Темные Комнаты

В этот раз Дэшил не стал меня провожать. Он все еще сидел в своем кресле, подобрав ноги, и по щеке ползла прядь волос, вылезшая из конструкции — свет падал так, что я видел только эту прядь. Она отливала красным, как вино. И запах миндаля не просто витал — он давил.

— Я рад был вам помочь, — сказал он, снова тихо, но я отчетливо слышал каждое слово. — Если вы узнали то, что хотели. Если нет, вы всегда можете вернуться.

— Всего хорошего, — сказал я.

Ни за что.

Уверен, это очень обрадует Бруно, я ему как кость поперек горла.

Я уезжал оттуда, как из ловушки, — из дома, где так уютно и хорошо, что хочется остаться навсегда. Может, это меня и пугало — то, что я захочу остаться навсегда? Ведь, по сути, это мой дом, мои деньги, во всяком случае, до совершеннолетия Дэшила. Запах кофе, ванили и миндаля пропитали всю машину, заставляя голову кружиться, сгибая волю в скрипичный ключ. Деньги, они бы очень пригодились нам с Лекси.

Я прогнал эти мысли. Ведь дело не в деньгах, детектив Стоун, Совсем не в деньгах. И не в Лекси. Даже если я буду отбиваться руками и ногами, мама всучит нам деньги на самый лучший колледж...

Давно я не был так рад своей квартире.

И своей подруге. Шор ждала меня, она приехала раньше, вытащила всю почту и заказала пиццу, чтобы загладить вину. Да, там был копия документа. И подпись была моя, хоть и корявая.

— Что это? — попыталась она залезть через плечо, но я скомкал бумажку и швырнул в урну.

— Так, ерунда. Какие-то формальности насчет моих акций "Магнус"... Не стоило беспокоиться, Шор, у тебя же свидание.

— У меня есть несколько минут. Как я выгляжу, comme il faut?

Только сейчас я обратил внимание на ее платье, на которое не обратил бы внимание только слепой. Вот это я углубился, если не разглядел почти невесомое изделие из чего-то черного и прозрачного, держащееся на последних бастионах.

— Не слишком откровенно?

— Тебе двадцать восемь лет, Шор. А когда еще быть откровенной?

Она чмокнула меня в щеку.

— Ну, что сегодня было? Как твой маленький гейша?

— Иди ты на фиг.

— Ладно, ладно. Видел эту Глэм Оливейра?

— М-да, — ответил я, преимущественно чтобы отвлечься, и в двух словах передал наш разговор. — Черная богиня. Чертовски хороша.

— Черная рабыня, — сморщила она носик. — Она хоть не называет его "масса"? Шор рассказывал, что она специализировалась как раз на доминантах, и кожаная плеть была самой невинной вещью, которую можно было найти в ее багажнике.

— О, как неполиткорректно, — покачал я головой, — или ты ревнуешь? Хочешь знать? Ты лучше.

— Не сравнивай меня с уличной потаскухой, — Шор глянула на часы и снова чмокнула меня в щеку. — Увидимся в участке. Знаешь, интересное было дело, но если это тебя расстраивает, брось.

Я любил Шор, но вздохнул с облегчением, когда она ушла. Сейчас, именно в этот момент, я не хотел бы видеть даже дочь и был преступно рад, что забирать ее из школы нужно только через час. Мне нужно было очень мало — принять душ, смыть с себя этот запах и тупо помедитировать в потолок хоть полчаса. И забыть. Все забыть.

ГЛАВА 4

Синие розы принца манят,

Нежный по саду плывет аромат.

Мол, будь смелее, не бойся меня...

В замок волшебный он гонит коня.

Куда коня ты так несешь?

Ты в этом замке пропадешь!

Оно пленит тебя потом,

Навек оставит в замке том!

