А вот у воина духа, наоборот, созрел ко мне большой вопрос:
— Скажи, Анастэйс, как так получилось? — наконец, поднялся он из-за стола.
— Это ты сейчас о жизни в целом, или...
— О пожаре в частности, — быстро уточнил Ветран. — Я, честно говоря, этот... момент как-то выпустил из виду.
— Еще бы ты его не выпустил, когда ноги едва передвигал, — не получилось у меня в этот раз съехидничать, но я тут же опомнилась. — Ты ведь сам мне говорил, что надо уметь договариваться. А уж со своей родной стихией это сделать проще всего. Вот я с огнем и договорилась. А то, что касается самого пожара, так мне тихони помогли, разнося его по всем углам на своих шкурах.
— А вот это я заметил.
— А я вот заметила, что у тебя трапеза закончилась. Так?
— Так, — вмиг насторожился мужчина.
— А раз так, то раздевайся.
— Стася, ну ты даешь, — поскользнулся в полете с трона кот.
— И ты тоже готовься... Раны ваши геройские буду проверять, — и, довольная произведенным эффектом, развернулась к аптечному шкафу.
Хотя, зря я вообще к нему ходила, потому, что вчера еще расстаралась на совесть, подкрепив свеженаложенные повязки проверенными тетушкиными заклятиями. В результате же Зеня лишился своего украшения, хоть я и предлагала ему навязать новый бант — на хвосте и просто ради любви к искусству. Но, кот отказался, шустро улизнув на залитое утренним солнцем крыльцо. А вот Ветран...
— Садись на стул.
— Угу...
— Сначала руку.
— Угу...
— И не дергайся так. Или у тебя опять на меня прежний рефлекс вернулся?
— Анастэйс.
— И помолчи. Пожалуйста, помолчи... Ага. Только розовые рубцы остались. Можешь рубашку надеть.
— Анастэйс?
— Ну, что, Ветран?!
Нет, это просто мука. Видеть его так близко, вдыхать родной запах и пытаться при этом под щелканье ходиков себе вдалбливать: 'Не мое. Не мое. Не мое...'. И почему же он мне совсем сейчас не помогает? Неужели и сам не видит, что бесполезно все? Зря...
— Я люблю тебя, Анастэйс.
— Я знаю, Ветран... — уже сквозь слезы. — Ногу на стул соседний... Вот так. И штанину повыше сам.
— Я хочу, чтобы ты...
— А я хочу, чтобы ты сейчас заткнулся!.. А вообще, сам их и снимай. Там — то же самое, — и бежать, куда угодно, только от него...
— Смотри-ка, я тебя в этот раз не придавила. И даже дверью не стукнула. Можно за это рядом посидеть?
— О чем ты спрашиваешь? — приоткрыл на меня один прищуренный глаз кот. — Опять слезы непитательные разбрызгивала?.. И когда только это закончится? — вздохнул, совсем, как-то грустно.
— Как только сволочь эту накажу, так и закончится, — с ожесточением протерла я мокрые глаза, а потом глубоко вздохнула, обхватив руками колени.
— Я надеюсь, сволочь у нас та же? Не наш воин духа, с утра провинившийся?
— Зе-ня, — протянула я осуждающе. — Я ведь, не совсем монстр. Бывает, иногда, заносит. А так, вполне соображаю.
— И что насоображала по поводу его провинности? — заинтересованно открыл и второй глаз умник.
— Да, ничего хорошего. Сама же его спровоцировала, и сама же потом по носу и щелкнула.
— Ну-ну, — задумчиво протянул кот и, тоже со вздохом, сменил лежачую позу на сидячую. — А ты знаешь, что он мне сказал, на диване?
— Глупый вопрос, тем более, для философа. Откуда мне это знать?.. Ну, и что он тебе сказал?
— Он сказал: 'Я не хочу, чтобы она стала моей вдовой, еще даже не став женой'.
— Вдовой?! Этот чокнутый моралист что, умирать собрался?
— Моралист — да. Но, вот в разуме ему точно не откажешь. По крайней мере, сейчас. И он прекрасно понимает, с кем мы связались... А еще, можно от себя лично версию?
