Стартап "Русь" (написанные главы вместе)

Пролог

Капитан Богачев достал обойму и проверил отсутствие патрона в патроннике. Затем сделал холостой спуск в сторону подушки на застеленной койке, сунул обойму обратно и лишь после этого расписался в журнале приема дежурств.

— Три недели до пенсии, а все по уставу служишь, — подколол его Семенов, уже переодевшийся в гражданское и убирающий термос в сумку.

— Молод еще советского офицера жизни учить, — буркнул Богачев, вынул из ящика допотопного стола с инвентарным номером давно несуществующей в/ч карманный календарик и булавку, и сделал еще один прокол на сегодняшней дате. Полюбовался на оставшиеся до дня выхода в отставку цифры.

— Эх, капитан, никогда ты не будешь майором, — неоригинально сострил старлей. — И не забудь, тебе сегодня по регламенту Мамонта запускать.

Богачев негромко выругался.

— Ну, бывай. Удачно отдежурить.

— И тебе нормально отдохнуть.

Они пожали друг другу руки. Богачев выпустил сменщика, закрыл гермодверь и повернул кремальеру, на сутки отгораживаясь от внешнего мира. Подошел к столу, поднял трубку старенького телефонного аппарата без диска и доложил в центральный, что пост принял. Взяв потертый местами до белого металла ПМ, проверил предохранитель и убрал пистолет в кобуру. Вообще-то по уставу положено было при заступлении на дежурство брать из оружейки личное оружие, но возиться с сигнализацией никому было неохота. Вот и переходил старенький "Макаров" из рук в руки уже больше десятка лет. По крайней мере, когда Богачева перевели на эту точку, именно этот пистолет уже давно был дежурным. Ну, а начальство закрывало на это глаза. Ему тоже не нужны были лишние телодвижения с оружием. Да и зачем нужно оружие дежурному на одной из точек Метро-2, запрятанной на пятидесятиметровой глубине под центральным вузом страны?

Мамонтом называли огромный резервный электродвигатель системы вентиляции, который должен был обеспечивать воздухом значительный участок Метро-2 в случае наступления времени Ч, которое в русском языке обозначалось одним емким и нецензурным словом. Мамонт, произведенный в 1952 году на могилевском заводе "Электродвигатель", был огромен, за что и получил свое название. Но не только за это. При запуске движок издавал протяжный трубный рев, трясясь на пружинах рессор и распространяя вокруг вибрации. И одному богу было известно, какое излучение распространяли вокруг его обмотки. Поэтому производить профилактический запуск раз в квартал дежурные не любили, хоть двигатель и был скрыт в отдельном помещении за толщей бетона.

Капитан доложил в центральный о предстоящем регламентном пуске, перешел в пусковую, повернул тугой пакетник, подавая напряжение, и проверил показания стрелок на приборах, произведенных в эпоху диалектического материализма. После этого он перекрестился и вжал тугую кнопку автоматического выключателя. Где-то в недрах объекта стукнуло, загудело, и мощное электрическое поле, напитав голодные от простоя медные обмотки, начало раскручивать многокилограммовый якорь движка.

* * *

Антон курил и из кабины бурильно-крановой установки лениво наблюдал за очередным спором старшего инженера и прораба.

— А я вам говорю, здесь бурить нельзя без дополнительных изысканий.

— Иван Моисеевич, у меня отставание уже на две недели. А с вашими изысканиями оно будет только накапливаться. Вы понимаете, что с нами сделают, если мы через год ко дню города участок метро не пустим? — прораб Ковальчук в разговоре с Берковичем усердно пытался избегать употребления матерных слов, от чего часто запинался.

— А вы знаете, что с нами сделают, если мы что-нибудь зацепим? Да здесь коммуникации слоями, как лазанья наложены, начиная с тридцатых годов: ФСО, ФАПСИ, ГРУ, МГУ.

Ковальчук плохо себе представлял, что такое лазанья.

— Иван Моисеевич, на схеме, согласованной с конторой глубокого бурения, — прораб усмехнулся собственному каламбуру, — в этом месте ничего нет. Вентиляционные выходы вон там дальше. Так что я буду бурить.

Тут он повернулся к Антону и дал отмашку:

— Давай, Антоха.

Антон выкинул сигарету, закрыл дверь кабины и взялся за рычаги.

* * *

— Сейчас как жахнем, весь мир в труху, — потер руки аспирант Вася Быков.

— Жахнем, обязательно жахнем. Но потом, — поддержал цитату доцент Левичев, заканчивая юстировку лазерного гироскопа. Он выпрямил спину, придерживаясь за поясницу:

— Коллеги, проводимый нами сегодня опыт призван заложить еще один кирпичик в здание теории причинностного множества в квантовой гравитации. От имени нашего института исследований природы времени благодарю коллег из института механики МГУ, любезно предоставивших нам свою площадку и материальную базу.

Раздалось несколько несмелых хлопков.

— Прибор готов, начинаю накачку.

Левичев щелкнул тумблером и плавно вывернул вправо до упора ручку реостата. Закрепленный на металлической станине прибор, напоминающий лазерную пушку из фантастических фильмов шестидесятых годов с элементами стим-панка, загудел и озарился местами инфернальным светом.

— Думаю, никто не будет возражать, если право нажать кнопку мы предоставим единственной даме в нашем коллективе. Прошу, Леночка.

Леночка Филатова, красивая особой физико-математической красотой, слегка покраснела и подошла к аппарату. Глубоко вдохнув, она задержала дыхание и обеими ладошками надавила на красную кнопку.

* * *

Антоха конечно не знал, что в январе 1953 года, бригада "Спецстроя" из-за ошибки геодезистов пробурила две скважины не там, где им полагалось быть. Начальнику бригады геодезистов влепили строгача, а скважины закрыли бетонными пробками, засыпали грунтом и забыли. Поэтому он очень удивился, когда бур, сделав всего несколько оборотов, наткнулся на что-то твердое. Двигатель надсадно взвыл, буровую установку затрясло, а затем бур вдруг пошел вразнос, вырывая крепеж. Смачно просвистел в воздухе последний лопнувший трос, и освободившийся бур в долю секунды исчез в земле. Беркович выдал такую матерную тираду, что Ковальчук посмотрел на него с уважением. Антон заглушил двигатель и машинально полез за сигаретой.

Бур беспрепятственно преодолел полсотни метров и, все еще продолжая вращаться, пробил корпус огромного двигателя резервной системы вентиляции режимного объекта, пронзив обмотки и наглухо заклинив якорь. В доли секунды, пока не сработали отсекающие реле устаревших систем защиты, сила тока в цепи устремилась к бесконечности.

Этот участок Метро-2 строился в одно время с возведением главного корпуса МГУ. Поэтому нет ничего удивительного, что кабели были уложены вместе в одном коллекторе. Потрескавшаяся от времени изоляция не выдержала пиковой мощности. Сразу в нескольких местах произошел пробой, два кабеля буквально сплавились вместе, и вышедшие из-под контроля человека мегаватты устремились в здание института механики, где в этот самый момент Леночка Филатова давила на красную кнопку. В следующий момент прибор для изучения причинностного множества в квантовой гравитации произвел настоящий прорыв в исследованиях природы времени и пространства. Но приходящие в себя после взрыва под струями из сплинкеров противопожарной системы ученые об этом не подозревали.

Глава 1

Олег проклинал тот день, когда повинуясь модным тенденциям в соцсетях, приобрел велосипед. Сейчас все эти выложенные знакомыми в фэйсбуке треки с километражом, фотографии в инстаграмме с ночных велопрогулок казались издевательством и злобным заговором. Болело все — спина, ноги, а особенно задница. Но деньги потрачены, а значит технику надо осваивать. Он теперь понял, зачем люди платят сумасшедшие деньги за абонементы в фитнес центрах. Потраченные средства — лучший стимул для современного горожанина заняться спортом. Дешевые гантели и штанга годами могут валяться дома под рукой, но ты даже не подойдешь к ним. А вот шестьдесят тысяч, выложенные за годовое посещение зала давят на жабу, а жаба, в свою очередь, давит на человека.

Сегодня он решил ограничиться поездкой до Воробьевых гор, потому что вчерашний маршрут к Даниловскому монастырю вымотал его. По-московски скупое августовское солнце было подернуто пеленой облаков, и погода благоприятствовала прогулке. На пересечении Ломоносовского с Мичуринским Олег остановился и попытался заглянуть в котлован строящейся станции метро. Ветку обещали пустить через год. Неподалеку о чем-то спорили два строителя. Олег вздохнул и поднажал на педали — предстоял подъем.

Тротуар был безлюден, только слева за забором возились метростроевцы. Поэтому Олег вздрогнул, когда из ограды Ботанического сада МГУ навстречу ему выбежала серая зверюга и уселась, поджидая. Морда, уши, хвост — как есть волчара. Олег даже притормозил, но, разглядев пронзительные голубые глаза и характерную светлую морду, облегченно выдохнул — хаски. Проезжая совсем рядом, наклонился и потрепал собаку по загривку. Пес поднялся и потрусил за ним.

Проехав метров двести, Олег остановился и огляделся, ожидая увидеть хозяина. Хаски тоже остановился и уселся. Вокруг никого не было. Ошейника на собаке не имелось. Олег подождал еще с полминуты, потом плюнул и поехал дальше, в конце концов, это не его проблемы. Пес вновь последовал за ним.

Переехав Университетский проспект, Олег решил срезать по парку, свернул на утоптанную тропинку и в сопровождении четвероного спутника, затрясся по кочкам и корням деревьев. Хаски перешел на легкий бег, иногда обгоняя, иногда отставая и подбадривая велосипедиста коротким лаем.

— Да еду я, еду, — проворчал Олег, пытаясь поудобнее пристроить на седле зудящий после вчерашней прогулки зад.

Что случилось в следующий момент, он так и не понял. Вроде бы колесо попало на какой-то сильно выступающий корень или кирпич, руль вырвался из рук, и Олег полетел на землю, успев еще подумать, что зря не купил тот дурацкий велошлем. Ему, правда, показалось, что моментом раньше сзади его накрыла жаркая волна, какая бывает от инфракрасных обогревателей, и что-то сильно толкнуло в спину. У него даже в ушах заложило. Однако казалось это ему ровно в течении той секунды, что он летел на землю, а потом сознание отключилось.

* * *

В себя он пришел скорее всего от вечерней прохлады. Судя по всему, наступили сумерки, а в тени деревьев и вовсе стемнело.

"Сука, — первое, что подумал Олег, открыв глаза. — Точно не кобель".

Пес стоял задом к нему и усердно рыл землю передними лапами. Словно почувствовав, что человек очнулся, хаски повернул к нему перемазанную землей морду и чихнул.

— Будь здоров... Здорова, — поправился он.

Усевшись, он прислушался к организму и осмотрел себя на предмет возможных повреждений. Обнаружил небольшие ссадины на колене и локте, еще болело ушибленное плечо, но в остальном все вроде было в порядке. Не успел он прийти к такому выводу, как понял, что все далеко не в порядке.

Во-первых, куда-то исчезла тропинка, по которой он ехал. Оглядевшись, Олег обнаружил еще несколько кардинальных изменений, произошедших за время отключки с окружающим пейзажем. Исчезла трансформаторная будка и забор неподалеку, за которым находилось хранилище с резервным запасом воды для Москвы на случай сами знаете чего. Собственно, хранилище тоже исчезло. Проанализировав обстановку, он пришел к выводу, что пропали вообще все признаки человеческой деятельности в окрестностях. Не было мусора, многочисленных пластиковых бутылок и стаканчиков, пакетов, банок из-под пива. Да, что там банок — вокруг не было ни одной бумажки. При более внимательном рассмотрении оказалось, что и лес изменился. Исчезли просветы, где раньше за деревьями мелькали автомобили на улице Косыгина. Вместо этого сразу за редколесьем, где сейчас находился Олег, начиналась лесная чаща. И состояла она совсем не из лип, а из дубов, елей, редких берез и густого кустарника.

Собака подошла, уселась рядом и внимательно глядела по сторонам, иногда тревожно поскуливая. Сильно хотелось пить. Олег поднялся и подошел к валявшемуся велосипеду. Приподнял его, крутанул сначала одно колесо, потом второе. На переднем образовалась небольшая восьмерка, но не критично. Он снял с рамы флягу и сделал несколько глотков.

— Хочешь? — спросил он у смотрящей на него собаки.

Хаски махнула хвостом. Олег налил немного воды в ладонь, сложенную лодочкой, собака моментально вылакала. Он налил еще. На собачий водопой ушло где-то полфляги.

— Хватит, — сказал он.

Пес вроде бы был с ним не согласен, но Олег сразу решил распределить роли в образовавшемся тандеме:

— И на будущее запомни, все решения буду принимать я на том простом основании, что я мужчина, — сделал Олег программное заявление.

Собака отвернулась, похоже, обиделась.

— Ну-ну, — сказал Олег, уселся, прислонившись к стволу дуба, и принялся обдумывать создавшееся положение.

Что мы имеем? Факт номер раз — упал он в одном месте, а очнулся в другом. Факт номер два... Да, собственно, и все. Как он мог очутиться не в том месте, где упал? Очевидно, его кто-то перенес. Но кто, куда и с какой целью? Шутка что ли такая? А еще вместе с ним перенесли велосипед и собаку, и перенесли, судя по окружающей флоре, довольно далеко. По крайней мере, он с трудом мог себе представить, что в Москве имеются такие глухие уголки с подобным дендронабором. Может ботанический сад в районе ВДНХ или Серебряный Бор? Да, нет. Был он и там, и там, ничего даже близко похожего не наблюдал. Даже если предположить, что кто-то следил за ним ради такой шутки, то этот кто-то должен был знать, что Олег упадет, потеряет сознание, причем потеряет на время, достаточное для того, чтобы отвезти его за несколько десятков километров в пятницу вечером из Москвы. Да похититель до сих пор стоял бы в пробке где-нибудь в районе "Юго-западной". Вертолет? Невозможно. А как говорил Шерлок Холмс, если отбросить все невозможное, останется одна верная версия, какой бы невероятной она ни казалась. А что у нас остается? Остается попадалово.

Олега всегда удивляли герои книг про попаданцев, которые, оказавшись в чужом времени или мире, долго не могли сообразить, что же происходит. Будто ни разу подобных книг не читали и не знакомы с явлением. Или киногерои из третьей, например, части популярного ужастика, которые будто бы не смотрели предыдущих двух — они из параллельной реальности что ли, где такого кино не было? Итак, за рабочую версию до выявления дополнительных обстоятельств Олег решил принять попаданство. Остается узнать, куда или "в когда" он попал. Только бы не в войну, не хотелось ему через костоломов из НКВД пробиваться с докладом на прием к Сталину и Берия. Но все подробности позже, сейчас на повестке три вопроса: вода, еда и ночевка. Скоро уже совсем стемнеет.

Отвлекшись от размышлений, он только сейчас заметил, что собака к чему-то принюхивается, задрав морду. Олег тоже поднял лицо и втянул в себя совсем не по-московски чистый воздух. Немного тянуло дымком, причем не пожаром или костром, а скорее всего из печной трубы. В школе каждые летние каникулы Олег проводил в деревне у бабушки и хорошо знал этот сухой до щекотания в горле аромат топящейся печи. Проследив за направлением взгляда собаки, он наметил примерный маршрут движения, поднял велосипед и не спеша покрутил педали в ту сторону.

* * *

Крики Олег услышал, проехав где-то километр. Кричала женщина, и доносился мужской хохот. Слов было не разобрать. Он поднажал на педали, собака держалась, как привязанная, возле заднего колеса. Остановился метрах в ста от того места, откуда доносились звуки. Вроде визжала молодая девчонка, еще кричала женщина, судя по голосу, постарше. Мужчины что-то выкрикивали на непонятном гортанном языке — двое или трое.

Олег остановился, закатил велосипед в заросли орешника.

— Гавкнешь — придушу, — сказал он собаке и стал пробираться вперед по редколесью.

По дороге не забывал посматривать по сторонам и вскоре обнаружил то, что хотел — сухой ствол небольшой давно поваленной кем-то елки. Поднял дрын, обломал сучки, оставив на комле торчащие острые обломки.

Сумерки уже переходили в вечернюю темноту, но Олег из кустов хорошо разглядел то, что творилось на поляне неподалеку. Три вооруженных всадника в каких-то стеганых кожаных доспехах тиранили, судя по виду, селян. Селян было пятеро — две женщины и три мужика. Два всадника спешились и собирались оприходовать девку, что помоложе. Задрали на голову платье и разложили на земле. Третий оставался в седле. Вторая женщина металась вокруг, голося и пытаясь оттащить насильников. Периодически от нее отмахивались легкими зуботычинами. Третий всадник оставался в седле и хохотал, наблюдая за этим. Мужики... А что мужики? Один лежал на земле, рубаха в крови. Двое стояли неподалеку, понурив головы. Из оружия у всадников он заметил то ли чуть искривленные мечи, то ли чуть выпрямленные ятаганы.

Олег прикинул свои силы. Здоровяком он никогда не был, спортом особо тоже не увлекался. Год занятий боксом в десятом классе не в счет — давно это было, а боевые виды требуют постоянной тренировки. А против — трое вооруженных воинов, профессионалы. Из активов у него только дрын, который может сломаться от первого удара и... Олег посмотрел на собаку и тут же вспомнил читанную им когда-то в интернете статью про хаски. Собаки этой породы начисто лишены агрессии к человеку, а попытки снять блокировку и приспособить хаски к охранной службе приводят к сдвигу по фазе у псов.

"Бесполезный блошиный цирк. Навязался на мою голову", — подумал Олег.

Еще мелькнула мысль, что теория с попаданством подтверждается, потому что люди перед ним не были похожи ни на толкинистов ни на реконструкторов. Но обо всем этом Олег думал уже несясь с колом наперевес к двоим спешившимся всадникам. Не останавливаясь, он с широкого замаха ударил уже поднимающегося с девушки насильника сбоку в голову. И не ошибся. В том смысле, что его дрын действительно переломился после первого же удара. В руках у него оказалсь только короткая дубинка. Зато вторая половина так и осталась застрявшей острым сучком в виске противника. Тот, не успев подняться, повалился и затих. Зато второй уже вытащил из ножен свою недосаблю и занял боевую позицию. Но тут с диким визгом ему на спину бросилась женщина и повисла на нем, пытаясь дотянуться ногтями до глаз. Тот отвлекся на секунду, пытаясь освободиться от помехи, но этого хватило Олегу. Он тоже громко заорал, кинулся вперед, обломком дрына отбил саблю и от души с разгона засадил подъемом между ног несостоявшемуся насильнику. Тот упал на колени, выронив оружие и двумя руками схватившись за причинное место. Женщина продолжала его лупить и царапать.

— Мужики, помогай! — крикнул Олег, увидев, что третий тоже обнажил оружие и двинул на него коня.

Но в этот момент случилось странное. Схватка вдруг моментально застыла, словно в стоп-кадре, и все ее участники ошеломленно уставились на бросившегося к коню хаски. Спустя секунду, лошадь прянула назад. Собака гавкнула всего один раз, но этого хватило, чтобы всадник развернул коня и, выкрикивая что-то на незнакомом языке, нахлестывая бока несчастного животного, помчал прочь. Олег громко свистнул вслед, потом подошел ко все еще корчащемуся на земле бандиту, аккуратно прицелился и саданул его что есть сил дубинкой по голове. Тот охнул и упал без чувств. Олег чуть помедлил и ударил по голове еще несколько раз. Без эмоций, просто рационально убивая врага. Мимолетом подивился своему хладнокровию.

Он огляделся. Мужики, видно, на его призыв помочь не откликнулись. Один так и стоял, продолжая ошеломленно смотреть на собаку. Второй присел возле окровавленного тела — человек, похоже, был еще жив. Женщина, так вовремя пришедшая ему на помощь, пыталась отдышаться, наклонившись и уперев руки в колени. Девушка поправляла на себе платье.

"Симпатичная, — подумал Олег. — Правда, девчонка еще совсем, лет шестнадцать, не больше".

— Ну, — сказал он. — Здорово что ли, мужики.

Потом помолчал и добавил:

— И товарищи женщины.

Нет, он конечно не ожидал бурного проявления благодарности от спасенных аборигенов, но к неприветливым взглядам, которыми его одарили, точно был не готов. Бородатый мужик так вообще смотрел на него враждебно. Тот молодой парнишка, что присел возле раненого, тоже бросал через плечо неприязненные взгляды. У женщины взор был тревожный, какой-то затравленный, и только девушка с восторгом разглядывала собаку, вернувшуюся и разлегшуюся у ног Олега, вывалив язык.

— Здрав будь, человече, — проговорил наконец бородатый сиплым голосом. — Почто ханских казар побить?

— Так ведь девку вашу снасильничать хотели.

— Твое что дело до это? Они снасильничать и уйти, от ее не убыть, для того и девка.

Олега внезапно охватила такая злость, что даже сам немного испугался. Никогда раньше такого за собой не замечал, даже кровь к лицу прилила. Видимо, мужик тоже почувствовал что-то такое в его взгляде, потупил глаза и как-то неестественно закашлялся, пряча лицо в кулаке.

— Значит по-твоему, любой бусурманин может вот так запросто наших девок силком иметь? А если я тебя сейчас снасильничаю, тоже будете стоять и смотреть?

Видно, что мысль бородатому показалась необычной, он даже обдумывал ее какое-то время, потом изрек степенно:

— Не можно так. Не для того мужик.

"Ну, хоть какие-то тут есть правильные понятия", — подумал Олег и как-то бессильно махнул рукой. На него вдруг накатила дикая усталость. То ли адреналиновый отходняк, то ли стресс от необычной ситуации начал сказываться.

В этот момент раненый застонал. Олег подошел, присел и аккуратно поднял рубаху, чем-то напоминающую косоворотку, сделанную из грубого полотна. Вдоль груди тянулась рана от удара саблей. Рана вроде была не глубокая, кровь уже начала сворачиваться, но от каждого движения снова начинала кровоточить.

— Вы двое, — приказал он мужчинам, — лошадей поймайте, далеко не могли разбежаться.

Посмотрел на женщину:

— У этих двух с одежды тряпки длинные мне оторви. Да почище.

Его послушались.

— Как зовут? — обратился Олег к девушке.

— Варя звать, — ответила та не смущаясь.

— Варвара, вода есть? — Девчонка кивнула. — Неси.

Тем временем вечерняя темнота брала свое. В нескольких шагах уже с трудом можно было что-то различить. Посвежело, Олега даже начал пробирать легкий озноб. Он поднялся и прошелся вокруг, внимательно вглядываясь под ноги. Хорошо бы найти чистотел в качестве хоть какого-то антисептика. Но ничего похожего не попадалось. Был бы мобильник, можно посветить под ноги, но на велопрогулки Олег телефон не брал — некуда его положить в футболке, спортивных брюках и легкой толстовке.

Нет чистотела, сойдет подорожник. Олегу удалось отыскать несколько листьев. Он тщательно промыл их водой, которую Варя поливала из принесенной крынки. Потом мокрой тряпкой отер кровь вокруг раны, сильно размял в ладонях подорожник до появления сока, положил листья на рану и примотал полосой ткани, оторванной от подола рубахи убитого. Мужики тем временем привели двух пойманных лошадей.

— Деревня ваша далеко?

Все молчали, как-то настороженно переглядываясь. Наконец женщина сказала, обращаясь к бородатому мужику:

— К отцу Афанасию его провожать надо. Он по-церковному говорить.

Бородатый кивнул и ответил Олегу:

— Две версты.

— Собираемся по-быстрому.

Олег поднялся, отыскал саблю одного из убитых, не без труда в зарослях орешника срубил две большие лещины примерно одной длины, показал мужикам, как надо приторочить к седлу. Потом, стянув с трупов их стеганые кафтаны, просунул две получившиеся оглобли в рукава, соорудив что-то вроде походных носилок. Трупы затащил в кусты и закидал ветками.

— Все, трогаем, — крикнул он. Потом немного подумал и спросил, — Пожрать есть что-нибудь?

Из туяска, откуда раньше достала крынку с водой, Варя извлекла четвертинку хлеба. Олег отломил половинку и спросил у собаки:

— Будешь?

Хаски, похоже, была не против. Он протянул псине кусок, и та в несколько приемов с удовольствием его умяла. Олег перехватил удивленные взгляды попутчиков.

— Он понимать? — спросила Варя.

— Не он, а она, — поправил Олег. — Хаски умные, они все понимать... Тьфу ты, понимают. Что за язык у вас такой?

Раненого уложили на волокуши, коня взял под уздцы парнишка. Второго коня в поводу вел сам Олег. Лошади сначала шугались собаки, но потом понемногу стали привыкать. По дороге много не разговаривали. Из немногочисленных фраз, что Олег втянул из селян, удалось выяснить только, что Варя дочь Любы — женщины, так вовремя пришедшей ему на помощь в схватке. Бородатого мужика звали Мартын, он приходился Любе родным братом. Молодой парнишка, Андрей, его сын — Варькин кузен, стало быть. Ну, а раненый — деревенский кузнец Иван, который с ними в лес по грибы увязался. Там они и наткнулись на ханских казар, ехавших в их село за сбором дани.

К деревне подошли поздним вечером. Поселение тонуло в темноте и в неестественной тишине. Рассмотрев ближайшие хибары, Олег напел вполголоса:

— Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село...

Попутчики навострили уши.

— Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело, — невесело закончил Олег.

— Ты на нас набрело, — сказала, помолчав, Люба. — За дочь спасибо мое, но ты беда делать.

Глава 2

— А веры, ты говоришь, какой будешь? — вновь спросил отец Афанасий.

— Нашей, православной. — Олег даже подпустил в голос немного удивления и легкой обиды.

— Допустим. Побожись.

Олег поднялся с колченого табурета, повернулся к образам и широко осенил себя сверху вниз, справа налево. И слишком поздно подумал, что до троеперстной реформы Никона в этой реальности еще несколько веков. Да и будет ли здесь свой Никон?

Поп как-то странно посмотрел на него:

— Крест нательный покажи.

— Так говорю же, сняли бусурмане, как в плен попал.

Вчера по дороге к деревне, пока они тащили раненого кузнеца, он в общих чертах продумал свою легенду. Было в ней, конечно, много прорех и допущений по поводу реалий этого мира, но на первый раз сойдет. Если сразу не убьют, то потом можно подправить.

Когда ближе к полуночи они вернулись в село, Олега определили на ночевку в избу к кузнецу. Самого Ивана повезли к местной знахарке. Жена кузнеца молча постелила Олегу прямо на полу возле двери, достала из еще теплой печи чугунок с вареной репой, дала молока, четверть коляски какой-то несъедобной колбасы из требухи и кусок хлеба. Всю колбасу и половину хлеба Олег незаметно отдал собаке, выйдя на крыльцо вроде подышать свежим воздухом перед сном. Он еще думал поразмышлять над создавшимся положением, но вырубился, как только щека коснулась жесткой подушки, набитой соломой. С утра его растолкал Андрейка — тот самый парнишка, с которым их вчера судьба свела в лесу. Олег хотел было спросить, который час, но вовремя опомнился. Андрей и отвел его в избу местного попа, пристроенную к небольшой убогой часовенке. При свете восходящего солнца Олег получше смог разглядеть деревню. Вечерние впечатления его не обманули. Избы низкие, бревенчатые пятистенки, крыши покрыты соломой и лишь немногие — дранкой. Кругом грязь. Нечистоты, судя по запаху, выливают тут же, отойдя через проселок. В низине неподалеку течет какая-то небольшая извилистая речка. Уборных не видно, зато бани почти возле каждого дома.

* * *

За тот час, что он беседовал с отцом Афанасием, Олег пришел к выводу, что священник в деревне выполняет не только обязанности духовника селян, но и функции начальника особого отдела — такие каверзные вопросы тот ему задавал. По несколько раз выпытывал об одном и том же, заходя с разных сторон, пытался поймать на мелочах, следил за реакцией.

— По-церковному где говорить научился?

В самом начале разговора, когда Олег услышал речь отца Афанасия, отличающуюся от примитивного говора селян, больше похожего построением фраз на английский язык с русскими словами, решил было, что священник такой же, как он попаданец. Но вскоре по разным обмолвкам и косвенным признакам понял, что такой язык называется здесь древним или церковным. Сделал в уме зарубку, поразмышлять об этом. Эволюция языка может многое рассказать о социуме.

— У греческих монахов в Афонском монастыре два года прожил, книги изучал, — ответил Олег.

На Афоне он и правда побывал несколько лет назад, проводя отпуск в Греции. Вообще, вся его легенда была проста. Родился в деревне на берегу большой реки Волги, рано осиротел, в пятнадцать лет пристал к торговому обозу и подался в странствия. Был в Индии, в Китае, в Персии. Тут Олег мог врать смело, вряд ли в глухой средневековой деревне кто-то знал об этих странах, а его биография путешественника могла объяснить многие странности — например, знания, одежду, тот же велосипед, который он намеревался в ближайшее время отыскать в лесу. Полгода назад он якобы, возвращаясь из Афона, попал в плен к туркам, где из него хотели сделать янычара, обучали воинскому ремеслу. Бежал, пробирался домой в родное село. Вот такая судьба человека.

Услышав про Афон, поп оживился. Даже поднялся с места и прошелся туда-сюда по избе. Был отец Афанасий невысок, но кряжист. Без привычного поповского брюшка. Круглое лицо, обрамленное густой бородой, казалось простоватым. Нос картошкой усугублял это обманчивое впечатление. Но взгляд пронзительных серых глаз с ленинским прищуром сразу выдавал в священнике человека мудрого, жесткого и даже опасного.

— Больше ничего не хочешь сказать? — спросил он, остановившись возле Олега и пристально глядя на него.

— Пока нет, — осторожно ответил тот.

Афанасий потер руки, подошел к небольшому окну, затянутому чем-то мутным. Поглядел на собаку, разлегшуюся во дворе и увлеченно грызущую кость, которую ей бросили по просьбе Олега.

— А скажи, — спросил священник, — что за тварь Божья с тобой ходит?

— Так собака же, — недоуменно пожал плечами Олег.

— Собака? Не слыхал про таких.

Тут до Олега начало доходить, почему его четвероногий друг вызвал такой ажиотаж среди местных. Он понял, что его удивило, когда они в темноте подходили к деревне — ни один пес не гавкнул. Неужели собак не приручили? На лошадях ездят, домашняя скотина в хозяйстве есть, а собак нет.

— Вроде на волка зверь похож, да не волк, — продолжал Афанасий разглядывать хаски. — Да и зверь ли это? Сказали мне, он тебя слушает, будто речь понимает. Ты, случаем не колдун ли?

— Не он, а она. Говорю же, животина это. Из дальних краев, — добавил Олег, подумав.

— Думай, что хочешь, а не видал я еще зверей с голубыми глазами, — с сомнением покачал головой поп. — Травам где обучен?

— Везде понемногу учился. Хочу книгу написать о всем, что узнал в странствиях своих. О божественной мудрости всего сущего, — решил Олег на всякий случай обозначить приоритет церкви перед наукой.

— Ты мне ботву-то на уши не вешай про божественную мудрость, — неожиданно осадил его Афанасий. — Без тебя разберутся.

Афанасий еще раз прошелся по избе туда-сюда, потом, словно на что-то решившись, уселся напротив Олега и пристально посмотрел ему в глаза:

— Вот что. Ты, я вижу, человек не плохой, хоть и чудной. Не хороший, но и не плохой. Потому, расскажу тебе положение дел, а ты подумай, как тебе поступить. Живем мы под казарским ханом. Прямо скажу, хреново живем. — Отец Афанасий опустил на стол сжатый кулак. — Раз в год его дружина объезжает села и собирает десятину — молодых парней в работные или на военную службу, ребятишек, чтоб растить в своей вере и понятиях. Ну, и девок, само собой, для глуму. Еще берут мехом, медом, орехами, зерном. Те двое, которых ты зашиб, ехали в дозоре перед казарской дружиной. Приезжают обычно дня за два-три, людишек отобрать и старосту поторопить, чтобы к приезду дружины десятина была готова. Ты, конечно, можешь уйти. Мы народ мирный, кровь христианскую на себя не возьмем. Только подумай, что казары с нами сделают, когда придут и не найдут тебя?

Поп замолчал и внимательно смотрел на Олега. Тот задумался, наконец ответил:

— Думаешь, если меня выдадите, как-то по-другому будет?

— Выдавать тебя никто не будет, христопродавцев тут нет, — ответил Афанасий.

— То есть, предлагаешь самому сдаться? Мало от выдачи отличается.

Олег замолчал. Священник все так же внимательно следил за ним.

— До вечера думать буду, — наконец сказал Олег и поднялся.

— Твоя воля, — тяжело вздохнул отец Афанасий.

Олег повернулся, чтобы выйти.

— Погоди. Второй дом от погоста, там по зиме старик Матвей помер, бобылем жил. Можешь там пока остановиться, коли сразу не утечешь. — поп махнул рукой куда-то за спину. — На край села иди, мимо не пройдешь.

— Спасибо, — сказал Олег и вышел.

* * *

Мимо дома, указанного священником, пройти действительно было трудно. Поросшая бурьяном и кустарником хибара с повалившимся плетнем, сгнившая соломенная крыша, два черных проема крошечных оконцев — неплохое место для обреченного на смерть встретить свои последние дни. Дверь просела и долго не хотела открываться. Наконец Олег даже не открыл, а просто сдвинул ее в сторону и через сени вошел в сырую, пропахшую мышами избу. Глаза не сразу привыкли к полутьме, пара небольших прорубленных в стене отверстий практически не давали света.

Сначала Олег разглядел какое-то странное сооружение под одним из окошек. Судя по копоти и лежавшим рядом поленьям, это была допотопная печь. Колченогий стол, почерневшая лавка, да что-то вроде нар с кучкой тряпья в углу — вот и вся обстановка. Скорее всего, после смерти старика, селяне вытащили все, что могло оказаться полезным в хозяйстве. Не из природного воровства, а из практичности, не пропадать же добру.

Олег скинул ногой на утрамбованный земляной пол тряпки, лег на допотопную кровать, заложив руки за голову, закрыл глаза и сделал дыхательное упражнение, вычитанное им в каком-то глянцевом журнале. То ли помогло само упражнение, то ли воспоминание о цивилизации, но мысли вдруг потекли в нужном направлении. Он, Олег Соболев — профессиональный высокооплачиваемый политконсультант из XXI века, тридцати двух лет. На первый взгляд, в новом мире профессия не бог весть какая полезная. Но это только на первый. В активе у него неплохая подготовка по психологии, причем, самая, что ни есть практическая — манипулирование общественным сознанием. Дорогой и, надо признать, отличный прослушанный курс по менеджменту, проще говоря, по управлению и организации работы коллективов людей. Разные знания, почерпнутые целенаправленно и случайно. А главное, огромный опыт работы по всей стране — от Москвы до отдаленных поселков, общение с людьми разных сфер деятельности, понимание, как работает власть, что такое местные элиты, и как со всем этим бороться.

Он поднялся и заходил по небольшой комнате. Технологии, обустройство быта, нормальные печи, кирпич, дома, сортиры, в конце концов — все это потом. Сейчас главное выжить, выкарабкаться из той безнадежной ситуации, в которую, казалось, попал. Да, можно уйти, никто его не неволит. Не факт, правда, что Афанасий не приставил к нему парочку соглядатаев, которые удавят его где-нибудь по дороге из села. Норов у батюшки, по всему видать, крутой. Однако даже если так, то уйти не проблема. Но что он будет делать дальше? Так и скитаться ему что ли от села к селу в чужом мире, пока не нарвется на лихих людишек или на бусурман? О том, что станет с селянами, когда сюда нагрянут ханские дружинники, он не сомневался.

Когда раньше Олег читал книги про попаданцев, его как психолога всегда занимал один вопрос. Вот, например, герой весь такой с правильными понятиями, сильный, смелый и умелый попадает в другой мир или в другое время. А там, бац — фашисты, например. Война. И вот как он в этой параллельной реальности будет относиться к этой войне? В его-то мире все уже закончилось, деды свое дело сделали. А тут вроде и фашисты чужие, и люди как будто советские, но как бы уже не совсем свои. Как за них на смерть идти? Мир-то параллельный, а жизнь своя, и траектория у пули не параллельная, а очень даже перпендикулярная. Не верил Олег в тех книжных героев, было в их героизме что-то ненатуральное.

Тогда не верил, а сейчас вдруг очень понял и подивился гибкости человеческого сознания. Он чувствовал себя здесь и сейчас на своем месте. А того мира, где он был еще сутки назад, для него словно уже не существовало. А раз так, то он будет выживать. И не просто выживать, а жить. А для этого ему нужна цель, настоящая сверхзадача. И эту сверхзадачу Олег, кажется, уже знал.

* * *

Когда Олег уходил от Афанасия, матушка сунула ему в руки узелок:

— Снеди собрала, чем Бог послал.

Сейчас голод давал о себе знать. Олег вышел на покосившееся крыльцо, сел и развязал тряпицу — пяток вареных яиц, кусочек сала и половина хлеба. Хаски подошла, понюхала и недовольно фыркнула.

— Как звать-то тебя, — спросил Олег, очищая яйцо.

Он задумался. Можно было так и звать, Хаски. Но от друга собачника Олег знал, что всякие шипящие, свистящие в кличках собак не приветствуются. Глухие и невнятные согласные вроде Л, М или Ф тоже нежелательны, не говоря уже о Ха. Ник у пса должен быть коротким, звонким и отчетливым, как команда сержанта на плацу.

— Герда? — собака не реагировала. — Правильно, нечего животным человеческие имена давать. — Жучка?

Хаски отвернулась и посмотрела куда-то вверх.

— Ладно-ладно, я пошутил. Будешь Дарой. Дара, яйцо будешь?

Собака подошла, осторожно понюхала и взяла с ладони угощение.

— Ну, вот и договорились.

Олег поделился с именинницей хлебом, поднялся и решительно шагал к избе отца Афанасия.

Глава 3

Поп был дома не один. Когда Олег, постучавшись, шагнул в избу, Афанасий что-то обсуждал за столом со здоровым мужиком в годах, чья черная борода обильно была тронута сединой. Говорившие замолчали и ожидающе уставились на вошедшего.

— В общем, подумал я тут, — решил не тянуть кота за хвост Олег, — остаюсь я.

Поп как-то странно посмотрел на второго мужика, и в его взгляде Олег без труда прочитал выражение: "Ну, что я говорил?".

— Но при одном условии, — добавил он.

— Да ты присядь, — подтолкнул ему ногой табуретку отец Афанасий. — Познакомься — это Михаил, наш староста, стало быть.

Олег сел.

— Сдается мне, драться нам надо.

Староста громко хекнул, почесал в бороде и сказал густым басом:

— Драться он хотеть. Ишь, великий вой. Ты думать сначала, потом говорить.

— Думал я. Нет у нас другого выхода. Ни у вас, ни у меня. Что с деревней казары сделают, когда придут?

Олег сделал короткую паузу, как учили на курсах по проведению презентаций. Собеседники молчали.

— А я вам скажу, что они сделают, — начал он говорить, слегка понизив он голос. — Сначала разграбят все. Все, до последнего зернышка выгребут. Только вас не будет волновать, чем вы детишек будете в зиму кормить. Потому что всех мужиков загонят в часовню, обложат соломой и спалят.

Собеседники внимательно слушали. Олег наблюдал и постарался подстроиться под их ритм дыхания.

— Баб, кто годится, снасильничают по несколько раз, вы даже догореть не успеете. А сгодятся им от десяти лет до шестидесяти. Надругаются казары над вашими дочками, женами, да матерьми. Детишек и немощных стариков просто вырежут. А деревню сожгут.

Олег пока не знал, являются ли его собеседники визуалами или аудиалами, потому решил раскрасить картинку:

— И останутся здесь только головешки, вороний грай, да запах горелого мяса. И только мухи...

— Хватит! — грохнул кулаком по столу староста.

Все замолчали.

— Сколько казар обычно за данью приезжают? — решил Олег переходить к следующему этапу переговоров.

— Две дюжины, не боле, — отозвался Афанасий. — Но ты их людей побил, могут еще отряд привести, который по другим деревням дань собирает. Они потом объединяются и большим обозом к себе на Юг в столицу идут.

— Значит четверть сотни где-то.

— Сколько? — удивился Михаил.

— Две дюжины, — поправился Олег, — это индийский счет такой. А сколько взрослых мужиков в деревне?

Михаил прикинул:

— Четыре дюжины есть. Даже и пять, я думать.

— Есть такие, кто с оружием знаком?

Собеседники как-то молча потупились. Наконец отец Афанасий, махнул рукой, поднялся и вышел из избы. С крыльца послышался его короткий залихватский свист. Через пару минут вместе с ним вошли двое. Один широкий в плечах светловолосый детина со шрамом на щеке, второй — длинный, сухощавый, но жилистый мужик постарше с маленькими, близко посаженными глазами. У обоих на поясах висели широкие ножи в кожаных чехлах.

— Это Добр, — кивнул поп на светловолосого, — а это Кузьма, — кивок на жилистого.

Олег усмехнулся. А ведь не отпустил бы его Афанасий. Приставил двух головорезов следить. Надумай он навострить лыжи, прирезали бы его где-нибудь на дороге и прикопали, вот и вся недолга.

— Олег, — представился он и пожал вновь прибывшим ладони.

— Не христианское имя, — буркнул Кузьма, сверля его взглядом.

— Не я выбирал, — развел руками Олег.

Двое уселись на лавку под иконами.

— Он драться хотеть, — наябедничал староста.

Добр посмотрел на Олега с интересом. Тот, не желая выпускать инициативу, спросил:

— Оружие в руках держать приходилось?

Оба только усмехнулись.

— Вижу, что приходилось.

— Добр и Кузьма две зимы назад в деревню пришли, — пояснил Афанасий. — Охотой промышляют, белку бьют, куницу. Волка опять же, когда тот лютовать начинает. Ну, и еще по делам помогают, — неопределенно повертел он пятерней в воздухе.

— Оружие у народа какое есть?

— Какой оружие? — Махнул рукой староста. — Луки мало-мало, кто на охоту ходить. Топоры все иметь, но то для работать, не воевать.

— Делаем так, — Олег поднялся и зашагал по узкой избе туда-обратно: на курсах объясняли, что в стаях лидер контролирует самую большую территорию. — Сегодня перед заходом солнца соберите у часовни всех мужиков, способных сражаться, говорить буду. Сейчас мне нужен провожатый отвести на то место, где казар побили.

— Варька отведет, — кивнул поп.

Олега немного смущало, что его слушают и не прекословят. Нет, конечно, НЛП сильная штука, но, если разобраться, кто он такой? Непонятный тип, второй день в деревне, дел натворил, беду на всех навел.

— Пить хотеть, — прогремел на всю избу голос Добра. — Где вода, хозяин?

— В сенцах бадья стоит, — кивнул на дверь Афанасий.

Добр поднялся и по стеночке стал обходить шагающего по избе Олега.

— Теперь следующее. Кузнец...

В этот момент Добр приобнял сзади его двумя руками за предплечья. Ну, как приобнял? Олег почувствовал, будто его обмотали толстым тросом, оба конца которого привязаны к КАМАЗам, отъезжающим в разные стороны. Воздух из легких сразу вышел, а набрать его снова полной грудью не получалось. Ему даже показалось, что ребра захрустели. Он не видел, чтобы его собеседники обменивались какими-то знаками, но все, словно по команде, бросились к нему. Михаил подбил ему ноги, и в следующий момент Олег оказался на полу. Добр ослабил хватку, зато сверху навалился жилистый Кузьма, неизвестно как успевший достать свой охотничий нож и приставивший его к шее:

— Не дергаться, плохо будет, — просипел он.

Плохо? Да уж куда хуже-то?

— Мужики, вы чего? — выдал не слишком оригинальную фразу Олег, глотнув воздуха после хватки Добра.

— Тащи его сюда.

Афанасий возился у печки. Олега, особо не церемонясь, прямо по полу подтащили к попу.

— Давай, Кузьма, — сказал Афанасий и перекрестился. Двумя перстами, между прочим.

Жилистый оттянул ворот толстовки, и Олег почувствовал, как острие ножа скользнуло по коже от горла чуть ниже, в сторону сердца. Он задергался и замычал, но вырваться из объятий Добра было все равно, что пытаться бороться с бульдозером. Под окном громко залаяла Дара. В следующую секунду Олег почувствовал, что острие ножа вошло в его тело. Он даже закричать не смог, настолько ему было страшно.

Острие вошло не глубоко. Ровно настолько, чтобы пустить кровь. Олег почувствовал, что его больше не держат, и приподнял голову. Все склонились к отцу Афанасию, который выкатил из печи тлеющий уголек и начал раздувать его, пока не вырвался небольшой язычок пламени. Кузьма быстро поднес к этому язычку острие кинжала, на котором алела кровь. Когда капли крови запузырились от температуры, поп снова перекрестился, достал из-под сутаны темный металлический крестик на шнурке и приложил его к поднесенному кинжалу с горячей кровью.

— Мракобесы, — бессильно сказал Олег, но его никто не слышал — все уставились на крест, который священник держал теперь перед собой.

Сперва ничего не происходило, и Олег успел поймать на себе брошенный искоса неприязненный взгляд Кузьмы. А затем металл постепенно из темного оттенка перешел в светлый, и крестик заблестел. Заблестел? Олег присмотрелся и не поверил глазам. Металл слегка светился в полутемной избе, будто раскаленный. Он зажмурился, снова открыл глаза — крест светился, но уже затухал. Зато все смотрели на него, Олега.

— Мужики, вы чего? — снова задал он дурацкий вопрос.

* * *

— Ты на нас зла не держи, — говорил Афанасий, разливая по глиняным плошкам, которые тут заменяли кружки, какую-то горькую настойку. — Но проверить мы тебя должны были, сам понимаешь.

Олег кивнул, хотя ничего не понимал. Рану ему намазали какой-то вонючей мазью и замотали не слишком чистой тряпкой. Усадили за стол, налили по первой и молча выпили. Настойка была не крепкая, но свое дело делала — он немного расслабился и перевел дух. После второй Добр хлопнул ладонью по столу, чуть не проломив тесаные доски, и сказал:

— Слышать я такое, но не верить никогда. А чтобы сам в жизни Светлый встретить... — Он покачал головой.

Кузьма был все так же угрюм, но в глазах его появился какой-то задорный огонек. Афанасий с Михаилом рассматривали Олега с интересом, как редкого зверя в зоопарке.

Светлый? Что за Светлый такой? И что это было за представление с крестом? Одно понятно — приняли селяне Олега за кого-то не того, отчего отношение к нему стало вдруг уважительным. С одной стороны, вроде бы хорошо. Но, с другой стороны, когда выяснится, что он не тот, за кого себя выдает, что они с ним сделают? Стоп, а он пока себя ни за кого не выдавал, они сами что-то там придумали и решили. Пусть так и будет пока.

— Есть один вопрос к тебе, — начал заходить издалека Афанасий. — Живем мы тихо, деревня хоть большая, но в стороне. Не задеваем никого, дел важных не ведем. И тут объявляешься ты, Светлый, со зверем своим странным, или, что оно там такое есть. Сказывали, конечно, деды про Светлых сказы разные чудные, да только не все в это верили. А кто и верил, думал, что давно прошли те времена. — Афанасий прокашлялся как-то смущенно. — Вот и мучает вопрос: ты к нам случаем попал или нарочно шел?

Олег задумался. Проще, конечно, сказать, что случайно мол, проездом, а потом слинять отсюда по-тихому. Не давала покоя и мысль о том, что согласно законам диалектики, раз есть Светлые, то должны быть и Темные. А это ребята, как правило, неприятные. Да только куда ему бежать? Некуда. А для той задумки, что появилась у него еще когда он в пустой заброшенной избе размышлял, нужно ответить...

— Нарочно к вам пришел.

Мужики переглянулись.

— Пришло время, — многозначительно добавил Олег.

— Какой время? — тихо спросил староста.

— Время все изменить.

* * *

План Олега по поводу деревенского схода перенесли на утро. Но до этого у него было еще дело. Как и было обещано, в провожатые ему выделили Варьку, которая оказалась девчонкой с умом живым и пытливым, а проще говоря — заноза в заднице. Поэтому всю дорогу, косясь периодически на трусящую за ними Дару, трещала на местном диалекте, стараясь выпытать у Олега, как живут Светлые (слух по деревне разлетелся молниеносно), спят ли они с бабами, и что они вообще такое есть? Олег напустил таинственности и, в свою очередь, косвенными вопросами пытался выведать у Варвары о местных нравах и обычаях, чтобы хоть приблизительно понять, в какой век и в какие географические широты занесла его неизвестная сила. Выяснить удалось не много. Почти ни одно географическое название не соответствовало чему-то в памяти Олега о древней истории. Казары — это, понятно, хазары. Но вроде бы жили те где-то в низовьях Волги, то есть сравнительно на юге А тут, по всем природным приметам, был северо-западный регион нынешней ("тамошней" — поправил себя Олег) России.

— А деревня ваша, как называется?

— Так кто как звать, — сказала Варька. — Мы звать Мокрово.

— Почему Мокрово.

— Так речка звать Мокрая, где деревня стоять. А соседи звать Немокрово.

— Почему? — удивился Олег.

— Они себя звать Мокрово. Тоже не речке стоять, но ниже.

— А города рядом есть?

— Городища есть, — кивнула Варька. — Неделя пути большой городище.

— Как называется?

Варька посмотрела на него, как на идиота:

— Говорить же — Городище.

— Понял, не дурак, — сказал Олег.

Остальные сведения, полученные от девчонки, имели примерно ту же ценность. Дойдя до места их первой встречи, Олег отпустил Варвару домой, строго наказав нигде не задерживаться и быть осторожной. Та только фыркнула в ответ. Припомнив обстоятельства своего попадания, он, поплутав по лесу, не без труда отыскал велосипед, подкачал снятым с рамы насосом шины и покрутил педали по заранее вызнанному у Афанасия маршруту. Дорога в деревню, если это можно назвать дорогой, была одна, и угадать направление движения отряда казар было не сложно. Остатки дня Олег потратил на поиски подходящего места для засады. И километров за десять от деревни удача ему улыбнулась, колея, проложенная телегами, ездившими здесь по бог весть какой нужде, проходила здесь между двух вытянутых вершин, поросших леском и кустарником.

Возвращался Олег уже в темноте. Фары у него на велосипеде не было, поэтому педали крутил медленно, стараясь не въехать в дерево или яму. Намаявшаяся за день и голодная Дара бежала рядом, высунув язык. Тяжело взобравшись на небольшой холм, за которым начиналась деревня, он остановился и посмотрел вверх. Вчера, когда они возвращались из леса, звезды были скрыты легкой облачностью. Сейчас небо было чистым, и Олег попытался отыскать Большую Медведицу и Полярную звезду, чтобы хоть как-то сориентироваться по сторонам света. Ковш Большой Медведицы он нашел быстро.

— Твою дивизию, — пробормотал Олег.

Ручка ковша, всегда обращенная влево, в созвездии Большой Медведицы в этом мире торчала с правой стороны.

Глава 4

— Держать строй! Строй держать! — Уже даже не кричал, а хрипел Олег фразу, запомненную им из какого-то фильма. — Один побежит, все полягут!

Казарский всадник осадил коня возле его позиции и, что-то бешено крича, принялся рубить саблей копье. Олег машинально сделал шаг назад, но тут же почувствовал, как боец второго ряда упер ему в спину импровизированный щит из тесаных досок. Все правильно, как учили. Олег ткнул в сторону казарина копьем, конечно, мимо.

Собственно, не надо быть большим специалистом по древнему бою, чтобы понимать главный принцип сражения в копейном строю. Бойцов-копейщиков в деревне естественно не было, поэтому вся надежда была на то, что мужики не дрогнут, проинструктированные Олегом накануне так, что ему даже самому тошно стало. Собственно, весь его нехитрый план был построен на том, что они, вооружившись копьями, вместе с небольшим отрядом лучников под командой Кузьмы удержат дорогу до подхода засадного отряда Добра, который должен ударить казарам в тыл.

В школе Олег одно время увлекался историей европейского рыцарства. Увлекался чисто теоретически, без фанатизма — до реконструкторства и махания дюралевыми мечами дело не дошло. И увлечение это как-то само собой угасло, когда он прочитал, как в XII, кажется, веке простые бюргеры из одного итальянского городка, взяв длинные копья и построившись в круг, фактически разгромили тяжелую рыцарскую конницу. Да не чью-нибудь, а самого Фридриха Барбароссы. Это была первая в истории Средних веков победа простых мужиков над тяжеловооруженными конными рыцарями, с которой и начался закат рыцарства как непобедимой боевой силы.

Конечно, у итальянских горожан были какие-никакие доспехи, хорошее оружие, их поддерживала своя конница, многие из них имели боевой опыт. Но, да и ладно, им здесь тоже противостоят не закованные в броню тевтоны.

Утром на объявленный сход явились не только деревенские мужики, а почти все селение — поглазеть на "Светлого". Олег произнес короткую пламенную речь: "Враг пришел на нашу землю... Простора много, а отступать некуда... Не отдадим нехристям на поругание... Победа будет за нами... Я знаю, что делать, положитесь на меня".

Энтузиазма это конечно ни у кого не вызвало, но и открыто возражать никто не стал, тем более, что Олега поддержали староста и священник. Народ расходился молча.

В избе у Афанасия Олег изложил свой план. Он с копейщиками в разведанной им балке встречает и держит отряд всадников, которому оттуда деться некуда, а засадный отряд тем временем подходит и бьет казар в тыл. Добр и Кузьма план в целом одобрили, но внесли несколько существенных поправок. Кузьма предложил с двух сторон в вершинах посадить по отряду лучников. Когда выбрались на место для рекогносцировки, Добр выбранное для засадного отряда место забраковал как слишком заметное и предложил отнести засаду метров на триста дальше, в небольшую рощицу.

— Не боись, Светлый, — хлопнул он Олега по плечу так, что у того коленки подогнулись, — мы успеть. Ты главное стоять крепко.

Кузнецу Ивану поручили изготовить наконечники для копий. Тот от ранения еще не оправился, но лично присматривал за работой двух своих сыновей в кузнице. Изделие, в общем-то, было несложное. Группу отправили в лес на заготовку длинных и прочных древок. Мужики, знакомые с плотницким делом, сколачивали толстые тяжелые щиты. Несколько подростков выслали с лошадьми дозором верст за десять от предполагаемого места засады. На всякий случай отправили патрули еще на два возможных направления — дорог в этом мире было не много.

На следующее утро из деревни выступил отряд с намерением встать полевым лагерем в паре верст от будущего места битвы. Олег смотрел на проходящих мужиков, вооруженных, кто чем — топорами, рогатинами, вилами. Тяжелые копья и щиты везли в телеге. Кузьма отобрал десяток лучников из числа опытных охотников и отправился с ними прямо на место — подготовить и замаскировать позиции.

* * *

Весть о приближающихся казарах пришла на следующий день, когда солнце уже поднялось в зенит. У мальчишки, прискакавшем на одном из двух трофейных коней, отбитых Олегом в стычке в лесу, глаза были размером с блюдце. Толком он рассказать ничего мог, кроме того, что казары идут, и что их — тьма. Сердце у Олега ёкнуло. Тьма, насколько он помнил, это то ли тысяча, то ли десять тысяч. Конечно, парнишка со страху преувеличивает, но не до такой же степени.

— Погодь, малой, — прервал Добр причитания дозорного. — Видеть сколько тут людей?

Парень обвел лагерь взглядом.

— Казар столько?

— Нее. Малее.

Добр отвесил пацану легкий подзатыльник, от которого у того голова мотнулась, как у тряпичной куклы, и заорал:

— Мужики, выступать!

До места добрались с наибольшим темпом, какой позволяли нагруженные вооружением телеги. Добр с отрядом отправился дальше к месту засады, а Олег, не давая людям передохнуть, принялся командовать подготовкой позиции. С двух сторон дороги, чтобы их не обошли, поставили телеги, подперев их заранее приготовленными чурбаками. Между телегами в несколько раз натянули лохматую веревку. Доверия она не внушала, но лошадей хоть немного сдержать была должна. А уже за веревкой выстроили ряд щитов, уперев их нижним краем в небольшую выкопанную борозду. Все, теперь можно ждать противника. Людей Кузьмы на пригорках по сторонам видно не было — хорошо замаскировались. Олег присел за щитом. Мужик рядом протянул ему горбушку серого хлеба, и он, не чувствуя вкуса, принялся жевать. И чуть не подавился. Только сейчас он понял, что в его примитивном стратегическом плане зиял небольшой, но существенный пробел. А как Добр узнает, что ему пора выступать со своим отрядом в бой? Рощица, где расположилась засада, находится примерно в километре от места предполагаемой битвы. Ни раций, ни биноклей у них нет. Даже полубегом отряд преодолеет такое расстояние минут за пятнадцать. А если задержится? Полчаса им тут никак не выстоять.

Олег уж было решил бежать к Кузьме и поделиться с тем возникшей проблемой, но тут с дальней стороны пригорка послышался негромкий свист. Казары!

— К бою, — скомандовал Олег.

Показавшийся отряд он издалека оценил человек в тридцать — тридцать пять. За всадниками тащился обоз из нескольких телег, там тоже были люди. Но разглядеть, бойцы это или нет, с такого расстояния было нельзя. Казары, заметив преграду на дороге, сначала остановились, о чем-то посовещались, а потом разом пустили коней в галоп. Даже отсюда был слышен леденящий кровь визг атакующих. Мужики неуверенно задвигались за щитами.

— Держать строй! — заорал Олег в первый, но далеко не в последний раз за этот день.

Перед рядом копий всадники ловко сворачивали, и очень быстро образовали карусель, рубя на скаку древки своими кривыми саблями. Место схватки заволокло поднятой пылью. Пришла очередь Кузьмы вступить в бой, в казар полетели первые стрелы. Лучников было мало, да и луки у них были не боевые, но лошадей редкие попадания беспокоили, управляться с ранеными животными было сложнее. Упал первый пораженный всадник.

Веревка была изрублена моментально. Олег ничего не видел из-за пыли и периодически тыкал копьем наугад. В основном в пустоту. Но пару раз наконечник уперся во что-то твердое. Между древками протиснулся один всадник, рубанул мужика, стоявшего рядом. Тот повалился с окровавленной головой, но тут же его место занял боец из второго ряда, удержав щит. И сразу сзади два копья вонзились одно в коня, другое во всадника.

— Держать строй! — снова закричал Олег и закашлялся.

На правом фланге казарам удалось пробить брешь. Упали два щита. Мужики из второй шеренги образовали нечто вроде полукаре, прикрывая место прорыва, но было ясно, что еще пара минут, и их сомнут. Лучники уже не рисковали часто стрелять в образовавшуюся беспорядочную массу людей, опасаясь попасть в своих. Мужики справа отступали, понемногу выдавливая Олега с его позиции. Строя как такового уже не существовало. Побежали первые, тут же погибая под ударами сабель дико визжащих казар.

"Неплохой был план", — подумал Олег и почувствовал удар по плечу. По телу стало растекаться мокрое и липкое.

В этот момент, перекрывая визг врага, крики раненых, топот и ржание лошадей, где-то впереди послышался звучный крик. Слов Олег не разобрал, но обладателя мощного голоса спутать с кем-то было сложно. Добр!

— Урааа! — заорал Олег, перехватил копье как дубину, благо, древко было толщиной чуть не с оглоблю, и ринулся на ближайшего врага.

Боль он почувствовал позже, когда все уже было в общем-то кончено. Из всадников не ушел никто. Мужики гоняли последних разбежавшихся из обоза казар. Олег вдруг ощутил головокружение, в глазах потемнело. Он присел, опираясь на сломанное копье, и тут же взвыл от навалившейся на него волны боли. Дрожащей рукой приподнял ворот толстовки. Рана была глубокая и сильно кровоточила. Цела ли ключица, он определить не смог — свет померк, и сознание покинуло его.

Глава 5

Олег с облегчением поставил ведро с водой у крыльца и уселся на ступеньку передохнуть. Кадушка из грубых досок с веревочной ручкой сама весила почти столько же, сколько вода в ней. Рана еще болела, и он был слаб, но уже шел на поправку. Неделю он провалялся в избе травницы, бабки Марии, вместе с несколькими другими тяжелыми ранеными. Два дня назад начал подниматься и потихоньку ходить, помогая травнице по дому, чем мог.

Прищурился на низкое солнце — стояли последние дни августа. Странно, только сейчас Олег впервые, пожалуй, за все время в этом новом мире вспомнил о доме. "Цветок жалко, засохнет без поливки", — почему-то подумал он. Порылся в памяти, чтобы поискать, о чем бы еще можно было пожалеть. И не нашел.

Судьба Олега Соболева складывалась так, что к своим тридцати двум он избавился практически от всего, к чему можно привязаться. Отслужив срочную в начале нулевых на базе подводного флота на Дальнем Востоке, где подводным флотом уже не пахло, он вернулся и устроился копирайтером в какую-то интернет-контору, которые тогда только начинали развиваться. Параллельно поступил в строительный институт на факультет городского строительства и хозяйства по специальности "Градостроительство и планировка населенных пунктов". Там же женился. После трех лет мучений понял, что семейная жизнь не для него, развелся и вскоре получил предложение от бывшего одногруппника поучаствовать в небольшой избирательной кампании. А дальше пошли командировки по всей стране, политический консалтинг муниципальных и региональных структур с параллельным посещением всяких курсов и семинаров по новой специальности. Возвращаясь домой, он запирался в своей однушке и неделями играл на компьютере в танки. Даже сумку не разбирал, доставая лишь зубную пасту и бритву. Вот по танкам он скучал, да. А по остальному...

— Чего сидеть? Работать надо, репу полоть.

Еще скучал по картошке.

— Иду, баба Маш.

Травница была женщина строгая, но не злая. Олега она зауважала после того, как он подсказал ей, что жар можно сбивать отваром из коры ольхи или вербы, в которой содержится салициловая кислота.

* * *

Дергая здоровой рукой сорняки между грядками, Олег продолжал размышлять над путями к амбициозной цели, которую он поставил перед собой. Еще ночью, страдая бессонницей, он перебрал знакомые ему технологии, которые мог бы применить в этом мире и сразу получить конкурентное преимущество для рывка в развитии. Но выходило так, что одна технология цеплялась за другую, та — за третью, и так по кругу. Например, электричество. Вроде бы ничего сложного, но элементарно нужна проволока, которая если в этом мире и была, то низкого качества, а в изготовлении крайне трудоемка. Опять же, нужна изоляция.

Порох? Отлично, нужны уголь, сера и селитра. Пропорций он не помнил, но их можно подобрать экспериментальным путем. Но селитра синтетический продукт, для ее изготовления нужна азотная кислота, которая тоже синтетический продукт. Где-то Олег читал, что раньше селитру получали из мочи и навоза. Можно, конечно, попробовать. Но где взять серу? Вулканов-то поблизости не наблюдается.

Простая сталь. Нужны высокие температуры, значит требуется энергоемкий источник тепла. Обычно для этого вроде бы используют коксующийся уголь. Но для его получения тоже нужны высокие температуры. А где взять обычный каменный уголь?

Да, велики были наши предки, одолевшие без Википедии все эти проблемы. Да будь ты хоть трижды Сайрус Смит, через производственный цикл никак не перескочишь. А уж через десяток производственных циклов... В итоге решил остановиться пока на трех вещах, которыми можно было заняться — бумага, стекло и кирпич. Ну, и организация жизни и производства, разумеется.

Под руку что-то ткнулось. Дара пришла. Уходя на битву, Олег посадил собаку на веревку возле выделенной ему избы, препоручив заботу о ней все той же Варьке. Ошейника не было, а из импровизированной привязи Дара быстро научилась выбираться, и теперь разгуливала по деревне, пугая коров, птицу и жителей. За спиной кашлянули.

— Тут это, разговор есть, — сказал подошедший Афанасий.

* * *

В избе у попа собрались все те же: староста Михаил, Добр и Кузьма. Олег покосился на них:

— Опять проверять будете?

Добр хохотнул.

— Вопрос такой, — начал Афанасий, — как добро делить будем?

Оказалось, что в обозе, который отбили у казар, была дань с нескольких селений, которую те потащили с собой, в надежде быстро покончить с взбунтовавшейся деревней и возвращаться в свои края. В добыче было зерно, мед, меха, выделанные шкуры. Было немного разномастных непонятных монет и даже небольшой кусок серебра. Невольников, видимо, передали другому отряду. Взяли одиннадцать коней, остальные либо разбежались, либо были убиты и сильно поранены, пришлось заколоть.

— Есть предложения?

— Твой ответ ждать, — ответил староста.

"А ведь это шанс", — подумал Олег. — "Неплохой начальный капитал для стартапа".

— Предлагаю следующее. Выделить десятину и поделить между семьями погибших.

Село заплатило немалую цену за победу. Под казарскими ятаганами полегло полтора десятка мужиков. Еще примерно столько же получили ранения.

— Наградить раненых и отличившихся по усмотрению командиров отрядов. Бабке Марии, кстати, помочь надо, человека выделить. Не справляется она одна.

— Добро, — кивнул Афанасий.

— Все остальное в..., — Олег задумался, как бы обозначить уместным и понятным для этого мира словом бюджет сельского поселения, — в общак.

Все вроде поняли, но соглашаться не спешили.

— Обоснуй, — попросил поп.

Олег покосился на него. Ему все-таки иногда казалось по разговору отца Афанасия, что тот такой же, как и он, попаданец.

— Пропажу отряда казары так не оставят. Искать будут, узнавать. А когда прознают, вернутся. Только теперь уже такими силами, что нам не совладать. В этом году вряд ли, по зиме не сунутся. А вот следующей весной гостей надо ждать. В общем, людей нам надо больше, и город ставить со стеной и рвом. Дружина нужна, воины. Товара много надо на торговлю.

Воцарилась немая сцена. Все смотрели на Олега, и во взглядах он читал что-то среднее между "полный идиот" и "вот это голова". Причем, непостижимым образом это выражалось одновременно.

— А я поддержать Светлого, — сказал Добр.

— Погоди. А кто ж за этим... общаком присматривать будет? — спросил Афанасий.

— Да, кто? — вторил ему староста.

"Правильные вопросы задаете, товарищи из сельского руководства".

— Совет. Вот мы, кто здесь сейчас. Может, еще кого предложите из толковых.

Поп со старостой переглянулись.

— Подумать надо.

Кузьма промолчал.

* * *

Туман к вечеру лег такой густой, что Олег уже пожалел о своем решении отправиться к болоту на разведку. Целью было определить вероятные места для добычи болотного железа, а заодно и разузнать о возможных залежах торфа — была у него одна задумка на сей счет. О болотном железе он тоже когда-то читал, заинтересовавшись производством оружия в средние века. По историческим очеркам выходило, что где ни копни на краю болота, железо везде есть. Его же задача сейчас была не найти сами залежи, а наметить места для проб, удобные с точки зрения логистики, поскольку ямы для выжигания угля он планировал устроить неподалеку. В деревне было несколько углежогов, но понаблюдав за их работой, за тем, как нерационально устраивают они ямы, Олег пришел к выводу, что организацию процесса надо вводить в цивилизованные рамки. Поэтому, выспросив у Афанасия расположение ближайшего болота, он ближе к вечеру пешком направился в путь. Больное плечо еще не позволяло ездить на велосипеде, а с лошадью, да еще без седла, он управляться не умел.

Наметить он успел пару мест, прежде чем туман, набегающий с болота, стал быстро заволакивать все вокруг. Было в его движении что-то ненормальное, неестественное. Да и сумерки стали сгущаться внезапно быстро. От болотной сырости сильно заныло рана, начал пробивать легкий озноб. Олег решил, что надо возвращаться, пока не заплутал, но в этот момент Дара уселась и как-то отчаянно безнадежно завыла в ту сторону, откуда из глубины болота наползал странный туман.

"Заклинаю вас, дети мои, остерегайтесь выходить на болота в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно", — вспомнилось почем-то Олегу.

— Дара, — позвал он тихо. — Пойдем-ка домой, девочка.

Собака зарычала. В следующий момент Олег увидел слева движение чего-то серого. Затем еще. Сфокусировать взгляд он не мог, но вокруг, то тут, то там замелькали серые, словно выцветшие тени. Олег всегда считал, что выражение про зашевелившиеся волосы, это такой образный оборот плохих писателей. Оказалось — нет.

Холод усиливался, превращая туман в подобие мелкой ледяной измороси. Дара попятилась и, рыча, прижалась к ногам Олега. И тут он увидел. Из тумана выплыли несколько человеческих фигур в балахонах, похожих на саваны. Глаза у них не сияли, нет. Вместо глаз и носов чернели темные провалы. На подобиях лиц выделялся лишь посмертный оскал. Со всех сторон послышался шепот, а затем одна из фигур протянула к Олегу руки и завыла высоким звуком на пределе, который может вынести человеческое ухо. Собака взвизгнула и рванулась назад, в туман. Олег развернулся и побежал следом.

* * *

— Дай взгляну, — отец Афанасий поднес ему к лицу свечу и осмотрел глаза. Покачал головой. — Плохо дело.

— Что там?

— Синие глаза-то.

— Вроде серые всегда были.

— Белки синие. Еще немного, и забрали бы тебя.

...Олег не помнил, как добежал до деревни и вломился (двери тут не запирали), стуча зубами, в избу Афанасия. Тот налил ему какого-то крепкого отвара, какой тут заменял чай дал успокоиться, а потом расспросил о происшедшем.

— Плохо дело, — повторил поп. — Нежить последний раз при моем деде приходила.

— Кто? — Олег поперхнулся чаем.

— Нежить. Одного не понимаю, как ты живым ушел. Не бывало еще такого.

Глава 6

Часовенка у отца Афанасия была невысокая — метров пять. Но стояла она на возвышенности, так что вид на окрестности отсюда какой-никакой открывался. Солнце уже скрылось за горизонтом, но последние его лучи еще давали слабый отсвет на небе, а вдалеке над лесом всходила полная Луна.

Белая пелена тумана была хорошо видна отсюда. Чуть заметно колыхаясь, она медленно, но неотвратимо ползла в сторону деревни. Температура воздуха стремительно падала. По ощущениям Олега было где-то около нуля. Изо рта при дыхании вырывались облачка пара.

— Пресвятая Богородица, спаси и сохрани.

Поп часто застучал в небольшой колокольчик, который больше подошел бы на шею корове, а не часовне сельской церкви. Снизу стукнула дверь, кто-то вышел из ближайшего дома. К часовне подбежали двое мальчишек, один крикнул:

— Дядь Афанасий, что случиться?

— Макарка, ты что ли? Беда. Нежить идет со стороны болот. Бегом по избам, всем двери на запор и сидеть тихо. Огня не жечь.

Пацаны, грамотно разделившись, прыснули по проселку в разные стороны.

— Что делать будем? — спросил Олег, когда они вновь спустились в избу.

— А что тут сделаешь? — развел руками Афанасий. — Будем сидеть и ждать. Авось не оставит Спаситель христианские души.

— Как ждать? А крест, святая вода там всякая — разве не помогут?

— Сказки это бабские про колдовство богопротивное.

— Подожди, я ж сам видел, когда вы меня проверяли, как крест от крови моей светился. Значит, есть в нем сила.

— Да не в кресте дело, а в серебре. Серебро светилось. Или монахи афонские тебе не сказывали?

— Про нежить ничего не говорили, — уклончиво ответил Олег. — Что, никакой управы на нее нет?

Поп сокрушенно покачал головой.

— А что бывает с теми, кого забирают?

— Те сами становятся нежитью неупокоенной.

Афанасий как-то задумчиво посмотрел на Олега.

— Слыхал я однажды от стариков, что Светлого нежить забрать не может. Нет у нее такой власти. Да думал, байка это, много всяких глупостей про Светлых сказывали. Может и не могут они тебя взять, а может могут, да не сразу. Вон, смотрю, глаза-то у тебя только сейчас отходить начали. А как проверишь?

Олег поежился, разговор ему не нравился.

— Навстречу в туман тебя выпустить? — Продолжал рассуждать поп. — Нате, мол, попробуйте. А ну, как вранье это. Заберут тебя мертвяки, и вернешься ты потом не Светлым, а Темным. А это страшней любой нежити.

Олег решил пресечь скользкую тему.

— Заберут, не заберут... Что я им сделать-то смогу один?

— Тоже верно.

Афанасий задул лучину. В избе установилась тишина. Из отгороженного угла, где сидела супруга Афанасия матушка Серафима не доносилось ни звука. Дара, которую впустили в избу, прежде чем подпереть дверь мощным брусом, тоже затихла, улегшись под столом. Небольшие оконца хозяин прикрыл деревянными задвижками. Глаза немного привыкли к темноте, и Олег, хоть с трудом, различал контур сидящего напротив него священника. Время тянулось медленно.

Вроде шорох. Показалось? Нет, вот опять. В дверь и по стенам снаружи заскреблось, зашептало. Температура в избе упала еще ниже. И тут Олег к ужасу своему различил в окружающей черноте белесые струйки просачивающегося тумана. Они ползли, тянулись к нему. Афанасий едва слышно зашептал молитву. Клочья тумана тем временем доползли до ног Олега и начали медленно опутывать их. Шарахнулась куда-то в угол Дара. Олег попытался вскочить, но в тот же момент почувствовал за спиной движение, и сразу на него дохнуло стужей. А в следующий момент на его плечи опустились чьи-то твердые костлявые пальцы, мороз от которых даже ожег сначала кожу под тканью одежды. А затем холод стал опускаться по телу все ниже, сковав волю Олега. Заживающая рана взорвалась дикой болью, но через секунду это мучение показалось ему пустяком, потому еще невыносимая боль пронзила уже весь его организм.

— Беру живую кровь по праву мертвого, — услышал Олег свистящий шепот умертвия и потерял сознание...

* * *

Волны набегали на берег, подбираясь к самым ногам. Низкое серое небо словно придавливало к прибрежному песку. Разогнавшийся на просторах бухты ветер, швырял в лицо водяную пыль. Было холодно и мокро. Холодно и мокро. Холодно и...

Олег открыл глаза. На нижних ветвях худосочной осины сидел ворон и следил за ним поочередно то правым, то левым глазом, поворачивая голову. Все тело ломило. Такая боль бывает, когда на холоде отморозишь руки, а потом попадаешь в тепло — нестерпимая. Он застонал и несколько раз перекатился по земле. Под ним зачавкала жижа.

Когда несколько минут спустя боль отпустила, он сел и попытался осмотреться. Картина была безрадостная. Сидел Олег на небольшом островке посреди бескрайнего, насколько хватало взгляда, болота. Между болезненного вида осинами и березами то там, то тут виднелись озерца воды, затянутые ряской. Ветерок сгонял остатки утреннего тумана — нормального, не ночного колдовского.

— Ты добычи не дождешься, — сказал Олег ворону, — пошел вон.

Ворон каркнул, тяжело взлетел с ветки и вскоре скрылся из вида. Олег поднялся.

— Хрена вам лысого, а не Светлого! — крикнул он.

Эхо жутковато разнесло его крик в утренних сумерках. Он пытался определить хоть какие-то ориентиры и направления, поэтому не сразу заметил это.

— Опаньки, что тут у нас есть.

Олег проковылял к небольшой возвышенности, имевшейся в центре его островка, обошел ее с обратной стороны и ошеломленно остановился. Два защитных бетонных скоса по краям, небольшой бетонный пандус, устеленный грязью и прелыми листьями. А посередине глухая железная дверь, ведущая куда-то в недра болота. Дверь, хоть и изрядно облупившаяся, была когда-то выкрашена до боли знакомой кондовой армейской краской защитного цвета. И на ней еще можно было различить полустертую бордовую надпись: "КГБ СССР. Имущество в/ч 2223".

Он бросился к двери и принялся колотить в нее руками и ногами, однако быстро выдохся. Дверь, судя по всему, представляла собой толстую стальную плиту. Олег еще раз внимательно ее осмотрел: никаких отверстий, никаких запирающих устройств, никаких средств коммуникации. Литая стена, даже петли скрыты внутри. Он еще раз пнул дверь ногой:

— Откройте, гады, я свой, советский. Гэбня кровавая, развели нечисть, никакого житья мужикам.

Потом бессильно опустился прямо на бетон и стал думать. Но проклятая дверь не давала сосредоточиться, мысли все время возвращались к тому, что есть ход обратно, в свой мир. Домой. Вот он этот ход, прямо перед ним.

Олег вдруг представил свое бездыханное истощенное тело на пороге имущества в/ч 2223 и решил, что с рефлексией пора заканчивать. Он даже отошел на другой конец островка, чтобы не видеть входа в бункер. Солнце. Афанасий говорил, что большое болото в окрестностях одно. Когда Олег шел вечером к болоту, солнце садилось где-то за спиной, значит деревня на западе. Надо дождаться восхода солнца и сориентироваться.

Чтобы не терять времени Олег решил сломать подходящую слегу для предстоящего путешествия по болоту. На островке неподалеку виднелись несколько сухих деревьев. Аккуратно нащупывая каждый следующий шаг, он двинулся по топкой почве. Путь в какие-то полсотни метров занял минут двадцать и вымотал до невозможности. Зато он немного согрелся, насколько это позволяла болотная сырость.

Но на островке его ждало еще одно открытие. Выбирая подходящий ствол для слеги, Олег споткнулся обо что-то, и из-под ноги у него выкатился человеческий череп. После ночного происшествия его уже вряд ли чем-то можно было испугать, но озноб все равно пробил все тело. Он расшвырял ногой прелую листву, и перед ним предстал скелет в полностью истлевшей одежде. Кое-как сохранились разве только ботинки, да и то условно. Превозмогая отвращение, Олег поднял один ботинок, очистил от налипшей грязи подошву и не без труда прочел выдавленную надпись: "Birch&Co. London, Carnaby St./12. 1810 y.".

— О, наши западные партнеры, чтоб они были здоровы.

Олег отбросил расползающиеся в руках остатки ботинка и принялся шарить вокруг останков неизвестного джентльмена. Однако кроме костей и истлевших обрывков ткани найти ничего не удалось.

Пока он искал и выламывал подходящий шест, показалось солнце. Олег примерно определил сектор, в котором необходимо двигаться, и наметил парочку высоких деревьев-ориентиров. Хотелось пить, но он решил по возможности долго воздерживаться от болотной воды. Да и наливаться жидкостью перед тяжелой дорогой — не лучшая идея. Помедлив, Олег перекрестился и шагнул в болото.

* * *

Солнце давно перевалило за полдень, когда он добрался до более-менее сухого островка. Олег разделся и отжал одежду, снял с себя несколько пиявок. Однако развесить и просушить одежду не удалось, гнус моментально налетел на голое тело. Зато на островке обнаружилось обилие почти спелой клюквы, которая если не утолила, то чуть приглушила голод. В паре метров от болотной кромки, Олег корягой выкопал небольшую ямку, которая быстро наполнилась водой. Он подождал, пока осядет муть, и немного попил. Поразмышлял над тем, не стоит ли изловить пару лягушек и полакомиться французским деликатесом, но решил, что еще не настолько оголодал. Передохнув, двинулся дальше.

Болото, на его счастье, оказалось не слишком опасное. По крайней мере, не такое, как показывают в кино, когда человек идет-идет, а потом вдруг проваливается и через минуту от него остаются только пузыри на поверхности. Правда, пару раз ему приходилось возвращаться и обходить особо топкие места. Несколько раз он видел змей, скользящих в воде. Ужи это или гадюки, он не знал, поэтому, если приходилось заходить глубоко, хлопал ладонями по поверхности, отпугивая тварей.

Ближе к вечеру, когда он уже совсем выбился из сил и решил, что выбрал неверное направление, почва пошла суше. Кроме клюквы стали попадаться кусты с ежевикой. Вновь резко похолодало, и оглянувшись в очередной раз, Олег к ужасу своему заметил белые клочья мертвенного тумана, медленно, но неумолимо догоняющие его. Он прибавил шаг, насколько это было возможно.

Туман нагнал его где-то час спустя, накрыл с головой, и серая фигура умертвия встала перед ним, обдав нездешним холодом. У Олега стучали зубы. Внезапно даже для самого себя, он вытянул вперед руку, сложил неслушающиеся пальцы в кукиш и выговорил:

— Отвяжись, мертвяк. Нет у тебя надо мной власти.

Нечисть приблизилась почти вплотную и просипела с угадывающимся сожалением:

— Нет.

Потом умертвие протянуло руки к груди Олега, словно пытаясь погрузить их в тело. Холод вновь проник внутрь, сердце дало сбой и на секунду остановилось. А потом бешено застучало вновь, разгоняя горячую кровь по артериям. Олег размахнулся, въехал мертвяку кулаком в оскаленную челюсть и потерял сознание.

Очнулся он от контраста. Его лицо трогало что-то мокрое и холодное, и одновременно мокрое и горячее. Он попытался отмахнуться, над ухом гавкнуло. В этом мире гавкать могло только одно существо.

— Дара, — прошептал он.

Собака залилась громким лаем, и невдалеке Олег услышал голоса. Он зачерпнул пригорошню черной жирной грязи, в которой лежал, понюхал и улыбнулся.

— Есть торф.

Глава 7

— Иван, а сколько времени каждый день ты работаешь в кузнице?

Олег здоровой рукой помогал сыну кузнеца качать кожаные меха и попутно собирал ценные сведения о ремеслах, представленных в деревне.

— Чего говорить?

Часов здесь, конечно, не знали, как и других точных мер. Верста и сажень были понятиями весьма условными.

— Много работаешь в кузне, говорю?

— А, как день кончится, так работать и трапезничать. После спать. Утром нельзя — топку надо долго жечь, потом уходить, жар пропадать. Перевод угля.

— А днем что делаешь? Куда уходишь-то?

Иван от неожиданного вопроса даже немного промахнулся по серпу, который правил на гранитном валуне, заменявшем ему наковальню.

— Что делать? Днем работать надо. Корова кормить надо, жена кормить надо, дети. Зима близко.

— А если бы ты целый день в кузне работал, больше железа делал?

— Глупость сказать, — кузнец опустил серп в кадушку с водой. — Зачем больше железа? Больше не надо никому.

— А железо где берешь?

— Кто свое приносить. В городище еще менять.

Олег задумался. Из уроков политэкономии он помнил, что разделение труда и специализация по профессиям начались в связи с концентрацией населения. Вот, взять Ивана. Кому в деревне в три десятка дворов нужен продукт его труда? Лошадь подковать, инструмент поправить — на это не проживешь. Нет потребителя, нет сбыта. А ведь эта деревня по здешним меркам вроде не маленькая считается. Поэтому кузнечное ремесло для него что-то вроде общественно-полезной нагрузки в свободное от основной работы время. Потому и нет развития ремесла, не растет профессионализм, не появляется новый продукт. Значит, что? Надо расти, привлекать новых людей, ставить город. А для этого нужно создать такие условия, чтобы людям самим захотелось тут жить, чтобы потянулся народ в никому неизвестное селение, расположенное даже неизвестно где.

А еще необходим универсальный товар, то есть такой товар, который нужен всем. Во все времена таким товаром были деньги. Нужна капитализация. Кстати...

— Иван.

— Чо?

— А деньги у вас есть?

Кузнец даже расхохотался.

— Ну ты сказать. Зачем деньги? Видеть я деньга заморская в городище. Корова деньга не накормить, жена деньга не накормить. Купец дурака искать, маленький деньга на пять соболей менять хотеть.

Олег понемногу привыкал к манере разговора местных жителей, но английские инфинитивы раздражали его все больше. Хотя, селяне иногда почему-то вполне правильно склоняли и ставили падежи и времена. От отца Афанасия правильный церковный язык все-таки как-то распространялся. Школа нужна. А для школы нужна бумага. Тьфу, пропасть, заколдованный круг какой-то.

Иван попробовал пальцем серп:

— Все. Тушить огонь. Пошли трапезничать. Тощий ты стал после нежить.

* * *

...Олег не помнил, как его притащили от болот в деревню. Лежал без памяти почти сутки. Бабка Мария снова натирала и отпаивала его какими-то травами. Когда он немного пришел в себя, его посетил Афанасий, почесал бороду:

— Однако досталось тебе.

— Да вроде цел пока, — беспокойно осмотрел себя Олег.

— Волос у тебя весь белый. Видать, потрепали тебя мертвяки.

— Так не забрали же.

— Теперь не заберут. Ушла нежить. Надолго, нет — того не знаю, но ушла. Я чего спросить-то хотел, ты как дальше жить думаешь?

Вот так, вопрос в лоб и по существу.

— Я думаю, что мне для начала жрать что-то надо.

— Чтобы жрать, надо работать, — изрек поп марксистко-ленинскую аксиому. Немного помолчал. — Я тут подумал, ты же тогда двух лошадей привел, когда только появился. Так-то по человеческим понятиям они твои. Животина молодая, сильная, хоть к сохе и не приучена. Можешь сменять кому. Товар, правда дорогой, сразу не каждый возьмет, но вот кормить тебя какое-то время за них смогут. А там уж сам думай. Иван, кузнец давно лошадь хотел. Думаю, сторгуетесь. Как-никак, ты ему жизнь спас.

Вот так и получилось, что последние дни Олег столовался в доме у кузнеца или получал от его жены продукты и готовил дома. Здесь он, кстати, тоже произвел ревизию. Изба требовала капитального ремонта, особенно крыша. Печь из натасканных с реки булыжников, обмазанных глиной, топилась по-черному и не устраивала Олега категорически. Небольшая банька была немного в лучшем состоянии, но тоже требовала приложения рук. Больше всего его угнетал сортир. Обычная яма была вырыта на задворках и обнесена плетнем. Воняло из нее нещадно, а уж об удобстве вообще можно было забыть. Каждый раз, с трудом устраиваясь на краешке, стараясь не поскользнуться на влажной земле, Олег с ужасом думал о приближающейся зиме.

Одну трофейную лошадь он сдал в общак при условии, что сможет пользоваться ей, когда потребуется. А если нужно, то получит и телегу. Зима пугала его и еще по одной причине. Зимой жизнь в деревне замрет. Так было и в его двадцать первом веке, а уж в этом лохматом средневековье и подавно. Не сможет он реализовать ни одного своего проекта. Глины под кирпич не добудешь, на солнышке не просушишь. Мерзлый торф тоже ковырять не станешь. Песок и известняк для экспериментов со стеклом не найдешь. А по весне, как подсохнут дороги, пожалует в гости отдельный казарский карательный отряд. И все.

Поэтому кровь из носу, надо уже сейчас готовиться, огораживаться. Нужна ударная комсомольская стройка с напряжением всех сил и ресурсов. Кстати, о комсомольцах. Олег не был фанатом коммунистической идеи. Но частые поездки по стране немного изменили его стандартные для современников взгляды на большевиков. Знакомясь с местными нравами и спецификой, он взял за правило во всех городках, куда забрасывала работа, посещать краеведческие музеи. И выяснил интересную вещь — музеи в массе своей основывались советской властью в начале 20-х годов. То есть в нищей, разоренной мировой и гражданской войной наполовину безграмотное рабоче-крестьянское правительство кроме других важнейших дел находило ресурсы на создание музеев. В строящихся городах в первых кирпичных многоквартирных домах на первом этаже, как правило, размещалась библиотека. В институте, изучая по специальности планировку построенных в советское время городов, он отметил, что главная дорога со станции обычно вела ко Дворцу культуры. В одном крупном селе в библиотеке он нашел подшивку местной районной газеты за 1924-й год. Начал листать и засиделся до самого закрытия. Советы тогда реально работали. Уровень стоящих проблем и качество властных решений поражали. Нынешние муниципальные депутаты по сравнению с теми рабоче-крестьянскими выглядели жалкими профанами и халтурщиками.

Советы! А ведь это выход для нынешнего уровня развития. А где советы, там и колхозы. Селение все равно живет общиной. Как понял Олег, большинство жителей представляют два разросшихся рода. Есть и прижившиеся вроде Добра и Кузьмы. Да, есть зажиточные хозяйства, которые уже начинают выделяться и ставить себя немного особняком. Но если надо уберечь сено от внезапного дождя, убрать урожай до непогоды, если беда или аврал, все работают вместе, помогая друг другу.

Идею колхоза Олег вынашивал два дня, а потом выложил старосте и священнику. И долго еще втолковывал им все преимущества укрупнения хозяйства, специализации работников на отдельных участках.

— Все равно не понимать я, — грохнул Михаил кулаком по столу. — Как так, все общее?

— Не все, — начал в который раз объяснять Олег. — Дом, свое хозяйство остаются у тех, кто хочет. Но тогда и его часть труда в общем деле меньше будет. Значит и доля по результату небольшая выходит.

— А как же счесть, у кого какая доля? — подключился Афанасий. — Один работает хорошо, другой ленится.

— Делим работу на участки. На каждом участке ставим бригадира.

— Кого?

— Руководителя.

— Погоди. Зачем на участке руками водить?

— Главного, который отвечает за работу. Он подает отчет, кто сколько трудовых дней отработал на общее.

— Работать разно можно, — не унимался староста.

— Для того и бригадир.

— Мудреное ты дело задумал, — проворчал поп. — Да на то ты и Светлый.

— Давно спросить хотел, — Олег решил чуть отойти от темы и дать собеседникам поразмышлять. — Что в народе про Светлых говорят? Откуда они, да зачем?

— Откуда вы, про то тебе-то лучше нашего знать, — начал припоминать Афанасий. — Кто говорит, из пустыни на юге приходят. Кто — аж с самого Афона от старцев. А сказывали еще, что посреди земель где-то на севере в дремучих лесах есть большое озеро. Стоял посреди того озера остров, а на нем городище дивной красоты. Храм там высоченный, в дюжину саженей. Когда колокола на нем звонили, сердце замирало от того звону. Бусурмане, казары или еще кто, осадили городище и потребовали выдать дань золотом, девками, да мехами. Три года тот городище осаду держал. А однажды утром проснулись бусурмане, а острова нет — только холодная вода на его месте плещется. А из-под воды звон колокольный. Только с тех пор стали появляться люди странные. Говорят, из того городища приходят.

— Светлые?

Афанасий кивнул.

— А зачем приходят-то?

— Мир сдвинуть.

Олег вытаращил глаза:

— Это как?

— А когда все криво идет, и христианскому люду притеснение лютое, приходят и меняют все.

Староста как-то виновато хекнул.

— Правда та, что не всегда правильно менять. Еще кривее делать, бывает.

Афанасий покивал:

— Последний, про которого еще деды наших дедов что-то слышали, неправильный был какой-то. По нашему сначала и говорить не мог, как сказывали. Все лопотал что-то. Потом прижился, слова выучил, а говорил все одно чудно, не по церковному. Других учить начал язык поганить. Да так и сгинул где-то.

Олег вдруг начал догадываться о связи инфинитивов в речи селян и английским ботинком на болоте. Надо же, и тут англичане подгадили. Вот ведь до чего нация вредная.

— Но, раз ты говоришь, общее делать, так и быть тому, — подвел беседе итог священник. — Завтра мужиков соберем и порешаем. Боюсь, как бы противности какой не вышло.

* * *

К себе Олег возвращался уже по темноте. Со стороны одной избы доносились тихие девичьи голоса. Остановился, прислушался, признал голос Варьки, рассказывающей что-то подружкам:

— А животина эта — вовсе и не животина есть.

— А кто же? — ахнул испуганный голосок.

— Девка заколдованная, невеста его. Дарьей звать.

Голоса заахали, зашушукались.

— Я подсмотреть один раз. Он сидеть, гладить ее по голове и вздыхать тяжко. Гладить и вздыхать. Эх, кто бы меня так гладить, я б всю жизнь того любить, — мечтательно протянула Варька.

Олег выругался про себя и, стараясь ступать бесшумно, двинулся к своей избе, где его ждала голодная "невеста".

Глава 8

Олег даже вспотел, живописуя перед селянами все преимущества коллективного хозяйства или обхоза, как он его назвал. Слова "коллектив" в здешнем языке, понятно, не было. Говорил минут сорок. Сложность состояла в том, что он сам не очень понимал, как это будет выглядеть в результате, поскольку был жителем городским, хотя в детстве почти все школьные каникулы проводил в деревне у бабки в Псковской области. Ясно ему было одно — для повышения эффективности труда и получения массового продукта для торговли, производство надо укрупнять.

Плюс был в том, что после одержанной победы мужики почувствовали себя увереннее, сплотились. Да и у самого Олега авторитета прибавилось. Но проблема заключалась во времени года, в которое он затеял свои революционные перемены. Если бы сейчас была весна и пора сева, а припасы за зиму истощились, сподвигнуть крестьян на общее дело было бы проще. Но приближалась пора сбора урожая, когда собственнические интересы брали верх.

— Вот тебе, Макар, — обратился Олег к внимательно слушающему его мужику, который жил через два дома от него, — чтобы посеять рожь, что надо?

— Земля надо, — уверенно ответил Макар.

— Земля — понятно. Еще что?

— Соха, борона.

— А лошади у тебя нет?

— Эээ, — протянул Макар, давая понять, что лошади у него нет и не предвидится. — Жена есть, дети лямку тянуть.

— Вот. А в обхозе будут лошади, которые станут работать для всех.

— Обхоз лошадей дарить? — обрадовано спросил Макар.

— Не дарить. Общие лошади будут. А вот если ты сам по себе, даже если у тебя мерин есть, тебе его кормить и содержать надо. Это не каждый потянет. Товар, если какой на продажу остался, в городище опять же самому надо везти торговать. Или же просить кого, а за это часть товара отдавать. А в обхозе этим отдельные люди заниматься будут. А самое главное, часть продуктов обхоза будет закупать бюджет... то есть общак села.

— Это Михаил что ли?

— Совет из нескольких человек, которым вы доверяете. Люди здесь на виду, все про всех всё знают. Есть и еще кое-какие задумки, так что всем советую вступать в обхоз.

— А если я, к примеру, не хочу?

Олег давно заметил группу из пяти стоявших чуть отдельно от других мужиков. В основном тут были хозяева зажиточных дворов, у которых имелись и лошади, и скотины было побольше. Один из этой группы и задал вопрос.

— Обхоз дело добровольное, — весело сказал Олег.

В наступившей тишине все услышали, как Макар негромко проворчал:

— Хорошо хоть не обхез.

Народ засмеялся.

* * *

Уже несколько дней Олег ломал голову над производством бумаги. Допустим, примерный технологический процесс он знал, читал когда-то. Проблема была за пустяком — за опилками. Казалось бы, ерунда. Но где их взять опилки там, где нет пил?

К его удивлению, кузнецу устройство пилы было известно.

— Пустая вещь, — махнул рукой Иван, когда Олег углем изобразил ему на стене кузни пилу. — Каждый зуб вырубить, потом проковать, потом завести. Много времени тратить. Зачем?

— Деревья пилить, доски делать.

— Бревно на доски мужики быстро топором распускать.

Олегу уже довелось наблюдать процесс распускания бревен на доски. Он вынужден был признать, что местные мастера клиньями и топорами делают это действительно быстро. Только вот качество таких досок оставляло желать лучшего, да и брака было много.

А что, если опилки не пилить, а молоть из щепы?

— Иван, а чем вы зерно мелите?

— Так, кто в ступе толочь, а кто мельница иметь.

— Погоди, — не понял Олег, — в деревне мельницы есть? А почему я не видел?

— Так в избе много кто иметь. Для рук мельница, как ступа.

— А, ручные, — в голосе Олега проскользнуло разочарование. — А жернова где берете?

— Сами делать или в городище покупать.

— А большие жернова в городище продают? Например, в сажень шириной.

Иван задумался.

— Сажень, не сажень, но видеть я там такой. Еще думать, зачем большой камень продавать. Неужто такие мельницы бывать?

— Конечно бывают. Вот еще что, ты золу из горна куда деваешь?

— Часть в огород, еще щелок ставить — постирать, помыться. Остальное... — Иван махнул рукой куда-то в сторону реки, где за проселком были вырыты ямы для бытового мусора.

— Мне зола будет нужна и щелок. Не выбрасывай.

После разговора с кузнецом, Олег решил остановиться на мельнице вместо пилы. Заодно можно было отработать технологию большой мукомольни, которую он планировал поставить на реке ближе к следующему лету после паводка. Ехать в город за жерновами сейчас было не с руки, дороги вот-вот развезет. Да и на что покупать? Но главное, транжирить казну следует экономно, на самое необходимое. А траты на непонятные пока никому фантазии Михаил и Афанасий вряд ли одобрят. Совет села, как никак.

Идею вытесать жернова самому он отмел сразу — не из чего, да и нечем. Оставался композитный жернов. Подумав, Олег решил изготовить его из армированной прутьями глины с наклеенными на рабочую поверхность небольшими плоскими камнями. Клей — на основе смолы хвойных деревьев, либо известково-песчаная смесь. Известняк в окрестностях деревни был, о чем поведал тот же Иван.

* * *

Свой первый прорыв в области прогресса Олег совершил там, где совсем этого не ожидал. В селении несколько человек занимались изготовлением горшков. Но признанным авторитетом в этом деле был Трофим. К нему Олег и отправился вечером за информацией о ближайших залежах глины.

Трофим сидел на задворках своей избы и на нескладном столике лепил крынку, зачерпывая из старой потемневшей бадьи сметанообразный раствор глины и стараясь придать изделию округлую форму. Понаблюдав за ним несколько минут, Олег задал вполне естественный вопрос:

— А почему без гончарного круга?

— Чего говорить? — Трофим критически осмотрел кривую крынку и с досадой смял ее рукой.

— Берешь круглую плашку. Крепишь ее на вертикальную палку...

— Какую палку?

— Которая стоймя стоит, — Олег поднял указательный палец, положил на него сверху открытую ладонь и покрутил туда-обратно.

— На кой? — удивился Трофим.

— Кладешь сверху глину, крутишь плашку, ладонями лепишь.

Гончар немного подумал.

— Как на ходу лепить? Так-то не выходить ничего, а тут еще крутиться станет. Да и как крутить и лепить сразу? Две руки-то у меня.

— А голова тебе зачем?

— Головой лепить? — изумился Трофим.

— Головой думать. Снизу второй круг к палке, его ногами крутишь. Понял?

— Понять. Чего не понять? Дело нехитрое так сделать. Чудно только.

— А ты попробуй.

Глину брали в двух верстах от деревни на подмытом берегу реки. Только оказалось, что приготовить глину для работы не так просто. Он-то по наивности считал, что достаточно накопать нужное количество, развести чуть водой, чтобы помягче была, и лепи, что хочешь. Из косноязычного рассказа Трофима он узнал, что материал сначала высушивают, потом кладут в мешок и дробят в пыль большими деревянными молотками. Затем просеивают, и уже после разбавляют водой для работы.

Олег с горечью подумал, что ему вообще никогда не удастся сделать даже таких примитивных вещей, как мельница или кирпич. Один технологический процесс тащил за собой второй, тот — третий, и конца этой цепочке не было видно. Но опускать руки при первых же затруднениях ему не хотелось. Поэтому утром, взяв лошадь с телегой и пару деревянных лопат, они вместе с Трофимом отправились на место добычи.

Когда они уже загрузили на телегу глину, количества которой должно было хватить на изготовление двух небольших жерновов, гончар тронул Олега за плечо:

— Глядь.

По берегу к ним приближался молодой парень. Вышел он, должно быть из прибрежных зарослей, но, насколько знал Олег, в той стороне поселений вблизи не было. Высокий, широкий в плечах, широко улыбается. Но что-то в этой улыбке Олегу не нравилось. Искусственная она была какая-то, глумливая, как у гопника на городской окраине. Одет просто, но как-то не по-деревенски, не по-домашнему что ли. На поясе нож в чехле, другого оружия не видно.

— Знаешь его? — шепнул Олег.

— Первый раз видеть.

Парень приблизился:

— Здоров будь, мужики.

— И тебе здравствовать, — настороженно откликнулся Трофим.

— Что делать тут?

Тут вмешался Олег:

— А кто спрашивает? Назовись сначала, потом спрашивай.

Парень среагировал на необычную манеру речи, прищурился, улыбка медленно сползла с лица.

— Звать Иван.

От Олега не ускользнула небольшая заминка между двумя произнесенными словами.

— Тезки, значит, — ответил он. — Все трое.

Трофим удивленно посмотрел на него, а парень снова заулыбался. Понял.

— Что делать тут, тезки? — снова спросил он.

— Свое дело делаем.

Олег сам не понимал, отчего начал сразу бычиться, но не нравился ему этот чужак. Словно подтверждая подозрения, тот как-то помрачнел и сказал уже с вызовом:

— Лошадь у вас хорошая.

— Самим нравится.

Парень непроизвольно повернул голову, словно оглядываясь на кусты, откуда вышел. Олег сделал шаг назад и будто невзначай положил руку на край телеги, откуда торчала рукоять лопаты. Трофим же растерянно крутил головой, глядя то на одного, то другого. Олег окликнул его:

— Тезка, поворачивай телегу, домой поедем, — Потом уже, обращаясь к незнакомцу. — Пора нам, дел еще много.

Вынул из телеги лопату и стал для вида протирать ее сорванным пучком травы. Трофим не сразу понял, но среагировал правильно. Взял коня за узду и стал поворачивать телегу. Олег демонстративно вытирал чистую уже лопату, глядя на парня, а тот мрачно следил за ними.

— Ладно, тезки, — сказал он, — увидеться еще.

Повернулся и направился к кустам, из которых появился.

* * *

Когда вернулись в деревню и начали разгружать телегу перед избой, к плетню подошел сосед:

— Слышь, Светлый. Тебя Афанасий искать. Народ тебя ждать.

— Какой народ?

— Злой народ. Соседи приехать. Говорить, вина на тебе есть.

Олег вздохнул, вымыл руки, умылся и направился по направлению к часовне.

Глава 9

Внешне Олег выглядел спокойным, но внутри у него все кипело. Так и хотелось отоварить табуреткой самодовольного старосту соседнего поселения, решившего в легкую поживиться за их счет. Приперся он в сопровождении четырех бугаев, двое из которых были его сыновьями, как шепнул между делом Афанасий. И как только умудрился таких молодцов заделать? Сам-то низенький, кривоногий пузан с лысиной и глазами навыкат. Приехал и с ходу выдвинул требования, мол, мокровцы должны выдать им половину взятой у казар добычи.

— Это, Степан, какое же есть на то основание? — удивился от подобной наглости Михаил.

Основания были такие. Казар побили, и теперь всем соседям придется лихо — это раз. Свою долю дани соседи выплатили раньше, и она вполне могла находиться во взятом обозе — это два. С соседями надо по-христиански делиться — это три.

Афанасий и Михаил растерянно смотрели на Олега, а тот сидел и молчал, буравя гостей по очереди взглядом исподлобья. Злость, закипавшая внутри, была для него непривычной. Он вообще после встречи с нежитью стал ощущать в себе какие-то странные перемены. Раньше Олег конфликтов всячески старался избегать, да и вообще на первые роли никогда не лез, предпочитая жить по принципу "моя хата с краю". Ему проще было уступить или извиниться, чем ввязываться в конфликтную ситуацию. Даже, когда он прекрасно понимал, что его элементарно разводят. После того случая на болоте, его будто подменили. Взять хоть сегодняшнюю странную встречу на реке. С чего он наехал на того парня? Да, было в нем что-то неприятное. Олег и сейчас был уверен, что вышел к ним незнакомец не с добрыми намерениями, и встреча с ним не последняя. Но по сути-то ничего худого тот не сделал и даже не сказал. Заметил Олег за собой и некоторые другие изменения. Вроде, как стал он более выносливым. Нет, огромные камни ворочать в одиночку не мог, силы в нем не прибавилось. А вот уставать стал меньше. Первым это отметил Трофим, когда они кидали лопатами глину в телегу. Сырая глина — вещь для погрузки непростая, поэтому гончар быстро умаялся. А Олег, как ни в чем не бывало, продолжал махать лопатой, на что ему и указал спутник.

Раньше Олег любил поспать, а теперь ему на сон хватало часов пяти, и он себя прекрасно чувствовал. А самое главное, стал он каким-то холодным, отстраненным, будто вынули частичку изнутри, а на место вставить забыли. И вот эту пустоту иногда заполняла непривычная и словно чужая злость.

— Все сказал? — спокойно спросил он гостя, когда тот снизил поток красноречия, перечисляя, что у них забрали казары, и что они намерены получить обратно от неразумных соседей.

— Все, — ответил Степан. — Теперь хотеть тебя послушать.

Олег чуть наклонился вперед и заговорил негромко ледяным тоном:

— За то, что мы в бою взяли, кровью наших мужиков заплачено. Добыча наша, здесь и останется целиком.

Степан открыл уже, было, рот, чтобы возразить, но Олег поднял ладонь, останавливая его:

— Дань теперь будете давать нам. Людьми не возьмем, но десятину с труда брать буду.

При этих словах четыре детины за спиной соседского старосты угрожающе придвинулись и взялись за ножи или топоры — у кого, что было за поясом. Степан побагровел от злости и даже не нашелся, что ответить на такую наглость.

— Сколько у них дворов в деревне? — спросил Олег Афанасия, не отрывая взгляда от собеседника.

— Так полторы дюжины, как не больше.

— Выбор даю. Или десятину со своей земли даете, или перебираетесь жить из своего Мокрово в наше Мокрово. Здесь на первый год от подати освобождаем, потом платите ту же десятину, но уже на общее. С перевозом изб, кто надумает, поможем. Или тут новые поможем ставить. Да и выбора у вас нет. Не сейчас, так через год вернутся казары, пойдете под нож.

— Ах ты, волчий сын, — взорвался наконец Степан. — А за кого казары нас на ножи ставить? За тебя.

— А тебе нравится жить, как сейчас живешь? Урожай отдавать, чтобы по весне лебеду жрать? Дочек на потеху, сыновей в рабство? Хотя, своих-то, вижу, сберег, — Олег перевел взгляд за спину Степана.

Один из сынков соседского старосты не выдержал наглости, выхватил нож и шагнул к Олегу. Тот вскочил и заорал внезапно:

— А ну, стоять! Я — Светлый, мне власть дана. Я умертвию в глаза смотрел вот, как тебе сейчас, — он уставился в глаза громиле. Тот, видимо, что-то увидел во взгляде Олега и остановился в нерешительности. — А вам сейчас дело говорю. Ослушаетесь, сожгу. Решите правильно, не пожалеете. Три дня вам на размышление, за ответом сам приеду. Все сказал.

* * *

— Нельзя так-то, — сказал Михаил, когда дверь за гостями с грохотом захлопнулась.

— А так, как они, можно?

— Оно тоже верно, — почесал староста в затылке, — да только круто ты взять, Светлый. Правда жечь хотеть?

— Не хочу. Но если ослушаются, сделаю, как сказал. Городище надо ставить, людей надо. Иначе всем конец.

— Вроде бы правильно говоришь, — вмешался молчавший до сих пор Афанасий, — но соседи ведь, не бусурмане какие.

— А пришли, как бусурмане, не свое требовать. За оружие хватались. Думаешь, пожалел бы нас этот Степан, если бы сила у него была?

Поп покачал головой.

— Степан, конечно, плохой человек. Давно нам гадит. То наши всходы своим скотом потравит, то сено покрадет, то девку в лесу снасильничают. Но там же не один Степан, хороших людей больше.

— Вот их и будем спасать.

* * *

— Вот голова, — Трофим радовался, как ребенок, — вот, что удумать. А я, дурак, не догадаться. А ведь просто так.

Гончар приперся к Олегу ни свет, ни заря, но тот уже был на ногах, осматривал конструкцию крыши своей избы на предмет возможного ремонта и усовершенствования. Осенние дожди не за горами, а в избе у Светлого течет — непорядок. Другим избы обещал ставить, а сам в худой живет.

В руках у Трофима была обычная крынка. Не бог весть, какая вещь, но, по сравнению с тем, что выходило из рук гончара раньше, она была просто произведением искусства — ровная, гладкая, устойчивая.

Олег придирчиво осмотрел продукт первой внедренной им в этом мире технологии и остался доволен.

— А главное, быстро как. Не в сравнение с прежним. Теперь много хорошего товара делать. Менять хорошо будет, — радовался Трофим.

— Погоди менять. Пока запас делай, но никому не отдавай. Есть задумка у меня. Да не бойся, своей выгоды не упустишь.

Практически полное отсутствие денежного обращения сильно удручало Олега и ставило крест на быстром развитии даже самых простейших технологий. Меновая торговля была неудобна и неэффективна. Как он понял из разрозненных сведений, собранных понемногу, централизованного государства тут не было. По крайней мере, на территории, куда его занесло. Были какие-то местные князьки, но те находились под полной властью казар и использовались теми для минимального поддержания порядка и частично для сбора дани. Имелись какие-то заморские монеты, но популярностью они не пользовались. Если и ходили, то только в городищах, да и там их брали скорее за ценный металл, содержащийся в них, а не как деньги.

Начеканить монет из взятого в добыче серебра сейчас ничто не мешало. Только вот никому эти монеты были не нужны. И Олег подозревал, что если они на них и станут что-то менять, то только затем, чтобы перелить обратно в металл. Поэтому, чтобы ввести деньги в оборот, нужно создать на них спрос. Еще в той, прошлой жизни его как-то заинтересовала странная зависимость курса доллара от состояния фондового рынка: если акции на бирже падали, курс доллара рос. Казалось бы, все должно быть наоборот — раз акции национальных предприятий обесцениваются, то же самое должно происходить и с национальной валютой. Но, как оказалось, возрастающая в таких случаях активность биржевой торговли приводила к повышенному спросу на доллары. Что нужно, чтобы создать спрос на деньги? Открыть магазин, где продавать товар только за монеты по выгодным для покупателя ценам.

Серебра, взятого в казарском обозе, было не так, чтобы много, но и не мало. Содержалось оно в каких-то кусках и обрезках. Олег долго втолковывал членам деревенского совета в лице попа и старосты, что такое кредит и зачем он ему нужен. Серебро из общака он брал в долг на год, обязуясь вернуть тем же металлом или товаром, плюс десятину сверху. Его попытались было уверить, что слова в присутствии двух свидетелей будет достаточно, но он настоял на расписке, выполненной Афанасием на куске бересты, где заемщик накарябал стилом кривую подпись: Олег Светлый.

Вечером Олег вывалил на верстак в кузне кусок металла:

— Иван, сколько в серебре кунья шкурка стоит?

— Так ведь, какая шкурка, смотреть надо.

— Средняя, по сезону.

— На глаз показать.

— Идет, руби.

Кузнец отхватил зубилом небольшую часть.

— Вот под такой кусок надо сделать круглую форму и отлить две дюжины...

Олег взял уголь и начертил на стене рисунок с надписью "1 рубль".

— С другой стороны должно быть примерно так...

Рядом с первым рисунком появился второй круг.

— А курица зачем? — удивился Иван.

— Это двухглавый орел.

Кузнец задумчиво всматривался в рисунок, потом перевел взгляд на Олега. Хотел было что-то сказать, но промолчал.

— Еще нужно две дюжины в половину размером, — на стене появился рисунок с надписью "Полрубля". — И четыре дюжины четвертушек.

— Формы долго делать, — покачал головой Иван.

— Не тороплю. Платой не обижу.

Уже выходя, Олег обернулся:

— Льешь рубли только по моему заказу. Формы после отливки мне. Свои не делай, не надо.

Сказал вроде спокойно, но у Ивана от его голоса мороз прошел по коже. Когда Олег вышел, кузнец перекрестился.

Глава 10

Глина, разбитая на мелкие комки, сохла на скупом сентябрьском солнце, заняв всю площадь вокруг избы Олега. По хорошему, как разъяснил Трофим, глину на изделия надо брать зимой, мерзлую, а сушить в теплой избе. Но времени на это не было. Олег тем временем готовил небольшую печь для обжига будущих жерновов. Сделав несколько ходок с телегой к реке, навез крупного и мелкого камня, вырыл за деревней круглую яму диаметром метра два и в рост глубиной. Отступив от стенок, принялся выкладывать сооружение из булыжников, обмазывая их глиной. Глину на обмазку брал сырую, чуть разводя ее водой и добавляя песок. Понимал, что делает наверняка все неправильно, но других идей не было, а знаний в этой области он не имел.

За работой пришла вдруг идея. Если дерево выжигают для угля, который дает более высокую температуру, то почему нельзя то же самое делать с торфом? Снова взял телегу и направился к двум мужикам, которые занимались в селении углежогным промыслом. Разъяснил им, что требуется. Мужики почесали в затылках, подивились идее палить жирную грязь, но спорить не стали. Вместе поехали к краю болота, где Олега нашли после его встречи с нечистью, и он показал им, как снимать пласт, резать сырье на куски и сушить. Яму для обжига наказал рыть большую, потому как те объемы, с которыми до этого работали углежоги, были пустым переводом дров. Объяснил мужикам основы логистики и экологии. Дым от их ям был настоящим бедствием для крайних домов, особенно, когда ветер дул в сторону деревни. С логистикой тоже дела обстояли не лучшим образом. Ближайший лес давно вырубили, поэтому дрова приходилось возить издалека. Олегу удалось убедить мужиков, что новую яму выкопать легче, чем таскать дрова к старой. Разница, вроде, и не велика, но такие лишние трудозатраты тут и там складывались в общую большую экономическую неэффективность.

Сложив в первый день нижнюю топку с поддувалом, на следующее утро Олег принялся за стены печи. Тут его поджидала еще одна трудность — кверху своды печи сходились, а класть арку без армирования он опасался. Пришлось снова привлекать Трофима, который имел хоть какое-то представление о режимах сушки и обжига глины. Вместе с ним и был выработан примерный поэтапный план кладки, сушки и обжигания самой печи.

Тем временем, обхозники принялись за постройку большого скотного двора. К удивлению Олега, строили здесь довольно быстро, несмотря на примитивный инструмент. Правда ему пришлось вмешаться, когда выбирали место под строительство. Во-первых, он вынес ферму подальше за околицу ниже по течению реки. Кроме того, наказал рыть отстойник под сточные воды хотя бы для минимальной их очистки.

* * *

Минуло три дня, отведенных ультиматумом соседям. Вестей от них не было, как, впрочем, и ожидалось. С утра, взяв с собой Добра, Кузьму и еще несколько мужиков, хорошо показавших себя в стычке с казарами, Олег отправился за ответом. В седле он держался пока не очень уверенно, поэтому, не долго думая, уселся в обхозную телегу. Рядом крутилась Дара, которую Олег решил взять с собой. Он уже имел возможность убедиться, какое впечатление производит невиданный в этом мире зверь с голубыми глазами, и не собирался отказываться от этого статусного ресурса в предстоящей операции.

— Побьют вас насмерть, — сказал перед отъездом Афанасий. — Не спустит вам Степан с сынками такой обиды.

— Даст бог, не побьют, — благочестиво ответил Олег.

Но, как говорится, на бога надейся, но семь раз отмерь. Потому сразу после отъезда Степана, Олег послал ему вслед Кузьму с целью провести разведку на местности. Вернулся тот только этой ночью и рассказал много интересного. Собственно, деревни стояли неподалеку друг от друга, жители часто меняли товар. Две семьи даже были в родстве. Так что информация о соседях имелась. В Нижнем Мокрово Степан с сыновьями фактически узурпировал власть и творил, что хотел. Селяне безбожно обирались, девок портили для потехи. Поговаривали, что и лихим делом соседские сынки промышляли на дорогах. Терпеть эту клоаку у себя под боком Олег не собирался. Но главное — это люди, которые нужны ему сейчас позарез.

Кузьма в ходе разведки как бы случайно повстречался в лесу с двумя охотниками. Те рассказали, что у них в Нижнем уже несколько дней гостят пять человек. По виду не простые, все верхами, скорее всего, из лихих людишек. А сам Степан что-то злоумышляет. Понаблюдав, разведчик определил и избу, где квартировали гости. Днем туда таскали жратву и медовуху, а по вечерам девок. Эту точку, согласно разработанному и доведенному до личного состава плану, предстояло блокировать в первую очередь.

К соседям прибыли к обеду. Отряд расположился в рощице на пригорке, отведя лошадей назад, чтобы не выдать себя раньше времени. По словам Кузьмы, у пришлых бойцов была привычка спать после обеда, изрядно приложившись к медовухе. Вот на этот тихий час и был запланирован захват.

Олег лежал в кустах на небольшом пригорке возле края деревни, жевал травинку и наблюдал, как бабы заносят в избу с наемниками горшки с едой и выпивкой. Даже отсюда были слышны веселые крики из этого дома. В остальном жизнь в деревеньке протекала сонно и обыденно. Он выплюнул травинку и повернулся к лежащему рядом Кузьме:

— Ждем, пока уснут, и начинаем. Сначала эти, валить сразу наглухо.

— Как?

— Насмерть. Потом Степан с сынками, брать живыми. После сгоняете всех жителей вон к той избе, там места побольше.

— Баб тоже?

— Обязательно. Баба, она ведь вроде слова и не имеет, но ночью мужа в чем хочешь убедит. На них главный расчет.

* * *

Наемников взяли в ножи без шума. Проснуться и вскочить успел только один, да и того Добр сразу сшиб мощным ударом и заколол. Олег внимательно осмотрел трупы, но того, который вышел на них с гончаром несколько дней назад у реки, не нашел. А вот со старостой пришлось повозиться. Сыновья его дрались хорошо, и пока их повалили и связали, успели ранить двоих. За что и были сильно биты.

Народ собрали довольно быстро. Всего с бабами и детишками набралось под сотню человек. Олег стоял на телеге и молча смотрел на селян, а те, в свою очередь, пялились на Дару, сидевшую возле тележного колеса с важным видом. Добр с парой человек выволокли связанных Степана и сыновей, по толпе прошел ропот.

— Земляки, — начал Олег, — сейчас суд учиним над вашим старостой и его, значит, выводком. У кого есть, что сказать худого про этих людей? Кто на них обиды имеет, несправедливость какую знает? Может, чьих дочерей и жен спортили?

Толпа молчала. Олег выдержал паузу, потом спрыгнул с телеги и прошелся вдоль первых рядов людей. Остановился он возле чумазого босоного мальчишки лет десяти, одетого в какую-то рванину. Присел перед ним на корточки.

— Есть хочешь?

Мальчик молча кивнул.

— Почему голодный?

Мальчонка молчал, испуганно глядя на собаку. Стоявшая рядом женщина, судя по всему, мать мальчика, положила руку тому на плечо и подчеркнуто смело сказала:

— Откуда еда у нас? Отдавать много.

— Кому отдаете? — поднялся на ноги Олег.

Женщина кивнула в сторону связанного Степана.

— По своей воле?

— Да кто по своей воле еду отдавать, если свои дети голодать, — раздался из толпы угрюмый мужской голос.

Олег отыскал говорившего взглядом и подошел к нему. Люди расступались.

— То есть выходит, что Степан с сыновьями вынуждали вас отдавать хлеб и другую еду свыше десятины?

— Выходит, так, — буркнул мужик.

— Подтверждаете? — обратился Олег к толпе.

Несколько голосов подтвердили.

— А были такие, кто отказывался давать сверху десятины?

— Василий три седьмицы назад отказаться, — сказал все тот же мужик.

— Где он?

— Забить его до смерти прямо тут, где ты стоять. А жену и дочек его того... утопить их после потехи вот эти.

Олег повернулся к Степану:

— Было такое?

Тот только злобно зыркнул исподлобья и сплюнул.

— Гости у вас были лихие. Знаю, девок к ним насильничать водили. Кого?

Люди не отвечали.

— Девки, нет в том вашего позора. Позор молчать, когда богопротивные дела творят. Тем более, что про то все равно люди знают.

Одна женщина в годах выступила вперед:

— Марфу, дочку мою, не один раз таскать. Очень она их главный приглянуться. Понесла девка-то, что делать теперь? Да и других тож.

— Эти таскали? — уточнил Олег, указывая на старосту.

— По их слову.

Олег вернулся к телеге, снова влез на нее:

— Вы знаете, кто я такой?

— Сказывать, Светлый ты, — ответил мужик, рассказавший об убиенном Василии.

— Я — Светлый. Огнем и серебром моя кровь проверена, вот они свидетели.

Кузьма и Добр в подтверждение перекрестились. Толпа зашумела.

— Слово мое такое, — повысил голос Олег, — этих троих за насилие и душегубство, а также за то, что свой долг перед людьми не исполняли, повесить.

Приговор был исполнен быстро прямо на липе, росшей неподалеку. Степан в процессе казни еще как-то держался, а вот сынки его поплыли, запричитали, чем вызвали неподдельную радость у жителей селенья. Когда было закончено, Олег вновь обратился к людям:

— До заката выберете старшего. Только смотрите, не ошибитесь теперь, мужики.

— А чего думать? Макара старшим делать, — крикнул кто-то.

Толпа одобрительно зашумела. Вперед вытолкнули того самого мужика, который не побоялся ответить.

— Одобряю, — сказал Олег. — Из имущества семьи Степана взять десятую часть и отдать тем, кто пострадал от насилия и мерзостей его. Остальное на ваше общее, про это потом Макару растолкую.

Народ вновь одобрительно загудел.

— А теперь самое главное, — поднял руку Олег, призывая к вниманию. — Нельзя вам тут оставаться. Мало вас, да и место здесь, чувствую я, худое. По весне, как дороги станут, казары придут. По отдельности перебьют, а вместе, даст бог, отобьемся. Один раз уже отбились. С переездом поможем, у кого добрые избы — перевезем, у кого худые, новые поставим. На год от десятины всех освобождаю, только на посадских работах придется помочь — городище ставить будем. А от меня вам защита и покровительство. Захотите остаться, неволить никого не стану. Только, как раньше, жизни уже не будет. Не удержаться вам здесь. Долго не тяните, на днях Макара с ответом ждать буду. Все сказал.

Олег опустился в телегу и дал знак трогаться в обратный путь.

Глава 11

Первый жернов при обжиге дал большую трещину. Трофим почесал в затылке, походил вокруг печи и высказался в том смысле, что жечь надо медленнее, хоть и баловство все это. Процесс обжига Олег все-таки закончил, извлек порченное изделие, расколол в глиняный щебень и добавил крошку в новый замес. Подумав, сыпанул туда же рубленой соломы, читал когда-то, что вроде так делали. Сформировал изделие и поставил на первичную просушку.

Через день после их возвращения приехал с ответом Макар. Нижнее Мокрово в полном составе готово было перебраться на житье к соседям. Сначала были сомневающиеся, но, увидев, что большинство готово на переезд, тоже согласились.

— Что уж таить, — смущенно усмехнулся Макар, — меня жена уговорить. Все уши прожужжать: надо ехать, да надо ехать.

Пока два старосты обсуждали вопросы переселения, Олег занялся планировкой участка под новые избы. Пришлось вспомнить кое-какие институтские знания. Большая часть из них, конечно, мало годилась в этом мире, но элементарные вопросы санитарии, пожарной безопасности, обустройства хозяйственных построек надо было решать уже на этапе проекта. Кроме того, в голове у него в общих чертах уже созрел план будущего городища. К классической схеме с крепостью, торгом и посадом, он решил добавить отдельную территорию под ремесленные постройки. Понятно, что основным производством пока остается сельский труд, но ему не хотелось, чтобы забой скота или выделка шкур происходили прямо в посаде среди жилых домов. Мясницкая улица и Поганая лужа, пусть и превратившаяся со временем в Чистые пруды, посреди города были ни к чему.

Селение стояло на небольшом холме над рекой. Мокрая чуть огибала возвышенность, образуя как бы полуостров. Пусть и не широка была речка, но русло в пределах поселения было глубокое, и защиту от гипотетических супостатов она давала неплохую. Чуть ниже по течению в Мокрую впадала безымянная речушка. Ее Олег со временем намеревался использовать, прокопав с верховьев рукотворный канал и образовав тем самым что-то вроде острова. Вот посреди этого самого будущего острова и планировалось поставить деревянную крепость. Для этого все трудоспособные селяне обязывались десять часов в неделю отработать посадскую повинность. Время, конечно, было условное, потому что отмерять часы было некому и нечем. Поэтому обычно бригадиры назначали примерный объем работы на несколько дней.

Как и предполагал Олег, к важности исторического момента с пониманием отнеслись не все. Зажиточные семьи, не вошедшие в обхоз, так и вовсе игнорировали общее дело. Это, в свою очередь, негативно сказывалось на моральном состоянии работающих, которым совсем не хотелось вкалывать, когда кто-то приумножает собственное хозяйство. Личным примером, проповедями Афанасия и совместными со старостой уговорами удалось склонить лишь одного главу семьи.

Идею о раскулачивании и прочем красном терроре Олег отверг сразу как неприемлемую. Поэтому решил обратиться к прямой форме демократии, то есть к свободному волеизъявлению народа. Собрали сход, где совет поселения вынес предложение о том, что все, не участвующие в посадских работах, будут изгнаны с имуществом за пределы посада, и не смогут выставлять свой товар на местном торге. Провели первое в истории этих мест закрытое голосование посредством берестяных бюллетеней, и, как и рассчитывал Олег, подавляющим большинством предложение было принято. Отказники поворчали, поругались, поугрожали, но на следующий день на работы вышли. Как ни крути, а община все еще оставалась основным способом выживания.

* * *

Попаданцы поют. Это Олег знал совершенно точно из прочитанных в этом жанре книг. Ему почему-то всегда было неловко читать эти сцены. Вроде бы, что тут такого? Ну, спел Высоцкого Сталину под гитару. Сталин, он ведь тоже человек. Но все равно было в этом какое-то мелкое паскудство. Будто школьник надел дедовский китель с орденами и пошел в универсам покупать пиво. Поэтому, когда становилось совсем уж невмоготу, Олег напевал "про себя", как Штирлиц 23 февраля напевал "Ой ты степь широкая". А в этот раз расслабился.

Он сидел возле своей избы, при свете небольшого наспех сложенного здесь очага помешивая в кадке щелок со смесью вываренного сала и льняного масла. Это была его третья попытка изготовить мыло. Стемнело, в чистом сентябрьском небе сияли созвездия. Пусть и инвертированные в этом мире, но от того не менее красивые. Легкий ветерок приносил осенний запах трав. И как-то даже не заметив, Олег начал напевать, как он выйдет в поле с конем и тихой ночью пойдет по этому полю.

Дара лежала рядом, положив морду на передние лапы, и изредка настораживала уши, ловя какие-то шорохи в темноте. Внезапно в кустарнике за плетнем раздался треск, затем девчоночий вскрик и веселый смех кузнеца Ивана. Дара вскочила, гавкнула пару раз и завиляла хвостом. Из темноты в неверный свет догорающего огня выступил Иван, держа за ухо Варьку.

— Во! Подслушивать тебя девка.

Он отпустил ухо, которое девчонка тут же начала тереть.

— А чего не подслушивать? Как петь-то складно, — сказала она.

— Это правда, — признал кузнец, — я мало слышать, но и то за душу берет. Не зря старики говорить, что Светлые душу у песни знать.

Иван мысленно проклял и Варьку, и Ивана, и заодно Расторгуева с его конем.

— Я чего приходить, — сказал Иван, присаживаясь рядом и заглядывая в кадку с мыльным замесом, — ты мне давеча жженую грязь давать для горна.

— Попробовал? Как оно?

— Во! — оттопырил Иван вверх большой палец, и Олег подивился, как некоторые жесты могут пройти через века, оставшись неизменными. — Жар дает большой и быстро. Хорошее железо можно делать.

Варька, чесавшая пузо развалившейся на земле Даре, влезла в разговор:

— А еще можно спеть?

Олег посмотрел на нее. Сейчас, при свете догорающих углей, лицо ее выглядело красивым. Нет, она и раньше не казалась уродиной, но теперь это была какая-то взрослая красота.

— Потом спою, — вздохнув, пообещал он.

Над репертуаром предстояло хорошо поразмыслить.

До нужного состояния мыло он вымесил уже далеко за полночь, когда кузнец с девчонкой давно ушли, а Дара нагло дрыхла. Залил смесь в форму, накрыл и отправился спать. Ночью ему приснилась Варька.

* * *

Что такое известняк, Трофиму пришлось втолковывать долго. Среагировал он только на название "белый камень":

— Есть белый камень, как не быть, — обрадовался гончар. — Вверх по реке верст семь, мимо не проехать, белый склон издалека видать.

Проводить до места отказался, сославшись на кучу дел. Олег взял коня с телегой, топор и лопату, препоручил Дару заботам Варьки, единственному человеку в селе, кто не шугался собаки, и отправился за известняком.

Белое пятно на подмытом берегу реки действительно заметил издалека. Внизу вдоль реки к обрыву тянулась узкая полоска, где с телегой пройти никак было невозможно. Олег, не распрягая, оставил лошадь неподалеку, взял топор и отправился за пробой.

Известняк в его природном состоянии до той поры ему видеть не приходилось, но, по всем прикидкам, выглядеть он должен был именно так. Нарубив в суконную сумку немного породы для образцов, он двинулся обратно к телеге. Теперь надо было думать, как дальше грузить материал.

Тот самый молодой парень, что встретился им с Трофимом на месте добычи глины, стоял, улыбаясь и оглаживая коня.

— Лошадь у тебя хорошая, — повторил он прежнюю свою фразу.

И, после паузы добавил со слышной издевкой:

— Иван.

— Чего хотел? — буркнул неприветливо Олег.

— Поговорить надо.

— Говори.

— Не со мной, — покачал головой рослый парень, продолжая улыбаться.

— Кому надо, пусть приходит. Бегать не буду.

— Он не приходит. — Улыбка сошла с лица незнакомца. — Он зовет, и тогда приходят к нему.

Только сейчас Олег понял, что парень говорит правильно, не коверкая формы глаголов.

— И кто же это? Темный властелин что ли?

По легкому замешательству, отразившемуся на лице парня, он на мгновение даже подумал, что угадал. Но тот быстро взял себя в руки, снова улыбнулся и негромко свистнул. Из зарослей на вершине берега вышли пять человек и двинулись к ним, охватывая Олега в полукольцо. У двоих были дубинки, один держал в руке длинный нож, еще у одного был топорик на длинной рукояти, а пятый небрежно нес лук. Но было видно, что обращаться с ним он умеет и может быстро пустить в ход.

— А ну как не пойду? — спросил Олег, поудобнее перехватывая топор.

Парень молча отрицательно покачал головой. Мол, не советую. Олег чуть скосил глаза на реку. Плавал он неплохо, шанс уйти был, если бы не лучник. Но он им вроде нужен живым.

Похоже, его маневр разгадали. Один из головорезов с дубинкой ускорил шаг, заходя сбоку, и отрезал ему путь к воде.

— И ты знаешь, кто я такой? — решил Олег испытать последний шанс.

— Знаю, — кивнул парень. — Ты — Светлый.

Аргументы закончились. Олег подошел к телеге, кинул в нее сумку и топор, взял вожжи и сказал:

— Веди, Аника-воин.

* * *

Шли они долго, часов пять, делая короткие привалы. Олег совсем потерялся и уже не ориентировался в местности. Лесные дороги сменялись лугами, потом преодолели небольшое болотце. Затем сопровождающие, похоже, сами заблудились и стали спорить на каком-то незнакомом языке, похожем на немецкий, но не немецком. К концу пути Олег так вымотался, что желал только поскорее добраться до этого таинственного собеседника, послать того по матушке, а дальше будь, что будет.

На нужное место они пришли уже затемно, но огонь от костра лесного лагеря Олег увидел только когда они подошли почти вплотную, настолько умело он был скрыт в углублении возле корней огромного дуба. Возле костра сидел всего один человек, лицо которого было скрыто под каким-то клобуком или капюшоном. Олег не сразу понял, что смущает его в этой сцене, а когда до него дошло, он только рот открыл. В ладонях незнакомец держал мятую алюминиевую кружку с дымящимся напитком.

Незнакомец отставил кружку, поднялся навстречу, откинул капюшон и сказал густым низким голосом:

— Ну, здравствуй, Светлый.

Глава 12

Слово "Светлый" было выделено интонациями так, что не оставалось сомнения — оно взято в кавычки. Говорил незнакомец с едва уловимым акцентом. Чуть срезал верхушки у "р" и почти незаметно шепелявил. Из прошлой жизни Олег мог сравнить такую манеру речи лишь с телеведущим Познером. Вроде и по-русски говорит, а чувствуется, что чужак.

— Лошадью займись.

Олег, не оборачиваясь, бросил вожжи на телегу, обозначая своим сопровождающим иерархию в образовавшейся мизансцене. Не глядя на стоящего перед ним человека, подошел к огню, присел на корточки и протянул руки к огню.

Во-первых, ночи становились уже по-осеннему холодными, а во-вторых, надо было собраться с мыслями. То, что незнакомец из его мира, он почему-то понял сразу, но радости от этого не испытал, даже наоборот. Тот тоже присел по другую сторону костра. Олег сквозь невысокое пламя уставился собеседнику в правый глаз и бросил коротко:

— Говори.

Незнакомец усмехнулся, немного поиграл в гляделки, потом воспользовался кружкой как предлогом, чтобы отвести взгляд. Сделав глоток, снова посмотрел на Олега.

— Быстрый ты какой. И начал, смотрю, шустро.

— Время — деньги.

— Вот даже как? — незнакомец чуть откинулся и рассмеялся, продемонстрировав великолепные зубы. Между прочим, большая редкость в этом мире.

Был он худощав, с вытянутым, немного лошадиным лицом. Близко посаженные серые глаза смотрели вроде бы даже приветливо, но чувствовался за этим взглядом холод и... сила что ли.

— О чем бы с вами ни говорили, с вами говорят о деньгах. Так, кажется, говорят, Олег? Чай будешь?

— А ты, смотрю, нормальный парень, — усмехнулся Олег. — Только, сдается мне, что ты из таких, которые сначала вроде нормальные, а потом их все почему-то ищут.

Собеседник непонимающе уставился на него. Было видно, что в разговоре Олег что-то поломал ему с самого начала. Но, что, он не понимал.

— Назовись, — потребовал Олег.

— Можешь звать меня Иваном.

— А могу, значит, Джоном? — Улыбка сползла с лица собеседника. — Или Гансом? Хотя, нет, вряд ли. Акцент все-таки скорее английский. Как здоровье Её Величества, Ванюша?

На мгновение во взгляде "Ванюши" промелькнула такая ненависть, что у Олега даже мурашки по спине побежали.

— Хотя, что это я? — с невинным видом поправил себя Олег. — Саксен-Кобурги свою династию только в девятнадцатом веке основали. Так себе род, прямо скажем, не Каролинги. И даже не Плантагенеты. Да и выродились быстро, после Елизаветы и корону некому надеть уже будет.

Джон-Иван выплеснул остатки из кружки в костер:

— Злобные вы люди. Варвары, дикари.

— Теперь про ГУЛАГ и балалайку давай, — подначил Олег и добавил задумчиво, — значит, все-таки Джон.

— Okay, — ответил тот так, что не осталось никаких сомнений, он именно Джон. — Разговор у меня к тебе простой.

Он извлек что-то из складок своего плаща и протянул руку поближе к огню. Олег напрягся, узнав в извлеченном предмете серебряный рубль. Его серебряный рубль. Первые отлитые монеты кузнец принес ему на показ всего три дня назад.

Незнакомец наклонился вперед, чуть оскалился и отчетливо проговорил, выделяя каждое слово:

— Я хочу, чтобы вот этого...

Он чуть повертел обращенную к Олегу сторону с криво прорисованным двуглавым орлом, и было ясно, что в виду он имеет совсем не монету.

— Вот здесь... — Джон постучал ладонью второй руки по земле рядом с собой, и снова стало ясно, что имеется в виду отнюдь не полянка, на которой они сидят, — не было.

— А то, что? — улыбнулся Олег.

Собеседник улыбнулся в ответ, а потом на Олега обрушился мощный удар ногой в спину. Он упал, подтянув колени к животу и прикрыв голову руками, и его принялись методично избивать. Благо, тяжелой обуви тут не носили, но по тому, что удары сыпались без разбора, понял, что задача сохранить ему жизнь перед вертухаями Джона не стояла. Иногда он перекатывался с боку на бок, стараясь сбить бьющим прицел, и подставляя под удары не самые жизненно важные места. Пару раз ему все-таки прилетело по лицу, и левый глаз стало обильно заливать кровью. "Бровь рассекли, падлы", — как-то отстраненно подумал Олег, а потом одновременно ему так болезненно попали по пальцам и в живот, что думать он практически перестал. Просто затих на земле в позе эмбриона и реагировал на сыпавшиеся удары только стонами.

Момент, когда Джон отдал приказ прекратить экзекуцию, он пропустил, пребывая в полузабытьи на грани потери сознания. Он даже не почувствовал, как ему связали руки и ноги и оттащили куда-то в сторону. Единственное, что он услышал, прежде чем провалиться в черноту, слова Джона:

— Утром поговорим. Как это у вас... Утро вечера умнее.

* * *

Очнулся Олег от холода. Тело колотил озноб. Связанные руки и ноги затекли так, что он их почти не чувствовал. Лучше бы он не чувствовал и всего остального, потому что болело везде. Левый глаз не раскрывался из-за спекшейся крови.

Олег чуть приподнял голову, пытаясь оглядеться, но костер давно потух. Под сенью деревьев царила непроглядная тьма. Внезапно ему показалось, что рядом с ним что-то шевельнулось. Он замер, прислушиваясь. Спустя примерно минуту снова уловил движение и едва слышный шорох. Спустя еще несколько минут его плеча на мгновение коснулась чья-то ладонь, словно призывая сохранять спокойствие. Кожа на запястьях ощутила прикосновение холодного железа, и кто-то невидимый принялся ловко и бесшумно перерезать веревки.

Со стороны потухшего костра послышалось невнятное бормотание, кто-то перевернулся во сне. Неведомый союзник замер, затем продолжил свою работу. Олегу показалось, что прошло не меньше часа, прежде его руки и ноги оказались свободными. Однако, помогло это мало, шевелить ими он едва мог. Поэтому, стараясь не производить шума, вытянулся на спине и стал тихонько разминать конечности. Единственный глаз немного привык к темноте, и Олег чуть повернул голову, стараясь рассмотреть того, кто ему помогает. И с трудом сдержал крик ужаса, увидев черное лицо. Эта образина наклонилась к самому его уху и даже не прошептала, а выдохнула:

— Кузьма.

А в следующий момент события закрутились с бешеной быстротой. С той стороны, откуда пришла помощь, раздался какой-то горловой рык, и рядом с Олегом в направлении спящих бандитов промелькнула серая тень, и в следующий миг на поляне воцарился хаос. Кузьма вскочил и кинулся вслед за тенью. Трещали кусты, кто-то кричал, мимо Олега пробежали несколько человек, и один из них в темноте наступил ему на руку, от чего он сам заорал. Зазвенело железо, щелкнула спущенная тетива лука.

Олег попытался встать, но кровообращение еще не восстановилось, и он вновь повалился на землю. На лоб ему легла прохладная узкая ладошка и Варькин голос шепнул в ухо:

— Не вставать.

Она, видимо, почувствовала, что его бьет дрожь, потому что прижалась к нему, пытаясь согреть. Олег как-то отстраненно подумал, что нижнего белья в этом времени никто еще не носит. Но мысль была чисто теоретическая и умозрительная.

Спустя несколько минут, на поляне установилось затишье.

— Сколько их было? — раздался неподалеку вопрос Кузьмы. Варька отпрянула в сторону.

— Семерых видел, — хрипло ответил Олег.

Кузьма присел рядом и протянул ему кожаную флягу, в которой оказалась вода, подслащенная медом:

— Плохо. Двоих всего уработали, пятеро утекли.

Олег наконец разглядел, что лицо Кузьмы закрашено чем-то темным — то ли грязью, то ли углем. Ему наконец удалось сесть, он повернулся в ту сторону, куда скрылся неприятель, набрал воздуха и разразился всей английской бранью, какую знал:

— Фак ю, Джон! Гет лост, сон оф ве бич! Сак май дик, пидор! Фак ё ас, падла!

Наконец, собравшись с последними силами, Олег крикнул:

— Рубль мне должен!

И снова повалился на землю.

— Страшно ты проклинать его, Светлый, — с уважением сказал подошедший Добр, потом, видимо, разглядел в темноте зад, уползающей Варьки и добавил, — а с тобой, Варвара, еще разговор есть. Почему зверя не держать? Мы бы их всех во сне порешить.

— Сильная она, — жалобно отозвалась Варька, — вырваться.

— Дара? — Вскинулся Олег. — Где она?

В тот же миг в лицо ему ткнулся мокрый нос, а горячий шершавый язык принялся вылизывать лицо.

— Одного она порвать хорошо, — сказал Кузьма, — но он все равно уйти. Варька, давай к лошадям, дерюгу найди какую-нибудь, видишь, человек мерзнет. Запрягайте телегу, уходить будем!

* * *

— Дарья не есть, не пить, скулить только. А к зорьке как завыть, так я сразу к дядьке Добрыне бежать, — бойко рассказывала Варька, шагая рядом и держась за край телеги, в которой везли Олега.

Как оказалось, Добр к тому времени уже и сам стал волноваться из-за долгого отсутствия Светлого, поскольку тот нужен ему был для консультации по строительным работам. Когда вышли на гончара, да выяснили у того, куда уехал Олег, стало ясно, что приключилось что-то нехорошее. По всему уже должен был вернуться. Да и Дара вела себя странно. Собрали небольшой отряд из проверенных мужиков, взяли Варьку, поскольку с собакой все кроме нее дело иметь побаивались, и отправились к белой горке. А там уж собака взяла след.

Коней и Варьку с Дарой оставили загодя, почуяв дым от костра. Сами подобрались поближе, намереваясь освободить сначала Олега, а потом взять лихих людишек в ножи спящими. Да вот не удержала девчонка собаку. Дара кинулась, судя по описанию, именно на Джона. И здорово его, кстати, потрепала.

Олег слушал рассказ и все никак не мог ухватить какую-то ускользающую мысль. Потом плюнул и переключился на размышления о том, что сегодня удалось узнать. Но в голове была каша:

"Выходит, кроме меня здесь есть еще люди из нашего мира. Нет, ерунда, это я знал и раньше, когда нашел труп джентельмена, чтоб им пусто было, в английских ботинках на болотах. Тогда что нового я узнал? Что есть путь в наш мир, по крайней мере, в одну сторону? Тоже ерунда, это я узнал, когда сюда провалился... Еще бункер этот кэгэбэшный... Еще Варька бубнит над ухом со своими инфинитивами. Учить надо нормальному языку. Как только бумагу сделаю, сразу школу церковно-приходскую. Опилки, значит, нужны, а для этого мельница... Жернов... Известь...".

Олег почти провалился в сон, когда мысль, не дававшая покоя, резко выдернула его обратно в явь:

"Дара на Джона кинулась. Хаски — на человека! Не может такого быть. А раз не может, то этот Джон никакой и не человек. Нежить, драный агент Смит. Такие дела, Светлый. А кто же тогда я сам-то?".

И тут тяжелый болезненный сон окончательно сморил его.

Глава 13

Олег сидел на пригорке и с расстояния версты в полторы обозревал возводимый вокруг Мокрого частокол. Изнутри селения ограда не впечатляла, а вот со стороны, готовая всего-то на четверть, с одной строящейся башенкой, она уже сейчас смотрелась неплохо. Колья вкапывали в два ряда — за первым внутри насыпали вал, и второй вкапывали уже выше в него. Наружный ряд снизу обмазывали смесью глины, песка и привозимого с белой горки известняка, да еще в обмазку клали речные камни. Если так пойдет и дальше, и удастся сохранить темпы строительства, то до мерзлой земли должны успеть поставить все самое необходимое.

В планировке городов, средневековых в том числе, Олег разбирался, хотя бы и в теории, но вот конструкция деревянных защитных сооружений являлась для него темным лесом. Помогли советы тех же Добра и Кузьмы. Ох, и не просты эти ребята. В этом он еще раз убедился в ходе вызволения его из плена. Но как ни пытался Олег выведать у двух представителей силового блока Мокрого подробности их биографии и источник боевого опыта, ничего у него не получилось. Добр лишь отмахивался своей огромной, как лопата, ладонью, да неумело, но упрямо переводил разговор на другую тему. А Кузьма, тот и вовсе отмалчивался. А ведь по всему выходило, что кроме этих двоих силовые структуры будущего городища возглавить пока некому. В том, что эти структуры понадобятся в ближайшем будущем, у Олега сомнений не было.

Мокрое и раньше было по местным меркам селением не маленьким. Сейчас же, с приходом новых людей, и вовсе разрослось. Но даже этого было мало для замыслов Олега. Если все пойдет так, как он задумал, то через несколько лет на месте Мокрого должен стоять нормальный такой средневековый город. Однако уже сейчас чужие люди, пусть и недавние соседи, привнесли в привычный уклад собственные порядки, что неизбежно порождало конфликты, которые необходимо было цивилизованно разруливать. Раньше этим занимались поп и староста, рассуживая спорные ситуации в соответствии с обычаями и здравым смыслом. Ну, и по совести, конечно. Понятно, что бесконечно так продолжаться не может, уже совсем скоро понадобятся общие для всех правила, которые народ к тому же должен знать. Значит, их надо принять и записать. А для этого нужна...

— Ох... — Олег со стоном поднялся, осторожно разгибая тело и морщась от боли.

Одна рука, которой особенно досталось, покоилась на перевязи из тряпицы. Заплывший глаз только начал открываться. Болело все. Когда его только привезли, бабка Мария осмотрела, садистки ощупала все болячки и сказала, что кости целы, а внутри "ничего не порвато". Промыла ссадины, дала выпить какого-то отвара и выгнала прочь, наказав больше к ней не возвращаться, потому как "надоел калика". Пришлось пару дней отлеживаться дома, размышляя, зачем новоявленный персонаж Джон устроил весь этот спектакль? Намек его был более, чем ясен — прогресса на этих территориях он намерен не допустить любой ценой. Но почему тогда было просто не убить Олега сразу там, где его застигли варяги? В том, что это были именно варяги, он убедился, когда его вели на ту злосчастную встречу. Достаточно было нескольких услышанных фраз на непонятном языке с вплетенными скандинавскими именами Олаф и Эйнар. В общем, загадок становилось все больше. С другой стороны, черт его знает, мир-то здесь странный — с нежитью и прочей спецификой. Это значит, что? Есть силы или энергии, которые не подчиняются привычным законам физики. Может, эта скотина не может по каким-то здешним понятиям убить такого же, как он сам, пришельца из другого мира? Да, и плевать. Сейчас не это главное.

* * *

Когда Олег с двумя передышками добрался до селения, возле крайних домов его поймал паренек лет восьми-девяти:

— Слышь, Светлый, тебя дядька Афанасий искать.

— Ты как со старшими разговариваешь? — опешил Олег от такого фамильярного обращения, но мальчишка только развернулся и сверкнул босыми пятками.

Дара, все это время бывшая рядом, вопросительно посмотрела на хозяина, мол, не догнать ли эти пятки? Но Олег погрозил ей пальцем.

"Холодно уже босиком-то", — подумал он, поворачивая к избе священника.

Афанасий, хоть и изобразил радушие, но видно было, что чувствует он себя не в своей тарелке. Пригласил за стол, налил взвар, который тут пили вместо чая, и состав которого Олег все забывал спросить. Но все это время поп как-то суетился и отводил глаза.

— Ты, вот что, Светлый, — наконец решился на разговор Афанасий. — Слухи тут ходят срамные про тебя.

— Про меня? — Искренне удивился Олег, не к месту вспомнив про Варьку. — Да помилуй Бог, отец Афанасий. Живу один на отшибе, девок не таскаю, за юбками не бегаю. Да и куда мне с битой мордой за девками-то?

— Один живешь, говоришь?

Олег развел руками и вопросительно посмотрел на попа.

— А вот скажи все-таки, Дарья твоя, животина или человек — баба в чужую образину перекинутая чародейством?

Олег только что отхлебнул взвара и чуть было не выплюнул его обратно от неожиданности. Аж закашлялся.

— Зверь это, животное. Собака называется, из заморских стран. Как волк, только прирученный.

— А народ сказывает, что девка это заколдованная, невеста твоя. По ночам человеком перекидывается, и живешь ты с ней, как с бабой значит.

Олег неожиданно сжал кулак здоровой руки и застучал по столу:

— Ну, Варька... Придушу стерву мелкую!

— Ага, — вцепился поп, — значит, Варька вас вместе видела? Не отрицаешь.

— Да как? Да что ты такое...

Олег вскочил и кинулся к двери в сени. Вслед раздался голос Афанасия:

— Ты, Светлый, если что, исповедуйся мне. Бог милостив, простит грех-то.

Он только отмахнулся, но когда выскочил на улицу, хаски, лениво гонявшая по двору курей, продолжая играться, подскочила к хозяину, закинула передние лапы ему на грудь и принялась лизать лицо. Олег чуть не заплакал:

— Ты-то куда лезешь, зоофилом меня выставляешь?

Как назло, мимо избы к колодцу проходили две девки с ведрами на коромыслах. Увидев Олега с собакой, они тут же принялись о чем-то шушукаться и хихикать.

— Да пропадите вы все пропадом, — он зло сплюнул и зашагал к своему дому.

* * *

Олег не знал, что послужило причиной тяжкой депрессии, в которую он впал, возвратившись в свою избу. То ли встреча с таинственным Джоном, то ли дурацкие деревенские слухи. Возможно, после начального шока накатило наконец осознание того, что с ним на самом деле произошло. Но спусковым крючком совершенно точно явился неустроенный убогий вид его жилища. Зима стремительно приближалась, дни буквально текли сквозь пальцы, а времени ни на что не хватало. До осенней ярмарки в городище, на которую он возлагал надежды, оставалось чуть меньше месяца, а у него еще ничего не было готово. Олег прекрасно понимал, что если он не создаст серьезный задел на будущее уже этой осенью, то до следующей все селение и он сам могут просто не дожить. Но когда заниматься этим самым заделом. Народ был занят сбором урожая, да еще вкалывал на посадских работах, которыми он всех нагрузил. Пока никто вроде в открытую не роптал, но и приветливых взглядов Олег в свою сторону не ловил.

А что он мог сделать один? Печь для обжига жерновов была почти готова. Но надо было привезти большой объем глины, необходим был известняк, плоские камни для рабочей поверхности. Глину надо высушить, а потом размолоть в пыль. Дело для одиночки неподъемное. Про изготовление кирпича в этом году он уже и не помышлял.

Олег окинул взглядом полутемное пространство избы с закопченными стенами, убогой утварью и примитивной печью, топящейся по-черному. Зимовать ему, похоже, придется с этим агрегатом и худой крышей. Проблема заготовки дров, кстати, тоже никуда не делась. А, учитывая современный уровень развития металлургии и качество топоров, дело представлялось совсем не простым.

Он улегся на свое жесткое ложе, закинул здоровую руку за голову и совершенно бездумно уставился в потолок. В голове было пусто, на душе черно. Возможно, Олег задремал или впал в прострацию, потому что не услышал стука в дверь. Повторного тоже не услышал, а очнулся лишь тогда, когда тяжелую просевшую дверь кто-то стал с усилием отодвигать, чтобы попасть к нему внутрь. Но он даже головы не повернул. Пришли убивать? Бог вам в помощь, не нужна ему такая жизнь...

— Даа... — протянул Варькин голос. — Ото ж и непотрбество у тебя, Светлый, в избе. Не можно так жить.

Олег почувствовал, что краснеет, но сам не понял от чего — от стыда или от злости. Он сел и тяжелым взглядом уперся в девчонку:

— Чего приперлась?

Варька как-то смущенно посмотрела на него, потом осмотрелась и суетливо пристроила на кривой стол два узелка, которые до этого держала в руках:

— Вот, мать снедь тебе собрать. Да бабка Мария трав прислать.

Варька немного помялась, потом спросила:

— Ты мне еще спеть?

— Я тебе спеть, — Олег поднялся и стал угрожающе надвигаться на Варьку. — Я тебе так спеть, что ты сидеть не сможешь.

Девчонка испуганно отступала в угол.

— Ты почто про меня в Мокром слухи распускаешь?

— Какие слухи? — пискнула Варька.

— Что я с животиной, как с бабой живу?

Варька уперлась спиной в стену и остановилась:

— Какая же Дарья животина? Она умная, все понимать.

— Да уж поумнее тебя будет.

И тут у Олега внутри будто лопнула какая-то струна. Он остановился, уронил голову, плечи у него опустились. "Хорош управленец-психолог из двадцать первого века, нечего сказать. На малолетке свои неудачи вымещаешь. А ну, соберись, тряпка".

Он глубоко вдохнул, выдохнул, снова посмотрел на гостью и улыбнулся:

— Извини, не хотел пугать. Да и права ты.

Он увидел, как у Варьки изумленно расширились глаза, и понял, что сморозил глупость.

— Тьфу, пропасть. Права, что непорядок избе, а не то, что с собаку дрючу.

Варька прыснула в кулачок.

— Погоди ты смеяться, — вспомнил вдруг Олег, — дело у меня к тебе есть.

Он извлек из-под своих нар грязную тряпицу, в которую что-то было завернуто, разложил на столе и выбрал два бруска серо-желтого мыла.

— Вы как тряпки стираете?

— Дык сначала в кадке замачивать, потом вальком отбивать. Если сильно грязно, золой.

— Вот тебе вместо золы, — Олег протянул ей бруски. — Называется мыло. Мокрую тряпку натрешь до пены, потом вальком или руками. Потом прополоскаешь хорошенько. Второй бабке Марии отнесешь, объяснишь, что с ним делать.

Варька осторожно взяла мыло, понюхала и скривилась. Запах у первоначального изделия действительно был не очень, над ароматными отдушками еще предстояло подумать.

— Так вонять будет, — с сомнением сказала девчонка.

— Прополоскаешь, не будет. Главное, в сухости его держи.

— Ага, — Варька кивнула. — Ну, я уходить.

— Давай. Спасибо тебе за еду и... за все, в общем спасибо.

— Так ты мне еще спеть? — хитро улыбнулась она.

— Спеть. Но не сегодня.

Варька развернулась на выход, а Олег поймал себя на том, что провожает ее, уперев взгляд пониже спины.

"Бабу тебе надо, Светлый, — подумал он. — А то ведь так и правда до скотоложества недалеко".

* * *

Нет, депрессия никуда не делась, но находиться в пустой мрачной избе было невыносимо. Поэтому, перекусив, Олег отправился за край села, где обхозники возводили коровник. Но проходя мимо кузни, увидел понурую фигуру кузнеца, который стоял рядом с горном и озадаченно чесал в затылке. Олег повернул в его сторону.

Возле горна перед Иваном лежал бесформенный кусок металла с прожилками шлака. С краю от чушки часть была отколота, на сколе металл был темно-серебристый, с крупнокристаллической структурой.

— Вот, — указал кузнец на продукт своего труда, — железо спортить.

— Это как? — Олег уселся на корточки, рассматривая металл на сколе.

— Была у меня руда, давно купить. А теперь решил спробовать твою грязь. Уж шибко долго она гореть, хорошую температуру держать. А вышло вот что. Хотел ковать по холодному, да он разбиться сразу.

Олег поднял отколотый кусок и взвесил на руке:

— Ну, поздравляю, Иван. Ты получил чугуний.

— Чугунь? Годится на что?

Олег пытался вспомнить, что ему доводилось читать про историю металлургии. Знал он лишь, что массовое производство стали началось только во второй половине XIX века. Эта попавшаяся как-то в интернете цифра тогда его удивила, потому и осталась в памяти. Читал еще что-то про кричное железо и кричный передел чугуна, но подробностей не отложилось.

— Ты, вот что. — Олег подумал. — Чугун снова в горн, добавь окалины. Топи обычным углем. Думается мне, доброе железо может получиться.

Кузнец промолчал, но весь его вид выражал сомнение в том, что из этого куска может еще получиться что-нибудь путное.

Здание фермы было почти готово. Сейчас обхозники доделывали изгородь загона для скота. Олег прошел внутрь и осмотрелся. Аккуратные клетушки, кормушки и поилки, стоки для нечистот, обмазанные глиной и обожженные — все по его проекту. Виденный им когда-то в деревне коровник, оставшийся от колхоза, выглядел примерно так же. Разве, что стены там были из кирпича, а крыша крыта шифером, а не соломой.

Небольшое стадо уже загнали для вечерней дойки. Олег подошел к мужику, который являлся вновь назначенным бригадиром над доярками.

— Как у вас быки телок кроют?

Мужик покосился на него и ответил:

— С охотой.

— Да то понятно, что с охотой, — досадливо махнул рукой Олег. — Отбор как ведете?

— Да какой отбор? Пустить стадо на пастбище, кого охота, того и крыть.

— Сделаем так. Отметить самых дойных коров и разделить стадо на молочное и мясное. Мясных крыть самым здоровым быком. Телят от самых дойных телок сохранять.

— Это зачем так? — удивился мужик.

Олег окинул его взглядом. Мужик был здоровым, почти как Добрыня, с густой рыжей шевелюрой.

— Как звать?

— Федором кличут.

— У тебя, Федор, дети есть?

— Семеро. Четыре мальца и три девки.

— Они на тебя похожи?

Мужик нахмурился и недобро посмотрел на Олега.

— Да погоди, ты, — Олег снова замахал здоровой рукой. — Даже не глядя, скажу, что парни у тебя здоровые и рыжие. Так?

— Ну, так.

— Вот у коров то же самое. У здорового папки здоровые телята. У молочных коров телки больше молока дают. Хорошее потомство сохранять и умножать, худых и порченых — под нож. Труда будет столько же, а продукта больше. Понял?

— От ведь, — покачал головой Федор и улыбнулся, — вроде простая вещь, а поди догадаться.

— В общем, смысл ты понял, а остальное сам додумаешь.

"Так, с прогрессорством на сегодня закончено, — думал Олег, шагая к дому. — Еще бы с бортниками поговорить, да идею пасеки подкинуть. Но это подождет, все равно уже не сезон".

Возле избы его ждали три незнакомые бабы во главе с Варькой.

— Вот, — ткнула в них пальцем девчонка. — Мыло увидеть, тоже захотеть.

Бабы закивали. Олег дал знак подождать, зашел в дом и вернулся с оставшимися кусками мыла, оставив себе парочку для личной гигиены:

— Сами поделите. Только, товарищи женщины, у меня просьба есть. Одежку бы мне какую, в моей-то холодно уже.

— Одежку найтить, — сказала одна тетка. — вдовых много остаться после казар. Собрать можно.

— Вот и спасибо.

Бабы чуть поклонились в ответ и ретировались, а Варька осталась.

— Спеть обещал.

Олег уселся на подобие лавочки возле двери, похлопал рядом с собой, приглашая Варьку.

"Вот чего не хватает, — осенило его, — культурно-развлекательных мероприятий. Это же в каждой компьютерной стратегии есть для повышения уровня радости народа. Но ведь не дом культуры им строить?".

Он откашлялся и начал:

— В темно-синем лесу, где трепещут осины,

Где с дубов-колдунов облетает листва

На поляне траву зайцы в полночь косили

И при этом напевали странные слова...

Глава 14

Олег стоял и смотрел перед собой так, как пятилетний малыш, должно быть, смотрит на подарки под новогодней елкой рано утром первого января, когда взрослые еще спят. И хотя, назначение более половины вещей на деревянном прилавке было ему неизвестно, он нутром чувствовал, что непременно должен купить все эти изделия. Продавец со скучным сухим лицом был явно не из здешних. Если местные вовсю нахваливали товар, зазывали покупателей, хватая их за рукава, то этот спокойно наблюдал за Олегом бесстрастным взглядом своих выцветших голубых глаз. Да и одет он был отлично от остальных — короткая заячья шуба, из-под которой выглядывало нечто, напоминающее укороченную до колен рясу, на голове облегающий чепчик из сукна с длинными завязками под подбородком, на ногах сапоги, голенища которых обернуты в муфты из того же заячьего меха — выглядело похоже на унты. Еще продавец явно мерз — уже неделя, как первый морозец прихватил землю, а этой ночью выпал и первый в этом году снег. Олег еще подумал, что похож тот на пленного немца под Сталинградом.

Он покрутил в руках станину, на которой была вертикально закреплена металлическая плашка с рядом разнокалиберных конических отверстий — от маленького к большому. Олег знал, что это такое, рисунок чего-то похожего попадался в учебнике по истории.

— Волочильная доска? — Спросил он продавца.

Тот как-то нервно оглянулся в сторону, затем кивнул:

— Так. Фольочильний таска.

Спутать немецкий акцент с другим было сложно. Гляди-ка, и правда германец.

— Издалека? — Поинтересовался Олег.

Иностранный купец снова опасливо дернул головой в сторону, и на этот раз Олег ненавязчиво проследил за его взглядом. Позади торговых рядов приезжими купцами были поставлены шатры для ночевки. Там же держали гужевой транспорт, скотину, жгли костры и готовили еду. Возле одного из таких шатров на небольшой скамье сидел мужик и внимательно наблюдал за ними, попутно закусывая половиной курицы и запивая трапезу горячим сбитнем из деревянной кружки, от которой на морозце шел пар.

"Охранник что ли?", — подумал Олег. Многие приезжавшие на осеннюю ярмарку с товаром нанимали охрану. "Тогда чего так боязливо косится? Неужто рэкет? Вот вляпался немчура в отечественный бизнес, бессмысленный и беспощадный".

— Хамбург, — махнул продавец куда-то вдаль неопределенно рукой и скучающе посмотрел на Олега.

Ну, а чего ему смотреть с интересом? Олег хорошо представляет, как выглядит со стороны — одет во все латанное-перелатанное с чужого плеча, что бабы с деревни собрали и принесли. Исхудавший, с обрезанной кое-как тупым ножом бородой, с темными кругами под глазами. Тяжело ему дались эти последние недели перед осенней ярмаркой. Ох, тяжело...

* * *

В ходе нескольких экспериментов с чугуном Ивану удалось в своей кузне получить кричное железо. По крайней мере, Олег посчитал, что получившийся продукт является именно кричным железом. До стали металл не дотягивал, но по сравнению с тем, что выходило из горна кузнеца до этого, и даже в сравнении с трофейными ятаганами казар, железо было ощутимо лучше. Руды у Ивана было немного, поэтому Олег наказал ему наделать из полученного металла ножей, нарисовав одну из классических форм из ХХ века. Еще сделали три десятка ножниц, тоже по чертежу Олега. Оказалось, что классических ножниц "два кольца, два конца, посередине гвоздик" здесь не знали. Местный аналогичный инструмент, которым стригли овец, по конструкции ближе всего был к пинцету с лезвиями на концах. Оставшееся пустили на наконечники для стрел.

Зато гончарные изделия Трофима, сделанные при помощи круга, заняли аж три доверху груженые телеги. Это при том, что часть товара Трофим, невзирая на советы Олега, распродал тут же в Мокром. Уж больно по душе народу пришлись аккуратные кринки, горшки и кружки.

Больше всего проблем, как это ни странно, оказалось с традиционной сельскохозяйственной продукцией. Укрупнение мелких хозяйств в обхоз начало приносить свои первые робкие плоды. Хотя, поначалу Олег намучился, пытаясь объяснить обхозникам конкурентные преимущества коллективного хозяйства перед обычным. Селяне, хоть и держали стадо вместе, но ухаживали по привычке каждый за своей скотиной. Естественно, никакого эффекта такой способ животноводства не приносил, одни убытки. Пришлось довольно жестко распределить между обхозниками обязанности по узким специальностям, чтобы повысить производительность труда. И результат не заставил себя ждать. Если раньше продукта хватало только на личное потребление подворьем, в лучшем случае, немного оставалось на обмен, то теперь, после распределения между членами обхоза, стали оставаться излишки. Главная же проблема заключалась в сохранении этих самых излишков для торговли. Это "мертвое" молоко из сетевого универсама может храниться годами, а парное, если его сразу не вытопить в печи, скисает на второй-третий день. Перебрав возможные варианты, Олег решил остановиться на сыроварении. На льду в погребе сыр мог храниться достаточно долго. Та же проблема и с мясом — своей соли у селян не было, а привозная стоила чертовски дорого. Ледник отчасти решал проблему хранения мяса для собственного потребления, но ведь его еще надо было доставить на торг, путь куда занимал не один день. Пришлось налаживать копчение.

Одним словом, на осеннюю ярмарку в этом году мокровцы ехали с хорошим товаром, и Олег всерьез рассчитывал пополнить бюджет их сельского поселения. Недельный путь на ярмарку обошелся без особых приключений. Олег настоял, чтобы обоз сопровождали верхами несколько хорошо показавших себя в бою с казарами мужиков под командой Добра. Трофейное оружие Иван от греха перековал, коней взяли своих, чтобы не светить казарских.

Сам городище, возле которого проходила ярмарка, Олега разочаровал. Был он чуть больше Мокрого, обнесен деревянной стеной — довольно высокой. Правда, это был уже не частокол, а секции, сложенные из бревен по типу сруба — серьезное оборонительное сооружение, если уберечь его от огня.

Внутри стены было тесно. Застроено как попало, без планировки. Лишь в дальней самой высокой части города угадывался начинающий оформляться богатый квартальчик с несколькими двухэтажными теремами. А в остальном — теснота, люди вперемежку со скотом, грязь, вонь и антисанитария.

В первый день Олег занимался обустройством лагеря для обоза, торговых рядов и реализацией нескольких своих задумок. Ему интересно было посмотреть, как сработает маркетинг XXI века в этом глухом средневековье. Закончил уже за полночь и без сил повалился спать. А буквально на следующее утро наткнулся на немца.

* * *

— О, Гамбург! — изобразил Олег узнавание и улыбнулся, продемонстрировав немцу ослепительную улыбку, довольно редкую здесь, кстати. — Гамбург на Эльбе?

Лицо немца вытянулось от удивления. Должно быть, он не ожидал встретить у обитателей этого варварского медвежьего угла столь обширные знания географии.

— Т-та, — неуверенно подтвердил он, — Эльбе.

— Позволь?

Не дожидаясь ответа, Олег извлек нож, из новой партии сельского кузнеца, и провел лезвием по краю плашки волочильной доски. Нож оставил заметную зарубку на металле. Олег изобразил на лице разочарование и, сокрушенно покачав головой, положил немецкий товар обратно на прилавок. Краем глаза он следил за реакцией торговца. Взгляд немца оживился и вперился в клинок.

— Расрешить? — Иноземец протянул ладонь.

— Конечно, — сказал Олег, подкинул нож, поймал за лезвие и протянул рукоятью вперед.

Соглядатай, на которого до того оглядывался немец, доел свою курицу, бросил кости на землю, поднялся и немного приблизился к ним, стараясь рассмотреть, что так заинтересовало торговца. А тот, казалось, забыл обо всем. Он щелкнул ногтем по лезвию и прислушался к звуку, провел заточкой по подушечке большого пальца, попробовал клинок на изгиб. На лице его читалась смесь удивления и восхищения.

— Но аткута? — наконец спросил он, нехотя возвращая нож владельцу.

В этот момент за его спиной раздалось что-то среднее между кашлем и рыком.

— Если не покупать ничего, пойди вон от прилавка. Товар не загораживать, покупателей не пугать.

Немец мгновенно весь скукожился, вжав голову в плечи.

— Что за чертила? — спокойно поинтересовался Олег у немца, не глядя на подошедшего мужика.

Но тот лишь еще больше побледнел и стоял, не в силах от страха вымолвить ни слова. Рэкетир, а в том, что громила представлял именно бандитскую крышу иноземного торговца, Олег уже не сомневался, легким тычком оттолкнул немца и шагнул вплотную к докучливому покупателю. Обдав густым запахом пота и чеснока, он сгреб в кулачище отвороты его армяка и потянул кверху так сильно, что Олег теперь касался земли лишь носками.

— Ты кого чертом назвать, погань? — прошипел он.

Когда-то на срочке старшина-старослужащий показал им, молодым салагам, простой и эффективный прием для таких ситуаций. По крайней мере, старшина утверждал, что прием вполне действенный, но вот применять его на практике Олегу ни разу не приходилось. Руки у бандита были заняты, а вот у Олега, наоборот, свободны. Двумя мощными щелбанами он хлестнул противнику по глазным яблокам и тут же, крепко зажав первые фаланги больших пальцев в кулаках, с двух сторон размашисто засадил выступающими костяшками чуть ниже ушей — туда, где нижняя челюсть крепится к черепу.

Старшина не обманул. Временно утративший зрение бандит моментально отпустил Олега, видимо, хотел закричать, но с его челюстью что-то произошло. Было видно, что малейшая попытка открыть рот причиняет тому дикую боль. Решив закрепить успех, Олег снизу вверх ударил ребром ладони в горло противника. Тот повалился на землю, сипло и прерывисто дыша.

— Ахтунг, — тихо сказал немного пришедший в себя немец.

Олег, было, удивился, что поверженный им бандит оказался геем, но тут же сообразил, что его просто предупреждают об опасности. Он огляделся и увидел, что от палатки, возле которой ранее трапезничал курицей рэкетир, к ним бегут еще двое, и вид их не предвещает ничего хорошего. В девяностые людей такого типа в криминальных группировках принято было называть торпедами: гора мышц и жира, квадратные челюсти, узкие лбы в два пальца, огромные кулаки. У одного в руке был нож, у другого тяжелый кол, какими крепили палатки.

— Быстро собирай вещи, — сказал Олег немцу, а затем дважды коротко и громко свистнул. Это был оговоренный со своими дружинниками сигнал тревоги.

Немец действительно отошел от первого оцепенения и теперь сметал в большой мешок товар с прилавка.

— Бежим!

Олег подхватил мешок с другого конца, и они бросились в сторону своего обоза. К сожалению, место, где они обосновались, располагалось с другого конца торговых рядов. Услышали ли тревожный свист свои, и спешат ли они на помощь, разглядеть за прилавками, людьми и скотом было невозможно. А бандиты были уже близко. Судя по всему, подобные сценки были на ярмарке в порядке вещей. Народ, хоть и расступался перед бегущими, но вмешиваться не спешил. Специальных органов правопорядка здесь тоже не было. Ранее на стене, за которую был вынесен торг, Олег заметил двух дозорных дружинников, но они, скорее всего, сейчас просто наблюдали, предвкушая драку и бесплатное зрелище.

Немец тяжело дышал и сквозь зубы очень выразительно ругался по-своему. Олег остановился.

— Туда беги, — махнул он вперед рукой. — Второй обоз с краю. Найдешь Добра или старосту Михаила, позовешь помощь. Товар брось здесь. Понял?

— Яволь! — Четко отрапортовал немец, бросил мешок и припустил вперед.

"Что значит немецкая дисциплина", — восхищенно подумал Олег и развернулся навстречу набегавшим противникам. От размашистого, словно сабельного удара ножом он увернулся, а вот от дрына уже не успел. Хорошо, что прилетело плашмя в грудь, где под армяком была еще поддета овчинная душегрейка. Правда, на ногах удержаться не смог, отлетел в сторону, больно приложившись спиной о чью-то телегу с товаром, и растянулся на снегу. Теперь бандиты медленно подходили к нему с двух сторон, держа оружие наготове для следующей атаки. Ждать ее Олег не стал. Не поднимаясь, он прополз под телегой, на которую наткнулся, с трудом поднялся, вскрикнув от прострелившей боли в спине, и побежал сквозь чей-то лагерь, лавируя между тюками с товаром, лошадьми, коровами и овцами.

Судя по шагам за спиной, преследователи его настигали. Боль в груди и спине давала о себе знать все сильнее. Поняв, что не уйти, Олег начал на бегу высматривать подходящее орудие для предстоящей битвы. В одном месте заметил сложенные для костра дрова. Кроме поленьев тут было несколько толстых, хотя и кривых сучьев. Олег даже усмехнулся про себя, вспомнив свою первую стычку в этом мире. Похоже, судьба у него драться сухими палками. Он выхватил из кучи раздвоенный на конце сук, лишенный коры, и развернулся, прижавшись к сложенной поленнице высотой ему примерно по пояс — хоть какая-то защита с тыла.

Теперь бандиты не стали медлить, прямо с ходу намереваясь решить исход поединка. Олег довольно легко отвел рогатиной руку с ножом и тут же, продолжая круговое движение, ударил набегающего противника в голову. Попал. Второй на этот раз решил не бить, а использовал свой кол как копье. Олег еле увернулся от направленного в него острия, тоже ткнул рогатиной в сторону бандита, но на этот раз промахнулся. Противники немного разорвали дистанцию, готовясь для следующей атаки.

— Мужики, а вы ничего не забыли? — Тяжело дыша, спросил Олег.

Те недоуменно переглянулись.

— Яйца свои дома случаем не оставили? Хотя, откуда у вас яйца, девочки.

Бандиты явно разозлились, чего и добивался Олег, и вместе накинулись на него. Удары стали сыпаться чаще, но хаотичнее. Он с трудом отбивался, хотя несколько раз ощутимо получил колом, а нож дважды прошелся по его одежде, не причинив, впрочем, особого вреда. Однако Олег понимал, что долго ему не продержаться. Поэтому рот его невольно растянулся в радостной улыбке, когда неподалеку раздался звучный голос Добра:

— Все стоять, оружие бросать!

Бандиты опешили и заоглядывались. Воспользовавшись заминкой, Олег от души вытянул одного из них палкой по спине и, уже не опасаясь, побрел, опираясь на рогатину к своим.

"Да, к своим!", — с каким-то незнакомым ранее чувством подумал он.

Глава 15

Брошенный мешок найти так и не удалось. Пока разбирались с двумя бандитами, щедро отвешивая им пинков, пока вернулись в лагерь и поправили нервы медовухой, времени прошло немало. Когда вспомнили про мешок с товаром и отправились на место, где началась стычка, его и след простыл. Ни расспросы, ни угрозы, ни уговоры поискам не помогли. В конце концов, Олег плюнул и велел возвращаться к обозу.

Имя у немца было оригинальное — Ганс. Вернее, полностью, Иоганн. История, приключившаяся с ним, могла произойти где угодно, в любом веке. Ганс был неплохим мастером у себя на родине, за что благодарить надо его пытливый природный ум, прямые руки и хорошего учителя, который передал ему кое-какие секреты. Принадлежал он к какой-то не то гильдии, не то цеху — понять немецкое слово Олег не мог, а в местном языке такого понятия, скорее всего, и не существовало. Но тот же пытливый ум сыграл с немцем дурную шутку. Сначала он отправился пополнять свои знания в соседние земли, исписывая по пути листы пергамента, в надежде оставить потомкам трактат о ремеслах. В путешествии изготавливал разные штуки и понемногу торговал, зарабатывая себе на жизнь. Больше половины географических названий в рассказе Ганса ни о чем Олегу не говорили. Судя по всему, в этом мире европейская государственность находилась в стадии становления. Города возникали и исчезали в стычках местных князьков, границы квазигосударств менялись ежегодно.

В своих странствиях немец морем добрался до балтийского побережья. Эта часть его рассказа была путанной и скомканной. Ясно было лишь, что его захватили в плен не то местные чухонцы, не то пришлые варяги. Так или иначе, ему удалось бежать, и он оказался в Новогороде. Там надолго осел, женился на местной женщине, которая родила ему трех детишек.

— Драй кляйнес митхен! — Сокрушенно восклицал Ганс, потрясая тремя оттопыренными пальцами. — И ни отин малшик.

Товара на продажу у Ганса было не много, но зато он был эксклюзивным. Различный качественный инструмент, приспособы для мастеровых, вроде той же волочильной доски. Не гнушался немец и самостоятельно тянуть проволоку и клепать кольчуги, делал неплохое оружие, ювелирку. Кое-что понимал в химии. Одним словом, Ганс со временем неплохо поднялся, торгуя по окрестным городам.

И вот как-то в Новогороде, собираясь на весенний торг, он на свою голову познакомился с каким-то купцом. Купец вроде прибыл издалека с большой партией товара, но накануне отхода речного торгового каравана сильно захворал и предложил немцу сделку. Ганс должен был сбыть его товар за неплохой процент. Ударили по рукам, составили грамоту с описью и условиями, и немец, поцеловав жену и дочек, отправился в путь. Только вот в первую же ночь, как сгрузились на берег возле торжища, весь товар у него пропал. Как он так крепко уснул, и куда подевались два нанятых сторожа, Ганс объяснить не смог. Пришлось возвращаться в Новогород с пустыми руками. А там уж его, выздоровевший к тому времени купец, что называется, поставил на счетчик. Самое забавное, что Ганс до сих пор считал того честным торговцем и жалел, что так его подвел. Олег разубеждать немца и объяснять азы кидалова и развода наивных коммерсов не стал.

И вот с тех пор Иоганн попал фактически в рабство к бандитской бригаде, которая "любезно согласилась" выкупить у купца его долг. По расчетам немца долг он давно выплатил, но ему ежемесячно накручивали какие-то дикие проценты. Он бы давно сбежал, но жена и дочки находились фактически в роли заложников у бандитов. Так и мотались они из города в город по ярмаркам и торгам уже второй год.

— Я нато итти, — сказал Ганс, закончив свой рассказ, и сделал попытку подняться. Однако, на плечо ему легла тяжелая рука Добра, пригвоздив к месту.

— Погоди, немчура, не суетись. — Олег плеснул ему в кружку еще горячего сбитня. — Не простят тебе сегодняшнего. Ни тебе, ни твоей семье.

Немец как-то сразу сник.

— Да не тушуйся, поможем, раз уж встали за тебя. — Ну, нужен ему был этот немец. Прямо в руки падал такой подарок судьбы. По здешним меркам Ганс был чуть ли не ученый-энциклопедист. — Подожди тут до вечера, там что-нибудь придумаем. А пока расторгуемся.

* * *

Комплекс мер по сбыту товара Олег продумал заранее, решив применить в этом мире некоторые известные приемы агрессивного маркетинга и рекламы.

Во-первых, он подобрал в селе несколько молодых и симпатичных девок на роль мерчендайзеров. Конечно, никаких мини-юбок и открытых декольте на них не было, но Олег растолковал им, чтобы оделись они "попризывнее". Незаметно было, чтобы эта просьба девушек смутила, а некоторые восприняли ее даже с удовольствием. Баба, она и есть баба. Девчонки, главным образом, рекламировали мыло. Товар новый и здесь неизвестный, поэтому требовалось показать его, что называется в деле. Для этих целей было заготовлено несколько бадей, и постоянно грелась на костре чистая вода. Еще несколько "специально обученных" теток, якобы посторонних, периодически подходили с разными заранее испачканными тряпками к бадьям, возле которых демонстрировали товар девушки, и, громко голося, начинали утверждать, что "вот эта рубаха не отстирать, только выкинуть". К этому моменту вокруг уже начинал собираться народ. Да и то сказать, времена скучные — ни кино, ни интернета. Любое событие, мало-мальски выбивающееся из опостылевшей рутины будней, вызывает неподдельный интерес.

Девушка брала "испорченную" рубаху или порты, улыбаясь, разворачивала, демонстрируя народу грязные пятна, а затем начинала бойко натирать куском мыла в бадье. После этого образец ополаскивался и предъявлялся собравшимся абсолютно чистым. Небольшая толпа одобрительно гудела. Получалось, как в той рекламе: "Вы все стираете золой? Тогда мы идем к вам".

Олег, наблюдая, как на точках идет торговля, заметил даже, что некоторые стали подходить по второму и третьему разу, чтобы поглазеть на процесс стирки. Мыло продавалось двух видов. Одно для стирки, типа хозяйственного, а другое с отдушкой из разных трав, типа туалетного. С ароматизацией ему здорово помогла травница бабка Мария, научив выпаривать душистые масла.

Мыло пошло бойко и сразу, и Олег похвалил себя за то, что привез на ярмарку хороший запас. В последние недели накануне товар варили практически круглосуточно.

Была у него и еще одна задумка. Не столь прибыльная, скорее, даже убыточная, но с дальним прицелом на будущее. Ему необходимо было запустить свой денежный оборот. Пусть сначала небольшой, но чтобы народ из ближайшего города увидел их монету и начал ей доверять. За конвертируемость своего рубля Олег не опасался — монета штамповалась из серебра, и ценность металла обеспечивала ценность самой монеты. Но как запустить деньги в оборот?

Еще накануне, по приезду, Олег прогулялся по торговым рядам и обнаружил двух менял. Один отпадал сразу — морда бандитская, сам мутный, в ценности монет разбирается слабо. Там кидком несло за версту. А вот второй по виду был не то грек, не то еврей с длинной курчавой бородой и семитским носом. Понаблюдав за ним со стороны, Олег убедился, что меняла честный и свое дело знает. На обмене, конечно, свою выгоду не упустит, но и цену задирать не будет, и с расчетом не обманет. Окончательно он в этом уверился, когда увидел, как меняла перебирает монеты, ощупывает их металл, чуть касаясь подушечками длинных смуглых пальцев, трет о специальный кусок сукна. Сразу видно — профессионал, влюбленный в свое дело.

Олег подошел к нему вместе с Кузьмой, достал и протянул на ладони новенький рубль:

— Возьмешь на обмен? — И снова поразился быстроте и отточености движений, с которыми торговец буквально за несколько секунд ощупал и оценил монету.

Меняла отрицательно покачал головой и молча протянул рубль обратно.

— Что? Нехороша деньга?

— Деньга хороша, — отозвался тот. Голос у него был низкий и хрипловатый. — Работа чистая, серебро доброе.

— А что не так?

— Не знать никто такая монета. Как серебро я бы взять, а как деньга не надо.

— За это не беспокойся, брать будут. Условия мои такие, деньги даю тебе на... — Тут Олег замешкался, не зная, как лучше объяснить понятие "на реализацию".

— Ссужаешь на продажу?

— Именно так.

— Какую долю хотеть?

— А никакую. Вся прибыль твоя, да сверху двадцатая часть о всего оборота при расчете. Только с наценкой не жадничай, — добавил он, увидев, как удивленно приподнялись брови менялы.

— Я свой интерес по-людски брать, не в том дело. Мне твой интерес понимать надо, нет ли умысла злого преступного какого. А я не понимать.

— Вот ты мне сказал, что монета нехороша тем, что никто ее не знает. Так?

— Так, — кивнул торговец.

— А мой интерес в том, чтобы монету узнали и она стала хороша. Считай, что в этом моя прибыль.

Тот снова кивнул, принимая аргумент.

— Берешь?

— Я-то брать, только пустая затея, не менять никто.

— А это уж моя забота, — сказал Олег.

Он вытащил все отштампованные Иваном монеты, вслух пересчитал их и выложил перед торговцем. Тот не преминул проверить каждый кругляш, после чего Олег спросил его:

— Как звать тебя?

— Иаков.

Вот и пойми, то ли еврей, то ли грека библейским именем нарекли.

— Я Олег, а это Кузьма, — кивнул он на своего спутника, намекая, что сделка заключена при свидетеле.

Меняла только махнул рукой и занялся следующим клиентом.

— Пригляди за нашими денежками, — шепнул Олег Кузьме, когда они отошли чуть поодаль. — Людишки лихие на ярмарку со всех окрест съезжаются, не ровен час, оприходуют раба божьего Иакова.

* * *

Спрос на рубли он создал очень просто. Выставил отдельный прилавок, где мелким оптом продавался самый их ходовой товар по весьма заманчивой цене. Условие было одно — товар отпускался только и исключительно за рубли. Нет рублей? Да вон же меняла Иаков через три ряда сидит, у него есть.

В деньгах Олег на этом, конечно, терял, но и совсем без прибыли тоже не оставался. На рублевом прилавке было выставлено все то же мыло, стремительно набирающее популярность. Горшки и посуда, сработанные на гончарном круге. Кроме того, высокая температура сгорания торфяного кокса позволила кузнецу наконец получить железо хорошего качества. До стали ему, конечно, было далеко, но даже в таком виде товар из кузни Ивана заметно превосходил все изделия местной металлургии. Одна беда — руды и железа было не так много. Поэтому, подумав, Олег велел Ивану ковать топоры, серпы, ножи, наконечники копий и стрел. Здесь он, кстати, тоже, как и с мылом, устроил наглядную демонстрацию прекрасных качеств их товара. На эффект от агрессивной рекламы он рассчитывал, но сам немного удивился, когда под вечер первого же дня очередной покупатель, отправленный к меняле, вернулся и сокрушенно объявил, что рублей у того больше нет. Кончились рубли. Поэтому Олег сгреб всю выручку, пересчитал и бросился снова сдавать ее Иакову. Тот только усмехнулся, но монеты взял без разговоров.

Неплохо шла и продукция обхозников. Поскольку способов сохранения свежести мяса здесь еще не существовало, то на продажу гнали живой скот — телят, поросят, кур и гусей. С птицей вообще вышло удачно. Централизованное содержание и вскармливание позволило значительно поднять поголовье птицы. Или как там это у курей с гусями называется? Да и селекция самых, так сказать, яйценоских кур начала давать свои плоды. Зерна на этот раз привезли мало. Олег распорядился оставить больше, чем обычно, семенного и кормового, чтобы на следующий год расширить пашню и стадо. Зато отлично продавались колбасы и сыр. Олег, вспомнив свои кулинарные опыты из прошлой жизни и читанное в когда-то интернете, после нескольких попыток освоил рецепт простого, но хорошего сыра, который был вкусен, жирен и хранился достаточно долго, облитый воском.

* * *

Вечером первого ярмарочного дня, уставшие, но довольные односельчане устроились рядом с телегами. Горели три костра, на которых готовился ужин, все делились впечатлениями и были возбуждены. И только отбитый днем у бандитов немец сидел чуть в сторонке, печально глядя на огонь. Олег подозвал Добра:

— Не спрашивали про него? — кивнул он на Ганса.

— Нет, — покачал головой Добр, — но весь вечер двое крутиться тут. Думаю, за ним приходить.

— Где его семья узнали?

— Он рассказать, я мальчонку послать. Изба на окраине, караулить трое человек, да тут два. Да на ярмарке сколько-то ходить. Думаю, больше полудюжины их.

В этот момент из темноты неслышно появился Кузьма.

— Иакова до дома проводить. Все хорошо, Светлый, — доложил он.

— Больше полудюжины это много, — почесал в затылке Олег.

— Может, в ножи взять? — спокойно предложил Кузьма.

Не простые они с Добром ребята, ой не простые. Вон, человек семь-восемь предлагает спящими прирезать, а у самого хоть бы мускул на лице дернулся, смотрит спокойно, будто за грибами пригласил сходить.

— В городище во время ярмарки из-за такой резни всю стражу на уши поставят.

— Это как — на уши? — вытаращился Добр.

— Тревогу поднимут, переполох будет. Тихо надо бабу с детишками уводить.

Тут уж в затылках одновременно принялись чесать оба силовика.

— Сделаем так, — наконец выдал Олег, — сейчас поужинаем, отдохнем маленько, да сходим на дом посмотреть. А там на месте определимся.

На том и порешили.

Глава 16

К ночи подморозило. Хорошо еще, что выпавший накануне снежок утоптан, а то скрипел бы он сейчас под ногами пятерых мужиков на морозце — тишина вокруг стоит гробовая. Небо чистое, морозное. Луна, хоть и на убыль пошла, но светит достаточно ярко.

Олег зябко поежился и в который раз попытался натянуть пониже рукава своего кургузого овчинного тулупа. Бесполезно, мороз пробирался под одежду, выстужая тепло тела. А ведь это еще даже не зима.

На разведку Олег ожидаемо взял с собой "силовой блок" — Кузьму и Добра, да еще двух мужиков покрепче и посмышленее. Нужный дом с росшей возле него приметной березой стоял на отшибе, это рассказал мальчонка, посланный днем аккуратно вызнать подходы. Дорогу к избе он подробно описал, так что, по здравому размышлению, решили мальца с собой в провожатые не брать, сами найдут.

— Подходим, — тихо сказал Олег, разглядев в неверном свете луны характерную раздвоенную верхушку дерева, одна половина которой была обломана ударом молнии.

Для довольно тесно заселенного городища место тут действительно было глухое. Ближайший дом располагался шагах в пятидесяти, к нему и стали тихонько пробираться разведчики. Кузьма тронул Олега за плечо и, когда тот обернулся, двумя пальцами на уровне глаз указал на избу, где должны были укрываться бандиты с семьей Ганса. Олег всмотрелся, и не сразу разглядел, что за одним из оконец, должно быть, чем-то плотно завешенным, виден тусклый свет. Не спят, значит.

Добравшись до угла соседнего дома, Олег аккуратно выглянул, еще раз порадовавшись отсутствию собак в этом мире. В этот момент дверь нужной им избы с легким скрипом отворилась, и наружу вышли трое. Остановившись, они начали что-то обсуждать вполголоса.

— Твою ж налево, — прошептал Олег.

Троица говорила на том же языке, что и бандиты, захватившие его тогда у реки. Это, что же получается, тоже варяги? Или та же самая банда? Выходит, и тут без его заклятого друга Джона не обошлось.

Троица меж тем, судя по всему, пришла к какому-то консенсусу. Один двинулся вдоль ограды куда-то в сторону городских ворот, а двое — по направлению к ярмарочному стану.

Олег спрятался за стену дома и обернулся к мужикам:

— Минус трое. Нам же легче. Не думаю, что там их много было. Просто врываемся, забираем бабу и детишек, и уходим. По возможности никого не убивать, не хватало нам еще с местными властями неприятностей.

Его стала бить легкая дрожь — то ли от адреналина, то ли мороз усилился. Он еще раз огляделся. Ветра по-прежнему не было, но в свете луны хорошо была видна белесая дымка, стелющаяся по земле от городской стены — туман. Стоп! Какой к чертям туман в мороз? Олег толкнул Кузьму в плечо и указал на медленно приближающуюся полосу тумана.

— Мертвяки идут. Быстро все назад в лагерь.

Даже в бледном лунном свете он увидел, как побелели лица мужиков. Словно во сне, они двинулись обратно. Олег остался на месте.

— А ты? — Обернулся Добр.

— А я дело доделаю, за меня не беспокойтесь.

Добр остановился в нерешительности, но Кузьма хлопнул его по плечу.

— Он Светлый. Знать, что делать.

Когда мужики скрылись из вида в переулке, Олег еще раз оглянулся на туман, который заметно приблизился, и двинулся к избе. И только тут сообразил, что из оружия у него только нож, владеть которым он никогда не учился и в общем-то не умел. А уж мысль о том, что сейчас, возможно, придется резать им живого человека, отдавалась в животе неприятной пустотой. Одно дело тыкать копьем из-за щита в общей схватке, другое — глаза в глаза погрузить клинок в чье-то тело.

Потянул дверь, та бесшумно приоткрылась — петли хорошо смазаны. В тесной прихожей, или как тут это называется, было темно, но из-за тряпки, закрывавшей проем входа в избу, пробивался тусклый свет. Скорее всего, жгли лучину. Послышался тихий женский голос, ему ответил детский. Олег пошарил на скамье возле стены, стараясь ничего не уронить, и нащупал что-то вроде небольшой доски. Взял в руки, это оказался валек, каким, он видел, бабы на реке отбивали белье при стирке: увесистая плоская деревяшка с выточенной ручкой и прорезанными поперечными ребрами. Осторожно ступая, приблизился к занавеске и сквозь щель заглянул внутрь. Полноватая женщина в платке и стеганой душегрейке укладывала спать на лавку девочку, две уже сопели, укутавшись в одеяльца. За столом в углу сидели двое мужчин, и вид они имели бывалый. С первого взгляда ясно, что не честным хлебопашеством на жизнь зарабатывают. Один, пониже и покоренастее, вырезал что-то большим ножом из деревянной заготовки, смахивая стружки прямо на пол. Второй, худой и длинный, пил из глиняной кружки что-то горячее, судя по пару. Худой отставил свое пойло и что-то коротко сказал товарищу явно не на языке родных для Олега осин. Затем поднялся и шагнул в сторону выхода из избы. Олег отпрянул в сторону, вжавшись в угол и покрепче сжав в руке бабский инструмент для стирки. Длинный откинул занавеску, сделал два шага к двери и приоткрыл ее.

Туман был уже совсем рядом, в каком-то десятке метров от избы. Длинный заполошно выкрикнул что-то, оборачиваясь, и тут заметил Олега. Тот ждать не стал — размахнулся и ударил тяжелой деревяхой в висок. А когда противник упал, добавил по голове еще пару раз. В избе что-то грохнуло, вскрикнула женщина и заплакал ребенок. Олег попытался прикрыть дверь, но ему этого не дали. Второй головорез рывком сорвал тряпку и оказался совсем рядом. Олег снова взмахнул деревяшкой, но ударить ему не дали. Коренастый оказался необычайно ловок для своей комплекции. Молниеносным выпадом он полоснул по руке, отчего она сразу стала неметь, а в рукав потекло теплое. В тот же момент противник ткнул ему мысом в колено, отчего Олег присел. Он еще пытался левой рукой вытянуть нож, но понимал, что не успевает, мужик был слишком быстр и явно не являлся новичком в ножевом бое. Но добивающего удара не последовало. Олег поднял глаза и увидел, что с улицы по избе расползается белесая дымка, а из дымки, неся с собой лютый холод, выступает умертвие. Тварь шагнула мимо Олега, будто не замечая, туда, где в угол избы отходил головорез, выставив перед собой нож, а второй рукой сжимая амулет на груди.

— Беру живую кровь по праву мертвого, — прошипел мертвяк, и его костлявые пальцы, не обращая внимания на удары клинка, погрузились туда, где билось еще живое сердце.

Мужик заорал дурным голосом. Завизжали девочки, сгрудившиеся вокруг матери, которая прижимала их к себе, не в силах издать ни звука от ужаса.

— Быстро ко мне на выход, — крикнул им Олег.

Но мать, видимо, пребывала в ступоре, а девочки просто прилипли к ней, не смея отцепиться от своей последней защиты. Олег бросился внутрь, схватил женщину за руку и потащил наружу. Однако, умертвие уже закончило с первой жертвой и теперь встало у них на пути.

— Они мои, — сказал Олег спокойным голосом. — По праву Светлого.

Он взмахнул раненой, уже почти ничего не чувствующей рукой, и капли крови полетели в лицо мертвяка. Тварь зашипела и отпрянула, а Олег, подталкивая перед собой женщину и девочек, выскочил из избы. Из-за тумана видимость была никакая, но он быстро сориентировался по направлению и двинулся в ту сторону, где его должны были ждать односельчане. Женщина подхватила самую мелкую из дочерей на руки, и поспешала за ним.

* * *

Туман ушел с восходом солнца, зацепив край Городища и собрав свою законную дань жизнями людей. Явление это тут, судя по всему, было привычным, а местные относились к нему, как к неизбежному природному явлению вроде урагана или засухи. Поэтому ярмарка с утра шумела и торговала, как ни в чем не бывало, в последний день все стремились сбыть остатки товара и закупить запасы впрок на зиму. Олег в процессе не участвовал, лежа в телеге с сеном, укрытый теплым овчинным тулупом, который ему на радостях купил и презентовал Ганс. Порез на руке оказался неглубоким, но длинным и каким-то болезненным. Да и крови через него вытекло порядком, пока Олег ночью добрался до своих. Хорошо еще, что сухожилия не задело.

— Те двое ночью приходить, — улучив момент, когда возле телеги никого не было, подошел и сказал Кузьма.

— И где они?

— В овраге волки доедать, — махнул неопределенно рукой в сторону городской ограды этот странный угрюмый человек.

— Немец что делает?

— Спрятать его с бабами от греха.

— Хорошо.

К полудню потеплело, и выпавший накануне снежок превратился в слякоть, которую хорошенько развезли уже разъезжавшиеся с ярмарки телеги. Подняться Олегу ближе к вечеру все-таки пришлось. Во-первых, надо было навестить Иакова и произвести с ним окончательный расчет. Да еще раньше утром он послал мальчишку по рядам ради одного важного дела.

Жернова у Олега не получались. Эксперименты с керамикой пришлось бросить. Уж он и соломой диски пробовал армировать, и ветками, но после обжига все это быстро трескалось и рассыпалось в труху. Олег уже всю голову сломал, пытаясь дойти до простейшей, казалось бы, технологии изготовления предками каменных жерновов. Как выточить из двух валунов достаточно крепкой каменной породы диски, отцентровать их, просверлить отверстия и подогнать плоскости в отсутствие болгарки и алмазного абразива? Хрен бы с ней, с болгаркой, тут даже стали нормальной нет. А там ведь еще бороздки центробежные надо нарезать, по которым продукт помола наружу выводится. Олег вспомнил, что температура плавления базальта даже ниже, чем при выплавке железа, и даже подумывал о плавке камня. Но как выглядит этот базальт, где его взять и как заливать расплав в форму сразу всей массой — этого он не представлял. Потому и отправил шустрого мальца пошукать по рядам, вдруг, да найдется продавец с готовыми жерновами. И он таки нашелся.

Кругляши были не очень большими, меньше метра в диаметре. Олег воображал себе мельничные жернова гораздо больше, но, как говорится, на безрыбье и рак — рыба, на бесптичье и попа — соловей. Угрюмый мужик продавец на контакт не шел и ни в какую не соглашался раскрыть секрет технологии изготовления, опасаясь, видимо, конкуренции. Олег так расстроился, что даже торговаться не стал и заплатил за камни, сколько просили. А просили, между прочим, немало. Единственное, на что удалось договориться, что мужик сам подвезет жернова к месту стоянки мокровцев.

С Иаковом все прошло по-честному, без попыток обмана, которые можно было бы ожидать от ростовщика, к взаимному удовольствию обеих сторон. До закрытия ярмарки Олег еще успел закупиться всякими мелкими вещами в личное хозяйство, справил себе кое-какую сменную одежку, а вот с обувью случилась засада. Сапог в продаже не было совсем. То ли их тачали под заказ, то ли для основной массы покупателей они были не по карману. Поэтому Олег купил три свиные шкуры, решив изготовить себе обувь самостоятельно. По крайней мере, попробовать. Зато эти поиски натолкнули его на мысль о валенках, которых в это время или в этой реальности не знали. Как делается войлок, он примерно представлял, а процесс придания формы на колодке можно отработать уже в экспериментальном порядке. Овец в Мокрово держали, да и в обхозе можно их разводить. Короче, идей для ближайших планов хватало с избытком.

— В ночь уходить надо, — сказал Кузьма, когда Олег в сопровождении Добра вернулся от менялы.

— С утра же собирались. Да и дорогу развезли, а ночью, может, подморозит.

— Крутиться тут два немца из давешних. Не быть бы беде.

Олег и сам понимал, что кем бы не были люди, которым он перешел дорогу, выкрав Ганса с семьей, просто так они их вряд ли отпустят.

— Собирай людей, — махнул он рукой, — в ночь поедем.

Но в ночь они не уехали.

* * *

Два хорошо вооруженных всадника объявились в их временном становище, когда народ уже готовился к отправлению.

— Воеводы люди, — шепнул Добр.

Он как бы невзначай обошел запряженного в телегу коня и укрылся за ним, поправляя упряжь. Кузьма тоже куда-то моментально испарился.

— Светлый кто из вас? — сплюнув, лениво спросил один из всадников.

— Я, — Олег шагнул вперед.

— Воевода к себе требовать. Иттить за нами.

Олег растерянно оглянулся, но его силовой блок не горел желанием сопровождать его, надежно укрывшись за телегами.

— Иттить, так иттить, — вздохнул он и зашагал за служивыми.

Терем воеводы не впечатлил. Одноэтажный сруб с широким крыльцом и крытыми дранкой скатами. Олег запыхался, стараясь поспеть за конными, хоть те и правили лошадей шагом.

— Здесь погодить, — сказал один из сопровождавших, спешиваясь и направляясь в дом.

Вскоре его позвали, и он проследовал на прием, так сказать, в местную администрацию. Воевода был мужиком дородным, но видно, что не рыхлым. Он ужинал в одиночестве за широким столом, и даже головы от плошки не поднял, когда Олег вошел. Тот стянул шапку, поскольку был приучен, входя в помещение, снимать головной убор, но кланяться властям не стал. Поискал глазами образа в углу, чтобы перекреститься, но не увидел. За спиной Олега стали два сопровождавших его воина.

Воевода еще какое-то время скреб деревянной ложкой по дну плошки, затем отставил посуду, откинулся на скамье к стене, огладил бороду и смачно рыгнул. И лишь тогда взглянул на гостя.

— Сказывать мне, Светлый в Мокром объявиться, да я не верить поначалу. Ты что ль?

— Я, — признался Олег.

— А ты не брехать мне случаем?

— Отец Афанасий проверил огнем и серебром. У него спросите.

— Как звать?

— Олег.

— Из варягов что ль?

— Нет, — Олег отрицательно мотнул головой. — С Волги родом. Большая река на востоке.

— Тю, так ты булгарин али из казар? Хотя, не похож. И по церковному ладно говорить. Откуда ж ты тут взяться такой?

— Из тех ворот, откель и весь народ.

Олегу начал надоедать этот бессмысленный допрос.

— Как? — опешил воевода, а потом расхохотался.

Смеялся он долго, до слез, а потом враз как-то посерьезнел и грохнул кулаком по столу.

— Не дерзить мне! Я не посмотреть, что ты Светлый, к коню привязать, да по улицам таскать, пока без кожи не остаться.

Олег поморщился от начинавших утомлять инфинитивов.

— При всем уважении, боярин, меня там люди ждут.

— Подождут, — повторил воевода правильную форму глагола. — Ко мне намедни казарский тархан приезжать. Жаловаться люди его в вашей стороне пропадать с данью. Знать про то что?

Воевода подался вперед и недобро прищурился.

— Откуда ж мне про то знать? Мокрое наше на отшибе стоит, на самом краю земли княжеской, в которой ты, боярин, волю княжескую блюсти поставлен. Только не понимаю я — воля, вроде, княжеская, а дань казары собирают. Вот, как так?

— А я тебе про то обсказать, — улыбнулся воевода, поднимаясь из-за стола.

Росту в нем было даром, что не два метра. Он легким пружинистым шагом, не сочетавшимся с его габаритами, обошел стол, приблизился к Олегу и коротко, без замаха, впечатал ему свой кулак в живот. Тот, как стоял, так и повалился кулем на деревянный пол.

— Не вровень тебе дела князя размысливать, Светлый, — проговорил воевода. — Людишкам — людское, князю — князево. Понимать меня?

Если Олег что и понял, то только то, что к Светлым тут власти пиитета не испытывают. Он осторожно сел, пытаясь отдышаться, и молча кивнул.

— Смотри Светлый, если решить своей волей жить, то лучше тебе сразу вереву на сук накинуть. За обоз с данью каган казарский с князя спросить, а князь с кого?

— С тебя, боярин, — прокряхтел Олег, с трудом поднимаясь с пола.

— Во, — поднял воевода указательный палец. — Ить не дыролобый, сообразить, хоть и Светлый. А я с тебя спросить и тех людишек лихих.

— А только ты ведь, боярин, не только за этим за мной посылал?

Олег пристально посмотрел в глаза воеводы, который к тому моменту вернулся обратно за стол. Тот сначала усмехнулся, но потом, видимо, разглядел что-то во взгляде гостя. Так разглядел, что даже невольно отшатнулся.

— Вижу, правду говорить, ить запрям Светлый, — проговорил он. — За стол иттить, говорить станем.

Когда Олег усаживался на лавку напротив воеводы, тот неожиданно гаркнул:

— Микитка, одолеть тебя лишай, тащить брагу мне и гостю! Да пожрать собрать!

Когда чуть погодя мальчонка лет двенадцати, с любопытством разглядывая Олега, расставил на столе нехитрую закуску и кувшин с чем-то вроде хмельного кваса, воевода сказал:

— Звать меня Мстислав. Дело, Светлый, к тебе ить такое...

Глава 17

У воеводы Олег пробыл часа три. На дворе окончательно стемнело, и вновь ударил легкий морозец. На том месте, где находилось временное становище односельчан, никого не было. Он покрутился, раздумывая, да двинул к единственным воротам, ведущим из Городища. Думал расспросить караульного, но у ворот его ждал Андрейка, Варькин кузен, стало быть. Пацан держал под уздцы трофейного коня.

— Чего не дождались? — хмуро буркнул Олег, раздосадованный ловким исчезновением своих силовиков при появлении бойцов воеводы и поспешным оставлением его односельчанами.

— Кузьма сказал ехать, ждать нельзя. Добр ругаться с ним, но потом решить ехать.

— Ехать они решить, — ворчал Олег, взбираясь в седло и помогая Андрейке устроиться позади на крупе коня.

Сначала пустил рысью, но трясло на рысях прилично, а наездник из него пока аховый. Да и раскатали разъезжавшиеся с ярмарки подводы то, что здесь называлось доромгой. Морозец сверху грязь прихватил, а под корочкой льда все равно слякоть, того и гляди, конь ноги переломает. Решил ехать шагом, авось нагонит. А не нагонит, так и хрен бы с ними. И подумать на неспешном ходу можно, не рискуя свернуть шею. А подумать было о чем.

Воевода просил разыскать княжьего человека, который отправился куда-то в сторону болот почти два месяца назад, да и пропал. Что за человек, за какой надобностью шел в одиночестве в унылые те места, и какая в нем ценность для князя, про то Мстислав темнил. Олег так понял, что воевода и сам не очень в курсе дела. Описал только внешность, да имя назвал — Глеб.

— Благодарность от князя получить то дело великое, — говорил Мстислав. — Справить наказ, так князь наш тебя не обидеть. Суров он, но справедлив.

Как понял Олег из некоторых разговоров, да помнил из своей истории, князей тут было, что губернаторов в его времени. При том, что располагались они на довольно небольшой территории. Это если считать те земли, где жило сейчас население условно будущей Руси. Собрал банду, отжал несколько населенных пунктов, вот ты уже и князь.

— Да, вот еще что от себя сказать, — добавил воевода, когда отпускал Олега. — Человек тот не прост. Могет, блаженный, а могет, ведун. Я его когда видеть, мураши по спине. Сторожко с ним будь, Светлый.

В общем, поди туда, не знаю куда. Сказочные у них тут... квесты. Из задумчивости Олега вывел конь, вдруг всхрапнувший и рванувшийся вперед. А вслед за этим из чащи слева раздался протяжный волчий вой. Олег чуть из седла не вывалился, Андрейка сзади вцепился в него двумя руками.

— Держись! — крикнул он и всадил пятки в бока лошади.

* * *

Своих нагнали к утру третьего дня, когда до Мокрово оставалось всего ничего. Припасов им в седельную сумку положили, но питание всухомятку холодной пищей не способствовало и без того отвратному настроению Олега. Он молча пристроился в хвосте обоза, отправив пацана вперед к родне. Вскоре с подводы соскочил и подошел Добр.

— Ты, Светлый, не серчать на нас, — пробасил он без всякой, впрочем, вины в голосе. — Знать нас с Кузьмой люди воеводы. Нехорошо знать.

Понятно, дезертиры или выгнанные из дружины штрафники. А то и лихие людишки, за которых награда положена.

— То дела ваши, — проворчал Олег. — Чего не дождались-то?

— Дурные люди вокруг крутиться. Нельзя было ждать. Чего воевода звать?

— Немец как?

— Да, что ему сделаться? Ехать странь, лопотать что-то по-своему. На отдыхе точить, да строгать.

— Воевода просил человека княжьего сыскать, который где-то в наших болотах сгинул.

Добр присвистнул.

— Э, если на блата кого занести, то искать без пользы, только сам душу нежити отдать.

— Я так и велел князю передать, чтобы по ерунде не беспокоил.

— Да итить ты, — вытаращился здоровяк.

— Во, — поднял палец Олег, — понимаешь, что отказаться никак нельзя было. Сам пойду, как снег станет.

Он с тоской поглядел вперед, где за поворотом показался кривой недострой частокола вокруг их села.

* * *

Жернова выгрузили прямо возле худой избы Олега, окончательно завалив ему и без того наполовину повалившийся плетень. Он забрал из телеги кузнеца Ивана свои покупки и мешок с выручкой от торговли. Покупки покидал в избе, поежившись от царящего здесь холода и неуюта.

— Дом, милый дом, — пробормотал он и отправился к Афанасию.

Сперва надо было сдать по счету кассу, потом присмотреть, чтобы ничего не ушло из товара, закупленного для торговли в сельпо. Народ тут был честный и не вороватый, но простой. Если что плохо лежит, чего бы не взять? Да еще надо определить этого Иоганна с женой и девочками на постой хотя бы на первое время. Короче, дел много, а время уже позднее.

С Гансом, кстати, все легко обошлось. Тот за время пути в обозе сошелся с кузнецом Иваном на почве железоделательного производства. Ваня, добрая душа, и пригласил немца пожить у себя — бабы в избе, а мужики в кузне, где от печи все равно тепло. Только покончив со всеми делами, Олег понял, насколько проголодался — с утра маковой росинки во рту не было. Но не пойдешь же сейчас в ночи по избам побираться. Он вернулся к себе в дом, залез в сумку и обнаружил там горбушку подсохшего хлеба. Запалил лучину, развел огонь по-черному, да так и сидел, кутаясь в подаренный немцем тулуп, жуя черствую корку и запивая холодной водой, бездумно уставившись в почерневший угол сруба. Думал он о том, что по местным меркам он сейчас олигарх, пусть и закредитованный по уши. А какой олигарх у нас, скажите, не закредитован и не заложен в банки десять раз? И вот сидит он в гнилой избе с худой крышей голодный и замерзший. На носу зима, жизнь в селе встанет, как это обычно и бывает в деревнях, а весной придут казары. Только до весны ему еще предстоит справить княжью волю и отыскать незнамо кого незнамо где.

От невеселых дум и голода его спасла Варька. Она пришла чуть позже с Дарой, с узелком снеди, собранным матерью, да так и осталась с Олегом на ночь.

* * *

Крики он услышал еще издалека, когда утром подходил к кузне. Ругались Ганс с Иваном. Причем, один орал на местном русском, а другой голосил на немецком, но, что интересно, диалог у них каким-то образом складывался, и как-то они друг друга понимали, потому что иногда даже кто-то из них задавал вопросы, а второй вроде отвечал. Олег постоял-постоял в дверях кузни, ничего из их дискуссии не понял, убедился, что друг дружку не поубивают, да и пошел себе по делам дальше в сопровождении Дары. Сначала спустился к реке и прошел вдоль берега, выбирая, где весной можно будет сделать отводной канал для мельничного колеса. Места весенних подтоплений были хорошо видны по наносам ила, поэтому Олег наметил пару подходящих участков. Затем проинспектировал работу в обхозе, где народ вроде начал понимать пользу разделения труда и обобществления орудий производства. Подумал о том, что не мешало бы перераспределить земли, чтобы не было черезполосицы, и обхозники могли обрабатывать свой участок одним куском. Вопросы земли, они, конечно, одни из самых чувствительных. Не один и не два народных бунта в истории связаны именно с ним. Но рано или поздно к этому все равно придется приходить.

В очередной раз Олег пожалел об отсутствии бумаги, чтобы сделать заметку на память. А потому, за неимением гербовой и вообще никакой бумаги, взял в обхозе свободную телегу, запряг коня и отправился к мужикам, плотничающим на строительстве домов для новых жителей и частокола. У них он выменял три широкие плахи, что использовались тут вместо досок. Правда, непонятную монету, пусть и серебряную, они брать в уплату отказались наотрез. Договорился, что отдаст мылом. Затащив доски в дом, две прислонил к стене, а одну оставил на расширение полатей, потому что Варька просто и без претензий, но твердо заявила, что останется у него жить.

— Мать-то знает? — спросил он ее ночью.

— Она и послать, — потянувшись, ответила девушка.

— А сама как?

— Что, сама?

— Ну, не против?

— Люб ты мне, — заявила Варька, отворачиваясь под тулупом к стене на узкой лавке и прижимаясь к нему голым задом. — Спать давай.

— Мала ты еще, — сказал Олег, понимая, что несколько запоздал с этим заявлением.

Потом обнял Варвару, ощутив в ладони упругую округлость, и подумал, что не так уж и мала. А по местным меркам, может, уже и припозднилась в девках.

Сейчас прислоненные к стене плахи он мазал остававшейся у него известкой, намереваясь одну использовать для заметок и чертежей, а вторую — для обучения грамоте внезапно образовавшейся невесты. Раз уж им вместе жить, то пусть хоть говорить по-человечески научится. А то Олег сам уже скоро неопределенными глаголами изъясняться начнет.

Снаружи донесся заливистый лай Дары, а затем влетела Варька с выпученными глазами.

— Там это, — зашептала она, — боярин верхами. Тебя спрашивать.

— Чего хотеть? Тьфу ты, хочет.

В этот момент, не с первого раза отворив покосившуюся дверь, из сеней в избу шагнул добрый молодец. Вот реально, это были первые слова, которые пришли Олегу на ум при виде гостя. Росту высокого, в плечах, что называется, косая сажень. Одет в богатый, по всему видно, кафтан с меховой поддевкой. Соболиная шапка с хвостом лихо сдвинута набок. Аккуратная бородка с усами, из-под черных бровей смотрят внимательные и чуть насмешливые голубые глаза. Из оружия на поясе только кинжал, но видно, что не рядовой работы. Вошедший мигом окинул взглядом обстановку и посмотрел на Олега.

— Ты что ли Светлый Олег будешь? — спросил он без всякого вызова.

— Я, — признался тот, кидая на пол кусок ветоши, которым размазывал известь.

Гость стрельнул взглядом в сторону Варьки.

— Хозяйка, сделай милость, прими коня. А то зверь ваш невиданный совсем животину запугал.

Варька выскочила из избы, а гость кивнул ей вслед и показал большой палец:

— Девка у тебя — огонь.

Олег прищурился — незнакомец говорил нормальным языком, который тут принято было называть церковным. Тоже попаданец? Но собаку вроде не признал.

— Меня Мороз звать, — гость протянул руку.

Олег продемонстрировал ему свои ладони в побелке, но тот лишь отмахнулся, и они скрепили знакомство рукопожатием. Хозяин дома красноречиво обвел взглядом свое скромное жилище, где негде даже было принять приличного гостя, и Мороз понял его без слов.

— Пойдем к наруже, поговорить надо, — сказал он, шагая за порог.

Устроились на небольшой лавке, сидя на которой Олег раньше варил мыло.

— От князя я, — начал гость. — С тобой пойду Глебку искать. Не поспел к воеводе, ты уж утек, когда я с охоты вернулся.

— По-церковному где говорить наловчился? — задал Олег интересовавший его вопрос.

— Так из монахов я, — хохотнул Мороз.

Олег молча оглядел его совсем не монашеское одеяние снизу вверх.

— Расстрига, — пояснил тот. — Извергла меня братия в мир.

— А за что?

— Долгая сказка. Случится — расскажу. Когда идти думаешь?

— Не решил пока. Не разъяснишь, зачем князю этот Глеб нужен?

Гость помолчал, и лицо его как-то разом посерьезнело.

— Вот что, Светлый, воевода сказывал, что ты хоть и чудовый, но с разумением. Не баламошка какой. Дело тайное, язык держи за зубами.

— Могила, — сказал Олег.

— Какая могила? — не понял Мороз.

— Молчать буду, как могила.

— Ты таким не шуткуй. Слово, оно ить силу имеет. Ваще, есть у нашего князя Ингвара сестра любая Инга. Муж ея погиб в походе, оставил сына малолетнего, Родослава. Стало быть, племянник княжий. Только положили на мальца сглаз або порчу лютую, кровь у него в жилах жидкая, не застывает в ранах. Смекаешь?

Чего ж тут не смекнуть? Гемофилия у княжьего родственника.

— Княжья кровь? — сказал Олег.

— Во, — поднял палец Мороз, — смекаешь, значит. Оно, как бы и не прямой наследник, но все ж племя княжеское. А кровь, прости господи, гнилая. Глебка этот незнамо откуда взялся — калика перехожий на двор к Инге забрел за подаянием. Только как-то прозналось, что умеет он кровь заговаривать. Так и прижился при князе, да сестре его. А луны две назад получил он весть от человека странного, да засобирался в путь. Князь и так его ломал, и эдак, только без толка. Плетей ему не вложишь и под замок не посадишь, мужик тот Глеб твердый и своенравный. Оно, конечно, можно и четвертовать — князь уж хотел было, да Инга вступилась.

Понятно, местный Гришка Распутин. С тем-то история темная и гнусная вышла, а тут и вообще непонятно что.

— Уж три недели срок минул, как возвернуться он обещал, да сгинул где-то. А тут прознали, что на окраине Светлый объявился, который нежити не боится. Вот князь и повелел тебя найти и об услуге просить.

Думал Олег не столько о том, что в гробу он видал такие "просьбы об услуге", а про то, как быстро весть о нем дошла до князя. Либо этот Ингвар как князь хорош, и уши по всей своей земле имеет, либо кто-то ему специально весточку донес.

— Завтра выходим, — не спрашивая мнения Олега, сказал Мороз, хлопая себя по коленям и поднимаясь. — В бане твоей переночую. Заодно и попаримся на дорожку.

— Нельзя в бане-то спать, — вспомнил Олег народное поверье. — Банник задавит.

— Не задавит, — подмигнул незваный гость, — у меня с их племенем договор.

Его лицо, минуту назад бывшее серьезным, вновь выражало веселье и бесшабашность природного балагура. Было в нем что-то такое открытое, сразу располагающее к себе. Короче, бабам такие нравятся. Только Олег-то понимал, что не так прост этот "Дед Мороз". Да и борода у него, образно выражаясь, из ваты.

* * *

До отбытия в поисковую экспедицию Олег к своему удивлению успел совершить еще один шаг на пути прогрессорства. Ладно, не шаг, а маленький шажок. Гость вызвался самолично натаскать воды для бани, а Олег отправился к плотничающим мужикам, у которых брал доски, чтобы отдать обещанное мыло. Здесь он и увидел гурты заготовленных прутьев лозы для плетения. Раз есть лоза, значит, есть и тот, кто из нее плетет. Корзины в селении точно были, Олег видел. Так и оказалось. Порасспросив мужиков, он нашел дом "корзинщика". Сами-то плели, как выяснилось из разговора с мастером, многие, но вот массовой заготовкой лозы и изготовлением под заказ занимался только один человек. Никодим, как звали мужика, согласился за полкуска мыла отдать две корзины. Олег выбрал примерно одного диаметра, но одну высокую, примерно по пояс, а другую совсем мелкую, в какие обычно яйца с утра в курятнике собирают. На сдачу прихватил пучок уже размоченных и готовых к плетению прутьев.

— Верши доводилось плести? — поинтересовался Олег у Никодима.

— Каки таки верши? — удивился тот.

— Еще морды их называют.

— Не, морды не плестить, — покачал головой мужик. — Да и зачем морду плестить? Ну, рот и глаза я сделать, а нос как?

Олег мысленно выругался и оставил Никодима размышлять над причудами Светлого. В принципе, ловля рыбы вершами вроде была известно издревле, но то, наверное, в тех местах, где народ жил с реки или озера. Тут же народ питался в основном с земли и леса, а рыба являлась дополнительным источником прокорма.

Дома он, вдыхая дымок из топящейся по-черному бани, аккуратно вырезал дно мелкой корзины, стараясь не сильно нарушить плетение, вставил ее во вторую и прихватил по кругу прутьями. А для надежности в нескольких местах привязал еще лохматой грубой веревой из льна. Вкратце обсказал Варьке, как пользоваться, куда ставить и как часто вынимать улов. Та понятливо покивала, потом вдруг сказала:

— Сторожко будь с пришлым. Добрый человек в бане не спать, да от монахов не бегать.

Подслушивала, значит, зараза.

— Поберегусь, — серьезно пообещал Олег. — Ты, Варвара, хозяйство веди, порядок в доме блюди и ничего не бойся. Дару с тобой оставляю, ни к чему мне собаку с собой по болотам таскать. Короче, жди меня, и я вернусь.

— И спеть, когда вернуться, — попросила Варька. — Про коня.

— И спеть, — вздохнул Олег.

Потом они попарились с гостем в бане, перекусили, чем бог послал, да отправились спать.

Утром Варвара собрала в дорогу еды и сама оседлала взятого накануне в обхозе коня. Сцен расставания со слезами и заламыванием рук устраивать не стала, за что Олег в уме поставил девушке большой плюс. Только когда немного отъехал и обернулся, увидел, как она быстро перекрестила его.

Они направлялись сторону болот. Мороз впереди на своем сером жеребце, Олег следом. Княжий человек молчал, а Олег размышлял о татуировке, увиденной у того в бане на внутренней стороне предплечья: "Никогда не оглядывайся". В общем, ничего такого особенного в надписи не было, если не принимать в расчет, что сделана она была на английском языке.

Глава 18

Свою прошлую работу в том мире Олег любил. Каждая избирательная кампания являлась словно маленькой жизнью, прожитой как бы за другого человека. К примеру, был у него кандидат в заксобрание в одном из центральных регионов страны — мужик сильно в годах, владелец агрохолдинга. И каждый день Олег вставал в шесть утра, наскоро завтракал, прыгал в подъехавший УАЗик с кандидатом за рулем и с агрономом на пассажирском сиденье, и неслись они сначала в поля с погибающими от засушливого лета кормами для скота, где агроном втолковывал местным работягам, как сохранить урожай, и какой севооборот культур должен быть, чтобы земля вовремя восстанавливалась. Полдня так мотались по району в жаре и пыли, обедали пюрешкой с котлетами на полевом стане и ехали на ферму. Там кандидат мило тетешкался с телятами в яслях, давал разнос механикам, не починившим карусельную дойку, и отбывали они на мясокомбинат с уникальными колбасными изделиями "по советскому ГОСТу". А вечером еще успевали заехать в родное село, где на средства кандидата была отстроена церквушка, школьный стадион и отремонтирован мост через местную речку. И что интересно, сам немолодой кандидат к концу дня выглядел бодрым и свежим в отличие от Олега, затемно добиравшегося к себе в гостиницу полумертвым от усталости.

У Олега разных кампаний набралось больше двух десятков. Разные люди, разные профессии, разные характеры.

А еще хороший политтехнолог знает о своем кандидате больше, чем его психолог, духовник, юрист, врач и жена вместе взятые. Потому что должен понимать не только сильные стороны, чтобы представить своего нанимателя в выгодном свете перед избирателями, но и темную, так сказать, сторону личности оного, чтобы понимать, с какой стороны надо ждать удара от конкурентов, и в каком месте заранее подстелить соломки. Поэтому выкладывали ему про себя все. Конечно, в откровенной коррупции или, тем более, мрачной уголовщине никто не признавался, но некоторые вещи обычно читались между строк. О них интонацией, полунамеками давал понять или сам кандидат, или его окружение.

Почему Олег вспомнил об этом сейчас, следуя верхами за княжьим боярином Морозом? Вел он как-то сразу троих кандидатов в совет одного очень богатого подмосковного района. Действующий мэр райцентра решил тогда добавить в законодательный орган своих людей. И вот один из этой троицы по своей профессиональной деятельности отвечал за службу безопасности всех предприятий, которых у мэра было немало. Оформленных на третьих лиц, разумеется. Как выяснилось, в прошлом Аркадий Борисович, как звали безопасника, служил в военной контрразведке. И как-то так получилось, что они быстро сошлись с Олегом, почти подружились. Это он позже понял, что заказчик к нему своего волкодава приставил, чтобы бюджет кампании контролировать, да и в целом для надежности. Так и изучали друг друга. Не сказать, что безопасник сильно откровенничал о своем прошлом, но историй и приемчиков из арсенала контрразведки рассказал изрядно. А еще Олег неплохо изучил манеру поведения людей такого типа, и сейчас, наблюдая за своим спутником, все больше ловил себя на мысли, что напоминает ему этот боярин со странным именем Мороз того самого Аркадия Борисовича. За веселым балагурством и образом своего в доску рубахи-парня нет-нет, да и проскакивало то самое нутро хитрого и опытного хищника, который ничего не упускает и не прощает допущенных ошибок. Да и вопросы у того иногда проскакивали характерные. Вроде и случайно, вроде и о себе человек рассказывает, а вдруг свернет неожиданно на личность собеседника: мол, а бывало у тебя тоже такое? И ведь, неудобно не ответить, тот тебе как бы душу нараспашку. Только, если потом внимательно перебрать, что он о себе рассказал, то ничего такого важного там и не окажется.

* * *

Боярин внезапно остановил коня и предостерегающе поднял руку. Олег к тому моменту почти задремал, укачавшись в седле, да еще после еды. Привал они устроили пару часов назад в небольшом березняке с голыми по осени ветвями. Развели костерок, да отобедали простенько, но плотно из собранных в дорогу припасов. А теперь вот ехали шагом в непонятном направлении. Олег разок попытался узнать у спутника, как тот выбирает направление, но тот только необидно отшутился.

На небе стелилась сплошная хмарь из облаков, поэтому сумерки наступили как-то незаметно. Под копытами лошадей чавкала грязь вперемешку со снегом, и вообще погода стояла мерзкая и промозглая. Но подаренный полушубок из овчины был хорош, вот Олег и пригрелся, разморило его от еды, качки, да однообразного серого пейзажа, поэтому не сразу и заметил знак боярина. Благо, лошадка досталась ему умная, сама остановилась.

— Чего там? — спросил Олег.

Мороз молча указал на виднеющийся впереди бугорок. Его припорошило снегом, но лишь слегка. Сквозь тонкий белый покров чернело что-то, да и вокруг темнели пятна. Холмик вроде и не подозрительный, но как-то инородно смотрелся он в чистом ровном поле.

Они подъехали чуть ближе, и Мороз спешился, наказав спутнику оставаться в седле и посматривать по сторонам. И вот тут по тому, как боярин двигался, приближаясь к скрытой снегом куче, как закладывал круг, пригнувшись и выискивая следы, как простреливал быстрыми взглядами округу, Олег окончательно понял, что не простой тот человек. Ох, не простой.

— Значит, беглый монах, говоришь? Ну-ну, — пробормотал он под нос.

Тем временем боярин приблизился к холмику, присел, смахнул рукавицей снег. Потом обошел с другой стороны, присел там, что-то рассматривая. Назад вернулся не бегом, но быстрым шагом, пару раз оглянувшись назад.

— Корова, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Олега.

— Волки что ли подрали?

— И мясо бросили, не попробовав? — усмехнулся боярин. — Нет, брат, тут другой зверь погулял.

Больше он ничего не добавил, а Олег расспрашивать не стал. Он еще в том мире усвоил правила общения с подобными людьми — раз не говорят лишнего, значит, не надо пока оно ему, или не знают. Захотят — сами скажут.

— Сторожко будь, — кинул ему Мороз, ловко взлетая в седло.

Они двинули коней шагом. Когда миновали холмик, Олег отчетливо разглядел коричневую тушу худой буренки. Вокруг снег потемнел от бурых пятен крови. Он хотел уже было указать на это своему спутнику, но тут его лошадь всхрапнула и чуть подалась в сторону, кося глазом на совсем небольшой бугорок, на который они не обратили внимания. Олег подтянул повод, останавливая и успокаивая животное, осторожно слез с седла и пошел в сторону находки. Боярин заметил его маневр, тоже остановил коня, но говорить ничего стал, внимательно посматривая по сторонам.

Олег внимательно осмотрел округу на наличие следов и заметил цепочку припорошенных лунок, уходящую в ту же сторону, куда они держали путь. Присел у холмика, сдвинул ладонь снег и чуть не отшатнулся, увидев бледное детское лицо с оскаленными зубами. Труп мальчонки лет семи уже закоченел, на шее виднелась рваная рана. Олег нагнулся, чтобы рассмотреть след укуса получше, но тут глаза трупа раскрылись, уставившись на него пустыми бельмами, а рот оскалился еще больше в жуткой гримасе. Маленькая рука с недетской силой вцепилась в воротник полушубка и потащила вниз. Олег не столько испугался в этот момент, сколько растерялся от такой неожиданности, не зная, что ему делать. Руки сами собой зашарили по поясу в поисках ножа. А зубы совсем близко, возле лица, тянутся к шее. Возле самого уха что-то прогудело, а затем в череп ожившего мертвеца с хрустом вошло лезвие брошенного умелой рукой топорика. Малец закричал совсем по детски раздирающим душу ором, отпустил ворот полушубка, вскочил и невероятно быстро какой-то ломаной походкой понесся по целине вдоль цепочки едва видных следов.

Олег поднялся, с удивлением посмотрел на нож, зажатый в дрожащей руке, потом перевел взгляд на Мороза, провожающего взглядом стремительно удаляющуюся фигурку.

— В меня же мог попасть, — ошеломленно сказал он.

— Мог, — спокойно кивнул боярин.

На это возразить было нечего, а возмущаться сил у Олега не было. Его колотило, как в ознобе от осознания того, что сейчас произошло.

— Топор жалко, уволочил анчутка, — грустно сказал Мороз.

— Хрен с ним, с топором, — Олега все еще била дрожь после пережитого, — что это было?

— Упырь, — ответил ему боярин.

Жуть навевало даже не название сказочного кровососа, а то, с какой будничной интонацией оно было произнесено.

— Ага, — нервно хохотнул Олег, трясущейся рукой пытаясь попасть клинком в простые кожаные ножны, — я так сразу и подумал — упырь. Кому ж еще тут быть?

Мороз как-то задумчиво посмотрел на своего спутника.

— Сейчас нам надо скакать быстро-быстро. Тогда, блазнится мне, и есть у нас случай до утра дожить. Но сначала дело сделать надо, — сказал он.

— Возвращаемся, значит? — облегченно спросил Олег.

Ему это путешествие с самого начала не нравилось, а теперь и подавно.

— Нельзя вертаться, — покачал головой боярин. — Нагонят нас ночью и схарчат.

Он слез с коня, развязал небольшой кошель на поясе и достал оттуда... серебряный рубль, отчеканенный кузнецом Иваном в Мокрове.

— Хотел с тобой про это непотребство позжее поговорить, да теперь не до того. Коли живы будем, сладим. Серебро еще есть?

Вот же засада, этот княжий догляд еще и фискальные функции выполняет. Олег только сейчас осознал, что за чеканку своей монеты его запросто на кол наденут, и даже задницу маслом перед этим не помажут.

— Давай все, — поторопил его Мороз, — теперь жизнь наша от того зависит.

Олег вздохнул и, порывшись, извлек из сумки, притороченной к седлу, три белых кругляша.

— Шибче давай.

Боярин достал свой нож и стал тщательно натирать серебром его лезвие.

— Оно, конешно, маловато будет светлого металла на матерого упыря, но даст бог, сдюжим.

Поднеся нож к глазам, он всмотрелся в металл, аккуратно убрал его в ножны и принялся проделывать ту же процедуру с натиранием с клинком сабли типа казарской, которая ранее была приторочена к луке седла. Так себе оружие, кстати. Олег внимательно рассмотрел в свое время трофейные чуть изогнутые мечи казар. Дрянное мягкое железо, только в рубящую кромку методом, должно быть, кузнечной сварки вделана узкая полоска передельной стали.

— Может, расскажешь, что за бесовщина? Что-то он мне матерым не показался, — сказал Олег, старательно натирая рублем свой нож, и тут же вспомнил недетскую силу, с какой мертвый мальчик тянул его к себе.

— Этот-то? Не, то мальчонка недавно обратился. Видать, упырь его тут с коровой выпил. Кой черт его в чистое поле понесло, когда травы нет? Должно, уходил из деревни.

— Из какой деревни?

— Впереди верстах в двух. Да какая деревня — хутор на четыре двора. Баяли, что колдун там недобрый. Видать, помер, да оборотился упырем. Народец выпил, да обратил. А мальчонка, вишь, самое дорогое взял, и утек. Не ушел далече. Так бы до ночи лежал, но юшку твою теплую рядом почуял и очнулся.

— Значит, упырь этот до ночи спит, и мы его сонного того? — уточнил Олег, припомнив фильмы про вампиров.

— Кровушку живую почует, встанет, — похерил его надежды Мороз. — Но ночью паскудник в самую силу входит. По ночи его точно не одолеем. Потому успеть надо. И вертаться нельзя — догонят. Все, по верхам!

* * *

Лошадей оставили где-то за полверсты до хутора в небольшом огороженном горизонтальными жердями загоне. Видно, сушили тут летом сено с покоса и отгородили от скотины. К околице подошли, когда уж вовсе стемнело. Если бы не выглянувшая луна, то хоть глаз выколи. И тишина. Мертвая, давящая. В домах ни огонька. Поселение было окружено таким же условным забором из жердин. Скорее, для того, чтобы скотина изнутри не разбредалась, чем от внешних угроз.

Мороз присел, подавая знак Олегу сделать то же самое. Наблюдали минут десять. После пережитого страха у Олега начался отходняк. Адреналин схлынул, и его неодолимо стала срубать дрема. Очнулся от тычка локтем в бок, боярин показывал в сторону амбара у ближайшего дома. Всмотрелся до рези в глазах, но ничего не увидел, вопросительно посмотрел на спутника. Тот только досадливо отмахнулся, потом подал знак отходить назад. Когда, пригнувшись, выбрались чуть подальше, откуда их нельзя было услышать, Мороз зашептал:

— В амбаре они все таятся. В силу не должны еще войти, недавно обратились. А вот сам упырь с анчутками вместе не ночует. Скорее, в доме своем засел. Думаю, уже почуял нас. Его первого надо кончать. Сладим с кровососом, семейство легко изведем.

— Ишь ты, быстрый какой, — Олег прикинул, сколько всего народа могло быть на хуторе. — Легко все у тебя. Много их там?

— Дюжина али полторы, не боле. Не всех обратил — кого и на прокорм семье пустили.

— А дом его как узнаешь?

— Али не почуял, Светлый? — чуть усмехнулся Мороз.

Олег прислушался к своим ощущениям и вспомнил, что во время наблюдения за хутором, его взор постоянно сам собой обращался на центральную самую большую по очертаниям избу. Будто тянуло оттуда какой-то стылостью.

— Почуял, — пробормотал он.

— А раз почуял, то неча и ждать. Таиться смыла нет, идем открыто, но быстро. Спину крой мне.

Боярин вытащил из-за пазухи какой-то амулет на шнурке, приложился к нему губами, убрал обратно и поднялся. Олег не разглядел, что это, но на крестик не похоже.

Когда быстрым шагом ступили в пространство между домами, из амбара раздалось тихое завывание. Сначала один голос, потом его подхватил другой, сильнее, а уж когда подошли к избе колдуна, в спину им завывал целый хор. Олег думал, что боярин применит сейчас какую-нибудь хитрую тактическую схему с отвлекающим приемом и обходным маневром, но тот мудрить не стал. Чуть отвел назад руку с саблей, выставив нож в другой руке, да саданул ногой в дверь, которая с треском выломанной щеколды распахнулась внутрь. И тут Олег испытал настоящий культурный шок, потому что Мороз, ввалившись в сени, начал орать матом. Русским матерным боярин владел в совершенстве. Опрокидывая что-то с грохотом в потемках, он крыл упыря хитрыми лингвистическими конструкциями, ни разу не повторившись при этом.

Глазам Олега почти не пришлось привыкать к потемкам, поскольку снаружи света почитай и не было. Боярин опрокинул лавку с кринками, наполненными простоквашей, судя по запаху. Видать, вынес хозяин в сени кринки с молоком в сени на холодок, да так оно тут и скисло. Мороз тем временем распахнул дверь в избу, и Олег успел только увидеть синюшную руку с когтями, которая схватила боярина за ворот и вдернула внутрь. Ах, ты ж черт! Он хотел уже, было, броситься следом, но тут из угла слева почуял накатывающую волну стужи. Всмотрелся и увидел в паре шагов от себя старуху, укрывшуюся за висящее дерюгой. Та, поняв, что раскрыта, завизжала пронзительно, сдернула тряпку и швырнула ее в Олега. И то мгновение, что потребовалось ему на то, чтобы отмахнуться, оказалось роковым — рука с ножом ушла чуть в сторону, а старуха прыгнула с места невероятно сильно и повисла на нем, клацая зубами и пытаясь добраться когтями до шеи. Он повалился и выронил нож. Поднятый воротник полушубка не давал твари добраться до артерий сбоку, а подбородок Олег крепко прижал к груди. Попытался заглянуть в бельма глаз старухи, но трюк с умертвиями тут не прокатил, ведьма не боялась взгляда Светлого. И тогда Олег начал материться. Не по примеру боярину, а чисто инстинктивно, от всей широты своей русской души. И тут же почувствовал, что хватка ослабла, а старуха недовольно зашипела. Собравшись с силами, он отпихнул необычайно сильную старушку, нашарил на полу выроненный нож и, не вставая, воткнул лезвие в тело ведьмы. Та снова завизжала, но уже от боли, в воздухе разнесся легкий запах аммиака. Олег ударил снова, потом еще, затем уселся на старуху сверху и дырявил ненавистную упырицу до тех пор, пока сзади его запястье не перехватила чья-то сильная рука.

— Охолонь, Светлый. Кончил ты ее.

Олег поднялся, чувствуя, как пот ручьями стекает под одеждой, его всего колотило.

— Мой промах, — признался Мороз. — Старуха тут упырем обратилась. Они ишь ведьма, да колдун парой жили. Кончил ты ее.

* * *

— А ты чего матом орал? — спросил Олег.

Они отъезжали от хутора, где полыхал амбар с запертыми там на широкий брус кровососами. Судя по зареву, пожар уже перекинулся на соседний дом.

— Чего орал? — переспросил Мороз.

— Ну, когда в дом влетел, ругался.

— Ааа, — протянул боярин. — Заветные слова от нечисти часто помогают. Сам-то где заповедному языку обучен.

— Да, так, — уклончиво ответил Олег, вспомнив своего замполита на срочке, списанного в береговую часть с подводной лодки. — Был учитель.

Какое-то время ехали молча, потом Мороз сказал:

— На рассвете остановимся. Отснедаем, да поспим. Ты, главное, в седле не усни. Слыхал я, вы, Светлые, добрые песни знаете. Споешь?

Олег подумал немного, потом глянул хитро на своего непростого спутника, прокашлялся и запел:

— Естедэй, олл май трабэлз симд соу фар эуэй...

Боярин слушал, задумчиво кивая, а на втором куплете неожиданно стал подпевать красивым баритоном и с неплохим произношением.