Покажите мне другой глобус

Он уже расплачивался, когда за спиной гаркнуло:

— Михалыч! Смотри какая, вот прям ща взял!

Тёмка машинально обернулся и увидел здоровенного, под два метра, рыжего детину. К нему жалась полуголая девушка с огромными васильковыми глазами. На шее у неё был широкий ошейник с металлическим кольцом и цепочкой. Другой конец цепочки был зажат в покрытом медной шерстью кулаке детины. Девушка, как будто цепи ей было мало, ещё и сама цеплялась за рыжего тоненькими пальчиками.

Продавец не удивился.

— Привет, Петя. Из Богородичного централа завоз?

— Ага, имени Ельцина, — заулыбался рыжий Петя. — Смирнов привёз. Девки прям ягодки, целочка на целочке.

— Поп Дмитрий, что-ли? Дуры у него девки, грамоты не знают, — поморщился Михалыч, ища в пачке замусляканных бумажек пятидолларовую банкноту. — И вообще, зачем тебе столько?

— А потрахивать! — по-конски заржал рыжий. — Люблю я это дело!

— Смотри, трахалка отвалится, — буркнул продавец. — Пареньков не было? Мне помощник нужен. За семьсот взял бы, с грамотой и счётом.

— За семьсот грамотного? Проснись, Михалыч, нет больше таких цен! Я эту козу за тыщу двести сторговал, еле отдали, прикинь, да?

— Ну ты совсем охренел, Петя... — продавец отсчитал, наконец, сдачу, и Тёмка, зажавшись, снова полез через толпу.

Оказавшись на тротуаре — на котором сильно прибавилось народу — он нашёл относительно спокойное место у заколоченного подъезда дома и принялся названивать Малышу. Малыш долго не брал трубку, потом, наконец, взял, и недовольным голосом попросил подождать минутку, пока он тут закончит со своими делами.

Ждать пришлось не минутку, а четверть часа как минимум. За это время мимо Тёмки прошло несколько человек, ведущих за собой свежекупленных рабов с ошейниками. Те вели себя смирно и на свободу не рвались.

Малыш подошёл не один, а с девушкой. Девушка показалась Тёмке смутно знакомой: эту блондинку с решительным лицом он уже где-то видел. Блондинка прижимала к бюсту здоровенный чёрный пакет с чем-то тяжёлым и корявым.

— На сдачу дали, — объяснил водила, ткнув в девушку пальцем.

— Нифига себе сдача, — не удержался Тёмка. — Такая вроде бы за тысячу стоит?

— Я смотрю, ты в курсе цен, — ухмыльнулся водитель. — Эта бракованная, хотели четыреста, за триста отдали.

— За триста я бы, пожалуй, не отказался... — замялся Тёмка.

— Жопа порвана и СПИД, — коротко и ясно объяснил ситуацию Малыш. — Я её на другой глобус везу, продам в один кабак подавальщицей, уже договорился... Мы на Леонтьевском стоим, знаешь, где это? — обратился он к девушке.

— Yes, sir, — девушка поклонилась, прижимая к сиськам пакет. Костыльков заметил, что чёрный пластик прорван, и оттуда торчит что-то, очень напоминающее здоровенный коготь.

— Там чёрная машина, на борту эмблема, ну знаешь чья, — продолжал водила. — Найдёшь, там встанешь, будут чего говорить — показывай свидетельство о продаже, — он засунул девушке между пальцев бумажку, напоминающую чек. — Жди, короче. И по-русски говори, когда тебя спрашивают. Всё понятно?

— Да, господин, — кивнула девушка, повернулась и пошла уверенным быстрым шагом. Тёмка с сожалением проводил взглядом покачивающиеся бёдра.

— Не знал, что здесь людьми торгуют, — осторожно сказал он.

— Всем здесь торгуют, абсолютно всем, это ж Барахолка, — Малыш достал мобилку и принялся набирать эсемеску, продолжая говорить. — В основном таджиками барыжат, их тут как грязи. А белые — это или клоны американские с восьмой, или наши естественные из питомника с двадцать девятого десятой линии. Наши, кстати, дешевле. И хлопот никаких. Сами рады до усрачки, когда их покупают.

