый баллон, я разложил на обочине чайник, поставил раскладные кресла, и от солнышка — большой зонтик. Он был сделан из очень хорошей светоотражающей ткани, и отлично защищал от солнечных лучей — так что когда скорая и милиция приехали, проехав мимо разбитой колымаги, мы с товарищем Иваном Андреевичем уже распивали крепкий чёрный чай.

* * *

*

Чем занялся я по возвращению домой? То есть в Москву, в НИИ — нет, в здание НИИ не поехал — домой я вернулся с помощью другой машины — а та что была — таинственным образом исчезла. Ну как таинственным... для других.

Зато приехал я спокойный и довольный собой, и тут же погрузился в изучение довольно обширной и сложной тематики — создание вендинговых машин.

Вендинг — то есть автоматическая торговля — это очень популярный вид бизнеса. Он есть в разных странах и широко распространён — в СССР тоже есть. Но в СССР вендинговые машины часто показывали что товара нет — потому что спрос зачастую превышал расчётные показатели — деньги были слишком дешёвыми. Но тем не менее, некоторые вендинговые машины — например такие, как автоматы с водой — получили широкую популярность в крупных и не очень городах и местами встречались. Просто потому что товар они продавали специфический — его полтонны не купят сразу впрок — по ситуации.

Автоматы подстроили под торговлю самым разным товаром с помощью нескольких механизмов. Это могли быть и движущиеся спирали, скидывающие товар в приёмный лоток, и механическая обойменная подача товара, и даже небольшие автоматы с жвачкой, которые работали от механического привода — монету опустил — крути ручку, пока не выпадет. Самая простая, кстати, вендинговая штука.

Это был удобный на всякий случай выход из сложных ситуаций с торговлей — в НИИ как я уже говорил — имелся собственный магазин, но сейчас меня всерьёз затянула идея — создания хорошего, качественного, и доступного к очень широкому использованию вендингового автомата.

Собственно, создавать нового то тут нечего — всё уже украдено, то есть изобретено, до нас. Изобретать велосипед не стал — взял одну из уже давно известных и прочно закрепившихся на рубеже веков моделей — единственный её минус для сегодняшнего дня — это отсутствие купюроприёмника. А это был один из самых неприятных костылей вендинга — у современных не было электроники и поэтому товары они продавать могли по цене в одну монету. Этим и всякие гопники пользовались — нужно было создать на имеющейся базе монетоприёмник хотя бы, способный различать монеты и суммировать их — чтобы можно было продавать более дорогие товары. Про купюроприёмник я молчу — эпоха когда их можно будет проверять на подлинность прямо в автомате — наступит нескоро. А тут — даже любители могли сделать банкноту, которую любой купюроприёмник не отличит от оригинальной.

Собственно, это отчасти перекликалось с идеей электронных касс — по моей просьбе корабль изготовил пять вендинговых автоматов — больших, могучих, и главное — с суммирующим монетоприёмником, способным набирать до ста рублей рублёвыми монетками и выдавать сдачу.

Далее дело осталось за малым — нужно было проверить снековый автомат — для торговли отдельными небольшими вещами, в работе. А где? А как? А когда?

* * *

*

Вообще, торговать в СССР — это дело неблагодарное, так как законодательной базы пока не было. А в минторге всё регламентировано до усрачки и туда с предложением идти вообще бесполезно — там конкурента в лице бездушной машины, не умеющей ни обвесить, ни обсчитать клиента — попросту не захотят видеть.

Хотя в капиталистическом, то есть нормальном мире — умение обвешивать и обсчитывать доведено до идеала и называется маркетинг. То есть как бы надуть клиента, но так, чтобы всё по документам сходилось.

Был лишь один нюанс — в СССР уже было распространено больше сорока тысяч видеомагнитофонов. Их точное число знал только я — на них уходила почти вся производственная мощность корабля — на них и CGC. А немногочисленные и редкие заказы от товарища Шокина по линии МЭП выполнялись быстро и без задержек — он лично приезжал к Воронову — поговорить про поиски такой волшебной машины — степпера. Для фотолитографии чипов. И оборудования для чистых зон — Воронов пока я ездил в Сочи, провёл целую серию занимательных встреч с работниками министерства и рассказывал им что знал про чистые зоны, а ещё пообещал добыть нужное оборудование.

Немного превосходящее то, что имелось сейчас у конкурентов — всё дело было в диаметре блинов, на которых литографировались микрочипы, и в автоматизации процесса. Ручной труд в производстве микрочипов ещё нескоро сумеют победить — и то он останется — а человек в чистой зоне — это жуткий фактор загрязнения. Воронов объяснил мне суть дела — конкурентоспособность и себестоимость — зависят попросту от чистоты воздуха в зоне. Но чистоты добиться тяжело — поэтому если в брак ушло хотя бы восемьдесят процентов чипов на кристалле — то это уже неплохой показатель.

После переговоров со мной — я выдал ему устройство, которое предназначается как раз для тотальной очистки воздуха. Обустройство чистых зон было самым важным, но не единственным — вторым запросом от Шокина было оборудование для производства полупроводников — специальные печи и системы управления для них — компьютеризировать процесс помогли специальные датчики и сенсоры. Но тут чистота не была таким адом.

В конце концов, после скандалов, интриг и расследования — я предложил поставить вместо большинства ручных операций — роботов-манипуляторов, а внутри чистой зоны — ещё одну сверхчистую зону. Отделённую от чистой. И видеокамеры, которые тщательно фиксируют каждую операцию.

Секрет прост — рабочие нагло и совершенно на голубом глазу нарушали правила поведения в чистой зоне. Даже в тех, что уже были — нарушения валились одно за другим — то придут в не той одежде, то скрывают что болеют, то ещё что-то — Шокин лично приехал жаловаться на это. И я предложил — если они такие гении — поставим видеокамеры, и будем записывать каждое движение.

К сожалению, финансовых стимулов не было — и в такой ответственной работе как эта — это проявлялось особенно болезненно. Видеокамеры, вкупе с окладом как у космонавтов — помогли изменить ситуацию к лучшему — работники чистых зон поняли, что их записывают — и на них смотрят через десятки мониторов в контрольном зале — и под пристальным оком саурона им было как-то проблематично филонить.

Выход годных чипов резко скакнул чуть ли не вдвое — а количество нарушений сошло до минимума. Вот так — пока лично камеру не приставишь к каждому — ни за что работать по инструкции не хотят. Всё хотят рационализировать — чтобы поменьше жопу напрягать — а что результат говно — ну так не я же плачу?

Шокин приезжал потом благодарить — но вопрос о постройке роботов-манипуляторов под управлением компьютера CGC был решённый. Робот с механикой робота Kuka и компьютером CGC, причём расширенном, усиленном, и с встроенным микропроцессором, с двумя дополнительными блоками памяти и сенсоров, был построен в количестве тридцати двух штук. По сути это манипуляторы, движения которых программировались на заранее — но по факту... это довольно сложные машины — они имели оптические и лазерные датчики — и самое сложное... для них изготовил корабль микрокамеры.

Микрокамеры... мало чем отличались от обычных — кроме размера — это телекамеры с трубками размером с колпачок ручки — в остальном они оставались такими же какими были все остальные. И управлять роботом можно и нужно было с манипулятора, задавая на клавиатуре и мониторе ему команды, наблюдая при этом через микрокамеру действия его рабочего органа.

Этот довольно прогрессивный робот — имел относительно низкую скорость движений, тем более — по сравнению с современными машинами — но всё это принесено в угоду точности. Отклонения по точности не превышали сотой доли миллиметра.

Роботы поступили на службу в цех выплавки монокристаллов, в цех резки и цех фотолитографии — роботы и контейнеры для переноса пластин между сверхчистыми зонами, которые были отделены от чистых специальной стенкой из прозрачного, мягкого, но толстого пластика — такой не крошился и не давал пыли.

Зато изготовили как хотел Воронов — специальные скафандры для рабочих. То есть гермокостюмы с закрытым шлемом — дышать при этом можно было через фильтрационную установку.

Степпер — был самой большой и самой сложной машиной, в которую напихано электроники больше чем в CGC с максимальной комплектацией, и ещё целая гора. Механика требовала большой точности изготовления — это был тот самый волшебный механизм, превращающий чистые пластины кремния — в процессоры. Пока ещё не разрезанные.

Мысли сделать свой у Шокина даже не было — его можно было только купить. Изготовить свой собственный степпер оказалось сложнее, чем с нуля поднять промышленность выращивания бананов за полярным кругом. Помогли — тем более что машины эти очень долгоиграющие и не требующие расходников. По крайней мере большого количества. Степпера поставили целых три штука — и это были довольно массивные агрегаты размером с двадцатифутовый грузовой контейнер. Максимальное разрешение степпера — данной примитивной модели, позволяло изготавливать чипы по 10-мкм техпроцессам.

Для них корабль изготовил шаблоны — всех необходимых элементов базы CGC — несколько сотен шаблонов разных микрочипов, плюс шаблон Старосовского микропроцессора.

Чистую зону Шокин обустраивал — и налаживал работу третьей — первые две он пустил в работу и надо признать — что работали они нормально. Не шедеврально, не идеально — были недочёты, но в целом... Как потом узнал Воронов — стандарты чистоты и применяемые технологии скорее соответствовали уровню производства процессоров i386, а не "SMP-65-1".

Однако, как нетрудно догадаться — я просто послал нахер Шокина, и Воронов тоже, когда он захотел производить данную электронику широко — для всего МЭПа. Вышла обида — как так то? Есть же?

Так вот — нихера подобного. Если мы сейчас своими решениями перебьём разработку советских процессоров и советских собственных, не стыренных у запада, микрочипов — то получится ещё хуже чем с копированием у американцев их устаревающих разработок. И в итоге вся отрасль попадёт в проблему АвтоТаза — когда купили завод с прогрессивным автомобилем, но ничего нового ещё очень долго не могли сделать. Поэтому Шокину было отказано — пусть разработает своё. И его просьбы оставались без ответа.

Пришлось объяснить — что не стоит играть в копирование чужих разработок — ничем хорошим это не закончится в такой сфере — нужно развивать свои, и никак иначе. Возможность делать их есть — но разработать и сделать — две разницы. Так что пусть разрабатывает собственные микросхемы, изобретает, придумывают, создают свои архитектуры и топографии — не стоит брать готовые и удачные решения у других.

Тем более, что большинство микрочипов у нас — были разработаны под конкретные виды техники и вовсе не универсальны. Смысл? Если тот же процессор CGC заточен под игры и его архитектура с самого начала делалась для игр — особенности программирования, использования памяти, кэша, всё сделано так, чтобы он гонял игры лучше. Его до разработки оптимизировали на конкретные задачи.

Шокин вроде бы понял — ему просто хотелось быстрых результатов. Но вместо этого он получил большой заказ — на изготовление серийной партии чипов и полупроводников для видеомагнитофонов. Причём уже модифицированных.

Не успел советский союз насладиться первой пятидесятитысячной партией — которая была прототипом — как мы разработали новую ревизию. Дизайн стал похож на Панасоник, корпус приобрёл уже не белоснежно-белый, а чёрный цвет, на лобовой части — установили новые светящиеся кнопки, и поменяли схему загрузки видеокассеты. Но главные изменения коснулись конечно предложений ребят из коллектива Глушкова — добавили новый вход для микрофона для записи звука поверх видео — для закадровой озвучки разного рода личных видео, и накинули в электронику функцию защиты от перезаписи. Чтобы дети или кто ещё не мог перезаписать кассету — споры о том, как это сделать — велись жаркие. В итоге инженеры и программисты из глушковской команды от идеи флажкового переключателя дошли до идеи, которую и без них реализовали на аудиокассетах — установить внутрь кассеты маленькую пластмассовую шторку из хрупкого пластика, которая блокирует механизм записи и не даёт записать ничего на кассету. А для того чтобы записать — нужно было выломать физически кусочек пластмассы. Это, кстати, и дополнительная защита от пиратства — потому что пиратские перезаписи не будут иметь этого элемента конструкции.

Новая ревизия видеомагнитофонов должна была появиться на свет совсем скоро — и самое главное — она должна быть серийной. МЭПу уже стучали по голове, требуя срочно-скорее-быстрее сделать. Спасало их только то, что части формата VHS были запатентованы в капстране на подставную фирму — и поэтому Шокин мог посылать всех на три буквы — мол, фирма западная — ничего не сделать. Они свою лицензию лучше продадут японцам, чем позволят нам торговать.

Это было правдой. Потому что всё равно доминировать на рынке не получится не имея рынка — а так — у СССР эксклюзивное право на формат VHS. Которое делается только для СССР.

И вот с видеокассетами у меня возникла хорошая такая идея — собственно, проблема заключалась изначально в чём? В том, что в СССР уже большое количество видаков — в Москве их тысяч десять — и местами открывают подпольные видеосалоны — привет из восьмидесятых-девяностых. Но они очень уж подпольные.

Идея моя заключалась в том, чтобы торговать чистыми кассетами и сдавать в аренду фильмы на кассетах — через автомат. Видеопрокатный автомат, короче говоря.

Это навело меня на другую мысль — а почему собственно нельзя посмотреть фильм прямо с вендингового автомата? Есть же успешные музыкальные автоматы — почему бы не быть видеоавтомату?

Идея мне очень сильно зашла — так как позволяла получать доход от видеопроката — и по сути это был автомат с функциями видеосалона. Денюшку опустил — кино крутится.

И это породило на свет мою первую собственную разработку — я взял за основу уже имеющийся макси-телевизор — с диагональю тридцать два дюйма — формата 4:3. Это большой телек, на минуточку — и совершенный. Чтобы защитить кинескоп от вандалов — установил его в корпус-бокс, на стальную раму, и экран закрыл спереди защитным стеклом. Далее — блок питания на пятьсот ватт — с лихвой хватало на всё. Звук — две стереоколонки, довольно большие. И это всё монтировалось на раму. И самое интересное — это механизм смены видеокассет. Внутрь пришлось встроить сложную электронику — микропроцессор и на видеокассеты нанести соответствующие графические метки. Кассеты заряжались в слот — алюминиевый каркас, внутри которого они и должны были пребывать обычно, чтобы не перекосило внутри и ничего такого. Слот перемещался внутри автомата — сделал вертикальные стойки с видеокассетами и примитивную координатную каретку — которая ездила туда-сюда и могла вытащить нужный слот. В автомат установил две сотни слотов.

Далее — это ПО — мне его помог писать корабль, но так то там ничего фантастически сложного не было — каретка отсчитывала количество тыканий контактом по кассетам, и когда доходила до нужного номера — вытаскивала его в себя, и перемещала в видеомагнитофон. Видеомагнитофон — новой конструкции, но без корпуса — точнее корпус в нём был внутренний, металлический. И сам он больше обычного. Электроника имела охлаждение — принудительное воздушное, радиаторы из меди и алюминия.

Видеомагнитофон был подключен к телевизору по умолчанию. А вот выбор кино... выбор кино осуществлялся электронно — компьютер был подключен к тому же телевизору, что и видеомагнитофон. И тут я уже расстарался, сделав графический экран приветствия, инструкции, кнопки управления — антивандальные на всякий случай, и экран из знаменитой дендевской игры — показывающий закат и влюблённую парочку — и на его фоне — названия фильмов. Которые нужно было выбирать кнопками на клавиатуре, или набирать название так же кнопками — функция поиска. Поиска по фильмам и сортировки по жанрам, странам и годам! И кино имело описания и аннотации — которые можно было почитать, прежде чем заказать кассету.

Это было революционно, как по мне — потому что кассеты для аппарата сделали на очень прочной ленте, с хорошим качеством записи — и сам видеомагнитофон сверхнадёжный. Такой ленту не зажуёт, потому что у него детали во все стороны колышутся — даже использовал пятьдесят пять грамм золота для контактов, сто грам иттрия — для узлов трения, и ещё семь разных довольно редких и дорогих металлов.

Агрегат получился такой — похож на помесь бульдога с носорогом — то есть похож на аркадный игровой автомат — только экран стоял не углубляясь внутрь, а перпендикулярно земле. Нормально. Экранище огромный, под ним — слегка выступающая клавиатура и рядом — колесо прокрутки. Это первая техника с таким устройством — классическое колёсико прокрутки — крутя которое можно было переключать фильмы, или прокручивать текст дальше. Оно как на мышке — только в пять раз больше — и прокручивалось всей ладошкой. Это было достаточно удобно для текстового интерфейса.

Монетоприёмник поставил обычный — но на всякий увеличенный бокс для монет — с сейфом внутри. И поставил стоимость кинца — пять рублей за любое. В расчёте на то, что если кто-то и хочет посмотреть его в одну харю — пусть смотрит, а так — подразумевается что соберутся компанией для просмотра — то есть смотреть будет относительно неограниченное количество лиц. Но так как кино не одноразовое развлечение — и его выпускается много, и всем плевать на авторские права — то вся мощь голливуда в наших руках!

Ну а так как коллекция старых фильмов у меня была — то я отобрал две сотни фильмов из числа самых разных жанров, от диснеевских классических мультфильмов — до триллеров, нуаров и прочего.

Этот автомат я делал с особой любовью — мне нравилось работать в этом направлении, нравилось его делать и отбирал фильмы тоже качественные, отсматривая каждую запись.

Кстати предусмотрел и механизм замены кассет на новые, добавление или удаление оных без выключения аппарата. Так как он по природе своей должен был иметь высокую надёжность и бесперебойность работы.

Украшение аппарата требовалось соответствующее — не в духе советского арта шестидесятников-семидесятников. На прочный металлический корпус я наклеил декоративную плёнку — причём вручную, накидав в фотошопе ливрею с героями фильмов и известными сценами — получилось довольно цветасто и красиво.

После окончания работ пришла пора тестировать и тиражировать агрегат. Тестирование заключалось в гонянии его на нештатных режимах работы — например если добавить монеты во время перемотки фильма.

В агрегате была функция отмены — посмотрев фильм неполностью, можно было отменить задание и включить новый без доплаты — но как выяснилось — это баг, который позволил бы ушлым ребятам смотреть целый день, просто вовремя выключая кино. Пришлось встроить в него новую функцию — отменить можно было при просмотре первых десяти минут фильма — и не более двух раз — а дальше смотри. И если прошлые зрители хотят новый фильм — нужно его оплатить. Пауза в пять минут — стоит пять копеек — закинул монетку — фильм можно поставить на паузу.

Просто потому что простой аппарата на паузах — дело невыгодное, и хрен их знает, как этим воспользуются.

Автоматическая самодиагностика была очень примитивной, но и её добавил — аппарат мог выдавать ошибку, если не найдёт кассеты — тогда предложит взять другую, или если механика повреждена — будет выдавать ошибку.

Самое главное свойство видеомата — его полная всепогодность и надёжность — внутрь ничего не могло залиться, даже если его купать в струях воды — воздух поступал через простые механические фильтры. Он не боялся даже сравнительно агрессивных условий эксплуатации, что позволяло ставить их не только под крышей, но и на улице — в том числе благодаря экрану, закрытому антивандальным небликующим защитным синт-стеклом.

А где есть люди, которые могут долгое время сидеть и смотреть кинцо? Навскидку мне пришли две идеи — это парк отдыха или зал ожидания на вокзале. Оба варианта были хороши — но начать я решил с вокзала — поэтому попросил Воронова позвонить на вокзалы и поговорить с их начальством об установке оных агрегатов в залах ожидания. Хотя бы по два-три аппарата в разных залах...

* * *

Суровые мужики воткнули кабель питания в розетку — которую протащили к стенке — зал ожидания это всем известная и понятная штука. Что это такое? Это помещение, с очень высокими потолками, пафосной архитектурой — и великим множеством скамеек, поставленных рядами — на которых сидели граждане — в ожидании поезда.

Помещение большое, очень — и уже имелись лавочки — поэтому место установки агрегата пришлось очень неплохо обдумать — чтобы места перед ним хватало.

Но тем не менее, ничего хорошего из этого не вышло. Мы поставили видеовендинг, включили — начальство вокзальное было не против совершенно — у них территории больше чем дохрена. Розетку пришлось приделать недалече от автомата, воткнуть его в сеть и запустить. Фильм стоил пять рублей — это казалось бы много по местным меркам — но только если заказывать музыку самому. А если хотя бы три-пять человек договорятся — то уже вполне нормально. Билет в кино, на минуточку — стоил около пятидесяти копеек на вечерние сеансы — и двадцати на дневные и утренние, и детские.

Но в СССР были большие кинотеатры — на сотни человек — такого феномена как многозальный кинотеатр не имелось — тут были в ходу только однозальные. Да и кино было не так чтобы очень много для проката — плёнки, все дела — иностранное кино в прокате наличествовало — но оно было пропущено через сито советской официальной цензуры — и поэтому это были... скажем так — специфические фильмы — чаще европейские.

Подборка, которая имелась у меня — была намного разнообразнее, и без вырезанных сцен. Например "Голдфингер" — про Джеймса Бонда — со всеми его лайт-эротическими сценками и пальбой. "Завтрак у Тиффани", "Спартак", и только что вышедший на западе фильм "Большие гонки". "Звуки Музыки", "Безумный мир", пара фильмов Чарли Чаплина — их в СССР любили, "Клеопатра", "Розовая Пантера" и другие в таком духе — и дай то бог один из десятка — пропустила бы цензура вообще.

Но видеоаппарат я поставил, а народ к нему не сказать чтобы слишком лип — установил, включил, запустил кино. Цена в пятёрку — пять рублёвых монеток, отпугивала потенциальных клиентов — тогда я пошёл ва-банк. А именно — применил давно известные маркетинговые приёмы, чтобы привлечь внимание. Я запустил на аппарате мультики — 101 далматинец, Бэмби, и другие шедевры Диснея — очень яркие, красивые, и чего греха таить — ранний дисней был стильной штучкой. Это потом превратившись в корпорацию зла.

И выкрутил громкость на максимум — громкость регулировалась кнопками на передней панели, и менялась легко от относительно небольшой до действительно громкой — в аппарате были встроены два хороших, достаточно мощных динамика.

А на рекламную поверхность — добавил надпись "Кино со всего мира!".

А утром девятнадцатого Июня прямо из дому поехал проведать агрегат на вокзал. Если быть точным — то на Ленинградский вокзал — центральным местом зала ожидания была такая терасса с подъёмом наверх — и внизу кассы. Вот наверху — на относительно небольшом пятачке, куда вели лестницы, я и установил первый агрегат — а второй — между рядов, таким образом, чтобы сносно, но можно было посмотреть кино сидя на этих креслах.

И чтобы вы думаете, я обнаружил, когда вышел из своего прекрасного мерсика и зашёл внутрь?

Мультфильмы сделали своё дело — вокруг агрегата был образован небольшой пионерлагерь. Детей — штук тридцать, если не больше — причём они не сидели на лавочках, а облепили сам автомат — сидели на чемоданах, на полу, что было совершенно негигиенично — и за что их костерили родители. На экране большого — действительно огромного по нынешним меркам, телевизора, показывался мультик "Бэмби" — старая — ещё сороковых годов, диснеевская классика про оленёнка. И вообще, вокруг автомата был тот ещё ажиотаж — мне пришлось обойти эту толпу малолетних киноманов — их родители, как я заметил — тоже совершенно не брезговали и смотрели вместе с ними — вокруг вообще было разного люду. Но родители так явно не лезли сидеть рядом с малолетними оборванцами.

— Товарищи, пропустите уже наконец, — попросил я.

— Прошу, — тут же раздвинулись сидящие.

Я подошёл к агрегату сбоку, открыл ключами замки, открыл тяжёлую стальную дверцу на корпусе, сбросил из автомата с три десятка рублёвых монеток в мешочке, поставил новый мешок-деньгосборник, и дополнил коллекцию новыми кинофильмами. Аккурат мультики к этому времени уже заканчивались.

— Товарищ, что вы там делаете? — спросила одна дама бальзаковского возраста, с пышной причёской.

— Добавляю новое кино, — я достал из чемоданчика кассеты, и вытащил тележку с скажем так — откровенно сомнительными фильмами, вытащив кассеты одну за другой, — если кто хочет — сегодня в прокате — Лоуренс Аравийский, "Сладкая Жизнь", "Дыра", "Странная дружба", "Евангелие от матфея".

— Это ещё что — религиозное что ли? — удивилась женщина, да и остальные прислушались.

— Да, совершенно религиозное. Итальянское кинцо.

— И как только разрешили?

— Разрешили? — не понял я, — ах, да, цензура... фильмы слава богу у нас цензуру не проходят — иначе большинство из них никогда бы не допустили к показу. Того, что показывают в советских кинотеатрах здесь нет вообще — конкуренция нафиг не нужна.

— Подумать только, — возмутилась или удивилась дама, — а что тогда с детьми смотреть нельзя?

— Там есть возрастные ограничения в меню выбора фильмов. Впрочем, если и есть эротика — то очень скромная, уверяю вас. Дитятко сходит с ума не от тёти в нижнем белье, а от безделья и отсутствия воспитания, как правило. Ну всё, — я загрузил последнюю кассету, — приятного просмотра.

Кино уже заканчивалось.

— А вы нам не включите что-нибудь другое? — попросил один из мальчуганов, когда я закрыл дверцу автомата.

— Зачем вам я — сам включи. Правда это денег стоит — пять рублей за кино.

— Ничего себе, — возмутился он, — чё так дорого то?

— Потому что во-первых — кино любое, а не только прошедшее цензуру. Во вторых — это цена на неограниченное количество зрителей. Никто не требует от тебя смотреть одному — вон вас здесь сколько набилось — раздели пятёху на всех — получается дешевле, чем в кинотеатре. Догнал?

— Ага, — кивнул мальчуган.

Кассета уехала обратно в слот.

— Ну тогда приятного просмотра.

— Дядь, а дядь, а вы посоветуйте что-нибудь. Мы в кино не разбираемся, — попросил другой мальчишка.

— Большие гонки выбирай — фильм только что вышел в прокат, неделю назад, в штатах. Очень неплохой, но долгий — два часа сорок минут. Если кто ждёт поезда так долго — сумеет посмотреть весь...

Как нетрудно догадаться — дети — цветы жизни. А в нашем электронно-технологическом процессе — именно они — рабочие лошадки — потому что для взрослых малопонятный ящик с экраном, пожирающий кучу денег и показывающий кино — сущеглупость и идиотизм. Точнее — для законченных консерв — а их тут было большая часть — в отличие от детей, которые всегда без страха жамкали на кнопки и смотрели, что будет.

Ставка была сделана на детей и подростков — поэтому бесплатное кино — которое я включил вчера — оказалось ну очень полезной штукой — и привлекло всех малолеток в округе. А что любят дети? Мультики. И подростки — всякие там фильмы в духе джеймса бонда — на фоне советской госпропаганды и официальных фильмов, которые услаждают влажные очи ультраконсервативных стариков из комиссий и комитетов — это глоток свежего воздуха — который казался ну очень необычным.

Сборы уже небольшие были. Кино длилось в среднем чуть меньше двух часов, даже если гонять автомат нон-стопом — это всего пятнадцать-шестнадцать фильмов в сутки — а скорее всего около десяти. Стоимость электроники... ну допустим — развитие и массовое производство снизит её стоимость до нескольких тысяч — окупаемость получится достаточно быстрая.

Но даже так — плюс данного автомата в том, что он не расходовал ничего, кроме двухсот ватт электричества для работы — но производил продукт. И в отличие от CGC, развлечение было не на пять минут и не для одного-двух игроков...

* * *

Видеомагнитофоны всё-таки пустили в экспорт — ну а хрена ли им сомневаться — ребята совершенно не считали, что что-то, что разработали мы — принадлежит нам — оно как бы есть, но "общее". Этот образ мышления общинный без частной собственности — был острохарактерен для всех — и поэтому никто не сомневался в успехе — видеомагнитофоны бытовые начали поставлять по конским ценам в Европу, а вот когда выяснилось, что собственно — видеокассет для них ни один завод СССР не сможет произвести без модернизаций и работ на пять лет вперёд — я только посмеялся и проигнорировал беготню товарища Шокина.

Это маленькая месть за воровство нашей техники — которое в коммунистическом обществе считается совершенно нормальным делом. Поэтому платформы — пусть создают — а вот плёнки — их полномасштабное производство западные страны наладят сами и очень легко. Как и копии нашего магнитофона. Свою задачу он сделал частично — серийная продукция уже методом китайских копирайтеров была сделана советской и предприятие — "Электроника" — совершенно невзрачный и скучный бренд. На морде наших видеомагнитофонов, которые и внешне были более дизайнерскими, красовалась надпись Cyberdyne Video System серебряными буквами с чёрным контуром и логотип кибердайна, похожий на нордическую руну — построенный из перекрещивающихся шестиугольников. Выглядело дорохо-бохато шо твой Мерседес.

И это не считая комплекта поставки — видеомагнитофоны нашего производства упаковывались в большую коробку с красивым цветным принтом, ярким, из хорошей бумаги — внутренняя часть выдвигалась из основы, а на ней были створки, на края которых налеплены тонкие магниты — что позволяло открывать и закрывать коробочку, не разрывая. Внутри покупателя ждала прослойка бумаги, за ней — видеомагнитофон и ещё одна коробочка с проводами — каждый провод затянут стяжкой на липучке, и упакован в собственный маленький пакетик. Видеомагнитофон был закрыт в белый пакет из мягкого целлофана, не шумящего-гремящего, защита от царапин и прочего. Стоял он на подложке. В таком же пакетике было всё — инструккция, провода — коаксикальный и RCA-провод, провод джек-джек для подключения наушников или иной звуковой системы. RCA на видаке были и входы и выходы — можно было подключать один к другому через него. При этом он спокойно работал как адаптер с RCA на коаксикал.

И к нему было целых три брошюры разных размеров — большая инструкция по эксплуатации. Поменьше — инструкция по использованию дополнительных функций — таких как перезапись кассет с одного на другой и так далее, и самая маленькая книжица — памятка на случай поломки и гарантийные документы — паспорт изделия. Прилагавшийся к каждому изделию И предупреждение о наличии пломб на корпусе, защищавших внутренности. Ещё их защищали очень редкие мозговыносные собственные шлицы.

Это всё упаковывалось в плотный целлофан, прокладывалась подкладка для поглощения влаги — из диоксида кремния, и сверх этого — в комплекте видеокассета с фильмом Жака Ива Кусто — с рыбками подводными. Очень красивые кадры и хорошо выглядящие на экране — яркие, цветастые.

Всё? Нет, конечно нет — сама по себе пятикилограммовая коробка имела ручки, окантованные пластиком, чтобы по дороге не разрушались, и была заклеена по всем углам пломбировочной лентой — которая разрушалась, а против подделок — которые могли случиться, на коробку наклеивалась голограмма формата тридцать на сорок миллиметров с логотипом НИИ.

Вот теперь точно всё. Надо признать — что советская комплектация выглядела нищей — она содержала только инструкцию и коаксикальный кабель, для подключения к телевизору, ну не было у них возможности сделать всё по уму, как этого требовал рынок — а Шокина уже пилили сверху скорее-быстрее-немедленно сделай и подай сюда — на экспорт надо гнать. И он погнал продукцию — первые видеомагнитофоны увидели свет в первых числах Июля. Несмотря на то, что качество изготовления хромало, советскому человеку этого хватало — правда, не тому, который был избалован нашей продукцией. Тем не менее... Массовую продукцию по цене в тысячу двести рублей за экземпляр — говорят что начали выпускать — но в магазинах их никто никогда не видел — они растворялись в рыночной части экономики не доходя до магазинов — спрос запустился и стал настолько ужасающе большим, что видео хотели себе все — пожалуй, это стало признаком богатства даже больше, чем автомобиль — достать его было сложнее. И это говоря про серийную продукцию — а уж то, что было у нас — это вообще считалось сверхсолидным.

В один из жарких дней Июля — когда столбик термометра на улице выскочил за тридцать градусов, в НИИ вовсю работали кондиционеры, а сотрудники предпочитали выходить на улицу ненадолго, случилась авария — у Воронова забеременнела Катя. Ветром видимо надуло — так как официально они женаты не были — и новость мне по секрету рассказал Анатолий.

Чекист только за голову хватался всё это время и бегал вокруг нас, пытаясь соблюдать хоть какую-то секретность — но получалось плохо. Я выгнул бровь.

— Серьёзно?

— Серьёзней некуда.

— Хм... Занятно.

— Так что скоро будем их женить, — вздохнул он, — никуда не деться.

— Понятно. А где сам Воронов?

— Он уехал в Зеленоград — там сейчас налаживают выпуск новой микросхемы.

— Какой?

— Какой то там индекс...

— Не умеют придумывать красивые названия?

— Да, я не разбираюсь во всём этом. Занят он жутко — Шокин пытается из тебя через него выпросить новое оборудование.

— Шелепин обещал ему поддержку и помощь в технике — и я обязан помогать — но в разумных пределах. Не так, чтобы это навредило их самостоятельности.

— Да уж, они не забудут историю с процессором.

— Свои разработают. Кстати, я забыл уточнить — они производителей из Азербайджана и Армении уже перетянули?

— И из Киева, и из всех республик и дальних городов — относительно обособленным только остался завод в Свердловске. Кстати, наши получили крупную партию электроники от конкурентов — Воронов им подарил целый мешок американских и японских микрочипов. Они сейчас там разбирают их.

— Главное чтобы копировать не начали. Впрочем, если они разобрали чипы из CGC, то наверняка должны заметить, что они более совершенны, чем у конкурентов. Итак, Екатерина Васильевна в положении — дома осталась?

— Какой там, на работе.

— А что у неё за работа?

— Разбирается с Петиными бумагами — работы там невпроворот. Рано ей пока ещё уходить. Да только сейчас речь зашла про родителей — Воронов предложил перевезти всю семью в Москву. Они сейчас у себя живут — в отличие от нас.

— Понятно. Ну с этим проблем не возникнет. Я тогда съеду из особняка Носова и подыщу себе квартирку где-нибудь на хлебах Филиппа Георгиевича — у него и его коллектива довольно большой многоквартирный дом.

— Что ты, зачем? Не стоит.

— Ну, неудобно как-то жить — тем более Катя переедет, родители ваши тоже не захотят в отдельной квартире жить, наверное.

— Нет, их лучше поселить подальше. Катя и так живёт в Носовском доме, у вас.

— Я её редко вижу. Особняк сравнительно небольшой для прошлых времён — но по советским меркам тысяча двести квадратных метров — это немало. Тем более он двухэтажный.

— Жирно. Ой как жирно.

— Ну метры это ерунда — а вот обстановка там после ремонта и облагораживания и правда стоит целое состояние.

— Бывал я у вас — удивляюсь, как ещё пол нии не начало стучать и жаловаться, что у вас слишком жрная жизнь и надо бы сбавить обороты.

— Потому что у них тоже жирная жизнь — а в НИИ изначально действуют простые правила увольнения. Никаких формальностей — чуть что — и живи на одну зарплату, которая к тому же минимальная.

— Кстати, насчёт денег — я слышал, что ты поставил видеоавтоматы на вокзале?

— На вокзале, в парке, в аэропорту, на автовокзале, и в залах трёх крупных кафетериев, пользующихся популярностью у населения. И ещё много где.

— Как доход?

— Сравнительно небольшой. Кино не игра в аркаду — два часа работы стоят всего пять рублей. Но зато гоняют их всё время — с утра до ночи и с ночи до утра. Цену поднял с пяти до десяти рублей за сеанс — так как смотреть сбегается целая толпа. Рублей сто-сто двадцать в месяц каждый приносит.

— И по нынешним законам вся эта наличность уходит на зарплатный фонд НИИ?

— За вычетом оплаты аренды места и электроэнергии — да. Собственно, заработанные деньги — без физической продажи товара.

— Сколько их вообще произведено? Отчётности у меня нет, только Воронов знает, где и сколько ваших автоматов установлено.

— По правде говоря — уже очень немало. Семь сотен аркадных автоматов — и пока только полтора десятка видеоматов. Собственно говоря — НИИ и живёт за их счёт. Если бы мы покупали автоматы — то пришлось бы выплачивать ещё и амортизацию производителю — и получилось бы не так много, но так как они делаются на корабле — то почти максимальная доля.

По нынешнему законодательству, легализующему, кстати, такие виды работы как такси, разные услуги частных лиц и целых коллективов — организации имеют возможность подработок, с учётом конечно выплат, в наличном виде, за расходники и исходные материалы. Заводы могут продавать продукцию, а НИИ — получать деньги иными способами — в том числе предоставляя различные услуги — если бы наше НИИ было обычным, представим себе — то мы связались бы с производителями автоматов, заключили договора на их производство, потом установили их, и полученную от граждан выручку — по большей части отдавали бы производителю автоматов, но и себе бы перепадала денюшка. И большую часть — от пятидесяти до семидесяти пяти процентов — отдавали бы государству. Полученная наличность считалась доходом организации и могла была направляться на развитие собственно самого НИИ и выплату сотрудникам зарплат и самое главное — премий.

Исходя из полезности для бизнеса — премии приходилось платить большие.

Эта простая и кажущаяся абсурдной метода была эффективна — потому что хозяйственной самостоятельности у предприятий не было — и то, какие внутри советской среды творились рыночные отношения — куда там одесской валютной бирже! Сами же предприятия по сути эксплуатировались отраслью и не получали ничего от своей продукции — им то с неё толку? И поэтому маркетинг был для них пустым звуком — никому не было интересно, как выглядит товар и работает ли он вообще.

Схема позволила увеличить финансирование и улучшить макроклимат в промышленности и науке — и как ни странно — это приносило доход, который в свою очередь был очень желанным. Деньги правда проходили через кассы и были отчётными — но сути это не меняло. Это снизило количество рыночных механизмов в работе отраслей — а то всё было очень грустно. Почти каждое министерство было государством в государстве — со своим жилищным строительством, своими складами и спецзаказами, своими авторемонтными мастерскими и автопарком, местами даже — со своей авиацией, и уж точно у каждого министерства были санатории и дома отдыха. Мир в мире — горстка суперкорпораций с госкапиталом.

Этот бред начал заканчиваться тогда, когда им разрешили вести деятельность для "подработки" денег у населения — оказания сверхплановых услуг широкой массе в обход министерства торговли. Причём по своим собственным ценникам — а не по госцене — по госцене — минпромторг, плановый товар, всё чин-чинарём...

Распределение доходов в получившихся схемах сильно отличалось от официального — как по направлениям, так и по количествам, поскольку тут уже работала рыночная схема — было важно получить клиента. И он не бросался радостно повизгивая покупать товары по оверпрайсу.

— В руководстве только распробовали твоё кино, с критикой — и ты бы знал, какой там скандалище...

— Знаю. Старые пердуны впали в истерику. Они слепые, всегда были и будут слепыми. И проглотят любую антисоветскую пропаганду в красивой, не противоречащей их взглядам, обёртке. Страшное дело.

— Суслов там закатил такую истерию, да и Брежнев начал бухтеть — они столкнулись с потерей абсолютного информационного контроля. Это их выбило из колеи. А кино то оказалось живучим — распространяется со скоростью лесного пожара.

— Это было ожидаемо.

— Какие последствия у всего этого будут — непонятно. Шелепин тоже недоволен получившимся результатом — лишний скандал в верхушке партии, следы которого ведут к нему. Пусть и косвенно.

