— Классический случай самоподнятия без дополнительных источников энергии. Самый распространённый вид нежити и самый безопасный.
Андин, рассказывая об умервтии, подошёл к нему вплотную, на что существо никак не отреагировало, целенаправленно двигаясь в мою сторону. Скорость у него была очень низкой, даже не торопясь от него можно спокойно уйти. Но всё равно мне было не по себе. Хотелось убежать подальше от его вида и запаха.
— Как ты можешь увидеть, оно идёт к живому человеку, а на меня не реагирует — лич продолжал лекцию, вышагивая рядом с этой гадостью. — Уйти от него не сложно, далее сотни-другой шагов уже не почует. Такие умертвия относятся к первой категории и опасны только для тех, кто не может передвигаться или спит.
Пока он рассказывал, это самое умертвие первой категории подошло ко мне шагов на десять. На нём теперь хорошо виднелась рана, полученная при жизни. Она грубо разрезала живот, и сквозь испорченную одежду, залитую старой бурой кровью, проглядывали части внутренностей. Это оказалось последней каплей для моего организма. Зажав рукой рот, я метнулась в кусты, подальше от этого зрелища.
Пустой желудок ещё сжимался болезненными спазмами, а мой учитель уже упокоил умертвие и даже не побрезговал его обобрать.
— Извини, не подумал, — в его голосе и правда, звучало сожаление. — Обычно в поле выходят подготовленные после тренировок на лабораторных трупах.
Андин протянул мне чистую тряпку. Вытерев рот, я вернула её хозяину, стараясь не смотреть на лежащее в стороне тело.
— Они всегда так воняют?
— Сама по себе нежить не пахнет. Это ему брюхо распороли и кровь с кишками протухли. Хотя, почти все самоходы с душком, энергии не хватает на консервацию.
— Ты его убил? Он больше не встанет?
— Упокоил, — Андин сложил что-то в свой мешок и надел его. — Умирают лишь дважды. Теперь его никто не поднимет.
Дальше идти стало совсем тяжко. Хотелось пить и есть. Во рту стоял гадостный привкус, от чего я всё время отплёвывалась, мечтая увидеть какой-нибудь более-менее чистый ручеёк, и никак не могла определиться, чего же хочется сильнее. Желудок, пустой ещё до дневного привала, избавился от последних остатков еды вместе с драгоценной влагой. Хотя, если я не ошибаюсь, в рюкзаке должна быть бутылка с минеральной водой. Надо будет разобрать его содержимое, я сейчас не могу точно сказать, что же у меня есть. Съедобного точно нет, а всё остальное я часто дома выкладывала и перекладывала.
Маленький, едва заметный ручеёк спас рюкзак от немедленной инспекции. Холодная прозрачная вода подняла настроение и отдала бразды правления желудку, так что небольшие чёрные ягоды на растущий около ручейка кустах не остались без внимания. Я сорвала несколько штук и размяла парочку. Запах у ягод оказался нейтральным, почти незаметным. Сок и мякоть почти как у смородины. Но тянуть в рот неизвестно что, несмотря на недовольство желудка, я не спешила. Даже дома, в родной тайге, ядовитых ягод достаточно, путь от них разве что понос сильный прохватит, но, всё равно, неприятно. А тут совсем всё чужое.
— Андин! — я протянула ягоды спутнику. — Они съедобные?
Он равнодушно скользнул глазами по ладони.
— Не знаю. Но я в ядах хорошо разбираюсь. Попробуй. Если ядовитые, то откачаю. На крайний случай подниму.
— Хорошо пошутил.
Ягоды отправились под ноги, и мы продолжили движение по лесу. Шли долго и почти без остановок. Андин иногда запускал заклинания поиска всех трёх состояний существования, но ничего достойного, по его мнению, они не показывали. Несколько раз после этой проверки мы делали большой крюк, обходя что-то или кого-то, с кем маг не хотел встречаться. Я, как обычно, не замечала ничего, крупнее белки.