— Это почему? — заинтересовался Тёмка.

— Ну как. Глобус там типа вашего, только нефть ничего не стоит, там термояд открыли. А власть в России такая же, и хочет иметь шале на Лазурном Берегу. Ну и вот: распродают русское население. Детей у родителей приватизируют через ювеналку и в детских централах доращивают. Голодом морят, бьют-пытают и всё такое прочее. Чтобы сами мечтали поскорее продаться. Хозяева, по крайней мере, не каждый день пиздят, и обычно за дело... Не хочешь, кстати, рабыньку прикупить? Нормальную, с гарантией? Я тут знаю место, за тыщу триста девственницу взять можно, за шестьсот — подержанную.

— Из Ельцинского Богородичного? — блеснул эрудицией Костыльков.

— У Смирнова не бери, у него дуры набитые, — буркнул водила, сосредоточенно тыкая пальцами в экран: эсемеска, похоже, то ли не набиралась, то ли не отправлялась.

Внезапно в тихий, как сквозь вату, гул толпы врезался какой-то живой звук. Тёмка задрал голову и увидел над Тверской чёрный вертолёт с оранжевым пятном на брюхе. Пока он на него глазел, из-за крыши соседнего здания буквально выпрыгнул ещё один. Звук стал громче.

— Твою мать, — водила шустро сунул мобилку в карман и взял Тёмку за руку, — проверка от МЧС прилетела, вот только нас тут не хватало... Сматываемся.

Шли быстро. Тёмка попытался было тормознуть возле палатки с паспортами, но водила сердито дёрнул его за руку и велел не отставать.

Возле чёрной машины топталась рабынька, всё так же прижимающая к груди пакет. Водила разблокировал двери, открыл багажник. Девушка аккуратно поставила туда загадочную сумку, после чего влезла туда сама, аккуратно уложившись вокруг ценного груза. Малыш захлопнул крышку. Тёмка устроился рядом.

— Слушай, вот какое дело, — деловито сообщил водитель, вслушиваясь в порыкивания заводящегося мотора, — мне нужно девку и барахло кое-куда отвезти. Составишь компанию? Денег не возьму, считай, халява, — быстро добавил он.

Костыльков кивнул, решив, что он уж точно ничего не теряет.

— Тогда поехали, — водила газанул, мотор сыто рыкнул. — Ах же тыть твою мать... — он длинно и смачно выматерился.

— Что случилось? — забеспокоился Тёмка.

— Глаза разуй, — раздражённо бросил Малыш.

Впереди был виден смазанный кусок асфальта и стена дома. Тёмка пялился пару секунд, прежде чем до него дошло, что стена не движется. При этом мотор продолжал шуметь и ощущение движения никуда не девалось.

— Мы стоим? — не понял он.

— Континуум стоит, — Малыш сделал зверскую рожу. — Какую-то шишку сюда везут, наверное. Уровня Путина, не меньше. С кортежем, охраной и прочей массой. Теперь понятно, чего проверка прилетела.

— И чего теперь? — на всякий случай уточнил Тёмка.

— Чё-чё, в очё, — водила опустил стекло и плюнул. — Н-да, крепко встали.

Тёмке стало любопытно, он тоже опустил стекло и плюнул. Плевок завис в воздухе в полуметре над асфальтом. Костылькову стало страшновато и он быстро поднял стекло.

— И сколько мы тут стоять будем? — поинтересовался он.

— А хрен его знает, — водила достал зажигалку, повертел в руках и положил в карман. — Чёрт, я этой жопорватой поссать забыл разрешить. У клонов этой серии пузырь слабый. Если в багажнике напрудит, убью нахуй, — пообещал он серьёзным голосом.

— Так она клон? — не понял Тёмка.

— Ага. Бритни Спирс в блонди-варианте. Американцы с восьмой линии делают.

— А-а, — только и нашёлся сказать Тёмка. — А Пугачёву Аллу тоже клонируют? — почему-то эта тема его заинтересовала.

— Серийно нет, это американцы, они про неё вообще не знают. А по спецзаказу — не проблем. Какая-то из Пугачёвых себе десяток копий прикупила, чесать по юбилеям.

— Это в каком смысле из Пугачёвых? — решил уточнить Тёмка.

