Стартап "Русь" (написанные главы вместе)

Чтобы не терять времени Олег решил сломать подходящую слегу для предстоящего путешествия по болоту. На островке неподалеку виднелись несколько сухих деревьев. Аккуратно нащупывая каждый следующий шаг, он двинулся по топкой почве. Путь в какие-то полсотни метров занял минут двадцать и вымотал до невозможности. Зато он немного согрелся, насколько это позволяла болотная сырость.

Но на островке его ждало еще одно открытие. Выбирая подходящий ствол для слеги, Олег споткнулся обо что-то, и из-под ноги у него выкатился человеческий череп. После ночного происшествия его уже вряд ли чем-то можно было испугать, но озноб все равно пробил все тело. Он расшвырял ногой прелую листву, и перед ним предстал скелет в полностью истлевшей одежде. Кое-как сохранились разве только ботинки, да и то условно. Превозмогая отвращение, Олег поднял один ботинок, очистил от налипшей грязи подошву и не без труда прочел выдавленную надпись: "Birch&Co. London, Carnaby St./12. 1810 y.".

— О, наши западные партнеры, чтоб они были здоровы.

Олег отбросил расползающиеся в руках остатки ботинка и принялся шарить вокруг останков неизвестного джентльмена. Однако кроме костей и истлевших обрывков ткани найти ничего не удалось.

Пока он искал и выламывал подходящий шест, показалось солнце. Олег примерно определил сектор, в котором необходимо двигаться, и наметил парочку высоких деревьев-ориентиров. Хотелось пить, но он решил по возможности долго воздерживаться от болотной воды. Да и наливаться жидкостью перед тяжелой дорогой — не лучшая идея. Помедлив, Олег перекрестился и шагнул в болото.

* * *

Солнце давно перевалило за полдень, когда он добрался до более-менее сухого островка. Олег разделся и отжал одежду, снял с себя несколько пиявок. Однако развесить и просушить одежду не удалось, гнус моментально налетел на голое тело. Зато на островке обнаружилось обилие почти спелой клюквы, которая если не утолила, то чуть приглушила голод. В паре метров от болотной кромки, Олег корягой выкопал небольшую ямку, которая быстро наполнилась водой. Он подождал, пока осядет муть, и немного попил. Поразмышлял над тем, не стоит ли изловить пару лягушек и полакомиться французским деликатесом, но решил, что еще не настолько оголодал. Передохнув, двинулся дальше.

Болото, на его счастье, оказалось не слишком опасное. По крайней мере, не такое, как показывают в кино, когда человек идет-идет, а потом вдруг проваливается и через минуту от него остаются только пузыри на поверхности. Правда, пару раз ему приходилось возвращаться и обходить особо топкие места. Несколько раз он видел змей, скользящих в воде. Ужи это или гадюки, он не знал, поэтому, если приходилось заходить глубоко, хлопал ладонями по поверхности, отпугивая тварей.

Ближе к вечеру, когда он уже совсем выбился из сил и решил, что выбрал неверное направление, почва пошла суше. Кроме клюквы стали попадаться кусты с ежевикой. Вновь резко похолодало, и оглянувшись в очередной раз, Олег к ужасу своему заметил белые клочья мертвенного тумана, медленно, но неумолимо догоняющие его. Он прибавил шаг, насколько это было возможно.

Туман нагнал его где-то час спустя, накрыл с головой, и серая фигура умертвия встала перед ним, обдав нездешним холодом. У Олега стучали зубы. Внезапно даже для самого себя, он вытянул вперед руку, сложил неслушающиеся пальцы в кукиш и выговорил:

— Отвяжись, мертвяк. Нет у тебя надо мной власти.

Нечисть приблизилась почти вплотную и просипела с угадывающимся сожалением:

— Нет.

Потом умертвие протянуло руки к груди Олега, словно пытаясь погрузить их в тело. Холод вновь проник внутрь, сердце дало сбой и на секунду остановилось. А потом бешено застучало вновь, разгоняя горячую кровь по артериям. Олег размахнулся, въехал мертвяку кулаком в оскаленную челюсть и потерял сознание.

