Стоит Свеч книга 2

— Как оно закончилось? — спросил я, когда Грак умолк.

— Если Нади надеялась, что он почувствует некую привязанность к ней, она была разочарована — сказал Грак. — Она почувствовала себя использованной, после, что было точным пониманием ситуации. Мы все чувствовали себя преданными друг другом, по разным причинам. Это было концом нашей дружбы.

— Мне жаль — сказал я. Я помедлил, облизнув губы и пытаясь сообразить правильные слова. — Они были твоими лучшими друзьями. Бывает сложно, когда всё разваливается. Что ты сделал потом?

— В Барьерах было много дворфов — сказал Грак. — Я провёл год в их обществе. Мы ели дворфскую еду, пели дворфскую музыку, и притворялись, что находимся в дворфском холде. У меня был правильный крин.

Он пожал плечами.

— Мне нравилось чувство потребности от Динга. Это было не то, что может дать дворф. Не традиционалист.

— На поезде — сказал я. — Магор. Он выглядел активным.

— Он не был традиционалистом — ответил Грак. Взглянул на фонарик. — Мы неплохо провели время. Я думал о том, чтобы пригласить его на остров Поран.

— Настолько серьёзно? — спросил я.

Грак помотал головой.

— Нет. Он был едва кринраэль. — Он взглянул на меня. — Я одиночка.

— У тебя есть мы — сказал я. — Я знаю, что оно так не чувствуется...

— Чувствуется — сказал Грак. Он тяжело вздохнул.

— Тогда я не... — я остановился, пытаясь обдумать это. — Я хотел сказать, что мы не дворфы. Однако ты не считаешь, что это важно? Ты сказал, что провёл год с другими дворфами. А после этого?

— Это было слишком как дома — сказал Грак. — Мне это нравилось, но это царапало. Я покинул фальшивое дворфство и нашёл новых друзей разных видов, большинство из них были другими студентами в Барьерах. У меня было несколько крин. Один из них продержался три года, хотя не было вопросов о чём-то большем.

— Но ты не был одинок? — спросил я.

— Нет — сказал Грак. Помедлил. — На тот момент у меня было другое представление о том, что значит быть Гракуилом Лидбрэйдс.

— Ты говорил... — я задумался о том, что знаю, и как соединить точки. — Твоя биография, от игры, говорит, что ты вернулся в Дарили Ирид, и оказался в назначенной свадьбе.

Я не был уверен в точном контексте здесь, поскольку просто буквально переводил идиому "ари мамин" как "назначенная свадьба".

— Да — сказал Грак. — Я выстроил жизнь в Барьерах. Я потерял её, когда отправился в долгий путь домой. Я был чистейшим, и вдобавок обережником клана. Мой отец определился с супругом для меня, не просто крин, но отцом моих детей. Меня долго не было, писем домой с годами становилось всё меньше, и они решили, что нужно что-то, чтобы крепче привязать меня к клану. Перед ликом возможности оказаться связанным, я понял, что это не та жизнь, которой я хотел, несмотря на мою привязанность к этому месту.

Я нахмурился, пытаясь думать об этом.

— Но теперь ты хочешь вернуться — сказал я.

Грак промолчал.

— Или... нет — сказал я.

Грак продолжал молчать.

— Ты всё время используешь слово "покаяние" — сказал я. — Самоназначенное наказание?

Система сообщила мне как-то так, в тексте квеста компаньона.

Грак смотрел никуда. Я очень сильно предпочитал разговорные поединки с Фенн, когда чтобы заставить её говорить, приходилось лавировать между шуток и отвлечений, молчанию.

— Что-то произошло в Дарили Ирид — сказал я, глядя на него. — Ты вернулся. Они попытались заставить тебя выйти замуж. Ты ушёл. А потом... Я не хочу гадать, какая трагедия случилась из-за того, что у них не было обережника. Хотя вынужден буду гадать, если ты не скажешь.

— Нам пора возвращаться — сказал он, наконец переключаясь на энглийский.

