— Почтенный Фарнабаз прав, именно это я и собирался предложить. Но он не сказал всего. Если великий государь позволит мне, я возьму отряд отборных всадников и, совершив обход той же тропой, не вступая в сражение, устремлюсь в Сузию и освобожу царственных пленниц.

— Какой в том смысл? — спросил Фарнабаз, — если наши воины и так преградят путь Бессу и захватят его?

— Здесь я согласен с хазарапатишей, чья выдающаяся хитрость и предусмотрительность поистине не позволяют выбрать мужа более достойного сего титула, — сказал Мазей, — самозванец изворотлив, удача на войне изменчива. Не стоит складывать все яйца в одну корзину. Тем более, когда речь идёт о семье величайшего. Пусть Набарзан исполнит свой план в точности. В конце концов, если удача улыбнётся нам, и мы поймаем Бесса уже здесь, хазарапатиша всего лишь быстрее доставит пленниц.

— Я согласен, — объявил царь царей, — действуй, Набарзан.

Хазарапатиша поклонился. Он даже не стал возражать против того, что командовать отрядом наёмников и арштибара поставили сыновей ненавистного ему Артавазды.

Однако человек предполагает, а боги часто склонны посмеяться над его надеждами. Ловчая сеть оказалась недостаточно надёжной и зверь ускользнул. Ариобарзан и Каувайча не приволокли Бесса на аркане. Мятежник, обладавший тонким чутьём на западню, моментально сообразил, что запахло жареным и, бросив большую часть войска на произвол судьбы, ушёл на юго-восток.

До Сузии ему нужно было пройти восемьдесят пять парасангов. Идя навстречу царю царей, войско преодолело этот путь за пятнадцать дней. Набарзан и преследовавший его по пятам Бесс (о том не подозревавший), не жалели коней и встретили в дороге одиннадцать рассветов.

Первоначально Набарзан опережал Бесса почти на день, но в конце пути мятежник, которого гнал страх, сократил отставание до всего четырёх часов.

В Сузию хазарапатиша вошёл безо всякого боя. В этом ему помог молодой Гистан, которого узнали и впустили беспрепятственно. Когда союзники отправились в поход, в городе осталось три сотни воинов Сатибарзана и ещё сотня дружинников Бесса. Сопротивление оказали лишь последние. Их перебили довольно быстро, а люди Сатибарзана даже не поняли, что происходит. Оставленные для поддержания общественного порядка, они большей частью были разбросаны по городу или отдыхали, потому и не смогли организоваться против персов сразу.

Набарзан освободил пленниц, их не пришлось искать долго. Семья царя царей содержалась, согласно достоинству царственных женщин, в резиденции хшатрапавы. Исполнив задание, хазарапатиша собирался отправиться в обратный путь. Он намеревался сделать небольшой крюк, дабы не нарваться на отступавших бактрийцев, поскольку сомневался в том, что сыновья Артавазды смогут задержать их. Говоря откровенно, Набарзан надеялся, что именно так и случится. Однако в Сузии ему пришлось задержаться. Его люди меняли загнанных лошадей, отнимая свежих у местных жителей, и набивали сумы припасами для многодневного перехода навстречу победоносному войску Дарайавауша.

И тут в город ворвался Бесс.

С поля боя мятежник увёл почти пять тысяч человек, но, спеша укрыться в Сузии, он так гнал коней, что у границ Арии его сопровождала всего тысяча всадников. Остальные отстали.

Увидев персов, самозванец даже удивиться не успел. Завязался бой.

Воины Бесса не ожидали встретить врага и не облачились в доспехи. Набарзан, напротив, ждал и поэтому его арштибара встретили бактрийцев в железной чешуе. Людей хазарапатиши было вдвое больше. Все преимущества на его стороне. Победа близка, как никогда, только руку протяни, а там, как из рога изобилия посыплются милости царя царей. Вот только ветреная удача внезапно отвернулась от всесильного придворного.

Набарзан собирался покинуть город через западные ворота, однако его задержала потасовка с местными из-за лошадей. Ограбленных горожан поддержали воины Сатибарзана, часть которых спешащий Набарзан просто разогнал по домам, разоружив лишь немногих, попавшихся под руку. Именно эти, сохранившие верность своему господину воины, впустили в город Бесса, когда его отряд оказался у северных ворот. Самозванец сразу понял, что происходит в городе. Подсознательно он ожидал чего-то подобного, потому и торопился.