— Последствия будут, и будут очень ярко выражены. Смысл кино не в том, чтобы кого-то облить грязью — а чтобы её проявить там, где старательно пытались скрыть. Скрыть, прежде всего — брежневские элиты — пятна эпохи застоя. Результат Шелепину понравится.

— Уверен?

— Абсолютно. Это же простейшая манипуляция — лёгкий способ разбить лагерь Брежневцев — они все этот фильм посмотрят — все до единого. Лидер, который в эпоху бурных перемен выступает за медленное развитие, тихое спокойное и деградирующее десятилетие, ещё и откровенно оторван от реального народа — который слишком ханжа и консерва — будет вызывать неприязнь. Его невнимание к сверхперспективным темам, его привычка богато и красиво жить, носиться на мерседесе по улицам Москвы, вся эта прозападная занюханность партноменклатуры — это... должно быть отвратительно. Все двадцать часов фильмов пронизаны атмосферой критики не советской жизни, а советских недостатков.

— Как будто чиновники после СССР жили скромно.

— Это не вопрос скромности или нескромности. Это вопрос доступа. Нельзя и не хочешь или не можешь — это большая разница. Можно ли любому гражданину будущего ездить на таких же машинах, как чиновники даже высшего уровня? Да без проблем — даже спецлимузин президента можно купить. Не в его, конечно, комплектации — но машину этой модели — "Аурус" можно купить. За деньги. Если они есть. Это вопрос обиды закрытой двери. Которая становится похожа на коридор с закрытыми дверьми — то нельзя, здесь нельзя, здесь не положено, тут нельзя... жить вообще можно по установленным нормативам. Это антиутопия какая-то.

— Ты сгущаешь краски, — осторожно ответил Толя.

-Люди, движущей силой которых была социальная ненависть к более успешным и более богатым — это черта примитивного, невежественного, необразованного общества — вместе с постройкой университетов и получением образования — рушится модель коммунистического рая. И человеку нужно не дать всего и побольше — наоборот. Ему нужны открытые двери возможностей — которые он не будет использовать. Он будет игнорировать и будет понимать, почему он проходит мимо — потому что глуповат, не имеет нужных знаний, в школе учился плохо, зарабатывает недостаточно — не важно. Важен сам факт наличия возможности.

— Как это относится к твоим фильмам?

— Они критикуют пороки брежневской элиты. И элит вообще — но и эти элиты совесть имеют. Брежнев свято верит, что ради спецзаказов и служебного ЗИЛа — партноменклатура продаст свой голос легко и безоговорочно ему. И он прав — продадут без вопросов, но сейчас альтернатива выглядит лучше. Фильмы влияют не только на элиту — но и непосредственно на тех, кто рядом с ними. А как известно — лучший способ продвинуть на выборы своего кандидата — это сделать альтернативу намного хуже. Такой ненавистной — чтобы люди готовы были проголосовать хоть за чёрта лысого — лишь бы не за ненавистного им человека.

— Думаешь, это поднимет популярность Шелепина? То, что людям сделали антирекламу Брежнева?

— Ты недооцениваешь эту политтехнологию. Она очень эффективна. Шелепину нужно придерживаться стойкого имиджа человека прозорливого, шустрого, умного, альтернативного старым бухарям из политбюро, которые могут только читать по бумажке. Возможно, придётся на фоне всего этого поработать с его имиджем.

— Бога ради, не надо ничего ещё выкидывать — люди не могут никак успокоиться после твоей прошлой выходки.

— Надо ковать железо пока горячо. Скоро будет съезд — скоро будут избираться члены политбюро — Шелепина либо выгонят как вольнодумца и бунтаря — или он поднимется в иерархии и ещё более укрепится. По поводу союзников — я вижу он уже сделал почти всё необходимое, чтобы обзавестись могущественными союзниками — но его положение пока ещё непонятно. Ему нужна предвыборная кампания.

— У нас нет предвыборных кампаний.

— Если есть выборы — значит к ним нужно готовиться, — возразил я, — у меня есть несколько идей и политтехнологий, направленных на укрепление имиджа Шелепина.... Только до сих пор я не работал с ними. Как раз я думаю пришло время начинать — незачем возиться с уже запущенным проектом — когда он спокойно работает. Поедешь со мной?

— Куда?

— На Гостелерадио.

— На этот раз решил товарища Месяцева потерроризировать?

* * *

Собственно, визит опять предварял звонок сверху — в данном случае от товарища Месяцева — министра электронной промышленности. После появления в продаже видеомагнитофонов и видеокамер, а так же нескольких новых товаров МЭПа — его вес стал увеличиваться и после звонка от министра мы приехали в большое, но старое здание товарища Месяцева.

Это был относительно молодой человек для большой шишки — ему было лет сорок. Точнее сорок один — он мог считаться ещё юнцом среди номенклатуры, средний возраст которой заходит за отметку пенсионного возраста. И встретил он нас на крыльце своего ведомства — Шокин позвонил видимо и сказал точное время прибытия.

— Товарищи, как я рад вас видеть, как я рад, — он улыбался. Это был приятной внешности человек, с необычными бровями, кончики которых задраны вверх, и суровым внешним видом. Но... ничего особо выделяющегося, кроме бровей и причёски, — мне звонил министр по поводу вашего визита.

— И вам добрый день, — кивнул я, — я хотел с вами пообщаться.

— О, мне об этом известно — товарищ Шелепин с месяц тому назад рекомендовал мне заехать в ваше НИИ, но времени как-то не было.

— А, ну это скорее к гендиректору НИИ — он у нас специалист по маркетингу и разной культурной программе.

— А вы...

— Тоже директор. У нас своеобразная структура с множеством подразделений и коллективов. Гендиректор, по большому счёту, лишь административная фигура в организации. Меня зовите Лео, это мой коллега Анатолий, он у нас по поводу безопасности работает.

— Заходите, поговорим в кабинете и по дороге. Что вы хотели обсудить? — спросил он.

— Если быть честным... вот предельно откровенным — то мы не столько собирались обсуждать, сколько предложить и принять участие в модернизации советского телевидения. Вы хотите чтобы я пропустил все морали, подводы, славословия и обоснуи, и сразу перешёл к сути?

— Желательно. Время ценный и невосполнимый ресурс.

— Тогда всё звучит предельно просто. Нам нужно, чтобы телевещание перешло в более прогрессивный формат — с новыми форматами телепередач, круглосуточным вещанием, спутниковым вещанием по всей стране и как минимум десятью различными телеканалами разных тематик. А так же расширило функции новостей, журналистики, научно-популярных тем. Вот в этой папке — описание передач, шоу и прочего.

— Это звучит хорошо — но потребует полного технического обновления. А это огромное количество довольно непростого оборудования. Вы представляете объёмы?

— Представляю. Это терпимо. Кибердайн — это тоже не маленькая слабенькая контора. Вам потребуется передающее оборудование, станции ретрансляторов, электронные системы контроля эфира, телекамеры нового образца — цветные и с более-менее современными передающими трубками, и коренной пересмотр роли телевидения. Это не забавная вещица в дополнение к радио — это основа всей информации общества. Зрелища, которые народ требует со времён древнего рима. Вам так же понадобятся студийные видеомагнитофоны в разных региональных студиях и здесь.

— Здесь у нас есть два.

— Я говорю про более совершенные модели. Так же вам понадобится передающее оборудование — высокомощные станции трансляции. Однако, это уже вопрос технический и региональный — министерство Шокина с ним справится постепенно.

— Не только это. То, что вы здесь понарисовали — это потребует огромного количества персонала. Много людей, много денег, много ставок — у меня нет столько сотрудников.

— Решаемый вопрос. Хотя бы можно кинуть клич по киностудиям для формирования ими тематических телевизионных каналов.

— Опять же — оборудование, площади...

— Тоже решаемый вопрос — телеканал необязательно должен иметь обширную студию. Главное иметь формат для рейтинговых телепередач. А битва за рейтинг на данный момент — номер один — наша задача — усадить всю страну к голубым экранам, чтобы телевизор стал из коробки с песнями — очень зрелищным развлечением. Тем более, там Шокин сейчас всерьёз работает над созданием нового поколения телевизора. Точнее — он частично скопировал свой новый продукт с нашего — миниатюризировав и удешевив электронную часть — и есть все шансы, что скоро они сделают что требовалось — наладят полномасштабный выпуск "народных" цветных моделей...

Товарищ Месяцев только пожал плечами.

— Может зайдём?

— Зайдём, конечно.

— С чего вдруг так внезапно понадобилось всё менять? — спросил он по дороге, когда мы прошли через деревянную дверь внутрь.

Гостелерадио — отнюдь не царство магии — это довольно унылое офисное здание. Здесь не снимали кино или телепердач — здесь сидели чиновники и были офисы администрации. Здесь работали те, кто это всё утверждал, обеспечивал, и так далее.

— Это необходимо прежде всего товарищу Шелепину. Телевизор — мощнейший инструмент политики — телевизор рождает власть. Именно поэтому нам необходимо усадить людей за экраны и снабдить их большим количеством интересного контента на любой вкус и цвет.

— Пока что это будет трудно сделать — но мы постараемся.

— Оборудование я вам обещал — оборудование я вам доставлю. Всё, которое необходимо — и даже больше.

— Насколько больше?

— Насколько захотите. Я серьёзно — говорите, что вам надо — и мы дадим тут же — если это вообще существует, и даже если не существует — сделаем.

Месяцев усмехнулся:

— Так уж и всё? Хорошо, видимо, крепко хотите провести реформы.

— Ваша сфера отстаёт, а это одна из важнейших сфер будущего — телевидение. Радио можно считать так, малозначимым придатком. К тому же необходимость в реформации назрела уже слишком сильно...

* * *

*

Объём оборудования, который нужно было отгрузить Месяцеву — десять фур. Доверху забитых сложной и крайне дорогой электроникой, которую ещё нужно было установить. Телевещание в СССР было, но очень унылое. Во-первых — ещё как минимум два года оно будет нецветным. Должно было быть. Во-вторых — это довольно пресные официозные программы, а в третьих — оно слишком эпизодическое. Ещё не выросло из формата дополнений к радиопередачам — вообще, эту практику пора было прекращать — и я первым выступил с предложением прекратить не полностью использовать эфирное время.

Для прямого эфира использовались телекамеры — довольно большие агрегаты, передающие сигнал в прямой эфир — это был бич телевидения — ведь выйти можно было только в эфир. Можно было конечно поставить киноплёнку или даже видеоплёнку — качество последней хромало, а киноплёнки... ну такое.

Дело было даже не в самой плёнке, а в отсутствии оборудования, способного обеспечить стабильный бесперебойный эфир, тут главную революцию представляли из себя студийные видеомагнитофоны. Они отличались от бытовых и от формата VHS — качеством. У них уже были свои — марки "Кадр". Это большой такой агрегат — похожий на станок, с бобинами сверху, ручной заправкой ленты. Агрегат же, который втаскивали в телецентр — не был похож на студийный видик советских телестудий... Он был исполнен в совершенно другом формате — во-первых он был стоячим, в виде стойки, а не вертикальным — плёнка крепилась на слегка наклонённой панели — обе бобины. Размеры видеомагнитофона были меньше, а качество...

При его разработке ставилась главная задача — обеспечить предельное качество записи — цветопередачи, шумоподавления, чтобы никаких дефектов в воспроизведении не было. И он был максимально удобен.

В видеомагнитофон было напичкано прилично электроники — корпус его был отдалённо похож на игровой автомат — стойка с скосом внутрь.

На передней панели серебристо-стального цвета имелись девять различных ручек и семнадцать клавиш и кнопок. Не считая небольшого ВЛИ-табло для отображения информации. Декодер видеомагнитофона был способен выдавать картинку как в формате американского PAL, так и французского SECAM, который был распространён в СССР более других. Ну, должен был быть распространён.

Этот студийник был по настоящему компактен по сравнению с громадиной — весил всего сто тридцать пять килограмм — тогда как советский — полтонны. И при этом был нафарширован самыми современными микрочипами. В конструкции так же предусмотрели устройства выхода и видеоперехвата — синхронизатор работы двух видеомагнитофонов. Элементарная вещь — два видика соединяются кабелями и если один заедает, зажёвывает плёнку, или ещё что — то сигнал мгновенно — за десятую долю секунды — переключается на второй видеомагнитофон. Оба при этом должны прокручивать идентичные ленты, синхронно.

Но это только одна из важных технических ступеней процесса трансляции телесигнала от студии до телевизора. Камера — казалось бы, одна из самых главных — и самых дефицитных вещей в СССР — свои камеры не отличались надёжностью, как и многая другая техника — а импортные не поставлялись.

Следующим набором являлось довольно мощное оборудование — хотя по его виду нельзя было сказать что-то особенное — толи это какой-то секретный военный объект, толи ещё что — серые шкафы с металлическими корпусами, множеством клавиш, переключателей, рукоятей, множеством стрелочных и цифровых индикаторов, показывающих разные параметры. Внутри этого всего была установлена даже лучшая элементная база, чем в CGC — и некоторые элементы совершенно не похожи на уже использованные ранее. Высоковольтные, высокомощные, аналоговые микросхемы, и многочисленные микрочипы на сборках — и всё это было установлено внутри. Надёжность плат просто бомбическая по сравнению со старым ещё ламповым оборудованием. Впрочем, я не разбирался, что это такое — но мне и не нужно было. Инструкция в виде толстенной книги с огромным изобилием иллюстраций — была в наличии. Я знал лишь то, что это именно та аппаратура, в которой рождается телевидение — переходя от камеры на радиоантенну. Это то волшебное место, где сигналы очищались от помех, куда тянулись провода от видеомагнитофонов и из студий, где это всё проходило через огромное количество самых разных операций и превращалось в сигнал, идущий к радиопередатчику.

Аппаратура заменила похожую — но старую, ещё сделанную с засильем радиоламп, и не обладающую даже пятой долей того функционала, который был у новой.

Что самое характерное — у новой аппаратуры было микропроцессорное управление — то есть через ЭВМ. Через текстовые команды и терминал, который в свою очередь контролировал всё это — и это была основная задача сравнительно небольшого компьютера на базе Старосовских процессоров — их было восемь штук в разных исполнениях в разном оборудовании. Вся эта система управлялась довольно сложным программным комплексом "Эхо" — программа позволяла запускать — по программе, по заданным таймингам — видеоплёнки с шести различных бобинных магнитофонов, устанавливать режимы. Управляли поступающим сигналом люди за специальными пультами — а программный комплекс "Эхо" был предназначен для самодиагностики, контроля за параметрами работы, а так же для составления программы видеоэфира — как я уже сказал — видеомагнитофонов было восемь. Потому что катушки были разные, очень разные — существовало два типа видеоленты — студийная и домашняя. Студийная была толще, но и качество записи у неё было лучше попросту из-за... толщины. Да, толщина магнитного слоя пропорциональна чёткости и собственно магнитной силе, которая наносилась на плёнку. А ещё ширина — но тут она везде одинаковая — тридцать миллиметров. Домашняя киноплёнка отличалась в худшую сторону по качеству сигнала, но... нашим друзьям с телерадиосети было абсолютно с лихвой достаточно формата VHS. Потому что качество большинства передач — было даже нецветное и уступало формату ВХС. Ну что тут поделаешь... ВХС-плёнка была намного менее надёжной — её могло зажевать, и качество ниже — бобинная же плёнка выдавала качество, которое на всю катушку можно увидеть только на телевизоре марки Кибердайн. На том самом большом громиле. Разрешение его 1024х768, а у старых телевизоров реальное разрешение было где-то на уровне 640х480, если не меньше — у старого оборудования в полтора раза меньше и этого.

Нетрудно догадаться, что разницы между бобиной и ВХС для них не было — именно поэтому в этих магнитофонах были встроены кассетные магнитофоны — работающие от той же электроники. Так что они были мультиформатными. Бобины вмещали где-то от десяти до тридцати минут записи — сравнительно немного — и поэтому им для бесперебойной трансляции требовалась синхронизация и постоянная смена плёнок. Но это студийный формат. Тем не менее, я всё-таки сделал плёнку, отличную от формата VHS — это формат, больше похожий на Betacam, но обладающий большим физическим размером кассеты и более прочными корпусами, более толстой плёнкой. Полученные видеокассеты были уникальны — они не подходили ни для какого бытового проигрывателя — что было одним из условий — чтобы их не могли тупо воровать на работе и тащить домой, или из дома притащить кассету с кино и играть тут. Сделали.

Мне не пришлось объяснять ребятам из телецентра, как пользоваться техникой — это сделали большущие мануалы, а так же общая простота интерфейса и большое количество автоматики. Катушки я оставил в покое — их сравнительно небольшая длительность записи была совсем не на руку товарищам — а вот профессиональные видеокассеты полюбились быстро.

Как оказалось — закрыть эфир на время профилактики оказалось делом вообще плёвым — вещание в СССР регулярно прерывалось и было нерегулярным. Так что весь день был в нашем распоряжении.

Из радиорубки я пошёл искать товарища Месяцева, и нашёл его в одном из подсобных больших помещений — где они вместе с ребятами разбирали большое количество коробок и ящиков, привезённых в грузовиках.

— Ну что, как вам?

— Пока не попробовали, — он посмотрел на большую телекамеру, — это что за модель?

— Это модель "CD-65-8-Ultra". CD — сокращение от Кибердайн, 65-8 — год и модель камеры.

— Это ваша разработка?

— Целиком и полностью. Никто в мире ещё не выпускает ничего даже близко похожего. В ней применена электроника с максимальным количеством интеграции — интегральных микросхем, максимум миниатюризации. Объективы и видиконы камеры — это отдельная песня — в отличие от видеокамеры — тут три видикона для цветов — и сведением картинки в блоке камеры микроэлектроникой. Микрофон можно снять, — я снял с неё закреплённый на корпусе микрофон, — он может подключаться проводом, а так же может принимать сигнал с любых проводных микрофонов. Качество звука и картинки гарантирую.

— Это хорошо.

Один из работников поднял камеру, поставил её себе на плечо.

— А не так то и тяжело.

— Ненавижу съёмку с рук — хотя камера и позволяет.

— Почему? — он обернулся и с удивлением посмотрел на меня.

— Потому что съёмка с рук выглядит очень по-любительски. Как будто школьники с камерой балуются — тряска во все стороны. Я адепт штативов, кранов, роботов-операторов, тележек и другой техники.

— В телевидении съёмка с рук практикуется крайне редко, — согласился со мной мужик-оператор, — мы работаем со штатива, довольно массивного операторского крана или с статичного штатива-треноги.

— Кстати об этом — тут есть краны?

— Нет. Это не такое сложное оборудование — так что на него просто не тратили силы. Тут освещение, мощные кондиционеры — студийные и обычные комнатные, лампы для софитов, трек-система для монтажа освещения, прожекторы... для декорирования студии нужно ещё много чего — но я думаю это сделаем потом.

— Конечно-конечно, — тут же зачастил товарищ Месяцев, — а что за студию вы собрались сделать?

— Для начала — хотя бы одну действительно грамотно составленную и спроектированную студию, оборудованную по последнему слову техники. Этого хватит для начального этапа создания сетки вещания. Примерные форматы были в той папке.

— Я их изучил. Многие выглядят перспективно.

— Поработаем над этим. К сожалению, настоящих профи телеформата пока нет. Не хватает. Нужно искать — я уверен, среди актёров, среди ведущих, всегда можно найти людей, способных сделать многое для ТВ. А по поводу студии — если вы правильно помните — я здесь не для благотворительности. Необходимо преобразить советское телевидение и сделать его мощным информационным инструментом. Но вот в чём проблема — людей влечёт к экрану нечто такое, что он не увидит без экрана. Нужен скандал, нужна драма, нужен процесс. Мы не можем выпустить в эфир собрание партноменклатуры — бормотание одного на фоне храпа остальных. Есть только одна идея — ток-шоу.

— Что? — не понял Месяцев.

— Ток-Шоу. Вроде Донахью-Шоу в америке — это довольно острый формат. Собираем в студию человек, пусть будет тридцать или сто — в виде амфитеатра, сажаем интервьюера, приглашаем гостей — берём интервью, обсуждаем. Выжимаем соки из социальных проблем — промываем косточки всем кому не лень, шутим, делаем шоу без чёткого сценария, опираясь в основном на бэкграунд и атмосферу.

— Бред. Ещё не успеет закончиться первый показ — уже слетятся цензоры и начнут вопить что всех надо пересажать за клевету. Слишком либерально.

— Блин. А идея была неплохая. Вообще, как можно строить конкурентоспособную телевизионную индустрию, когда под запретом всё рейтинговое? Скандалы, криминал, и так далее... никаких новых форматов в рамках допустимого. Нам что, поднимать отрасль вопреки и воюя с целой кучей цензоров?

— Представь себе — другого варианта нет.

— Мудаки. Тогда какой смысл в телевидении, если оно не может быть эффективным инструментом пропаганды? Транслировать лебединое озеро и зачитывать передовицы правды? Нахрен надо. Если телевизор не имеет рейтинга — он не играет своей роли. Если он не играет своей роли — то государство обречено на бунт. Надо проявить мужество и выпустить в эфир достаточно крепкие телепередачи — достаточно сочные.

— Пока что из всего предложенного мы можем сделать телевикторины и научпоп. Но дальше...

— Нам нужен телесериал. Причём достаточно тупой, чтобы он понравился людям.

— Телесериалы у нас в разработке.

— Я подкину вам видеокассет побольше, плёнки, а уж с декорациями и актёрами я думаю вы сумеете разобраться. Но это не то — это всё другое. Нужна телепередача, способная заинтересовать народ. Я кажется знаю, как можно цензоров самих затравить. Тележурналистикой.

— Это как?

— Передачу снимаем в критическом ключе — типа разбираем разного рода жалобы — есть же жалобщики? Тысячи, миллионы жалоб постоянно пишутся — часто унылые, иногда забавные, иногда натурально смешные. Это благодатная почва для социального жанра. Видеокамеры портативные у нас есть — и их достаточно, сделать видеоматериал по отдельной жалобе можно будет без особого труда — ну там сценарий написать, и так далее. Хвалебные оды никому не интересны — о том, как всё хорошо — можно узнать, выглянув за окно. А вот о том, как всё плохо — надо снимать. Причём на месте.

— Это будет слишком странно.

— Сойдёт. Сделаем студию в духе ток-шоу, на котором разберём отдельно взятые дела, выездную журналистику наконец привлечём к работе, добавим передаче юмористического оттенка — чтобы не выглядело как нытьё, и формат похожий на ток-шоу. И разбавим это всё тематикой интервью с приглашёнными гостями — разными, самыми разными. И разными вопросами. Я хочу шоу.

— Можно попробовать, — пожал плечами товарищ Месяцев.

— Надо ещё привлечь под это дело наших знаменитых юмористов. И обойтись как-нибудь без музыки — кроме заставок, конечно.

— Вы правда уверены, что это будет популярно?

— Это взорвёт аудиторию и на долгие годы станет легендарным. Люди ни на что другое так не любят смотреть, как на расправы над всякими мудаками. Информационные, конечно же, расправы.

— Чтобы найти в ворохе документов настоящие интересные — придётся лопатить колоссальное количество бумаги.

— Это мы без труда. На что у нас есть компьютеры? Назовём это социальное ток-шоу. Идея неплохая — попробовать пилотный выпуск сделать можно — а там как пойдёт. Над визуалом буду работать я — это уж я у вас сердечно прошу.

— Над чем?

— Над внешним обликом. Заставки, звуки, студия. У меня есть хорошие идеи на этот счёт.

— Надеюсь ничего экстраординарного. Но если хотите — то мы выделим помещение. У Гостелерадио не такие большие площади.

— Тогда я попрошу остаться на ночные работы. Чтобы закончить всё в срок. Какое у вас есть помещение под такие цели?

— Несколько, пойдёмте. Покажу.

* * *

Вроде бы все успокоились — активная фаза работы к середине Июля остановилась и мы начали страдать хернёй. Точнее Воронов — я выдал ему горсть компьютеров, электроники будущего — для него это будущее, и он зарубился намертво в компьютерные игры. Да, так можно просрать много, очень много времени.

Тем не менее — для него это так же интересно, как для Шелепина и ко — его фильм "аватар" — даже ещё интереснее. Ну и ещё он начал мутить воду по поводу работы IBM-360 и соединения её с компьютером IBM-Z. Точнее — IBM-Z находился в ведении Глушкова — академик гонял машину только так разными математическими задачами и моделированием — но это было ничто по сравнению с её возможностями.

И... всё работало — но без нашего участия. Без моего, точнее. Проснувшись пятнадцатого Июля в своей кроватке, я долго не хотел вставать и лениво лежал под одеялом, потягивался, пока совсем не осточертело это всё.

У всех была работа! У всех — даже у Воронова была работа — но только не у меня. Это прискорбно — потому что моя профессия — инженер систем транспорта, не слишком востребована здесь. То, что могли сделать — уже сделали, а то, что не могли — и нафиг не надо проектировать и делать. Да, я мог поработать по специальности, замутить какие-нибудь модернизации к уже имеющимся машинам, поездам и самолётам — вот только — кому это надо?

Однако, без дела и без интереса к жизни я просидел недолго — аккурат с восьми до девяти утра — в девять утра встал, собрался, и пошёл на выход из НИИ.

Около НИИ стояли рядком наши машины. Это была гордость института — автостоянка, на которой можно было встретить мерседесы, Вороновский Роллс Ройс, а так же ещё несколько машин — вплоть до уже упомянутого 3500GT — шедевра дизайна шестидесятых. Машина, в которую не может не влюбиться любой человек, обладающий развитым вкусом и живущий в этом десятилетии.

На стоянке было много уже прилично поезженных машин — и основная масса — это автомобили, прототип которых был разработан для такси — и представлен Владимиру Ефимовичу — это модель Espace, переделанная под советские реалии и улучшенная. Очень странный автомобиль — просторный, со скошенным капотом и профилем, с максимальной отдачей по габаритам и очень удобный для развозки большого количества человек — в нём было три ряда сидений, задние съёмные. И два задних ряда имели по три отдельных кресла — комфортных кресла, с большим пространством для ног — лучше, чем на Волге.

Автомобиль вызвал смешанные чувства у наших сотрудников поначалу — поскольку он был нестандартным, и не седаном — и не в современной моде — футуристичен немного. Но он был жутко практичен — а ещё комфортен — кресла комфортные, моторчик работал как урчащий кот, сто восемьдесят пять лошадиных сил давали неплохую динамику, а подвеска — управляемость, и что немаловажно — фантастический по советским меркам комфорт — это важно. Комфорт проектировал я лично — тут даже оригинальная машина французов просто рядом не валялась. Вентилляция и обогрев всех кресел, многозональный климат-контроль, подгонка руля и кресла по всем направлениям, наличие в автомобиле музыки — магнитолы с классическими компакт-кассетами, стеклоподъёмники, и много чего ещё, чего не было на обычных советских машинах. И даже на необычных.

Машина получилась очень удачной — у корпоративных машин был более мощный двигатель, чем у прототипа для НАМИ — он был скопирован с мерседесовского движка шестисотого мерса — очень надёжен и очень хорош.

Машины стояли на стоянке под окнами НИИ ровными рядами — из окон можно было видеть их крыши, на которых имелись люки. Ну так, на всякий случай. Работники всего за месяц их подвоза на баланс — успели дать очень ценный опыт их использования — на территории не хватило бы мест машинам всех сотрудников — но машина полагалась каждому — по желанию. Поскольку у конкретно этих была изначально конфигурация максимальной практичности — они оказались очень полезны.

Желание поехать куда-нибудь отдохнуть пропало — потому что на море я уже наплескался, а в москве жару переживать... а смысл?

Хорошенько подумав, решил всё-таки позвонить Шелепину и предложить разговор.

* * *

*

Разговор вышел странным. И начался он в странном месте — в ресторане, который мог считаться очень роскошным — мест в нём всегда "нет", а стоящий перед входом в ресторан швейцар своими глазами-сканерами отметает всех, кто не занял столик. Однако, я прошёл мимо, он чуть ли не по стойке смирно вытянулся. Ха. Нетрудно по моей физиономии увидеть, что я человек совершенно не советского склада ума, ну и ещё работает то, что приехал в ресторан я на своей мазератти — иконе стиля шестидесятых. Нагло подъехал и припарковался на какое-то место, которое судя по всему уже было подготовлено для кого-то из "важных" гостей — впрочем, меня это мало волновало. Я сбавил шаг перед входом, сунув швейцару в карман три сотенные бумажки:

— Столики свободные есть?

— Найдём, — вежливо ответил он.

— Ну и замечательно.

В ресторане было роскошно по-сталински — пафос так и сочился из каждого угла — и много едоков.

Меня проводили к столику у стены. Молодой человек в ливрее официанта выглядел вполне торжественно — но всё равно, уступил бы по выхоленности официантам более-менее дорогих ресторанов где-нибудь в англии или франции. Но и так — это было неплохо.

— Что будете заказывать? — он вынул отточенным движением записную книжку из кармана.

Я задумался. Что бы такое заказать...

Официант с подозрением на меня посмотрел.

— Меню, товарищ.

— А, вот это, — взял книжицу, — ну что тут у вас имеется.... негусто, — пробежал я глазами меню, — но и не пусто. Принесите вина и лёгких закусок из рыбы.

— Прошу прощения, это всё? — удивился официант.

— По моему этого достаточно.

— Прейскурант, — он протянул книжицу, вынутую из под записной книжки.

Я пролистал её.

— Есть коньяк Хеннеси?

— Простите, нет. Могу предложить армянские коньяки, пять звёзд.

— К чёрту армян, — я вздохнул, — Вина из франции есть?

— Несколько, — официант слегка занервничал.

— А среди них есть Шато д'Икем?

— Нет, к сожалению.

— Из коллекционных вин вообще что есть?

— К сожалению, ничего.

Я только грустно вздохнул.

— Тогда принесите наугад из них что-нибудь наиболее приличное. И на закуску тарелку чищенных креветок, чашечку сливочного соуса, стейк из сёмги — четыре ломтика на двух тарелках, только не слишком сильно его прожаривайте, и перед обжаркой выдержите пять минут в белом молодом вине, после слегка подкопчёных оливок добавьте. На этом всё, — я вложил в меню пять сотенных бумажек и отправил её тычком ногтя на другой конец стола, ближе к официанту и посмотрел на часы, — не опаздывайте. И да, вино я всё же предпочту своё — у вас к сожалению выбор невелик.

Обидеть официанта и весь ресторан — а тут ресторан был очень гордый, может каждый. Стоило только уйти официанту — в зале показалась фигура Александра Николаевича, моего однофамильца. Он был в костюме, как всегда серьёзен и как всегда могуч.

— Доброе утро, что это ты с утра пораньше по ресторанам ходишь? — спросил он, садясь за стол, — что за разговор такой, что его нужно проводить в ресторане?

— Его необязательно проводить в ресторане, — я поставил на стол бутылку хорошего, довольно старого вина, — просто так захотелось — я решил поговорить не о технике, как обычно, а о другом. До сих пор я не оказывал вам никакой поддержки, то есть вообще никакой.

Шелепин нахмурился. Вокруг всё-таки были люди, но это были случайные прохожие, так сказать — и у них было довольно шумно и без нас.

— Ты очень многое сделал для общего дела.

— Я бы сказал иначе — я помогал мелочью и прочим ширпотребом. Это не помощь вам — это мелкое обустройство — оно не имеет почти никакой политической силы. Да, это немного улучшило ситуацию у Шокина и Месяцева — мы с ними почти что подружились и плодотворно поработали — но это лишь небольшая деталь фона.

— А сейчас что поменялось?

— Мне надоело сидеть сложа руки. Очевидно, что без моей поддержки вы всё-таки сильно выиграли позиции в партии — избежали отставки, укрепили положение, обзавелись союзниками — и сейчас уже претендуете на кресло Леонида Ильича.

— Я бы не сказал так резко и так грубо.

— Ну а что поделать, — я развёл руками, — как есть. Поэтому я всё-таки решил немного вам помочь. Или много — это смотря как вы воспримете мою помощь.

— Какую? У тебя нет политического веса и имени — ты не союзник в политической борьбе.

— Очень весомую. Но для начала я расскажу вам о политике будущего — ведь наивно полагать, что за века, разделяющие нас, не было придумано ничего нового в политической борьбе? Хотя в целом она неизменна из века в век.

— Например?

— Социальная теория игр. Это странное сочетание — сложный термин, наука или даже область политической философии, соединённой с интеллектуальными алгоритмами и искуственным интеллектом. Человек пристрастен — именно поэтому мы плохо можем сами проанализировать и понять, что нами и обществом движет. Некоторые, понявшие основные механизмы — называются политиками, и могут использовать эти механизмы на свою пользу, но бессистемно. По настоящему проанализировать поведение человека стало возможно только с появлением высокоразвитого искусственного интеллекта.

— Звучит довольно странно, почему это люди не могут понять других людей?

— Люди пристрастны. Пристрастны, ограничены, стремятся к получению правильного результата — на который они настроились, эмоциональны. Теория игр в математике — это математический метод изучения стратегий процессов, в которых участвуют разные участники — А и Б. Теория игр математическая изучает стратегию поведения исходя из цели. Социальная теория игр появилась много, много позже — она подразумевает участие не отдельных участников А и Б, а социумов — групп людей, обладающих своими интересами, поведением, мышлением, и так далее. Это анализ человеческого поведения, который подвёл научную и стретегическую базу под политику, пропаганду, и многое другое. Появление данной науки произвело серьёзнейшую революцию в мировой политике. СТИ — это условно говоря — политическая стратегия, созданная с учётом того, что обычно не учитывается — природы человеческой.

— Звучит многообещающе. Например как это работает? — спросил Шелепин.

— У теории игр много игр, парадоксов, аксиом и теорий. Например теория-парадокс животного фундамента. Она гласит, что люди имеют животное происхождение, которое зачастую не осознают — и подобно тому, как животные проявляют хитрость и интеллект — люди зачастую не осознают, что их осознанная деятельность — направлена на удовлетворение животных инстинктов и поведенческих моделей. При этом разумная деятельность корректирует эти самые животные паттерны поведения, но в целом — она не руководит всем обществом и всеми — люди всё равно принадлежат и будут принадлежать к миру животной жизни. Парадокс заключается в том, что часто руководство коллективом или обществом осуществляется с более интеллектуальной базой, чем интеллектуальные функции подчинённых — отчего руководящая система зачастую имеет более высокие требования и ложное понимание целей общества и его индивидов. Если это же высказать простыми словами — это объяснение, почему человек более интеллектуально разумный, руководя другими — обладает завышенными требованиями и ложными представлениями о целях и способе мышления своих подчинённых. Говоря ещё проще — пока начальство в мире своих интеллектуальных фантазий живёт в своём мире — подчинённые живут в своём, более приземлённом, более реальном. И те ценности, которые начальник навязывает — не приживутся никогда — они будут отторгнуты. Поэтому зачастую управление, построенное на интеллектуальных теориях, вроде вашей идеи коммунизма — в конце концов продаётся за колбасу, а ценности вроде космических достижений — меняются широкими массами населения и руководителями более низкого звена на ширпотреб — но более близкий к телу.

— Это уже шкурность.

— Нет, это реальность. Такова человеческая природа, её законы. Таковы социальные механизмы. СТИ опирается на реальность — и на очень сложные алгоритмы анализа на основе искусственного интеллекта — и на природу человека. Эта наука совершила революцию во всей мировой политике и видоизменила её до неузнаваемости — и не просто так. Она практически доказала свою эффективность — так же как электроника, медицина, физика...

— Ну хорошо. Допустим, ладно, соглашусь, — сдал передовые позиции Шелепин, — а как это меня касается.

— Для этого... — я налил вина в бокалы, которые принёс в паузу официант, а так же подал закуску в виде креветок, соуса и нарезки, — нужно опять начать издалека. Эта наука способна на очень многое — например прогнозировать последствия решений — научно изучать и анализировать их действие. Она изучает нечто более глубокое, чем простая поверхностная политика. СТИ может полностью перевернуть сознание человека — как я упомянул недавно — человек интуитивно понимает некоторые механизмы этой теории — как люди древности понимали, что такое огонь, вода, но не осознаёт их природы. Потому что он сам часть этого механизма — и не способен выйти за рамки своего ограниченного сознания — а если удаётся выйти хоть на шаг — то таких людей считают гениями. Знаете, если проанализировать с её помощью действия советской власти — вы получите очень безрадостную картину. Люди имеют свойство заблуждаться — предпочитать форму содержанию, и использовать простейшие механизмы социума — игнорируя великое множество других. Но механизмы в зависимости от образованности общества, в зависимости от культуры и особенностей — тоже меняются, меняются ценности и образ мышления.

— И что с того?

— Поэтому стратегическое мышление в политике крайне важно — но не менее важно чувствовать общество. Человек, лидер, обладает шестым чувством окружающего социума и способен им манипулировать. Но это неосознанное поведение. В целом же — СТА производит революцию тем, что показывает общество абсолютно иным, чем его видели мы сами. Мы сами как древний человек, до изобретения зеркала — можем только догадываться о том, как мы выглядим для окружающих. Это очень важное дополнение — СТА это обширная наука, имеющая гуманитарные, философские и математические корни одновременно. Я уже критиковал советскую власть за неглубокое мышление. Не учитывающее реальное общество и реальные движущие силы человечества — стремящееся к красивой картинке, не учитывающие множество глубинных психологических и социальных процессов. И это всё от вышеупомянутой ошибки-парадокса управления — которая началась ещё с Ленина — который был очень интеллектуальным человеком. И описал в итоге общество, которое может быть реализовано только для людей с аналогичным его собственному уровнем интеллекта, ценностей, морали и совести — но не для реального общества. Для реального общества он остался чудаком — но с очень хорошей чуйкой, сумевший несколько раз попасть, хоть и случайно, в яблочко народных настроений.

— Это распространённое в партии мнение, но как это может быть полезно сейчас?

— Очень и очень полезно. СТИ — это наука об обществе — и в отличие от остальных — она наименее субъективна. Она наиболее чётко может показать выигрышные стратегии, оценить вероятности успеха, проанализировать решения и поведение, и дать нужный результат. Стратегическая составляющая теории пока ещё не приелась и вообще, принципиально не реализуема без высокоразвитого ИИ. Это вундерваффе политики, это нечто такое, что в данный момент может стать идеальным управлением. СТИ оценивает более миллиона параметров общества, коллективов, финансов, технологий, и прочего — и сама по себе является результатом самообучения квантовых суперкомпьютеров и нейросетей.

— Хорошо, — Шелепин подумал немного, — хорошо. Эта теория может помочь например решить некоторые политические задачи?

— Может. Какие задачи?

— Например... — он замолчал, — например... сложно выбрать наугад что-то. Например возьмём твою же тематику — электронику, развитие электроники, Шокинское министерство. Наша задача — построить советский интернет и конкурентоспособную компьютерную промышленность. Какой ответ эта теория может дать?

— Мне понадобится некоторое время, чтобы ввести все параметры. Мы сейчас поедем в НИИ, и вы получите ответы. Но сначала поедим эту замечательную рыбку, вина выпейте, хорошее, редкое.

— Благодарю...

