Омегаверс Истоки

— Он же беременный!

— И что? Хуже не будет.

— Да он же уже еле ноги таскает!

— И пусть. Сдохнет — другого найдём.

Двуликий, подчиняясь пинку Балтуса и инстинктивно оберегая свой живот, поплёлся к Пилату, который не знал, что делать. Илас стал его побратимом не просто так — именно этот омега стал его первым, а потом встретил своего Истинного, после чего парни и приняли друг от друга клятву в вечной верности и даже смешали свою кровь с лучшим вином, оставшимся в погребах, и выпили получившийся напиток по древнему обычаю. Илас не просто ужасно выглядел — он явно был болен. Некогда густые блестящие волосы цвета меди потускнели и поредели, во рту не хватало двух зубов, да и остальные крошились. Пилат стиснул зубы. Он понял, что ребёнка Иласу зачал тот, кто ему совершенно не подходил, и ребёнок с ужасной кровью высасывал жизнь из своего оми.

— Ладно, только не здесь. — Пилат медленно поднялся, изображая вялость от выпитого вина.

— А чего так? — загоготал Антоний, который часто бывал его напарником. — Стесняешься что ли?

— Не, не привык ещё, — буркнул Пилат, заставляя себя небрежно сволакивать Двуликого со стола.

— Ничего, это ненадолго.

Новый взрыв смеха прилетел в спину.

Пилат уже за дверью общего зала подхватил Иласа на руки и торопливо понёс в свою комнату, зная, что его омеги сумеют позаботиться о бедняге. Сам Илас молчал всю дорогу, но как только дверь в покои Пилата закрылась, резко скатился с его рук и отпрыгнул подальше. В зелёных глазах Двуликого вспыхнула знакомая ярость.

— Только тронь! — зашипел он.

— Тише, Илас, я тебя не трону! — зашептал Пилат, сбрасывая маску полусонного и опьяневшего, а на шум голосов сбежались его мужья.

— Не тронешь? Ага, так я тебе и поверил!!! Да от тебя уже нести начало!!! За баранью ногу продался???

— Да нет же! Я вынужден притворяться. А несёт из-за того, что противоядие от "волчьей отравы" приходится экономить — запасы Юри истощаются.

— Притворяться? — недоверчиво сощурился Илас, нервно поглаживая свой живот. Рино тихо ахнул.

— Да. — Пилат тяжело опустился на край своей постели. — Я не просто так остался. Юри...

— Что с ним? — Илас замер, забыв про свои подозрения.

— Он остался — у него течка была. Я должен был что-то сделать, чтобы потом вывести его и остальных Верных отсюда через Пути Лазаря.

— Адам, спаси и сохрани... — Илас потрясённо перекрестился и медленно приблизился. В его глазах зажёгся огонёк сочувствия. — И где Юри?

— В тайной комнате. Я ему туда еду приношу, пока все дрыхнут. Караулы, рейды и встречи с другими омегами наедине позволяют мне разведать все необходимые пути отхода и собрать сведения для Совета Архонтов, понимаешь? Поверь, мне трудно было решиться на такое. Но мой брат...

Илас перевёл дух и сел рядом с ним, продолжая поглаживать свой живот. Знакомый непокорный огонёк в его глазах, вспыхнувший было снова, потух. Фейвел схватил с общей постели тёплый меховой плащ и набросил на плечи сородича. Илас молча поблагодарил и вцепился в мех. Постром решительно направился на кухню, чтобы достать бедняге немного приличной еды — мужьям Пилата позволили брать сверх пайка по приказу самого Октуса. Коварный старик надеялся получить отменное потомство от сына Амелиусов, а потом использовать их в своих целях.

— Да, всё правильно. Мне тоже пришлось придавить свою гордость, когда меня поймали охотники — я был слишком неосторожен и скоро поплачусь за это.

— Кто отец? — Пилат приобнял его, чувствуя, как сильно отощал и ослабел его названый брат.

— Альфа. — Илас потёр метку на своей шее, которую скрывали сбившиеся в колтуны волосы. — От него уже так воняло... Хорошо, что свои вскоре прикончили в пьяной драке. Ты уже знаешь, что там у них за порядки?