— Что-то ужасное — сказал я, оставаясь на гроглире. — Вторжение? Кража? — Моя речь, очевидно, не была такой беглой, к тому же идеи, которые я пытался выразить, приходилось собирать из известных мне слов. — Убийство?

— Несчастный случай — сказал Грак. Я видел движение его челюсти, когда он стиснул зубы. — Оберег подвёл. Они наняли обережника, дёшево, на полставки, чтобы заменить дворфа, позицию которого я должен был занять. У него было мало обучения. Мало знаний. Три года, временная лицензия, но, — Грак потёр нос тыльной стороной руки — Дарили Ирид глубоко под поверхностью. Были комплексные обереги, чтобы формировать поток воздуха, сохранять его чистым. Мы использовали опасные процессы. Когда оберег подвёл, воздух быстро загрязнился.

— О — сказал я. — Твой отец?..

— Все — сказал Грак.

— О — сказал я. — Дерьмо. Это...

Я сложил руки на коленях, вместо того, чтобы сказать больше. Это было жутко, для начала. У меня были вопросы, как такое могло произойти, какие страховки безопасности подвели, какие тревоги не сработали или просто не были установлены, но прежде чем произнёс, понял, что это те вопросы, которые Грак задавал себе в дни и недели после того, как узнал об этом происшествии. Он говорил мне не для того, чтобы я мог диагностировать проблему, или предложить решение.

— Могу я... сколько?

— Две тысячи триста сорок шесть — сказал Грак. — Все.

Я попытался осилить это число. Оно выглядело слишком большим. Это выглядело чем-то, что попадёт в национальные передовицы, чем-то, что не могло избежать моего внимания... но я не искал ответов, и Дарили Ирид был, по словам Грака, маленькой дырой в земле, главным вкладом в имперские дела которой была выплата толики налогов. В этом контексте... в Китае произошёл взрыв на какой-то фабрике, погибли тысячи, и всё, что я могу более-менее вспомнить — как смотрел видео на Ютубе, синхронизировавшее обзоры с разных камер. А ещё было то стампеде в Мекке, не так ли? Тысячи человек задавлены насмерть, а я, вероятно, запомнил это только потому, что мне нравится аспект гигантских объектов паломничества для миростроения.

Это помогло мне с контекстом, немного. Я задумался о том, как много бедствий и несчастных случаев я видел по телевизору, и забыл несколько минут спустя.

Две тысячи погибших, и этого, вероятно, было недостаточно для большего, нежели пара страниц в интернациональных газетах.

— Мне жаль — сказал я.

К моему шоку, Грак плакал.

— Это была не твоя вина — сказал я. Я хотел переключиться с гроглира обратно на энглийский, в котором слова текут легче, и я мог формулировать более вежливо, но я уже подстроился к тому факту, что Граку проще скрывать себя, когда он говорит на иностранном языке. — Какая бы ошибка не произошла, ты не должен им свою жизнь.

— Должен — сказал Грак. Сейчас он плакал ещё сильнее, переполненный эмоциями. Я чуть поёрзал на своём месте, где сидел, а затем подошёл и охватил его рукой, слегка похлопав по спине. Он наклонился ко мне, и положил голову мне на плечо, плача. Это было немного неловко, но у меня всегда такое чувство, когда кто-то плачет.

Столько всего насчёт Грака становилось понятно, разные вещи, что он говорил или делал. Его фокус на покаянии был в выплате некоего кармического долга, не в золоте дело, а в том, чтобы быть уверенным, что он остаётся на этом пути. Фенн не раз называла нас всех самоубийцами, но в купе с тем, что Амариллис сказала ему в госпитале, у меня сложилось впечатление, что это верно буквально. Он винил себя за произошедшее, и не было способа это исправить, но он посвятил себя цели искупления этого кармического долга, бросая себя в ситуации с угрозой смерти.