— Они на разных глобусах дублируются, — водитель зачем-то дёрнул рычаг, хотя ситуация на дороге нисколечко не поменялась. — Эта такая закономерность: чем известнее человек, тем больше у него копий по всем мирам. Или, может, наоборот — количество копий на известность влияет каким-то образом. Что первично — науке неизвестно... Гребенщиковых, например, дохуя развелось, — вспомнил он. — Правда, все бухают. И песни друг у друга тырят.

— Как тырят? — не понял Костыльков.

— Ну, они в нашей системе, — сказал водитель. — Один Гребень на двадцать шестой глобус эмигрировал и вепсом себя объявил, в суйм вступил... Даже гимн вепского движения написал — "пора вернуть эту землю себе". Красивая песня, кстати, ты послушай как-нибудь.

— "Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой" — процитировал Тёмка.

— Не Васин, а Вассень, это вепсское имя. У них матриархат, женщина всё решает, — объяснил Малыш.

— Так это он поэтому с женой приехал? — догадался Тёмка.

— Ну да, а как ещё-то? — слегка удивился водила.

— Теперь понял... А Путиных тоже много? — поинтересовался Тёмка. — Или Бараков Обам всяких?

— Вот государственные особенно достали, — Малыш дёрнул щекой, — их тоже дохуя, они в системе, ездят куда-то постоянно, охрана при них, все дела, пробки от них страшные, часами стоишь...

У Тёмки в кармане затрезвонил мобильник. Судя по номеру, звонил Тительбаум. Костыльков досадливо сбросил звонок: только Тителя ему сейчас не хватало для полного счастья.

— Слушай, — вспомнил он тему, — что-то ты такое говорил... Про кайф какой-то, от которого местные люди вымерли?

— А, ты про это, — водитель зевнул. — От кайфонавтики передохли. Это такая херь — микроб, грибок, не помню, мандула какая-то мелкая. Живёт в организме, выделяет что-то типа опиатов, от них кайф. Кайфонавтика называется. Передаётся капельным путём.

— И откуда она взялась? С другого глобуса? — не отставал Тёмка.

— Сами вывели. Это первая осевая. Здесь история шла как примерно у вас, Совок тоже был, только этот, блин, как же его... Петрик... Лунтик... Лысенко, во. Лысенко не было. Зато генетика была. Генетики и сделали. По заказу этой, как её, партии, ну ты понял.

— Зачем? — Тёмка снова выглянул в окно. Плевок почти опустился на асфальт, а стена чуть сдвинулась, но и только.

— Для коммунизма. Все счастливы, никому ничего не надо. Простую работу под кайфом делать можно, непростую — в общем, тоже. Для тех, кто работать не хотел, была прививочка, грибок в крови убивала. Без кайфа жить никому не хотелось, поэтому работали. Потом на коммунизм всем миром перешли, потому что кайфонавтика по всему миру распространилась. Говорят, первое время даже ничего было. Пока высшее руководство и гебешники себе прививки делали. А потом им обидно стало, что всем хорошо, а они одни как мудаки... В общем, тоже перешли на кайфонавтику, и заставлять работать стало некому. Ну и вымерли потихоньку. Хорошо хоть, из больших городов уйти успели. Вроде как боялись, что в городах остались последние иммунные с вакциной... Короче, мир стоит пустой, а он формально в долларовой зоне и к тому же удобный, тут континуум широкий, пробки не страшные. Ну старшие товарищи и отдали глобус в общее пользование, на торговлю и прочие такие дела. Все города законсервировали, там одни сплошные магазины, больше вообще ничего нет. А в центре каждого — вещевой рынок, это здесь традиция...

Внезапно стена в окошке шевельнулась и сдвинулась.

— Ща прорвёмся! — радостно заорал водитель и отчаянно газанул. Машина рванула так, что Тёмку вжало в сиденье, потом мотнуло направо-налево, так что он едва успел уцепиться за наддверную ручку. В стекле внезапно вспыхнуло дневное солнце, потом они пробили полосу розового рассвета и, наконец, затормозили в сумерках.

— Ффффу, прорвались. Мы на месте. Восемнадцатый глобус восьмой линии, — сообщил водитель, паркуясь. Фары мазнули по грубой каменной кладке.

