История третья. Солнцепоклонник

Назад мы поехали на такси. В отличие от меня Ноа и Рори выглядели так, будто поработали пару сотен лет на каменном карьере.

— Я хочу поблагодарить вас, — сказал я, когда мы вышли перед зданием больницы.

— Ты же платишь, — сказал Ноа. — Это справедливо.

Рори ничего не ответила и быстро взбежала по ступенькам.

— Мне остаться или съехать? — спросил он вдогонку, и она сжалась от звука его голоса.

— Это было бы неплохо. На сегодня с меня достаточно чудовищ!

— Ро, ты что? — спросил я растерянно.

Она обернулась, то ли в страхе, то ли в ярости. Не мог представить, что ее лицо может быть таким — тонким и злобным, с заострившимися чертами и горящими глазами хэллоуинской ведьмы.

— Пусть он расскажет тебе, кто такой крысиный волк!

Ноа шумно втянул воздух.

— Тогда ты расскажи ему про Стадион, — произнес он медленно.

Она запнулась, потом махнула рукой и захлопнула за собой дверь.

Я чувствовал себя ребенком, наблюдающим за ссорой родителей: ничего не понимая, кроме того, что все плохо. Когда такое происходило в моей семье, я попросту начинал реветь, и они мирились, утешая меня. Сейчас это вряд ли можно было разрешить таким образом.

— Что происходит? — спросил я наконец.

Ноа ничего не ответил и пошел вперед по тротуару, пока не исчез из виду. Прекрасно. Замечательно. А я иду спать.

Днем меня разбудил знакомый звук. Прислушавшись, я понял, что Ноа снова снимает Рори с гардероба. До меня доносились их голоса, слов было не разобрать, но через несколько минут, когда я выглянул — в коридоре было уже пусто. Какими бы ни были проблемы, они их решили.

Два дня я провел, праздно шатаясь по городу. Мне не хотелось злоупотреблять гостеприимством и терпением Перл, поэтому в казино я не заходил. На исходе второго дня я забрел в порт. Море было холодное и мрачное, вполне соответствовавшее моему настроению.

Я и не заметил, как рядом со мной остановилась Рори и оперлась руками о перила.

— Не вижу повода для грусти, — сказала она, не глядя в мою сторону.

— Согласен, — признался я, — но тем не менее. Наверное, я слишком долго привыкал к мысли о ее смерти, и теперь эта мысль никак не хочет уходить. Я не чувствую никаких перемен в себе. Будто все осталось на своих местах. Будто мне и до этого было известно, что с Пенни все в порядке, и она просто хочет здесь работать.

Она посмотрела на меня искоса. Ветер ожесточенно терзал ее волосы, так что они окружали голову солнечной короной. В принципе, можно понять, почему Данте неравнодушен к рыжим.

— Видишь, ты сам все прекрасно объяснил... А теперь позволь объяснить мне.

— Если не хочешь, можешь ничего не говорить.

— Я хочу, — Рори повернулась ко мне, глядя прямо в глаза, и хотя я должен был давно привыкнуть к этому, все же почувствовал дрожь в коленях. Наверное, привыкнуть просто физиологически невозможно. — Ты спрашивал еще при первой нашей встрече, где я была во время Стадиона. Я была там. Сидела в вертолете рядом со Скеллисом. Видела все. Ну вот, сказала.

Я зря понадеялся, что она отведет глаза.

— Только видела?

Она сжала губы и качнула головой, так что огненная корона заколыхалась.

— Я не знала, что готовил Скеллис. А если бы и знала, то ничего не могла бы изменить. Тогда я была не та, и мне, сам понимаешь, было законно наплевать на жизнь любого отдельно взятого человека. Но такое... Это был натуральный геноцид. Знаешь, Алекс, я просто не понимаю неоправданной жестокости. Можно утолять голод или защищать свою жизнь — это мне хотя бы понятно. Это мой метод — был раньше. Но убивать просто так, по прихоти... Он палил направо и налево, умывался кровью и радовался этому, как ребенок. Я должна была стоять у одной из дверей, чтобы пресекать попытки к бегству, но вместо этого просто торчала там в шоке, как вкопанная, и те, кто рискнул пройти мимо меня, остался в живых. Большего я сделать не могла. Ты можешь назвать меня лицемеркой и любыми другими словами, и в этом будет доля правды. Но правда также том, что я бросила Скеллиса и не поехала завоевывать Чикаго. У меня была настоящая депрессия, и для кровопийцы я чувствовала себя откровенно паршиво. Наверное, крови тоже бывает слишком много. Короче говоря, уже здесь, в Филадельфии, я узнала, что Перл разобралась с ним и с его бандой, и порадовалась, что меня с ними не было. Я-то знала, что Скеллис из породы тех, кто отнимает леденцы у детей. Он зарвался и получил свое. Но все равно лучше мне не стало.