— Давай, — сузила я глаза, глядя в одну точку.
— Мне, как... мужчине она вполне понятна, — хмыкнул умник и добавил многозначительным тоном. — Момент конкуренции... Не понимаешь?.. Морально-этические нормы... Глеб, хобья сила. Тут же везде его следы.
— Где? — тупо выдохнула я.
— Везде. Он спал на гостевой койке. Он сидел на моем диване, на этом крыльце. Ты до сих пор не понимаешь? Ведь кошак ты, воин духа или маг, все одно самец и все одно — собственник.
— Ага. Может, мне стоит уже метки ваши по углам поискать, всех троих? — скептически покачала я головой. — А вообще, хватит... ты с нами к Алене или...
— С вами, конечно, — подскочил вслед за мной с крыльца 'самец', и попал-таки, под пинок дверью от воина духа...
Настоящее, ласковое лето сегодня ощущалось единственно зрительно: из окон или с подветренных сторон домов. Да, и то, чревато. Потому что, хоть солнце и держало еще оборону от ползущих на него сразу с противоположных направлений облаков, но, силы были явно не равны. Два брата — восточный ветер и западный, устроившие всю это небесное столпотворение, поочередно ныряли и в улицы, надувая колоколами женские юбки, раскручивая флюгера и даже втравив парочку солидных граждан в беготню по мостовым за собственными шляпами. Но, судя по западному горизонту, самое 'веселье' ожидалось ближе к обеду. Потому что оттуда сейчас уже подтягивались ударные силы хмурых и склочных грозовых туч...
— Да-а, — вскинув глаза именно в этом направлении, замер на пороге Ветран, а потом вдохнул полной грудью и уверенно шагнул на тротуар. — Ну, что, пошли?
Еще бы он был сейчас не уверен? Да у меня вообще сложилось впечатление, что не штаны мы искали воину духа по всем одёжным лавкам в деревне, а лишь карманы к ним. Потому что, именно последние и стали главным критерием в выборе. Хотя, справедливости ради стоит заметить, парадные наутюженные брюки на Ветране смотрелись бы в сочетании с видавшими многое ботинками и потертой курткой, мягко говоря, как с кого-то в тихом месте снятые. Ну, а так...
— Поехали, — в противовес мужчине хмуро, буркнул с его плеча кот. — В жизни не видел подобной... забегаловки.
Это он так мастерскую, где шьют ремесленную одежду, обозвал. Тоже мне, эстет. А все потому что достоинство философское грубо попрали... нечаянно. Да, откуда ж было молодой смешливой швее знать, что котик у нас еще и 'говорящий'? Она и не к нему вовсе обращалась, когда еще от двери узрела вмиг просиявшую физиономию Ветрана (о-о, сколько карманов!!!) и приняла сей восторг исключительно на свой личный 'товарный' счет. А умник в результате морально пострадал:
— Ой, какая киса у вас... боевая, — косясь левее и чуть выше котовьей морды, пропела веселушка. — А хочет киса мышку? Только в ловушку угодила. Еще свеженькая, — добавила с таким придыханием, что хоть самой этот трофей на сковородку.
— Вы бы мне еще мозговую кость предложили... девушка, — вмиг отнесло от обоих побелевшую красотку. И выбор нужного товара сразу вышел на новый, плодотворный уровень...
— Анастэйс, я что хотел спросить, — взглянул на меня с опаской мужчина, шагающий сейчас по тротуару не в пример прежнему, спокойно. — Где ты доски заказывала?
— Зачем тебе? — выкатила я на него глаза, припомнив наш с котом разговор. А что, вдруг, гроб себе решил заранее смастерить, чтоб зря время до полнолуния не тратить.
— На полки в погребе, — опешил в ответ Ветран.
— А-а... Через две улицы. На обратном пути зайдем, если не хлынет раньше времени, — и хмуро глянула в небо.
— А если тебе с ними договориться? — усмехнулся, щурясь туда же, воин духа.
— Твоя ведь стихия. Вот сам с ней и договаривайся.
— Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа.
— Что?! — вместе уставились мы на умника.
— Ни 'что', а Ларошфуко, — печально вздохнул тот и зевнул. — Это я к тому, что в прошлый раз с ветром получилось договориться, когда вы вместе этого хотели... Вот так вот, дети мои... Хобья сила, а ничего, я загнул...
Загнул, конечно, кот знатно. И даже поучительно. Но, вот рассуждать сейчас о том, что настрой наш определяет результат совсем не хотелось. А очень сильно зато захотелось...
— Подойди ка ко мне поближе, — запрыгнула я на бортик кирпичной клумбы и с вызовом прищурилась на мужчину. Ветран растерянно тормознул, но решил, что в данный момент со мной лучше не спорить. — Ага. А ты, умник, брысь пока, — наши глаза оказались сейчас на одной высоте и, чтоб результат закрепить, я еще и обхватила шею мужчины руками. — Я хочу, чтобы ты никогда не терял в себя веры, где бы ни был. Потому что я люблю тебя, и всегда буду... ну, молиться я не умею, но помнить тебя буду и еще верить в тебя тоже буду. Ты меня понял?
— Я тебя понял, — кивнул, глядя мне в глаза Ветран.
Ветер, до этого лишь скользящий вдоль тротуара, вдруг взвился, колыхнув подол моего платья и вихрем, в который были подхвачены листья и лепестки цветов понесся вокруг нас, будто оберегая на время от всех напастей на земле... А, может, это и не ветер был вовсе. Может, нас самих в тот миг закружило в воронке, где было место лишь для двоих, где невозможно определить летишь ты или падаешь. Взмываешь или несешься, чтобы через мгновения разбиться на тысячи мелких звенящих осколков... Ну, ничего себе, я загнула...
В башенном домике местной живописной достопримечательности было тихо и сумрачно. Я замерла на пороге, пытаясь расслышать привычное для уха тиканье, но:
— Алена!.. Алена, ты здесь?! — потом мысленно плюнула на приличия и уже прищурилась на другом уровне.
Вот тогда она сразу нашлась — в маленькой спальне на втором этаже, к которой вел узкий коридор, от пола до потолка увешанный яркими шедеврами. Оставив своих мужчин внизу, я осторожно шла сейчас по нему, стараясь даже мельком не глянуть на фантастический параллельный мир, в котором у моей приятельницы очень много знакомых. И эти знакомые сейчас, казалось, провожали меня своими взглядами (если у них вообще есть глаза) и, словно шипели недовольно вслед: 'Что приперлась? Ты здесь чужая'... Бр-р-р.
— Алена, ты чего это, среди бела дня? Или ты у нас теперь... Мать моя, Ибельмания...
— Заходи, Стася, не стесняйся, — повернула она ко мне свое синюшно-бледное лицо и уронила руку на подушку. — Я приболела... немного...
Я вообще девушка миролюбивая. И как маг тоже, вполне вменяема. Но, мне иногда, подчеркиваю, иногда, очень хочется кого-нибудь прибить. Но, опять же, не потому, что кровожадна, а чисто с целью воспитания. Хоть и посмертного. Вот и сейчас, 'демоном мщения' нависнув над вжавшейся в постель художницей, я очень сильно старалась совладать с переполнявшими меня эмоциями:
— Какого ахирантеса ты опять этим занималась? — процедила я ей сквозь зубы. — Ведь ты же мне обещала.
— Стася, я все сожгла, — пискнула мне в ответ, накрывшаяся по глаза одеялом Алена. — Честное слово.
— И свечи? — недоверчиво прищурилась я на два немигающих карих ока.
— И свечи.
— И этот волховецкий амулет?
— И его... тоже. Ты можешь сама проверить, — с готовностью предложила она.
— Уже, — вернувшись к девушке взглядом, констатировала я. Действительно, языческой магии в комнате явно больше не ощущалось. — Тогда что же? Почему ты 'пустая', как Юркин ручей в засуху?
— Юркин ручей в засуху? — заинтересованно повторила художница, видно представив в воображении новое свое 'полотно'. А потом дернула плечиками под одеялом. — Не знаю. Просто нездоровится. Голова кружится все время, а, когда не кружится, то болит. А, когда не болит, то мысли в ней всякие... Стася, а, может, я...
— Нет, ты не беременна, — жестко отрезала я, теперь уже задумавшись всерьез. — У кавалера твоего, Горста, тоже свечение было едва заметно, но, он хоть передвигался нормально. Ты же — совсем без сил. Слушай, а может это он с собой какую-нибудь дрянь притащил, которая из вас энергию качает? Алена, он сам-то сейчас где?
— Мой флибустьер? — закатила она в ответ глазки, чем заставила меня очень сильно удивиться. — По делам в Либряне со вчерашнего вечера. И он здесь не причем — сам страдает.
— Страдает? Чем?
— Всем, — вздохнула влюбленная абстракционистка. — Жизнью. Он мне, знаешь, сколько про себя рассказывал? Каждый вечер разные страшные истории. И про свое последнее, совсем недавнее ранение в плечо тоже рассказывал. Мне потом кошмары снятся.
— Ну, в кошмарах ты живешь, — буркнула я себе под нос, а потом, вдруг, опустилась рядом с больной на кровать. — Та-ак... Кошмары, значит?
— Ага... Он так всегда красочно описывает. И сам живо всем интересуется... И тобой, — медленно протянула она. — тоже интересовался. Я даже ревновала сначала... Стася?
— Что? — вскинула я на нее не совсем вменяемый взгляд.
— Я говорю, ревновала его к тебе по началу. Пока не увидела, как вы с твоим голубоглазым красавцем друг на друга смотрите. А тебе мой Горст разве не нравится? — вкрадчиво уточнила, все так же испод одеяла.
— Нет. Не нравится.
— Странно.
— Вот и мне... странно, — глухо ответила я, нахмурившись от вдруг набежавшего предчувствия. — Алена, у меня к тебе просьба одна будет: ты можешь мне показать свое тело?
— Впервые слышу подобный вопрос от женщины, — нисколько не смутилась та и отвернула одеяло. — Ну, на что будешь смотреть?
— На все, сядь... Помочь?
— Сама справлюсь, — приподнялась она на руках, через секунду уперевшись своим голым плечом в меня.
— А это у тебя откуда?
— Это? — а вот теперь художница попыталась даже зардеться, что на бледности ее никак не проявилось. — Ты про мелкие царапины?.. Это, когда мы с ним... Ну, когда я... доминирую, то его ручной зверек любит ко мне на плечо залазить. Привычка у него такая. Так, это от его коготков следы.
— Какой зверек, Алена? — зашумело у меня немилосердно в голове, хотя, ответ на этот вопрос я уже и сама знала...
* * *
Вниз — вверх, трава — небо, смуглое — голубое...
— Какой ты смешной сейчас! На своих любимых упырей похож.
Вниз — вверх, трава — небо, смуглое — голубое.
— Да что ты? — оскалился им под стать Глеб и вновь стал серьезным. — Надо было у лекаря с красными стеклами брать. Тогда бы я на рака вареного был сейчас похож. И вообще, Анис, хватит меня отвлекать. Ты же помогать вызвалась, а не просто на качелях качаться.
— Ну, хорошо, — покорно вздохнула я, поддернув очки на переносицу. — Давай дальше, — и, обхватив рукой веревку, сунула себе под нос затрепанный конспект. — Так, вопрос семнадцатый: Квалификация призраков и их отличия от дублей. Теория Моилта... Прошу вас, о, светила в мире вечных теней.
— Угу. Призраки... — сосредоточенно прищурился на солнце выпускник. — Они делятся на юбилейных, исторических, хронопризраков...
— А исторические и хроно, разве не одно и то же? — ехидно уточнила я.
— Нет. Первые привязаны к конкретной личности, а вторые — к событию. Дальше: смещенные, коммуникативные, озлобленные, — невольно усмехнулся он. — и...
— И-и?..
— Эмоциональные, то есть, незримые.
— Браво. Только, сначала надо было общее определение дать, — оторвалась я от глебовых загогулин.
— Не придирайся. Я его с первого курса помню, — отмахнулся тот. — Теперь дубли... Главным и самым существенным их отличием является то, что, если призраки, это независимые энергетические сущности, то дубли — лишь результат психоэнергетической деятельности их непосредственных создателей.