Тёмка прищурился: таких строений в своей Москве он не помнил.

Он осторожно вылез из машины. Было по-осеннему тепло. Под ногами лежала булыжная мостовая. Булыжники были старые, потёртые, и явно лежали тут не первый год. Подняв глаза, Тёмка увидел глухую стену дома напротив. Все окна были тёмными, кроме верхнего этажа: они в ряд светились зловещим алым светом. Откуда-то издалека донёсся звук колокола: бом, бом, бом.

— Готично, — пробормотал он.

— Есть немного, — согласился Малыш. — На самом деле нормально, жить можно. Я тут жил.

— А это что? — Костыльков показал на небо, которое неторопливо пересекала светящаяся фиолетовым светом тварь, напоминающая по очертаниям птеродактиля.

— Это фигня, — отмахнулся водитель. — Местные странно выглядят. Но вреда от них нет, к людям они нормально. Пройдись, тебе понравится. Если познакомишься с кем-то, не бойся, ничего плохого тебе не сделают. Ладно, у меня дела. Через полчасика звякни, угу?

— Угу, — отозвался Тёмка, направляясь к Тверской.

Он завернул за угол — в его реальности тут был "Макдональдс" — и осмотрелся. Улица была примерно той же ширины, что и знакомая Костылькову Тверская, только мощёная блестящими квадратными плитами и без тротуаров. Никаких автомобилей не было, дома стояли тёмные и пустые, без единого светящегося окна, кроме одного, горящего ярко-зелёным светом прямо посреди фасада какого-то здания. Зато по краям улицы стоял частокол приземистых фонарей с пузатыми колпаками.

Сначала Тёмка увидел коня. Это был самый настоящий конь, только почему-то цвета хаки, с камуфляжными разводами на боках. Ноздри и глаза его светились жёлтым. Он медленно брёл по направлению к Кремлю. На спине коня восседало существо с огромными круглыми ушами и в сапожках с поблёскивающими шпорами. Но Костылькова удивило не это, а аккуратный полиэтиленовый мешочек у коня под хвостом, наполовину заполненный чем-то разноцветным и переливающимся. Похоже, лошадка какала ёлочными игрушками.

Мимо прокатилась мартышка в очках на пластмассовом самокате. Самокат подпрыгивал на стыках плит, но обезьяна ловко рулила, балансируя лежевесно вытянутым хвостом. Ни на кого не обращая внимания, она лихо завернула прямо у Тёмки под носом и понеслась на противоположную сторону Тверской — туда, где в привычной тёмкиной реальности располагался магазин "Москва", а тут возвышалось какое-то вычурное строение с колоннадой и портиком. Перед ним стояли островерхие киоски и мерцала неоновая табличка с надписью "Винни-Пух и Белошейка".

А в двух шагах от Костылькова чесала зад о фонарь здоровенная золотисто-рыжая зверюга — то ли пантера, то ли пума. Скорее всё-таки пума, решил Костыльков: во всяком случае, пятен на ней не было, а на пантере, насколько он помнил, должны быть пятна.

— Экскюзэ муа... — пропищал кто-то из-за спины.

— Чего? — не понял Тёмка.

— Извините, — пропищал тот же голосок, на этот раз по-русски. — Пожалуйста, не наступите на меня, я это плохо переношу.

Костыльков посмотрел, наконец. под ноги и увидел существо наподобие паука, но почему-то шестиногого. Паук имел огромные жвалы и был покрыт бурой шерстью, которая слегка шевелилась. Тем не менее, страха он не вызывал — возможно, из-за писклявого голосочка.

— Вечер добрый, — ответил Тёмка.

— Вы совершенно правы, замечательный вечер, — откликнулся паук и без церемоний залез Тёмке на ботинок. — Простите за беспокойство, но не могли бы вы перенести меня во-он туда, к переходу? — продолжал он свой монолог, карабкаясь по штанине. — Для меня путь неблизкий, а вы, насколько понимаю, не то чтобы спешите... — существо ловко уцепилось за край куртки. — Ой! — куртка оказалась скользкой и паук полетел бы вниз, но Тёмка в последний момент его поймал.