Я несколько раз видел, как Грак получал ранения, некоторые из них довольно серьёзные. Это, в общем, было моим взглядом на него — парень, не поддающийся миру, стоический перед ликом невзгод. До меня не доходило, что он в депрессии и ожидает смерти.

Наше объятие продлилось долго.

Я хотел сказать ему, что я понимаю. В глубинах моей депрессии, любой обрывок счастья, что я мог найти, ощущался предательством памяти Артура, кинжалом ему в спину. Я прогонял людей, потому что думал, что не заслуживаю их. Во мне было столько гнева и печали, питающих друг друга, что мир казался неспособным мне ничего предложить. Мне не было дела, буду я жить или умру, а затем, когда я опустился на дно, ниже некуда...

Я попытался покончить с собой.

Я не стал говорить этого Граку. Это было не то, что я произносил вслух. Меня беспокоило, что он решит, что я придумываю, или что он просто ищет утешения, а не понимания друг друга, или что я неправильно понял его намерения с покаянием.

Однако чем больше я об этом думал, тем больше полагал, что я просто придумываю оправдания, прикрывающие реальную причину. Я не хотел говорить этого, потому что говорить это было болезненно, и я думал, что из-за этого он станет хуже думать обо мне, или по крайней мере иначе. Это было не то, что я когда-либо говорил Фенн или Амариллис. Я не хотел обнажать слабость попытки воспользоваться простым выходом, а не слабость неспособности это проделать. Мне неплохо удавалось не думать об этом.

— Спасибо тебе — сказал Грак.

— Мы здесь для тебя — сказал я. Он чуть отстранился, и я отпустил его. — Я знаю, что ты это знаешь. Я знаю это... что, вероятно, есть чувство, что выковать новую жизнь для себя...

— Невозможно — сказал Грак.

Квест обновлён: Всё то, что блестит. Отправьтесь с Гракуилом Лидбрэйдс в мавзолей Дарили Ирид, когда он соберёт тысячу фунтов золота. Вы — единственный, кто может помочь ему примириться с собой. (517/1000) (Квест компаньона)

Я сохранял молчание. Я, на самом деле, не был уверен, что квест точен, поскольку они были неточными прежде. Мне было сложно поверить, что я был единственным, кто может это сделать, учитывая, что социальная хрень — не моё форте, и я в общем-то не был настоящим другом Граку. Он доверился мне только... ну, тут стоял знак вопроса, и я недостаточно его знал, чтобы понять. У меня было впечатление, что Амариллис немного действует ему на нервы, хотя и не мог толком сказать, почему, разве что может быть по тем же причинам, что она действует мне на нервы.

— Ладно — сказал я. Я наконец сдался, и переключился обратно на энглийский. — Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать. Мы поможем тебе добыть твоё золото, в идеале пока не прошли два года, а потом я отправлюсь с тобой в Дарили Ирид.

Я пытался придумать что-то, что может убедить его остаться с нами, но ничего, что приходило мне на ум, не звучало убедительно, и я был уверен, что на его месте я бы не слушал.

Лояльность повышена: Грак, ур. 13!

Мне это не нравилось. Грак был собственной личностью, он хотел быть собственной личностью, то, что он нашёл нас и стал частью Совета Аркес, сердце и душу, было, на его взгляд, неким предательством того, кем он себя считал. Всё, что я на самом деле делал, это повышал его напряжённость, не помогая её облегчить или решить. Я не знал, делает ли на самом деле лояльность что-то помимо обеспечиваемых ей бонусов, но пока что я не видел, чтобы она снижалась, и если она магически модифицировала их разумы вместо просто роли отображения того, что они обо мне думают... ну, это мне тоже не нравилось.

* * *

Фенн взглянула на наш улов из пещеры, который мы выгрузили из перчатки. Грак ушёл по своим делам, что я мог понять. Оставались я, Фенн, Бетель, Амариллис, и, разумеется, Валенсия.

— Я не понимаю, почему вообще кто-то стал использовать некоторые из этих вещей — сказала Фенн.