— И ты наложила на себя епитимью.

— Ты о донорских пунктах?

Я кивнул. Впервые она отвела глаза и снова вернулась к созерцанию моря.

— Это неприятно, Алекс, но не смертельно.

— И долго ли ты продержишься?

— Надеюсь. Потому я и выбрала этот город. Здесь убийство карается смертью, а выживание — прекрасный стимул. Может, я по натуре схимница.

— Монашка-убийца? Перестань. Я слышал, что от диеты можно свихнуться.

Рори рассмеялась.

— У меня есть время. Я что-нибудь придумаю. При том, оказывается, существуют варианты — кое у кого фантазия покруче моей.

— У Ноа?

— Извини, я не хочу говорить о Ноа. Пошли, — она дернула меня за руку, — у тебя уже зуб на зуб не попадает. Может, все и не так мрачно, как нам кажется.

Видит Бог, как мне хотелось в это верить.

* * *

ПЕННИ

Я хорошо помню момент, когда в первый раз почувствовал, что теряю Пенни. Мы праздновали наше 18 (в моем случае) и 16 (в ее) -летие, и вдруг до нас синхронно дошло, что давно пора бы уже распрощаться с невинностью. Ладно она, но в моем возрасте быть девственником просто несолидно. Мы слишком много времени проводили вместе и попросту упустили этот важный аспект взрослой жизни. Объекты подбирались со всей ответственностью и только в случае одобрения обоих сторон, то бишь нас. Ее объект звали Том. Мой объект звали Джессика.

Джесс была симпатичная и неглупая, она мне действительно нравилась, и мы с легкостью миновали рубеж пятого свидания. Пенни опережала меня на три свидания, и потому в тот вечер ЭТО должно было произойти с ней. И когда она заехала ко мне, вся как новая копейка, — блин, какая она была красавица! — я не смог ее отпустить. А она не смогла уйти.

Не хочется превращать сие повествование в банальнейшую мелодраму, но клянусь — именно тогда, именно в тот самый момент мы оба поняли: никакой Том и никакая Джессика для такого ответственного момента не подходят. Мы могли доверять только друг другу.

И что? Ничего. Ничего не было. Мы проспали до утра в обнимку, как щенки, и только. Может, это было бы немножко инцестом, но не уверен, что это истинная причина... Впоследствии у Пенни, конечно, были парни, а у меня соответственно девушки (я все-таки переспал с Джессикой в тот раз и нисколько не жалею — мы провстречались целых полгода). Но до сих пор, обсуждая между собой свои текущие связи, часто вспоминали точный план, который составила Пенни, как истинная Дева, и наши сосредоточенные физиономии, с которыми мы пытались следовать каждому пункту... И эта ночь осталась первой для каждого из нас.

Когда вечером я вышел из нашего "дома" с намерением поймать такси, меня догнал Ноа.

— Ты освобожден от контракта, — сказал я. — Если не хочешь, можешь со мной не идти.

— Интересно, что тебя заставило это сказать?

Я взглянул на него. Он смотрел себе под ноги, засунув руки в карманы.

— Я не идиот. И вижу, что у тебя есть какая-то личная причина бояться Данте больше других.

-Ладно, это в последний раз. Может, его там и не будет. В конце концов, сдельная работа имеет свои прелести.

Это была шутка. Но мне было не до смеха, и ему тоже.

Мы с Ноа поднялись на последний этаж с пунктуальностью до секунды, у дверей не было никого, стол пустовал. Мы гораздо увереннее прошли лабиринт и вошли в "солнечную комнату". Она была пуста.

Я огляделся.

— Ищете кого-то?

Мы подняли головы. Данте висел на турнике под потолком вниз головой и мерно покачивался.

— Привет.

— Привет, — сказал я. — А где моя сестра?

— Подожди секунду. — Он продолжал висеть, скрестив руки на груди. Мне приходилось выворачивать шею, чтобы видеть его, и это потихоньку раздражало.

— Еле уговорил ее прийти.

Я подумал, что ослышался.

— Ты что, хочешь сказать, что Пенни не хотела меня видеть?

— К сожалению, это так. Я отозвал ее с важной работы, а работа... — Он сделал паузу. — Работа сейчас для нее важнее всего. Знаешь, Алекс, я очень к ней привязался. Она удивительная. Талантливая. Красивая. Верная... Я надеюсь, что она захочет остаться.

Он мягко спрыгнул на пол, оказавшись между мной и Ноа. Рубашки на нем не было, и я рассмотрел татуировку — дикий виноград оплетал все его тело, гибким кольцом захватывал предплечье и уползал за спину. Рисунок был совершенный, но странный: ни одной грозди, а лоза сплошь утыкана шипами.

— Нравится? — Его голос "разбудил" меня, я осознал, что уже несколько секунд рассматриваю его в упор. — Это сделала одна девушка, очень и очень давно.

— Она была рыжая и звали ее Пенелопа? — не удержался я. Из-за спины Данте Ноа провел ребром ладони по шее, мол, попусти.

— Да нет, — пожал плечами Данте. — Она была рабыней откуда-то из Азии, и имя у нее было непроизносимое. Так что я называл ее Формоза...

"Прекрасная" — сказал Ноа беззвучно, я просто угадал по губам.

— Совершенно верно... прекрасная, — подтвердил Данте, хотя видеть его не мог. — Так о чем это я?

— Ты обещал, что отпустишь Пенни.

— Я ее не держу, не сомневайся. Мы должны доверять друг другу. Видишь — я тебе доверяю, хотя за моей спиной стоит твой телохранитель с короткоствольником под плащом. Верь и ты мне.

Он плавно повернулся к Ноа.

— А тебе мне есть что сказать. Жаль, что приходится возвращаться к этому, Ноа. Я ведь дал тебе уйти. Мне показалось, что мы поняли друг друга. Но ты еще здесь, а это, к сожалению, означает, что ты не так умен, как кажешься.

Данте пошел к Ноа, и воздух в комнате будто тронулся вместе с ним. Это было малоприятное ощущение, как в центрифуге, и я отступил к стене. Самообладание Ноа дало такой заметный крен, что это было даже мне заметно. Однако вместо того чтобы отступать, он сделал шаг вперед. И еще, пока не подошел почти вплотную.

Поскольку Ноа был выше сантиметров на пять-семь, Данте взглянул на него снизу вверх, но выглядело это все равно как сверху вниз. Я не понимал, что происходит, и даже не понимал, злится Данте на самом деле или нет.

— Тебе есть, что сказать мне?

Медленно-медленно Ноа опустился на колени, сначала на одно, потом на другое, и продолжалось это целую вечность.

— Простите, — сказал он тихо.

— Ты понимаешь, когда гордость неуместна, и это хорошо. — Голос Данте был почти ласковым, а в глазах та же печаль, что делала их такими человеческими. — Такая интуиция часто спасает жизни. Поверь, мне больше импонирует разбивать зеркала, чем головы.

Из левой ноздри Ноа закапала кровь, но он этого не замечал.

— Прошу прощения за то, что я пришел с оружием в ваш дом. — Он произносил слова хрипло и будто через силу. — Но больше ни за что.

Данте улыбался. Не ехидно, не торжествующе. Просто улыбался.

— А ты молодец, хребет держишь. — Он провел ладонью по его щеке, немного размазав кровь. — Я может, и имею право судить тебя за твой образ жизни, но не буду. Можешь встать.

Ноа поднялся так же медленно. Данте протянул ему платок.

— Что-то такое в тебе есть... что заслуживает второго шанса. Ты мне нравишься, Ноа, но постарайся больше никогда не попадаться мне на глаза.

Он снова обернулся ко мне, будто ничего и не произошло.

— Что ж, я вас покидаю, и на всякий случай прощай, Алекс. Возможно, мы больше не увидимся. Хотя... завтра в казино будет вечеринка — можешь приходить. Будет масса интересного народу.

Он исчез так быстро, что я ничего не успел сказать, да и сказать было нечего. Эта сцена выбила меня из колеи, хотя будь я проклят, если хоть что-то понял. Одно я понял — его сегодняшнее настроение мне совсем не понравилось.

— Хочешь поговорить с ней наедине? — спросил Ноа. Он все еще прижимал к носу окровавленный платок, под глаза легли глубокие синие тени. — Я могу подождать снаружи.

— Оставайся. Познакомишься с моей сестрой.

Дверь за моей спиной открылась, и кто-то вошел.

Это была Пенни, и Ноа увидел ее первым. Она отразилась в его лице. И увидев это отражение, я не мог заставить себя обернуться.

Его зрачки расширились почти до нормального размера. Он разомкнул губы, чтобы что-то сказать, но передумал. И сказал только еле слышно:

— Я подожду тебя снаружи.

Сколько нужно времени, чтобы обернуться? Одна секунда, может, две. Я никогда не верил в ерунду по поводу того, что перед смертью перед глазами человека проносится вся его жизнь. Но, скорее всего, это правда, потому что за то время, которое потратил, чтобы обернуться, я понял все. И понял также, что всегда это знал. Неважно, на какой глубине была похоронена эта правда, но она там была, готовая в любой момент восстать, терпеливая, как Пенелопа, и неумолимая, как Медея.

Пенни смотрела на меня пустыми глубокими глазами. Машинально я сделал шаг вперед, но она остановила меня движением руки:

— Не подходи. Ты хотел увидеть меня? Смотри. И уходи.

Не скажу, чтобы она так уж сильно изменилась. Только веснушки выцвели, да еще волосы. Они стали абсолютно прямыми, падали тяжелой красной волной на плечи и делали ее лицо похожим на окно готического собора. Как она воевала с ними, а, оказывается, нужно было всего лишь умереть...

Я молча шагнул к ней, несмотря на протест, схватил за плечи и встряхнул, готовый стоять так и трясти ее хоть вечность, пока не найду в ней признаков капитуляции.

— Пенни, черт тебя побери, это я, Алекс! — заорал я ей в лицо. — Я чуть с ума не сошел, пока добрался до тебя, так будь добра, хотя бы немного обрадуйся!!!

Расчет был верным, показное равнодушие как ветром сдуло.

— Пусти! — рванулась она яростно, но недостаточно — ведь могла мне и руки вывихнуть, если бы захотела. Я только сильнее прижал ее к себе, и тут она обхватила меня руками так крепко, что на мгновение все стало как раньше. На одно жалкое мгновение.

Она не заплакала. Я тоже. Еще не время.

Мы сели на имитации стульев, не прикасаясь друг к другу.

— Ты, наверное, хочешь знать, что произошло? — спросила Пенни.

— Я уверен, что у тебя была уважительная причина, чтобы покончить с собой, — ответил я и внутренне сам себя выругал. Я ей верил, но сам ни единой причины придумать не мог.

— Не говори так...

— А как?

Она медленно вздохнула, как при медитации. Ее лицо уже становилось вечно спокойным и лишенным эмоций, как у них всех, но признаки жизни еще были. И я не отводил глаз, боясь пропустить хоть один. Последние лучи заходящего солнца перед вечной тьмой.

— Когда Перл поймала меня на шпионстве, то посадила в абсолютно темную комнату. Ты не можешь себе представить, что это значит — комната, из которой выкачан свет, где, как ни пытайся, не различишь даже очертаний предметов. В ней есть все, как в стандартном гостиничном номере, но к темноте привыкнуть невозможно. Я бродила там, натыкаясь на мебель, и чуть с ума не сошла. Физически Перл меня не трогала, но пугала постоянно, говорила, что оставит меня здесь навсегда, и получала массу удовольствия от моей реакции. Потом она сказала, что про меня узнал Данте, а в свете всего, что узнала про Данте я, это было равносильно смертному приговору. Но она успокоила меня тем, что у Данте есть для меня поручение, и если я его выполню, то возможно останусь в живых или даже выйду отсюда.