Очнулся он от контраста. Его лицо трогало что-то мокрое и холодное, и одновременно мокрое и горячее. Он попытался отмахнуться, над ухом гавкнуло. В этом мире гавкать могло только одно существо.

— Дара, — прошептал он.

Собака залилась громким лаем, и невдалеке Олег услышал голоса. Он зачерпнул пригорошню черной жирной грязи, в которой лежал, понюхал и улыбнулся.

— Есть торф.

Глава 7

— Иван, а сколько времени каждый день ты работаешь в кузнице?

Олег здоровой рукой помогал сыну кузнеца качать кожаные меха и попутно собирал ценные сведения о ремеслах, представленных в деревне.

— Чего говорить?

Часов здесь, конечно, не знали, как и других точных мер. Верста и сажень были понятиями весьма условными.

— Много работаешь в кузне, говорю?

— А, как день кончится, так работать и трапезничать. После спать. Утром нельзя — топку надо долго жечь, потом уходить, жар пропадать. Перевод угля.

— А днем что делаешь? Куда уходишь-то?

Иван от неожиданного вопроса даже немного промахнулся по серпу, который правил на гранитном валуне, заменявшем ему наковальню.

— Что делать? Днем работать надо. Корова кормить надо, жена кормить надо, дети. Зима близко.

— А если бы ты целый день в кузне работал, больше железа делал?

— Глупость сказать, — кузнец опустил серп в кадушку с водой. — Зачем больше железа? Больше не надо никому.

— А железо где берешь?

— Кто свое приносить. В городище еще менять.

Олег задумался. Из уроков политэкономии он помнил, что разделение труда и специализация по профессиям начались в связи с концентрацией населения. Вот, взять Ивана. Кому в деревне в три десятка дворов нужен продукт его труда? Лошадь подковать, инструмент поправить — на это не проживешь. Нет потребителя, нет сбыта. А ведь эта деревня по здешним меркам вроде не маленькая считается. Поэтому кузнечное ремесло для него что-то вроде общественно-полезной нагрузки в свободное от основной работы время. Потому и нет развития ремесла, не растет профессионализм, не появляется новый продукт. Значит, что? Надо расти, привлекать новых людей, ставить город. А для этого нужно создать такие условия, чтобы людям самим захотелось тут жить, чтобы потянулся народ в никому неизвестное селение, расположенное даже неизвестно где.

А еще необходим универсальный товар, то есть такой товар, который нужен всем. Во все времена таким товаром были деньги. Нужна капитализация. Кстати...

— Иван.

— Чо?

— А деньги у вас есть?

Кузнец даже расхохотался.

— Ну ты сказать. Зачем деньги? Видеть я деньга заморская в городище. Корова деньга не накормить, жена деньга не накормить. Купец дурака искать, маленький деньга на пять соболей менять хотеть.

Олег понемногу привыкал к манере разговора местных жителей, но английские инфинитивы раздражали его все больше. Хотя, селяне иногда почему-то вполне правильно склоняли и ставили падежи и времена. От отца Афанасия правильный церковный язык все-таки как-то распространялся. Школа нужна. А для школы нужна бумага. Тьфу, пропасть, заколдованный круг какой-то.

Иван попробовал пальцем серп:

— Все. Тушить огонь. Пошли трапезничать. Тощий ты стал после нежить.

* * *

...Олег не помнил, как его притащили от болот в деревню. Лежал без памяти почти сутки. Бабка Мария снова натирала и отпаивала его какими-то травами. Когда он немного пришел в себя, его посетил Афанасий, почесал бороду:

— Однако досталось тебе.

— Да вроде цел пока, — беспокойно осмотрел себя Олег.

— Волос у тебя весь белый. Видать, потрепали тебя мертвяки.

— Так не забрали же.

— Теперь не заберут. Ушла нежить. Надолго, нет — того не знаю, но ушла. Я чего спросить-то хотел, ты как дальше жить думаешь?

Вот так, вопрос в лоб и по существу.

