Любящий Тишину

— Итак, ты будешь должен войти в круг. Как видно по твоему поскучневшему лицу, ты уже попробовал сделать это. Ты почувствовал страх. Чтобы этого не происходило, тебе нужно произнести вот такую фразу Мой повелитель Люцифер, Везевул, Астарот и Велиал, взываю к Вам, ваш раб и слуга, лежащий во прахе, прошу Вас обратить на меня свой взор и принять мою жертву во славу Вашу!. После этого ты сможешь шагнуть в круг. Затем, я произнесу заклинание и ты вонзишь Кровавый Язык в девку. Сердце я извлеку сам, с тебя потребуется твоя кровь и сперма. Сперму я думаю, ты организуешь сейчас, а кровь мы пустим перед самым ритуалом. Все это требуется для того, чтобы создать твоего фамильяра. Ибо таков путь служения Тьме, — после этих слов Чехтур выдал Охораку небольшую склянку. Охорак принял ее и вышел из комнаты в центральный зал и исчез за многочисленными орудиями пыток.

В это время фамильяр Чехтура что-то делал с девушкой, заключенной в объятия Азык-Рамж. Он наносил на тело жертвы знаки и рисунки.

Минут через десять раскрасневшийся Ба-Гыр вернул пузырек уже с бело-мутным содержимым. Не то чтобы, Ба-Гыр никогда этого не делал, но последние лет шесть точно. У него для этого было много женщин.

Глянув на большие напольные часы Чехтур сказал: Пора!. Они оба встали и пошли к кругу на полу. Впереди шагал Чехтур, а за ним неуверенно шел Охорак. Рядом с Азык-Рамж стоял фамильяр Чехтура и сосредоточенно вытирал свои лапы об тряпку от черной краски, которой он размалевал жертву. Девушка негромко стонала на одной ноте, прерываясь только для вдохов. Чехтур вступил в круг и начал творить заклинание. Он нараспев говорил странные фразы на рычаще-гавкающем языке, сопровождая их жестами и пританцовывая в ломаном танце. Охорак наблюдал за происходящим с настороженным любопытством. Внезапно он начал замечать происходящие перемены — огонь свечей вдруг изменил свой цвет с привычного алого на сине-зеленоватый. Охораку показалось, что статуя шевельнулась. Нет! Это не игра света и тени! Статуя потеряла фактуру камня — это было уже существо со шкурой черно-багрового цвета. Оно повернуло рогатую голову в сторону Чехтура, посмотрело на него, затем на алтарь, и затем вперило свой взгляд в Охорака. Ба-Гыру показалось, что этот взгляд ощупывает его холодными склизкими щупальцами, в этот момент его сознание вновь начало наполнятся страхом. Чехтур остановил свое действо и подошел к сыну. Дотронувшись до его плеча, он вывел того из оцепенения. Давай, делай что нужно! — шепнул он Охораку. Молодой мужчина громко сглотнул и подошел к черте, отделяющей пентаграмму от остального мира. Он произнес заученную фразу и сделал шаг. Ему показалось, что в его сознание ворвался ветер. Но мгновенье спустя он понял, что это кто-то огромный и могущественный появился в его голове, наблюдая за ним. Но парализующего страха не было, поэтому Охорак подошел к алтарю. Его руки судорожно вцепились в витую рукоятку Кровавого Языка. Чехтур зашел за алтарь с другой стороны, простер руки над жертвой. Под его руками краска на теле девушки начала превращение — она изменила цвет на золотистый, затем ярко-алый и, наконец, стала багровой. Охорак явственно увидел сердце сквозь плоть жертвы, которая стала полупрозрачной. Но его задача была вонзить нож в солнечное сплетение девки. Он занес руки над головой для удара. Взмах — и кинжал глубоко погрузился в плоть девушки. Над ее телом вдруг появилась что-то вроде бело-сиреневого тумана, который принял форму жертвы. Подошел Чехтур, и достав кинжал из пронзенной жертвы, начал извлечение сердца жертвы. Тремя мощными, неторопливыми движениями Чехтур взрезал грудь и рукой достал бьющееся сердце, обрывая сосуды и ткани. Он поднял руку над головой, и произнес длинную фразу, посвящая жертву своему Владыке. Огромное черно-багровое существо протянуло правую лапу в сторону жертвы. Бело-сиреневая душа жертвы дрогнула, и ее повлекло в сторону протянутой лапы с растопыренными пальцами. Через секунду вся душа исчезла, как дым, втянутый в печную трубу. Тем временем Чехтур взял чашу овальной формы, к краям которой были приделаны маленькие руки и ноги так, что она напоминала безголовую фигуру человека. Он выжал туда сердце жертвы, опрокинул туда пузырек со спермой и поднес ее к сыну. Охорак вытянул указательный палец правой руки перед собой, Чехтур достал небольшой кусок остро обломленного обсидиана и порезал его. Кровь струясь, побежала по пальцу. Охорак погрузил его в чашу. Затем Чехтур поднес чашу фигуре в стене, встав на колени и смиренно опустив голову. Огромное существо вытянуло лапу и обмакнуло конец огромного когтя в поднесенный сосуд. Чехтур поднялся с колен и осторожно поставил чашу в изголовье трупа на алтарь. Затем, сунув руку под алтарь, извлек из-под него стеклянный сосуд, в который собиралась кровь из-под жертвы и залил ее в чашу. Затем он взял какой-то предмет, который водрузил на чашу. Предмет оказался крышкой в виде головы, лицо с которой видом напоминало фамильяра Чехтура. Охорак вышел из круга. Он тяжело дышал. Ему казалось, что сейчас он пробежал несколько миль, так он устал. Когда Охорак вновь посмотрел в сторону алтаря, свечи горели нормальным алым пламенем, а существо из стены снова стало статуей. Только труп девушки лежал на Азык-Рамж. Паучиные лапы, державшие жертву были расслаблены и уже не прижимали жертву к алтарю. Развороченная грудная клетка являла миру внутренности. Ба-Гыр почувствовал отвращение к трупу. К его горлу подступила тошнота. Почему-то это убийство не вызвало в нем никакого удовлетворения.

