Зверь лютый Книга 38 Ляхолетье

Об этом — после. Сперва придурки крестоносные. Конкретно: Казик в Сероцке.

Ещё до выхода каравана я отправил вперёд квартирьера. Не кого-нибудь, а Миссионера. Мотив моего упреждающего, против прежде оговоренного, выдвижения всё тот же, для ляхов очевидный: жадность. Куча народа, лошадей, все жрут. Объели окрестности Берестья. Бегу в Сероцк: там ляхи кормить должны. Казик свою жадность уже демонстрировал — мой мотив ему близок и понятен.

Миссионер прибежал лодейкой, начал требовать корм и постой. Местный каштелян сразу:

— Nic nie ma! Nie podam!

А нам подаяния не надо. Нам положенное отдай.

Миссионер бежит дальше, к устью Буга в Висле, где и стоят шатры высокопоставленной троицы: князя Вислецкого Казимира Болеславича, епископа Краковского Гедко и воеводы Плоцкого Властовича.

Все троих уже я имел. В смысле: в три месяца тому назад в собеседниках на переговорах в Берестье.

Естественно, скандал:

— Мы так не договаривались! Вы всё испортили! Слишком рано пришли! Пруссы узнают! Нас повстречают!

Весь вечер ругаются, утром лобызаются: ночью прискакал гонец с новостью о разгроме Мешко.

Гонца под замок: знание — сила. Сила — у них, делиться не хотят. После ночи стратегических бдений пришли к тому же выводу, что и я: надо взуть русского лоха. Пусть приходит. Или удастся уговорить идти на выручку крестоносному воинству, или лодки отберём.

Попеняли Миссионеру на географический кретинизм: перепутал устье Нарева с устьем Буга.

Про разницу русского и польского взгляда на то кто куда впадает — я уже...

— Пусть князь Иван сюда идёт, к Висле.

Миссионер врубает дурочку:

— А на чё? После ж взад гребсти.

Сказать, что маршрут изменился, что надо идти на Нижнюю Вислу — они не могут.

А ну как Зверь Лютый пошлёт? Он же русский, он же жадный, он же только за Ромовский хабар согласился... Надо лично встретиться и уговорить. Прельстить чем-то. Чем?

* * *

— Лысый, пить будешь? А воевать? А бабу?.

* * *

Второй жены у Казика нет, остальные холостые. Подходящего эквивалента пани Валевской под рукой... не наблюдается. Тогда, хотя бы для придать весу своим словам на случай ожидаемых негораздов, всё собранное войско бегом бежит в Сероцк.

Гонцы к местному каштеляну скачут:

— Всё, что схизматы хотят — дать!

Я, тем временем, прихожу в городок караваном.

Это... нашествие. Вы себе представляете полтыщи лошадей, которых сводят с плотов и барок и выпускают пастись? Покос уже закончился, но кошенина лежит ещё на лугах, стоит в стогах. Лошадки её кушают. И попробуй их прогони — прибегут табунщики и так отделают... во славу Господа нашего, знаете ли, Иисуса Христа, св. Войцеха и всего крестоносного воинства.

Человеческая часть караванного поголовья тоже ведёт себя без стеснения. Не как в Минске после штурма, но очень свободно.

— Коровка по лугу бродит? В котёл.

— Пан, пан! Цэ ж моя худоба!

— И чё? Паломникам по святым местам мясца жалеешь? Мы за тебя, за грешника и паскудника, молиться будем! Кровь свою во имя Христа проливать. Жизнь класть! А те коровёнки жалко?! Ладно, шкуру после заберёшь.

Мне во всей этой суете нужна... никогда не догадаетесь — всё то же: на севере диком стоит одиноко.

— На холме к северо-западу от города — высокая одинокая сосна. Видите? Развернуть станцию. Ночью — связь с Гданьском. Бегом.

3 июля двойное тезоименитство: именины Ивана и Андрея. Пропустить такую дату никак нельзя. Сам я зажал бы днюху. Но Андрея... Это, знаете ли, гос.изменой попахивает. О чём я сразу предупреждаю местного каштеляна. Без намёков и экивовоков объясняю, что жду от него и всех жителей городка посильного участия в подготовке празднования. Выпивка-закуска, посуда-обслуга... и — место.