Мы живем в мире магии, я уже говорил. И вокруг нас достаточно необъяснимого, чтобы не шарахаться от каждого нового ее проявления. Однажды мы с Лекси гостили у моей мамы, когда она еще жила в Нью-Йорке, и миссис Стоун потащила нас на один благотворительный прием. Лекси тогда было года четыре, и она быстро нашла себе компанию в лице девочки примерно ее возраста по имени Манола Кидман-Риз. Она вроде была дочерью главы модного дома Риоко, но мне так и не довелось познакомиться с ее ускользающей матушкой. Манола была первой белокурой азиаткой, что я видел, однако натуральный блонд вовсе не был ее самой странной характеристикой. Я краем глаза наблюдал за ними весь вечер и диву давался, как моя Лекси, которая и секунды не усидит на месте, провела весь вечер на диване. Они держались за руки и молчали, не сводя друг с дружки глаз и изредка заливаясь смехом. Вечером, когда мы уже ехали в такси домой, Лекси тараторила без умолку:

— ...у них такой дом, представляешь! Огромный! Я по всем этажам прошла! И деревья в саду, у Манолы есть дом на дереве!

— То есть она тебе это все рассказала?

— Глупый! — рассмеялась Лекси. — Показала! — и она ткнула меня пальчиком в висок. — Как кино! А еще у нее двое отцов.

— В смысле — ее мама снова вышла замуж? — опять уточнил я, чем вызвал новый взрыв смеха.

— Да нет же! Их просто два!

Я хотел было разобраться, как она получила столько информации, не открывая рта весь вечер, но передумал. Вряд ли четырехлетний ребенок объяснил бы мне это. Скоро я позабыл о Маноле Кидман-Риз, но то была всего лишь девочка, которую я видел первый и последний раз в жизни. Боюсь, забыть так же быстро о Дэшиле Уинтерсе — дело безнадежное.

Прошла пара спокойных недель, и на удивление, даже Шор не касалась этой темы. Документ я разгладил и положил в шкаф, не имея ни малейшего желания им заниматься и справедливо полагая, что этим займется тот, кому понадобится. Лекси больше не звала меня засыпать с ней, а мне перестали сниться синие сумерки, и я делал вид, что не скучаю по красивым снам. Единственное, что еще беспокоило меня — Магнуссен, я все меньше верил в самоубийство и все больше в безнаказанность. Но без улик дела не поднимешь, а я еще не собрался с духом и ничего не решил.

Как водится, мысленно я нарисовал схему, но в центр почему-то поместил не Магнуссена, а Дэшила Уинтерса. Может, потому, что от него шли стрелочки почти ко всем действующим лицам — к Берлинг, Магнуссену, Бруно, Глэм, Джею. От Магнуссена шли стрелки к Берлинг, Джею и Кейну. От Берлинг — только к Кейну. Он был единственным, кто оказался не связан с Дэшилом напрямую, хотя, как и Джей, занимал место в схеме скорее для галочки. Закончив, я еще раз оценил схему и понял, что мне в ней не нравится — именно то, что Дэшил Уинтерс оказался в центре. И двое из тех, к кому вели его стрелочки, мертвы.

А потом был гром среди ясного неба, таких децибел, что чудом крышу не снесло.

Собственно, никакого ясного неба, лил дождь, и довольно сильный. Была суббота, ближе к вечеру, Александрия гостила у моей матери и должна была вернуться только утром. Но я не привык проводить выходные в одиночестве, и поэтому пришлось настроиться на пиво и телевизор. Звонок Шор меня даже обрадовал.

— Привет, дорогая. Ты свободна?

— Ох, Стоун. Тут такое случилось.

Когда Шор так говорит, значит случилось. Первая мысль была о Лекси, но в таком случае она примчалась бы ко мне сама. Вторая — о Натали. И я спросил:

— Что?

— Знаешь, кто лежит сейчас в центральном морге?

— Кто? — произнес я почти без голоса.

— Твоя черная богиня Глэм Оливейра. Я видела качка, который ее опознавал, Хадсон — это же тот Бруно? Ужас, Стоун, на ней живого места нет, будто собаки рвали. Ну, я поинтересовалась у Сантоса из убойного, а он сказал — битые бутылки. И, кажется, охотничий нож, для снятия шку...

— Стоп, — сказал я, отключив мозги еще там где "живого места нет". — Мне жаль, но я с ней едва знаком, и не хотел бы...

Возле дома остановилась машина, я это услышал. Даже сквозь шпарящий ливень.

Я выглянул в окно, и мой палец автоматически прервал связь. Удивительно, как телефон вообще не выпал у меня из рук. Удар номер два.

У подъезда стояла машина, которую я видел только в одном месте — во дворе особняка на Бель-Эйр. Черный лимузин. То, что это была та самая машина, лучше некуда подчеркивал Дэшил Уинтерс, вылезший из нее прямо под ливень. Он стоял под потоками воды и при свете дня выглядел как призрак — белая рубашка намокла до прозрачности и прилипла к телу, на глазах очки-консервы, а кое-как убранные волосы постепенно размывал дождь. Он ничего не предпринимал, просто стоял перед домом и смотрел на мои окна. Кажется, на мои.

Я выругался так ядрено, как только был способен, и выскочил за дверь, слетев с пятого этажа с рекордной скоростью.

Увидев меня, Дэшил будто пошатнулся и сделал маленький шаг. Зонтик искать было некогда, я снова выругался и ступил под разверзшиеся небесные хляби.

Но когда я оказался перед ним, то забыл все, что хотел сказать. О Глэм и еще о чем-то там. В этих очках он выглядел как инопланетное существо и, видно, при дневном свете, даже в непогоду, чувствовал себя совсем не комфортно.

Хотя вряд ли сейчас это его занимало.

Он сделал еще шаг, и я подумал, что он на меня упадет. Но он удержался, только чуть поднял руку, будто хотел упереться.

— Бруно!!! — заорал я в направлении машины, осознавая, впрочем, что зря. Будь там Бруно, он бы его в жизни так не выпустил.

Его волосы теперь лились на землю вместе с дождем, облипая его третьей — после одежды — кожей. Я смотрел на черные футляры, скрывающие его глаза, и вдруг... подумал о том, что, возможно, это последний мой шанс. И я сделал это, не думая, просто сдернул их. Это был доля доли секунды, прежде чем он ахнул, зажмурился от боли, но я увидел. Увидел этот цвет при свете дня, сумеречная синь, сон-трава. И каким-то образом это успокоило меня, на грани с чувством вины, и от этого еще более, парадоксально правильно.

Я даже не успел сказать, как мне жаль.

В следующую минуту он чуть не свалился к моим ногам. Удержать его труда не составило, труднее было отцепить от себя — хотя ладно, я все равно промок до нитки. Чем больше я прилагал силы, тем крепче он держался, что-то повторяя едва слышно, и это что-то было мое имя — "Льюис... Льюис..." — будто заклинание, способное вернуть Глэм Оливейра к жизни. Ох, если бы это было так просто или вообще возможно...

Оставив попытки освободиться, я втащил его в дом, а потом в квартиру, чудом никого по пути не встретив. Вода стекала с нас потоками прямо на пол, но это была последняя проблема. С лужами разберемся после. После двух секунд размышления я заволок нас обоих в душ и настроил воду — с висящим на мне Дэшилом это было не так уж легко. Но когда потекла теплая вода, все произошло само собой — его пальцы разжались, и он словно стек с меня вместе с водой, плавно, оставшись на полу на коленях, с низко опущенной головой. После ледяного душа ни с чем не сравнимый кайф. За все это время он не издал ни звука, даже не всхлипнул, и это меня немного нервировало. Пусть бы рыдал, это было бы естественнее. А он просто сидел на полу в душевой, в темноте, и волосы плавали вокруг, как у утопленника.

— Дэшил, ты в порядке? — спросил я на всякий случай.

Он кивнул.

— Комната напротив. Я все тебе оставлю, ладно?

Он снова кивнул и сделал первое осмысленное движение — подобрал волосы, чтобы их не затянуло в водосток. Я вышел и задернул шторку, избегая смотреть на его неподвижный силуэт под струями воды, просто принес полотенца, халат и все, что смог найти. Потом переоделся и нашел телефон. Один пропущенный вызов — Шор. Я не стал перезванивать, не до нее, а набрал совсем другой номер.

— Он что, у вас?.. — спросил Бруно без лишних слов.

— Да. Я...

И тут он повесил трубку. Я тупо посмотрел на телефон, подумывая о прервавшейся связи, но при этом прекрасно понимая — он просто бросил трубку. И все.

Внезапно шум воды прекратился. Я еще раз набрал Бруно — безрезультатно. Вздохнув, я отправился ликвидировать потоп теми силами, что есть — а именно самостоятельно, и на это ушло немало времени. А может, я его просто затягивал.

Потом я вышел на кухню и снова набрал Бруно. На этот раз он ответил мгновенно.

— Бруно, вы собираетесь забирать его?

— Нет, — выдохнул он после длинной паузы.

Я вначале подумал, что мне вода в уши попала.

— То есть как это — нет?

— Детектив Стоун... — видно, от каждого слова ему доставалось как от удара кнутом. — Дэшил не то, что машину водить — с пультом от телевизора разобраться не в состоянии. За все время, что мы знакомы, он садился за руль лишь раз, а покидал дом — трижды, и ни разу днем, не считая визита в участок. Если ради этого он вышел на свет и нашел дорогу — значит, он хочет там быть. У вас. Позаботьтесь о нем, пожалуйста.

Твою мать. Этого мне недоставало.

— Бруно, — заговорил я проникновенно, — вы не понимаете...

— Только никакого кофе перед сном. Даже со сливками. И пусть не ложится с мокрой головой, а то утром вы это не расчешете.

Ну блин, если он сейчас заплачет, я этого не вынесу. Я хотел было напомнить, что Дэшилу двадцать, а не два, но подумал, что Бруно не хуже моего это знает.

— И еще, детектив. — Голос Бруно вдруг окреп. — Не позволяйте ему то, о чем потом пожалеете.

— За... кого вы меня принимаете? — спросил я растерянно.

— За человека, детектив, за живого человека. Я привык трезво оценивать ситуацию, может, поэтому я до сих пор жив. За вас я почти спокоен, но если он чего-то надумает, боюсь, вы просто не сможете захотеть сопротивляться.

Мне совсем не понравилось это "почти", и я даже был рад, что он снова отключился не попрощавшись. Он лишь сказал, что хотел, и не собирался меня слушать. Интересно, что больше расстроило Бруночку — смерть Глэм или то, что Дэшил выбрал в утешители меня, а не его?

Ну какая ж я иногда сволочь. Спишем все на нервное перенапряжение.

Я заглянул в комнату, в кромешную тьму, без желания входить — меня, как любого полицейского, слегка раздражает, когда меня видят, а я нет.

— Дэшил? Ты там?

— Да.

— Принести тебе фен?

— Пожалуйста.

Уф. Я отправился в поисках фена в комнату Натали. Нельзя сказать, что мы не заходим туда с тех пор, как она нас оставила, но не без особой надобности. Лекси я вообще там ни разу не видел. Я взял фен и еще прихватил шарф, чтобы набросить на лампу — она, пожалуй, ярковата будет, особенно после того что я сделал на улице. Шарф еще хранил ее запах, и под воздействием тепла он должен будет проявиться четче, как дежа вю — но все дело в том, что я совсем не скучал по ней, что бы ни думала Шор. Уже нет. После этих трех лет — уже нет.

Когда лампа зажглась, шарф сгладил ее яркость, и вышло совсем неплохо. Дэшил сидел в центре кровати, стянув полотенце с головы, в окутавшей его массе спутанных волос.

— Вы простили меня, детектив Стоун?.. — сказал он еле слышно, не поднимая головы. — Я не хотел вас беспокоить, но... Вы меня не выгоните?

— Не раньше, чем высохнешь, — сказал я и включил фен.

Александрия всегда сушила волосы сама, раньше ей помогала Натали, но мне она в этом отказывала. Как и во многом. Короче говоря, я начал понимать, почему Бруно так балдеет от этого процесса — это было лучше всякой медитации, тем более что гудение на время мешало говорить. Прядей было немыслимое количество, но они распрямлялись без расчески и почти мгновенно сохли, будто всасывая в себя воду и оттого оставаясь тяжелыми. Красных, незаметных в мокром состоянии, оказалось достаточно — где-то десятая часть. И это был их или его естественный запах — сейчас преимущественно миндаль, но уже с легким намеком на ваниль, что казалось мне хорошим знаком.