Бактрийцы схватились за луки и мечи. Часть арштибара уже покинула Сузию, сопровождая возок, в котором ехала мать Дарайавауша, Сисигамбис, вместе со старшей внучкой, Тадару[23]. Два других возка, подготовленных для жены царя царей с младшей дочерью и его восьмилетним сыном Ваукой, а также их прислуги, ещё оставались в черте города, когда на персов налетели бактрийцы.

[23] Так же звали жену Дария. Некоторые античные историки, говоря о его старшей дочери, называют её Барсиной (при этом возникает путаница, ибо так звали ещё и вдову Мемнона, ставшую любовницей Александра и родившую ему сына — Геракла). Есть мнение, что это имя дочь Дария носила в девичестве, а после замужества с Александром, её поименовали в честь умершей матери. Здесь принято иное допущение — Барсиной будет зваться младшая дочь царя царей.

Местные, увидев царя Артахшассу, воодушевились (они не сразу заметили, что бактрийцев гораздо меньше) и навалились на персов. Арштибара угодили в западню, их расстреливали из луков с крыш и забрасывали камнями и черепицей. Однако их было больше и они, понеся потери, все же смогли вырваться из восставшего города.

Набарзан окунулся в самую гущу схватки и отступил последним, когда заложники покинули Сузию. Удалившись на безопасное расстояние, он плевался и бранился, чёрными словами понося Бесса, но возвращаться, дабы отбить город, не рискнул. В драке он не смог оценить, как следует, сколько у самозванца людей, к тому же он справедливо рассудил, что число мятежников ещё может увеличиться. Что ж, хоть и не получилось приволочь ублюдка на аркане, но в целом план удался. Бесс ещё получит своё, но и без его поимки есть повод для торжества. И в этот момент к хазарапатише приблизился Багавир, его поверенный. Белый, как мел.

— Господин... там...

— Что случилось? — сдвинул брови Набарзан.

— Там... — пролепетал Багавир, в одночасье ставший ниже ростом, — госпожа...

— Что с ней? — похолодел хазарапатиша и рванулся к возку.

Когда он подбежал к нему, сердце почти остановилось: возок был изрешечен стрелами. Наплевав на этикет и необходимость почтительного отношения к царственным особам, Набарзан бесцеремонно откинул полог и... упал на колени. Ноги не удержали его, словно были сделаны из птичьего пуха.

Зарёванная Барсина, не в силах вымолвить ни слова, укачивала на коленях голову матери. Тадару была мертва: бактрийская стрела, прошив полог, вонзилась ей под левую грудь. Дочь избежала ран чудом.

К возку рвался плачущий Ваука, его не пускал седобородый дядька, разделивший с семьёй царя царей тяготы плена. Старый воин обнимал мальчика за плечи и гладил по спине.

— Да не покачнётся под тобою мост Чинвад, госпожа... — прошептал Набарзан.

Дальнейшие события хазарапатиша помнил смутно. Обратную дорогу словно туманом заволокло. Отряд прибыл в ставку царя царей через двадцать дней. Все это время Дарайавауш не находил себе места. Он не пустился в погоню за Бессом, отправил Мазея с большей частью войска.

Возвращение хазарапатиши нанесло повелителю половины мира такой удар, что он, едва найдя в себе силы обнять мать и детей, слег. Набарзан старался не показываться царю царей на глаза, а потом вдруг обнаружил, что старый пень Артавазда изыскал правильные слова, дабы поддержать повелителя в сию трудную минуту, а своего вернейшего охранителя трона Дарайавауш не желает видеть.

Над головой Набарзана сгущались тучи. Его обязанности совершенно открыто начал исполнять Фарнабаз. Хазарапатиша все понял. Незаметно удавят или подсыплют яд. Скорее всего, старый интриган провернёт это дело, не ставя в известность величайшего. Зачем тому знать? Начнёт колебаться, вспомнит о милосердии. Отходчив царь царей.