— Эт куда там дорога промеж холмов ведёт? Усадьба вроде. Твоя? Вот там и погуляем. Не в городишке ж вашем пиры пировать. А то мои добры молодцы сожгут всё ненароком нахрен.

Каштеляна аж перекашивает. Но супротив... А тут ещё и Салман подъехал, шлем снял, улыбнулся доброжелательно. Какие ваши возражения?.

Ребята мои ту усадебку потрошат, размещаются-устраиваются. Князь Федя как рыба-кит в океане — плещется. Выдаёт приказы фонтаном и поднимает волну. Взялся за своё любимое — за хозяйство.

Бережком подтягиваются ляхи, становятся ниже по речке. Мои с ними — дружественно. Мы ж, типа, вот-вот боевые товарищи. Во славу Христа. Зачем нам сегодня побоище, коли завтра попоище? За одним столом, из одного кубка, одну корову... Во, тока поймали, к завтрему сготовится.

Мои люди про бой в протоке не знают, проболтаться не могут. А я с интересом наблюдаю, как предводители ляхов пытаются меня надурить. На прямой вопрос:

— Как дела у Болеслава и Мешко?

Отвечают уверенно:

— Всё хорошо, по милости божьей. Болеслав занял крепкую позицию, побивает язычников сотнями каждый день. Мешко с попутным ветром и огромным флотом отправился по маршруту. Нынче, поди, уже соединились, поганых изничтожили.

Врут. На голубом глазу. Властович хоть сбежал, типа отставших подгонять, а эта парочка... аж течёт и истекает. В смысле: елеем и патокой. А не тем, про что вы сразу...

День-два. Подтянут отряды, займут выгодную переговорную позицию. Потом придётся сказать правду. Дозируя и подкрашивая информацию так, чтобы я её правильно заглотил.

Что характерно: про принцессу — ни полслова. Не вспоминают. Списали. Меня, вроде, такое радовать должно, а как-то... обидно.

Я пришёл в Сероцк 1 июля вечером. 2-го заявились партнёры. 3-го — тезоимёнство, большой пир. Место выбрано, меню составлено, уточняется список гостей и культурная программа.

А в это время...

23-го Кастусь добил остатки воинства Мешко на косе, набрал кучу трофеев, включая лошадей.

24-го высадился на побережье возле полузасыпанных развалин древнего Труссо, там, где должна была днём раньше явиться Гданьская армия. Пополняясь за счёт местных отрядов, двинулся на юг к Старому Камню.

26-го ближе к вечеру дозорные ляхов заметили движение с севера большого конного отряда.

Все очень обрадовались: Мешко подходит! В свете заката видна поднятая пыль, мелькают хоругви, поблёскивают шлемы и наконечники копий. Пруссы вокруг засуетились, попытались изобразить две линии обороны — внутреннюю против Болеслава и внешнюю против приближающегося войска.

Воодушевлённые видом знакомых знамён, шляхтичи повскакивали на коней и потребовали от предводителей вести их в бой против язычников.

После первых дней стычек не происходило, польское воинство было утомлено ничегонеделанием, бесконечным ожиданием.

Мы долго молча ожидали,

Досадно было, боя ждали,

Ворчали старики:

Что ж мы? Обратно по поветам?

Пора подать вождям советы

Поганых изорвать портреты

О польские клинки!.

Армия Болеслава не имела той численности, как мне расписывал Властович в Берестье: не все пришли, некоторые выбыли за пару недель, часть пришлось оставить на берегу Вислы, охранять захваченные укрепления пруссов и перевезённые на эту сторону обозы. Однако более полутора тысяч всадников, оставив пехоту в лагере, кинулись в атаку на поганых.

Воодушевлённые предчувствием близкой победы и прекращением утомительного безделия, они уже опустили копья и подняли мечи, дабы истребить слуг нечистого, как приближающееся войско побросало вдруг хоругви с крестами и атаковало ляхов. Тут же из перелеска явилась вражеская пехота, на удивление хорошо вооружённая, которая оттеснила крестоносцев к Гразумовскому озеру. На болотистый луг, который представляет собой берег в этом месте.