— Смертных притягивает могущество — сказала Бетель. — Тех, кто пытались устраивать рейды на меня, притягивало сильнее, чем большинство. Некоторые из них были в отчаяньи, и многие из этих инструментов — инструменты отчаянья.

Мой взгляд опустился на Клинок Памяти, который, на мой взгляд, был серьёзным претендентом на роль основного оружия Валенсии. Он становился тем острее, чем больше воспоминаний поедал, и, согласно Бетель, на максимуме способен резать камень, как мягкое масло. Он кормился и с того, кто им владеет, и того, кого бьёт, независимо от наносимого урона. У Валенсии нет воспоминаний, или по крайней мере воспоминаний, хранящихся в душе, что означало, что в теории она должна быть способна использовать клинок без проблем. Сейчас он был тупым, поскольку прошёл век с того момента, когда его использовали последний раз, но со временем он сможет улучшиться.

— Доспех будет проблемой — сказала Амариллис. — Большинство из них изменяют форму, подгоняясь к носителю, по крайней мере в какой-то степени, но я не уверена, что это сработает с Валенсией.

— Должно быть не слишком сложно найти кого-то с такой же фигурой, верно? — спросил я.

— Мы тут говорим о проклятой броне — сказала Фенн. — Может, не стоит засовывать в неё случайных посторонних?

Валенсия смотрела на красный доспех, покрытый крошечными изогнутыми шипами. Бетель обозначила его "Красный доспех Аррамора"; тот, что я придумал для нашей кампании "Длинные Лестницы". Если носишь его, не будешь получать никакого урона до окончания часа, на какой момент весь этот урон будет нанесён и носящему, и тем, кто наносили урон. Было несколько способов обойти это, но от большинства типов урона это была тотальная защита. В наших играх главным подвохом с этим было то, что исцеление не работает, пока урон не получен — а он приходил весь сразу, активируя правила огромного урона и и/или толкая народ ниже максимального количества негативного здоровья. А ещё его невозможно снять, пока урон не роздан, что Реймер выяснил к его крайнему недовольству; ему не особо давалось отыгрывать чувака, который знал, что ему осталось жить пятнадцать минут.

— Нам нужно будет протестировать некоторые из этих вещей — сказал я. — Проверить, подстроятся ли доспехи к Валенсии, проверить, какие части каких способностей работают, и т.п. Думаю, больше половины дня не понадобится.

— Не было ли что-то из этого предназначено для меня? — спросила Валенсия. Произнося это, она смотрела на доспех.

— Предназначено для тебя? — спросила Бетель.

— Данжн Мастер временами подталкивает события — сказал я. — Он, эм, подготавливает. Допустим, существует миллиард реликвий, большинство из них так себе, верно? Ну, мы наткнулись на сколько, пару десятков? Куда больше, если включить все, номинально принадлежащие Амариллис, или те, упоминания которых я слышал, и определённо если включить барахло Утера. Но те, которые есть у нас, или с которыми мы имели дело, крайне непропорциональное количество тех, которые создал лично я, или использованных в играх, в которые мы играли. Это доказательство того, что Данжн Мастер на какой-то момент прижал весы.

— О — сказала Бетель. Она нахмурилась, глядя на реликвии, которые решила не поглощать. — То есть мысль в том, что эта могущественная сущность послала народ на смерть внутри меня, потому что он предвидел, что я решу не поглощать их, что вы придёте ко мне, что я решу не убивать вас, и что Валенсия будет присутствовать в партии и переживёт свою стычку в Хидвоте.

— Валенсия неуязвима — сказала Фенн.

— Это не так — сказала Валенсия.

— Не скажи — произнесла Фенн. У неё был опыт; они вместе тренировались в спортзале, и несмотря на заявленную лень Фенн, она проводила там прилично времени. — Я ни разу не видела, чтобы в тебя попадали. "Разве она не истекает кровью, если её уколоть?" Ну, нет, потому что вы не сможете её уколоть, она уклонится от иглы, а потом сломает вашу руку.