Игольное ушко

-Потому, что сам всегда говорил, — продолжил Пузырёв, разливая виски по бокалам. — что строитель, которому "нельзя" профнепригоден. Что, не помнишь, в каком состоянии ты меня домой доставил с приемки павильона возле Курского вокзала? Заставил, буквально, с Самвелом с этим соревноваться — типа "русские строители не сдаются!"... А у меня в тот день, между прочим, годовщина свадьбы была... Ох и влетело тебе тогда от моей Лильки! Она ж у меня всегда умной женщиной была — знала, кто воду мутит...

— Здорова? — спросил, пытаясь соскочить с неудобной темы Вершинин.

— Да, слава Богу! — Пузырёв пододвинул ему стакан. — В сентябре юбилей справлять будет. Приходи, будем рады!

— Не приду... — Дмитрий Николаевич опустил голову. — И это мне нельзя. Я во вторник в "Парадиз" ложусь...

— Оп-па... — Анатолий чуть не выронил стакан и счёл за благо поставить его на столик. — А что с тобой?

— Рак. — Вершинин грустно усмехнулся. — Рак желудка. Неоперабельный.

— Старик, ты какую-то бредятину задумал... — Пузырёв снова опустился на подлокотник кресла, в котором сидел Дмитрий Николаевич и положил руку ему на плечо. — Зачем тебе к шарлатанам к этим? Давай я тебе контакт профессора одного дам. Съездишь в Израиль, вернешься, как ни в чём не бывало! У него Лилька пять лет назад оперировалась — ювелир, зуб даю! Он людей с того света за уши вытаскивает, вот ей Богу!

— Либман? — снова усмехнулся Вершинин.

-Э-э... — лицо Пузырёва вытянулось. — Он...

— Был я у него, ещё два месяца назад. Без толку. Не взялся...

Помолчали. Дверь кабинета на пару сантиметров приоткрылась и тут же закрылась вновь.

— Ладно, Толян... — Вершинин решительно взял наполненный почти до краев стакан. — По чуть-чуть, наверное, можно... Давай, по маленькой.

Стукнув своим стаканом по Пузырёвскому, залпом проглотил. Анатолий последовал его примеру.

— Как говориться, один раз не... — Вершинин почувствовал как тепло разливается по жилам. — Один раз — не "парадиз", вот что!

Анатолий, делавший финальный глоток поперхнулся и закашлялся.

— Чёрт бы тебя побрал, Димон! — перемешивая хохот с кашлем, Пузырёв буквально сложился пополам. — Вот вечно так. Ты хоть раз можешь за столом не хохмить, да так ещё, чтоб под руку! Как в Сургуте тогда... Прибью, нахрен!

Ворвавшаяся было на шум охрана с недоумением пялилась на двух обнимающихся и хохочущих стариков. Переглянувшись друг с другом, обе стороны аккуратно попятились к приоткрытой двери.

— Ну, Димон — кусок прикола... — продолжал биться в судорогах от смеха, Анатолий. — Только тебе могло в голову прийти ехать извиняться с четырьмя вооружёнными мордоворотами! Жжёшь!

— Да уж... — вытирал слёзы, выступившие то ли от смеха, то ли по другой какой причине, Дмитрий Николаевич. — И тебя узнаю — душа ты моя беззлобная. Уволь нахрен охрану такую — мы к тебе как к себе домой прошли — даже никто не взглянул в нашу сторону. Кроме девочки в приемной. Та — как тигрица. Просто молодец, береги её!

— Да уж... — отсмеявшись Пузырёв уселся в свободное кресло напротив гостя. — Олюшка — прелесть. И миленькая и дело своё знает. А охрана... Подумаю. Хотя, кому что-то плохое потребуется и так сможет сделать. Все, как говорится, под Богом ходим.

— Это верно... — грустно протянул Вершинин, ставя на стол пустой бокал.

— Давай ещё по пять капель — для закрепления?! — Пузырёв снова взялся за бутыль.

— Не, Михалыч... — Вершинин решительно поднялся. — Мне ещё в аэропорт надо — Нину встречать. Завтра завещание оглашаю — вот, всех своих собрал. Весёленькая процедурка...

— Да уж... — Пузырёв повертел в руках и с сожалением поставил на столик свой бокал. — С этой чертовщиной — всё шиворот навыворот стало... Оглашать завещание при жизни — удовольствие, наверное, то ещё!