— Отец! — охрипшим голосом произнес Охорак.

Стоящий возле трупа Чехтур и его фамильяр посмотрели в сторону Ба-Гыра. Как будто что-то вспомнив, маг произнес:

— Отныне ты, Охорак, являешься Истинным Жрецом Зла. Твой Владыка — Люцифер. Помни, только отдав многое ты получишь Его помощь. Он управляет миром и дает власть. Никогда не забывай о Его врагах — с сегодняшнего дня они и твои враги. Сегодня у тебя появилась второе я — оно в этой чаше. Через несколько дней твой фамильяр будет способен выйти из чаши. Попробуй почувствовать его. Закрой глаза и познай другого.

Охорак закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Внезапно он понял, что это было — то чувство, которое появилось, когда он вышел из круга. Ба-Гыр чувствовал, что он находиться одновременно еще где-то, но чувства другого себя были очень странными.

— Я чувствую что-то, но это все очень странно, — произнес Охорак.

— Да, мой мальчик, ты чувствуешь мир на стадии развития, которая примерно соответствует человеческому эмбриону, — ответил Чехтур.

Чехтур и его фамильяр принесли странную, на первый взгляд, конструкцию. Она напоминала большой, в рост человека поднос, в котором выносят на королевских пирах крупную дичь. Края поднимались над его поверхностью и с двух сторон были приделаны ручки для переноса. Маг и его фамильяр осторожно приподняли тело и перенесли его на поднос. Охорак, наблюдающий за ними, поразился тому, с какой легкостью небольшой фамильяр переносит подобные нагрузки.

— Пойдем, Охорак, я покажу где здесь мы хороним трупы, — сказал Чехтур.

Двое несущих носилки и третий, идущий за ними, вошли в один из многочисленных проходов в боковых стенах зала. И зашагали по длинному и узкому коридору. Он не был освещен и свет был виден лишь в его конце. Но пол был ровным и идти, даже с ношей, было не трудно. В длину коридор был около пятидесяти метров. Постепенно Ба-Гыр догадался почему — по мере приближения к освещенной комнате усиливался запах гниющей плоти. Процессия вошла в освещенную комнату. Она была круглой. В центре было широкое отверстие колодца, обнесенное полуметровым бордюром. Чехтур и фамильяр поставили носилки на пол. Охорак подошел к краю колодца и поглядел вниз. Метра на три в глубину он освещался светом факелов. Ниже была абсолютная темнота. Фамильяр перенес ноги жертвы за бордюр, и взяв труп за плечи сбросил его в колодец. Тело падало около двух секунд, пока не раздался глухой звук удара.

— Чехтур, а в этом колодце уже много трупов? — задал вопрос Ба-Гыр.

Чехтур не ответил, а посмотрел с саркастической улыбкой на сына. Охорак понял, что ответа не будет и стал рассматривать помещение. Он поглядел на потолок и увидел отверстие, ведущее вверх. Судя по пламени факелов это была вытяжка, которая предотвращала проникновение запахов в центральный зал. Интересно, куда она выходит? — подумал Охорак. И тут он вспомнил о порезанном пальце и посмотрел на него. Рана уже затянулась и даже запекшейся крови было совсем мало. Это было очень странно для такого глубокого пореза.

Они вновь вернулись в зал. Фамильяр убежал в одно из помещений и принес плетеную корзину, размером с бычью голову. Охорак начал принюхиваться. Он явственно почувствовал запах навоза. Чехтур рассмеялся и сказал:

— Да, в этой корзине преющий навоз. Он нужен для созревания твоего фамильяра.

После этих слов он взял с алтаря чашу, с надетой крышкой больше напоминающую маленькую гротескную фигурку человека. Затем он опустил ее в корзину сделав руками углубление в навозе. После этого он присыпал навоз сверху так, что он полностью скрыл чашу.

— Все, теперь остается ждать. Советую тебе почаще заглядывать в ту область твоего сознания, где поселился твой фамильяр. Когда ты почувствуешь, что его чувства полностью разделились на слух, зрение и так далее, тогда мы его достанем отсюда, — нравоучительным тоном произнес Чехтур.

— Отец... Я не знаю как это тебе сказать...

— Что? Я знаю, как это тяжело и необычно, когда становишься Жрецом Его Власти. Советую тебе сейчас идти спать, перед этим обязательно выпей немного красного вина, — ответил Чехтур.

— Да нет, я... Ну... Я хочу сказать... Кое-что... Чего ты не знаешь...

Седой человек внезапно приобрел озабоченность во внешнем виде. Слегка колеблющимся голосом он произнес:

— Чего я не знаю?

— Ты не знаешь про меня... Про убийства людей... Видишь ли...

— Что?! Нет!!! Не может этого быть! Я слишком долго готовил тебя к этому! — гневно закричал Чехтур, — Рассказывай!

Молодой человек молчал и мучительно подбирал слова.

— Я убил девку. За сутки до сегодняшней ночи. Вот.

Чехтур пошел багровыми пятнами, по цвету приближающимися к его наряду.

— Одни сутки! Вот срань! — он схватился за голову руками и присел.

Повисла гнетущая тишина. Охорак остро почувствовал горечь того, что он подвел своего отца. Впервые в жизни. Чехтур сидел на корточках. Внезапно он вскочил и направился к сыну. Охорак испугался за свою жизнь. Но не сделал ни чего, чтобы попытаться защититься. Он стоял опустив голову и ждал. Чехтур резко снял с шеи пентаграмму на цепочке и швырнул ее сыну. Тот каким-то чудом поймал ее.

— Надевай! — почти крикнул Чехтур.

Охорак послушно одел амулет. Чехтур стоял напротив сына и глядел ему в лицо. Охорак боялся поднять глаза. Отец повернул пентаграмму на груди сына и внимательно поглядел на ее оборотную сторону. В ее центре яркой звездочкой горел красно-рубиновый огонек.

— Фу... Ну ты даешь... Кто тебе сказал, что ты кого-то убил? — обрадованным голосом спросил Чехтур.

— То есть как... Я сам видел... — упавшим голосом ответил Ба-Гыр.

— Смотри, — с этими словами Чехтур стянул с шеи сына амулет и надел на свою, — видишь, на оборотной стороне этой пентаграммы есть маленький драгоценный камень. Если амулет надет на обыкновенного человека — он будет прозрачным. Если на Истинного Жреца — темно-красным. А если на высшего Истинного Жреца Зла — алым.

И действительно, на Чехтуре камень горел темно-вишневым цветом.

— Это означает, что тот, кого ты думал, что убил — жив.

8

И длань его настигла

Все ткани разрывая

Смерть внутрь его вошла,

Ткинсу красную глотая.

Некростих 1687, 22 строфа.

Мария уже второй день разглядывала книги по анатомии. Не то, чтобы это было не интересно, но она очень многого не понимала. Тома были старыми и наверняка жутко дорогими, одни только драгоценные камни, которыми они были украшены, стоили целые состояния. Некоторые из них были написаны каким-то загадочным шрифтом, который отличался и от эльфийских языков, и от рун Мертвых и от языков людей — насколько вообще Мария знала о них. Что точно она могла сказать, это то, что этот язык больше походил на человеческую письменность. Встречались книги, исписанные рунами. Была даже книга на эльфийском. Картинок в этих книгах было много, но текст состоял из сплошных терминов и выражений, совершенно ничего не говорящих ей, даже если написано было на кэллском — родном языке Марии. Поэтому она чаще рассматривала иллюстрации, чем пыталась читать. Картинки в основном отображали разрезанных в разных частях людей, или отдельные органы и конечности. То, что больше всего удивляло девушку — это то, что вид этих изображений не вызывает в ней никакого отвращения. Эти изображения были сделаны с особым тщанием, поэтому казалось, что она смотрит не в книгу, а на реальные объекты. Любящий Тишину не приходил к ней уже около двух суток. Еду ей приносили и уносили безмолвные скелеты. Спала она тоже в этой же комнате — в углу стояла сделанная из досок, которые еще пахли смолой, деревянная кровать, которую втащили под руководством некроманта скелеты. На ней лежала та самая шкура. Правда, было одно существенное неудобство — в этом некрополисе не было туалетов. И Марии приходилось обходиться ночной вазой, которую только стоило наполнить, как тут же появлялся неизменный скелет и забирал ее. Через некоторое время он возвращал ее назад, чистую и благоухающую какими-то благовониями. А сейчас, она сидела и перелистывала пожелтевшие, но хорошо сохранившиеся страницы. Ее мысли были далеко. Она вспоминала свою жизнь. Как было хорошо, когда она была маленькая — папа и мама были рядом, они заботились о ней и любили ее. Но потом внезапная смерть матери, от которой в памяти остались обрывочные воспоминания в виде толпы незнакомых людей на похоронах. Как они были вынуждены с отцом продать дом и надел земли и пойти в город на заработки. Отец начал работать и отправил Марию в одну из женских приходских школ, где она обучалась грамоте. Постепенно город заключил их в свои цепкие объятия — он раздавил отца, когда тот стал похаживать в кабак артели, в которой работал. Все кончилось, когда в одной пьяной драке он слишком сильно ударил не того человека и оказался в темнице. Отец у Марии был хорошим человеком, но он не выдержал гибели матери и сломался, став безвольным, плывущим по волнам жизни листом. Заключение окончательно добило его. Он умер в застенках. Тогда в жизни Марии исчез последний луч надежды. Ее жизнь превратилась в сплошную работу — она лишь не надолго прерывалась коротким сном и плохой едой. Мария стала работать у одной богатой семьи, она вела хозяйство и выполняла всю грязную работу. При этом она получала совершенные гроши, в отличие от второй служанки, которая работала в два раза меньше, а получала гораздо больше денег. И Мария знала, за что! Как-то раз она пошла спать, но вспомнила, что в амбаре осталось ведро с не вылитыми помоями. Она вернулась к амбару. Еще не дойдя до двери она услышала странные звуки, больше похожие на стоны. Слух не обманул ее. Она подсмотрела сквозь щель в воротах картину соития своего хозяина и служанки. В тот вечер она сильно разозлилась. Она поняла, почему этой дуре, которая и печь то топить не умеет, столько платят. И почему с ней разговаривают как с отребьем. Потому, что она не барская подстилка! А в один вечер Мария поняла, что она сделает — она станет ведуньей! И Мария почти каждый вечер тайком от хозяев ходила к старой ведунье. Все называли ее ведьмой. Но Мария приходила к ней, мыла полы и помогала ей во всем, за это она получала маленькие крупицы знаний об излечении болезней, о разных диковинных существах...