* * *

Это было очень непросто — создать двенадцать квантовых суперкомпьютеров — это предел возможностей изготовителя. Квантовые суперкомпьютеры были похожи на IBM-Z — такой же шкафчик, соединённые вместе шлейфами сверхпроводящих кабелей, они были подсоединены к обычному старомодному компьютеру эпохи Воронова — только у него было три больших монитора, стоящие на столе. Машины слегка гудели, неслабо грелись.

Я кхекнул.

— Товарищ Шелепин, прежде чем оказать вам эту помощь — я продумал то, как она будет доставлена по адресу.

— И как? — Шелепин сел за компьютер.

— Это прямой чат с ИИ-чатботом. Просто вводите вопрос и получите ответ от искуственного интеллекта. Но самые главные новшества не в этом. У вас же есть Алина?

— Колонка? Есть. Забавная вещица, но я ей не пользуюсь.

— Она связана с ИИ моего корабля — более мощным, чем эти двенадцать машин, и с этими машинами — я обновил её прошивку и добавил в неё работу искуственного интеллекта. Только она имеет своеобразное, прямолинейное и простое мышление. То есть спрашивать её нужно без необговариваемого контекста, а максимально точно формулировать запрос.

— Понял.

— Так же я сделал это, — я достал коробочку — она лежала на одном из шкафов с суперкомпьютером, и положил на стол.

— Это что?

— Это очки дополненной реальности.

Шелепин открыл. Внутри были очки. Обычные очки — похожие на те, что он носил.

— В них встроены ёмкие аккумуляторы, система отображения — которая рисует лазерную проекцию прямо в глаз микролазерами — то есть не рассеянным светом через хрусталик, как обычное изображение, а более точными лучами.

— Это безопасно?

— Более чем. Мощность этих лазеров очень мала — сила света примерно равна такой при просмотре телевизора в тёмной комнате, и меньше, чем отражённый свет солнечным днём. Оденьте. ИИ, связанный с этими очками — связан так же с ИИ "Террикон" — который реализует СТИ, и с диалоговым ИИ "Фантазия" — который заточен на создание текстов, идей и так далее. Этот ИИ может, по сути, писать вам тексты, а так же предлагать решения проблем, подсказки в диалогах, он может экспромтом выдать мощную речь, а используя её вместе с "Террикон" — то и выдавать результаты расчёта, анализа, предсказывать последствия управленческих решений и выдавать подсказки.

— Эта штука может быть руководителем, по сути.

— Не совсем. Скорее ИИ-помощником. С её помощью вы можете избежать неловких ситуаций — например если на вас наедут журналисты, если придётся придумывать на-гора речь, или во время любых совещаний и встреч — анализировать собеседника, его поведение, слова, мимику, и другие параметры — и выдавать подсказки к диалогу.

— Звучит фантастически, — цыкнул зубом Шелепин.

— Попробуйте. Управление её происходит движениями — касание к правой части дужки активирует виртуальный дисплей. Касание к левой — запрос диалоговой и иной помощи. Можно запросить голосом — обратившись к ИИ по имени, и голосом же задать нужные вопросы.

— А как он передаёт звук?

— Никак. Здесь нет аудиовыхода — в очки встроены очень чувствительные микрофоны, четыре камеры сверхвысокой чёткости с нанооптикой, множество датчиков, с помощью которых он собирает информацию о внешнем мире и собеседниках. Предположу, что вам будет очень нелегко приспособиться к использованию — нужно привыкнуть.

— Я постараюсь. Значит так, касаемся левой дужки, — он коснулся, — почему ничего не происходит?

— ИИ не видит в нашем диалоге смысл или у вас затруднений. Он приходит на выручку в сложные моменты, или может составлять речи по запросу. Я ввёл в Террикон и Фантазию — все современные реалии, персоналии, условия, всю необходимую информацию. Поэтому эти ИИ обладают хорошим пониманием, в каких они сейчас находятся условиях и какова их цель. Давайте попробуем с проблемными диалогами.

— Давай. Показывай, как это надо сделать.

— Я не считаю нужным внедрять в автомобильную промышленность технологию Антиблокировки колёс. Она сложная, дорогая, и освоение сейчас займёт слишком много наших сил, это попросту нерентабельно, — внезапно сменил я тему разговора.

И ИИ заработало — судя по тому, что компьютеры начали чуть сильнее шуметь. А Александр Николаевич с удивлением увидел подсказки для ответа. Чуть погодя.

— Мне это зачитывать?

— Да, можете. Это же суфлёр, искуственный диалог.

— Внедрение АБС необходимо по ряду причин хотя бы на некоторых автомобилях — для отработки технологии и получения практического опыта. Сейчас его нет на серийных автомобилях — но это крайне важная система для безопасности — сейчас траффик и правда сравнительно небольшой, и поэтому острой или хотя бы обычной нужды в подобной системе не наблюдается — но темпы роста аварийности будут расти быстрее темпов автомобилизации общества — через лет десять-двадцать эту технологию придётся покупать у иностранцев, тогда как мы можем сейчас сделать её — хотя бы для некоторых марок машин, наиболее дорогих. Развитие подобной технологии в собственном исполнении и доведение до серийного производства позволит сэкономить огромные суммы в будущем, не говоря уже про то, что если мы не хотим построения технологически отсталой, технологически зависимой отрасли — то мы должны внедрять свои передовые технологии. Технологии станут дешевле — а внедрение их — это вопрос построения не только автомобильной промышленности, но и вопрос построения технологически независимой передовой экономики. То, что сегодня наши конкуренты внедряют на машины самого дорогого сегмента — через десять-двадцать лет будет перенесено в массовый сегмент — и возникнет технологическая отсталость. Развивать собственные технологии нужно вовремя — а не тогда когда уже отстали — потому что развиваться, получать с них прибыль и пользу — в условиях активного противодействия конкурентам — намного сложнее, чем сейчас — когда ни у нас, ни у конкурентов, нет серийной продукции с высокотехнологичными решениями. Если у нас удастся создать сравнительно недорогой, но технологически не уступающий или немногим уступающий конкурентам автомобиль — и внедрить его на рынки развивающихся стран третьего мира — такие как Бразилия или Индия — то мы сможем получить прямой доход от инвестиций в развитую технологически отрасль — и получив деньги, строить её дальше и прочно закрепляться на рынке, выпуская новые модели и модернизируя уже имеющиеся, и улучшая техническую составляющую. Но всё это возможно только при условии, что мы не будем сейчас рассуждать о том, что надо и что не надо — и спросим себя — какой мы хотим видеть результат через двадцать лет? Если мы не будем внедрять собственные разработки и технологии, и будем ждать когда конкуренты разовьют их, чтобы потом использовать у себя — и то не факт, то отрасль останется убыточной, и держащейся только на отсутствии конкуренции внутри страны — не более того. Это будет кошмар наяву и деградация, технологическая импотенция в разработке и внедрении как целых автомобилей, так и отдельных их технологий. В конце концов — это всё породит имидж советской машины как морально устаревшей и примитивной. Хорошо, возможно создать и такой автопром — но какого политического эффекта мы можем ожидать, если будем обладать таким автопромом? Уважения к себе, веры в будущее? Сомневаюсь. Это вопрос фундаментальный — или мы живём на чужих технологических хлебах, копируя и передирая что сможем, и удовлетворяя только свои базовые потребности — или смотрим чуть дальше, и оцениваем ситуацию чуть более широко и глубоко, и чуть более дальновидно. Так что АБС внедрять в советский автопром необходимо — преодолевая социальную проблему отсутствия прибыли от продажи советских авто на внутреннем рынке — и отсутствие мотивации к позитивным технологическим внедрениям — происходящим из основных свойств плановой экономики. Внедрять, и ещё раз внедрять. Чтобы у потомков были достойные автомобили, и они не чувствовали себя в мире бедными родственниками... а то ведь товарищи — если сейчас подобное не сделать — то потом мы придём к тому, с чего начали — к отсталой, и импортозависимой экономики, которая вроде бы что-то своё производит — но своих технологий нет, и во всём надеемся на дядю за океаном... Внедрение системы АБС в советский автопром будет стоить около сорока миллионов рублей, и поднимет стоимость автомобиля примерно на восемьсот-тысячу рублей, но так как спрос значительно опережает предложение — то поднятие цены — не изменит того, что машины будут покупать. А вот технологическое развитие — будет намного прибыльнее — не говоря уже о том, что это даст нам инженерные кадры с уникальным опытом разработки и внедрения, собственные разработки станков и оборудования, опыт, прибыль в виде улучшения имиджа и прибыль в виде повышения продаж автомобилей на экспорт, а так же ввиду повышения сложности конструкции — повышения квалификации кадров на заводах и предприятиях, то есть само технологическое развитие. Дальнейшее развитие и отработка в производстве — снижает стоимость любой, даже самой сложной технологии. И вот тут я к сожалению не имею простого ответа — так как на западе всё понятнее — есть разные ценовые сегменты — внедрение прогрессивных систем в дорогие модели оплачивает покупатель, и если они приживаются — то переходят в более низкие ценовые сегменты. Это позволяет постоянно развивать технологии — и не вкладывать деньги в заведомо непонятные проекты с непонятным результатом — а финансировать технологии за счёт покупателя и получать от них прибыль. К сожалению, у нас автомобиль изначально был и остался средством передвижения — то есть его утилитарная функция настолько важна, что превышает другие — в том числе такую потребность, как потребность владельца в актуальности своего автомобиля. Это нарушает всю цепочку внедрения технологий — и получается, что внедрять их мы можем только в ручном режиме — по приказу сверху. А приказ появляется — когда руководящий кадр осознаёт отсталость — то есть когда конкуренты уже развили технологию и нужно догонять. Именно так например произошло с вертолётами — в которые долгое время не верили, пока они не нашли широчайшее применение у американцев во время войны в Корее — и тогда началась беготня.

Всё это ставит нас в неудобное положение — поскольку обрисовывает будущее нашего автопрома как морально отсталого, и нет естественных механизмов внедрения — нет финансирования новых технологий за счёт продажи элитных седанов и спортивных автомобилей. Внедрение таких систем как АБС, натяжители ремня, полный привод на легковых автомобилях, автомобили класса внедорожных кроссоверов, новых типов подвески и иных сложных технологий — это необходимость, если мы хотим, чтобы у нас в будущем была автомобильная отрасль, которая не зависит морально и физически от импортных, чужих технологий. Однако, проблема заключается как раз в том, что внедрение таких систем как АБС — приходится проталкивать вручную. И с этим нужно что-то сделать — чтобы существовал механизм, финансово поощряющий и реально воздействующий на завод и на его рабочих, чтобы они были мотивированы на внедрение технологий. Например поощрение через выдачу им части валютной выручки от проданных на экспорт автомобилей — в виде товаров, конечно, так как владение валютой незаконно...

...

Шелепин помолчал.

— Мощно, — я похлопал, — как видели — ИИ проанализировал что такое АБС, почему он нужен, алгоритмизировал процесс развития отрасли и роль внедрения технологий, составил аналитические прогнозы, и вывел общую картину, а так же выдал конкретные предложения, и рассчитал стоимость внедрения. Очень пространно — но в целом очень живо. Слушается на одном дыхании.

— Да, — Шелепин протёр глаза, вернул очки на нос, — очень сильная речь. Почти что критика — но обоснованная и с фактами.

— Компьютер не знает, кто я — поэтому при составлении речи он имел целью меня переубедить, и использовал целый ворох психологических трюков и хитростей. Причём речь похожа на мою — очень похожа на то, как я формулирую мысли. Компьютер проанализировал мою речь ранее и сообразуясь с моим построением мышления, выдал то, что наиболее должно зайти конкретно мне. Если бы этот же вопрос вам задал Косыгин — то скорее всего он бы создал диалог менее похожий на монолог, и больше упирал на финансовую составляющую, а если Брежнев — то скорее всего создал бы относительно короткий и ёмкий ответ, состоящий из вопросов управляемости, перспективности технологии, необходимости поддерживать имидж и то, сколько жизней спасёт система АБС — то есть сообразуясь с образом мышления и ценностями конкретного человека. И исходя из финансовых и политических реалий.

— Охренеть.

— А лучше спросите его о более конкретных решениях, например, будет ли то или иное решение правильным и принесёт ли результаты. Или как получить прибыль от развития предприятий электронной промышленности. Это будет наиболее сложная работа, и наиболее ценная.

— Хорошо. Как его там зовут?

— Альфред.

— Альфред, как получить прибыль от развития предприятий электронной промышленности? — спросил Шелепин, — о, появилась иконка. Думает. Вот, выдал текст. А как его прокручивать?

— Можно пальцами, движением вверх, — я показал движение, — а если надо скрыто прокручивать — то в обозримом для камеры очков пространстве сделайте жест свайпа вверх. Вот такой, как будто листочек бумаги отталкиваете вперёд.

— Хорошо. Так... — он задумался, читая витающие в воздухе перед ним буквы. Я не мешал.

— Весьма содержательно.

— Прочитали?

— Прочитал. Весьма недурное предложение. С таким управляющим компьютером можно построить замечательное общество.

— В этом я сомневаюсь. Проблема ИИ в том, что они не умеют мыслить творчески. Это очень опытный, очень сведущий, но совершенно скучный бот, который может предлагать проверенные временем решения, и с помощью СТИ моделировать и анализировать решения. Но не способен выдать по настоящему хорошие, талантливые, оригинальные идеи. Хотя это вопрос спорный. На него можно опереться в принятии решений — но всё равно, иногда его решения слишком серые и скучные — то есть не учитывающие потребность людей в переменах и в оригинальности.

— Бездушная, но очень умная машина?

— Да.

— Тем не менее, этого уже очень много. Нужно составить план и проекты развития с его помощью — на ближайшую пятилетку.

— У меня были более масштабные планы на него и на вас.

— На меня? — Шелепин снова нахмурился своим начальственным авторитетом давя.

— Да, точно. Вы же не думаете, что я раздаю подобные плюшки просто забавы ради? Посмотреть что получится и поугарать над последствиями... Я не хочу наступления непредвиденных и очень неприятных последствий уже свершившегося вмешательства. А ещё понял, что спасти СССР и всё общество вы не сможете — если вам не помочь. Да, можете стать более способной альтернативой Брежневу, но вам не хватает базы — фундаментального анализа, опыта, и имиджа. Вы должны стать нашей политической звездой. Не очередной управленец — а любимый в народе и уважаемый в партии политик. Такой, который может продавить нужные решения и заставить к себе прислушаться. К сожалению — даже здравые и абсолютно хорошо обоснованные идеи плохо заходят, если исходят от людей без ореола лидера и мудреца — и в то же время, даже простые мысли и решения людей с хорошим политическим имиджем — вызывают резонанс.

— Это называется влиятельность.

— И вам она нужна. Это не так то просто, как вы думаете — необходимо по сути развернуть предвыборную кампанию — информационную, психологическую, нацеленную как на центральный комитет партии, так и на номенклатуру поменьше, и самое главное — на народ. Это масштабный процесс.

— Это уволь — я подобным заниматься не буду.

— Будете. Ещё как будете — другого пути нет. Или вы станете настолько влиятельным и незаменимым, что вас невозможно будет свергнуть, и ваши решения для спасения экономики и страны примут — или не станете — и тогда за любыми предложениями последует опала. ИИ вам потребуется, чтобы выступать публично — я бы предложил следующие форматы — митинги-проповеди уже устарели как класс — создаётся впечатление чтения по бумажке и бормотания о великих успехах и достижениях — предложу для этого дать несколько телевизионных интервью, в интерактивном формате — чтобы вопросы задавались по ходу самого интервью и от простых людей — не выбранные предварительно, не ограниченные по диапазону запретных зон. ИИ поможет вам быстро найти оптимальный ответ, который будет к тому же корректен для политбюро — чтобы не подставить вас перед коллегами, и найдёт отзыв в народе. Далее — необходимы фактические успехи электронной промышленности. Видеомагнитофоны уже стали весомым аргументом в пользу МЭПа — Месяцеву им надо поставить памятник — они запустили интерес к высокоразвитой электронике.

— Такое возможно — в партии такое даже приветствуется — общение с народом, хвастовство своими успехами.

— В данном случае ИИ предлагает вам делать имидж прогрессивиста с долей футуристичной романтики — не прожектёра, а смелого и технологически подкованного. Далее — уже сделанные компьютеры и видеомагнитофоны продемонстрировали широким массам — ну, почти широким, что это сверхперспективная тема — практически даже превосходящая ожидания населения, и этим нужно пользоваться — но воспользоваться тоже грамотно.

— Грамотно — это как? Я уже достаточно хорошо ассоциируюсь с МЭПом и как покровитель Месяцева.

— Нужно устраивать и посещать выставки достижений электронной промышленности, делать говорящие кадры — для газет и журналов, и показывать свою осведомлённость в делах электроники — причём разбираться в действительности не нужно — нужно продемонстрировать сам факт того, что вы в теме разбираетесь. ИИ разбирается — ИИ вам поможет. Всего пара успешных технических предложений, несколько банальных решений и разговор с пониманием темы — и информация о вас пойдёт гулять по сарафанному радио. Едем дальше — общие меры вроде понятны — но остаются разные предложения, которые могут дать быстрый и позитивный эффект — короткие рационализации, которые в отличие от фундаментальной работы — дают более имиджевый эффект, но дают. Тут вообще с короткими действиями всё просто — решение какой-нибудь проблемы, которая всех задолбала, или предложение, которое сразу же понравится — и вот уже у вас имидж человека с реально полезными идеями и реально работающей головой.

— Но в чём это реализовать? Я не справочное бюро, ко мне не ходят советоваться по поводу всяких мелочей.

— Это можно найти самим. А лучше всего — спросить у нашего суперкомпьютера, по конкретной области и с конкретными заданными условиями.

— А он знает реальные условия?

— Да, ИИ постоянно читает прессу и анализирует её, даже очищая от лжи и наслоений пропаганды, делая выводы. Он очень осведомлён. Мы кажется говорили про АБС и автомобили? Можно начать как раз с визита на какой-нибудь автомобильный завод — неофициальный визит, с целью посмотреть, пощупать лично, поговорить с руководством, а там — у советского автопрома столько недостатков, как в технической части, так и в области организации труда — что отыграть мудрого руководителя будет несложно. Визиты правда нужны неофициальные — чтобы без показухи — но с журналистами.

— Это как косыгин, который любит в магазины захаживать и проверять, есть ли хлеб на полках?

— Вроде этого. Но тут важно другое — создать образ дружественного визита. Не давить партийным чином, а наоборот — посетить с целью держать руку на пульсе рабочего класса. А там пара нужных фраз по поводу их оборудования, немного критики, немного обещаний — например совместно с МЭПом установить агрегаты станков ЧПУ и роботизированной сварки — и дальше пойдёт легче. Всё в тёплой, дружеской атмосфере.

— Понятно. А станок с ЧПУ?

— Я соберу из серийных деталей, которые выпускаются или могут выпускаться в Зеленограде. Хороший, развесистый, и могу несколько штук сделать — правда, тут потребуются программисты ЧПУ. Но эффект они дают шикарный.

— Насколько шикарный?

— Делают сравнительно медленно — но очень точно. Токарку хорошее ЧПУ, с большой точностью — может делать шикарную. Там Семичастный у меня брал для НАМИ проект автомобиля — вы такие видели перед НИИ. Можно им закинуть удочку на предмет перспективной модели.

— Целую модель им не получится сделать.

— Тогда пойдите к разработчикам, инженерам, и прямо там, на месте, нарисуете компоновку, и многое другое — от руки. ИИ вам в этом поможет.

— Никогда не умел рисовать. Ну ладно, попробовать можно.

— Попробуйте. Предлагаю сходить на завод АЗЛК — с необъявленным начальственным визитом, часа на два — посмотрите что как, поговорите с рабочими, с проектировщиками и инженерами, кое-где пообещаете им новые станки с программным управлением — предложите им сделать например новую модель, более высокого чем раньше, класса — передовую по всем параметрам — а станочный парк под её производство подтянем. Если что — я поставлю больше чем пара-тройка станков, а десятка три-четыре, и самых разных — главное чтобы рабочих и руководство настроить на нужный лад, ободрить и провести очень позитивную беседу.

— Понял. Ну такое не проблема.

Я на всякий случай спросил:

— Что такое 4matic?

— Технология полного привода мерседеса, применяемая с пятьдесят первого года.

— А в чём главные недостатки Москвича четыреста двенадцатого?

— Текущие сальники, слабая печка, плохая безопасность, перегревающийся бензонасос, слабая шумоизоляция, и ещё по мелочам немало всяких косяков.

— Что такое угол кастор?

— Угол, под которым наклонена ось поворота колеса. Она нужна для самоцентрации колёс и влияет на движение прямо — но чем больше угол, тем больше развал колёс при повороте.

— Отлично. Просто офигенно. Визуальные аналитические системы сразу тестировать не будем — вы с ними познакомитесь на практике. Они дадут некоторые подсказки, исходя из того, что увидят камеры.

— Понятно. Что ж, можно поиграть в эту игру. Поедешь со мной?

— В качестве кого?

— В качестве представителя своего НИИ, специалиста по машинам. Ты вроде бы профессионал именно по транспорту — вот заодно и познакомлю тебя с коллегами — вам ещё вместе работать.

— Тогда давайте так — вы подъедете первым, а я следом — чтобы никто не говорил потом, что вы меня притащили и с собой водили.

— Хорошо. Встретимся у проходной. У меня сегодня до пяти вечера время свободное — так что торопиться не будем. Сначала мне нужно освежиться и отдохнуть немного.

— Гостиная в вашем распоряжении. А потом опыт.

* * *

*

За визитом Большого Начальника — надо писать большими светящимися красными буквами — именно так, наблюдать было интересно.

Что мне известно про АЗЛК Москвич? Это крупное предприятие в Москве — которое выпускает автомобили Москвич. Однако, технически Москвичи не очень — в этом не вина завода, в этом вина в целом того, что станочный парк у них плохо обновляется, да и система в целом не поощряет качество. Поэтому АЗЛК выпускал много Москвичей — и это была одна из самых ходовых машин. Позже её потеснит с этого пьедестала Автоваз, но сейчас именно Москвич — главный народный автомобиль среднего класса. Выше запорожца, ниже Волги.

Несмотря на огромное количество технических недостатков — потенциал у завода был — если в него вложиться, и деньгами и мозгами. Как и у его продукции. Но требовалось много непростых решений по модернизации — и сам завод — был словно создан для того, чтобы умный человек с ИИ-помощником могли оттянуться по полной.

Мой расчёт оказался верным — Шелепина с порога встречал директор завода, который тут же вместе с комитетом по встрече прибежал — на меня внимания даже не обратили. Журналистику мы с собой не брали — посещение завода фотографировал я. Собственно, меня и приняли за фотографа — так как я был с кэноном — цифровым фотоаппаратом, и фотографировал Шелепина и остальных.

Внезапность и внеплановость визита была обескураживающей — и поэтому многие растерялись — фон для того, чтобы Шелепин мог вовсю развернуться — идеальный. Он и развернулся — директор повёл нас в цеха, показать свою подмандатную территорию и похвастаться новейшими моделями — правда, тут уже всё пошло не по плану — Шелепин слушал его и кивал, задавал уточняющие вопросы, наводящие, и видимо, уже начал по полной пользоваться ИИ-помощником.

Многие его вопросы ставили товарищей в полный тупик, многие заставили смотреть на него даже с уважением — что было редкостью. Заодно я побывал в цехах АЗЛК — это была большая территория, работа тут кипела. Шелепин благосклонно осмотрел это всё, по пути болтая непринуждённо с начальством заводским — то, что он читал с визоров — умело маскировалось под разглядывание окружения, и собеседникам не надо было смотреть в глаза.

— А это станок рейнметал, сорок первого года? — удивился Шелепин, — музейный экспонат почти что.

— Работает, как видите, — товарищ директор немного сконфузился, — работает исправно.

— Дерьмо, а не исправно, — Шелепин почесал подбородок, глядя на странный и большой станок, который выполнял штамповку, — ход уже негладкий, механика посажена, детали изношены, даже по звуку это хорошо слышно. Вон там тоже станки уже порядком издолбаны, и морально устарели.

— С этим мы ничего поделать не можем, — ответил ему главный инженер завода, — станков новых нет.

— Нет... — Шелепин хмыкнул, — нет — будем изыскивать. Новые проекты вы с таким парком не потянете совершенно.

— Какие ещё новые проекты?

— А вы собрались вечно клепать москвичи нынешней серии? Они и так уже морально устаревают — а время идёт, и моложе станочный парк не становится. Да, конечно, безусловно, — он махнул идти за ним и пошёл впереди, — кое-какие улучшения вы делать можете — но упёрлись в предел возможностей станков — а он снижается. С их устареванием — стране нужны автомобили — но что более важно — вам нужны деньги. Много денег. Желательно валюты, и желательно на них купить станки и оборудование, или того лучше — самим оные разработать.

— Переоборудование будет стоить колоссальных средств, — вздохнул инженер.

— Где-то с миллиард рублей, — поддакнул Шелепин, — или если в долларах — миллионов сто. Сумма немаленькая, но не фатальная. Ваш новый москвич замечателен — но у него слишком много проблем — и мало технических нововведений. Я вам это в вину не ставлю, всё понимаю — на таком оборудовании сделать приличный автомобиль — это достижение. Пойдёмте в менее шумное место — поговорим по поводу выпуска новых моделей... Эй, Лео, ты обещал прикатить образец!

* * *

*

Анабасис Шелепина по заводу был очень впечатляющим — он поговорил с рабочими, и благодаря ИИ-подсказкам, с которыми осваивался — даже сумел поддерживать разговор по автомобильной тематике, и замечал многие вещи — на которые компьютер ему предложил обратить внимание.

Получилось очень впечатляюще, хотя он иногда и подтормаживал отвлекаясь на чтение информации — это не было особенно заметно — как будто он думает и разглядывает в это время станки и сборочный конвейер.

Цехов тут было много — мы прошли через цеха кузовные, сборочные, и закончили экскурсию через час — Шелепин блистал. Как и требовалось — он узнал много нового сам и много новых ощущений подарил главному инженеру, который порядком изнервничался.

Этот визит выбил из ментальной колеи всех — после разговора по поводу станочного парка и обсуждения достоинств и недостатков конкретных моделей установленных тут станков — похоже, рабочие и заводское начальство решили, что он не иначе как ненастоящий, потому что настоящее высокое начальство таких деталей знать не должно. Однако, Шелепин всё-таки отметил у себя в блокнотике и сообщил, какие станки нужно будет заменить, и даже нашёл приемлемые альтернативы — хотя конечно это сделал ИИ. Он только переписал нужные названия.

Однако, остальные про ИИ подумать не могли — поэтому когда дошли до конца экскурсии — Шелепин уже объяснял им какие станки ЧПУ можно применить и где, и главное — он внёс с десяток простейших рацпредложений, разглядывая рабочий процесс и автомобиль. Причём таких, из разряда "как раньше сами не додумались?".

После третьего предложения главный инженер ходил за ним с блокнотом и записывал. Потому что если первое вызвало ещё вопросы — чего это партийный начальник тут нас учит — то после второго и третьего стало понятно, что идеи простейшие и главное — рабочие. Можно сказать — новый взгляд на все вещи.

После этого все дошли до офисных зданий — к этому моменту главный инженер уже смотрел на Шелепина глазами, полными уважения — а директор завода опасался — высокое начальство всё-таки просто так не заходит.

Шелепин же попросил ручку, бумагу, и начал разговоры с главным инженером разговаривать — про новшества в автомобилестроении, в двигателестроении, про особенности конструкции, и подробно описывал нюансы технологий и их создания у нас — в наших советских условиях. В том числе проехался по кондиционерам, обивке, по дизайну — с особым цинизмом.

Насчёт дизайна было просто — у него были фотографии десятка разных иномарок при себе — в том числе форд мустанг — и ткнув на неё, сказал:

— Ну вот обрати внимание — вроде бы ничего фантастического. Просто сделано с душой — но народу понравилось. Сделано без усреднённого обычного стиля — сделано так, что и декор есть, и без вот этого вот округлого хрома пятидесятых годов.

— Очень уж молодёжно.

— А у нас что, пенсионный автопром? Конечно, для пенсионеров тоже должны быть соответствующие их вкусам автомобили — но я здесь не для ханжеских обсуждений и пространных рассуждений о том, что народу не нужно, лишь бы от себя их запросы отвести и кукиш показать. Заводу нужны деньги — деньги это продажи, а продажи — это дать хороший товар. Рекламу, но главное — это дизайн и технологии. Качество сборки, качество изготовления.

— Нечто подобное, теоретически, сделать конечно можно, вопрос в штампах кузова.

— Кузовные штампы изготовят — за это не беспокойтесь. Вот только я даже не подумал копировать американский форд — нужно предоставить на рынок свой автомобиль, причём на нём нужно применить все самые передовые технологии, которые сможем впихнуть. Чтобы он был действительно выдающимся на фоне конкурентов. И не важно, сколько он будет стоить — по мере производства технологии или отпадут или станут дешевле — главное не сдаваться на этом пути. Ну и оборудование раздобыть — с этим нам помогут.

— Хорошо, мы за, но... как-то внезапно. Нужно разработать концепцию.

— Я могу примерно накидать вам то, что придумал, пока по цехам ходил — но это так, общие наброски.

В набросках было легко угадать машину по мотивам "Нивы" — кроссовер, двухдверный, короткобазный, Шелепин не остановился на общем наброске силуэта и сделал ещё несколько рисунков — подвески, компоновки двигателя, причём всё это довольно точно и симпатично. Когда ИИ тебе рисует на бумаге, а надо только обвести — это проще, чем ребёнку рисунок по контурным точкам проводить. Шелепин одолжил карандаш и нарисовал компоновку мотора, салона, усилитель руля и тормозов, подвеску, и вообще, силовую схему несущего кузова.

— Вот как-то так. Это лёгкий автомобиль, вседорожный — благодаря коротким свесам и короткой базе он должен обладать неплохой проходимостью. Двигатель... двигатель придётся сделать с нуля, полный привод тоже — но это естественно, дороги у нас не очень — так что и в городе он должен себя хорошо чувствовать. Салон для двух человек более чем комфортен. Поработать над деталями придётся.

— Революционно, — задумался товарищ инженер.

— Народу нужен именно такой автомобиль. Вы делали уже высокопроходимые Москвичи на внедорожном шасси — но это эрзац. По моему, в нашей стране с нашими дорогами и просторами — лучшего варианта просто не найти. Добавьте сюда вот ещё пару штрихов, чуть-чуть поднимем клиренс, и получится превосходный автомобиль. Седанное рабство отменяется.

— Почему рабство?

— Потому что слишком много у нас в стране седанов. Так много, что это начинает всерьёз бесить. Терпеть их уже не могу — хочется чего-то свежего, нового, и такого, чтобы ни у кого не было.

По правде говоря, нет. Автомобиль не похож на ниву — я разглядел его повнимательней — компоновка более похожа на Mitsubishi Pajero первого поколения, хоть он и похож на Ниву — и по мнению многих многие технические решения слизаны с Нивы — паджеро всё-таки отличался.

— Может быть добавим второй ряд дверей? — спросил инженер, — у нас народ любит практичные автомобили — короткобазный внедорожник конечно неплохая штука, но полноценный ряд задних сидений плюс большое багажное место — это тоже очень важно.

— Можно. Легко можно увеличить его в длину — запаса тут полным-полно.

— Тогда получится уже довольно крупный автомобиль, — сказал инженер, — нет, ваша первая идея мне нравится больше. В ней есть органичность. Законченность мысли и техническая красота.

— Длиннобазный вариант тоже будет необходим. Военным такой автомобиль не понадобится — что хорошо — он без рамы, нагрузок особо много не выдержит. По жёсткому бездорожью его не пустишь, и выносливость при буксировке тяжёлых прицепов будет небольшая — но сам по себе должен быть очень ходкий, приятный.

— Мне уже хочется сделать такую машину. Правда, это потребует много чего...

— Это вот к техническому специалисту, — показал Шелепин на меня, — вы не обратили на него внимание — Лео. Мой очень дальний родственник, и инженер.

— Драсьте.

— А я думал вы фотограф.

— Не совсем, — хмыкнул Шелепин, — Лео, дальше я оставлю на тебя — оснащение производства и всё прочее. На ближайшем съезде поднимем тему финансирования — но если вы сумеете сделать хотя бы макет к съезду — то это будет очень, очень большим успехом.

— Успеем сделать к съезду не то что макет — ходовой прототип. Кузовные штампы мы сделаем, — уверил я его, — и станки по линии МЭПа сможем для вас сделать или достать. В том числе станки с программным управлением, и у нас есть один очень, очень перспективный двигатель.

— Какой это? — спросил товарищ инженер.

— Разрабатывался он для генераторов при ЭВМ. Компатный, мощный, надёжный, и довольно прогрессивный. Я бы сказал — значительно прогрессивнее двигателей автомобилей.

— От генератора? Серьёзно?

— Товарищи, знаете, сколько стоит большая ЭВМ? Как небольшой цех, со всеми станками. Это не ерунда, и генератор делали так же без оглядки на технические ограничения — лучшее что могли сделать по качеству, надёжности, долговечности работы. К тому же резкие скачки потребления потребовали сделать двигатель мощным — у него твин-турбо наддув с двумя турбокомпрессорами, шесть цилиндров, инжекторная подача топлива с последовательным впрыском, шестнадцать клапанов и два вала. Сто девяносто лошадей.

— А степень сжатия?

— Десять к одному. В двигателе применена электроника для контроля впрыска — без неё такой впрыск просто невозможен. Но характеристики конечно отличные. Он правда капризен по маслу — придётся немного почесать тыковки и наладить выпуск необходимых масел, — обратился я к Шелепину.

— Технологии известны?

— Более чем.

— С этим будет попроще. Главное иметь саму машину.

— А остальное? Мы до весны не управимся.

— Тут я вам помогу чем смогу. Для такси я делал машину — прототип, некоторые её решения можно переставить на нашу новую. Двигатель — тоже первым портировали на это такси, коробка передач — есть автоматическая, но лучше поставить механическую. Её сделаю сам. Трансмиссию... — я посмотрел на бумаги, — трансмиссию для прототипа тоже сделаем. Но не больше тридцати — максимум ста экземпляров — дальше придётся самим.

— Для испытаний этого хватит, но серийное производство главнее, — ответил директор.

— Кузовные штампы сделаем — тут проще всего. Несмотря на то, что они очень сложные — а вот дальше... сварка. Точечная сварка — да ещё и с помощью сварочных роботов — это потребует некоторого времени. Но иначе никак — такой несущий кузов, ещё и внедорожника — должен быть качественно соединён. А вот сколько епстись надо будет с пуском это в серию... это зависит от ваших талантов — но не меньше года точно.

— Если сделать машину можно — то время не так критично. Надо с Косыгиным поговорить по этому поводу — финансирование это по его части.

— А с Александром Михайловичем это согласовано? — спросил директор.

— Нет. Я вообще заехал в свой законный выходной, — улыбнулся Шелепин, — без журналистов и показухи. Тарасов и другие пока ещё решают — развивать свой автопром или залезть в технологическую каббалу к иностранцам и купить целый завод "под ключ". Если и купят — всё равно вряд ли это будет серьёзно. Пока что проект будете вести на частные пожертвования. В инициативном порядке.

— Но на это понадобятся крупные фонды, — возмутился директор, проявив мужество перед большим начальством.

— Лео. Ты у нас буржуй, вот и помоги деньгами.

— И ничего я не буржуй.

— Они у себя в НИИ делают игровые автоматы и имеют с них доход, — пояснил публике Шелепин, — и много с чего ещё.

— А знаете во что встаёт каждый автомат? Это же совсем непростая вещь.

— Да ладно, не обижайся, знаю, — примирительно ответил Шелепин, — сколько можете выделить на финансирование проекта? И что ты можешь для этого за границей достать по своим "каналам"?

Я задумался.

— Хм... Итак, по поводу предприятия — я могу достать станки и кое-какое передовое оборудование, произведённое штучно. Станки для лазерной резки металла, могу сделать станки для оцинковки, кузовные и иные штампы, штамповочный пресс — но с ограничением по габаритам деталей. То есть не все необходимые, установку для точного литья пластмасс, токарно-фрезерные центры ЧПУ — штук десять класса В, и семь станков класса А, и если нужны — могу добыть станки класса С — с допуском в один микрометр. Такие используются для изготовления деталей головок видеомагнитофонов и жёстких дисков.

— Для нас это слишком — важнее производительность, а допуски в зависимости от узла редко уходят за сотую миллиметра. Мы не изготавливаем особо точных деталей.

— И хорошо — станки класса В — самые многочисленные. Они подойдут для изготовления поршней и расточки цилиндров, и на них можно сделать многие детали турбокомпрессора. Ещё больше деталей можно сделать горячей объёмной штамповкой — станок я смогу притащить. Но он относительно небольшой и производительность у него не очень. Тем не менее, думаю, с производительностью пять-десять машин в сутки всё это оборудование справится.

— Это даже не мало — это капля в море.

— Зато качественно. Оборудование, опять же, качественное, надёжное. При должном обращении можно такие вещи на нём делать — немцы в своём Штутгарте умрут от зависти. Собственно, изготовление двигателей будет самым сложным и штучным — серийно можно сделать прототип "RAV-4", — намекнул я Шелепину, — но это уже на ГАЗе или УАЗе, и серьёзно их попинав. Хотя двигатель РАВ-4 и проще нашего.

— Кстати, да, — Шелепин видимо вспомнил про равчик Воронова, — тот двигатель замечательный, он проще, слабее, без турбины, но достаточно надёжен и значительно лучше всего, что есть в СССР в серийном производстве.

— Тогда может быть в эту машину впихнуть двигатель РАВ-4, а в прототипы уже самый роскошный вариант — тот, о котором мы говорим?

— Можно, можно.

— Но это не отменяет остальных сложных деталей. Усилители, стеклоподъёмники, кондиционер, система АБС, подвеска... в общем — всего и много сложного.

— Ну на то он и нужен, чтобы технологии пустить в дело, — сказал Шелепин.

— Тоже верно. Тогда вопрос уже к вам, товарищи, — поднял я взгляд на инженера и директора, — вы можете отказаться. Можете согласиться — тогда начнём вас финансировать, привозить станки, многие из которых вообще в мире не имеют аналогов — но это потребует от вас проявить организаторские способности. Если машина "стрельнет" — то вы будете в шоколаде. Если нет — много не потеряете.

— Мы согласны, — ответил, после раздумий, директор завода, — модернизация завода давно назрела, и если это привлечёт внимание к нашим возможностям — то мы согласны целиком и полностью. Как проект представим? Как новую разработку?

— Концепт-кар, созданный совместно с министерством электронной промышленности. Учитывая количество электроники в автомобиле и его производстве — иначе и не скажешь. А серийное производство... может быть у вас будет, а может на ГАЗе — всё решаться будет потом.