Надо бежать. Но куда? Восток закрыт для Набарзана, к тому же там его никто не приютит. Мазей спалил Сузию дотла, вырезав жителей. Бесс опять скрылся. Войско двинулось в Бактрию. Безутешный вдовец полностью свалил дела войны на своего будущего зятя. Нет, мятежникам конец. Куда бежать? Может, в Египет?

Египет напоминал сейчас потревоженный муравейник. Или осиный рой. Или котёл с закипающей водой. После смерти Сияваки и получении известий о восстании на востоке, новый хшатрапава, Мазак, столкнулся с открытым неповиновением номархов. Кроме того поползли слухи о том, что в Нубии заявил о своих правах на престол внук Нектанеба, последнего свергнутого фараона.

Нет, в Египте делать нечего. Как и в Мидии, Гиркании... Неизвестно, как отнесётся к его появлению хшатрапава Армении Оронт. Пожалуй, укрыться можно только в Каппадокии у Ариарата. Там, на границе с землями, захваченными Одноглазым, он сможет перевести дух, обдумать создавшееся положение и незаметно начать готовить своим врагам ответный удар.

Набарзан бежал к Ариарату. Опытный матёрый волк, он запутал свои следы и Артавазда с сыновьями так не смогли выяснить, куда делся их враг.

А на востоке, тем временем, произошло следующее.

Бесс взбаламутил Бактрию, пытаясь поднять весь народ на восстание. Он начал "скифскую" войну, опустошая цветущие земли на пути Мазея, засыпая или отравляя колодцы, угоняя скот. Это вызвало возмущение бактрийцев, а князей, способных обуздать народ, за спиной Бесса почти не осталось. Самозванцу пришлось покинуть Бактрию, ища укрытия в Согдиане. Сюда же вернулся прорвавшийся Спитамана. Он тоже стал поднимать народ на борьбу с персами, но вовсе не за дело Бесса.

Артахшасса решил запереться на Согдийской Скале, неприступной крепости, где надеялся просидеть достаточно долго, но не успел добраться до неё. Почти лишившийся сторонников, он попал в руки Спитаманы.

Тем временем Мазей вошёл в Бактрию. Ещё в Гиркании царь царей принял решение отдать эту хшатру выразившему покорность Ухшатре, нарушив вековой обычай, согласно которому Бактрией управляли только Ахемениды. Впрочем, это решение было навязано Дарайаваушу Артаваздой. Убитый горем царь царей почти полностью устранился от государственных дел и внял совету старого придворного, который предложил посадить бактрийского князя на прочную цепь. Но где такую взять?

Была у Ухшатры дочь, юная красавица Роухшана. Князь в ней души не чаял. Вот её-то и присмотрел Артавазда для своего сына Фарнабаза, который после бегства Набарзана, обвинённого во всех смертных грехах, принял хазарапат.

Ухшатра согласился. Роухшана была ещё мала для замужества, но её всё равно увезли в Вавилон. Пусть невеста до свадьбы года три поживёт на новом месте. Пообвыкнет. Хоть и не по обычаям сие, но тут уж государственное дело. Куда деваться.

Спитамана решил поторговаться с Мазеем и предложил ему Бесса в обмен на независимость Согдианы. Неравноценный размен. Мазей пересёк Окс[24] в намерении примерно наказать наглеца. Однако тот оказался неуловим. Хшатрапава Вавилонии полгода гонялся за ним по горам и долинам, пока, наконец, не загнал на Согдийскую Скалу, где ранее собирался отсидеться неудачливый Бесс.

[24] Амударья.

Началась осада, которая длилась несколько месяцев. Припасов у Спитаманы с лихвой хватало на пару лет, а никаким штурмом взять его было невозможно. Скала неприступна. Крылатых воинов у Мазея не нашлось.

Наконец, зятю царя царей окончательно надоела эта мышиная возня на краю света, и он уехал, взвалив все военные дела на Ухшатру. Перед отъездом Мазей ограбил Бактрию, взыскав подати за два года смуты в двойном размере. Он даже не оставил бактрийцу своих войск. Справляйся, дескать, своими силами, хшатрапава.

Ухшатра не горел желанием воевать и, как только его оставили без присмотра, снял осаду и ушёл в Бактрию. Сил возвратить Согдиану под крыло человекоорла[25] у него не было. Спитамана добился независимости.

[25] Получеловек-полуорел — символ династии Ахеменидов.

Бактрийцы с завистью поглядывали на успехи северных соседей, а так же на Арахосию с Дрангианой, куда персы просто не пошли. Смотрели и все чаще задумывались о том, что пора бы и им сбросить ярмо Ахеменидов раз и навсегда.

И сбросили. Три года спустя. Хитрый Фаррухан, пересидевший почти всю смуту в стороне, сверг Ухшатру и провозгласил себя царьом.

Дарайавауш предпринял ещё одну попытку возвратить потерянные земли, но, так и не преуспев в горной войне, в конце концов, смирился с их потерей. Цена, что он уже заплатил за сохранение державы предков, представлялась ему непомерно высокой, и он не хотел умножать её.

Примерно в те самые дни, когда Бактрия и Согдиана обрели независимость, в Мараканде[26], в яме, незаметно для всего мира, сгнив заживо, умер царь, "Владеющий праведным царством". Бесс-Ахеменид.

[26] Современный Самарканд. В описываемое время — столица Согдианы.

Царь без царства

Корик, Киликия. Лето второго года 114-й Олимпиады

То был совершенно обычный летний день. Заурядный на востоке или, скажем, в Беотии. А вот в Афинах — нет. Здесь, как раз, всенародно праздновался Новый год[27], и на государственных должностях торжественно сменились несколько сотен граждан, во главе с новоизбранным архонтом Кефисодором.

[27] Аттический Новый год наступал в первое новолуние после летнего солнцестояния.

При всех достижениях своего пытливого ума, эллинам никак не удавалось навести порядок в исчислении времени, хотя пытались многие. И если в вопросе определения длительности года они, худо-бедно, но находили общий язык, то когда год начинать и как именовать месяцы, каждый полис решал сам. Не слишком заботясь о единообразии. Вот и выходило, что с тёмных веков, когда Зевс низверг отца своего в Тартар, в отсутствии Крона-временщика Эллада погрузилась в хаос во времени.

Конечно, некоторые учёные мужи пытались восстановить порядок, но, изучая движение небесных тел, иной раз переступали черту дозволенного общественной моралью и начинали сомневаться в существовании богов. Дабы избежать падения нравов от подобного вольнодумства, приходилось даже принимать против святотатцев специальные законы. Вроде того, каким афинянин Диопид остудил горячую голову философа Анаксагора, утверждавшего, будто все небесные тела — суть раскалённые глыбы металла.

Ныне времена наступили совсем срамные. Ксенофан Колофонский, не таясь, издевался на верой сельской темноты в бессмертных могущественных существ, похожих на людей и осуждал "безнравственность богов Гомера". Аристотель, занимаясь толкованием учения Ксенофана, пришёл к мысли, что тот принимал за бога все сущее в единстве своём. Одновременно знаток природы вещей, не опасаясь разделить участь Анаксагора, открыто рассуждал о движении небесных сфер.

Софистов развелось без счета, и всяк норовил "сделать человека лучше" (за деньги, разумеется), отлучив его от обычаев, завещанных предками и от зари времён принятых в родном полисе. Повсюду разрушалась старая добрая старина.

Подобным скорбным настроениям в умах эллинов в немалой мере способствовало то, что все явственнее они ощущали себя живущими в эпоху перемен, ведущих, разумеется, к худшему. На востоке трещало по швам Персидское царство, вековой враг. Вроде бы впору радоваться, ан нет. Огромную державу трясло так, что дрожь отдавалась аж на Сицилии, на которой хватало своего беспокойства: прямо на глазах опасно усиливался Карфаген. Под боком у сицилийских эллинов, в Стране Телят[28], их собратья, ещё совсем недавно процветавшие, ныне терпели непрекращающиеся притеснения от местных варваров, сдерживать которых уже не хватало сил. В Египте, который год бушевала война, словно гигантский водоворот затягивавшая в себя все новые и новые жизни. Освободившись от власти персов, Страна Реки погрузилась в междоусобицу. Очень многие рванули на делёж лакомого пирога. Тысячи эллинов-наёмников уже сгинули на жарком юге, но поток их, жаждущих лёгкой военной добычи, не ослабевал. Да и без них там крови лилось немеряно.

[28] Италия.