Анархист часть 1

— Значится, ты, Каначак, считаешь, что революция происходит не от классовой борьбы, а от каких-то тёмных духов, которые головы людям морочат? А то, что богатеи угнетают простой бедняцкий люд, это так, бык начихал? Эх, ты, тёмна голова! Ну, подумай сам. Если у одного много, а у другого мало, разве это справедливо? — Григорий с размаху шлёпнул себя ладонью по мощной шее, убив очередного кровопийца.

— Не-е-е, Ыгорый, — старый шаман даже тихонько засмеялся. — Твоя думать только один овечий шаг. Надо хотя бы на переход отары думать, тогда понятнее будет. Вот твоя сейчас сказал 'спра-вит-ливо', моя плохо знать русский язык, такой слово не знать. О чём это, твоя может сказать?

— Это просто, — Григорий выплёвывает кости хариуса в костерок, — вот смотри, — ты меня спас, это хорошо. Но из-за этого ты потерял пару дней и пришёл домой позже. Это плохо. Но благодаря опозданию, ты сохранил себе жизнь. Это справедливо. За добро — добром — это справедливо. Как там еврейские попы говорят — око за око, зуб за зуб.

— Погодь мала, — останавливает его жестом Каначак, — это моя понимать. Но при чём тут бедные и богатые? Богатый много работал, много кой растил, много теке21 стрелял, а бедный в юрта лежал, ворон считал, потому и бедный остался. Это спра-вед-ли-ва?!

— Ты, отец, меня за нос не води! Я тоже на Алтае уродился. Ты забыл, как ваш зайсан Кындыш Бардын сдавал в аренду пришлым с России земли, отписанные Кабинетом для алтайцев? А как кулов-рабов заставлял пасти свои отары? Его богатство, конечно, мелочь по сравнению с аглицким банкиром, или с русским купцом-миллионщиком, но рядом с пастухом-ойратом он ещё какой богатей. Это, по-твоему, правильно?

— Это правильно! — твёрдо и уверенно тут же заявил Каначак. — Вы, урусы алтайцев не понимаете, вы живёте по-другому. Для вас и кул — раб. Зайсан — он глава сёока, отец в семье, даже больше чем отец, что сеок делает, за всё ему ответ держать перед предками. Если, что не так делал, то и ответит за всё, да не один, а до седьмого колена.

А бай так вообще первые помощники бедноты. Твоя, вот, знать, что такое полыш?

— Как не знать, это сдача в аренду дойной коровы с отработкой. Что ж тут хорошего. Бай же ничего не делает, а всем владеет. Паразит твой бай.

— Твоя слепой? Твоя не видеть? Если бы бай корову в полыш не давал, то бедный бы голодный был. Детей бы его злые демоны мучили, жена стала бы худой и не красивой. Так что, тут у нас у ойратов всё правильно.

-А если отобрать у ваших этих зайсанов всех коров и поделить поровну между всем народом алтайским. Разве это будет не правильно?

— Это будет совсем не правильно, совсем глупо будет. Начнётся междоусобица, улус пойдёт на улус, а род на род, много народу погибнет, однако, совсем без пользы. Будет одно разорение. Вот у вас всякие колчаки почему всех убивать начали, потому что у них их имение отобрали. Подумай об этом.

— Ты, старый, смотри, контрреволюционную пропаганду среди меня прекрати, понял я, куда ты клонишь. Но ничего у тебя не выйдет! — Григорий помахал грязным пальцем с обломанным ногтем перед носом старика, — тут умные люди мне всё растолковали. Богатые потому богатые, что остальных бедными сделали. Если у человека силой всё отобрать, то он будет рад за осьмушку хлеба горло перерезать, кому прикажут.

— Какой же ты Ыгорый чудной, — ухмыльнулся в жидкие усы Каначак, — по твоему, баи и зайсаны тебе сами всё отдадут? — Давай, я тебе один старый сказ расскажу, а потом спать будем. Выспаться надо нам хорошо. Завтра, однако, побольше пройти придётся, духи говорят, скоро погода испортится, дожди пойдут. Да и не далеко уже осталось до Кебезени.

Шаман затянулся табачным дымом из своей длинной трубки, посидел с закрытыми глазами, как бы прислушиваясь к собственным мыслям, выпустил через нос облачко дыма и скрипучим своим голосом начал:

— А легенда така. Одним телесским родом верховодил очень строгий зайсан. Однажды увидел он в одном из аилов девушку стройную, как тополь, он взял себе в жёны девушку уже сосватанную за молодого удачливого охотника. Охотник стал очень зол. Стал людям говорить, какой зайсан плохой. Стал рассказывать, что знает он одну горную долину, где реки текут молоком, а берега из быштаха22. Послушали люди охотника, собрали свои отары и пошли за этим парнем. Тот действительно привёл их в долину с реками из молока и сырными берегами. Там и орех был с кулак, и сарана был сладкий как мёд. Рай, да и только. Обрадовались люди. Стали свадьбы играть. Костры свадебные зажигать. Увидели сполохи этих костров злые джунгары. Собрали большое войско и отправились на свет этих костров. Славные охотники были в телесском роду, но не было у них вождя. Всех мужчин джунгары взяли в рабство, а женщин себе в наложницы. Молодой охотник не вынес позора и бросился со скалы в горное озеро, которое с тех пор и называется Телецким.

Григорий хотел было возразить старому шаману, но передумал. Он встал, стряхнул крошки в костёр, плеснул туда же последние капли самогона и пошёл к реке.

От сгоревшего Каначаковского балагана они пошли сначала вверх по Уксунаю. Потом у горы Калтык перевалили в урочище маленькой, но бурной речки Бенжереп, которая вывела их на Сары-Чумыш. Там они чуть было не нарвались на банду лихих уурчи23. Григорий хотел сначала пойти и поговорить с алтайскими лихими парнями, но Каначак его остановил. Он понимал, что это уже порченые люди. Убить могут просто из озорства. Эти уулчакдар24 уже узнали вкус крови, и он им пришёлся по душе.

— Это демоны, только с виду на прежних людей похожи. Их надо убивать, как бешенных собак, — сказал уверенно старый кам.

От удобного спуска по Сары-Чумышу пришлось отказаться. Перевалили на Туяс и по дебрям маральника двигали в сторону Учурги. Там Каначак знал целебный источник, рядом с которым они остановились на пару дней, дать отдых ногам. Григорий с наслаждением погрузился в первый же вечер в горячую воду. Уже через пару дней раны его затянулись окончательно, а он почувствовал себя абсолютно здоровым. Даже подумал было побриться каначаковским ножиком, но отказался от этой глупой затеи.

— Абай Каначак, — обратился он на третье утро. — Пора нам дальше двигаться, что по-пустому в тайге время терять. Летом день год кормит, а мы с тобой по урману прохлаждаемся.

К вечеру обогнули гору Салоп и оказались на окраине небольшого русско-алтайского села Турочак. На заходе солнца прошлись по селу, пугая ребятню своим диким видом. Нашли на берегу лодку, а ночью тишком её умыкнули и переправились на левый берег Бии. Останавливаться на ночлег не стали, двинули вверх по течению, благо, что троп местные жители протоптали там достаточно.

В Турочаке Григорий хотел обменять свежих хариусов на хлеб или муку, но ни того, ни другого у местных жителей не наблюдалось. Всё выгребли продотряды, наведывавшиеся в это село третий раз за лето. Поэтому Григорию за рыбу предлагали только никому не нужные керенки. В конце концов, Григорий отдал улов ребятишкам, а сам стянул с какого-то плетня стираные портки взамен своих совершенно изношенных галифе и вернулся в лагерь в обнове.

Шли, останавливаясь для короткого отдыха и весь следующий день. Остановились только, когда солнце опустилось за пологие вершины гор напротив аила Баланак.

Каначак занялся приготовление чая бодрости из горных кореньев, а Григорий спустился к реке, надеясь на свет импровизированного факела поймать какую-нибудь рыбёшку. Когда он вернулся, Каначак встретил его ворчанием:

— Вот, почему русский всегда сначала делать, а потом думать? Ыгорый, твоя зачем по берегу бегать с горящий палка? Зачем показывать, что здесь кто-то есть? Ты же знашь, что у нас с тобой ни наган, ни ружо, ни даже топор нет.

— Слушай, абай, не ворчи, — не обращая внимания на слова шамана, начал делиться думами бывший красный партизан. Мне вот одна мысль покою не даёт. — Очень мне твоя легенда в душу запала. Ведь получается как? Если бы народ жил тихо, внимания к себе не привлекал, то джунгары бы его не заметили. Так?

— Так, да не совсем. Про это у меня другая легенда есть. — В очередной раз ухмыльнулся в редкие усы Каначак, — слышал ты о чуди белоглазой?

— Ты погодь чуток со своей чудью. — Григория переполнял энтузиазм пришедшей ему в голову мысли. — Если бы эти алтайцы из твоего рассказа не шумели бы, не высовывались, то джунгары бы их и не заметили, проскакали бы себе дальше в поисках богатой добычи.

— Так ить моя про чудь не просто говорить, — усмехнулся Каначак. — Только скажи — твоя слышать, или нет?

— Слышал, конечно. Бабушка рассказывала, когда я ещё мальцом был. Какие-то рудознатцы, которые под землю спрятались и алтайское золото с собой утащили. Короче, сказки бабкины. Сейчас уже и не помню ничего.

— Тогда слушай. Может и сказки, но очень поучительные.

В стародавние времена жил в Алтайских горах народишко странный — чудь белоглазая. Жил он в норах, которые выкапывал между деревьями, под камнями. Копали алтын-золото. Прятали золото под землей... Много было среди чуди мастеров. Ковали эти мастера золотые украшения для славных богатырей и их красавиц-женщин.

Однажды прослышал про этот народец Белый царь. Решил сделать их своими данниками. Золото царям всегда нужно. Ты же понимаешь. Прислал своих урядников да казаков с пушками. Войско пришло несметное. Куда там диким джунгарам. Отдавайте, говорят царские урядники ваше золото нашему Белому царю, а он вас от кыдаты25 защищать будет.

Конечно, чуди это не понравилось. Решил чудь уйти под землю. Не успели гонцы Белого царя возвернуться на Алтай, а чудя уже нет. Спрятался чудя под гору, проходы закрыл камнями, тропы брёвнами закидал. Не удалось добраться до них Белому царю. С тех пор никто про народец этот и не слыхал.

Только некоторые охотники врут, что входы всё-таки можно найти среди скал. Найти можно, а вот войти туда ни у кого не получается, оставил чудь там сторожей, но не простых, а волшебных. Сторожит входы в Абайской долине ярко-красная змейка-огневушка, которая огненным ядом брызжет во все стороны. Подойдешь к ней, и не избежать страшной гибели. В Уймонской долине незваный гость наткнётся на гигантского змея-полоза, который охраняет самые дальние проходы, дальше которых уже сердце земли. А неподалёку от места, где мы сейчас с тобой сидим, в Уймоньской долине бродит Кара-Ай, по-русски Чёрный Медведь. Ни пули, ни рогатины этот медведь не боится. Всех кого встретит, на мелкие клочки разрывает.

Хранит чудь свои сокровища в глубоких преглубоких норах. Говорят духи, что там вечное лето, нет болезней, войн и голода, люди живут долго. Но так это или нет, никто не знает, духи же — существа бестелесные, иногда миры путают. Из людей же давно никто этого народа не видел. Может, и вымерли они все подчистую...

Шаман замолчал. Григорий тоже ничего не говорил. Видно было, что легенда произвела на него неоднозначное впечатление. Он, то отрицательно мотал головой, то упирался глазами в непроницаемое лицо своего спутника. Наконец, собравшись с мыслями, он заговорил:

— Дядька Каначак, интересную легенду ты вспомнил. Ведь и в самом деле Белый царь, как его не называй, в любой угол придёт и свою лапу на чужое добро наложит. Не Белый царь, так Жёлтый анпиратор, а не он так красный Ильич... Тоже ничем не лучше.

— Илыч там, али анпиратор это дело десято... Ты б Ыгорый сходил бы за водой, выдули мы с тобой весь казан, а сон, я смотрю, тебя не берёт. У меня тут ещё вещица имеется — Каначак сунул голову в свой баул, который он по привычке снимал на ночь со своего коника.

— И то правда, — проворчал Григорий поднимаясь с насиженного брёвнышка, — столько мыслей у меня твоя легенда пробудила, что спать совсем не хочется. Вернусь, погуторим ещё.

Осторожно придерживаясь свободной рукой за ветки прибрежных кустов, Григорий спустился к урезу воды, наклонился, зачерпнул оловянным чайником воды из бурлящего потока и повернулся в обратный путь. Внезапно внимание его привлёк какой-то белый предмет, выглядывавший из кучи мусора принесённого потоком.

Григорий поставил котел на камни и взял палку, чтобы рассмотреть находку. Несколько уверенных движений и вот уже из-под ила и мокрых веток показался массивный скелет. Судя по размеру это медведь. Белым отсвечивал очищенный быстрым течением череп могучего животного. Между мощных клыков Григорий заметил металлический отблеск. Преодолевая отвращение, он потянул за кожаный ремешок и извлёк на свет плоский отполированный кругляш с непонятными знаками на обеих сторонах.

— Абай! Смотри, что я нашёл, — вернувшись к костру, протянул находку Григорий своему спутнику, — кажись по твоей шаманской части хреновина.

Каначак недовольно поднял глаза, выходя из раздумий, в которых пребывал большую часть времени. Он отложил в сторону свою трубку и протянул заскорузлую ладонь. Стоило ему увидеть таинственный предмет, как он моментально преобразился. Руки затряслись, глаза забегали по окрестным кустам, а голос сразу стал взволнованным и дрожащим.

— Где? Где ты это взял? — шёпотом спросил он Григория. — Отвечай как можно подробнее, что видел, что слышал, что чувствовал. Это очень важный предмет. Большой кюч26 в нём заключён. Только очень сильный шаман может им владеть...

— Да, ладно! Очень сильный! — Григорий усмехнулся в ответ. — Я вот не шаман, но захочу и буду носить эту игрушку, и никто мне не помешает. Что касательно того, как я его нашёл, то очень даже просто. Наклонился за водой и заметил что-то белое. Оказалось костяк медведя с черепушкой. Не очень старый, с половодья, наверное, лежит. В зубах у мишки энта штуковина и была. Кроме журчания речки ничего не слышал. Думал о твоей легенде, как-то она мне покоя не даёт. Хорошая легенда.

Старый кам уже не слушал. Глаза его закатились, голова как-то странно запрокинулась, а руки двигались сами по себе, рисуя в воздухе какие-то непонятные знаки. В сочетании с дымом костра зрелище было жутковатым. Он был снова в трансе.

За две недели совместного путешествия Григорий уже привык к особенностям своего компаньона. Поэтому просто для смеха, решил пошутить:

— Я вообще считаю всех этих твоих духов сплошным мракобесием и выдумками...

— Нельзя так говорить! — Вдруг очнулся кам, — Ульген услышит, рассердится, плюнет небесным огнём и конец настанет не только нам с тобой, но и всем, кто в Алтайском урмане живёт. Даже мне нельзя носить этот знак прямо на теле. Дай ка я спрячу поглубже. — Он завозился, разматывая шкуры, висевшие на нём как на вешалке.

— Ладно тебе, старый, шуметь, — успокаивающим жестом остановил причитания Григорий. — Отдам я тебе эту железку. А ты делай с ним, что хочешь.

— Надо моя сегодня с духами говорить. Токо боюсь, твоя помешат, — поднял глаза Каначак на Григория, — может, сегодня твоя у реки ночеват? Моя спускаться будет, смотреть будет. Чует моя что-то...

Каначак медленно поднялся и подсвечивая себе путь факелом спустился к реке. С трудом он выломал оба медвежьих клыка, хотел отделить череп, но не справился с сохранившими крепость сухожилиями.