— Знаю, — кивнул Пилат. — У нас тут то же самое. Тебя ему в мужья отдали?

— За особые заслуги, — горько усмехнулся Илас. — Одовевших снова туда отправляют. Обычно нас держат всех вместе — мы общие. Если кто-то заболевает — его отселяют отдельно. Набеги, голод... Каждый омега на счету, и всех регулярно оплодотворяют. Начиная с совсем юных — им даже дорасти толком не дают, и некоторые потом умирают. Личный омега, а то и не один — это отличительный знак привилегированного сословия воинов. — Илас презрительно скривился. — Ты бы видел, как у них там дети содержатся! Неудивительно, что "волчата" звереют прежде, чем их учат сражаться. Может, у нас тоже умирают от голода и болезней, но Совет Архонтов хотя бы старается сохранить порядок, а там... Они же всё больше походят на диких зверей, а потом и впрямь станут ими!

— Много омег умирают при родах?

— Достаточно. В основном из-за нехватки еды — солдаты получают всё, что нужно, особенно отличившиеся, и другие равняются на них. Если рождаются альфы, то таких омег кормят получше, а потом детей отбирают. Бетам тоже везёт, а вот омежек держат в чёрном теле. Если вдруг ваш оми это увидит, то ему плохо станет.

— А что с катамитами?

— Я слышал, что первое время катамиты-альфы защищали омег, отдавая себя на забаву, но спасти всё же не смогли, а само понятие "катамит" исказили до позорного прозвища. Их предназначение всё больше забывается, а то, что катамиты из альф и бет не способны спариваться и оставлять после себя детей, в глазах Данелиев делает их ущербными. Их используют для утех и грязной работы. Их не признают полноценными потомками Адама. Омег-катамитов просто бросают в общую кучу, и им безразлично, что этим беднягам от подобного обращения потом вообще жить не хочется.

Пилат принюхался к другу, и сердце тоскливо заныло. Запах Иласа начал слабеть. Значит, скоро его не станет.

— Что делать будем? Я не могу просто вернуть тебя им.

— У тебя перо и чернила найдутся? Я напишу письмо твоему отцу, в котором расскажу всё, что успел узнать, а вы с Юри потом отвезёте.

— На чём? Пергамент на вес золота. Они даже соскребают письмена с оставшихся книг и свитков.

— На простыне. Её потом будет проще спрятать среди скарба, когда будете уходить.

— Хорошо, напишешь. А потом что?

Илас прислонился к плечу побратима, устало закрыв глаза.

— Оставь меня здесь. Всё равно я не выживу. Не умру сам — эти звери заломают.

— Не хочу тебя бросать! Я же клялся...

— Бросишь. Я так сказал. Сейчас не то время, когда стоит спасать всех подряд. Спасать надо тех, кто может принести пользу в будущем, а ты и Юри, как наследники Амелиусов, важны как символ нашего сопротивления. За вами потом люди пойдут. Я сам решил. — Илас сжался, вцепился в рукав побратима, и по его лицу покатились слёзы. Молча заплакали и мужья Пилата. — Ты только передай Горгону последний привет от меня.

Пилат судорожно вздохнул, обнимая друга крепче. Горгон, беженец с территории Данелиев, был не просто Истинным — он по-настоящему любил Иласа, и только война помешала им вступить в брак по обычаю предков или оставить народу хотя бы одно дитя. Они собирались обвенчаться и зачать ребёнка сразу, как только Двуликий вернётся. И как рассказывать другу, что его Истинный погиб? Ведь они провели вместе так мало времени.

— Передам.

— Спаси брата. — Илас обнял старого друга. — Чего бы это ни стоило. Совет должен понять. Сейчас не то время, чтобы придираться по таким мелочам.

— Пилат... — Юри бросился навстречу Пилату, который торопливо прикрыл за собой дверь. — Как ты?

— Держусь кое-как. — Пилат выронил свёрток с едой и крепко обнял его. — Прости, что так долго — рейд затянулся.

— Ничего, я понимаю. Наверно, все запасы извёл.

— Извёл, но и другие тоже истощаются, а достать ещё не получится — травы ещё не созрели.

— Да уж, лето всё реже бывает хорошим, — грустно кивнул омега. — Садись, отдохни.

В тайной комнатке было холодно — истопнику было велено экономить дрова, и на весь замок не хватало. Тесная, но зато не такая холодная, как подвалы, со своим маленьким колодцем и очагом, чтобы можно было согреть воду. Юри осторожничал изо всех сил, и Пилат чуял, что помыться ему не помешает, но в таких условиях устроить себе нормальное мытьё омежка не мог — трубы, по которым отводился дым, выходили в достаточно укромное место за замком, но если дозорные вдруг заметят... Мылся Юри в основном по ночам, когда патрули удалялись от замка на приличное расстояние, благо снега всё-таки сошли, пусть и было ещё довольно холодно и то и дело дожди заливали окрестности.

Пилат опустился на топчан и начал разворачивать то, что принёс с собой. Хлеб, кое-какие овощи, которые ему полагались по регламенту, большая бутыль с маслом и верёвка на фитили... Немного вяленого мяса.

— Как Илас? — шёпотом спросил Юри.

— Умер вчера, — так же тихо ответил Пилат. — Ему вскрыли живот, и выяснилось, что ребёнок был омегой.

Юри утёрся.

— Мерзавцы...

— Ничего, скоро мы уйдём отсюда. Я тишком переговорил с Гордием и Лисом. Скоро сюда начнут привозить пленных из соседних округов, которые тоже захвачены. Кто-то останется здесь, чтобы обслуживать местный гарнизон и работать в поле, а остальных отправят в Викторан. Я переговорю и с ними, и если среди них будет достаточно Верных, они уйдут с вами. Ты приведёшь всех в Аврорий к отцу.

— А ты? — Юри испуганно вцепился в брата.

— Я буду прикрывать ваш отход.

— Но тебя же могут убить!

— Зато моя смерть не будет напрасной. А ты должен жить и продолжить род. Септимус ждёт тебя. Он сумеет тебя защитить.

Юри прильнул к брату.

— Будь осторожен.

— Буду. — Пилат обнял брата крепче. — Я должен спасти тебя. Чего бы мне это не стоило.

Юри молча поднялся, залез под топчан и достал два маленьких полотняных мешочка из его запасов, которые Пилат сумел перенести в тайную комнату. Пилат резко отвернулся — Юри выглядел соблазнительным даже в таком виде. Длинная грубая рубаха для альфы, добытая Постромом на смену старой омежьей, только подчёркивала достоинства его фигуры.

— Это последние. Расходуй как можно бережнее. Ты должен сохранять ясную голову.

— Да уж! С тем пойлом, что они хлебают...

— А как там снаружи? — робко спросил Юри, снова садясь рядом с братом.

— Лето начинается, но оно такое холодное. — Пилат кое-как усмирил вспыхнувшее желание. Проклятая отрава!!! — То и дело солнце прячется за тучами, идут дожди и размывают всё. Поле засеяли и прорыли канавы, чтобы отводить лишнюю воду, но много ли взойдёт? Стада редеют — волки перетаскали немало, а травы взошло тоже мало. Ходят слухи, что пайку солдатам будут урезать, охотники по лесам рыщут день и ночь, а добычи мало — всё зверьё уходит. Рыбы в реке тоже стало совсем мало, и кое-какие припасы привозят со стороны. Становится всё хуже и хуже, на границах тоже неспокойно — горят деревни. — Альфа уткнулся в плечо брата. — За что нам это всё? Почему Светлейший позволил Зевсу наслать эту напасть?!!

— Может, так надо? Времена благоденствия длились так долго, что это необходимо уравновесить. Может, это ненадолго? И раньше уже такое бывало.

— Да, бывало, но не длилось так долго! Скоро три десятка лет, как оно началось! Я уже начинаю понимать тех, кто пошёл за Данелиями.

— Ты же не пойдёшь? — испугался омежка, почуяв едкую горечь в запахе брата.

— Нет, конечно, но когда я вижу остальных... Дети Октавия уже присягнули Октусу и сдали собственных братьев на племя, Виго тоже примкнул к ним и теперь сожительствует с собственным оми, а ведь самому Виго только пятнадцать лет. — Юри ахнул. — Улисс даже забеременел. Не знаю, что из этого получится, но мне уже страшно.

Пилат на грани, понял Юри. Жить в этой стае было тяжко, и альфа крепился только ради брата и оставшихся Верных.

Вдруг Пилат учуял, что от Юри стало чуть гуще пахнуть. В груди похолодело.

— Скоро новая течка?

— Да, по моим подсчётам, осталось около двух недель.

Пилат выругался.

— Опять...

— Ничего не поделаешь — такова воля Флоренса.

Пилат бросил взгляд на рукоделие брата, лежащее в стороне, и замер.

— Юри... это...

Омежка с улыбкой взял в руки маленькую детскую рубашонку.

— Правда, хорошо получилось? Я много чего сшил. Сначала это достанется твоим малышам, а потом, когда мы вернёмся и я выйду замуж за Септимуса, приданое для нашего малыша уже будет готово. Скромное, ношеное, но зато тёплое и удобное. И братья будут расти дружными.

Пилат сглотнул. Он так и не решился сказать, что Октус собирается идти войной против Валентайнов и Фабиусов, для чего собирает огромную армию, в которую уже включил и его самого. Адам, что будет, если вдруг Септимуса убьют? А если это прикажут сделать ему самому? И как объяснить это всё Совету Архонтов?

— А как там Постром и остальные?

— Вроде ничего. Все забеременели, пока чувствуют себя хорошо... — Пилат заметно покраснел, и Юри заулыбался. — Я иногда не знаю, что с ними делать.

— Это пройдёт. Многие омеги в начале беременности хотят побольше ласки. Это самое обычное дело.

— Да, но я иногда злюсь на них за это! А ведь ребятам сейчас нельзя слишком сильно волноваться.

— Ты не должен себя винить, — снова начал утешать его Юри. Каждый раз, как Пилат навещал его, омега видел, что брату становится всё хуже и хуже. Запасы противоядия уже почти закончились, и "волчья отрава" всё сильнее мутила разум альфы. От Пилата всё сильнее несло нездоровьем, и Юри молил Флоренса, чтобы на детях брата это не отразилось. Однако Пилата ещё можно было вылечить. Нужно только вырваться отсюда, добраться до своих, а там его вылечат. Садоводы Амелиусов уже придумали, как даже при такой непогоде и резко укоротившемся лете выращивать достаточно лечебных трав и пищи. Это было непросто, но зато урожаи получались достаточно уверенными, пусть и не слишком обильными. Потому-то Данелии и рвались на их земли, прослышав, что на землях Верных что-то начало налаживаться — у них самих хозяйство всё больше приходило в упадок.

— Но я же зверею! Вчера я даже ударил Лауру только за то, что тот подвернулся под руку невовремя!

— Ничего, он поймёт.

— Но я ведь и на других срываюсь! И я боюсь, что однажды сорвусь и на тебе! — Пилат резко отодвинулся от брата. — А я не хочу.

— Надо потерпеть. — Юри решительно обнял брата, и Пилат затаил дыхание — в глазах буквально потемнело от его манящего аромата. — Это Деймос испытывает тебя и, как всегда, увлекается. Если ты сможешь это выдержать, то, когда мы тебя вылечим, ты станешь стойким и сильным. Ведь ты смог выдержать такое! Держись, братик, держись. Я знаю, ты сможешь.

Пилат судорожно обнял его, чувствуя под грубой рубахой стройное гибкое тело. Альфа едва удерживался от того, чтобы повалить брата на топчан и взять его силой. Сколько уже раз он проделывал это с другими омегами, а потом, когда никто не видел, вымаливал у них прощение! Они прощали, но уже начали бояться — их выдавал запах. И это пугало самого альфу.

— Я... я буду стараться... но чувствую, что силы уже на исходе. А ведь прошло всего ничего.

— Это всё "волчья отрава". И это можно вылечить. Надо только добраться до своих. Октус слишком увлёкся, накручивая всю эту орду. Однажды он всё же поймёт, что натворил, но будет поздно — его разорвёт своя же стая.