— Я думаю, что мне для начала жрать что-то надо.

— Чтобы жрать, надо работать, — изрек поп марксистко-ленинскую аксиому. Немного помолчал. — Я тут подумал, ты же тогда двух лошадей привел, когда только появился. Так-то по человеческим понятиям они твои. Животина молодая, сильная, хоть к сохе и не приучена. Можешь сменять кому. Товар, правда дорогой, сразу не каждый возьмет, но вот кормить тебя какое-то время за них смогут. А там уж сам думай. Иван, кузнец давно лошадь хотел. Думаю, сторгуетесь. Как-никак, ты ему жизнь спас.

Вот так и получилось, что последние дни Олег столовался в доме у кузнеца или получал от его жены продукты и готовил дома. Здесь он, кстати, тоже произвел ревизию. Изба требовала капитального ремонта, особенно крыша. Печь из натасканных с реки булыжников, обмазанных глиной, топилась по-черному и не устраивала Олега категорически. Небольшая банька была немного в лучшем состоянии, но тоже требовала приложения рук. Больше всего его угнетал сортир. Обычная яма была вырыта на задворках и обнесена плетнем. Воняло из нее нещадно, а уж об удобстве вообще можно было забыть. Каждый раз, с трудом устраиваясь на краешке, стараясь не поскользнуться на влажной земле, Олег с ужасом думал о приближающейся зиме.

Одну трофейную лошадь он сдал в общак при условии, что сможет пользоваться ей, когда потребуется. А если нужно, то получит и телегу. Зима пугала его и еще по одной причине. Зимой жизнь в деревне замрет. Так было и в его двадцать первом веке, а уж в этом лохматом средневековье и подавно. Не сможет он реализовать ни одного своего проекта. Глины под кирпич не добудешь, на солнышке не просушишь. Мерзлый торф тоже ковырять не станешь. Песок и известняк для экспериментов со стеклом не найдешь. А по весне, как подсохнут дороги, пожалует в гости отдельный казарский карательный отряд. И все.

Поэтому кровь из носу, надо уже сейчас готовиться, огораживаться. Нужна ударная комсомольская стройка с напряжением всех сил и ресурсов. Кстати, о комсомольцах. Олег не был фанатом коммунистической идеи. Но частые поездки по стране немного изменили его стандартные для современников взгляды на большевиков. Знакомясь с местными нравами и спецификой, он взял за правило во всех городках, куда забрасывала работа, посещать краеведческие музеи. И выяснил интересную вещь — музеи в массе своей основывались советской властью в начале 20-х годов. То есть в нищей, разоренной мировой и гражданской войной наполовину безграмотное рабоче-крестьянское правительство кроме других важнейших дел находило ресурсы на создание музеев. В строящихся городах в первых кирпичных многоквартирных домах на первом этаже, как правило, размещалась библиотека. В институте, изучая по специальности планировку построенных в советское время городов, он отметил, что главная дорога со станции обычно вела ко Дворцу культуры. В одном крупном селе в библиотеке он нашел подшивку местной районной газеты за 1924-й год. Начал листать и засиделся до самого закрытия. Советы тогда реально работали. Уровень стоящих проблем и качество властных решений поражали. Нынешние муниципальные депутаты по сравнению с теми рабоче-крестьянскими выглядели жалкими профанами и халтурщиками.

Советы! А ведь это выход для нынешнего уровня развития. А где советы, там и колхозы. Селение все равно живет общиной. Как понял Олег, большинство жителей представляют два разросшихся рода. Есть и прижившиеся вроде Добра и Кузьмы. Да, есть зажиточные хозяйства, которые уже начинают выделяться и ставить себя немного особняком. Но если надо уберечь сено от внезапного дождя, убрать урожай до непогоды, если беда или аврал, все работают вместе, помогая друг другу.

Идею колхоза Олег вынашивал два дня, а потом выложил старосте и священнику. И долго еще втолковывал им все преимущества укрупнения хозяйства, специализации работников на отдельных участках.

— Все равно не понимать я, — грохнул Михаил кулаком по столу. — Как так, все общее?

— Не все, — начал в который раз объяснять Олег. — Дом, свое хозяйство остаются у тех, кто хочет. Но тогда и его часть труда в общем деле меньше будет. Значит и доля по результату небольшая выходит.

— А как же счесть, у кого какая доля? — подключился Афанасий. — Один работает хорошо, другой ленится.

— Делим работу на участки. На каждом участке ставим бригадира.

— Кого?

— Руководителя.

— Погоди. Зачем на участке руками водить?

— Главного, который отвечает за работу. Он подает отчет, кто сколько трудовых дней отработал на общее.

— Работать разно можно, — не унимался староста.

— Для того и бригадир.

— Мудреное ты дело задумал, — проворчал поп. — Да на то ты и Светлый.

— Давно спросить хотел, — Олег решил чуть отойти от темы и дать собеседникам поразмышлять. — Что в народе про Светлых говорят? Откуда они, да зачем?

— Откуда вы, про то тебе-то лучше нашего знать, — начал припоминать Афанасий. — Кто говорит, из пустыни на юге приходят. Кто — аж с самого Афона от старцев. А сказывали еще, что посреди земель где-то на севере в дремучих лесах есть большое озеро. Стоял посреди того озера остров, а на нем городище дивной красоты. Храм там высоченный, в дюжину саженей. Когда колокола на нем звонили, сердце замирало от того звону. Бусурмане, казары или еще кто, осадили городище и потребовали выдать дань золотом, девками, да мехами. Три года тот городище осаду держал. А однажды утром проснулись бусурмане, а острова нет — только холодная вода на его месте плещется. А из-под воды звон колокольный. Только с тех пор стали появляться люди странные. Говорят, из того городища приходят.

— Светлые?

Афанасий кивнул.

— А зачем приходят-то?

— Мир сдвинуть.

Олег вытаращил глаза:

— Это как?

— А когда все криво идет, и христианскому люду притеснение лютое, приходят и меняют все.

Староста как-то виновато хекнул.

— Правда та, что не всегда правильно менять. Еще кривее делать, бывает.

Афанасий покивал:

— Последний, про которого еще деды наших дедов что-то слышали, неправильный был какой-то. По нашему сначала и говорить не мог, как сказывали. Все лопотал что-то. Потом прижился, слова выучил, а говорил все одно чудно, не по церковному. Других учить начал язык поганить. Да так и сгинул где-то.

Олег вдруг начал догадываться о связи инфинитивов в речи селян и английским ботинком на болоте. Надо же, и тут англичане подгадили. Вот ведь до чего нация вредная.

— Но, раз ты говоришь, общее делать, так и быть тому, — подвел беседе итог священник. — Завтра мужиков соберем и порешаем. Боюсь, как бы противности какой не вышло.

* * *

К себе Олег возвращался уже по темноте. Со стороны одной избы доносились тихие девичьи голоса. Остановился, прислушался, признал голос Варьки, рассказывающей что-то подружкам:

— А животина эта — вовсе и не животина есть.

— А кто же? — ахнул испуганный голосок.

— Девка заколдованная, невеста его. Дарьей звать.

Голоса заахали, зашушукались.

— Я подсмотреть один раз. Он сидеть, гладить ее по голове и вздыхать тяжко. Гладить и вздыхать. Эх, кто бы меня так гладить, я б всю жизнь того любить, — мечтательно протянула Варька.

Олег выругался про себя и, стараясь ступать бесшумно, двинулся к своей избе, где его ждала голодная "невеста".

Глава 8

Олег даже вспотел, живописуя перед селянами все преимущества коллективного хозяйства или обхоза, как он его назвал. Слова "коллектив" в здешнем языке, понятно, не было. Говорил минут сорок. Сложность состояла в том, что он сам не очень понимал, как это будет выглядеть в результате, поскольку был жителем городским, хотя в детстве почти все школьные каникулы проводил в деревне у бабки в Псковской области. Ясно ему было одно — для повышения эффективности труда и получения массового продукта для торговли, производство надо укрупнять.