Следом за "Святогором" подошел темно-голубой Царский поезд. Но, не встав у платформы, отстучал по стыкам дальше, почти до самого выходного семафора. Из его вагонов как горох посыпались стрелки и казаки караула, подгоняемые зычными окриками офицеров. Привычно и быстро заняли предписанные места, замерли на расчищенных дорожках у низенького дебаркадера, у дверей и даже окон нескольких маленьких строений станции, у водокачки и складского пакгауза, у площадок вагонов и паровоза литерного "владивостокца".

"Ясно, первый поезд-дублер. Это ребята Спиридовича. Работают быстро и четко, любо дорого посмотреть. А где же САМ"?

Медленно тянулись минуты, но вот, наконец, по главному ходу Великого Сибирского пути, обдав снежным вихрем замерших "на караул" гвардейцев, на пристанционный путь втянулся императорский поезд, плавно замедлился и встал, чуть протянув вперед, напротив владивостокского курьерского. Следом за ним, почти без интервала подошел знаменитый "Белый экспресс" Вильгельма. Его блестящий хромом и белой медью паровоз чуть не ткнулся в буфера последнего вагона царского состава, протяжно дыхнул перегретым паром... И начался сумасшедший дом...

Погоны, аксельбанты, папахи, германские шишаки, кавалергардские орлы, фуражки... Звон шпор. Суета, команд на русском и немецком... Выход императоров. Высочайшее посещение наших раненых адмиралов — и Небогатов и Григорович пока лежачие...

— Михал Лаврентич, дорогой! Своих не узнаешь?! Зазнался, да?

— Ой! Василий Александрович! Так Вас и ищу... Придушите же!

На ухо:

— Здорово, Вадик. Пять баллов. Умница, не облажался. А то бы точно — придушил...

— Добрый... Спасибо на добром слове. Мы старались... Но и вы там тоже дали дрозда...

— Работа такая... Ладно, рассказывай по-быстрому: кто тут есть кто...

В свите царя куча непонятного народа, спасибо Михаилу, по ходу подсказывает, шепотом нюансы... Немцы... Ну, кузена Вилли не узнать невозможно... Тирпитц, Шлиффен, Бюлов, Маккензен... Серьезные ребята... Из наших Сахаров, Вирениус, длинный как жердь Великий князь Николай Николаевич, Фридерикс, Нилов... А вот и сам — Николай...

Невысокий. Ладный... Крепкое спокойное рукопожатие, вдумчивый, изучающий взгляд огромных серо-голубых глаз...

— Василий Александрович, я попрошу Вас — через двадцать минут постройте ваших людей у "Святогора". А Вы сами будьте без сабли, пожалуйста...

Да, такого в истории еще не было... Короткая шеренга русских воинов. Два императора. От нашего — каждому Георгий. Кроме...

— Капитан Балк. За взятие форта, обеспечившее успех операции Тихоокеанского флота в Токийском заливе, примите...

"Так вот ЧТО у нас тут называется Золотым Георгиевским оружием?! Мать честна! Прелесть-то какая..."

От Вильгельма — кому что, но, в основном, Красные Орлы... Всем, кроме...

Адъютант переводит:

— Капитан Василий фон Балк! За невиданный героизм и отвагу в бою, проявленные Вами при спасении жизни майора генерального штаба фон Зекта, от имени всех восхищенных этим и другими вашими ратными делами немцев, вручаю вам высшую воинскую награду германского Рейха. И, видит наш всемогущий господь, Вы ее более чем достойны, тем более, что Ваши подвиги лишь подтверждают воинскую доблесть славного рыцарского рода фон Балков! Отныне Вы — всегда желанный гость при Нашем дворе!

"Не, я сегодня точно возгоржусь... "Голубой Макс"! И ведь каких-то еще он мне родственничков приплел. У кого же спросить-то? Блин, а Вильгельм вблизи, пожалуй, даже более карикатурен, чем его обычно изображали газетчики! Светлые глазки — буравчики чуть на выкате, подстриженные безупречным торчком усы, зычный, грубый голос, резкие движения... А перегарчиком — то прет слегонца. Больная рука на эфесе палаша рефлекторно подрагивает... Вчерашний вечер удался явно... Но, все равно — хорош! А энергетика какая... Это — император, блин! Ничего не попишешь... Да, тестюшка у Мишани будет тот еще, мама не горюй. Тока в гомеопатических дозах, иначе вынос мозга обеспечен.

