Путешествие, приснившееся под утро

...и я осознал, что мы вновь с ней в палатке — уже одетые в походное. Я по привычке посмотрел на запястье и негромко чертыхнулся. Настя весело рассмеялась.

— Вижу-вижу. Ты когда возвращаешься, всегда пытаешься посмотреть на часы.

— Что, я так и сидел, не шевелясь? — задал я глупый вопрос. Ну да, и это она меня сама одела, да ещё и усадила на то же самое место. И Солнце вручную выкатила — из окон видно, что там день.

Настя вновь рассмеялась и посерьёзнела.

— Нет, ты сейчас сам вспомнишь, что тут было. Ага, вижу, вспомнил. Просто я всегда замечаю, когда ты выпадаешь туда, и когда возвращаешься. Прости, сложно объяснить. Ты же и сам понимаешь, что мы и там, и здесь живём одновременно.

— Параллельно.

Настя покивала.

— Да-да, именно так. Наверное, ты тоже замечаешь, когда я переключаю фокус. Ты понял, да?

Да, хорошее сравнение, в точку. Именно что в фокус. Я ведь и в самом деле вспоминаю, что пока в основном ощущаю себя здесь, на Земле продолжается другая моя жизнь — и то же самое с Настей.

— Мы договорились, да? Обсуждаем всё только здесь. Ну, всё, что происходит там, на Земле. Если что-то срочное, у тебя теперь есть тот телефон. Пока так, прости, у меня не было времени. И мне очень многое нужно рассказать тебе, — отвела взгляд Настя. — И признаться, — добавила она почти шёпотом, не сразу вновь посмотрела в глаза.

— Мы собирались идти дальше, — взял я её за руку. — Идём? Там у нас тоже утро, нам обоим есть что делать. Пройдём хотя бы три или четыре часа. Потом поставим новый лагерь, и поговорим. Я хочу убраться подальше от пещер.

Настя энергично покивала и поднялась на ноги.

— Да, ты прав, собираемся.

4-е июня. Наваждениехронология

Последний километр мы шли в гору, чем дальше — тем круче. Край пещер и болот остался далеко позади, и на лице друг друга мы читали одно и то же: вот сейчас, только поднимемся — и всё, ставим лагерь.

Стоило подняться, и все мысли о лагере и отдыхе как ветром сдуло: мы увидели дом. Особняк, или как правильно назвать это множество высоких, жавшихся друг к другу построек. Мы обменялись ликующими взглядами. Первая постройка, которую мы видели с того момента, как началось путешествие!

Значит — люди. Значит — цивилизация. И, может быть, хоть какие-то ответы на какие-то вопросы.

Но чем ближе мы приближались, тем быстрее таял оптимизм: стёкла выбиты, дыры в крыше, и ни души не видать. Мы сошли с тропы, оглянулись: вокруг, куда хватает взгляда, всё те же бесплодные земли — каньоны, причудливые столбы, обширные возвышенности с крутыми склонами. В одну такую и вошла наша тропа. Мы думали обойти этот холм не холм, гору не гору — но ужаснулись её размерам и тому, что склоны её напоминали дуршлаг — полным-полно отверстий. Великоваты для птиц. Не очень хочется узнать на своём опыте, что оттуда выйдет ближайшей ночью.

— Я там не останусь, — заявила Настя, вздрогнув. — Даже заходить не хочется. Ужас какой-то.

— Там могут быть хоть какие-то намёки, — предположил я. — Просто заглянем и пойдём дальше?

Она неуверенно кивнула.

По совести, выбора особого не было: дорога огибала особняк, справа и слева от нас — крутые склоны. А мы и так уже устали.

* * *

— Ты куда? — удивилась Настя, когда я, бросая только отдельные взгляды на строения (тропа огибала особняк справа, на почтительном расстоянии от давно разрушенного забора. — Хотели ведь заглянуть!