Похоже на эпизод осады Петром Великим Нарвы. Там маскарад дал четыре десятка побитых шведских драгун. Здесь получилось круче.

Лошади, влетев на болото, вязли и останавливались. Началось избиение. Лишённые подвижности всадники становились лёгкой добычей стрелков и метателей дротиков. Решившиеся спешиться не могли пройти и нескольких шагов, не получив ранений от множества легковооружённых и подвижных язычников. Группы рыцарей, кому удалось выйти на более сухое место, подвергались нападению численно многократно превосходящих отрядов вновь прибывших. Те, как оказалось, не только неплохо вооружены, но и действовали организованнее, чем пруссы, с которыми крестоносцы сталкивались прежде.

Оставшиеся в лагере пехотинцы не рискнули выйти в поле и наблюдали через залив озера, с расстояния едва ли в версту, гибель цвета шляхетства.

Как оказалось, полторы тысячи хорошо вооружённых благородных всадников не могут противостоять десяти тысячам озлобленных пеших дикарей. Если, конечно, бой идёт не на твёрдой земле, а в болоте.

Ляхов добивали до утра. Поднявшееся солнце осветило ужасную картину: заваленный трупами людей и лошадей луг, плавающие в водах озера покойники.

Говорить о полной победе пруссов преждевременно: крестоносцев оставалось не менее 5 тыс. Ляхи уступали пруссам числом, но сидели в укреплённом лагере и превосходили вооружением.

Напомню: для уверенного штурма нужно троекратное превосходство. У пруссов двукратное — едва-едва. И хуже со средней вооружённостью и выучкой.

Патовое положение. Пруссы не могут взять лагерь, ляхи не могут выйти из него. Через три дня у ляхов начнутся проблемы с продовольствием. А у пруссов — с дисциплиной. Ополченцы, собравшиеся защищать свои селения, уверены, что ляхи не пойдут дальше, если их выпустить — сбегут за Вислу.

— Мы победили. Пора домой. Никто, кроме нас, не будет кормить наши семьи.

Если хотя бы треть ополченцев разбежится, Кестут, избранный командующим объединённым войском пруссов, не сможет остановить ляхов. Те уйдут за Вислу и через 2-5 лет вернуться, горя жаждой мести.

Кастусь нашёл неожиданное решение.

О чём чуть позже.

Дело решается в три дня. Кестут гонит гонца к Сигурду. Чтобы тот... не унывал. И не совершал необдуманных действий.

Ярл говорит:

— Ё! — и добавляет ряд непечатных норвежских слов.

Как я уже объяснял, печатного дела тут нет, поэтому все норвежские слова — непечатные. Не норвежские — тоже.

Сообщение от Кастуся попадает на Русский двор в Гданьске. И передаётся в эфир. А там уже мои радисты на сосне сидят.

Виноват, сидят не в эфире, а в Сероцке. И не на сосне, а под сосной.

В ночь на 3-е июля я получаю радиограмму и радостно встречаю ляшско-посольскую троицу.

Я-то уже знаю, а они-то нет! Ну, тупые!

Последнее — опасная иллюзия. Они не тупые, а очень умные и разнообразно сообразительные. Просто... малоинформированные. Это пройдёт. Скоро. Буквально день-три. Но пока...

Фактор времени. Пока тезаурус у меня чуть-чуть ширее.

Ну, Ванюша, решайся.

Итить. Ять. И — информировать. Именно в таком порядке.

Банкет по случаю тезоименства Ваньки-лысого и Государя Всея Святыя Руси Андрея Юрьевича Боголюбского планировался с размахом. Сероцкий каштелян, после прослушивания злобного шипения епископа Гедко, стал унылым и шёлковым: все ресурсы городка были в нашем распоряжении. Его собственная усадьба была вычищена, вымыта и освобождена. От всего лишнего, начиная с чад и домочадцев. Кухарки — кухарили, стряпухи — стряпухали, виночерпии — виновычёрпывали, а стольники — столовались. В смысле: ставили столы и лавки.

Всё шляхетство было приглашено.

Банкет же! Дастархан ё! Chyba jakie
wielkie przyj
cie? (Большая пьянка или что?).

После захода с моей стороны:

— А чё так мало ваших-то? Ладно — меня почествовать не хотят. Но — Государя... Пни-пнём — даже пожрать на халяву задницы не поднимут. Как же они в бой пойдут, если на пир собраться не могут? Это всё твоё рыцарство, Казимир? Не густо, — Казик засуетился и согнал на банкет всех благородных, которых смог сыскать.

С запада, от Вислы ещё подтягивались какие-то отрядики, обозики. Последних Властович гнал едва ли не плетью. Посполитство ставило таборы вдоль реки, панство собиралось в усадьбу Сероцкого каштеляна.

Глава 766

Топография похожа на замок в Галиче. Двор поменьше, 25 на 15 м, башен нет, стены тоньше. Но принцип тот же: прямоугольный двор двухэтажного здания с внутренней галереей по кругу и красным крыльцом напротив входных ворот.

Мы немножко... модифицировали: поставили площадку на красное крыльцо на уровне половины лестницы, выступающую во двор.

На эту площадку — стол, уселись вшестером, как в Берестье сиживали. Лицом к народу, верхний конец стола.

Вдоль всего двора — столы с лавками. За сотню посадочных мест. Банкетирующим нас видно, нам — их. Ближе к людям. С бельэтажа, но ближе, не со второго же.

Солнышко село, коров, у кого ещё остались, домой прогнали. Ну, начали, помолясь.

Я себя к гурманом не отношу — неприхотлив. Князь Федя намекал. Но не конкретизировал: ему, по его крестьянскому опыту жизни, сильно про разносолы...

Короче: по-мужски. Винища — хоть залейся. В смысле: две амфоры какой-то кислятины и медовуха бочками. А уж когда пошло пивко, в которое мы малька запустили...

Не-не-не. Сначала всё чин-чинарём. Обязательную программу надо откатать. За именинника, за папу-маму, за святую православную церковь, за Русь, господом богом спасаемую...

Именинников — два, церквей — две, стран — две. Опять же, повод — военный. За победу, за славу, да расточатся врази... всё — в высоком темпе, с оттенком конкуренции, даже соперничества: чья здравница раньше пройдёт, громче крикнется, полнее выпита будет.

Я про свой личный рекорд: 17 тостов за 15 минут — уже? Сижу-помалкиваю: тут и без меня мастера есть.

Ляхи хлещут и хлещут. Хвастают: мы русских перепили!

И это, как ни странно, правда.

Слово водка польского происхождения. В их истории бывали периоды, когда алкоголизм угрожал существованию нации. Проскакивали.

Пока водки ещё нет, но к грядущим угрозам, века через четыре, уже готовятся, тренируются-разминаются.

У меня молодых много. Они и по весу не догоняют, и по обширности практической тренированности. Кому подурнело — выводят. Свои. И сами удаляются.

Моих и сразу немного было, а теперь и вовсе одни ляхи остались.

Народ загрузился. Наелся-напился. Осовел. Заскучал. Обычная фаза в крупной пьянке. Теперь или нажраться, или подраться, или писень заспивать.

— Братия князья и господа. А не поразвлечься ли нам танцами редкостными, из краёв заморских привезёнными? Мнится мне, что прежде вы такого не видывали.

Кто допивает, кто доблевает, кто дозакусывает. А мы шестеро, несколько уже... покачиваясь, топаем влево по галерее, где и устраиваемся в одном из помещений с видом на сцену. Пол-стены снесено, театральная ложа, типа. На площадке стол убрали, факела по бокам освежили — сцена.

Тут флейта свистанула, раз-другой-третий. В зале — тишина. Балаболить перестали. Барабаны ударили. Бум. Бум. Жёстче, чётче. Бум-бум-бах. Бум-бум-бах. И выходит... павлин. Он же — птица райская. Сзади хвост висит-качается. Золотой. С глазами. С синенькими. На локтях бахрома типа перьев, на голове полумаска с султаном в локоть. Остальное — тело.