Ага, а вон и ОНА. От вагона не отходит... Шубка, высокая шляпка... Носик — в папу... Но не портит, совсем не портит... Любопытина... Ан, нет, вовсе и не мы ей интересны... Абыдна. Мужики-то как на подбор... Мишкин, только не делай умное лицо, все равно ничего не получится. Пить боржом тебе уже поздно...

А Вильгельм все мешкает, что-то никак... Так, зацепился рукавом... Щас точно "Георгия" мне оторвет. А, так наверно у него без перчатки рука замерзла! Я же в конце шеренги... Ну вот, кажется готово, наконец. Сам соизволил воротник поправить. Усы торчком, фейса довольная... Слава тебе Господи"!

Маленький голубой крестик на черно-серебристой ленточке, по форме напоминающий мальтийский. "Пур ле Мерит"...

* * *

Василий, быстро нагнав самодержца, пошел рядом, на полшага сзади, почти по-уставному...

"Странно, но сердечко то, мать твою, как колотится... Вот оно... Момент истины. Он и я. Только двое нас. Я и Царь. "Николашка-кровавый"...

Ситуевина, аднака... Предполагал, думал... Ну, почему башка такая пустая... Нежто это "золотокрестовый" дождик так тебя из колеи выбивает, Вася? Хотя, честно говоря, чертовски приятно. У НАС так не было...

Идет себе, снежком похрустывает... Или уже нет, не "кровавый"? В конце декабря, а не девятого января, как у нас, все обошлось тихо, слава богу. Этот "верноподданнический адрес" оказался совсем не того калибра, что ультиматум Гапона из нашей истории. Да еще Шантунг — так вовремя и так в жилу. Так что "столыпинскими галстуками" пока даже и не пахнет..."

— Василий Александрович, я для начала хотел у Вас спросить кое о чем... Еще когда мы с кайзером Вам и вашим людям награды жаловали. Но потом подумалось, что тет-а-тет будет, наверно, правильнее...

Царь взял короткую паузу, задумчиво, вскользь посматривая не в лицо, а куда-то ниже, на украшенную ярко блестевшими на солнце орденами грудь Василия... Наконец, коротко, но уверенно глянул прямо в глаза:

— Скажите, капитан, сколько времени Вам потребуется, чтобы умертвить идущего рядом с Вами человека? Если он не ожидает...

"Так... Ну вот! Началось..."

— Секунда, может быть две-три, если он готов к атаке или вооружен, Ваше величество...

— Угу... Ну, да... Я со слов Михаила примерно так и предполагал...

Василий Александрович, а Вы понимаете... Хорошо ли осознаете, что вот сейчас я, главный виновник многих бед российских, возможно гибели в будущем миллионов наших соплеменников и даже ваших родственников, от Вас всего лишь на расстоянии вытянутой руки?

— Ник... Государь, слава Богу, но... Я надеюсь... Я очень надеюсь, что это уже не так...

— Предположим... Поскольку, как я понимаю, многое уже действительно поменялось. И, даст Бог, в лучшую для России сторону. Особенно если учесть такую "мелочь", как победа в этой войне.... Повода нашим внутренним врагам для начала вооруженного восстания мы также сумели не дать. А кое-кого и нейтрализовали уже. Так ведь у Вас там ЭТО называют?

— Да, Ваше величество.

— Холодное слово... Неприятное... Лишенное всяких эмоций. Профессиональное, как... Как гильотина, ей богу... — Николай тяжко вздохнул, — Перейти этот Рубикон нам было очень тяжело, Василий Александрович. Это, как правильно подметил Михаил, сродни трагедии врача-терапевта, осознавшего вдруг, что его пилюли и микстуры уже бессильны, и последняя надежда пациента — скальпель хирурга...

Но в том, что удалось удержать страну от братоубийства — огромная ваша заслуга. За что Вас с Всеволодом Федоровичем и Михаилом Лаврентьевичем, и пока со мной лично не знакомого господина Лейкова, я искренне благодарю. ТО, что вы сделали для России, да и для меня, конечно, для моих детей, вряд ли можно оценить простыми наградами. Так что мы все — ваши должники теперь, — Николай усмехнулся, — Откровенно говоря, я до сих пор поражаюсь, как ВАМ удалось разворошить это сонное царство. Ведь еще год назад я искренне считал, что все у нас налажено, правильно, а если и есть отдельные досадные моменты, то они не портят общей картины...

Но, слава Богу, это уже дела прошлые. Все уже катится по другим рельсам, хоть кто-то этого и не понимает пока... