Fever

— А чего ты ждал? Эшли я знаю гораздо лучше, мы друзья, а у нас знакомство началось с твоего языка у меня во рту. Хотя секс вообще не повод для знакомства, верно?

— Жаль, что ты так думаешь...

Я так совсем не думал, потому что сам же в свое время приказал ему минимально ограничить наше общение. Сам придумал правило, запрещающее нам стать друзьями, сам поставил на этом крест, считая, что так честнее. А сейчас я просто злился на собственную беспомощность. В конце концов, неважно, кто виновен, потому что пострадают в любом случае оба. У меня теплилась надежда, что они этого не делали — ни один из них. Но я знал, кого выберу в случае чего. Я был уверен, что знаю.

— Теперь ты будешь меня бояться, Стивен? — сказал Аддисон вполне нейтральным голосом и положил голову мне на плечо.

— Я всегда тебя боялся.

— Но теперь больше?

— Это тебя заводит?

— Твой страх? А если да? Если признаешь, что это заводит и тебя.

Отодвинуться здесь было некуда, поэтому я мог только говорить. Как, впрочем, и всегда.

— Кроме того, что шантажист, ты еще и извращенец.

Он вздохнул и почти по-братски поцеловал меня в висок.

— Что не делает меня убийцей. Брось, Стивен, мы оба знаем — шантаж ни при чем. Ты будешь продолжать со мной не потому, что заботишься об Эшли, а потому, что этого требует природа...

Я собрался возражать насчет природы, но он закончил:

— ...наших отношений. Сорри, если покусился на твою гетеросексуальность. Хочешь думать, что делаешь это ради друга? Да пожалуйста. Я извращенец? Если только потому, что люблю тебя.

— Зато я тебя не люблю.

Его рука скользнула по внутренней стороне моего бедра.

— Хм... ну, скажем, ты далеко не ВЕСЬ так думаешь.

Он не мог заставить меня краснеть десять лет назад, а сейчас так тем более. Я до сих пор не могу объяснить, почему подобная фраза у нормального среднестатистического парня вызывает не вспышку гнева, а в худшем случае легкое раздражение.

А может, я уже и не нормальный, и не среднестатистический.

— Слушай меня, Аддисон. — Я старался, чтобы мой голос звучал твердо, но получалось плохо. — Ты играешь со мной, и мне это не нравится. Но то, что ты играешь с Эшли, мне нравится еще меньше. И если он невиновен, то уничтожь его, и разорвем наш договор. Я не хочу, чтобы он расплачивался за чужие игры.

Он молчал, просто смотрел своими блестящими глазами, вполне дружелюбно, и сейчас я полжизни отдал бы, чтобы заглянуть за эти глаза и узнать, насколько там темно.

— А если он виновен? — произнес он наконец.

— Нет.

— "Нет". Ты меня уже приговорил. Без суда и доказательств, просто потому, что Эш — твой друг... или потому, что из нас двоих я монстр?

— Но ты ведь монстр.

Аддисон улыбнулся, слегка злорадно.

— И никакие мои слова не разубедят тебя?

— В том, что ты монстр — нет. А всякий убийца — монстр.

— Да. Только не всякий монстр — убийца...

Я вдруг понял, что он собирается исчезнуть и предоставить мне объяснять Эшу, отчего мы залезли на эту софу и прилипли друг к другу как влюбленные. Но мне повезло. Когда он исчез, Эш просто свалился с меня в обмороке.

Я отвез Эшли домой, благополучно перепоручив жене. Торн ни о чем не спросила и ничего не сказала. Она была мрачна, а я клятвенно пообещал позвонить, как только смогу.

Формально я кругом был прав, но что-то грызло меня и не давало покоя. Только позже я осознал, что сказал "если". ЕСЛИ Эш невиновен. Но это ведь не означает, что я допустил возможность обратного?

* * *

Я решил еще раз переговорить с Торн, но не застал ее. В магазине было пусто, только Лайза, девушка на кассе, покрытая татуировками с головы до ног, листала журнал. Я обвел взглядом развешанные вещи — на мой взгляд, отличить одно платье от другого было совершенно невозможно, то же касается и прочего ассортимента. Внезапно мой взгляд за что-то зацепился, бездумно скользнул дальше, но сразу же вернулся. Я потянулся и достал это. Шарф. Широкий, шифоновый, беж с золотом, роскошный орнамент в виде птиц феникс, соприкасающихся клювами. Обычный шарф, но одно я знал точно — никто из посетителей магазина "Дочь С." никогда не надел бы такой даже под страхом мучительной смерти.

Я взял его и вышел на улицу.

— Привет, Стив!

Ко мне подошла Анита Орбах, одна из постоянных клиенток Торн и член какой-то невразумительной секты. Раньше, когда мы учились, она была растаманкой. Нам всем не было до этого дела, кроме одного момента — замечательных по своей обезбашенности вечеринок несколько раз в год по невразумительным же праздникам во времена студенчества. А сейчас Анита и ее компания делали Торн кассу, всякий раз унося из магазина уйму черного тряпья и железных украшений, способных накачать нехилые мускулы безо всякого спортзала. Я ее даже не сразу признал. Видеть Аниту Орбах без начеса на голове и с макияжем, при котором помада не отваливается с губ, было так же непривычно, как Одри Хепберн в стиле садо-мазо. Просто в свободное от отдыха время она работала в банке, а там, вероятно, своя секта и своя форма.

— Привет. Вот, кто-то шарфик посеял, — сказал я без особой надежды, но Анита пропустила нежный шелк между пальцами и наморщила узкий лобик:

— Кажется, у Блайт был такой шарф. У нее их миллион и все похожи один на другой, но этот точно в стиле Блайт.

Сердце у меня почему-то противно застучало где-то у горла. Это, кажется, нормальные люди зовут предчувствием?

— Кто она? — я говорил очень спокойно, будто боялся, что стоит мне выказать нетерпение, и Анита убежит. — Торн попросила вернуть, если удастся найти владельца.

— Блайт? Ее фамилия, кажется, Финнеган. Она торгует всякими магическими штуками, — охотно пояснила Анита. — Шарами стеклянными, амулетами, травами...

— Мышиными глазами?

— Хвостами. А глаза используют крысиные. Да ты в этом ничего не понимаешь все равно. Теперь мы увлекаемся зельями и часто ходим в ее лавочку, там всегда самые свежие сборы, и она может подсказать замену, если чего-то нет. Она довольно опытная, хотя сама не колдунья.

— Сколько ей лет? — спросил я, не дыша.

— Не знаю точно, полтинник, наверное.

— Почему тогда ты зовешь ее просто Блайт?

— Да она давным-давно так выглядит, как сейчас, полная развалина. Наверное, болезнь какая-то. Но чувствует себя молодцом, а голос — если глаза закрыть, вообще школьница, не отличишь.

Я отчего-то был уверен, что последующее увлечение Аниты Орбах тоже будет связано с травой. Прямо мистика, да и только...

Магазин Блайт Финнеган находился в центре, и в то же время далеко от него — в глухом дворе огромного дома. Дом выдавался на шумную автостраду буквой П, но обойдя его, можно было оглохнуть от тишины. Каким-то непостижимым образом сюда не проникало ни звука, ощущение было необычным и вполне подходящим для магической лавки.

Я вошел. Колокольчика над дверью не было, нетипично. Да и вообще лавка напоминала скорее аптеку, и запах стоял соответствующий.

— Что вам надо? — услышал я резкий голос.

Эшли описал ее довольно точно, именно эту особенность — она выглядела не как ухоженная старуха, а как рано постаревшая женщина, которой нет дела до собственной внешности. Судя по имени я ожидал увидеть ирландку, в крайнем случае валлийку, но в ней явно была кровь островитян, что-то среднее между кажун и гаити, темное и горячее, как непогасшие угли ритуального костра.

— Вы не очень любезны. Я принес ваш шарф, вы забыли его в магазине "Дочь С.". Помните?

— Помню, — сказала она все еще напряженно и птичьими пальцами потянула шарф к себе, он выскользнул из моей руки, будто живой.

— А зачем вы туда приходили, помните?

Она подошла ко мне так стремительно, что я едва это заметил. Секунда — и ее черные тлеющие глаза оказались прямо перед моими. Блайт Финнеган была со мной почти одного роста, к Эшли, вероятно, ей пришлось склониться.

— Вы — его Cherish? — спросила она тихо.

Я не ответил, надеясь, что она сама догадается продолжать. О чем бы речь ни шла.

— Его хранитель. Это вы?

— Нет, — сказал я. — Я его друг.

— Тогда я не буду с вами говорить.

— А с ним, поговорите?

Она медленно моргнула — считай закрыла и открыла глаза — и ответила:

— Хорошо. Только пусть приходят оба.

— Cherish и...

— Fever, — сказала она, и я почему-то не удивился. Я бы не придумал Аддисону лучшего названия.

Уже почти в дверях я остановился.

— А как... вы называете Эшли?

— Asylum, — сказала она, отвернувшись. — Убежище.

Я позвонил Эшли и Торн, не откладывая. Они подъехали без вопросов, Эш был все такой же замученный, как и вчера.

— Голова болит, — пожаловался он, — и Торн со мной не разговаривает.

— Неправда, — сказала Торн. — Зачем ты нас позвал, Стивен?

— Я нашел ту женщину.

— Зачем? — спросил Эш осторожно.

— Чтобы вернуть ей шарф.

Торн молча выслушала про Блайт и не задала ни одного вопроса. Мысленно я почти жалел, что позвал ее с нами, но я был еще не готов раскрыть нашу тайну, ни ей, ни Эшу. Я понятия не имел, какой будет ее реакция, будет ли она вообще.

В первый раз Торн резала вены в четырнадцать, мы узнали об этом, только когда все закончилось, и она вышла из больницы с перевязанными запястьями. Мы не расспрашивали — как уже было сказано, у Торн со смертью были свои отношения. Только через много лет я узнал, что в шестилетнем возрасте она пережила клиническую смерть от удушения выхлопными газами — невыключенный двигатель, ребенок в закрытом гараже, родители на гастролях, тетка, уснувшая перед телевизором... Бытовуха. Торн не рассказывала нам, что видела, хотя я подозревал, что было о чем рассказать. Она оставалась мертвой несколько минут и с тех пор стала такой, какой есть. Нет, она не одержима смертью и не состоит ни в какой секте. У нее есть чувство юмора, она способна радоваться жизни вместе с нами, любит Эшли и меня, но в этой жизни она — лишь гостья. Гостья, которая в любой момент может уйти, потому что дома все равно лучше. По этой причине она не стала учиться, не помышляла о детях, никогда ничего не планировала. Эшли знал об этом и все равно уговорил выйти за него, потому что любил ее. Она согласилась, чтобы сделать его счастливым на какое-то неопределенное время, но всегда оставляя за собой право на уход в Великое Ничто. Она обещала быть с ним, пока их не разлучит смерть, и не кривила душой, понимая, что умереть в один день им вряд ли удастся. Вряд ли она загостится так надолго. Торн резала вены еще два раза — в семнадцать и еще, кажется, лет в двадцать пять, не считая овердозы таблетками, и всякий раз кто-то вытаскивал ее назад. Неудачи ее не расстраивали и не радовали. Будто она натыкалась на запертую дверь и записку "зайдите позже". Торн с легкостью возвращалась в привычный ритм, но ее чемоданы всегда были собраны. Просто фатум — когда придет время, это произойдет, и все.

Я знал одно — для Торн все суета, но Эшли — он планировал жить, и за него стоило волноваться. Я не хотел, чтобы у нее появился повод.

Прошло не меньше получаса, но Блайт стояла на том же месте, где я ее оставил.

— Привет еще раз, — сказал я мрачно и кивнул в сторону Торн. — Вот. Это... Cherish. А это... — я почти подтолкнул к ней Эшли. — Это Asylum.

— Что происходит? — спросил Эш полушепотом, не сводя глаз с Блайт.

— Надеюсь, сейчас узнаем.

Миссис Финнеган закрыла магазин и повела нас в кабинетик позади него. Вот тут чувствовался дух настоящей магической лавки — пахло травами, развешанными по углам небольшой комнаты, стены украшали маленькие картинки, преимущественно абстрактные, выполненные из глины по холсту.

— Откуда вы знаете Ад... — я запнулся. — ...Fever? Так вы его зовете?

— Он был моим мужем, — ответила Блайт невозмутимо.

Пока мы не знали что сказать, она достала из стола длинные темно-коричневые сигареты, вставила одну в мундштук и закурила. По комнате поплыл сладкий запах.

— Fever меняет свое убежище только с его смертью. Со смертью убежища. Мой муж был молодым подающим надежды хирургом, и в тот день на его столе умер человек. Пациента ничего и не спасло бы, он был в ужасном состоянии. Это и был очередной Asylum. И лишившись убежища, Fever выбрал моего мужа.

— Как вы узнали?

Блайт усмехнулась.

— Я прожила с мужем два года, но знала его с детства. Он был совсем другим человеком, жестким, довольно грубым, очень властным... правда, когда глаза открылись, на моей руке уже было кольцо. За эти два года я готовила документы на развод не меньше десяти раз, но все откладывала и откладывала.

— Вы его боялись? — впервые подала голос Торн.

— О да, если бы вы знали Эдварда Финнегана, то не спрашивали бы. Его все боялись, даже начальство и собственный отец. А потом...

— Вы стали Cherish.

Я слишком быстро вникал и не хотел, чтобы кто-то это заметил. Потому решил на время прикусить язык.

— Что это значит? — спросил Эшли.

— Cherish — это хранитель, — пояснила Блайт. — У Fever всегда должен быть постоянный хранитель, без которого он просто не выживет. Любовник, если хотите. Насколько я понимаю, сейчас это вы, Торн?

— Да, — ответил за нее Эш. — Торн моя жена.

— Вообще-то Fever выбирает хранителя по своему вкусу, но я была женой Эдварда, и к тому же понравилась ему. У нас не было детей, некому было мешать. Я стала его Cherish, и мой... это существо просто заперло моего мужа в собственном теле. А в те редкие минуты, когда Эдвард выходил, я видела выбитого из колеи человека, не знающего, какое сегодня число, не понимающего, что происходит. Мы не расставались несколько месяцев, пока все не начало рушиться.

— И вы... вот так просто смирились с тем, что ваш муж больше не... тот человек... или...

— Совсем не человек? Стивен, мне было двадцать два и я ненавидела Эдварда. А мой Fever был другим. Простым. Веселым. Ласковым. Он любил меня... хотя как я потом поняла, это для него естественно. Может, это покажется вам жестоким, но я меньше всего думала об Эдварде. Кем бы ни был мой Fever — он подарил мне лучшие месяцы в моей жизни.

— На тот момент?

Блайт бросила на меня взгляд, и я понял — не на тот момент. Вообще.

Мне захотелось уйти, прямо сейчас. Но это было невозможно, и потому я просто опустил голову и смотрел в пол. Аддисон все не показывался, предоставляя Эшли свободу действий, и я не мог понять, почему.

— Так он что-то вроде паразита? — спросил Эш. — Как в кино про пришельцев?

— Я сама так думала, но потом поняла, что Fever скорее симбионт. Для жизни ему нужны Asylum — ведь своего тела у него нет, и Cherish — как источник энергии. И в идеале Cherish — так же неполноценен, он рождается с переизбытком энергии и будет очень страдать, пока не встретит свой Fever. А настоящий Asylum прочен и не разрушится от этого контакта.

Я порадовался, что здесь темно, и никто толком не видит моего лица.

— И все это он сам вам рассказал?

— Он знал, что я его обожаю. К тому же вы не можете представить, что означает впервые нормально поговорить за два года семейной жизни, пойти куда-то вместе. И не на прием в честь назначения главного врача, где приходится ходить весь вечер с приклеенной улыбкой, чтобы у мужа удалась карьера. А в луна-парк. Или в кино. Или просто гулять до утра по парку.