— Нам лучше взять посохи и фонари, — возразил я. — То есть нужно поставить палатку. Здесь её ставить не хочу, мало ли, лучше отойти.

— Ну уж нет, — помотала головой Настя. — Если мы отойдём, и зайдём в палатку, я оттуда уже точно сегодня не выйду. Давай, ставь и посторожи снаружи, я быстро.

Хотел было вздохнуть, но не стал: Настя этого не любит. Забавно: поначалу, пока мы шли в краю зимы и полярного сияния, мне даже нравилось по мелочам злить Настю. Может, потому, что она долгое время оставалась надменной и «я сама знаю, что делать» — сколько раз потом приходилось её спасать, буквально. Самым неприятным воспоминанием был Настя, соскользнувшая по склону и застрявшая ботинком в расщелине. И кричать боялась — говорит, что-то там точно было, ниже по склону. Я бродил в том тумане, его шёпот сводил с ума, и только по чистой случайности заметил Настю. Буркнула «спасибо», когда я вызволил её и не позволила взять себя за руку. «Я сама».

Пока я вспоминал, Настя вернулась из палатки и вручила мне мою часть снаряжения.

Мы попытались войти в самую большую дверь самого крупного здания. Тщетно — заклинило, или что-то растёт с той стороны. Тогда мы принялись обходить все остальные двери. Заглядывать в окна не хотелось: странного вида поросль, мох или лишайник, ярко-синего цвета, выстилала все такие лазы и проходы. Мы уже учёные — трогать что попало голыми руками не хочется. Мне ещё долго будут вспоминаться те «тигровые лилии» и видения после них.

Вторая дверь, в торце того же здания, оказалась покладистее. Один толчок, недовольный визг приржавевших петель — и мы видим перед собой провал: пол рухнул, и спускаться пришлось бы метров так десять вниз. Там какие-то не то полки, не то шкафы — отсюда не понять, что именно там, но видна всё та же поросль. Минуты три мы стояли, вглядываясь и осматриваясь — тщетно.

Третья дверь, в пристройке, оказалась прочнее остальных, но не успела ни разбухнуть, ни приржаветь. За ней оказался на удивление хорошо сохранившийся коридор — и пол на вид каменный. Но мы не стали рисковать: вначале от души стучали по каждому следующему камню посохами, и только потом пробовали осторожно наступить. Дошли до следующей двери.

Открыли, махнули внутрь лучами фонарей, и Настя вздрогнула. Мне стало не по себе от увиденного — похоже, это библиотека. Время и непогода расправились со всеми книгами, я эти наросты и груды пыли не стал бы трогать и за очень хорошую награду. А поодаль стоял длинный стол, четыре стула перед ним, и на двух стульях — к счастью, спиной к нам — сидели они. Скелеты, обросшие тем же синим мхом. Настя ещё раз махнула фонарём, и в его луче нам обоим показалось, что мох шевельнулся. Я быстро, но аккуратно закрыл дверь и встретился взглядом с Настей. И прочёл там то же, о чём и сам подумал.

— Уходим, — облёк я мысли в слова. — Сюда только с огнемётом входить.

Настя энергично покивала, но когда мы прошли уже половину пути обратно, поймала меня за руку, указав на стену.

— Смотри, зеркало! Может, возьмём? Оно вроде просто в пыли. А то ни у меня нет, ни у тебя.

Это она права. То, что Настя называет зеркалом, больше всего похоже на половник, кухонная утварь. Достаточно чистая и полированная, но всё, разумеется, искажает. Настоящих зеркал в снаряжении нет, и это загадка не хуже отсутствия часов.

Настя уже протягивала мне влажную салфетку — протереть и обеззаразить. Я протёр — действительно, зеркало, и отлично сохранившееся. Настя с восторженной улыбкой шагнула так, чтобы заглянуть в него и, вскрикнув, чуть не упала — пряча лицо и тяжело дыша. Я успел подхватить её. Что такое? Что там можно... Настя уже поднималась на ноги, мотая головой и тяжело дыша, а я не придумал ничего лучше, чем самому заглянуть.

Это зрелище потом являлось мне в ночных кошмарах — не моё лицо, лицо неведомого чудовища: с человеческим лицом там сплавилось множество странных и неаппетитных предметов. Личина постоянно двигалась, кривлялась и таращилась парой красных глаз разного размера. Я отшатнулся — не упал, но осознал, что голова разламывается — болело в висках, ныло в затылке, жгло за глазами. Я посмотрел в глаза отдышавшейся Насти и понял, что и с ней неладно.

— Голова... — прохрипел я, не сразу совладал с голосом. — Голова болит?

Настя покивала и, схватив меня за руку, повлекла прочь. Там, «на улице», мы кое-как доплелись до тропы, и, не раздумывая, побрели прочь от дома. Минут через пять ходьбы голову немного отпустило, ещё минут через десять она почти прошла. Я остановился, остановилась и Настя. Особняка уже не было видно, его скрывали кусты и редкие деревья: тропа направилась вниз по склону, и через пару километров мы окажемся в долине, и там очень кстати течёт ручей или небольшая река.

— Вот ужас! — сумела произнести Настя. — Что же там случилось?! Ты же видел скелеты, да?

— Видел, — согласился я. — Скажу то же самое, без огнемёта я туда не вернусь.

— И зеркало... ты не представляешь, что я там видела!

— Я лучше не буду рассказывать, что сам видел, — возразил я, и Настя слабо улыбнулась.

— Других домов тут нет. Что делаем — спускаемся ближе к речке, и там ставим палатку?

Мысль так себе. Мы там как на ладони, случись что — и некуда бежать. Пусть даже палатку вроде как никто, кроме нас, не видит — нам там что, навеки остаться? Нет уж, на вершине будет спокойнее. Пусть даже там нет воды.

Удивительно, но спуск в долину мы одолели минут за двадцать. Солнце уже садилось, цепляясь за соседние холмы, и задерживаться в долине не стоит. Разве что узнать, насколько чистая вода. Посохи и это могут: опускаешь его конец в воду, проводишь в нужном месте ладонью, и смотришь на индикацию.

Тропа уходила влево, и где-то через полкилометра перебегала речушку через мост, и возвращалась столько же, прежде чем повернуть по склону следующего холма.

— Она неглубокая, — удивилась Настя. — Перейдём, и всё. Смотри, какая медленная и мелкая, даже ноги не намочим!

Я протянул руку с посохом в направлении реки, до которой оставалось метров пять, и индикация на оголовке инструмента стала тревожной: две красных окружности, вложенных одна в другую.

— Что-то не так, — заметил я. — Тропа не зря её обходит. Давай по тропе.

Настя выразительно вздохнула — «ты зануда» — и мы продолжили шагать по тропе. Настя поджала губы и не смотрела мне в лицо. Детский сад, честное слово.

Мы подошли к мосту, поднялись на него и остановились в высшей точке — мост аркой проходил через речку, и каменные перила сделаны на совесть — прочные и как новенькие. Настя размахнулась и бросила в речку камушек, который подобрала у моста.

Недолго он летел. Из воды к камушку метнулось десятка два, наверное, щупалец — толстые и жутковатые, они оказались прозрачными, словно то не река была, а живое существо. Настя метнулась было прочь, но я поймал её за руку. Не зря: река словно метнула копьё — что-то прозрачное, стремительное, на вид шипастое перелетело через перила и беззвучно упало в течение на той стороне. А щупальца так и вздымались, так и изгибались — словно что-то чуяли.

Мы долго стояли так — прошла, похоже, вечность, прежде чем щупальца постепенно съёжились, осели, исчезли в воде, или что там на самом деле текло. Я жестом велел Насте стоять и, глядя туда, откуда вылетело «копьё», бесконечно медленно шагнул в сторону спуска — туда, куда мы собирались пойти. Ничего не случилось. Ещё один медленный шажок... и ещё. Я посмотрел на Настю — она кивнула и принялась делать то же, что и я, в любой момент готовая упасть, прижаться к отполированному камню моста под ногами.

Минут через пять мы отошли шагов на двадцать от моста. Тропа проходит метрах в пяти, но туда мы сейчас не хотели: кто его знает, что и почему швыряет те копья. Вряд ли они безобидны.

Только когда мы отошли, вверх по склону, метров на сто, только тогда слегка успокоились.

— Извини! — подняла она взгляд. — Я даже не думала...

И бросилась ко мне, обняла — я чувствовал, как она дрожит. Самому было не по себе. Даже не знаю, что стало бы с нами, если бы не те посохи.

— Всё хорошо, — заверил я её. — Ты же не знала. Видимо, лучше считать, что всё вокруг опасное, даже если посох не показывает.

Она покивала, и минут через тридцать мы взобрались на вершину очередного плоского холма, или как это правильно назвать.

Воды здесь, конечно, нет — будем обходиться запасами. Сколько там запаса воды в душевой, я не знал — но индикатор заполнения бака ни разу заметно не опустился. Что там, полная регенерация воды, очистка и всё такое?

...Настя почти сразу же уснула как убитая: ужин и душ подействовали, как нокаут. Со мной примерно так же: я убедился только, что полог застёгнут, перевёл освещение в дежурный режим и скользнул под одеяло к Насте. Она улыбнулась во сне и прижалась ко мне, когда я осторожно обнял её. И всё, жаркая чернота поглотила меня.

* * *

Я открыл глаза — Настя не спит, сидит и улыбается. Уже не в ночнушке — только в собственной коже. Я потянулся и понял, что и сам успел отдохнуть. А ведь ночь на дворе!

Настя добыла из-под своей подушки тот самый пакет с той самой майкой, и спросила меня взглядом.

Ну и что бы я смог ей ответить, кроме «да»?

5-е июня. Признаниехронология

— Что-то с чем-то... — мечтательно произнесла Настя, спрятав майку в пакет, а пакет под подушку. Непонятно, что такого в той майке, но только она меня «включала». Без неё можно сколько угодно ласкать друг дружку — и это тоже очень приятно — но ощущения всё же несопоставимые.

В наш первый марафон мы не могли оторваться друг от дружки часов шесть. Не думал, что это возможно; всё кончилось очень и очень просто: упали и вырубились; минут через пятнадцать проснулись необычайно бодрыми, но ещё через полчаса вернулась вполне ожидаемая усталость.

— Интимная причёска? — осмелился спросить я, в очередной раз проведя ладонью по тому, о чём говорил. Что-то странное, есть несоответствие между тем, что вижу и тем, что чувствую кожей. Настя, которой явно нравилось то, что я делаю, уселась и посмотрела на указанное место.

Действительно, очень ровная линия, выше которой начинается гладкая, ровная кожа безо всяких волос. И она же — за складками кожи там, где бёдра. Настя встала и в недоумении сама провела ладонью, присмотрелась.

— Никогда такого не делала. Там, на Земле. А здесь я помню только то, что в библиотеке и после. Ты прав, очень странно. Кстати, у тебя точно то же самое, чёткий треугольник, — указала она и я, убедившись в её правоте, только головой покачал. Одеваемся? — посмотрела она мне в глаза, и я понял, что Настя хочет услышать «нет».

— Одеваемся, — согласился я. — Я бы выглянул наружу. Вроде бы всё чисто, но я бы посмотрел хотя бы в окно.

Так и сделали — посмотрели во все четыре окна, ничего необычного не заметили. Но я бы не выходил наружу, пока мы всё не осмотрим при свете дня. События на речке только подтверждают это опасение.