Лес был по-своему красив. Равнинная местность не предполагает наличия бурных быстрых рек, обрывов, горных троп и тому подобное. Лес, поляна, бурелом, лес, заросли непроходимых кустов вдоль широкого болотистого ручья, прогалина с душистой травой выше головы. Всё было наполнено естественной красотой живой природы, но я чувством прекрасного как-то не прониклась. Восхищаться всем этим можно только первое время, потом от густого запаха трав начинает болеть голова, от протискивания через кусты или молодую поросль растёт раздражение. Ко всему прочему добавляется усталость от долгой ходьбы и желание поесть. Я всё чаще оглядывалась на Дорогу богов, не любуясь её буквально неземной красотой, а как на часть огромного циферблата. Если в дуге восемь дисков, то время подходило к седьмому. Итого, минимум пять дисков на ногах. Скоро солнце скроется, пора бы искать место под ночлег. После встречи с умертвием спать под открытым небом без укрытия я не хотела. Отвлёкшись на определение времени, я чуть не врезалась в спину внезапно остановившегося Андина. Он уже давно перестал убегать далеко вперёд, подстроившись под меня и шёл всего в трёх-четырёх шагах впереди.
— Паутинник, — он достал из-за пояса тесак. После встречи с умертвием это оружие из плохого железа висело у него на боку. То ли трофей, то ли из своих запасов достал, я не спрашивала. Главное, что лич знал, как обращаться с этим кинжалом-переростком или мечом-недоростком. Я в классификации холодного оружия не разбираюсь.
Жестом указав мне стоять на месте, Андин медленно прошёл три шага вперёд, выходя на край маленькой полянки. На первый взгляд полянка, как полянка. Мы таких сегодня с десяток прошли. Но, приглядевшись, я отметила, что трава на ней слишком ровная и всего одного-двух видов, хотя уже рядом со мной разнообразия было больше. Ещё эту поляну пересекали толстые нити блестящей на свету паутины. Я бы точно в неё вляпалась, так как шла, не особо разглядывая окружение.
Андин, выйдя на край, стал оглядывать близ растущие деревья, наверно, искал этого паутинника. Я немедленно переключилась на истинное зрение. Интересно же! Мир уже привычно подёрнулся розовой дымкой. Пурпурная аура Андина хорошо выделялась на фоне зелёного леса. И ещё одна фигура, тоже фиолетовая, но со смещением не в красный, а синий спектр, висела на дереве неподалёку. Раз я её вижу, то тело не скрыто листвой, но Андин его не заметил. Впрочем, без истинного зрения и я обладателя ауры не видела. Вернувшись обратно на нормальный обзор, проверила. Точно, существо удалось обнаружить только зная, где оно сидит, даже несмотря на его размеры с крупную собаку, ротвейлера или сенбернара. Андин всё ещё не видел существо. А запускать заклинание не спешил. Боится спугнуть?
— Справа, на дереве, которое рядом с дуплом, на высоте в два роста, — отчего-то шёпотом подсказала, где смотреть. Маг перевёл взгляд в указанном направлении, перехватил тесак поудобней и поднял левую руку на уровень пояса ладонью вверх.
"Колдовать собрался" — я снова перешла в розовый мир. Над ладонью мага быстро формировалась сложная структура. По сравнению с ней заклинания поиска казались маленькими и примитивными. Заклинание свернулось в мохнатый сгусток и полетело в ничего не подозревающее существо. В последний момент паутинник почувствовал опасность, сделал попытку спрыгнуть с дерева, но опоздал и тяжело упал на землю, окутанный синими нитями, в которые превратилось заклинание, когда попало в него. Андин быстро, но не суетливо подскочил к паутиннику и воткнул в него тесак. Лапки у существа задёргались, но вскоре замерли.
— Можешь подойти, он мёртв.
Паутинник оказался пауком-переростком с шестью двухсуставными лапами. Большое овальное тело покрывала густая шерсть красивого серебристого окраса. Маленькая, с два кулака, голова лежала отдельно от тела, широко раскрыв жвала вокруг заострённого хоботка. Других повреждений, кроме декапитации я не увидела.
Пока я палочкой тыкала в голову, рассматривая жвала и мелкие глазки-бусинки, Андин уже достал откуда-то из своего вещмешка нож и принялся уверенно разделывать тушку.
— У паутинника берут яд и струю, — он указал на три мешочка во вскрытом теле. Два спереди, с обеих сторон от короткой шеи, и один в противоположной части.