— Ну а куда деваться? — пожал плечами Вершинин. — Так положено. Юридически я жив буду ещё лет двести, а то и триста... Пока не воскресят, когда от рака лечить научатся. И от остального всего. Поэтому, формально, я добровольно имущество и деньги распределяю. Дарю...

— Николаич! — Пузырёв, всё-таки, плеснул на донышко в оба бокала. — А можно я тебе откровенный вопрос задам?

— Давай...— Вершинин взяв бокал, взглянул на Пузырёва с заметной опаской.

— Тебе самому не страшно туда ложиться? В "Матрицу" эту? Я, конечно, не стану говорить, что "никогда бы не стал!" или "это всё от Лукавого...". Пока, как говориться, не припрёт, эти разговоры каждый может разговаривать. Они до этого момента "бла-бла" называются. Пока ты молод и здоров — можно сколько угодно умничать... Но, знаешь, Дима, я для себя не так давно понял, что просто помереть я боюсь гораздо меньше, чем в эту "Матрицу" улечься. Их я до судорог боюсь, до колик...

— В смысле, "Матрицу"? — не понял Дмитрий Николаевич.

— Ну, помнишь, кино такое было... — Пузырёв поглядел в окно, задумчиво пожевал губами. — Не помнишь, наверное... Мы с тобой ещё сопляками его в кинотеатре смотрели. Билеты тогда на него не купить было — мы с тобой ещё очередь свою по три раза продавали. Вот... Так, в том кино этот твой "Парадиз", мне кажется, и показывали. Лежат люди, в датчиках все, и кажется им, будто они живут... На работу ходят, детей растят... А на самом деле — просто лежат в этих датчиках и какую-то там энергию кому-то дают. Не помню уже эту тему. Но помню, что им в мозги закачают, то они и видят... Так и здесь. Тебя ведь туда кладут самые обычные люди, живые, со всеми своими тараканами в головах. И, что им на самом деле от тебя надо — да чёрт его знает! Хорошо, если просто деньги, как ты считаешь... Но, даже если деньги — то и тут не всё слава Богу! Ведь, задача-то, даже в этом случае, не в рай тебя поместить, а тупо денег заработать! О как! А ты у них там будешь лежать и даже мяукнуть не сможешь, если что не так будет! Как раб у них будешь...

— Ну, на этот случай за ними надзор есть, про который они всё время талдычат... Датчик должен быть прицеплен к центру удовольствия в мозгу и показывать, что я там счастлив.

— Ага, а ты точно знаешь, что датчик к центру удовольствия прицепят, а не к центру страха, например? Или — полового возбуждения...

— Тоже неплохо... — Вершинин грустно усмехнулся. — На половое возбуждение я согласен... Вот, Толян, гад же ты, всё-таки... Я и так в сомнениях весь, так ты ещё мне мозги, буквально, враскоряку поставил... Только ты так умеешь! Нет, страха нет особого... Плохо другое — я сам не могу понять, чего я от них хочу? Требуют объяснить, что такое рай для меня, а я и сам толком не пойму. Думал, рай — он и есть рай, а получается — не так. Что он у каждого свой бывает. А какой у меня — я не знаю...

— Эк тебя понесло... — Пузырёв задумчиво повертел в руках стакан с виски. — Тут, старик, без поллитра не разберёшься... Будем!

— Будем! — Дмитрий Николаевич последовал примеру Анатолия, опорожнив бокал и поставил его на столик. — Ты меня прости, Михалыч, но пора мне... До Нининого рейса полтора часа осталось, а я сам хотел встретить...

— Святое дело! — Анатолий обнял его на прощание. — А со мной... Я, правда, не злюсь... Обидел ты меня тогда крепко, слов нет. Но, без этой обиды я так и ковырялся бы, переделывая брошенные заводы под офисы. На хлеб с маслом, наверное, хватало бы, но... В общем, если больше не свидимся, знай, что моего чёрного камешка на твоей душе нет.

— Всё равно, Толя, прости меня и не серчай... — у Вершинина перехватило дыхание. Много чего хотелось сказать, но слова не находились. Отвернувшись, он быстрым шагом направился к выходу.