— Да, кстати, деньги, — вспомнил я и полез в свой вездесущий портфель. В данном случае портфель был кожаной сумкой, аля-планшетка, которую я носил через плечо, — я захватил. Вот, вот и вот... — выложил на стол пять пачек сторублёвых банкнот, перетянутых бумажной банковской ленточкой, — пятьдесят тысяч. Это на текущие расходы, премии, организацию рабочих мест и так далее. Чтобы сделать к Съезду нормальные прототипы — хотя бы десяток штук, здесь, на МЗМА — понадобится мотивировать сотрудников и всерьёз запариться с установкой станков и обучением на них. Наше НИИ окажет вам всемерную поддержку в обучении с ЧПУ.

— Спасибо, но... ладно, хорошо. Это неподотчётные средства?

— Нет, неподотчётные. Впрочем, и работа в планах не значится. Скажем так — если мы это сделаем — это будет неожиданным сюрпризом к Съезду — а если машина понравится в партии — то это серьёзно поможет вашему заводу. В том числе и финансово можно будет поднять вопрос об улучшении оснащения завода. Надеюсь вы поняли суть процесса?

— Я понимаю, — сказал директор, закидывая пачки денег в свой стол, — если мы покажем крайне передовой автомобиль, сможем удивить, то имидж завода как производителя дешёвых малолитражек, серьёзно изменится. Может быть даже появится вера в собственные технологии. Если это надо сделать за спиной у начальства — то это почти бунт.

— Если начальство купит завод у иностранцев, и будет штамповать машины в таких темпах, что вам и не снились — то МЗМА могут просто закрыть или перевести на отвёрточную сборку других автомобилей. И тогда "Москвич" закончит своё существование. Зачем в стране два схожих автомобиля, в схожей ценовой и весовой категории? Выбор сделают в пользу более выгодного и нового, лет через десять-пятнадцать, конечно. Конкуренция-с. В ней как на войне — врага нужно удивить.

— Держать установку оборудования в секрете?

— В секрете не получится — поэтому если что — то просто заявите что совместно с МЭПом тестируете новые станки с электроникой — и всё. А что на них произведут... это пусть будет полным нежданчиком. Александр Николаевич, вы согласны?

— Это авантюрно, но действенно, — кивнул Шелепин, — Брежнев очень любит машины, и если машина получится хорошей — то вполне вероятно, что это перевесит нерентабельность и все остальные минусы производства. Как и все аргументы противников.

— О, она получится хорошей, — уверил его я, — я лично проконтролирую все этапы производства.

— Доверюсь тебе.

— Простите, а вы специалист в этом? — спросил директор с сомнением.

— О, да...

* * *

Что такое автомобиль? Это четыре колеса, мотор, кузов, и ещё килотонны боли пониже спины во время его проектирования и производства. Проектировали его в военных темпах — то есть директор собрал конструкторский коллектив завода, меня попросил сделать чертежи, а конструкторов и прочий менеджмент завода — заняться приёмом нового оборудования, от МЭПа, для проверки новых "электронных станков". Я его поправлять не стал — и уехал вместе с Шелепиным. Точнее нет — он уехал к себе, а я на завод, где и занял копмпьютер корабля производством чертежей.

Чертежи были в цифровом виде — и вы не представляете, насколько продукция программ проектирования отличается от продукции ватмана и кульмана! Это не просто совершенно другой уровень — это совсем другая САПРовская система ценностей — потому что чертежи, сделанные на бумаге несоизмеримо проще. Для создания бумажных чертежей я пошёл на плоттер — большущий принтер, делающий чертёж на столь же больших листах бумаги.

Но это было только частью работы — я начал собственно работу по профилю — проектировать автомобиль. Да, двигатель уже был сделан — и он был частично скопирован с какого-то там немецкого движка будущего — и обладал своими технологическими новшествами. Электроника, впрыск, турбины, и многое другое...

Это оказалось очень интересным — но большую часть всё равно сделал компьютер — я же принял ряд интересных решений, для которых пришлось вникнуть в его электронные мысли и поменять некоторые детали, чтобы советским рабочим было проще их сделать.

Отгрузить станки — поручил людям из числа МНС. Сам же занялся на весь день — засел над чертежами отдельных узлов — к счастью таковые уже давно придумали.

В общей сложности, на создание чертёжной документации у меня ушла неделя с небольшим — ещё полдня, к четырём дня я закончил чёртовы чертежи, от которых уже болела голова. Конструкция однако получилась хорошей и прошла весь цикл моделирования на компьютере — без нареканий.

Пришлось пойти на плоттер для изготовления чертёжной документации — большой печатный станок делал их довольно медленно, но делал. Получилось очень, очень много макулатуры — четыреста листов А4 с чертежами отдельных узлов и агрегатов, порядком их сборки, а так же трёхмерные изображения собственно детали, с множеством подписей.

Это соответствовало ГОСТу, но сильно отличалось от того, что делали на бумаге руками. Итого у меня образовалось тридцать листов А0, и около трёхсот листов формата А1 и А2, и четыре тысячи листов формата А4. Стандартные, отпечатанные на принтере.

Все листы пришлось пронумеровать, составить справочник по ним — отдельная брошюра, в которой все детали с зарисовками и номер конкретного листа. Было бы проще, если бы мы использовали больше ГОСТовских деталей. Однако, нет. Всего автомобиль состоит из двадцати пяти тысяч деталей! Двадцати пяти тысяч, едрить его колотить — и при этом номенклатура деталей насчитывала двенадцать тысяч, от ГБЦ до маленьких шайбочек.

И по каждой детали было пояснение приписано, на чём её изготавливать и как.

Объёмы документации просто шибануться какие — из недели пять дней печаталась документация, по мере доработки новых узлов.

Весь этот багаж весил где-то с полтонны, и пришлось везти его на небольшом грузовичке, загрузившись под завязку. Зато подвезли сразу к администрации завода, и там быстро нашлись крепкие парни, которые потащили ящики к проектировщикам — а у тех был настоящий бордель с пожаром и наводнением.

В итоге я узнал, что происходит — дело в том, что все заняты — в цех подвезли станки, которые я хитрой схемой через МЭП легализовал — и здесь работает человек тридцать из нашего НИИ — наладчики, программисты, которые сейчас осваивали технологию лазерной резки металла, а так же технологию промышленной автоматики в виде производственных МЭПовских роботов — но вместо чистых зон — переориентированных на выполнение точечной сварки. Они правда были полуавтоматами — действовали по одной и той же программе, и к стартовой точке робота нужно было подвести вручную.

Это было ещё цветочки — роботов поставить проще всего — а вот в цеху, где металл резали и штамповали — работа кипела просто кошмар как.

Штампованные детали порой имели небольшие размеры — их нарезать нужно было из стальных листов, резка металла выштамповкой его повреждала, и была скажем так — неэстетичной и низкотехнологичной — а вот лазерная... лазерная резка была сверхвысокотехнологичным процессом. Это очень сложно — лазерный станок нарезал детали с относительно высокой скоростью и по сравнению с механической резкой — с фантастической точностью. Причём детали были из металлов разной толщины — металл под кузовные штампованные детали — которым ещё предстоит предать объём, и детали силовые — из фольги до двадцати миллиметров. В том числе заготовки — которые потом отправляются на закалку и антикоррозийную обработку.

Ядрёней всего выглядел станок ГОШ. Станок предназначался для изготовления особенно сложных деталей, вроде того же коленвала и тому подобных. Тут главное не станок, а штампы — каждая деталь это штампы. С штамповкой на АЗЛК хорошо знакомы и умеют делать — у них тоже штамповались коленвалы и другие детали. Ранее они и двигатели делали — но передали производство на завод — это вопрос чисто организационный, а не технический — двигатель — самая сложная деталь автомобиля, он сложнее, чем весь остальной автомобиль. Пока что.

Из этого борделя с пожаром во время наводнения я вернулся в офисное здание завода — тут этот бордель происходил во время сверхпланового выпуска продукции, без отрыва от производства — что только добавляло всеобщего хаоса и безумия в процесс.

* * *

— Это что такое?

— Чертежи.

— Я вижу что это чертежи. Как они сделаны?

— Напечатаны. На плоттере. А что?

— Ничего.

Скажем так, если первая встреча советских инженеров с цифровыми чертежами в восьмидесятых была для них, по их же воспоминаниям, "шоком" — то что говорить про нынешний тихий мирный шестьдесят пятый год. Чертежи были точными, полными — на каждую деталь отдельный чертёж, и самое главное — они были сделаны компьютером и значительно превосходили тот ворох разномастной документации, что обычно был в работе у местных.

Компьютерное черчение прекрасно — не зря оно мгновенно вытеснило ручное — вычерченную деталь компьютер рисовал очень качественно и при этом всё было сделано в рекордные сроки и некоторые элементы чертежа — вообще было почти нереально повторить с тушью. Потому что они просто слишком сложные — черчение таких мелких деталей заняло бы кучу времени и сил. Отдельно стоит сказать про трёхмерные чертежи — рисунки, показывающие детали в разрезе, в самых разных проекциях и срезах, в том числе косых.

— Здесь полная техническая документация. Все детали пронумерованы, чертежи во всех проекциях, всего двенадцать тысяч чертежей. Каждая цельная деталь отдельно. Крупные узлы и самые сложные детали — на больших листах, и чертежи узлов в сборе, с порядком сборки. Штампы для изготовления штампованных деталей уже подвезли — они в ящиках.

— Охренеть как быстро может решаться вопрос, если в дело вступают такие большие люди, — цыкнул зубом инженер, — у вас там сколько чертёжников работает?

— В основном это чертежи уже заранее разработанных деталей. Так что немного. И компьютеры, на которых мы и делаем чертежи. Это существенно упрощает и ускоряет процесс.

— Фантастика.

— Она самая. Точнее это электроника. Полагаю, документация исчерпывающая.

— Мы сможем изготовить такими темпами машину через месяц. После того, как станки будут налажены полностью.

— Не зарекайтесь — вы так натрахаетесь с отдельными сложными узлами... но прототип машины можно изготовить на опытном производстве нашего НИИ. Там уже все техоперации отлажены до идеала.

— А нам кадров нужно изыскивать, обучать...

— Наши МНС обучат. Там пара фур приехала — разгрузите?

— Конечно. А что привезли?

— Расходные материалы, инструментарий и отдельные узлы автомобилей.

* * *

*

Непросто оказалось сделать качественный автомобиль. Месяц работы ушёл на производство первого экземпляра — даже при наличии всей чертёжной документации и всего станочного парка — но это не было нормальное серийное изготовление. Технологии, которые применялись сейчас — крайне штучные. ЧПУ-центры оказались для местного населения как и роботы — технологией из каких-нибудь звёздных войн — машины отлично работали. Да, требовали аккуратности в работе — и программы на них писали МНС, которые на месте дорабатывали этот процесс — но сам по себе процесс и его результат — поражали воображение. Станки высокоточные, и делали качественную продукцию, без отклонений от программы — выточка первой коробки передач под будущий автомобиль стала настоящим маленьким праздником.

Мне приходилось заниматься добавлением станков и оборудования — потому что как оказалось — производство самой ходовки, и даже деталей двигателя — это ерунда. С этим справлялись на ура имея подобные станки и опытных специалистов, собаку съевших на производстве Москвичей на допотопных станках. Это они могли, умели, делали — и станки с ЧПУ давали шикарные результаты — первая собранная коробка передач имела крайне высокую точность изготовления и надёжность — москвичовская коробка и рядом не валялась.

Самая большая сложность оказалась в производстве и монтаже сложных систем с гидравликой и других активных систем — таких как ГУР, усилители тормозов, полноприводная трансмиссия. И вот тут мне пришлось засучив рукава гонять сраных тупых роботов — которые по своей природе из-за слабой электроники были ну очень примитивны, и находить новые инструменты — их тонн тридцать-пятьдесят отгрузили. Тут всё — от отвёрток PZ-шлица — до гидравлических и пневматических инструментов.

Пришлось сделать самое важное — это менеджмент сборки. Детали необходимо было не только изготавливать, но и подвозить в нужной последовательности и к нужному месту — для этого пришлось состряпать специальные электротележки, тележки с инструментами, и подъёмное оборудование. Для сборки двигателя использовалось четыре робота — которые работали по очень большой и очень сложной программе — это уже было маленьким ноу-хау и чего греха таить — я просто смухлевал — потому что собственный компьютер роботов работал как тонкий клиент — он только обеспечивал более мощному компьютеру возможность работы — а более мощный был скрыт в небольшом — размером со спичечный коробок, блоке, который монтировался под материнскую плату и на первый взгляд ничем особым не отличался.

Тем не менее — это дало результат — программу сборки пришлось дополнить множеством позиционных датчиков и сенсоров, чтобы если что-то пойдёт не так — всё можно было остановить. Они даже замеряли вес двигателя после установки каждой детали — чтобы убедиться в её наличии.

Сборка двигателя на стапеле осуществлялась не слишком быстро — но роботы действовали точно — нужно было только подвезти нужные детали. А для работы привлекли семьдесят девять человек — выплатив им сверхурочные, и работа кипела — дальше начинался ад конечной сборки — после штамповки кузов сваривался — при помощи роботов-сварщиков и сварщиков из числа органических форм жизни. То бишь наших рабочих. Роботы — варили швы лазером. То есть делали красивые, ровные, аккуратные длинные швы, полностью герметичные, а точечная сварка имела совершенно другие смыслы.

Аппараты лазерной резки и сварки металла — находились на особом балансе НИИ, и не подлежали передаче — их стоимость была космической. Даже выше, чем космической — они бесценны, поэтому лазерная сварка металла была, скажем так, эксклюзивом.

Но сварить кузов — это первое дело, дальше начинался монтаааж... и это не хрен собачий — количество деталей из резины, пластика и прочих материалов, которые устанавливались на голый металлический кузов — зашкаливало — их было много. А потом ещё провода — о, проводка — ещё одна боль сборки — проводку я подвёз отдельно, так как москвичовская совершенно неактуальна. Ни по качеству, ни по количеству — в автомобиле было большое количество самых разных электроагрегатов, да даже просто колонок звуковых. Проводов было килограмм пять, и ещё вдвое больше — различные клеммы, предохранители, соединители, и многое другое.

Салон — следующая боль. Салон автомобиля нужно было сделать не таким как в СССР делали — "сойдёт для сельской местности" — нужно было сделать шикарный салон, но при этом не переборщить с дорогобохато-деталями. Поэтому салон был чем-то похож на Ниву Тревел — улучшенная и чуть дополненная классика. Климат-контроль — всего лишь однозональный, печка и кондиционер были мощными.

Ну а двигатель... Двигатель, который я рекламировал ранее — просто поставил сюда в собранном виде — а налаживали мы производство двигателя РАВ4 — простого, без электроники, хорошего, и даже отличного по сравнению с другими. Но без особых изысков — его честные сто пять лошадиных сил — предел. Для автопрома СССР этого уже было много — у Нивы изначально был движок на примерно восемьдесят лошадок. Но шестицилиндровый, дважды турбированный двигатель на три литра объёма, выдававший вдвое больше — именно под него была рассчитана конструкция — то есть запас прочности конструкции позволял устанавливать более мощный чем Рав4 двигатели.

Поскольку двигателя ещё не было — а кузовные детали освоили ранее, и трансмиссию тоже — то изготовление началось с моим двигателем. Их на МЗМА притащили в грузовике двести штук — этого хватило бы на первую партию.

Однако, это было не то — крутые двигатели были — а вот наладить выпуск их было невозможно для стапельной сборки — поэтому всё равно ориентировались на РАВ4 двигатели — и вот тут я уже работал по профилю — с головой погрузившись в процесс — и даже ночевал иногда на заводе, не отходя от станков.

В результате своевременного решения всех пробуксовок рабочего процесса — он шёл семимильными шагами — никто не филонил. Рабочим платили неплохие такие доплаты за сверхурочные работы, и автомобиль был собран двадцать восьмого октября. Это был шикарный авто. Ну просто шикарный — первая партия — из десяти единиц — была создана с мощными двигателями, и на отделке салона я не сэкономил — так как отделку салона изготавливал... корабль. Но справедливости ради — он делал только некоторые детали — например стёкла, электронику, двигатель — коробка, трансмиссия, подвеска — это всё заслуга целиком и полностью завода, освоившего новейшие технологии.

Первый автомобиль собирали группой из сорока человек, плюс все прочие специалисты по монтажу, и сам процесс сборки я сильно дорабатывал — с помощью новых инструментов — потому что собирать суперский автомобиль с помощью отвёртки и грязными руками, через жопу и на коленке — это не наш метод. Пришлось доставить людям различный инструментарий, и различные технологии — кто бы мог подумать, но такие вещи как кабельные стяжки и термоусадки здесь не производились! И провода в машине не маркировались изначально — то есть ни ярлыками, ни надписями на самом проводе, что это и зачем он нужен.

Пришлось это всё исправлять — это только продлило время сборки, но зато навело порядок в головах.

За то время, пока я работал на заводе — Шелепин успел серьёзно поднять свой рейтинг в глазах публики — с помощью немногочисленных выступлений — все остальные проекты были приостановлены пока на паузу. Машину мы сделали двадцатого Октября — был светлый осенний день — небо голубое, солнце, золотая осень уже окончилась и впереди Москву ждали первые снега. Именно в таких условиях был доделан первый автомобиль, и запасов запчастей было ещё полным-полно — тут же приступили к стапельной сборке остальной партии. Право первым на нём прокатиться было у директора завода — который пришёл получать работу. И это было впечатляюще — компактный кроссовер выглядел очень бодренько, с короткими свесами — не торчали спереди и сзади над колёсами ещё навесы, шкрябающие на неровностях, большим клиренсом и шикарным салоном. Первое включение состоялось перед цехом сборки — директор сел в машину, завёл её — она завелась почти мгновенно, и проехал по кругу, сделав восьмёрку, заехал через бордюр на газон и так же легко съехал вниз. И остановился перед толпой товарищей.

— Сказать, что машина удалась — значит ничего не сказать, — он вылез из машины, шумно выдохнул, — это просто феноменально. Вы справились даже быстрее, чем я думал. Штучное изготовление уже достаточно, чтобы заявить о новой модели!

— Предлагаю устроить автопробег по лёгкому бездорожью, как только сделаем ещё пару машин, — предложил я, — это будет интересно.

— Точно. Неплохая идея!

* * *

Вот так и появилось ралли "Москвич" — я за рулём одной из собранных машин, и вместе с остальными — но на этот раз пригласили журналистов из журнала "За Рулём", и ещё нескольких технических журналов.

Один из них сел ко мне, каждому по одному подсело. И поэтому я с полным наслаждением вдавливал педаль газа — машина получилась ну очень проходимая. Полный привод, новые колёса, и двести лошадей под капотом — при её массе — тонна триста килограмм — по бездорожью она шла восхитительно. Подвеска мягкая, в салоне слегка покачивало, но не кидало из стороны в сторону — я бы сказал, что ощущения от вождения были лучше, чем на вороновской тойоте. Просто потому что Тойота не имела постоянного полного привода — есть у неё хитрости, вроде как привод полный есть — а вроде как передний. Но нет — у этой машины постоянный полный привод — и он отлично себя показывал и в городе, и на бездорожье — машина хорошо разгонялась, хорошо тормозила, а уже как она ехала по бездорожью...

Осень была грязная — а дороги вне трасс — в основном грунтовые и просёлочные — поэтому поиск хорошего бездорожья долго времени не занял — уже в пятидесяти километрах от Москвы — была такая грязь и такие буераки, что страшно представить. Журналист, который ко мне подсел — один из ребят из Техники Молодёжи — молодой, с жидкими усиками, худощавый, с фотоаппаратом наперевес.

Мы форсировали небольшую грязевую лужу и поехали в холм. Тут уже машины себя показывали лучше всего — они взбирались на пригорок так легко и непринуждённо, что любо-дорого посмотреть. Двигатель хороший, привод полный, поэтому мы въехали в гору спокойно и без всякого напряжения. Журналистик наконец обратил на меня внимание, до этого он разглядывал салон.

А тут было что поразглядывать — не зря же я просто расслаблялся и радовался такой поездке — салон был сделан шикарно. Ничего не люфтило и не гремело, не было примитивно и выколочено в духе приборов пятидесятых — сидения анатомические, с чехлами из натуральной кожи — велюр во внедорожниках использовать ну как-то совсем не хотелось. Замарается быстро. Передняя панель пластиковая, покрытая сверху синтетической кожей, справа от руля — был... монитор. Да, тот самый мини-телевизор, который мы ранее сделали для ЭВМ — он показывал картинку с камеры заднего вида. Причём — внимание — всё полностью аналоговое. Видикон — нецветной, примитивный, был установлен в небольшом наплыве на крыше машины сзади — и показывал обзор позади. А так же этот же монитор мог отображать обычное телевидение — нужно только антенну включить. Под ним — был проигрыватель для компакт-кассет, множество стильных кнопок в алюминиевом ободке, кнопки светились — установлены светодиоды. Светодиоды же показывали обороты — и на этот раз я превзошёл сам себя — спидометр был в углублении в торпедо — как обычно, а на козырьке этого углубления — имелась светодиодная шкала — из зелёных, жёлтых и красных светодиодов — и они показывали обороты для данной передачи. При вхождении в красную зону двигатель начинал задыхаться и нужно было повысить передачу. Это было сделано в виде прямоугольной шкалы из прямоугольников, слегка утопленных в конструкцию козырька — и они светились равномерно и не мешали обзору в целом — их можно было закрыть заглушкой, чтобы не мельтешили. Это очень удобно при езде на механике.

Салон отличался от машин этого времени проработкой деталей — на машинах нынешних я тоже любил ездить — они тоже хорошие — но у них было такое ощущение, что это не комфортабельное место, а рубка управления. С кучей механики и электромеханики вокруг — часто вообще делали передний диван — у нас конечно были передние сидения, и между ними подстаканник, рукоять коробки и ручник. Всё сделано из симпатичного, красиво выглядящего, не как дешманский, пластика. То есть салон был сделан с дизайнерскими изысками, позаимствованными в другом времени — а обилие электроники упрощало добавление новых функциональных кнопок и даже крутилочек. Таких как громкость и подстройка радиостанции, или климат-контроля.

Отдельного внимания заслуживает шумоизоляция — при езде на машине не было шума. Машина конечно издавала звуки — но глухие и почти неслышные. А прекрасная подвеска глотала неровности даже на хреновой дороге и нас слегка покачивало, иногда. Не более того.

— Товарищ, а вы с завода МЗМА? — журналист наконец-то решился спросить.

— Нет. Я из НИИ Кибердайн.

— Да? А почему вы здесь?

— Потому что в пробеге участвуют те, кто работал над машиной. Мы над ней работали.

— Интересно, как?

— Электроникой, мы сделали гору электроники для неё. Гору.

— Какой? Вот этот телевизор?

— Монитор с телекамерой в том числе, а так же блок управления двигателем — он инжекторный, а не карбюраторный, многочисленную электронику, и компактный бортовой мини-компьютер. И множество датчиков, необходимых для работы автомобиля. Здесь электроники столько, что с ума сойдёшь.

— Впервые слышу.

— Впервые потому что и сделали, — парировал я, — если посчитать по деньгам — тут электроника примерно втрое дороже всего остального автомобиля. А сам он охренеть какой дорогой. Ну и конечно мы делали станки, на которых его изготавливали. Слишком уж сложно оказалось для Москвича осилить нечто похожее.

— Что вызвало затруднения? — он решил начать толи интервью, толи разговор по душам.

— Всё. Нет, вот вообще всё — нет ни одного узла, который дался бы легко. Начать хотя бы с систем безопасности — пассивная безопасность для краш-тестов — сминаемый кузов, элементы, уводящие при ДТП двигатель под днище, каркас, и всё это при несущем кузове. Системы активной безопасности — натяжители ремня, подушки безопасности, тормозная система АБС — которая при торможении предотвращает блокировку колёс и потерю управления... Подобные технологии в автомобилях просто нигде и никогда никем ещё не использовались. То есть вообще никем и нигде. Даже в концептах.

— Понятно.

— Если бы немцы поставили на свои мерседесы АБС — они бы об этом так растрещались, что весь мир бы знал, что мерседесы самые безопасные машины в мире — маркетинг, реклама. А у нас так не принято — мы сделали нечто выдающееся — и скромно, даже с презрением относимся к своим достижениям. Как бедные родственники остального мира. Посмотрите мол, мы ничтоже сумняшеся сделали какую-то штуку, сильно нас не критикуйте, мы глупые... Маркетинг, чтоб его... — недовольно сказал я, — хреново налажен и не умеет всё общество относиться к своим достижениям и своим разработкам с должным уважением. Нам надо чтобы нас оттуда похвалили — вот тогда душа запоёт. Может быть это осталось ещё с крестьянских времён — просто хозяин сменился? — спросил я у него, — ну знаешь, такое, отношение к себе самим как к отсталым и ничтожным — и к барину — как к высшему свету. Пока он не признает — будем плевать на своих...

— Ну не скажите — мы вполне умеем своими достижениями гордиться, — даже обиделся журналист.

— А ценить их? — спросил я коварно, — умеете? Вот например эта машина — что про неё скажешь?

— Ну... трясёт мало, тихо, едет хорошо.

— Двигатель шестнадцатиклапанный, двухвальный, с двойными турбинами — в штутгарте просто застрелились бы от зависти, если бы у нас такие были серийно. АБС, системы безопасности, гора электроники, инжекторный мотор, все прелести цивилизации — которых нет ни у кого. Вот это что такое — лучшая машина в мире. На данный момент ни одна другая не обладает такими технологиями. А не мало трясёт и ровно едет. Почувствуй уже наконец — эту машина сложнее космического корабля и станки и технологии при производстве использованы сверхсложные. И сверхдорогие.

— Понятно, — он слегка растерялся.

— Не обижайся. Обидно, знаешь ли — ввалить что-то на сумму в миллиард долларов в производство машины, а на выхлопе получить мягко говоря — непонимание окружающих. Ещё обиднее что будь этот же проект за границей — у нас бы сразу подняли шум и гам — смотрите, какую вещь сделали — умеют же, не то что наши... Хотя да, имидж себе советский автопром успел испортить — но всё равно. Я думаю, если возникнут проблемы с проектом в СССР — его продадим японцам. Пусть делают свои Тойоты по нашим чертежам...

— Не стоит так остро реагировать.

— А как? Вы не понимаете, куда это всё катится. Это всё катится к тому, что собственный автопром просто схлопнется полностью — и советский гражданин будет уверен на подсознательном уровне что отечественная машина — это третий сорт. Второй это откуда-нибудь из соцлагеря — и первый — в священных капстранах. Где великие мерседесы и форды.

— Думаете это вопрос идеологии?

— Это вопрос идиотизма. Ну и конечно имиджа и психологии. Запретный плод всегда слаще — и пока они не получат вдосталь автомобилей из-за бугра — граждане будут считать свои второсортными. Да и если получат — тем более будут. Но относиться к ним будут так — потому что к неприятному выбору всегда относишься с предрассудками. Таковы люди. В этой машине реализованы технологии, которые пока ещё в автомобилестроении не применялись, или применялись на концепт-карах и прочих несерийных машинах. Инжектор, АБС, бортовой компьютер, электронный блок управления двигателем, и многое другое. Эта красотка управляется как раллийный автомобиль, ездит как внедорожник, и может хорошо себя чувствовать в городе. Не говоря уже про наши советские просёлки.

— Но цена...

— Цена это минус. Именно поэтому мы просто продадим их за границу — они заплатят. С таким фаршем из систем безопасности, дизайна и качества... А дальше начнётся нытьё — вот услышишь — в духе "почему им дали, а нам не дали".

— Не исключаю. Почему вы так негативно к людям настроены?

— Потому что натерпелся от них всякого. Особенно я не люблю, как наши люди мыслят — создаётся впечатление, что крестьянские паттерны в психологии общества до сих пор преобладают — а крестьяне такие люди, которые доверяют чужому мнению — тех, кто по их мнению является элитой и стоит выше их. Поэтому собственные достижения не вызывают у них особой гордости — ну так, подумаешь. Сделали. Должны были сделать — обязаны. В то же время работая в капстране в бизнесе гораздо проще получить позитивную реакцию — сделал хорошую вещь — ей рады. Народ негативно мыслит и предосудительно относится. Я не знаю, с чем это связано — частично начал понимать.

— И с чем?

— С отношением. Изначально Россия была технологически отсталой — и отношение к своим достижениям осталось как к отсталым — поэтому когда наши люди что-то делают — пусть даже это что-то по настоящему хорошее — к ним относятся как к некоему свойскому, любительскому, днищенскому уровню. Ну правильно — Сэм и Джо на заводе в Детроите могут сделать хорошую машину — а Васька и Петька в Москве — нет. Потому что васька и петька наши — пьют, халтурят, матом ругаются, и вообще, делают кое-как. Переделывай потом за ними. Это свойское отношение к людям нивелирует и отношение к результатам их трудов.

— Понятно. Я думал, что это связано с тем, что у нас в целом к загранице относятся очень лояльно.

— Я бы не сказал лояльно. Скорее с некоторым подобострастием. И надо признать — капиталисты умеют своим маркетингом вскружить неокрепшие и непривыкшие к тому, что товар делают для них, а не для плана и отчётности, умы. Ну и культура проектирования у наших не товарная — она военная. Делается ровно столько, сколько нужно, чтобы работало. Если неудобно — таков наш русский путь — страдать и превозмогать. И хотя отдельные люди стараются — в целом ситуация не слишком то хорошая. Маркетинга нет.

— Маркетинга?

— Умения понравиться покупателю. Я давно заметил в СССР — все ко всем относятся по свойски. Пошёл я в магазин — продавщица на меня смотрит нагло, товар кладёт грубо, она не думает, нравится это мне или нет. Она ко мне на ты обращается, она не скажет извините, мы закрываемся, зайдите пожалуйста позже — она скажет "поторапливайтесь, скоро закрываюсь". Люди относятся к людям так, будто тут все родственники. Такая гипертрофированная крестьянская община. Культура деловых взаимоотношений отсутствует напрочь, это последствия многочисленных чисток коммерсантов. И что с такой общиной сделать?

— Смотря что нужно достичь. С западненством у нас борются только так.

— В том то и дело, что делают это примитивно, тупо, и так, как это понимает скудный ум престарелого коммуниста, всю жизнь привыкшего к абсолютной покорности населения. И к его примитивности. Кроме как отторжения и ещё большей западофилии это не порождает. Но на любую хитрую задницу найдём болт с резьбой...

Первый заезд продлился часа два с половиной — мы проехали по подмосковным говнам и вернулись в Москву — ни одна машина не заглохла, ни одна не сломалась. Ни одна не подвела — все приятно и легко прошли все невзгоды осенних просёлочных дорог — местами правда пришлось проезжать с немалым трудом — но мощные двигатели вытаскивали нас из говен. А уж при выезде на дорогу было как приятно — по шоссе двигаться было более чем приятно...

* * *

*

Реклама. Реклама автомобилю нужна — какую рекламу снимали в СССР? Смотреть на неё было страшно — потому что понимания публики у людей не было и рекламные ролики больше напоминали довольно скучное действо.

Снимать рекламу нужно новую — но для этого пришлось задействовать десяток камер — причём больших, поставить робота-оператора, сделать хромакей и трёхмерную анимацию, плюс заморочиться со съёмкой необычных для эпохи телевизора кадров. Реклама нынешнего времени была скучной, а я хотел сделать ролик, от которого можно получить эстетическое удовольствие — кто бы мог подумать, как это тяжело! Да, всё можно было нарисовать на компьютере — но это не то — поэтому для ролика мне пришлось поехать на МЗМА и снимать то, как работают станки — остановить процесс работы на целый день для съёмок — к неудовольствию заводского начальства.

Камеру закрепить на головке режущего лазера, и на сварочной лазерной головке, чтобы показать удивительные кадры.

Вообще, я снимал десятиминутный медиативный ролик с серьёзным настроем — начинался он с кадров лазерной резки сложной детали из трубы. Даже не так — начинался с загрузки в красивый, современный, очень сложный станок, с множеством экранов и клавиатур, с рабочей зоной... А дальше перетекал на токарный станок — где происходила магия фрезеровки — общими кадрами — с помощью компьютерной постобработки, удалось показать такое изготовление, что залипательно кошмар как — невозможно оторваться. Добавил саундтрек из игры "Блек меза зен" — и приступил к дальнейшей редактуре и съёмкам — это было очень интересно.

Кадры машины в движении, кадры лазерной сварки и резки, кадры сборки двигателя четырьмя роботами, кадры изготовления, проверок на компьютере, завершали это всё красивые рендеры — того, как автомобиль едет — причём кадры я сделал своеобразно — взял операторский беспилотник — квадрокоптер с камерой, и отправил вдоль дороги — снимать движущийся автомобиль, с разных ракурсов, с разных сцен, и ещё восемь беспилотников освещения — а потом это всё вырезал, отрендерил, и сделав из реальной съёмки трёхмерную модель — прикрутил фоны и движение — по просёлочной дороге, по морскому побережью, по красивой лесной дороге, в городе, кадры сменяли друг друга с красивым эффектом — преобразованием окружения — дома вырастали из земли, деревья из домов и так далее — это была минута кадрового времени, которая заняла больше всего сил...

Плюс красивые съёмки внутри машины — тоже в статике — с помощью робота-манипулятора, который залез в автомобиль и снимал на хорошую камеру дизайн салона. Это было... впечатляюще.

Да и дизайн не боялся съёмок крупным планом — здесь не было грубо сляпанных панелей и кнопок — всё предельно красиво. Одна только кнопка "Start engine" чего стоила — при нажатии загорались двенадцать светодиодов за ней, делающие красивый круговой свет, и загорались они один за другим, с минимальным интервалом, так что казалось, будто свет просто обходит круг. Лепота! И звук. А уж какой мотор симпатичный — над его дизайном я особо поработал — в нём ничего не торчало во все стороны — мотор был собран в один красивый блок, закрыт сверху алюминиевой отливкой с логотипом Кибердайн, от него шли две титановые трубки турбонасосов, лепота!

Последние кадры этого визуального оргазма были самыми впечатляющими — визуально пояснялось, зачем нужны основные новшества и нововведения. Но это была трёхмерная графика, показывающая и очень вкратце что такое инжектор и как он работает. Что такое АБС и как она работает — красивые кадры быстрой остановки машины на дороге по сравнению с конкурентами — другие машины при торможении теряли управление, как только колёса вставали колом и машину начинало заносить.

Финишем стало утверждение, что КПП точнее любых швейцарских часов. И это было правдой — для изготовления КПП использовался станок С-класса — с допуском в один микрон — одну тысячную долю миллиметра. В механических часах как правило допуски были в пределах десяти микрометров.

Зачем? Затем что могу. А ещё такие детали — чем точнее изготовлены — тем лучше работают, и тем выше КПД. Это крохи, но эти крохи существенны. И разрушение как правило начинается там, где металл перегружен — околонулевые допуски существенно увеличивают надёжность всей конструкции.

Ролик получился просто долбануться. Неделю на него убил — только на видеоряд, но смотреть его было очень приятно. Очень. Заодно впервые были показаны в ролике компьютеры CWC — Рабочие промышленные компьютеры. Пришлось даже их дизайн для ролика продумывать и делать красивыми и сверхсовременными — и показывать внутренности — внешний вид их плат за прозрачным корпусом со светящимся логотипом Cyberdyne...

Ролик после обработки на компьютере и совершенствования в течение недели — получился таким медиативным и впечатляющим, что остановиться было невозможно. Две минуты на лазерную резку, три на токарно-фрезерные кадры, три минуты на сборку — и остальное на сверхкрасивые кадры машины в движении и объяснение работы всех систем — камера заднего вида, стеклоподъёмники, ремни безопасности, и завершалось всё кадрами краш-теста. Для которых пришлось разбить машину.

В результате сильного лобового удара салон почти не оказался повреждён. Заодно продемонстрировал почти схематично — как натяжители ремня и подушка безопасности спасают водителя при ударе.

Озвучка... озвучку не делал — потому что это нарушало общую картину — и без того симпатичную.

Десятиминутный короткий ролик — и ни единого слова — эпичная музыка, наложенный красиво текст, компьютерная графика, текст на десятке популярных языков мира. Где транслировать — потом подумаю, а пока что — надо пригласить фокус-группу.

Я вышел из кабинета, поплёлся в кабинет Воронова, но самого Петьки на месте не застал. Пошёл искать — и нашёл его только в другом крыле на первом этаже, где он болтал вместе со Старосом и МНСами-разработчиками.

— Воронов. И остальные — кто хочет посмотреть результаты правденых трудов несчастного инженера?

— Что это ты так высокопарно заговорил?

— Замучался. Делал красивый, большой, роскошный ролик. Пойдёмте, вы записаны в фокус-группу в добровольно-принудительном порядке.

— Я не против посмотреть, — сказал Старос, — а моим ребятам можно?

— Ну... я думаю да. Интерес представляет реакция не только ваша, но и простых советских ребят. Пойдёмте в гостиную на третьем этаже, я там прибрал беспорядок — посмотрите на большом экране.

МНСов и прочих сотрудников НИИ на третий этаж пускали редко. Это был отдельный этаж, администрация — и здесь располагались наши собственные кабинеты и лаборатории. В том числе Староса, Алфёрова и Глушкова — последний кстати редко захаживал в свой собственный кабинет и чаще работал со своими сотрудниками. Так что МНС были тут впервые — на третьем этаже было более... технологично. И смотреть видео я всех пригласил в гостиную, совмещённую с кинозалом. Гостиная мэнэсов впечатлила — ребята с удивлением узнали, что это не городская легенда и миф, а вполне себе существующее помещение. Старос сразу сел на диван в центр, закинув ногу за ногу.

— Готовы? — я включил проектор.

— Включай уже, что ты там наснимал, автомобилист.

— Окей. Секундочку.

На студийную плёнку я уже переписал — но честно говоря — на старомодных чёрно-белых или даже цветных телевизорах все прелести графики выглядели уродливо — оно конечно было — но не передавало прелестей. Нормально показать это можно было только на большом, киноэкране. Наш проектор брал разрешение до нативного для видео — 32к точек, и был лазерным — поэтому чёткость обеспечивал фантастическую. Плюс экран покрыт нановолокном с ворсом — он обеспечивал мягкое, не размытое, отражение лучей, и максимальную чёткость и качество.

Я включил ролик, сам сел в кресло поодаль от всех остальных.

— Десятиминутный ролик. Без озвучки. Рекламный.

— Без озвучки? — спросил Старос, — на западе такое будет выглядеть очень странно.

— А вот и посмотрим, как им зайдёт. Чтобы воспроизводить такое — понадобится купить время в кинотеатрах — потому что на телевизоре такое выглядит отвратительно. Там уже упор на графику не сделаешь — только на сюжет.

— И то верно.

И не стал больше отвлекать. Ролик выглядел... ну понятно как — красивейшие кадры с резкими движениями и быстрой обработкой станками деталей двигателя, лазерная резка и сварка, кузов, и кадры с переходящим фоном, кадры из салона...

Видео закончилось быстро.

— Ну что можно сказать... — Старос потёр подбородок, — выглядит странно, но красиво. Я так понимаю, вы внедрили много новых станков?

— Да. Лазерная резка и сварка, обработка кузовов, очень точное изготовление деталей двигателя и трансмиссии. Ну и всё прочее.

— Ребят, вы можете идти, — сказал Старос своим подчинённым, — нам тут нужно обсудить кое-что техническое.