— Их охотно берут алхимики и травники, так что всегда можно продать. Или самому использовать. Яд у него хороший растворитель, а струя — клей. Её много где используют, но предпочтительней продавать артефакторам, так как клей получается нейтральный к плетениям и не мешает их работе.
Все три мешочка лич аккуратно завернул в какую-то тряпицу. Крови у паутинника не было, только немного густой прозрачной жидкости, так что добыча почти не мазалась.
— Также можно сдать шкуру скорняку. А если уметь её выделать, то лучше торговцам.
Снятая шкура отправилась в заплечный мешок вслед за предыдущими трофеями.
— Ещё собирают старую паутину. Свежая слишком липкая и склеивается в комок. Этот совсем недавно начал охотится, старую паутину здесь дольше искать, чем выручить за неё.
Последней в раздувшийся от шкуры мешок отправилась голова. Нож перекочевал на правый бок, тщательно вытертый тесак — на прежнее место на левом. Вещмешок занял своё место за спиной.
— Вот и всё, что можно взять от паутинника, — подвёл итог Андин. — Голову сдадим старосте или ордену Чистых за вознаграждение.
— А мясо? — хотя, какое у паука мясо? Но тушка большая. Едят же разных тараканов, креветок и скорпионов. Чем паук хуже?
— У нечисти оно несъедобное, — отмахнулся Андин. — Что, есть хочешь?
— Есть я хотела... хотел, — я быстро поправилась. Пусть в крайском и нет деления по полам, но не всегда же будем на нём говорить, надо приучаться даже думать о себе в мужском роде. — Есть хотелось ещё в полдень, а сейчас я хочу жрать!
— Ничего, скоро придём к какому-нибудь поселению. Там и заночуем, заодно и поешь. Паутинники всегда селятся рядом с людьми, так им добычи больше попадает.
И опять Андин оказался прав. Мы скоро вышли на просёлочную дорогу. Не сильно наезженную, но не заброшенную. Немного покрутившись на месте, ориентируясь, Андин уверенно свернул налево. Не знаю, почувствовал он чем-то, угадал, или же поселения здесь часто натыканы, но дорога, уже через минут пятнадцать по моим ощущениям, вывела к небольшой деревне, окружённой частоколом из толстых жердин. От леса её отделяло поле метров двести шириной.
Когда мы приблизились к открытым воротам, нас уже встречал настороженный мужик с деревянными двузубыми вилами наперевес. Он поводил глазами, всматриваясь то в меня, то в Андина, и, наконец, сделал выбор. Вилы нацелились на лича.
— Нежить, — не вопрос, а утверждение. Но нападать мужик не спешил, ожидая ответа.
— Он со мной, — пора начинать играть роль. Как мы и договаривались, вернее, как решил лич, на людях он изображает послушного поднятого нежить-слугу и теперь неподвижно стоял рядом. Мужик перевёл взгляд на меня, оценил внешность и возраст.
— Магик? — несколько неуверенное предположение.
— Ученик.
— Отвечаешь за него, — вилы перестали угрожать Андину, перейдя в вертикальное положение.
— Ясное дело, — что тут может быть непонятно? Мы в ответе за тех, кого приручили, в данном случае, подняли. — Не подскажешь, где старосту найти?
Пусть деревня небольшая, но лезть в каждый дом в поисках, не лучшая идея, когда можно сразу узнать.
— А чего его искать-то? В едальне его спросишь. По дороге иди, мимо не пройдёшь, — мужик махнул рукой вдоль дороги и посторонился, пропуская нас за частокол ограды.
Пройти мимо едальни и правда было невозможно — вся деревня состояла из полутора десятка домов, расположившихся по обе стороны дороги. Одноэтажные простые дома стояли хоть и плотно, но отстранившись друг от друга. Участки отделялись невысокой оградой, явно не от воров, а от свободно бродившей скотины и птицы. В целом, деревня производила впечатление бедной, но интеллигентной старушки из тех, кто живёт на одну пенсию, считая каждую копейку, но не позволяет себе опуститься и выглядеть непристойно.
Едальня оказалась единственным строением, стоявшим вплотную к дороге, и не отгородившимся от неё цветочным палисадником. Для особо непонятливых над дверью висела вывеска с изображением тарелки и ложки. Тихо звякнул колокольчик на двери, когда мы вошли внутрь. Обстановка в едальне была верхом аскетизма. В зале стояло два стола на четыре человека и по две лавки у каждого. Всё. Ни занавесок на окнах, ни рисунков на стенах. Ожидаемой барной стойки или, оконца в стене для выдачи заказов, тоже не было. Только массивная мебель из толстых досок и две двери в противоположной от входа стене. Одна половинчатая, только до пояса, вторая под стать мебели, наверно, тараном не сразу выбьешь. Внутри никого не было, и я успела заглянуть в половинчатую дверь в поисках хозяина. За дверью обнаружилась кухня, тоже пустая. В смысле, безлюдная. Впору кричать "Люди! Ау!" Нет, понятно, что постоянно сидеть и караулить посетителей никто не будет. Местные едят дома, слишком уж мало дворов, чтобы ходить по заведениям общепита, ещё, наверно, денег за это платить. А проезжих совсем немного, не на трассе деревня. Вернее, не на проезжем тракте. Пока я думала, что же делать, из второй двери вышел крупный мужчина. С первого взгляда он создавал впечатление серьёзного и опасного противника. К этому добавлялась деревянная нога, кожаными ремнями притянутая к колену. Как-то не так я представляла себе хозяина придорожной забегаловки.
— Здравствуйте, — так как мужик только молча смотрел, чуть исподлобья, начинать разговор пришлось мне. — Можно поговорить со старостой?
— Ну, я староста, — отозвался мужик. — Чего надо?
— Сдать нежить и нечисть, — перед выходом к деревне Андин проинструктировал, что говорить и делать. Сейчас он стоял около входной двери и изображал статую. Староста покосился на него, тяжело вздохнул.
— Много?
Я отрицательно мотнула головой.
— Одно умертвие и паутинник.
— Подожди здесь, — мужик развернулся и направился обратно за тяжёлую дверь.
— И документы надо! — я успела добавить, пока он не ушёл. Староста обернулся.
— Первый выход?
— Ну, да.
— Понятно. Жди.
Я села за ближайший столик, но не успела расслабиться, как староста вернулся. С собой он принёс шкатулку, две тетради, одна толстая и пухлая от часто перелистываемых страниц, вторая небольшая и плотная, письменные принадлежности и печать, похожую на шахматную туру. Андин молча выложил голову паутинника и уши умертвия. Отрезал, когда я не видела, а я-то гадала, как доказывать про него. Староста голову осмотрел и отложил на край стола. Уши брезгливо положил в принесённую шкатулку. Обычный деревянный ящичек с крышкой на длинной петле. Всю крышку занимала расчерченная диаграмма цветовой палитры, интенсивность цвета менялась от тусклых оттенков в центре, до насыщенных ближе к краю, по центру врезан небольшой камень. Через несколько секунд камень засветился фиолетовым цветом того же оттенка, что и аура убитого трупа. Староста сверил оттенок камня с цветовой диаграммой, и, убедившись, что его не обманывают, спросил моё имя. После чего сначала заполнил страницу из второй тетради. Глядя на неё пришла ассоциация с приходно-кассовым ордером. Только там отдают узкую квитанцию, а здесь она оставалась на корешке в тетради, а отрывалась большая часть листа из плотной бумаги. Староста попросил поставить оттиск большого пальца на обеих частях листа, затем поставил печать, аккуратно оторвал мою часть и только потом, недовольно хмурясь, сделал две записи в толстой тетради. Записи гласили, что Эсме Ренато, я назвала своё новое, местное имя, получил награду за лесного паутинника, одна штука, и за умертвие, класс один, одна штука. Предыдущие записи были подобного вида, а в последней графе, где предполагалась подпись получившего вознаграждение, в основном стояли чернильные отпечатки пальцев и корявые кресты, щедро сдобренные кляксами. Моя подпись еле спаслась от такого же чёрного пятна. Ну нет у меня навыка письма птичьим пером. Чуть сильнее нажмёшь, и потекло лишнее.