К удивлению Дмитрия Николаевича, до Шереметьево долетели за каких-то сорок минут. Казалось, что водитель Серёжа вовсе и не злоупотребляет немалыми возможностями, скрывающимися под капотом служебного Мерседеса, едет подчёркнуто неспешно и безопасно. Однако, время пути буквально в разы отличалось от того, за которое мог бы преодолеть этот маршрут сам Вершинин, считавший себя опытным водителем с огромным стажем. "Да, на зря Иваныч ФСО-шников на работу берёт... — подумалось Дмитрию Николаевичу, когда за окном уже мелькнул нужный терминал. — Дорого, конечно, но ребята того стоят...".

А вот в самом аэропорту пришлось порядком подождать — рейс из Нью-Йорка сильно задержали. Когда на табло загорелась, наконец, надпись о прибытии заветного рейса, Вершинин, в сопровождении Иваныча рванул к нужному выходу. Нина появилась почти сразу, катя за собой на колёсиках небольшой чемоданчик. Глядя, как она приближается, Дмитрий Николаевич, буквально, любовался ею. Невысокая, ладная, с удивительно прямой точёной фигуркой, она была невероятно похожа на Ольгу. Настолько, что Вершинину даже стало не по себе. Обняв отца и приняв от него здоровенную охапку бордовых роз, она взглянула на Дмитрия Николаевича с заметной тревогой.

— Пап, что-то ты бледный совсем... — "Ольгины" глаза глядели взволнованно и испытующе. — Всё в порядке? Что-то случилось? Почему ты просил срочно приехать?

-Иваныч, — Вершинин забрал у Нины чемодан и розы и вручил Синицыну. — покурите с ребятами возле машины. А мы по чашке кофе выпьем.

— Дмитрий Николаевич, — лицо "безопасника" приняло обеспокоенное выражение. — На втором этаже — VIP-зал, находитесь там. Возле входа будут дежурить Олег и Павел.

-Хорошо... — поморщился Вершинин. — Пойдём, дочь!

— Пап, ты можешь толком сказать, в чём дело? — Нина попыталась заглянуть отцу в глаза. — Почему столько охраны? Почему от тебя спиртным пахнет — ты же не пьёшь никогда до шести вечера?

— Нинок, ты, главное, не волнуйся! — Дмитрий Николаевич обнял дочь и повёл к VIP-залу. Сейчас сядем, кофейку закажем и всё расскажу!

Кофе принесли очень быстро.

— А почему ты одна, без Лизы? — начал Вершинин.

— А зачем? — Нина только пожала плечами. — Путь не близкий, не на соседнюю улицу съездить... Мамы же нет, а ты занят всё время. Что мы тебе мешаться будем? Разве только с Андрюхиным семейством повидаться... Но, мы их лучше летом к себе пригласим и в Диснейленд свозим. Рассел, наконец, микроавтобус свой купил, о котором за год все уши прожужжал. Как раз все и уместимся.

— Понятно... пробормотал Вершинин, помешивая ложкой кофе. — Дело хорошее. Денис с Верочкой рады будут. А про меня ты зря так — когда это вы мне мешались?

— Пап, ну не начинай... — поморщилась Нина. — Когда в прошлый раз приезжали — ты занят всё время был. Какой-то спорткомплекс кому-то сдавал... Да и Марина твоя не слишком рада будет... Ладно тебе, вы ведь и так с ней каждые выходные по видеосвязи общаетесь сколько хотите... И, на вот тебе ещё — письмо от Лизочки! Сама написала! Смешная такая — русские слова с английскими намешала, а когда я предложила переписать — разревелась.

— Ясно... — Вершинин дрожащей рукой развернул письмо. Неровным детским подчерком, действительно, мешая русские слова с английскими, внучка желала ему здоровья и "прожить ещё долго-долго".

— Пап, а теперь ты рассказывай! — Нина положила свою ладошку в широкую ладонь Вершинина. — Что за срочность и почему с тобой столько охраны?

— Да, охрана-то — Бог с ней... — Вершинин раздумывал, с чего начать. — Это ничего страшного. Просто, на меня сегодня покушение было...

-Ничего страшного? — Нина аж приподнялась. — Ни фига себе, ничего страшного! Ты не пострадал?

— Да нет, там ерунда какая-то... — Вершинин усадил Нину на место, чмокнул в щёку. — Меня там даже близко не было... Хулиганы какие-то машину обстреляли. Вот Иваныч и бдит... Но, это ещё не все новости. Знаешь...

— Что? — в Нининых глазах отразился, буквально, ужас.

— Не знаю, как так вышло... — Вершинин отвёл глаза. — Вроде, обследовался регулярно... В общем, во вторник, я вынужден лечь в "Парадиз-Сервис". У меня рак...

— Ой! — Нина закрыла руками лицо. Плечи её затряслись в беззвучных рыданиях.

Успокоить Нину вышло с большим трудом. Кое-как отпоив её водой, Дмитрий Николаевич повёл дочь к выходу. Было понятно, что дальше продолжить разговор сегодня не получится.

Вечер прошёл скомкано. Сначала долго выбирались из аэропорта по пробкам. Нина время от времени всхлипывала у Вершинина на плече, гладила его щёку тёплой ладошкой. Потом позвонил следователь и назначил прибыть на Петровку к десяти утра — как раз на то время, на которое был назначен сбор по поводу завещания. Вершинин попытался возражать и требовать переноса времени, но получил от стража закона жёсткую отповедь, начавшуюся со слов о находящемся в реанимации водителе и заканчивая настоятельной рекомендацией усилить охрану и "носа из дому не высовывать". Вот последнее-то и добило Дмитрия Николаевича окончательно.

— Иваныч! — набросился он на "безопасника", как только передал ему трубку. — Я за что деньги плачу?! Выясняй через своих, что и как! Мне что — затаиться в своей норке и дрожать прикажешь?! У меня последние пять дней до... — взглянув на притихшую Нину поправился. — До госпитализации, в общем. А мне какие-то клоуны жить мешают! Разбирайся, давай, иначе, не знаю, что сделаю!

— Дмитрий Николаевич, — перешёл на официальный тон Синицын. Было видно, что он и сам как на иголках от того, что никаких сведений по своим источникам всё ещё получить не мог. — Я вас не подводил никогда и сейчас не подведу. Ещё немного подождать надо.

Приехав в домой, Вершинин, наконец, успокоился. Была, конечно, лёгкая досада, когда Марина мышью прошмыгнула в свою комнату, даже не поздоровавшись с Ниной, но сейчас было совершенно не до неё. Дочь от ужина отказалась и тут же ушла спать, а сам Дмитрий Николаевич ещё долго сидел, задумчиво глядя в окно на засыпающий город, прихлёбывая время от времени, успевший уже остыть чай. Начав думать о Нине, отдалявшейся от него год за годом, Дмитрий Николаевич снова, со всей остротой осознал, что та просто нашла способ "сбежать" от него после смерти матери. Всё это "американское образование", "улыбчивый Рассел", как язвительно называл Нининого мужа Валерка, все эти её нынешние гранты, проекты, преподавательская деятельность и, наконец, звание "профессор Масачусетского технологического университета", которым Вершинин гордился гораздо больше его обладательницы, всё это нужно было только для одного — убежать от той жизни, которую вёл Дмитрий Николаевич, почти навязывая её своим детям. Именно эта жизнь и врезала ему от всей души, забрав у него Ольгу.

Вершинин, вдруг явственно вспомнил, как он злился на скромную, домашнюю Олю, неизменно чувствовавшую себя неуютно на приемах и вечеринках, которые стали неотъемлемой частью его "богатой" жизни. Было много всевозможных эпизодов, от которых Вершинин испытывал лёгкую досаду. Но один явственно врезался в память — празднование десятилетия "Арсенал-Холдинга". Вершинин собрал тогда очень представительную публику — главы префектур, районных администраций, "свои" люди из министерства и даже сенаторы. "Субчиков" пригласил только именитых, работавших по всей стране и неплохо чувствовавших себя даже без Вершинина. Ну и, конечно, "костяк" Арсенала — старые, проверенные кадры, с которыми Вершинин начинал свое дело. Как же зол был Дмитрий Николаевич, видя, как Ольга, вместо того, чтобы щебетать о всяких безделицах с жёнами и "подругами" серьёзных людей, всё время норовит примкнуть к группкам "своих". Понятно, что она давно всех их знала и со многими совершенно искренне дружила... Но, как был уверен Дмитрий Николаевич, такие мероприятия организуют вовсе не за тем, чтобы повеселиться. "Перекрёстные связи", "нетвокинг" — любимые е Вершининские слова, описывающие возможную пользу от этих вечеринок. По-своему, он был прав — если Ольга будет ездить по спа-салонам и магазинам с супругой главы префектуры, то и участок под застройку, на подведомственной ему территории, Арсенал выцарапает немножко легче... Понимала это и Ольга, но переломить себя просто не могла.