— Хорошо, — они тут же быстро собрались и вышли. Дверь захлопнулась.

— Ну ты дал, — сказал Воронов, — это ты где всё это поставил?

— На МЗМА.

— Точно? На Москвичи — вот такое?

— Почему бы и нет? Да, по технологиям они превосходят машины твоего времени — совсем чуточку. Кстати, давай я хочу посмеяться, включу тебе рекламу Москвича, года две тысячи двадцать какого-то там...

Воронова этот ролик просто вынес. Вынес по полной программе. Его психология проста и понятна — он дитя застоя. Второго застоя — длившегося как и первый, двадцать лет. Возрождение сначала под руководством китайцев, потом под руководством своих бракоделов, а потом более-менее сносное, бренда Москвич — это показательная история — и надо признать, что первые Москвичи были вполне приличными китайскими машинами. Китайцы вон свою промышленность тоже строили на технологиях СССР и ещё во времена Воронова активно летали на копиях советских военных самолётов и ездили на копиях танков.

Тем не менее, тем не менее... Это было шикарно. Мне очень понравилось, как у Воронова челюсть отвисла.

— Охренеть, — после двухминутного шока сказал он, — зачем? Почему? Кто? Как?

— Это было чуть позже. Из будущего, которое ты не застал, — я встал, — ты человек застойных времён. Спокойных, сытных, когда никто не нападает, никто не мешает, а любые недовольства поглощает избыток денег — а значит всё спокойно. Человек своей эпохи.

— Ну насчёт этого не сомневайся — но Москвич? Кто его покупать то будет?

— Эх, Петька, — вздохнул я грустно, — глупый, по своему, человек...

— Почему это глупый?

— Потому что ты такой же как те, кого я критиковал в фильмах. Вершина развития советского мышления. Можно сказать — конечная точка этого развития. Однако, время шло, советские люди, которые выросли в страстной любви ко всему "загранишному" постепенно уходили на пенсию, а приходили новые люди — идеология потребительства менялась, расширялась... людям мало было просто заткнуть рты макдональдсовскими гамбургерами. Хотя в твоё время это срабатывало.

— И что Россия может сделать? — усмехнулся Воронов, — с таким технологическим отставанием.

— Смогла же. Хотя тут ещё и сыграли свои партии Китай, ставший первой экономикой мира, и деградация и полное саморазрушение американской гегемонии. Суть не в этом — многие люди всё-таки сразу же когда начался полномасштабный бунт против гегемонии и её "правил" — посмеявшись над так называемой "родиной" спешно побежали в израиль и америку, поближе к родной цивилизации.

— Ничто не ново под луной, — ответил мне Старос, — в революцию было тоже самое.

— Ну не совсем — революционеры прошлого были довольно суровыми, и они ломали весь социальный уклад и строй, экономику. А тут никого врагами не объявляли.

— Я о будущем знаю мало.

— И не стоит лишний раз думать о несбывшемся. Кстати, у нас возник ещё один субпроект — я тут работал с товарищем Шелепиным на тему его предвыборной кампании — совсем скоро — в Марте, будет Съезд Партии. А знаешь что такое съезд партии? Как выборы — к ним все долго готовятся, делают подарки, это время перемен, и все хотят урвать кусочек пожирнее. Так что советую перед съездом подумать о подарке.

— Подарке? — выгнул бровь Петя.

— Подарке. Рабочие всего советского государства к съезду делают подарки — но это чисто формальный оборот речи — дело в пиаре. К съезду готовят разные там достижения, и прочее — от того, сколько кто вложит — будет зависеть и положение на съезде тех, кто им покровительствует. В качестве подарка МЭП запустит в серийное производство цветных телевизоров. Кое-какие технологии я пожертвовал, что-то они сами доработали.

— Зеленоградцам отдыху не дадут, — констатировал Воронов, — ну а что можем сделать мы?

— Филипп Георгиевич, есть идеи? — спросил я у Староса, который молча слушал нас.

— Честно говоря — не так много. Точнее ни одной. Партией руководят люди, которые очень старомодны — они с трудом поймут наши настоящие достижения и их значимость. Они слишком стары для этого.

— Самое время для креативных решений, — ответил ему Петя, — а что у нас есть? Видеомагнитофоны, мы постоянно работаем над улучшением CGC, но это такое. Глушков работает над компьютерными сетями, мы ничего не можем сделать существенного.

— Придумай что-нибудь. Какой-нибудь электронный приборчик, который был бы неплохим подарком. Кубик Рубика же начали производить — и он очень хорошо продаётся, — сказал Старос, — за ним летают сюда со всего мира, покупать. Вообще, у нас своей продукции очень мало. Неплохо было бы использовать наших сотрудников по прямому назначению и придумать что-нибудь эдакое.

Воронов пожал плечами ещё раз:

— Да я то рад, но я понятия не имею, какие подарки к съездам принято дарить. Дорогое или нет, из чего, для чего — я думаете этим занимался когда-то?

— Считай что у нас предвыборная кампания, и надо придумать мерч, или какую-нибудь ценную фигню — но высокотехнологичную. Но она должна быть реализуема на мощностях МЭПа, и желательно до марта, и желательно, чтобы серийно.

Воронов подумал немного.

— Видел я как-то на барахолке телевизор складной. Знаете, такой прямоугольный, как мини-холодильник, верхняя часть с динамиком и прочей электроникой, нижняя с кинескопом.

— Не понял.

— Давай нарисую.

Он нарисовал. Хм...

— Необычная штука, — сказал Старос, — но реализовать можно. Нужны кинескопы, электроникой можно обойтись ныне существующей у МЭПа. Диагональ экрана получается хорошая. Но такой телевизор не очень удобен — для машины или подобных целей — лучше использовать действительно маленькие, вроде того, который уже делался — помнишь, прототип. Мы его ещё в PDP запихнули.

— Формат и правда странный, — подтвердил я, — мини-телевизоры конечно существуют и продаются — но не имеют большого успеха. Именно потому что их ниша невелика — они слишком массивны, в отличие от смартфонов или ноутбуков — слишком громоздкие. С ЭЛТ-экраном сделать компактный телевизор не получится.

— Тогда что? — спросил Старос, — нужно же что-то придумать.

— Я придумал. Микроволновка. Простейшая по сути вещь, и полезная в хозяйстве — а главное — в ней ничего сверхсложного нет. Трансформатор, магнетрон, плата управления, простая механика. По идее — можно без труда наладить выпуск даже в крупной серии.

— А где мы возьмём всё необходимое? — спросил Воронов, — у Шокина что ли попросить?

— Да. Я сделаю пару микроволновок, принесём ему показать. Можно загрузить изготовлением деталей МЗМА — их новые цеха. Там есть точное литьё пластмасс, а станки металлобработки достаточно хороши, чтобы делать детали реактивных двигателей, не то что машин или микроволновок. Легко выточат, выштампуют, нарежут, согнут, покрасят, склепают-скрутят корпус и переднюю панель.

— Тогда это хорошая идея. А это не повредит выпуску машин?

— Немного. Я думаю. Филипп Георгиевич, вы сможете сделать микроконтроллер управления?

— Думаю да, скажите, что нужно — и мы сделаем. Если это несложно.

— Сложной электроники и не нужно, — заметил Воронов, — вполне сойдёт классическая с двумя ручками и примитивным управлением. Правда... я не уверен, что эта продукция будет хорошая в имиджевом плане.

— Ещё какая хорошая. Микроволновка — штука очень простая — наладить крупносерийный выпуск будет легко. Прототипы тогда я изготовлю — и ты собирай манатки и давай к Шокину, подготовь презентацию.

— Нет, надо что-то ещё, — заупрямился Петя, — микроволновка — дело очень хорошее, но больно уж низкотехнологичное. Да, можно сделать огромными тиражами — но нужно что-то такое, с вау-эффектом.

— Ну я даже не знаю, может быть сделать компактный магнитофон? — спросил Старос, — компактное радио уже было — никому особо не понравилось.

— У конкурентов, что самое характерное, почему-то взлетает и неплохие продажи имеет.

— А нам нужно показать класс. И да, успех проекта тоже важен.

— Ориентировать его на западные рынки сразу? — уточнил Старос, — ведь в СССР толку то нет. Ажиотажа не будет — скупые публикации в журналах, скромные поздравления, и... всё.

— Можно. И даже нужно — ведь по нынешним законам мы получим небольшую долю валютной прибыли — это конечно так себе доход — но государство очень цепляется за валюту. Зарабатывающий проект — очень выгодно отличается от того который уходит за рубли населению. Так что если мы хотим показать успех — нужно показать именно коммерческий успех. Желательно большой коммерческий успех. Компьютерами много не заработаешь — себестоимость дикая. Видеомагнитофоны — уже лучше, но их национализировал Шокин. Могу предложить единственную оставшуюся и популярную технику — магнитофон. Хороший, качественный, недорогой, и главное — стильно выглядящий по сравнению с конкурентами.

— Производить его мы не можем — у нас попросту нет своих мощностей — передать другим — смысла нет — спрос и так не удовлетворяется. И самое главное — тут мы не можем просто бахнуть так, чтобы все ахнули.

— Можем, — ответил я скептику Воронову.

— Но тут есть ещё проблема серийности. Самое простое — это если ты сделаешь копию. Чуть посложнее, но тоже простое — если вы поменяете элементную базу. Но как, бога ради, мы можем хорошо продавать свою технику?

— Реклама, маркетинг, ориентация на публику. Я думаю, нам нужно представить именно маркетингово качественный товар — с современной электронной базой. И ещё выпуск аудиокассет к ним наладить.

— Официальные альбомы на аудиокассету чёрта с два запишешь.

— Так записать можно с радиоэфира. В этом и смысл магнитофона — он позволяет получать извне контент, сохранять и воспроизводить его, а не просто проигрывать что есть. В этом глубинный смысл, в этом вся мякотка. Так, у меня есть обалденная идея. Главное довести её до серийной продукции.

Я попросил корабль сделать конкретную модель и он послал нам с небес обетованных магнитофон Шарп. Большой, серебристый, двухкассетник. Я повернул его за рукоять, продемонстрировав морду Воронову, — очень хорош, правда?

— Я в детстве такие видел.

— Вот этот можно без особого труда переделать под нашу электронику — и добавить ему качество звучания. Предлагаю так — оставим на нём эквалайзер — как особую фишку, и изменим дизайн по мелочи — предложим сделать мерч различным тематическим группам. Знаете, всякие элвисы пресли и битлзы. Нужно найти их менеджеров и объяснить им всю суть — они получат процент с продаж, а в оформлении мы используем тексты их песен, фотографии, граффити и вместе с магнитофоном будем в комплект бесплатно поставлять кассеты с их альбомами.

— Они возмутятся тем, что их можно будет легко скопировать, — сказал Старос.

— Пиратство уменьшает доход — но победить его полностью невозможно. Копирование контента будет до тех пор — пока будет возможность. Если мы не можем это остановить — нужно это возглавить, и научиться получать деньги даже в условиях рынка, на котором существует пиратство. В конце концов — никто не может запретить записывать музыку с радиоэфира, а значит нельзя остановить распространение контента.

— Ну... это логично.

— Предлагаю вот что — мы сделаем данные магнитофоны — чертежи, формы для литья корпусных деталей, штампы для изготовления конструкции и так далее — нужно напрячь наших МНС. Они уже разработали по моему заказу кассетную магнитолу для машины — месяц целый отдел работал над аудиовыходом и проектированием из заранее готовых чипов готового изделия. На основе этой схемы мы и создадим аудиосистему. То есть разработка наша.

— Звучит хорошо, — согласился Старос, — а серийный выпуск?

— Нужно поговорить с Шокиным на тему производства. Кстати, Петька, ты говорил, что решал проблему с производством текстолита. Как успехи?

— Никак. То есть станки то твой корабль сделал — но текстолит пока ещё не дотягивает по качеству до нужного уровня. Не любит перегрева и намокания.

— Для аудиосистемы сойдёт. Значит так — предлагаю сейчас заняться промышленным внедрением. У нас есть всё необходимое — установка точного литья, формы для неё, есть сама схематика, есть все компоненты — необходимо из всего набора технологий сделать производство.

— Разве что вручную, — заметил Воронов.

— Пусть вручную — главное что своё. И вот что — если микросхемы я могу изготавливать параллельно с МЭПом, как и полупроводники — то монтаж их пусть оставим на наших сотрудников и автоматику. Я как раз на фоне внедрения роботов-сварщиков на МЗМА подумал о том, что неплохо было бы сделать робота-монтажника на электронику для SMD-монтажа.

— Нерационально. Эта технология пока что слишком сложная и нерентабельная — проще загрузить людей установкой, а пайку выполнять автоматически. Это будет намного эффективнее.

— Установку компонентов тоже можно роботизировать, — сказал Старос, — как и пайку. Это существенно снизит нагрузку и процент ошибок, если мы хотим выпускать хотя бы по сто единиц продукции в день — то необходимо будет всерьёз обдумать этот вариант.

— Согласен, — сдался Воронов, — тогда нужны установки для автоматической пайки и установки компонентов. В НИИ можно такое поставить?

— Можно, — кивнул я, — места у нас пока ещё хватает. Немного бесполезных помещений потесним и сделаем сборочно-паечный цех. А вот окончательную сборку пордукции — придётся целиком и полностью оставить на роботов. Как и сортировку и установку компонентов. Тогда приступим к работе. Давайте так — сначала сделаем прототипы продукции — а потом поедем с ними к менеджерам различных попсовых групп — предложим им выпускать магнитофоны в коллаборации с нами.

— Это уже ты сам. Я не специалист, да и невыездной наверное, — поднял руки Воронов.

— Я что ли выездной? Наши права как советских граждан сильно ограничены. Поэтому, собственно, придётся поехать неофициально. Но сначала — нужно убедиться, что мы можем дать хотя бы триста единиц в сутки — то есть отладить производственный процесс.

* * *

*

Сам производственный процесс — крутился вокруг нескольких очень непростых станков. И тут уже я смухлевал — по-своему. А именно — нашёл промышленных роботов, семьдесят четыре штуки. Они были сравнительно маленькими — по сравнению с теми, что работали на заводе. И пришлось построить небольшие конвейеры — то есть конвейер для перемещения продукции от места к месту.

Под это дело на первом этаже выпотрошили целых три зала в левом крыле НИИ — полностью закрыли их белыми негорючими панелями, изменили напольное покрытие, белёные потолки закрыли натяжным, и установили новое освещение — и завезли новейшее оборудование. А именно — десяток станков, похожих на токарные внешне. То есть белые панели, тонированное стекло, отделяющее рабочую зону от внешнего мира, и внутри — пайка компонентов. Автоматический пайщик, с каретками, паечными головками, податчиком припоя и главное — всё это делалось в инертной атмосфере — атмосфере из газа аргона. Пришлось поставить ещё большую вентилляционную шахту и подвести трубки к каждому станку.

Аргон содержался в атмосфере и не был опасным газом — он не окислял ничего, токсичные воздействия имел слабые, и избыток газа при возникновении необходимости высасывался и смешивался с атмосферой. Что полезно — так это то, что он тяжелее воздуха — и поэтому не сквозит из всех щелей во все стороны — атмосферу, насыщенную аргоном, легко поддерживать, не требуется сверхсильной герметичности.

Сам процесс мы начали налаживать сразу же — я взялся за установку и монтаж роботов-сборщиков, и ещё тридцать МНС — пришли помогать с установками литья, которые должны изготавливать многочисленные корпусные детали. Завозили станки в НИИ ночью, поутру уже начали монтаж и установку на свои места. Монтаж был сквозным и двусторонним — и требовалось отсортировать и установить на плату чипы и компоненты — установить так, чтобы их ножки торчали с другой стороны, после чего плата должна поехать на станок, где снизу к ней подъедет каретка с припоем, покроет им ножку и уедет дальше. Так происходил простейший сквозной монтаж платы.

Однако, самые сложные части работы — это мелкая работа по установке нужных компонентов и их пропайке. Все элементы конструкции — все её микрочипы — уже были в серийной продукции и уже давно утекли за рубеж — так что секретности тут не было — это тридцать семь микрочипов, самого разного назначения — и около пятисот пятидесяти обычных компонентов.

Требовалось установить детали внутрь пластикового корпуса — и вот за этим и нужны были роботы в таком количестве. Корпус — отливка из пластика, помещался на конвейер, в специальный фиксатор, и ехал дальше. В него устанавливали роботы всё необходимое — платы, соединяли шлейфами различные платы, устанавливали другие мелкие пластиковые компоненты, которых было немало — сто тридцать пять. Они все крепились винтами, прочно соединяя корпус со всеми деталями — с помощью силового каркаса. Каркас — простейшая форма, которую наштамповали и наклепали по моей просьбе на МЗМА тысячами штук — просто отрезанные полоски под гибочный пресс и лазерную резку, и нарезали сплошным потоком. За день управились — запаса было на месяц работы вперёд. А то и больше.

Энтузиазм сотрудников трудно переоценить — работа кипела — с новым оборудованием поработать хотели все. Роботы-сборщики действовали быстро и точно, а люди в цеху сборки занимались электроникой — текстолитовые листы корабль поставлял, чего уж там — Шокина на эту тему мы не ограбили — так что высококачественный текстолит корабль сделал — несколько сотен тонн. И вместе с ним — аппаратуру для нарезки текстолита.

И самым финишным стал... 3д принтер. С этим чудом технологий Воронов был знаком только понаслышке — поэтому когда я принёс несколько агрегатов, он прибежал как миленький, чтобы посмотреть на них. Принтеры — марки Creatbot — и это были сложные, очень непростые, очень интересные механизмы — потому что они делали качественные детали.

Основную массу деталей можно было невозбранно сделать с помощью обычного литья пластмасс — установка для литья по форме имелась, и формы для литья имелись — засыпай гранулы, включай, выставляй режимы и она сама перекачает пластиковую массу, закачает, запрессует, и остудит. Всё замечательно — многие детали механики внутри магнитолы были пластиковые — и сделаны из прочных сортов пластмассы.

3d-принтеры — профессиональные, высококачественные, были двух типов — для пластика и для металла. Металлические принтеры действовали очень любопытно — металл — железо, сплавы стали, размельчался в сверхмелкую пудру, с зёрнами в несколько микрон. Порошковый металл имел плюсы по сравнению с обычным — он лучше переживал температурные скачки, а главное — мог служить материалом для "горячего принтера" — горячий принтер имел рабочую камеру, каретку и лазер. Лазер подводился к каретке в оптоволокне, разделялся на много лучей толщиной в доли миллиметра и эти лучи причудливым узором елозили по экструдируемому материалу — который подавался с помощью электромагнитного поля и наносился тонким слоем. Нагревание при этом осуществлялось многоточечное и металл спекался под быстрым воздействием высоких температур.

Тем не менее, основной принтер — пластиковый. Я выставил полученные от корабля принтеры в ряд, подключил их к мини-компьютерам через написанный кораблём драйвер управления — внутренняя электроника принтеров была сложнее управляющего ими компьютера, забавно, она умела в трёхмерные модели гораздо лучше и легче.

Работа закипела с полной установкой аппаратуры для монтажа элементов на текстолит и постройкой роботизированных линий — конвейер метров двадцать, по бокам роботы — у каждого своя рабочая зона. С обеих сторон от конвейера — робо-руки, которые должны были выполнять работы.

Первая сборка проходила в порядке тестового прогона и не закончилась сборкой конечного продукта — работникам нужно было показать, что и как делается — их очень сильно удивили робо-манипуляторы, которые быстро и точно устанавливали из поддонов компоненты — и дальше один длинный манипулятор аккуратно перетаскивал плату в паечную камеру. До того её резали, засверливали, сверление и металлизация отверстий — отдельный процесс, когда большую стопку листов погружали в ванную для электролитического осаждения металла на отверстия. Потом ещё самое главное — нанесение дорожек — происходило в большой установке, большой и мощной.

Вообще, эта система потребовала бы небольшого заводика, с цехами, множеством установок и так далее — поэтому нам пришлось ужаться в производственных мощностях и количестве производимого товара — но зато качество было на уровне. Технологии, я имею в виду — после получения листа — а лист был размером метр на полметра — и вмещал сразу девять плат, его окончательно разрезали на специальном режущем станке и помещали каждую плату в свой поддон и ставили на конвейер, где она уже ехала на монтаж элементов. Тут ничего особого — всё выполняли манипуляторы, а им нужно было только одно — загрузить большой ящик с элементной базой в нужное место. Технология самого ящика тоже была интересной, и обеспечивала быструю подачу нужных элементов в удобном для захвата манипулятором виде. После этот элемент робот ставил на плату, он входил лапками в высверленные для него отверстия.

Первая плата потребовала недели работы в НИИ меня и Воронова, и Старос заглядывал, и ещё тридцать человек постоянно работали — нужно было сделать... да всё нужно было сделать. Тем не менее, результат есть результат — первые платы были изготовлены. Роботизация ускоряла самые медленные и самые трудоёмкие процессы — установку на плату элементов и их пропайку.

А дальше это всё сотрудник в белом чепчике вёз на тележке к конвейеру и вручную вставив в общий поддон-шкаф, подвозил и фиксировал в направляющих у места установки.

По длинному конвейеру ехал корпус — в большую заднюю часть корпуса последовательно устанавливали всё — начиная с рамы — которая обеспечивала прочную фиксацию всех электронных компонентов внутри. Роботы вкручивали, сажали на болты с шайбами электронные компоненты, вставляли собственно сами динамики, и собирали блок электроники — с кассетными деками и прочим. После установки всего этого добра — манипулятор с широким пневматическим захватом устанавливал морду магнитофона — лицевую часть, и второй — вкручивал с задней части винты, полностью закрывая магнитофон.

Всё? Нет, не всё — это был чистый магнитофон — не было надписей, не было наклеек и ничего такого — а как показала практика — публика их очень любит.

Первой продукцией — несмотря на то, что изначально мы ориентировались на большой магнитофон типа бумбокс — стал относительно простой, внешне аналогичный Sharp qt77, то есть невысокий, без кнопок на передней панели, с двумя деками, двумя динамиками по бокам, рукоятью и всего двенадцатью кнопками и тремя ручками настройки.

К нему прикручивалась антенна, наносились наклейки с надписями — Cyberdyne 2X2 Miracle — такое у него название. Дважды два — это две деки и два динамика.

На верхнюю панель наклеивалась большая наклейка с подсказками к функциям клавиш и ручек.

Первая продукция имела белый цвет, слегка кремового оттенка, из хорошего пластика, немаркого — роботы собрали его и он был встречен бурными продолжительными апплодисментами наших МНС, которые на это действо смотрели как на восьмое чудо света.

Дальше следовала упаковка. Первый магнитофон никто и не думал упаковывать — его немедленно проверили в работе — хотя все платы проверяли на осцилографе на предмет дефектов. Ребята вставили в него комплект аккумуляторов — формата батареек D — такой немаленький бочонок, и их вставили восемь штук. Вдоль всей магнитолы сзади установили одну к другой, закрыли крышкой, и щёлкнули тумблером включения на задней части. Это была отдельная история — встроенного трансформатора у магнитолы не было — он был на кабеле. Точнее блок питания внешний, или батарейки — это было сделано, чтобы не увеличивать массу. Которая и так немаленькая из-за мощных динамиков. Восемь батареек популярного формата — запитали эту дуру, она заработала. Как ни странно — собравшись плотной толпой ребята тут же воткнули аудиокассету и включили музыку.

Ух. Не зря в магнитолу всунули столько микросхем и массивной, электроники — несмотря на требование к её компактности и переносности — звучание у неё было шикарное. Тут правда ещё дело в томы, что запись на кассете была студийная — снятая судя по всему через специальную пишущую головку с цифрового формата. Но вообще, так подумать — охрененно же получилось. Басы неплохие, звук чистый, ребята включили песенку Элвиса из жанра рокнролла — популярного в эту эпоху. Звучало обалденно — но по мне так не дотягивало до уровня сидюков и mp3, но всё равно — для кассеты это было хорошо. Уж всяко лучше, чем на бобинных компактных магнитофонах. Да и вообще — первые кассетники унаследовали от бобинных форм-фактор чемоданчика — тогда как тут был продолговатый магнитофон, но низкий и длинный.

— Как думаете, сколько мы осилим за день? — спросил сотрудник из отдела разработки, — сотню штук сделаем?

— Мы пахали — я и трактор. Роботы могут собирать до трёхсот штук в сутки, это их общая производительность. Если вы не будете тормозить и будете работать круглосуточно в четыре шестичасовые смены — то вполне вероятно, удастся развить максимальную производительность. Вот что — нужно пока заполнить склад и обеспечить первую крупную партию. Филипп Георгиевич? Вы где там?

— Я здесь, — он махнул рукой, — что такое?

— Филипп Георгиевич, я намерен отправиться разговаривать за продажи и телерекламу. Можно вас попросить — проследите чтобы линия работала бесперебойно хотя бы с раннего утра до позднего вечера.

— Хорошо, кто у нас руководит производством схем?

— Я, — вышел человек, — я руководитель монтажного цеха.

— Подберите две рабочих смены. Бонусы за работу тоже определите необходимые, потом мы перепроверим организацию процесса.

* * *

Советский человек был не испорчен западом, а запад нынешний — был не испорчен достижениями в рекламе будущего. Видеороликов я наклепал двадцать различных штук — все записал на кассету и прихватив с собой видеомагнитофон, отправился прочь из СССР. Как бы странно это ни звучало — я выезжал официально — с получением рабочей визы — попросил Семичастного посодействовать.

А дальше мой путь лежал на аэродром Жуковский. По договорённости с Устиновым, мы на аэродроме ЛИИ держали два самолёта, числящиеся на балансе НИИ — один из них — ИЛ-18 — был грузовым. На нём при необходимости доставить ЭВМ куда-нибудь на Урал, его отвозили — Аэрофлоту это не то чтобы не доверяли — просто если заказчик сказал срочно — то нужно вылетать немедленно. Ждать когда у аэрофлота появится свободный грузовой борт нельзя — а военные самолёты гонять для этих целей нам не разрешили. Точнее разрешили — но с одним условием — самолёты мы сами выкупим у Аэрофлота или где там ещё, и будем содержать за счёт НИИ — так как НИИ имело официальный доход. Шутка ли — дежурный пилот, многочисленное наземное обслуживание, расходники и прочее — и всё это держать в постоянной боевой готовности.

Второй самолёт — это бизнес-джет. Именно к нему я и ехал в сопровождении трёх человек — Иван Сергеевич, Евгений Николаевич и Иван Иванович, как бы смешно это ни звучало, Глебов. Все трое моих коллег были из группы Староса.

Наш путь лежал к самолёту ТУ-154, который стоял на рулёжной дорожке с подкатным трапом и ожидал нашего визита.

Водитель подвёз нас прямо к трапу, остановился.

— Приятной поездки.

— Спасибо. Ну, пошли, ребят.

Под шкурой ТУ-154 скрывался самолёт с другими двигателями и другим оборудованием — и главное — салоном бизнес-джета. Комфортабельным салоном, с диванами, креслами, выдвижными столиками, и даже душевой кабинкой и кухонькой.

Этот самолёт числился на балансе НИИ как грузопассажирский. Комфорт в салоне конечно сильно уступал моей привычной яхте — но он сильно превосходил любой первый класс — здесь всё было сделано так, как в бизнес-джетах будущего. Отделкой салона занимались роботы-строители. Два Ивана и Женя — зашли следом за мной, разглядывая окружающее нас пространство квадратными от удивления глазами. Я закинул дипломат — единственное что взял в дорогу, на полку, и постучал в кабину пилотов:

— Ребят, мы готовы к отправлению.

Кабина пилотов была открыта. Второй пилот выглянул, кивнул мне, и я мог вернуться в салон. Пока мои сопровождающие из НИИ разглядывали окружающее убранство, я развалился в кресле.

— Товарищ Лео, — Иван Иванович всё же дозрел до вопроса, — у кого вы самолёт то одолжили?

— Ни у кого не одолжил. Это самолёт нашего НИИ — если вы не заметили — на подушках и подголовниках эмблема Кибердайн.

— Охренеть. У НИИ что, свой самолёт есть?

— Ага, — я зевнул, — есть. Перелёт будет долгий и единственное, что я вам могу предложить, чтобы скоротать полдня — это посмотреть кино. Вон там телевизор, — я пошёл к полке, открыл, зафиксировал створки, и вставил в видеомагнитофон одну из лежащих тут кассет. Как ни странно — это была "Жандарм из Сен-Тропе" — недавно вышедший фильм — включил его, когда садился обратно — самолёт уже выруливал на взлётную полосу. Ребята сели смотреть — пришлось попросить их пристегнуться и самому это сделать.

Пилоты у нас грамотные — и электроника в самолёте их подстрахует — так что моя аэрофобия немного поутихла. Немного страшно после полётов на корабле-грузовике, летать на аэродинамическом самолёте — это страаашно. Но ничего — мы плавно взлетели...

* * *

В чём смысл визита в Лондон? Смысла два — первый — это немного облагородить знания о реальной жизни за пределами СССР наших важных сотрудников. Ребятам я по приземлению и после того, как прошли таможенный досмотр — выдал по пять тысяч фунтов. На текущие расходы — толстая такая пачка купюр с королевой.

Второй — это организовать хорошую рекламную кампанию — именно для этого я и появился в рекламном агентстве Кроуфорда. Я шёл впереди — мои ребята за мной — офис Кроуфорда находился в деловом центре города, мы прибыли на такси. Точнее — двоих из трёх сотрудников я оставил в гостинице, и с единственным оставшимся приехал на такси в рекламное агентство.

Встретила нас секретарша — улыбчивая молодая дама, которая сидела внизу и с улыбкой спросила, что нам нужно.

— Я хотел бы видеть мистера Хэвиндена. Он здесь?

— Да, он говорил, что ждёт посетителей.

— По всей видимости, это мы.

— Проходите, — она разрешила зайти, и по своей связи сказала, что к нему посетители. Так что мистер Хэвинден встретил нас сидя за столом. Немолодой, сухопарый мужчина, в сорочке, но без костюма. На его фоне я казался бедным родственником — в джинсах, тканевой куртке да кроссовках.

— Добрый день, — он оглядел нас обоих с ног до головы, — вы хотели меня видеть?

— Да, мистер Хэвинден. Речь идёт про работу, которую мы хотели бы доверить вашей компании.

— Заходите, показывайте, что у вас за товар, или бренд, или что там у вас...

Я кивнул Ивану Сергеевичу поставить магнитофон на стол. Он поставил.

— У вас телевизор в кабинете имеется?

— Нет, а зачем?

— Мы отсняли ряд рекламных роликов — самых разных типов, и мне хотелось бы их вам продемонстрировать, чтобы вы поняли, с чем придётся работать.

— Пойдёмте в соседний кабинет, там есть телевизор. Только... — он замялся.

— Всё необходимое у меня с собой, — я похлопал по чемоданчику.

Ха. Это он видимо ещё не знаком с видеомагнитофонами — точнее скорее всего знаком, но стоят они целое состояние и их очень трудно купить за границей. Ещё труднее, чем в СССР. В моём дипломате на этот раз был видеомагнитофон — более компактный, чем стандартная СССРовская модель. Я его достал, поставил на телевизор — кстати неплохой цветной телевизор, на котором видимо и осматривали рекламные материалы и разного рода телепередачи, и после подключения запустил.

— Реклама трёх хронометражей — двадцать секунд, сорок, шестьдесят, — я включил ролики, — я не эксперт в рекламном бизнесе, поэтому она скажем так, любительского уровня. Но мне бы хотелось пустить в эфир именно это.

Рекламных роликов было много — двадцать штук, и надо сказать, что я очень лукавил. Потому что реклама была сделана качественно, грамотно, с учётом сложных визуальных образов и психологии — которая за века капитализма была изучена вдоль и поперёк. Тут не было традиционных кричащих цветов — и на первый взгляд она вообще нецветная — первая, но потом появлялось всё — и выглядело это красиво. Одни использовали напевы и мелодии из ещё не вышедшей попсы как главную тему, другие упирали на техническую составляющую — обилие микрочипов, делающих звук чище и мощнее, и возможность работать без сети.

Не каждый магнитофон умел выдать такой звук и такого качества.

Короткие рекламы — шортсы, были почти бессюжетными, но милыми и запоминающимися, забавными. Самая долгая реклама — это пять минут. И у неё была своя музыкальная тема, нагло спи... экспроприированная у капиталистов — это полюбившаяся Кате композиция still loving you.

Когда есть текст, электроника, способная работать со звуком — не так уж сложно записать трек — обратился к Месяцеву, тот быстро нашёл исполнителя — а вот автором текста значилась г-жа Семичастная.

Дело в том, что она подбанчивала на скрипичных композициях скрипачки Ванессы Мэй — скомуниздила у неё стиль, плюс используя компьютер с обычным audition на своей даче сделала шумоизоляцию, поставила микрофоны и записывала скрипичные композиции и делала из них миксы. Звучало это необычно, к тому же половина получившихся переделок классики — это её собственное исполнение, а не скопированные треки.

Найти исполнителя было сложно — в СССР ценились звонкие голоса, такие чтобы прямо оперой отдавало — а тембр нужный для даже лёгкого рока — несколько иной. Поэтому пришлось нам прибегнуть к самой крайней мере — певцом и гитаристом выступил я. Записали только ударные и прочие бэк-вокальные части. А что — голос у меня был своеобразный, не такой топовый как у великих певцов этого века, но своеобразный — генетика, здоровый образ жизни и хорошая медицина. Пришлось немного изменить голос в процессе — методом биоинжиниринга — напряг медблок корабля — хотелось достичь нужного звучания. И нужно было залегендировать исполнителя — если бы музыку сделал ИИ — то получилось бы ничуть не хуже — но предъвить исполнителя было бы нельзя.

Долгая реклама впечатлила окончательно. Хотя и другие были сделаны на высшем профессиональном для будущего времени уровне. Яркие, красивые, с графикой и очень симпатичными кадрами.

— Ух, — наш товарищ Хэвинден аж вытер пот со лба, — никогда не видел такой рекламы.

— Пришлось постараться. Мы очень хотим продвинуть наш продукт. Итак, обсудим основы маркетинговой кампании?

— Обсудим, почему же нет, — он сидел на стуле, сложил руки замочком, — сколько вы нам заплатите?

— Много.

— Много — это понятие растяжимое.

— Миллион. Я готов выложить миллион фунтов за всю рекламную кампанию — она нужна очень серьёзная. Я бы даже сказал — беспрецедентная.

— Насколько беспрецедентная? — глазки загорелись у него.

— Реклама на билбордах, на автобусах, витринные образцы продукта, реклама на телевидении, радио, спонсорство на футбольных матчах, нужно договориться с крупными издателями о том, чтобы они записывали альбомы на компакт-кассеты — используемый нами формат аудиоплёнки, — я продемонстрировал кассету, — нужна реклама в прессе, журнальные развороты, причём весь этот визуал у меня уже есть. В сотнях различных форматов, — я открыл свой волшебный чемодан и достал оттуда образец рекламного буклета, — вот примерно такие.

— Интересно...

— Но это только так, апперетив. Мне нужно чтобы вы договорились с исполнителями для того, чтобы они сделали рекламные фото-постеры с нашими магнитофонами. Постеры можем распечатывать и распространять бесплатно среди фанатов. И конечно — нужно будет договориться о рекламных интеграциях с киностудиями.

— А вы похоже очень верите в свой продукт.

— Ещё как. Это самая современная аудиосистема в мире. В ней десятки микрочипов, она может дать беспрецедентный для такого размера и формата звук.

— Пойдёмте, послушаем.

* * *

Демонстрация звука в виде записи SLY и нашей скрипачки г-жи семичастной — впечатлили старого рекламщика.

— Так... хорошо. Очень хорошо. А почему тут две кассеты? Они что, одновременно играют?

— Нет, что вы, — я улыбнулся, — просто одна дека может только играть, а вторая может записывать звук. В том числе с первой деки. Сюда вставляем чистую кассету, сюда записанную, нажимаем вот эту кнопку — вуаля, у нас две идентичных записи. Никаких проводов, штекеров, и прочей возни. Только подождать пока перепишется — она автоматом пишет обе стороны. Кассету можно развернуть — там вторая часть записи.

Мистер Хэвинден потёр подбородок.

— Вы ведь понимаете, что этим будут пользоваться и это противозаконно?

— Что противозаконно?

— Делать копии записей.

— Ну я же не провоцирую людей это делать. Функция нужна для тиражирования домашних звукозаписей любительских групп, к которым мы питаем слабость и хотим дать им возможность делать свою музыку. Вот тут гнездо для микрофона есть, кстати.

— Но этим сразу же начнут пользоваться все, — возмутился он, — хотя постойте ка... вы ведь так и планировали?

— Конечно, — я улыбнулся, — учитывая лёгкость звукозаписи на магнитную плёнку — копии делали, делают и будут делать. А значит очень скоро рынок проглотит этот факт и адаптируется к нему — и несмотря на то, что это противозаконно — это спрос. А спрос — это святое. Судом нельзя запретить домашнюю звукозапись — так что... не можешь остановить — возглавь. Я и хочу возглавить рынок хороших кассетников, которые могут позволять своим обладателям записывать кассеты с радиоэфира или тиражировать их.

— Ух... — Хэвинден аж вспотел, — а вы серьёзный молодой человек. И сколько ваша машина стоит?

— Тысячу триста фунтов. Всего-навсего.

— Сколько? — у него глаза полезли на лоб, — да её никто не купит за такие деньги!

— Поверьте, её будут расхватывать быстрее, чем грузчики донесут до магазина. Если вы сделаете всю ту рекламу, о которой я вас прошу — то её будут расхватывать мгновенно.

— Хорошо, рекламу я сделаю — но за успешные продажи я не отвечаю.

— Вот и хорошо. Тогда заключим контракт — я описал подробно, — я достал листы контракта, — что именно необходимо сделать — где и какую рекламу, а так же составил перечень материалов. Сделайте свою работу честно — и вас будет ждать вкусная надбавка в виде ещё полумиллиона фунтов сверх оговоренной суммы в миллион.

* * *

Реклама британии этих лет — примитивна, она такая... ламповая. А то, что давал я — отдавало уже другой эпохой — более драйвовой. И музыка, и визуал — запустили её на телевидении быстро — а я побегал по поставщикам бытовой и аудиотехники — в разные магазины, продающие магнитофоны, и к оптовикам, занимающимся экспортом в Британию техники — у них были крупные цепочки поставок.

Договорился со всеми без особого труда — товар этот лицензированию не подлежал, комитеты контрольные его не блокировали, и я подписал ещё с три десятка различных контрактов — заодно наблюдая, как сотрудники Филиппа Георгиевича потихоньку привыкли к местной обстановке и нафотографировались до усрачки.

Мне же приходилось постоянно ездить на такси и было совершенно не до разглядывание букингемских дворцов и посещения музеев.

Корабль изготовил первую партию — и её доставка в Британию должна начаться авиарейсами совсем скоро — чтобы они просто были — чтобы было на что посмотреть. И... компакт-кассеты. С музыкой тех студий, которые согласились на то, что мы будем переиздавать их альбомы на кассетах — с аналогичными обложками и в аналогичном формате.

И нет, я никуда не уезжал — сдав в советское торгпредство весь ворох документов, заверенных и подписанных, я проконтролировал старт продаж лично — телереклама уже через три дня после начала работы агентства пошла в телеэфир британских каналов.

Из числа звёзд удалось выловить только четырёх ливерпульцев — группу Битлз. Легендарную и вместе с тем несчастную — фотографии на постеры с ними делал фотограф и я — я на цифровой фотоаппарат, фотограф на плёнку.

Так что печать рекламных постеров началась на плоттерах незамедлительно, а я лично познакомился со всеми четырьмя — мы весело побеседовали — они не были зазнавшимися мудаками и даже вполне приятными в общении. Поговорили за жизнь, за искусство, я им продемонстрировал песню SLY — она была записана на кассете, подарил магнитофоны каждому.

Но вот с песней вышло занятно — она ребятам не то чтобы понравилась — она зажгла у них огонь в глазах. Да, это было звучание, совершенно не такое, как было принято сейчас — и они долго выпрашивали, кто поёт, как играют, и в целом — мы обменялись опытом очень густо. Я бы сказал — плодотворно — потому что некоторые мелодии из телерекламы — да почти все, западали в голову и были удачными композициями в духе рока.

Мало кто знает, но я умею играть — правда, не на ударных. Я долгое время мучил электрогитару — а она меня. Играть я учился лет с пятнадцати и до семидесяти примерно иногда лабал — потом остыл к этому делу. Но раз уж ребята просят.

На вторую фотосессию я приехал в восемь утра — на этот раз на своём мерседесе. Закинул назад электрогитару, усилок, и подъехал как мог ближе к набережной, где уже разворачивались фотограф и наши звёздочки. История их имена сохранила — но правда музыкально они остались людьми своей эпохи. Я от них не фанател — взяв усилитель и гитару, пошёл к ним.

— Привет, Лео, — один из них, кажется, по имени Ринго, махнул мне рукой, — ты сегодня слегка запоздал.

— Простите, ребят, много дел. Как вам магнитофоны?

— Очень неплохо звучат, — сказал второй, кажется, его звали... Джордж, да, Джордж.

— Рад, что вам нравится. Кажется, я говорил вчера, что ваше звучание немного не сочное?

— Было такое, — ответил мне Ринго, — и я на тебя обиделся.

— Ну не поймите неправильно — я люблю рок, но не настолько лайт-версию. Секундочку, подержите, — я сунул гитару в руки Ринго, — а я схожу помощника перестать мучать машину.

Гитара кстати классная — точная копия очень известной гитары двадцать первого века. Ивана Сергеевича я попросил перестать тыкать кнопки и пойти со мной — постоять в сторонке и поотпугивать прохожих. Вернулся.

— Ну давай, — махнул рукой.

— Эй, мы вообще работать будем? — спросил недовольный усатый фотограф, — между прочим — время идёт.

— А у тебя оплата почасовая — так что чем ты недоволен? — спросил я нагло в ответ, — я может быть холодным декабрьским вечером хочу разогнать тут хандру и настроить всех на нужный лад, — я подключил усилитель. Он работал от встроенного ультраконденсатора и имел неплохое звучание. Подключил его кабелем к гитаре, усилитель поставил на парапет набережной.

— Ну что, готовы? — воткнул в усилитель аудиокассету, — группы нет, так что ударные и прочее идёт фонограммой. А теперь позвольте сыграть.

— Попробуй удиви.

Я выбрал для исполнения песню Dream On — гитарное соло от Aerosmith. Очень развесистая музыка — и если я помню — годов начала семидесятых. Звук усилителя звучал очень хорошо — и басы хорошие, так что играть было можно с удовольствием. Ну и мой опыт — почти пятьдесят лет опыта любительской игры — не пропить.

Хоть какая-то польза от моих хобби. В перелётах делать особо нечего — в игры играть нельзя, а себя и коллег как-то развлечь хочется.

Звучало это соло просто божественно — оно использовало многие звучания, которые пока ещё не нашли широкого употребления на публике. Звучало это божественно в духе классического рока — так ещё и кавер получился техничнее старомодного оригинала — тут как бы без слов, всё на гитаре.

Всё-таки правильно папа говорил — есть талант — нехрен идти в технари. Но я пошёл — а мог бы музыкой заниматься.

Доиграл быстро и не без удовольствия — давненько не брал гитары в руки, но вчера как следует потренировался.

— Охренеть.

— Ась?

— Охренеть говорю. Ты где так научился? Что за мелодия?

— Да это так, моё хобби. С детства ещё люблю что-нибудь на гитаре лабать.

— У тебя талант.

— Знаю. Но я всё же пошёл в технари.

— Не пожалел? — спросил Ринго.

— Не знаю, как-то не задумывался об этом. Ладно, зима как-никак, вам нужно отсниматься. А я пока сыграю ещё одну мелодию.

Второй я сыграл nothing else matters — поспокойнее и помеланхоличнее, и звучала она очень неплохо — гитарное соло было шикарным. То есть звучала переигровка отлично — трудно судить, когда ты и играешь, и слушаешь. Своё всегда кажется хорошим — но я всё-таки ни разу не слажанул и в ноты попал точно.

Так что работали ребята фотомоделями мод мою музыку — а я просто отдыхал от тяжёлой работы — беготни по инстанциям, юридическим фирмам и многочисленным подрядчикам, фирмам-оптовикам и прочим.

— Эй, Лео, иди сюда, — помахал рукой один из четвёрки. Кажется, снова Ринго.

— Что такое? — я вошёл в кадр.

— Сфотографируйся с нами. Ты обалденно играешь — думаю тебе нечего прибедняться. Жаль только у нас с игрой на публике всегда проблемы.

— А что так?

— Публика так кричит на концертах, что мы сами себя не слышим, — пожаловался он, — честно говоря, это всё уже порядком задалбывает.

— Вам нужно быть пожёстче к своей публике. Она это поймёт — попросить заткнуться нахер иначе концерта не будет. Я бы так сделал.

— Да ты что, нельзя. Это всё-таки публика.

— Толпа есть толпа — на рок-концертах иногда толпу нужно усмирять. Если ничего не делать — они вам всю сцену разнесут в экстазе. И вас насмерть затопчут и не заметят.

— Слушай, вот та песня — Still Loving You, она чья? — спросил Джон.

— Музыка не моя, играю и пою я, плюс ещё кого нашли из ударных. Я особо не заморачивался — нужен был красивый фон просто.

— А кто автор? Кому авторские права принадлежат?

— Считайте что мне.

— Тогда может быть договоримся — я хочу попробовать эту песню в деле — а в оплату мы за эту фотосессию не возьмём денег.

— Хм. Попробовать можно — хотя это может быть как провальной идеей, так и прибыльной, — пожал я плечами, улыбаясь фотографу, — предлагаю по другому сделать. Оплатим вам фотосессию как обещали — а дальше сыграем где-нибудь. Музыка всё-таки сильно отличается от того, к чему вы привыкли.

— Нам сейчас как раз очень не хватает свежего звучания, — со вздохом сказал Харрисон, — я могу уступить на один концерт гитару такому гитаристу как ты. У нас выступление в четыре часа, там будет полный угар.

— Ну хорошо, — я с подозрением посмотрел на него, — могу сыграть и спеть вместе с вами — а потом уступлю вам песню с одним единственным условием.

— Каким?

— Она будет выходить только на аудиокассетах. Ни один альбом, ни одной официальной плёнки, пластинки, и прочего — только эксклюзив для аудиокассетного формата. На пластинку и так хрен перепишешь, на плёнку проще — но всё же. Оригинал — только бонусом на аудиокассетах.

Идея зашла. Ещё бы — они получали бесплатно топовую композицию — а я... а я получал всех битломанов как свою личную армию! Самое время рассмеяться злодейским смехом!

* * *

На выступлении битлов творилось вообще чёрт знает что. Полнейший неадекват среди публики — потому что это напоминало фанатизм и безумие. Какого чёрта они так орали? Наверное это эффект от первой рок-группы — молодёжи нужно куда-то выпустить энергию.

Концертный зал был битком забит, причём выступали битлы очень часто и ковали железо, пока горячо — выступление было одним из многих — до рождественских праздников осталось не так много — сегодня шестнадцатое декабря. В этот солнечный день публику собрали в большом зале, где на сцену вышли в костюмчиках четыре музыканта — пообщавшись с ними я лучше узнал ребят — и вовсе они были не страшные, и фанатеть тут было не от чего совершенно — но они просто появились в нужное время в нужном месте. И это сделало их легендарными — хотя они сами боялись своей гиперпопулярности. Публика орала как сумасшедшая — так, что действительно было трудно услышать что-то, а ещё битлз были очень скромными на сцене. Эдакие пай-мальчики в костюмчиках и отличались только длинными волосами.

Меня это слегка выбесило. Слегка? Да нет, меня это сильно разозлило. Поэтому когда после первых трёх песен публика не унималась. После трёх скромных песенок Ринго вышел вперёд и коротко сказал, что они повстречали чувака, который хорошо лабает на гитаре и подарил им песню с необычным звучанием, поэтому они дадут ему сыграть её. Публика чуть-чуть притихла, но лишь немного.

Он махнул за кулису, где я снимал свою полуспортивную толстовку — разок перед публикой можно. Помнится, когда мы летали в дальние рейсы, я играл перед коллегами и друзьями — но тут другое.

И ещё главное — на футболке была надпись "Shut up bitches and let these guys sing! — Заткнитесь, суки, и дайте этим парням петь!"

Надпись была ярко красными буквами на белой майке. И надо признать — свой эффект это возымело — публика затихла буквально за полминуты. До полной тишины. Ещё бы — такого бунта они не ожидали. Я решил немного вразумить публику.

— Все прочитали? Знаете, что это значит? Вы все прекрасные ребята, но когда вы орёте так громко — эти прекрасные ребята, которые поют для вас — не слышат сами себя. Если вы хотите послушать свой собственный визг — то для этого вам не нужны Битлз на сцене. А если вы пришли сюда послушать музыку — то вы проявляете неуважение, крича тогда, когда для вас поют. Если вы хотите выразить эмоции — то поднимите в воздух зажигалку — отсюда со сцены зал кажется тёмной пропастью — покажите что вы здесь! — сказал я, — покажите своим любимым исполнителям что вы здесь и слушаете их! Ринго, жги! Эй, ребята, взбодритесь! Поехали!

Песня Still loving You звучала хорошо — а ещё моё исполнение отличалось от обычного. Мне понадобились все четверо музыкантов, чтобы её сыграть — они всего пару раз её репетировали. Тем не менее, звучала она совершенно не так, чем то, к чему публика уже привыкла — не лайт-рок-напевы с весёлой тематикой, а глубокая и с вокалом, и с большой роковой мелодией, развесистой, с хорошими такими запилами на гитаре. Играл тоже я.

Вместо микрофона на сцене я пользовался наголовным — с двумя лазерными звукоснимателями и ИИ, улучшающим голос — убирающим паразитные звуки и выделяющим голос особенно хорошо.

Биоформинг долго не держится — недели две-три — так что мой "волшебный" голос скоро пропадёт — это не чудо-технология — но для людей тридцать седьмого века такая же простая, как для людей этого волосы покрасить.

Вокальные композиции в песне были прекрасные — да и в отличие от четвёрки — я на сцене почти что хулиганил. По местным меркам неподвижных пай-мальчиков — устроил им тут тот ещё концерт, и спел от души. Публику проняло очень сильно — это было хорошо видно по реакции — зал почти полностью замолчал. Когда на сцене бренчат гитарой битлы — это вызывало у них неконтролируемый приступ истерики — но новое звучание и настрой песни, меланхоличный, ещё и с текстом таким — повлияли на публику магически.

Я снял гитару, проехавшись по струнам пальцами.

— Вот. Знаете, в мире написаны тысячи книг о том, как надо красиво говорить, и тысячи книг о том, как надо играть музыку. Но ни одной о том, как надо слушать, — сказал я, оглядывая передние ряды, — а это совсем нелегко на самом деле. Может быть все войны и вражда в мире появились именно потому, что много людей просто не умеют слышать друг друга. Спасибо, — я снял гитару, — за сим я, исполнитель, дарю эту песню вам, Битлз. Я не собираюсь становиться музыкантом — поэтому надеюсь, что вы научите этот мир слушать... — и уже уходя, — кстати, ребят! На правах рекламы! Я не музыкант — я занимаюсь звуко и видеозаписью — и недавно создал просто обалденный магнитофон, — поднял его. Магнитофон заранее был поставлен на стульчик, который мне как гитаристу вынесли. Но я им не воспользовался по назначению, — он читает компакт-кассеты, вот такие, может переписывать музыку с кассеты на кассету, а ещё обалденно звучит. Благодаря обилию микросхем и тщательно продуманной схеме.

— Кстати, да, — в микрофон сказал Ринго, — подтверждаю — он нам подарил такие — и они правда звучат очень хорошо. Спасибо, Лео.

Мы церемонно пожали руки.

— Покедова, Британцы! — махнул я на прощанье рукой, — Мир Вам!

* * *

Мало того что концерт транслировали по ТВ, так ещё и какая-то бл...дь записала его на видеоплёнку студийную и повторно транслировали ещё девять раз. Причём мою рекламу магнитофона вырезали — но не полностью.

Песня стала хитярой и мой корабль несчастный просто захлёбывался от однотипной штамповки магнитофонов, один за другим, один за другим... постоянно... безостановочно...

И всё равно — я наблюдал за стартом продаж через три дня после концерта — и вся партия, которую успели сделать в НИИ — ушла за первый день.

В качестве дополнения корабль нанёс на решётку динамика логотип The Beatles Limited Series — и стоил он тысячу двести фунтов. Баснословных денег!

Зато в магазины шли кассеты — сразу пятьсот типов кассет с записью — штамповка шла полным ходом. И чистые кассеты — но спрос меня ошеломил. Как на грёбаный третий айфон — люди приходили и выкладывали большую, очень большую по нынешним временам сумму — потому что лимитированная серия "The Beatles" — была прорекламирована самими битлами.

Их альбомы шли к этой серии в коробке — семь кассет с записями, объединёнными в один пластиковый бокс.

Сказать, что это популярно — значит вообще нихрена не сказать — я наблюдал как битломания нашла ещё один новый символ — магнитофон Битлз — и его стали покупать в чудовищных масштабах.

И я начал рубить деньги, пока мог — когда улетела BLS — то есть на третий день — в продажу поступила Beatles Forever! — Или "2x2 Miracle BF" — и к этой серии в коробку — в свободное пространство уже положили буклет "The Beatles History" — сборник коротких иллюстраций-слайдов с битлами и коротким описанием истории группы, и фигурки — пластиковые фигурки исполнителей у микрофона — это мерч, да. Но этот мерч рекламили по ТВ — и его хотели все. Официально заявили, что это продаётся только пока идёт партия магнитофонов — когда она закончится — мерч сменится и больше выпускаться не будет. Серия ограниченная.

Плюс реклама заработала — мощнейшая рекламная кампания, которую развернули на всех фронтах — короче, это классический пример хайпа — популярность рождает популярность — а я играл на них, добавляя новые фигурки, третья и последняя лимитированная партия состояла из ста тысяч магнитофонов — и была привезена сюда на самолётах — и на этот раз в упакованных по высшему разряду магнитофонах были автографы четырёх битлов, набор кабелей и мерч — я прислушался к общепацифистскому настрою и сделал мерч в виде военных жетонов, как у пиндосов, только с надписью "We are soldiers of the peace" — "мы солдаты мира". Пиас, мир.

Ох, вот это была бомба покруче — я не знаю, почему это так популярно и так нравилось народу — но почему-то прошлый мерч просто имел коллекционный статус, а этот — какой-то культовый.

Сотня тысяч магнитофонов разлетелась за неделю.

Когда народ смекнул, что пустые компакт-кассеты стоят полфунта, а записать на них можно почти без потерь с основной кассеты — даже рачительные и экономные сторонники как-то резко передумали.

Короче, комбо-эффект. А тут главное — на дворе декабрь. Двадцать третье число — рождество, время дарить подарки — и поэтому корабль просто захлёбывался — изготовители уже перешли в суперэкономный режим — роботы построили цех по производству корпусов и деталей — и клепали их на обычных станках. Обслуживали тоже строительные боты — и делали крупной серией...

Двадцать седьмого декабря я выжатый как лимон рухнул в кресло в своём самолёте, рядом примастились ребята из НИИ — они смотрели на меня немного иначе. С уважением. Самолёт взлетел я даже не заметил как. Даже не пристегнулся, пошарил по подлокотнику, отодвинул панель, достал трубку телефона и набрал номер.

Да, тут был спутниковый телефон. Да, он у нас был. Вопросов больше нет.

— Алло.

— Товарищ Однофамилец? Заняты?

— Да.

— Тогда позвоните Шокину, мне нужно с ним срочно переговорить. Во избежание последствий.

— Наглеешь.

— Я и не скромнел. Вопрос нашей с вами безопасности.

— Понял.

Через десять минут я набрал номер Шокина. Министр электронной промышленности в этот декабрьский день оказался у себя в кабинете и работал, видимо, в МЭПе сейчас конец года — сдача отчётов, плановых показателей, и прочая документальная муть.

— Ало? — резко спросил он.

— Это Шелепин, младший.

— А, это вы, Лео.

— Я буду краток — мы продаём в британии свои аудиомагнитофоны, разработанные в НИИ. Большими партиями — и производим на жутко секретном предприятии. О котором никто, даже в политбюро, кроме Косыгина с Гречко, знать не должны. Так что у меня к вам скромная просьба — залегендируйте производство аудиомагнитофонов так, чтобы вопросов не возникало. Серийно выпуск налажен в нашем НИИ, но там максимум тысячи три сделали.

— А сколько вы продали?

— Триста пятнадцать тысяч, и продолжают продаваться.

— Так... я не должен спрашивать вас, откуда они у вас?

— Верно. О производственных базах знает только министр обороны, председатель КГБ ну и Шелепин само собой. Ну и руководство нашего НИИ. Сами понимаете — вопрос чрезвычайной важности, промышленный шпионаж, колоссальные инвестиции. А наш дорогой Леонид Ильич любит выпить да похвастаться... Задним числом там нарисуйте нашему НИИ производство хотя бы ста тысяч — и остальное на свои чистые зоны и свои сборочные цеха спишите. Вы там видеомагнитофоны делали? Я позвоню — наши ребята привезут вам всё, что нужно для серийного выпуска наших магнитофонов — сделайте официальное производство — скажем что заранее делали и создали запас к старту продаж.

— Понятно. И как коммерческие успехи? Много выручили? — спросил Шокин.

— Полмиллиарда. Хит продаж в Британии, Франции, Испании и Италии. И в США тоже фирмы закупали целыми пароходами.

— Сколько?

— Пятьсот миллионов долларов. Это после уплаты налогов и пошлин — чистый доход. Мы уже договорились о лицензировании формата аудиокассет с фирмами, производящими плёнку, и много ещё разных контрактов.

— Откуда? — удивился Шокин.

— Нам тут пришла в голову идея, что перед съездом партии необходимо укрепить позиции Шелепина и МЭПа в том числе — считайте что в этом году МЭП продал на внешний рынок высокотехнологичных товаров на полмиллиарда — это больше, чем доходы от экспорта машиностроения.

— Успех потребуют повторить.

— Пусть это послужит кое-кому уроком — но гром не гремит, когда его просят у небес. Тут другие законы маркетинга — сегодня хайпануло, а завтра вышло из моды. Мы своего добились — процесс запущен, его не остановить. Ну ладно, с наступающим вас — и я отключаюсь.

— Хорошо.

* * *

Новость об успехе магнитофонов быстро распространилась — до этого в Британии настоящий сюрреалистический бред в духе битломании — все фанаты бросились покупать магнитофоны, а в СССР — ни сном ни духом. Ну правильно — кому это блин нужно? Это что? Что это за игрушки? У нас тут самые громкие в мире танки и самые тяжёлые в мире самолёты — вы чего это с глупостями к нам?

Вот примерно так наверное думал среднестатистический партноменклатурный груздь — но цифра, капнувшая на их валютные счета — пятьсот миллионов долларов — оказалась ну очень привлекательной. Экспорт СССР в проходящем году составил четыре и два десятых миллиарда долларов — но даже эта скромная цифра была с двойным дном.

Семьдесят-восемьдесят процентов экспорта — в социалистические страны, то есть подразумевалась оплата не в валюте, или вообще номинальная оплата. Соцстраны как бы тоже имели плановую экономику.

Так что валютные доходы СССР на данный момент — до массового экспорта нефти — всего около восьмисот миллионов долларов в год. Крохи. Из этих восьмисот миллионов доля товаров народного потребления — не ресурсов или тяжмаша — составляла около двадцати пяти миллионов. Три процентика.

То есть глубина той жопы, в которой находится советская экономика — измеряется этими двадцати пяти миллионами.

И вот доходы от экспорта продукции ТНП вырастают в двадцать раз — скачком. А доходы от чистого экспорта — на сорок процентов — и это в дело включился МЭП, а так же маркетинг, реклама и наглость.

Поэтому наверное встретить меня в аэропорт приехал не кто иной, как тов. Шелепин. Однофамилец, дедушка в энном поколении, и просто наш политический покровитель. Я слегка под шофе спустился по трапу — в ЛИИ его пропустили прямо с машиной — хотя НИИшная машина тут стояла и ждала.

— Давай в машину, холодно.

— Пошли в нашу, — предложил я, — так безопасней.

— Ну как хочешь.

— И что тебя понесло за границу? — спросил он сразу же, как только машина тронулась.

* * *

— Саш, это совершенно нелепо, — сказал Леонид Ильич, — мы не можем так сильно рисковать.

— А я считаю что эта осторожность будет излишней, — ответил ему Шелепин.

— Ты забыл историю недавнего бунта? — кустистые брови Брежнева сдвинулись, — сам же принимал участие в подавлении. Неужели ничего не понял?

— Я всё понял, Леонид Ильич. Хорошо понял, но многие предпочли просто зашорить глаза и списать всё на неких воображаемых диверсантов и врагов родины. Это был провал пропаганды и провал административной работы. Мы расслабились — привыкли к абсолютной и непоколебимой власти. Вот народ и взбунтовался — а ответить ему нечем было.

— Нашли же чем ответить.

— Стрелять по толпе? Ну да, ну да. Это нам ещё припомнят — не завтра так лет через тридцать. Процесс информатизации общества неостановим абсолютно. И мы, начиная его отрицать и бороться с ним — не вырабатываем необходимые механизмы — мы устареваем. Медийно устарели как допотопный деревянный аэроплан, — в сердцах ответил Шелепин, — общество растёт и развивается — и постоянно меняется. То, что могло быть воспринято на ура лет двадцать назад — сегодня будет давать в лучшем случае скепсис. А то и обратный эффект. Вспомни историю с диссидентами.

— Помню. Суслов ещё нескоро забудет.

— Это его ответственность. Но надо думать, почему так вышло — а я знаю, почему. Потому что наши подходы устарели. Общество и партия всё дальше друг от друга — и не они от нас, а мы от народа отдаляемся. И постепенно образуем своё, удобное себе, максимально лояльное квази-общество. Тех, кто не согласен — проще закрыть на них глаза и сделать вид, что их нет. Даже Семичастный перестал бегать за самиздатом и прочей критикой.

— Ну это ещё вопрос, как это повлияет.

— Всё уже давно просчитано и всё уже подтверждено — никак. Поймите наконец — мы превратились в очень капризное руководство, не терпящее никаких возражений и критики. Но это ничего не меняет там, внизу. Просто предпочтут заливать нам бельма о том, как всё хорошо — очковтирательство распространяется. Всё не только не улучшается — но и систематически становится всё хуже и хуже. И мы не первые — в Николаевскую эпоху, последнего царя русского — было абсолютно то же самое. В конце концов — это ставит отрицательный отбор — по службе продвигается не тот, кто лучше работает и больше делает — а кто создаёт меньше неприятностей. То есть, кто умеет наврать с три короба начальству и красивый и лживый отчёт сделать. Результат все надеюсь помнят? Всех их разнесли в пух и прах, полетели клочки по закоулочкам. Народ у нас терпеливый — но тем хуже — он в себе долго копит для большого бунта, а не бежит сразу выплёскивать весь негатив.

— И что, заниматься антисоветчиной? — спросил Брежнев.

— А вы уверены, что это антисоветчина? — спросил Шелепин, улыбаясь, — психологические основы нашей работы важнее всего. Пока что мы предпочитаем именно что красивую правильную картинку. Как сказал один умный человек — эффективность пропаганды измеряется в её способности воздействовать на бытовой трёп граждан и повседневные их мысли. Насколько граждане между собой треплются о том, что в передовице правды напечатали? — Шелепин выгнул бровь, — ни капли. Мы имеем на самом деле неприятную картину — да, внешне всё красиво. Люди за нас, люди на митинги ходят, но так же как они поливали Сталина и Никиту грязью — так и нас, и вообще весь социалистический строй поливать будут. Наша пропаганда устарела морально. Она неэффективна — она не может эффективно продвигать идеи, и чем моложе поколение — тем менее она работает.

— Разве это относится к твоим предложениям?

— Напрямую, — возмутился Шелепин, — это и есть основа основ. Зачастую это работает в двух измерениях — измерение внешнего образа и глубинного влияния. То, как это выглядит — и то, какие мысли в итоге оно создаёт — это две большие разницы. В этом и суть искусства и его отличия от дешёвого китча. И в этом суть нашей работы с населением — к сожалению, как это влияет на людей — мы зачастую даже не задумываемся. Привыкли что люди просто абсолютно лояльны — но на деле ситуация выглядит хуже. Люди не лояльны — они тоже приняли правила игры — и ещё большой вопрос, кто кого больше имеет.

— Ну ты это...

— Да, Кто кого больше имеет. Я вынужден констатировать факт — пропаганда наша отстала, деградировала и породила множество проблем. Народ гиперчувствителен даже к лёгкой пропаганде — в таких условиях тонкая и психологичная, и тщательно просчитанная работа врага на наших граждан — позволяет им творить с ними что захотят. Отсутствие информационного иммунитета, тщательно выстроенной логики происходящего и логики политики — ведёт нас к тотальному краху. Население постепенно, медленно, попадает под влияние западных маркетологов и вражеских голосов — вся эта мода на западненство не вчера родилась. Она ещё у Толстого в Войне и Мире описана, как напыщенные и надушенные юноши ждали когда придёт наполеон со своей цивилизацией и освободит их наконец от невежества. У нас примерно такой же эффект.

— И с чего ты взял?

— Из реальности. Посмотрите за окно — не на тех, кто перед вами по струнке стоит, а на граждан вне митингов. Там творится чёрт знает что. Поэтому нам необходимо вырабатывать информационный иммунитет, не пытаться бороться с ветряными мельницами прогресса, а научиться использовать его — более того, поставить себе на службу все его достижения — общество стремительно информатируется. Я бы сказал больше — за индустриальным и постиндустриальным веком пришёл век информационный. И мы имеем дело с информационным обществом — где всё больше и больше возрастает и объём, и количество связей, и их медийность. Попытки бегать за самиздатом и затыкать рты — приводят к обратному эффекту — и наши враги отнюдь не идиоты. Более того — технологически они нас опережают — и поэтому прекрасно понимают, что у нас с народом происходит и используют это. Они научились использовать информацию — а мы застряли в области инфополитики на уровне тридцатых годов. На уровне радиосетей и абсолютного контроля над всем инфополем.

— И что эта твоя критика сделает? — спросил Леонид Ильич, — думаешь это будет воспринято с радостью?

— Нет. Общество это просто взорвёт, — Шелепин прошёлся по залу, заложив руки за спину.

Брежнев и ещё несколько человек из ЦК, включая Гречко и Косыгина, смотрели на него.

— Общество привыкло к стерильности и тому, что есть некая волшебная сверхсила. Божество — которое разрешает или не разрешает всё, которое может управлять всем и которое, в глазах общества — несёт тотальную ответственность за всё происходящее. Общество привыкло к стерильности — а значит полной свободе в информационном плане. Любой начальник на местах привык, что никто никогда ничего плохого о нём не скажет — потому что это антисоветчина — а значит пока всю власть чохом не перевернуть — он ненаказуем и неприкосновенен. Более того — общество разделено. Передовая часть общества — это умные люди, с высшим образованием, с логикой мышления, способные к критическому мышлению, анализу и им уже мало просто объявить догмы партии и сказать что они священны и нужно в них верить. Иначе тюрьма. Им нужно выстроить логическую картину мира — а если её выстроить — то и за диссидентами бегать и впадать в истерику от любой малейшей критики не придётся. Пора эту стерильность нарушить и пора начать учить людей думать в нужном нам ключе — времена базарно-трибунного коммунизма прошли. Никита — вот это идеал, символ, икона такого коммуниста — глуп, упёрт, примитивен, но фантастически самоуверен. И вы все видели, к чему это привело.

— И что дальше? — спросил Косыгин вместо остальных, — чего ты хочешь добиться?

— Я хочу добиться того, чтобы наше дело получило адекватное обоснование, адекватное — то есть рассчитанное на цивилизованного, критически мыслящего, задающего максимально неудобные вопросы, человека, с крайне высокими информационными запросами — а не ограниченного крестьянина, который кроме официальных СМИ ничего никогда не читает и не смотрит, и всегда за партию. Нам пора признать главное — мы не можем ограничивать доступ людей к информации. А большинство прямолинейной, просто вглухую идущей пропаганды, которая глохнет на неудобных вопросах и впадает в ступор и репрессии при противодействии — никак не рассчитывает на оказываемый ею эффект. Она выглядит хорошей только для тех, кто привык вести пропаганду на малограмотное население. Недавний бунт так называемых диссидентов мне показал, что пропаганда на этих людей не рассчитана. Кто у нас диссидентствует? Интеллигенция. А она повышает свою значимость для государства год от года — потому что рабочие — люди нетворческие и очень инертные.

— Поэтому нужно критиковать власть? — спросил Косыгин.

— Нужно начать выстраивать логически обоснованные основы коммунизма — которые не боятся разговора начистоту, критики, и неудобных вопросов. Которые способны воспринимать аргументы и даже менять эти самые основы, выстраивая наиболее адекватные и наиболее отвечающие нашей цели, политические реалии. Основы, которые могут адаптироваться к реальной современной ситуации. Эпоха Вождизма надеюсь окончательно закончилась на Никите, который маша шашкой налево и направо убирал всех кто против него и выстраивал тут политику под себя лично. С падением Вождя начинается смута — и если ещё десять лет назад это было терпимо — то имея настолько глубоко запустившего в нашу страну свои щупальца врага — можно не сомневаться — рано или поздно главным в этом кабинете окажется марионетка запада. И на этом всё закончится. А выстраиваемые ранее авторские режимы позволят ему без труда всё разрушить и построить под себя — по-демократичному, в обнимку с американцами.

— Я не уверен. А как же партия, как же народ

— Посмотрите на нашу элиту — они наслаждаются привелегиями, наслаждаются всеми прелестями большого начальства — а перспектива посадить марионетку запада над собой — будет означать что конкретно для них — настанет капиталистический рай — их просто купят. Купят красивой жизнью, паспортом какой-нибудь капстраны, куда можно будет вывезти детей учиться, купят их всем этим. А народ... Вы серьёзно, Алексей Николаевич? Посмотрите как они затаптывали Сталина при Никите, а сейчас рассуждают какой Никита был дурак и как обосрался с целиной... смысл охранять репутацию Сталина был не в том, что мы за его идеалы — а в том, чтобы прекратить череду обгаживания предшественников. Даже если предшественник дурак — это вопрос чести, единства линии партии, умственного, ментального единства нашей политики. А самое главное — это изменение пропаганды. Мы должны не только адаптироваться к информационной концепции общества — но и иметь в этом информационном обществе большой вес и большую поддержку. Индустриальное общество — когда всё инфополе мы зачистили стерильно и выжгли всех кто хоть чуточку выбивался из единодушного одобрения — уже уходит в прошлое — с развитием неконтролируемых сверху источников записи и копирования информации. Это и копировальные аппараты, и аудиомагнитофоны, и видеомагнитофоны, и персональные кино и видеокамеры... Мы уже не можем полностью изолировать человека от любой информации — и нам нужно в корне поменяться. Начать выстраивать шаг за шагом стройную и логически обоснованную политику — которая имеет ответы на все неудобные вопросы, не требует верить в себя как в абсолютный идеал — и имеет примерно восемьдесят процентов поддержки в народе. Это идеальное число — почти тотальная поддержка при наличии здравомыслящей оппозиции.

— Ну ладно, я лично согласен, верю, что у тебя всё просчитано, — сказал Гречко, — так ведь?

— Более чем.

— Я тоже за, — сказал Косыгин, — тем более что это напрямую кореллирует с финансовыми проблемами и необходимостью масштабных финансовых реформ.

— Ну что ж, — Брежнев вынужденно посмотрел на остальных, — если вы за — то я не буду вам мешать.

— Сразу предупреждаю — критика будет жёсткой, но и результаты для общего дела будут неоценимыми. И информационную стерильность пора сменять информационным иммунитетом — а его выработка будет означать большое бурление в обществе. Некоторые темы вам не понравятся — но придётся о них говорить. Несмотря на то, что неприятно и ответов лёгких нет — а кое-где придётся признавать неправоту.

— Это может закончиться плохо, — буркнул Брежнев.

— Это закончится нескоро и будет иметь очень хорошие результаты. По крайней мере — всякие голоса америки и оглоушенные либеральные мальчики с взором горящим — перестанут нас волновать абсолютно. Указ подпишем?

* * *

*

— Новая продукция, — пояснил главный инженер, утирая пот со лба платочком, — штучная.

— Я понимаю, что новая — но нам нужна серийная. Пусть и упрощённая.

— Не получится. Нет, упростить можно, но это нас то касается в последнюю очередь. У нас производство конкретной модели мелкосерийное. Перепроектировать её — это уже без нас.

Замминистра по автомобилестроению — давил авторитетом на персонал завода — приехал с неожиданной инспекцией, а ещё выяснить, что происходит.

— Станки у вас мы заберём.

— А нас же с чем оставите? Как производить будем?

— Производить вы не будете — машины в планах нет, и производить её не будем. Придумаете тоже!

Новейшие станки уже следовало распределить по другим предприятиям, тем более, что о них никакой информации не было.

— Кузовные штампы тоже передайте на ЗИЛ. Освоим ваш автомобиль там.

— Хорошо. Но я предупреждаю, будет нелегко. Особенно нелегко будет договориться с товарищами из МЭПа.

— А вы за них не волнуйтесь, мы разберёмся.

Станочный парк — лазерная резка, гибочные станки, промышленные роботы — всё надо было демонтировать, передавать, и честно говоря — было очень жалко нарушать с таким трудом отлаженный механизм производства — но начальство есть начальство — уважения к заводам у них не было от слова совсем — всё общее — всё наше.

Демонтировали всё это люди с ЗИЛа, довольно грубо обращаясь со станками, что они конечно же пережили не все. Как-никак прецизионные станки, а что такое лазерная резка и как она работает — никто не понимал вообще.

Демонтировали очень быстро, обобрали МЗМА по полной программе.

Впрочем, горевал директор недолго — уже на следующий день он обнаружил в своём кабинете жутко злого Лео Шелепина.

— Какого хрена вы творите? — возмущался Шелепин-мл, — я что вам, подарил станки, хотите на дачу тащите, хотите другим заводам отдавайте?

— Но товарищ, мы не могли отказать, — возмутился директор.

— Надо было отказать. Послать нахер, послать к Шокину, послать ко мне, наконец, и к товарищу Шелепину, если совсем мозгов у него нет. Кто решил грабануть мой цех?

— Тарасов.

— Тарасов... — задумался Лео, — надо будет потолковать с ним. Вот пидор! Я столько времени убил на то, чтобы отладить всё, установить — а они взяли и всё разнесли... Хорошо, сведём счёты с ним по иному.

— Товарищ, не надо ничего сводить — я уверен, всё легко вернуть.

— Не стоит ничего возвращать, — махнул рукой Лео, — всё равно вы уже сделали партию.

— Но оборудование!

— Вам нужно менять куда больше, чем небольшое количество станков в одном экспериментальном цеху. Шелепин вроде чётко раздолбал критикой ваше оснащение — придётся работать по переоснащению всего завода на современные станки. У нас тут случайно образовался небольшой валютный профицит — мы как раз этим и займёмся. А по поводу станков — пусть забирают. Я на сто процентов уверен, что бибу они пососут.

— Это почему это?

— Без наших инженеров и поддержки наши станки и роботов даже в чистых зонах в Зеленограде обслуживать не могут. А там как бы лучшие в союзе инженеры — про дуболомов из МАПа я промолчу. Запороли уже небось всё, что только можно. Но спускать такое я не намерен — так что — вложусь ка я в ваш завод. У нашего НИИ как раз образовался большой валютный профицит — и нужно его куда-то вложить.

— Так снова отберут.

— После того, как они запороли станков примерно на десять миллиардов рублей чистого убытка — Тарасова ждёт очень и очень интересный разговор с Шокиным, Шелепиным, Косыгиным и даже товарищем Гречко. Станки то не наша собственность — они как бы на баланс МЭПа через наше НИИ поставлены. И стоимость у них астрономическая — если бы не желание экспериментов — на них бы делали космические корабли, а не машины. Я просто сообщу им, куда они руки распустили.

— Это будет конец Тарасова.

— Меньше будет гонор начальственный показывать. Пропесочим его на телевидении под завязку — впредь будут знать, что к МЭПу и Кибердайну лезть и в наши интересы вторгаться — смерти подобно. А менять оборудование вам придётся. Вот что, — Лео достал из своего чемоданчика папку, — ознакомьтесь.

— Это что такое?

— Это автомобиль. Не такой суперкрутой, но спроектирован из изначальной модели с расчётом на серийное производство после доработки. И на полномасштабный выпуск — ЗИЛ никогда не соберёт обратно наши станки — так что про них можете забыть — а вот цеха МЗМА можно и нужно модернизировать. Без обид, — Лео поднял руки, — но ваши Москвичи — хорошие машины... для пятидесятых годов — но уже устарели в нынешнее время. Вечно текущие сальники — это вообще кошмар, молчу уж про надёжность и безопасность.

— Что есть, — обиделся директор.

— Вы всё-таки обиделись. Я не хочу вас обидеть — лишь констатирую то место, которое Москвичи занимают под солнцем. И по моему, его пора менять — проект очень хороший, но потребует выпуска новых деталей — массового выпуска комплектующих. И придётся наконец-то по полной программе освоить промышленную автоматику и робототехнику. Вы можете выбрать два варианта — первый — мы завозим станки и начинаем их довольно муторный монтаж. Второй — вы покидаете завод и отправляетесь в отпуск — на месяц. А мы всё сделаем — смонтируем всю производственную линию и по комплектующим, и химические производства, и литейные, и сборочные, и всё сразу с новой автоматикой и новым оборудованием. Но понадобится покинуть завод полностью.

— Почему это?

— Секретность. За две недели можем управиться — но понадобится ещё столько же потратить на обучение. Я хочу реализовать один из крупнейших наших проектов — "цифровой завод".

— Впервые слышу.

— Сложный проект. Этапы компьютеризации производства простые — первый — рассчёты и измерения — подсчёт сырья, производственные расчёты. Второй — административная цифровизация — электронный документооборот, базы данных, ведение учёта. Третий — производственная автоматизация — компьютерные чертежи, станки с ЧПУ, и четвёртый — полное цифровое взаимодействие. Администрирование в цифровом виде, диалог, чаты, ускорение производства.

— А в чём смысл ускоряться?

Лео улыбнулся, посмотрев по-доброму на директора.

— Элементарно. Основная функция экономики какая? Создание необходимых обществу благ и условий жизни. Для этого нужно определённое количество ресурсов, которых всегда не хватает — тезис "экономика должна экономить" — несостоятелен по сути. Чем быстрее и больше удаётся произвести при заданном количестве ресурса — тем лучше. Если свести всё к деньгам — то звучит как "снижение стоимости при прочих равных. Компьютер, адаптированный к процессу значительно уменьшает расходы труда — и ускоряет производство. Доступно?

— Вполне.

— Компьютеризация завода должна быть полной. До сих пор мы сделали это только со станками ЧПУ — но нам нужно добиться полностью цифрового производства — каждую деталь метить своей уникальной цифровой меткой — каждый продукт учитывать, не править документы вручную, а решать вопросы с максимальной скоростью и заранее прогнозировать весь рабочий процесс — полностью, чтобы сократить время любого простоя людей, оборудования и прочего — до минимума. Это должен быть процесс отлаженный, постоянный, поточный. Если так хотите — то это вторая инкарнация философии Форда о конвейерном рабочем процессе — если он разделил процесс на этапы — то мы эти этапы превратим в непрерывный рабочий процесс, состоящий из автоматики, компьютеров, анализа и динамического управления производством.

— Хорошо, звучит очень убедительно.

— Доверьтесь мне. Мне потребуется две недели остановки завода на переоснащение — и столько же на обучение. Зато через месяц вы сможете выпускать вот этих красавцев, — кивнул Лео на папку с чертежами и фотографиями, — и мне самому очень интересно — с какими темпами. Если МЗМА станет первым в мире компьютеризированным заводом — это будет прорыв уровня изобретения парового двигателя.

— А цена?

— Всю электронику мы берём на себя. Да, общая сумма выйдет такая, что можно было бы построить новый большой завод под ключ — но это терпимо, когда речь заходит о концептуальных производствах.

* * *

*

Проект по модернизации МЗМА был запущен два месяца назад — все мы осознавали, что они не смогут делать даже такую заряженную "ниву" серийно — она по технике соответствовала где-то машине девяностых годов. Какой-нибудь немецкой или японской...

Поэтому проект модернизации был запущен — и только производство магнитофонов его прервало — но с освоением их в министерстве Шокина — был продолжен.

Монтаж начался в авральных темпах строительными ботами — убрать старое оборудование, разобрать, вынести, и занести новое. Точное литьё пластика, стальных деталей, заготовок, индукционные печи, производство деталей двигателей, сборочный цех — и всего пять тысяч различных компьютеров типа CWC — Старосовские микропроцессоры, и электроника, заряженная по-максимуму. Хотя всю автоматику нельзя сбросить только на этот микропроцессор — главный объект автоматики — контроллер. Маленький компьютер с заданной программой. Тут уже не понаслышке пришлось заучить что такое АСУТП, различные экзотические датчики и промышленные сети на основе витой пары. Зато какой эффект!

Станки установили новые, крупносерийные — такие как лазерные резчики были очень кстати — и самые сложные — токарные и фрезерные с компьютерным управлением — но их не так много — основная масса деталей изготавливалась штамповками и литьём. Гнули, прессовали, и так далее.

Обновлённые цеха были отремонтированы — пол покрыла синтетическая плитка, белая, стены — серые панели, потолок — с рассеянным светом, но хорошим таким. Конвейер — с четырёхстами двенадцатью промышленными роботами, уже опробованными в производстве магнитофонов — они могли собирать узлы и детали, на промежуточных этапах — оставляя основному конвейеру уже отвёрточную сборку.

Стойка с терминалом — наличествовала почти везде — и от неё тянулись провода к станкам, встроенное ПО — довольно массивный программный комплекс — позволял полностью контролировать производство через диспетчерскую. Учёт рабочего времени, рабочего процесса, камеры слежения, контроль автоматики — и что приятно — порядок навели в деталях. Роботам и станкам для работы с ними нужно было узнавать детали — и нужен был подетальный учёт — для этого использовали штрих-код, который наносился на каждую деталь отдельно лазерной гравировкой или в виде наклейки. И после этого она поступала на склад.

Целая батарея токарно-фрезерных роботизированных станков уходила вдаль — и полностью заменила ручные токарные и фрезерные станки. Ручной труд в этом отсутствовал напрочь — зато с машиной придётся повозиться — но ручной труд оставлял человеческий фактор — не каждая деталь получалась идеально — многие почти бракованные шли на запчасти или в утиль — по традиции лучшая деталь шла всегда военным.

Демонстрация вновь прибывшим рабочим — это было мягко сказано — нужно было переобучиться полностью. Многие уже получили богатый практический опыт во время прошлой работы — и поэтому легко включились в работу — а вот старожилам было нелегко. Это практически скачок через одно поколение заводской автоматики — и сразу к сверхсложной. Это выбивало из колеи, но к счастью для каждой должности была предусмотрена сравнительно простая работа. Она была разделена и не было такого, что работнику оставалось много свободы действий.

И я был прав — две недели ушло на то, чтобы рабочие всего завода освоили станки и оборудование — чтобы поняли, и чтобы выучили как использовать компьютеры — но вот диспетчерам и администрации это понравилось просто до усрачки — в отличие от производственников. Но... иначе нельзя. Всё объединено в единую систему. На каждой заготовке наносится информация о том, что из неё сделать — станок ЧПУ имеет помимо сканера и набор программ — которые может брать из общей компьютерной сети. Сварочные роботы — работают довольно шустро и красиво — но их тоже не слишком любили. Даже изготовление деталей кузова имело робототехнику — все детали доставались из пресса и перемещались роботами.

А вот старые добрые слесари, токари, монтажники и прочие рабочие профессии, резко осознали себя отсталыми. Но зато какой общий эффект! Я наблюдал за первым рабочим днём завода в диспетчерской — и приходилось на ходу общаться с сотрудниками — в каждом цеху добавились чисто айтишные специальности, и общезаводские айтишники-сисадмины.

С помощью терминала с довольно сложным развесистым интерфейсом я наблюдал за тем, как процесс потихоньку пошёл. Хорошо что Косыгин разрешил завод поставить на простой на целый месяц...

Процесс, как ни странно, пошёл сравнительно без накладок — потому что автоматика работала как надо — всё было изначально спроектировано под ключ. Траблы обычно вылезают позже — когда завод как следует разработается, накопятся ошибки и неисправности, и потребуется вмешиваться, а пока что всё работало как новенький автомобиль — без нареканий. Тем более, что для большинства работ — цифровизация выразилась в добавлении компьютерного звена в работу их оборудования — взять например наш старый добрый кузовной цех штамповки — громадный станок, способный выполнять точную штамповку, кузовные штампы, плюс лазерный гравёр, наносящий на стальные детали штрих-коды — количество деталей учитывалось компьютером, лазерные системы проверки — проверяли геометрию получившихся штампов, толщиномер — толщину полученного металла — это сразу после выштамповки детали. После чего деталь метили и отправляли дальше на конвейер.

Ещё больше было у металлорезки — они учитывали всё — сколько весила заготовка, сколько металла снято в стружку, сколько изготовили, в каких темпах делается всё это — и темпы были подобраны точно под необходимые тайминги — так что детали немедленно уезжали на ОТК и сортировку.

Производство и сборка двигателей и трансмиссии, коробки — основные потребители токарно-фрезерных цехов. Тут нужен был особый контроль — для этого установили сразу множество инспекционных систем — проверка по весу детали, проверка лазерным трёхмерным сканированием геометрии детали, проверка микрометром, проверка состава, проверка на прочность и проверка в работе — последнее подразумевало что двигатель или коробку передач раскручивали, электроприводом или сжатым воздухом, и замеряли их выходные параметры.

ОТК был нужен тем сильнее, чем больше свойственно советскому рабочему косячить — и ОТК цифровой — который не подразумевает что бракованную деталь как-либо можно использовать — при забраковке деталь отправлялась в утиль. Да, так можно было из-за небольшой неисправности процесса забраковать годныую деталь, но это плохой вариант — потому что нарушало непрерывность процесса. Нужно было вручную её осмотреть, опробировать, выяснить где что почему — проще было сразу отправить в переплавку в печи и изготовить новые заготовки из этого металла.

Роботы в покрасочных камерах были — но сам процесс самый простой из всех — а вот сборка — была уже полуроботизированной, получеловеческой — в машине как оказалось дохрена мелких деталей, даже в салоне и кузове — и их нужно все устанавливать. Технический контроль проверял все эти детали — на предмет правильной установки — чтобы ничего нигде не перекосило и ничего нигде не вылетело.

Отдохнувшие после внезапного отпуска рабочие косячили мало — или их впечатлило то, что работа их проходит отдельные этапы контроля — но первая партия машины нового типа — под которую и устанавливалось вообще всё оборудование — была изготовлена без нареканий — примерно пять процентов деталей ушло в брак. Это как бы показатель — раньше у Москвича процент брака был где-то двадцать процентов — и это без учёта того, что ОТК пропустил — а тут жёсткий контроль и пять процентов.

Я бы хотел сказать отдельное ку — станкам с ЧПУ — с них процент брака шёл наименьший, а ещё они гарантировали высокое качество деталей — они были абсолютно однотипными, и в отличие от изготовленных вручную — в них не было сюрпризов.

Первые машины — поставили на склад, и я попробовал на них прокатиться — благо что во время проверки их заправляли всем необходимым и катали в специальной динамометрической камере. Итак, внешность — внешность машины необычная. Таких раньше не делали — это не крошечный автомобильчик, и не малолитражка вроде тех же старых Москвичей — внешность была очень похожа на Crysler Voyager — смесь универсала и минивена — или макси-универсал. Нечто похожее мы уже могли видеть в виде перспективного такси — но там был очень футуристичный и необычный дизайн, тогда как данная машина имела полноценный выступающий, пусть и скошенный чутка капот, решётку радиатора, довольно длинную базу, и кузов только в одном исполнении.

Внутри было просторно. Серийную модель оснастили двигателем — копией R4 — двигатель в сто пять лошадок, относительно немного по сравнению с её габаритами, но этого было вполне достаточно для комфортной езды — он не напоминал на ходу медленно разгоняющуюся баржу. КПП — механическая — просто потому что так дешевле. Из передовых технологий — ГУР и АБС. Усилитель руля и тормозная система — ну и хорошая подвеска.

Машина для бездорожья была негодной, для асфальта — уже куда лучше, но всё же — ход по бездорожью не затрудняли торчащие снизу крышки трамблёра — днище у машины было плоское, с протектором днища — а несущий кузов имел неплохую жёсткость.

Салон был просторен, задний ряд сидений мог быть убран и так получался багажник — довольно вместительный. Можно было убрать оба задних ряда сидений — и получить маленький, но закрытый грузовичок, в который можно поместить скажем полтонны груза.

Подвеска не любила перегруза, и внедорожные качества не очень — машина создавалась для нормальных условий. А для внедорожных у меня был другой проект — по типу Нивы — упрощение раннего проекта.

Я обошёл всю эту машину, оглядел салон — он был без изысков, но и без откровенного дешмана и косяков. То есть достаточно неплохой для своего времени даже по меркам конкурентов.

Сел за руль — вот тут комфорт был на первом месте — колени никуда не упирались, места много, посадка удобная — кресло хорошее, руль толстый и удобный. Запуск осуществлялся с кнопки старт-стоп — справа от руля. Но сначала нужно было вставить ключ в зажигание — от классической схемы с поворотом ключа отказались по одной простой причине — с кнопки прикольнее. Я ткнул кнопку, вставив ключи, которые были в бардачке, и двигатель довольно шустро завёлся — буквально пара оборотов и он заурчал, в салоне это было слышно слабо.

На ходу машина ничем не напоминала о своих габаритах и двух рядах сидений сзади — она превосходно рулилась, благодаря переднему приводу. Ускорялась и тормозила неплохо — не очень динамично, но на фоне обычного Москвича — очень быстро. И главное — в ней было... средне. То есть восторга как такового не было — я проехался по территории завода, сделал крюк в районе складов и повернул обратно, машина хорошо входила в повороты и лишь чуть-чуть кренилась.

В ней не было ни спортивного азарта, ни внедорожного понта, ни каких-либо прорывных революционных технологий — и двигатель не радовал паровозной тягой — она была обычной, даже средней во всём. И вместе с тем — придраться мне было не к чему, даже учитывая мою придирчивость — руль не слишком информативный — но и не как на аркадном автомате. Тормоза хорошие, управляемость нормальная, единственное, что могло вызвать восторг у советского обывателя — так это её вместительность.

При разработке проекта я опирался на то, что во-первых — разрешили продавать универсалы гражданам. Во вторых — нужно охватить максимум потребностей — советский народ любил крайне утилитарные машины — чтобы можно было и ватагу детей возить, и мешки с картошкой из деревни, и на рыбалку — палатку, друзей, и ящик водки. И наконец — потребитель не только гражданский — милиция. Да, для догоняния врагов родины машина явно не предназначалась — но если убрать задние два ряда сидений и сделать там лавки с двух сторон, с входом сзади — то из машины получался очень неплохой автозак на шестерых "пассажиров" и двух членов экипажа.

Я проехался и понял, оттормаживаясь перед стоянкой готовой продукции, что в общем-то при отсутствии ярко выраженных плюсов — весь этот автомобиль — один большой плюс. Жирный — и отсутствие ярко выраженных черт — это и есть ярко выраженная черта — он во всём нормальный — не подкопаешься. А учитывая что корпус делали оцинкованным, с неубиваемым ЛКП, качество сборки по советским меркам космическое, качество деталей тоже — то машина то в общем — просто суперхит. Потому что она может всё. Вообще всё.

Я решил набрать Шелепина, чтобы отчитаться.

— Алло? — спросил Александр Николаевич очень бодро, — это ты?

— Я. Я сделал машину, как вы и хотели.

— Отлично. Упростили проект?

— Нет, проект мы не упрощали. Тот вседорожник — испытал фиаско когда завод МЗМА ограбили и все мои станки утащили.

— Кто?

— Министр автопромышленности.

— Разберёмся.

— По согласованию с Косыгиным я реализовал другой проект — грандиозный проект полностью компьютеризированного завода. Он просто фантастически эффективен и фантастически дорого оснащён. Это стоило кучи трудов — но сейчас МЗМА — самый высокотехнологичный завод в мире.

— Звучит привлекательно. И как результат?

— Технический уровень и правда слегка сбавили. Если хотите посмотреть — приезжайте как-нибудь.

— Времени мало.

— Найдётся способ вам показать результат. Отличная машина получилась. Я сейчас обкатал — и понял, что это будет просто сенсация и хит. Утилитарность просто зашкаливает. Чем-то похожа на те такси, что делал раньше, но с более классической компоновкой. Она просторна, безопасна, кушает не так много топлива, легко управляется, имеет неплохую динамику, и дизайн приятный глазу и очень современный. Единственное что можно ей поставить в вину — это отсутствие внедорожных качеств. Но то такое. Машина для путешествий получилась.

— Звучит неплохо.

— Назовём её как-нибудь по путешественному.

— Турист.

— Уныло. "Кочевник".

— Как-то не по нашему.

— Зато звучит и по сути верно.

— Как хочешь, я не против.

— Темпы выпуска будут очень неизменными — до двухсот машин в сутки. От ста пятидесяти до двухсот — так как есть ещё разные комплектации — с кондиционером, с разной отделкой салона — кожа, велюр, ткань, стеклоподъёмники, противоугонка, обогрев зеркал, полный привод, и модификация "Егерь".

— Вы что там, на лесные хозяйства работать начали?

— Нет, это название такое. Тот же автомобиль, но с увеличенным клиренсом и колёсами, кенгурятником, полноприводный, дизельный, усиленной пониженной передачей, дополнительной полурамой, брызговиками, дополнительными фарами на крыше, дополнительными воздушными фильтрами в салоне, уплотнителями, с более выносливой подвеской, колёсными арками, интегрированной лебёдкой.

— Внедорожник?

— Нет, по бездорожью он плохой, но смысл не в этом — Егерь-версия сделана более выносливой и чуть-чуть более проходимой. Но намного более дубовой в плане чувствительности к износу на плохих дорогах. Ну и более подходит для туризма и интенсивной эксплуатации.

— Хорошо, вы хорошо постарались — подарок автомобильному министерству царский подарили.

— Не совсем. Станочный парк на балансе МЭПа, но сдан в аренду МЗМА, компьютеры, электроника, ЧПУ и прочее обилие станков... Теперь это первое в мире полностью компьютеризированное предприятие. Так что это скорее МЭПовское предприятие.

— Но находится оно в министерстве автомобильной промышленности.

— Это уже не важно — если мы заберём все свои станки — там останутся только голые стены. К слову, новую машину заранее планировали на экспорт — сертификации и тесты для экспорта уже получены — я этим озаботился заранее. Ну и конечно рекламными материалами, заплатил кому надо за продвижение. Так что внешторг снова должен будет поработать.

— Ты их загонял с одними только магнитофонами. И кому по твоему может понадобиться новая машина? Американцы такое не любят.

— Сертификацией занималась НАМИ, так что подробности мне неизвестны. Договорились с европейцами — рекламу уже крутят по телеку, в автосалоны западной европы она поступит уже через месяц. По довольно скромной, кстати, цене — компьютеризация имеет свои плюсы — например снижение себестоимости. При темпах производства примерно равных прошлым, количество ручного труда снизилось в девять раз, расход электроэнергии вырос втрое, и при этом количество брака сократилось в пять раз.

— А в чём же выигрыш, если темпы такие же?

— В том, что эти машины на порядок сложнее и качественнее Москвича. Они по уровню качества где-то в одном ряду с мерседесами. Вечно ломающийся, текущий из всех щелей, и постоянно требующий обслуживания Москвич — даже близко не стоял. Первые два года в нашей машине нужно только масло менять и заправлять — больше никакого техобслуживания не предусмотрено. Согласно расчётам, количество поломок и обслуживания должно уменьшиться в двадцать раз по сравнению с Москвичом, который нужно постоянно чуть ли не каждый день держать вручную на ходу. Комплектация довольно скудная, но в целом — машина локализована на одном заводе — кроме резиновых изделий. Даже стекло-триплекс делают сами.

— Я думаю, можно объявить о создании первого в мире компьютеризированного завода, — подумав, сказал Шелепин, — но нужны результаты, окупающие вложения.

— На данный момент истории они не окупят, — я завернул руль, и снова поехал по территории — на этот раз по дороге, идущей по периметру, поставив ограничение скорости в двадцать, — компьютеры и электроника слишком дорогие. Но смысл есть — компьютеры и электроника дешевеют постоянно. А завод нельзя уже поменять и растащить на куски, как захотят в МАПе. Без подключения к магистральной сети — к ЭВМ, установленному в нашем НИИ, ни один станок не будет работать. Так что мы предусмотрели защиту от возможных халтур и попыток стырить наши станки.

— Понимаю, прошлая выходка Тихонова тебе покоя не даёт?

— Он сделал глупость. Кстати, как там у него дела?

— Жив, здоров, только вот со станками что-то не заладилось — устроили настоящую истерику — по поводу того, что пользоваться ими не получилось. Не всеми. Теперь учёные подняли шумиху, дальше больше.

— Надо бы передать ему, чтобы вернул станочный парк и не делал так больше.

— Я передам.

— Вот и хорошо. Станки, которые они сдёрнули с МЗМА обратно возвращать не надо.

— А куда их?

— Раз уж их затащили на ЗИЛ, то пусть будут там. Только чудес у них не получится — станки запорют очень быстро.

— Ты в этом уверен?

— Я знаю, как они относятся к технике и станкам. Знаете где они сейчас? Их даже в цех не занесли — бросили под открытым небом. Станки, которые стоят больше, чем весь завод ЗИЛ со всеми его сотрудниками и цехами. Прецизионные, лазерные, с компьютерами и электроникой — бросили под снегом. Эти люди привыкли, что деньги — брызги, всё эдак общее, не осознают ценности денег. Я думаю может быть им предъявить судебный иск за порчу имущества на десять миллиардов рублей и просто забрать их завод к себе в структуру НИИ?

— Не стоит. Это было бы забавно, но не стоит. Их сознание это всё равно не изменит.

— Потому и не изменит. Никто не думает о деньгах — люди утратили способность объективно воспринимать реальность. Но эта история, поганая история, будет на нашей увлекательной телепередаче, и я думаю, Тарасову лучше как честному коммунисту застрелиться сейчас.

— Ты его так невзлюбил?

— Ещё как. Я всю осень носился с наладкой, настройкой, обучением, с запуском в серию — чтобы сами, без меня. А труды просто взяли и разорвали в клочья. История как в библии — не стоило метать жемчуг перед свиньями — затопчут. Станки после такого температурного стресса и попадания атмосферных осадков просто на переплавку.

— Я разберусь лично, хорошо? Только не надо никого травить. Я верю, что ты можешь устроить им страшные кары — но не надо, хорошо? Сегодня же вызову Тарасова и пообщаемся на тему его действий.

— Хорошо. Так что мы будем делать с машинами?

— А что ты собирался делать?

— Девяносто пять процентов на экспорт, пять процентов — в полицию. Ну то есть милицию.

— С милицией у нас отношения не очень. Ещё нужно продвинуть Тикунова на должность.

— Вместо Щёлокова?

— Вместо. Щёлоков говорят застрелился в конце карьеры — а у его семьи изъяли драгоценностей на миллионы рублей. Хорош гусь.

— Типичный представитель брежневских элит. Если Леонид Ильич всё же захочет его назначить — то с товарищем Щёлоковым может случиться несчастье ещё до того, как он успеет на радостях обмыть должность. Как думаете, Леонид Ильич поймёт намёки или нет?

— Опять ты за старое.

— Есть другие предложения?

— Самим продвинуть Тикунова.

— Понадобится наша "большая стирка"?

— Тоже нет. Понадобится накопить мне больше политического веса. Твоя машина очень кстати — МЭП может гордиться, я представлю большой доклад на этот счёт.

— Попросите ИИ составить краткое и яркое обоснование и объяснение сути. А я могу скинуть вам служебное видео о производстве на новом заводе. Покажете его коллегам по политическому цеху. У вас там видеомагнитофоны же есть?

— Конечно. Раздобыли всё необходимое — впервые в кремлёвских кабинетах поставили и телевизор, и видеомагнитофон.

— Тогда я попрошу транспортировать кассету сразу в ваш кабинет.

— Тогда шустрее, потому что времени немного — мне пора ехать на заседание политбюро. Как раз будем поднимать темы обороны и за автопром поговорим.

* * *

*

Впрочем, кто сказал, что я сразу же уеду? За щас, размечтались. Я продолжил работу по профилю — в частности, после обкатки первого серийного экземпляра — положив большой толстый хрен на дальнейшую работу над ним — семейный автомобиль-путешественник, но сейчас была мода на маслкары.

Собственно, в КБ Москвич я пришёл именно с этими идеями. КБ представляло собою помещения в административном корпусе — здесь работали инженеры. Но поскольку серийные варианты машины производились серийно — КБ работало над концептами и прототипами — и инженерам всегда было много работы. В частности — здесь спроектировали автомобиль Москвич Г-4, спортивный болид вроде того же Catheram — но если Катерам стал легендой и продавался огромными по меркам болидов тиражами гражданам — то Москвичовские спорткары делались со скучной миной и только для гонок. Это было совершенно логично для страны победившего долб... то есть социализма.

Я вошёл в помещение, где уже работали юные и не очень проектировщики. Ну как работали — когда я прибыл — они осваивали новую вычислительную технику, гоняя чаи и что-то обсуждая. Причиной их обсуждения был номер загранишного журнала.

— Молодёжь, что, нет покоя? — спросил я, подходя ближе, — что у вас такое?

— Прессу читаем, — сказал Шугуров — парень тридцати лет от роду, и один из проектировщиков болида, — а что?

— Ничего. Что интересного пишут?

— В америке набирают популярность дешёвые и мощные автомобили. Интересно, с чего бы это? Зажрались они там.

— Нет, это не они зажрались — это мы отощали. Они то как раз всё делают правильно. Их можно понять, — я обошёл большой стол и группу ребят, и налил себе чая не спросив разрешения, — молодые американцы выросли на послевоенных автомобилях сороковых-пятидесятых — а они как правило медленные, неспешные, едва передвигаются — а любой динамичный авто дорог. Народу хочется скорости — и желательно подешевле.

— Я и говорю, зажрались.

— А я отвечаю — они не зажравшиеся — это мы похудели. Тебе напомнить темпы автомбилизации в америке? Там можно купить быстрый мощный авто лошадок так на двести пятьдесят — за семь средних зарплат. Причём что такое очереди — они знать не знают. Это абсурдное явление нашей экономики. Нам нужно не оправдывать для себя их действия, а мотать на ус.

— Что тут мотать? Что надо делать быстрые и дешёвые автомобили?

— Что медленные автомобили уже всем осточертели. Нервов не хватит, пока на какой-нибудь "победе" разгонишься. И потом — человек имеет другие потребности, кроме выживания и утилитарности. Да, в СССР жизнь очень тяжёлая, страна небогатая, а экономика производит автомобили и продаёт по заниженной цене, но опять же — из-за сравнительно низкого качества это получаются сверхутилитарные вёдра, единственный смысл которых — это покрыть спрос. Поэтому советский автопром практически можно считать уничтоженным, и абсолютно бесперспективным — ему не нужна ни красота, ни технологии, ни качество, ни прибыль — ему нужно количество. План.

— Ну ты и пессимист, — ответил мне инженер.

— Скажешь, что я не прав? — я оперся о стол, — в СССР на качество и дизайн обращают внимание только когда машину продавать на рынок хотят. Единственная движущая сила автопрома — это личное желание партийных вождей не выглядеть отсталыми. Понты, проще говоря, государственные. Но выпендриваться автомобилями они не могут, потому что своих конкурентоспособных разработок не было и нет.

— Наши Москвичи хорошо продавались.

— Рынок многолик. Это в СССР поголовное седанное рабство и доминирование пяти-семи автозаводов и их марок. На рынке с сотней различных фирм и тысячью различных моделей в продаже — советские машины в числе экзотики, как и большая часть этого рынка. Друзья мои, давайте уже скажем правду — нам не стоит считать своих граждан отсталыми или дурными, или некоей рабоче-крестьянской массой простых холопов, которым нужно заткнуть зубы обычной машиной и пусть сами дальше разбираются со всеми её проблемами. Народ хочет и красоты, и мощности, и разнообразия — и не его вина, что денег у населения попросту нет. А у автозаводов есть план и горстка людей, рассуждающих, что положено иметь народу, как рабам в риме — знаете, им было положено нехилое такое содержание. И рабовладельцы любили в сенате порассуждать, что им положено иметь, а что нет — ключевое здесь то, что их мнения никто не спрашивал. Просто нужно было обеспечить их так, чтобы они не бунтовали и продолжали работать. Естественно, без права иметь своё мнение, свою собственность, свои деньги...

— Звучит уж очень отвратно, — ответили мне ребята, — ты это, завязывай с подобными разговорами.

— А не то что? Приедет дядя из КГБ и погрозит пальцем?

— Мало ли.

— Пусть нахер идут все. Я народ стадом и массой не считаю — и отказываюсь считать. Люди разные — у них разные вкусы, потребности, и зачастую далёкие от практичности. Сама постановка вопроса что надо, а что не надо — уже отдаёт душком рабовладельчества. Есть то, что продаётся и то, что не продаётся. Давайте сделаем хорошую машину — но абсолютно непрактичную. Вот такую, что прямо совсем бесполезная как хозяйственная машина.

— Назло что ли?

— Почему бы и нет, — я улыбнулся, — назло. У меня есть концепт-кар, но он бесполезен, так как немного не в струе, и по формату не подходит совершенно. Почти что болид, похлеще вашего.

— И зачем он тебе нужен?

— Я на нём летом гонял по Сочи и окрестностям, и ещё много где. Когда дороги свободны. Эх... сейчас бы что-нибудь такое... знаете, внедорожное, быстрое, с раллийными корнями.

— Вы случаем не гонщик?

— Нет, не участвую. Да и негде участвовать.

— Где же вы тогда "гоняли"?

— Дорог что ли мало в стране? — выгнул я бровь, — вот что, родилась у меня идейка. Наш завод слишком хорош для выпуска серийных семейных степенных машин — его потенциал и вполовину не использован. Есть у меня идея сделать хорошую дорожную машину — быструю, мощную, достаточно безопасную. Но не такую, как у конкурентов, нет-нет.

— А что у нас у конкурентов? — спросил товарищ Шугуров.

— В основном сравнительно простенькие, но стильные машины с внешностью, далёкой от аэродинамики. Единственная действительно подходящая разработка — форд GT40. У неё аэродинамиченый профиль, а не мыльница. Дайте карандаш.

— Держи.

Я обрисовал силуэт, примерно похожий на то, что хотел получить. Красивый, похожий на спорткары девяностых-нулевых.

— Ну как вам?

— Необычно.

— Это было бы идеально. Самое время сделать спорткар, который потеснит других. Блин, ребята, даже вольво сдлелали спорткар — а это всё равно что гранд турер от минского тракторного завода. Неужели с новейшим оборудованием — у вас нет желания сделать чего-то такое, что вызовет у всех восхищение?

— А что?

— Мощный автомобиль. Вы тут читали про маслкары — мощные версии дешёвых шасси — почему бы нам не сделать свою версию? Но только со своим акцентом — более спортивный и менее дурной.

* * *

Производство на заводе автомобиля, чертежи которого я так же передал, а так же кучу программ для станков — для производства двигателей и прочих деталей — это дело буквально трёх дней. Потому что по большому счёту в программу внесли изменения — и завод МЗМА, штамповавший машины сейчас для нужд таксопарков и экспорта — два часа в день — занимался производством деталей для других машин. Точнее машины. Точнее — то, что мой корабль, я, а так же коллектив завода спроектировали.

Первый ходовой образец сделал корабль — и я привёз его на завод — на низкорамнике приехал, привёз завёрнутую в брезент машину. Это был концепт-кар, который нарочито сделан так, что в него ещё много что дополнить можно — он сделан так, чтобы было видно — проектирование в процессе.

Февраль постепенно прошёл — а мы с ребятами спорили, ругались, обменивались идеями, я приносил новые детали, мы пробовали различные варианты компоновки — поскольку в машине нельзя было достичь всего желаемого сразу. Так пролетала неделя, потом вторая, потом третья...

В конце концов серийные чертежи через месяц мы сделали — кузов я не менял вообще, а вот составляющие части мы крепко перелопатили — задачи стояли при этом очень сложные. В машину нужно было впихнуть всё необходимое — и гармонично, и так, чтобы она хороша была на дороге.

Полный привод — это очень мощно — машина на дороге легко проходит повороты — поэтому у той же нивочки — был постоянный полный привод — она хороша с ним на дороге и на бездорожье.

Кузов был похож на реинкарнированные маслкары — а именно на Ford Mustang GT500NFS — и двигатель аналогичен. Это ставило требования по бензину и прочим жидкостям — которых не было в серийном производстве в СССР. Однако, машина была отлична — двухдверная, двухместная, довольно большая, и главное — у неё был адовый шестилитровый двигатель V8, с которого снималась шестьсот семьдесят одна лошадка. Самые ядрёные маслкары с двигателем Хеми, которые казались мне сумасшедшими — просто тихо тошнят перед моим концептом.

Я был бы не я, если бы взял и скопировал и машину и двигатель — тем более что это невозможно — не было того уровня электроники. Нет, кузов имел объёмную раму, другую подвеску, встроенный бортовой компьютер с помощью в работе тормозных систем и систем распределения усилий — это всё нужно для его управляемости. Которая была намного лучше чем у вёдер с дикими движками — то есть у маслкаров.

Хотя гонять на нём всё-таки не стоило — но при желании на дороге без большой маневренности — можно было притопить километров двести и ехать так довольно долго.

Силуэт, обводы, воздухозаборники на капоте, даже форма решётки радиатора — всё было своеобразным — но всё же переработанным кузовом от мустанга. Корабль только довёл до ума его силовую схему, сделав более устойчивым.

Салон... если убрать электронику — то будет один в один.Без неожиданностей или каких-то особых черт.

Первую машину собирали отвёрточно вручную — установили двигатель, сделали салон, и первым на ней вызвался прокатиться товарищ Шугуров. Он завёл мотор перед цехом-гаражом где собирали несерийные москвичи. Звук у машины был зачётный — раскатистый, басовитый, гул тот ещё. И не как у маслкаров с HEMI, двигатель которых издавал такие аритмичные звуки, будто он сыплется и работает одновременно.

Лев Михайлович дал газу и машина просто взревела мотором, но поехал он медленно. От цеха к трассе — это длинная дорога, ведущая от цехов к складу, а оттуда к литейному — по дороге обратно он втопил на всю железку. Машина так резко дала вперёд, что ребята, наблюдавшие за процессом аж испугались. Но он быстро затормозил и встал. И неспешно так проехал обратно, вылез с дрожащими от эмоций руками. Пропотел аж. Ещё бы — до сотни эта машина разгонялась за три целых четыре десятых. Чтобы вы понимали — у их болида Г4 на это уходило семь секунд — а это спортивный болид. Разгон ниже десяти секунд уже мог считаться очень спортивным, а ниже пяти — мог быть только у болидов формулы-1 и тому подобных машин.

Хорошо что лёд сошёл, хотя тепла не было — но дорога была уже чистой асфальтовой — и машину не занесло.

Работать с ними мне нравилось. По множеству причин — здесь стояла своя атмосфера — творческая, дружеская, все всех знали, все всех уважали. Здесь не было подковёрных интриг, коллектив был молодой, и ребята работали на совесть. После обновления завод работал над внеплановой продукцией — и новые машины привлекли много внимания — так что к ним сейчас повышенный интерес везде.

— Хорошая получилась машина, — вклинился я в общие восторженные похлопывания по плечам и поздравления, — мощная. И управляемая. И получше американских вёдер. Правда и стоит раз в десять больше — но то такое. Ребят? Кто хочет на них прокатиться?

— Куда? — спросил Шугуров.

— Для начала — нужно их зарегистрировать официально. Получить госномер, пройти все необходимые тесты. Да, она просчитана и все тесты будут пройдены — но нужно получить бумаги и продолжить выпуск. На этот раз с цеховой сборкой.

— Думаешь, его разрешат производить? — спросил Шугуров.

— Разрешат? А кого мы спрашивать то будем? Начнём делать, привезём машину на автосалон какой-нибудь — их по всему миру полным-полно. Пусть он будет стоить дико дорого, но покупателя найдёт. Такие машины производятся сериями по триста-пятьсот штук. Нам не нужно делать сотню тысяч или около того — как с народным автомобилем.

— А кстати, это вариант, — согласились со мной, — может быть сработает.

— Ещё как сработает. Отвечаю. А пока что — займёмся его серийным производством — нужно сделать хотя бы штук пятьдесят — для выставок, ну и самим устроить у себя демонстрацию нового модельного ряда. Что скажете? Устроим небольшое автошоу — и представим три наших новинки одновременно. На ВДНХ где-нибудь пошумим. Арендуем территорию, огороженный участок трассы, покажем населению наши наработки.

— Звучит интересно.

— Я за!

— Машины сделать сначала надо.

— Да ладно тебе, сделаем...

* * *

* * *

Организация выставки меня не касалась — я лишь обрисовал, что хочу сделать. И три модели — слишком мало — поэтому к выставке — которая была восемнадцатого марта, мы подготовили целый модельный ряд — четыре варианта Нивычей, пять версий Кочевника, и одну версию — зато в трёх разных расцветках — новой машины, названной Титан.

Теперь это моя любимая машина — я ездил только на ней. Она была дико мощной для бензиновой машины, и отлично ускорялась — а ещё управлялась почти как ралли-кар. Имела отличную управляемость.

Впрочем, сейчас ситуация была иная — я стоял с планшеткой, рядом Сергей Сергеевич, он разглядывал как стенд подготовлен. За стенд отвечали другие люди — но изготовили его детали в МЗМА — это большая площадка, со светом, в ряд стояли автомобили — красота. Если так подумать — все три представляли нечто новое для советского автопрома — кроссовер, легковой универсал-микровен и натуральный спортивный маслкар.

— Кофе? — предложил я стаканчик Сергею Сергеевичу, который распекал сотрудников за подведение электричества к стендам.

— А?

— Кофе. Холодно же, уши мёрзнут.

— Ну давайте, — он взял стаканчик, — нужно чтобы всё было идеально!

— Не волнуйтесь вы так.

— Как это не волнуйтесь — ведь приедут из цк! Вы хоть понимаете, что это значит?

— В общих чертах, но по правде говоря — мне насрать. Выставка должна быть хорошей не потому, что кто-то из цк хочет заехать и посмотреть.

— Не кто-то, а высокопоставленные товарищи.

— Выставка не для них, а для широкой аудитории.

Машины были накрыты сверху открытым тентом, над которым висела вывеска — логотип Москвич после обновления дизайна. Это была стилизованная буква М — с угловатыми гранями, и совсем не похожая на советскую школу — тут скорее угадывались бренды будущего — более минималистичные.

На ярко-красном фоне была белая панель с этим логотипом, светящимся. МЗМА не упоминались нигде — логотип не был подписан — это ход конём, чтобы запутать людей и сделать вид, что это иномарки. Такое впечатление машины оставляли.

Визит на ВДНХ был запланирован не из-за нас — просто за день до начала съезда был официальный визит делегации цк — то есть публичная тусовка-разминка. К этому готовились все — развешивали плакаты, лозунги, здравицы, персонал вообще вышколили и вышкодили до невозможности. При этом наш стенд был лишь одним из первых и самых незначительных — поэтому под открытым небом, и не особенно то на него внимания не обращали.

В предсъездные дни работали все и работало всё — Петя в своём НИИ окуклился — дома у него жена в положении мозги ему делает, поэтому он прятался на работе, отговариваясь жуткой занятостью — занятость он себе без труда нашёл.

Сергей Сергеевич ушёл, оставив нас решать дальнейшие вопросы самостоятельно. Работники из НИИ и из МЗМА уже хорошо сдружились — и работали на совесть.

Дальше уже мне пришлось помогать собственноручно.

Воронов кстати работал тоже тут — но в павильоне "Радиоэлектроника" — они там устанавливали свои CGC-1 с разными играми в огромных количествах, целые батареи игровых автоматов, видеомагнитофонов, телевизоров и прочей мякотки МЭПа.

Я по своему профилю работал, а Воронов по своему.

— Готово, командир! — махнул мне рукой Гриша Орлов, из МНС, командированных на автозавод, — можно запускать.

— Включайте шарманку, — махнул я рукой, — уже таки пора.

Стройный ряд автомобилей освещался сверху подсветкой из множества ламп, когда включили электричество — заработала и вывеска. Чуть дальше за павильоном электроснабжение его осуществлялось генератором.

— Нормально, — пожал я плечами.

— Красота.

— Ещё какая. Так, где тут моя маленькая машинка? — я огляделся, — поеду к Пете навещу его. У них там сейчас аврал.

— А может нам тоже сходить помочь? — спросил Гриша, — мы тут как бы закончили.

— Ну можете, мешать не буду.

Я отошёл в сторонку — поодаль от стенда стояла накрытая чехлом машина, тот самый Титан. Только моя, личная, персональная, можно сказать — от той, что на стенде, она отличалась расцветкой. Залез внутрь, взяв на борт ещё и Гришу, который работал наладчиком для электроники и электрики на стенде, а в миру был спецом по ЧПУ-станкам и их программированию. Гриша залез на соседнее кресло.

— Ох, командир, у вас тут роскошно.

— Да ладно тебе. Салон по меркам машин такого класса очень простенький.

— Ничего себе простенький.

Я пристегнулся и от него потребовал того же. Запустил мотор — он взревел баритоном, привлекая внимание всех окружающих. И поехал неспешно.

— Звучит. А сколько тут лошадей?

— А сколько дашь?

— Пока не знаю. Триста?

— Сейчас узнаешь.

Мы выехали на дорогу. Да, ВДНХ был пронизан автомобильными дорогами, которые шли недалеко от пешеходных и таким образом, что не пересекались. Главная дорога шла отсюда и глубже на территорию, это очень хороший асфальт — и почти километр пустой дороги, даже больше. Людей не было — а грузовики и легковушки тут ездили очень редко. Воронов и другие уже давно привезли всё необходимое. Я выехал на неё под взглядами собравшихся сотрудников и проходящих мимо прохожих, и сбавил скорость.

— Засекай.

— Что засекать?

Втопил. По полной — до дна. Ну что можно сказать... АБС, АПС, СРТ, и многие другие технологии, которые не давали машине буксовать на месте — и вся эта прелесть сразу. Нас вдавило в кресла — как будто на космическом корабле без работающего гравитационного стабилизатора. Первые три передачи проскочили мгновенно, скорость сто семьдесят уже была на четвёртой — и я убрал газ, двигаясь накатом.

— Сколько секунд до сотни?

Впрочем, у кого я спрашиваю — Гришу размазало. В хорошем смысле — он мягко говоря немного напугался. Я не стал ему мешать и дал самому выйти из нирваны. Машина получилась жутко удачной — это хорошая концепция, хорошая реализация, и хороший мотор. Рулилась она очень хорошо — почти как раллийный авто — у которого управляемость — один из ключевых факторов успеха. В повороты входила легко, как нож в масло, скорость сбрасывала и едва касался педали газа, как она снова вдавливала нас в кресла, разгоняясь.

Проехав три дороги и два перекрёстка, я выехал на финишную прямую к павильону и прижался вбок — пропуская грузовичок ГАЗик, бортовой. Который вёз какие-то ящики из павильона. Дальше лучше не гнать — мало ли... и спокойно так подъехал, километров десять в час. Только утробный рык недовольного такими темпами мотора успокаивал.

— Приехали.

— А?

— Приехали говорю. Пошли.

Закрыл машину — которая привлекла внимание местного окружения — людей тут было достаточно — и посмотреть на источник шума пришли наверное все со всей округи. Впрочем, я уже утащил сотрудника и мы пошли в павильон.

Архитектура у него конечно уродская — коробка. Поднявшись по ступенькам, мы зашли через главный вход и начали искать внутри Воронова и его команду. Помогите Даше найти Петю...

Впрочем, я совершенно зря его искал. Пётр оказался около главного входа — и он уже порядком истрепался, поскольку ему приходилось решать целую гору задач одновременно.

— Привет, Лео, я немного занят.

— Знаю, Гриша, твой звёздный час. Сейчас ещё приедут наши сотрудники, которые у меня всё закончили — семнадцать человек.

— Ещё больше? Впрочем... так даже лучше.

— В чём проблемы то — поделись, я помогу, если это в моих силах.

— Проблем нет — есть дела и заботы. Никогда это не любил.

— Что?

— Большое начальство. Визит, весь этот пафос...

— Рассматривай это как аналог близких тебе понятий. Приедет заказчик, который может как макнуть в грязь, так и вознести до небес твой товар — его нужно продать лицом.

— Вот на этом только и выезжаем. Медиастенд наш видел?

— Пока нет, но увижу. А ты наш?

— Тоже нет. Там что-то интересное?

— Да не очень. Всего три машины — и две из них ты уже видел.

— А, ну посмотрю потом. Где Старос? — он оглянулся.

— У вас что, раций нет или чего-то такого?

— Нет, сам понимаешь, почему.

Впрочем, дальше я наблюдал шедевральную сценку — Филипп Георгиевич покрыл известными половыми органами — даром что грек, и Петю, и всю его суету, которую он наводил на его территории, и посоветовал оставить всё на него и не делать нервы.

Петя почти что обиделся и пошёл вместе со мной на выход.

— Не грусти. Скоро приедет начальство.

— Ну то такое. А ты куда?

— Я машину у входа оставил.

— А, ну... а я на стоянке.

— Поехали на моей.

Воронов таких тоже не видел — потому что это модель не его времени, а чуть-чуть попозже — и настолько сильно переработанная инженерами и ИИ, что её было трудно узнать — зато машина уже была окружена целой толпой любопытных граждан. Ей богу — как зеваки на пожаре! Хотя... менталитет — без частной собственности. Здесь не было частной собственности и социальные отношения между гражданами были другими — расстояние, которое они держали с другими намного короче.

— Да дайте уже наконец пройти! — возмутился я.

— Пожалуйста, — молодой человек отошёл. До того он разглядывал через стекло убранство салона.

Я открыл дверь, вторую.

— Залезай, Петь.

Народ расступился. А уж какой приятный звук порадовал их. Воронов прямо слюни пустил до пола.

— Что это за тачка? Откуда?

— Это "М2-Титан", — я захлопнул дверь, — Москвич.

— Да ну нахер.

— Представь себе. Целиком и полностью изготовлен на МЗМА. Ни болтика из изготовителя. Настоящий, коренной Москвич. Немного попахивает американскими корнями, правда, — вжал кнопку старта двигателя.

— Еба... хочу!

— Не дам.

— Почему? — глаза у Воронова были очень жалостливые.

— Петь, ты любишь лихачить. А у этой дуры почти семьсот лошадей под капотом и семь литров. До сотки прыгает за три с небольшим секунды. Ты на ней в первый же день разобьёшься.

— Я что, похож на дурака?

— Иногда очень. Без обид, но гонщик ты так себе — опыта маловато. Я за рулём разных транспортных средств уже вдвое больше, чем ты живёшь на свете. Так что нет, не дам. Тебе нужно беречь себя.

— Ну хоть иногда.

— Петя, едрить твою налево, — я дал газу и медленно выехал, попутно порадовав толпу октавами двигателя, — прояви адекватность. Ты не гонщик — и не надо. Знаешь, сколько в твоё время разного рода молодых и дурных побилось? — выехал на дорогу, — много.

— Ну ладно.

— Не обижайся, но тебе с такой тачкой не справиться. И не надо адреналинить. Хочешь адреналина — найди способы побезопаснее.

А вот я втопил снова на обратном пути — дорога то свободная и прямая — через половину всей территории. На этот раз скакнули до пятой передачи и двухсот, но потом сбавил обороты и дальше ехали накатом почти что.

— Хочу.

— Петь. Успокойся. Почти семь сотен лошадей тебя убьют очень быстро, ты меры не знаешь. Тут как в алкоголе — если не умеешь вовремя притормозить — лучше вообще не начинать бухать. Смысл тот же.

— Да понял я, понял, — обиделся Петя.

* * *

Визит большого начальства начинался с визита их глашатаев и придворных слуг — то есть сотрудников главного отдела ЦК — функционеров, которые приехали смотреть что как устроено и внимательно всё осматривать.

А вот дальше — приехали делегации больших начальников — их можно было заметить издалека — большие толпы людей в чёрных меховых шапках, в чёрных пальто, с жутко важным видом. Я же в это время переживал бум внимания к нашим машинам — народ повалил к обеду, толпами, и всех интересовал светящийся логотип. Ребрендинг Москвича. В "Кочевнике" можно было посидеть, автомобилей было много — разных видов, и народ обступал их только так.

К их визиту тут началась раздача промо-материалов — а именно — большие брошюры "Модельный Ряд 1966 года" — это большая цветная брошюра, напечатанная десятитысячным тиражом. Их привезли в ящиках — и выставили на специальные стенды, и раздавали зевакам.

НивНивычи привлекали внимание своим необычным дизайном — люди много фотографировались, другие брали брошюрки и постеры. К подходу большого руководства их всех незаметно турнули отсюда, что даже несколько обидело сотрудников — но дальше случился набег. Набег с Леонидом Ильичом во главе, а вместе с ним Шелепин и Гречко — самое высочайшее начальство.

— А тут у нас что? — спросил Леонид Ильич.

Был он грузным, пожилым, с кустистыми бровями и ещё вполне даже живым, а не заплесневелым едва говорящим партийным груздём.

— Стенд с модельным рядом шестьдесят шестого года, — ответил я, поскольку у нашего ведущего — это был приснопамятный инженер из МЗМА, случился приступ молчанки и смятения. Напал столбняк, — проходите, взгляните на серийные авто. Всего три модели, зато все три новые. Не скопированы, не базируются на ранее выпускаемых — и все три хорошие.

— Вижу, — Леонид Ильич грубо отодвинув одного из своих помощников прошёл, открыл дверь одного из Кочевников, сел за руль, уместившись поудобнее.

— Сколько лошадок? — спросил он.

— Сто пять.

— Нормально. Семь мест?

— Семь. Задние сидения можно убирать, один или оба ряда — для транспортировки мелких грузов. Модель называется "Кочевник" — машина разработана для дальних путешествий и хозяйственной эксплуатации. Надёжность крайне высокая — не уступает ближайшим конкурентам из германии.

— Да ладно тебе заливать.

— Зуб даю. Большинство деталей сделаны на роботизированных станках, без ошибок человека и с огромной точностью. Такие применяются только в производстве ракетных двигателей, в чистых зонах производства микрочипов и для деталей ядерных реакторов. По сложности и технологиям машина превосходит конкурентов — в ней есть АБС — антиблокировка колёс, которая значительно улучшает торможение — ранее эта технология применялась только в шасси самолётов. Подушка безопасности, сминаемый корпус, увод двигателя при столкновении — по безопасности машина вообще уникальна. Многие из этих мер существовали в концепт-карах или только в теории. Есть штатный кондиционер, отопитель, подогрев и вентилляция сидений и обогрев руля. Мы стремились достичь максимального комфорта для водителя — и мы его достигли.

— Вот как? — он грузно вылез, цепляясь за крышу, — и для кого вы её сделали?

— Весь выпуск идёт на экспорт, за исключением немногих машин, которые в такси поступают. Себестоимость у них чудовищная.

— А есть ли смысл тратиться на такие дорогие машины?

— Смысл тот же, что и тратиться на космические достижения. Практической пользы сразу — немного — но это дело принципа. И технологий. В перспективную технику приходится инвестировать в расчёте на то, что она станет дешёвой в будущем, но в этом будущем у нас будут и инженеры, и станки, и патенты, и опыт, и возможность делать машины не хуже, чем за границей. Как вы можете видеть — данный автомобиль не скопирован с какого-либо, его концепция, двигатель, все узлы, его технологии — полностью свои. Даже такие узлы как АБС, которые никем никогда ещё нигде в серийных автомобилях не применялись — внедрили первыми в мире мы. Пойдёмте, я покажу вам кое-что интересное.

И я повёл их дальше, к Нивнивычу.

— Видели когда-нибудь что-нибудь подобное?

— Нет. Это внедорожник? Я что-то не пойму.

— И да и нет. Машина называется "Нива", — я нагло стырил название, хотя дизайн был немного, но отличный от оригинальной советской Нивы, — это кроссовер. Машина по-своему уникальная — собственный класс. Кроссовер — машина для города и деревни, вседорожник, но при этом комфортабельный, как любой легковой автомобиль — и при этом одинаково хорошо чувствующий себя и на трассе, и на грунтовке. Идеальна для плохих дорог, лёгкого бездорожья, грунтовок, но и в городе она отлично себя чувствует. Она не имеет рамы — несущий кузов, и свесы у неё короткие — за счёт этого засадить её довольно трудно, но и для жёсткого бездорожья она непригодна. В ней применены все те же самые новейшие технологии — АБС, и пассивные элементы безопасности, — я открыл дверь, — комфортабельный салон... — Леонид Ильич залез в машину, и на этот раз запустил двигатель.

— Такой же звук.

— Двигатель такой же, как на Кочевнике — он очень удачный получился. При приемлемой мощности и низком расходе топлива — имеет очень надёжную конструкцию. Если Кочевник ориентирован на максимальную утилитарность для поездок — то Нива — это максимальный ареал обитания и комфорт полноценного люксового седана.

— Хороша чертяка, — Леонид Ильич вылез. Отогнал стайку интересующихся граждан и людей с фотоаппаратами, — и для кого вы его разработали?

— Сто процентов идёт на экспорт. Предложение не перекрывает спрос — кроссоверы очень быстро и очень сильно полюбились публике в таких странах, где дороги не очень, а спрос на хорошие машины есть. Хоть небольшой, но есть. Добавьте сюда надёжность, приёмистость, мощный кондиционер — "африканский вариант" — в Египет, Индию, страны азии, страны средиземноморья они уезжают только так.

— Звучит хорошо.

— Конечно. Машина удачно нашла себе нишу среди людей, которым нужно иметь комфортную машину, но которые не хотят беспокоиться о подвеске и объезжать каждую кочку. Подвеска здесь неубиваемая, днище защищено, а хороший клиренс и полный привод позволяют проехать даже по сложным участкам дорог.

— Военные не интересовались? — Брежнев обратился к Гречко, — ты это, посмотри.

— Леонид Ильич, я уже ознакомился с этими моделями, — сказал товарищ министр обороны, подходя, — в армии машины без рамы не нужны совершенно. Да, кое-какие задачи они могли бы выполнять, но смысла делать безрамные машины нет совсем. Одна дырка от осколка в несущих элементах и кузов может просто сломаться в напряжённом месте. Так что...

— Понял. Что ж, хорошая машина. Надо будет как-нибудь на охоту взять, попробовать.

— Мы вам предоставим для обкатки.

— А это что за срань?

Он пошёл к третьей, пройдя мимо ряда нив, проигнорировав все комплектации и расцветки, — это что, тоже ваше?

— Наше. Перед вами М4 "Титан". По сути своей нечто вроде спорткара, GT и маслкара.

— То есть вы ещё и спортивные производите?

— Очень ограниченной серией. Смысл таких машин — такой же как в космосе, как я уже говорил. Это продемонстрировать наличие технологий, возможностей и способностей создать такие машины. А так же обкатать технологии и сделать себе имидж. Титан — идеальный образец такой машины. В нём применены широко детали из титановых и магниевых сплавов, инжекторный двухтурбинный двигатель на шестьсот семьдесят две лошади. Что с порога водит по губам карданным валом всем мерседесам, феррари и понтиакам. АБС, АПС, полный привод, системы безопасности, и своеобразная подвеска. Машина просто огонь. До сотни разгоняется за три с половиной секунды.

— Ну нихера ж себе.

— Хотите прокатиться?

— Я ещё пожить хочу, — ответил Леонид Ильич, — но машина правда странная. Я так понимаю, тоже целиком на экспорт?

— Именно. Правда мы поставили цену исходя из себестоимости и реального технологического паритета — двести пятьдесят тысяч долларов за штуку.

— Нихера ж себе. Какой финансовый смысл? — спросил Леонид Ильич.

— Она себя уже окупила — спорткары это имиджевый товар. Они поднимают имидж как производителя, так и всего автопрома страны производства. Да, я понимаю, что в СССР это не принято, но это неправильно — потребности граждан существуют не только физическая и утилитарная — в том, чтобы ездить — ездить можно на кобыле с телегой. Людям зачастую хочется даже чтобы была возможность купить такую машину. Подчеркну — не купить в действительности — а знать, что такая возможность есть. И просто гордиться, что в своей стране есть машины не хуже ихних мазератти, мерсов и ягуаров. Мощнее, технологичнее, красивее.

— Вот с этим я с тобой целиком и полностью соглашусь, — кивнул своими кусистыми бровями Леонид Ильич, — но как их внутри страны распределять? Нельзя же всю серию за рубеж только гнать, а внутри... купить их не купят, денег таких у людей нет. А выдавать кому бы то ни было — смысла нет — мало того что на ней разобьются, так ещё и кому? Это не служебная машина.

— Главное это имидж. Это реклама — это продажи, то есть валюта. Пока мы не показали эту зверюгу в деле — на Кочевники даже смотрели как-то сквозь пальцы. А когда сказали что это с одного завода и из одних цехов — дилеры выкупили всю партию полностью, и ещё предзаказ оставили с предоплатой.

— И много вы заработали на нём?

— Сертификацию машина прошла в конце февраля, вот за это время дилеры купили на сто семьдесят миллионов долларов, и оставили предзаказ на сумму сто тридцать миллионов. Это, на минуточку — в одиннадцать раз больше, чем доход от экспорта МЗМА раньше.

— При чём тут МЗМА? — спросил Брежнев.

— Так эти машины оттуда. Это новая модельная линейка МЗМА. Все сделаны недавно, здесь, в Москве — ни одного болтика, ни одной детали покупной. Стопроцентная локализация. Москвичи старые полностью сняты с выпуска — они устарели и морально и физически, а главное по безопасности и надёжности. Их дешевизна слихвой компенсировалась расходами времени, денег и сил на их содержание и обслуживание, а так же ущербом от аварий с их участием. Поэтому новая линейка идёт по другой философии — лучше дорогая машина с меньшими сопутствующими расходами, чем дешёвая, которую нужно постоянно чинить и вваливать в неё деньги и силы. Плюс это грандиозный проект МЭПа "Завод Будущего".

— Впервые слышу.

— Мы не так давно только закончили переоборудование. Месяц как. Смысл этого всего на первый взгляд неочевиден, но он очень важен. Я уже сравнивал эти машины с космосом — они не нужны для практической пользы — они раздвигают наши рамки возможностей и позволяют выйти туда, где раньше мы отставали — и завоевать прочное господство. А уже имея его — удешевлять, упрощать, налаживать крупносерийный выпуск. Но чтобы это делать — нужно иметь свои технологии — базовый элемент. Сначала — завоевание господства в технологиях — а потом уже его реализация в виде крупносерийной продукции. Сначала технологии внедряются как редкая штучная дорогая вещь, а уже потом по мере того, как они начинают приносить деньги — их удешевляют. К сожалению, в СССР ранее вообще не существовало такой концепции как элитные или дорогие автомобили — поэтому приходилось довольствоваться в основном чужими технологиями и подражать другим в производстве — не имея всего цикла от идеи до массовой работы у себя. Мы этот цикл создали. То, что применено в Кочевнике и Ниве сегодня — через десять лет появится на машинах ГАЗ, УАЗ, и так далее. Но уже будет стоить в пять раз дешевле. Потому что и станки сделают попроще, и инженеры обучатся. То, что сейчас применено на Титане — появится на крупносерийных машинах лет через двадцать. Но это будет не скопировано у чужих — а взято своё, доработано, улучшено и внедрено. В этом глубинный смысл. Можно сказать — мы сделали автомобильное производство в СССР полноценным, добавив самый главный элемент — место, где рождаются технологии и где они впервые внедряются — колыбель прогресса. А дальше уже по мере развития этих самых технологий — они будут менее требовательны, и более прибыльны.

— Понял, — кивнул Леонид Ильич, — но почему тогда такой странный выбор моделей?

— Конкурировать с западными брендами там, где они уже прочно закрепились — дело неблагодарное. Проще оказалось создать машину не такую как у них — со своей нишей, и прочно уцепиться за неё. Это мы и сделали — конкуренты по тем или иным причинам не хотят вкладываться всерьёз в данные сегменты рынка, поскольку они чаще всего небольшие. Пойдёмте, там стоит два несерийных концепта. Посмотрите на них.

Чиновник поначалу несколько грубил, но позже всё-таки оттаял — я не говорил с ним неуважительно, но и не боялся, как советские люди — мне вообще по барабану. Мы обошли крайний в строю Кочевник — дальше стояли две машины, обе несерийные. Первая — это совсем непривычный для СССР тип машины — это полуспорткар, с открытыми колёсами — похожую на KTM X-BOW — удивительная по своему машина. Кузов из объёмной рамы и углепластика, два места, на месте капота торчали пружинные элементы подвески. Машина выглядела ну очень необычно.

— Как ни странно в это поверить — это не спортивный болид, это спорткар для дорожного пользования. Причём он дешёвый. Он относительно прост — кузов из углепластика, два места, каркас из объёмной рамы. Двигатель стоит крупносерийный — как у Кочевника и Нивы — только турбированный. Благодаря применению крупносерийных деталей, отказу от дорогих спортивных решений, а так же упору на качество подвески, аэродинамики, машина одновременно дёшево стоит и имеет хорошую динамику.

— Где на такой ездить то можно?

— Летом и в местах с наличием дорог.

— Как вы вообще до такого додумались? — спросил Леонид Ильич, — это ведь ни в... ну ладно.

— На этот вопрос я с радостью отвечу. В америке набирает популярность идиотский тренд на маслкары. Производители заметили, что молодёжь хочет валить на своих машинах и посильнее, но денег у шпаны на дорогие спорткары нет — поэтому некоему ДеЛореану из Джей-Эм-Си пришла в голову гениальная и идиотская одновременно идея — запихнуть мощный V8 двигатель в обычную машину — шпана будет вваливать — при этом стоить это будет немного. Так родился новый класс машины — Мускулкары.

— А почему идея идиотская? — спросил Леонид Ильич, — по моему вполне нормально. Нет денег на дорогой кузов — купят мотор с дешёвым корпусом.

— На первый взгляд да. Человек, хорошо разбирающийся в машинах так и скажет — но есть нюанс, который они не учли. Спорткары не зря такие дорогие — большая мощность должна управляться на дороге хорошей подвеской — а этого у мускулкаров нет — они очень плохо входят в повороты, а подвеска не справляется с такой скоростью и таким мощным двигателем. Чтобы водить такую машину — нужно быть либо профи, и то — это очень опасно даже для него, а покупают эти машины в основном молодёжь, без опыта вождения и с дурью в голове. Масклкар — это идеальный убийца своих водителей, на котором разобьётся ещё много американцев. Но зато деньги капают, прибыль идёт, — я пожал плечами, видя, что окружение зашумело и возмущённо надували щёки, — Однако тренд уловили не только в ГМЦ, а так же на МЗМА, но только мы пошли другой путёй — если американцы решили сделать неадекватно мощный двигатель в серийном шасси, то мы пошли наоборот — сделать околоспортивное шасси, с хорошей управляемостью и хорошей динамикой — при крупносерийном, относительно слабом двигателе. При этом применить уже серийные узлы по максимуму — например тут стоит подвеска от Нивы — чтобы её впихнуть пришлось поставить её не вертикально, а положить на капот — видите пружины оранжевые торчат. Автомобиль, который у нас получился, — я похлопал по подголовнику кресла, — обладает хорошей управляемостью, и достигает спортивного норова за счёт лёгкости управления, хотя в нём использованы серийные дешёвые детали, и в обслуживании он сравнительно дёшев. Он даёт разгон не хуже чем маслкары — за счёт меньшей массы — но управляется намного лучше.

— А где его применить в СССР? Нам он вообще самим нужен?

— Теоретически... — я задумался, — он открытый — поэтому дождей не любит. Тут есть тканевый козырёк, чтобы укрыться от дождя — но при этом авто не может ехать. Его можно применять в автоспорте и для езды на отдыхе — это авто для души, а не для практической пользы. Я думаю, если сдавать их в аренду летом, как прогулочные авто в хорошую погоду — то желающие найдутся очень быстро. И есть любительские автоклубы, где на них можно производить обучение пилотов автоспорта — как и делать сами заезды, собственно, на них. Динамика у него неплохая. Главный плюс — это управляемость, а значит безопасность. Этим он и отличается от американцев, которые подсадили шпану на лошадиные силы и делают деньги на их смертях.

— Хорошо. Даю добро — производите, продавайте, сколько будет стоить в серии?

— Хм... около двадцати тысяч.

— Так их же никто не купит.

— Купят, и очень быстро. Впрочем... для советского потребителя они пока не предназначены — машины уходят на экспорт.

— Это нехорошо, нужно, чтобы населению были доступны.

— По цене в восемнадцать тысяч рублей — вполне. И потом — в маркетинговом отделе царит лёгкая атмосфера непатриотичности — советский потребитель считается низшим сортом, никто не хочет работать на них. Мы уже пока налаживали выпуск — успели пообщаться с доброй сотней чиновников из министерства автомобилестроения и парторганизаций, которые крикливо требовали, чтобы машины были доступны только и исключительно им — холопам всяким продавать хорошие машины мол несолидно, а нам барям нужно всё самое лучшее...

— Вы крепко с ними погрызлись? С привелегиями мы конечно боремся — но пока не так активно.

— Да бог с ними с привелегиями, — возмущённо ответил я, — пусть хоть на титанах, хоть на роллс-ройсах разъезжают, никто же не требует от них монашеской скромности. Но если машины куплены, а не вытребованы административно, ещё и с показательным отказом от продажи населению.

— Население ведь и так не купит, — слегка сбился с мысли мой бровеносный собеседник.

— Это уже не важно. Помимо наличия вещи в собственности — есть другие ценности. Например наличие в продаже. Никто не скажет ни полслова за то, что разъезжают на дорогих лимузинах чиновники — если они будут куплены в автосалоне, а не поставлены по каким-то тайным скрытным спецзаказам в особых цехах и где дядя милиционер стоит и холопов всяких отгоняет подальше. Привелегии противны населению не тем, что у населения их нет — а тем, что они административны. А значит государство проводит границу между гражданами — как сто лет назад проводили сословные границы. Почему населению не продают в пользование танки и ракеты баллистические — объяснять не надо — а почему недоступны заведомо гражданские автомобили — те же "чайки" — хотя бы списанные из правительственных гаражей за изношенностью — это уже вызывает вопросы.

— Хм...

— У наших идеологических конкурентов это устроено умнее и гораздо бунтобезопаснее — сословные границы отражены в доходах населения, и никого кроме себя самих граждане винить не могут. Не говоря уже о том, что сверхдоходы съедаются сверхнаценками, что приводит всю систему в относительное равновесие. Свои холопы и баре у них есть, свои рабочие, своя интилигенция — но только у нас в стране это приобретает принудительно-административные формы и рубленные топором границы. Что в итоге порождает тонны социальной ненависти у низших слоёв населения — тех, кто живёт на одну зарплату. И гиперчувствительность — такую, что людям из партии, у которых так называемые "привелегии", — сделал я кавычки пальцами, — приходится оправдываться за каждую мелочь. Которая по мировым меркам даже не роскошь, а так, средненький класс. Или порождать ещё больше социальной вражды на пустом месте. С привелегиями боремся мы — но не лишая людей их, а превращая их в обычные возможности. Купить себе машину — хоть вот этот дикий, лучший в мире спорткар, хоть гоночный болид — может каждый. Не у всех есть деньги — но это уже не вопрос возможности — это вопрос доступности.

— Я понял вашу идею. И как результаты? Сдались в автопроме?

— Были глубоко и далеко посланы. Станочный парк принадлежит МЭПу и вообще это громадный экспериментальный проект, с чудовищными инвестициями — поэтому если они не будут приносить валюту и окупать себя — то МЭП просто заберёт станки и дырку от бублика и мёртвого осла уши они получат, а не машины. Если так хочется ценой огромных валютных затрат иметь себе машины — в разы дешевле просто купить себе его за границей. Ну и есть мини-автосалон "Москвич" при заводе — где заводчане продают сверхплановую продукцию.

— Вот как? Я слышал, что при заводах начали открывать торговлю — но этим ведает Алексей Николаевич. Вы там за сколько продаёте?

— Цена кочевника и Нивы варьируется от пятнадцати до ста тридцати тысяч рублей.

— Сколько? — брови Леонида Ильича выгнулись под немыслимым углом, — сто тридцать?

— Плюс автозаводской лавки в том, что она рядом с производством всех запчастей и комплектующих. Так что работает она по заказному режиму. Это ещё один плюс нашей компьютеризации. Покупатель составляет с продавцом заказ — выбирается всё — наличие внешнего декора, внедорожного обвеса, тип стёкол и их тонировка, конфигурация и материал салона, даже четыре различных вида зеркал заднего вида есть, колёса — диски и покрышки семидесяти шести различных видов. От простейших штампованных стальных до литых пятиспицевых колёс с шипованной резиной и декоративным хромированием или молдингами. В комплектацию может входить бортовая электроника — встроенный мини-телевизор на передней панели и компактный видеомагнитофон, аудиомагнитофон, пять различных видов фар, и больше четырнадцати различных звуков клаксона. Салон может комплектоваться ценными сортами древесины, есть опциональная электронная сигнализация, и анатомическая подгонка кресел. Недавно усилиями товарищей из МЭПа были созданы автомобильные радиобрелки — позволяющие дистанционно открыть багажник с помощью электропривода — если он не заперт, конечно. Это довольно удобно, когда руки заняты чем-то.

— Понял...

— И мы не стали жлобиться на тему разнообразия — и сделали больше тысячи пятисот вариантов окрасок, ливрей и аэрографий. Это сто пятьдесят однотонных цветов, варианты окраса двухцветные, с полосами, или вот как на той машине — обратите внимание, она в ливрее "Снежная Королева". Стилизованная трёхцветная угловатая окраска в цвета льда. Или вон та Нива — в ливрее "Космос" — с изображением планет и звёзд.

— Едрить, это же как вы запарились всё это рисовать?

— Окраску производят роботы-манипуляторы, у которых многоцветные красящие головки. Они могут нарисовать всё это довольно быстро, точно — и это лишь немногим дольше стандартной окраски. Казалось бы — затрат никаких, а польза огромная — это индивидуальность и в то же время — отличный способ без лишних затрат разбавить и разнообразить наши дороги. А ещё это отличное противоугонное средство.

— Значит машина за сто пятьдесят тысяч это комплектация такая?

— Да, это максимально богатая комплектация. Двигатель V8 с турбинами, тормозная система гоночная, стеклоподъёмники, сервоприводы кресла, четыре подушки безопасности, литые диски, самая дорогая ливрея, салон из велюра, с элементами из самшита и клавишами из эбенового дерева, семискоростная автоматическая коробка передач, встроенный телевизор и видеомагнитофон, подогрев сидений и руля, электронная приборная панель на светодиодных индикаторах, дублирующая стрелочная, золотое антикоррозийное покрытие эмблемы и некоторых деталей. После того, как клиент составляет техническое задание — в дело вступает главная особенность завода — его полная компьютеризация. Данные из автосалона тут же загружаются по сети на сервер завода, там из них формируются рабочие задания, отправляются через диспетчерский сервер — на цеховые ЭВМ, а оттуда — уже непосредственно рабочие задания загружаются в очередь изготовления на станки. Через три часа сборочный цех приступает к сборке, а через восемь часов после заказа — он отгружается в автосалон. Как правило — на следующий рабочий день после заказа. Примечательно тут то, что для этого всего не нужны промежуточные склады, ожидание комплектующих и прочее. Это фантастический технологический уровень. Стандартные узлы заранее заготовлены — а нестандартные... роботизированное производство мгновенно обменивается большим объёмом данных, и станки могут делать разные варианты деталей. Для того, чтобы поставить в очередь новую деталь или изменить рабочую программу нужны считанные секунды. Это именно та схема работы, которую нам подарила компьютеризация. Благодаря этому мы модифицировали систему работы с запчастями и деталями — у каждой детали есть свой индивидуальный номер, который на ней гравируется или штампуется.

— Зачем? Я понимаю там номер двигателя, но на детали то зачем ставить номера? — не понял товарищ Гречко, который стоял поодаль.

— При производстве детали проходят многоуровневый автоматический контроль. Микрометры, лазерный контроль геометрии, ультразвуковая, рентгеновская дефектоскопия каждой детали, контроль веса с точностью до десятой доли грамма, и другие методы контроля. Каждая деталь проходит проверки на всех этапах производства, а после производства проверяется под повышенной нагрузкой и снова проходит структурную дефектоскопию. Уровень контроля качества у нас выше, чем на производствах ракетно-космической техники. Тем более, что мы работаем с современными сплавами ОТК это не этап производства, когда деталь уже готова, а процесс растянутый на всё производство — от выплавки заготовок до финишных проверок детали. Каждая деталь имеет свой цифровой штрих-код, который считывается специальной электроникой, что позволяет электронике завода — роботам, сортировочным и контрольным механизмам контролировать каждую деталь отдельно, её перемещение, её установку, её качество. Это так же призвано навести порядок в торговле запчастями, и контроль за их отгрузкой. Основная деятельность автосалона "Москвич" при заводе — как раз в торговле запчастями для ранее выпущенных автомобилей.

— Стоило ли так заморачиваться? — спросил Леонид Ильич, — думаю не сильно потеряли бы, даже если снизили бы строгость приёмки вдвое.

— Ещё как стоило. Процент брака снизился — так как на него никак не закроют глаза, это невозможно, а в машину не может физически попасть деталь, на которой обнаружен брак, даже небольшие структурные дефекты. Чтобы вы понимали, отказы нашего стандартного мотора — в семнадцать раз реже, чем в среднем у моторов советского производства — а ресурс нашего двигателя по паспорту — четыреста тысяч. Против например ста тридцати у запорожца, двухсот у Волги, или трёхсот двадцати — у двигателей Мерседеса. На стендовых испытаниях мы выяснили, что процент отказа у нашего мотора в полтора раза меньше, чем у двигателей мерседеса, и в девять раз меньше, чем у двигателя ГАЗ-21. При нормальной эксплуатации и плановом ТО он может спокойно накатать миллион километров без капиталки. Правда, есть минусы — он кушает сорта масел и топлива, которые в СССР серийно не производятся. Вообще, это совсем другой технический уровень — и чтобы эксплуатировать в СССР такой движок — нужно поднять всю нефтеперерабатывающую и химическую промышленность.

— Понятное дело, что самгоном его не заправишь.

— Я слышал, что проблемы с нефтью в СССР постепенно решаются — и было бы странно, если бы не появилась своя высокоразвитая нефтеперерабатывающая промышленность. Двигателю нужен бензин с октаном девяносто пять, и особые сорта синтетических масел, которые в СССР не то что не производятся — о них даже ни сном ни духом. Это потребует грандиозных инвестиций в сектор нефтепереработки.

— У нас на это денег может и не быть, — сказал товарищ Гречко.

— Это необходимо и неизбежно. Топлива и масла — прямо связаны с развитием моторов и автомобилей — если этого не сделать — то вся отрасль будет обречена ездить на морально устаревших двигателях. Что приведёт к ухудшению всех экономических показателей, логистики, и в конце концов — тотальной отсталости, а это — к очередным крайне резким решениям, штурмовщине, экстренному строительству и ещё большим расходам при худшем качестве. Экспортировать масла и высокооктановый бензин — намного выгоднее, чем сырую нефть, хотя и сложнее. Поэтому процесс неизбежен.

— Думаешь?

— Уверен. Для новых машин мы работали над маслами — и создали ряд продуктов, которые мягко говоря — сложно получить, но по качеству значительно превосходящие аналоги от shell и остальных производителей.

— А не перехваливаете себя?

— Ничуть. Разработанные нами масла имеют высокие моющие качества — они хорошо счищают нагар, стабильность характеристик в разном диапазоне температур почти вдвое лучше чем у ныне производимых минеральных масел. Есть ещё много профессиональных химических тонкостей — но если просто — то в наши моторы нельзя лить другие масла. Только синтетику или полусинтетику — и они отлично защищают мотор и увеличивают его ресурс по сравнению с минералкой — вдвое.

— Дорого будет это всё производить?

— Очень, — я пожал плечами, — тут никуда не деться. Но есть и хорошая сторона — такие масла в отличие от ныне имеющихся можно неплохо продавать на внешнем рынке. Тут уже скорее товарища Гречко должны заинтересовать их качества.

— Меня? — Гречко стоял поодаль, и обсуждал что-то тихо со своим замом.

— Именно. Эксплутационные качества очень неплохие — и на таком масле ресурс техники выше, и главное — она лучше работает в экстремальных условиях. Кстати об этом — мне с вами ещё нужно персонально побеседовать.

— По поводу чего? Вы же дистанцировались от армии.

— Нет, не совсем. Вон там за стендом вы можете кое-что интересное увидеть. На посошок, так сказать, потому что основная часть нашей экспозиции на этом заканчивается.

— Это секретно?

— Нет, ничуть. Более того — мы пытаемся активно это лицензировать. Пойдёмте покажу... мы выедем сюда, — пообещал я, — чуть в сторонке.

Я зашёл за стенд, министр обороны — властитель одной из сильнейших армий мира, пошёл за мной.

— И почему ты поставил это так далеко?

— Выставка как бы гражданских авто. Незачем лишний раз фотосессию фотографам портить.

— Сказать можешь, что вы там у себя придумали?

— Да собственно вот он, — кивнул я, — бронеавтомобиль "Булат". Практически идеальный вариант некстгена для военных. Семь тонн, выдерживает неплохой такой обстрел, композитная броня, двигатель четыреста лошадей, дизельный. Кушать может то же топливо, что и танки. В стандартной комплектации уже идёт гидроусилитель, полный привод, коробка-автомат, торсионная независимая подвеска с гидравлическими амортизаторами, колёсные редукторы, автоподкачка шин с электронным управлением, подогреватель, лебёдка. На борт может взять полторы тонны груза и шесть-восемь человек. При этом он отлично идёт по бездорожью, благодаря мощному и тяговитому движку, хорошо буксирует, и имеет очень приличный военный салон. В комплект даже входит интегрированная радиостанция, кондиционер и очень мощная печка.

— Выглядит как-то... устрашающе. Брутально так. Сразу видно — хорошо поработали. А броня какая?

— Третий класс, может держать автоманую очередь с пяти-десяти метров. Но самое главное — это модульность — решение, которое пришло само в результате многочисленных войн и попыток защитить машины. Видите эти точки крепления на дверях и кузове? Это соединения для навешивания дополнительной быстросъёмной бронезащиты.

— А почему с таким расстоянием?

— Всё дело в образовании осколков. Когда пуля или крупный осколок ударяется в первый слой — с той стороны вылетают осколки, но не пробивают основную броню и отлетают прочь, при пробитии — снаряд теряет часть своей силы и ударяется уже в следующий слой брони, с меньшей силой. Если прижать дополнительную защиту к основной — то при ударе осколки образуются уже внутри, от полной энергии снаряда. Изнутри есть слой синтетических волокон и композитной брони — это кевларовые пластины и пластины из металлокерамики. Они очень неплохо защищают от образовавшихся осколков, — я обошёл машину и открыл тяжеленную водительскую дверь, — хотите сесть за руль?

— Давай.

Я сел на пассажирское сидение.

* * *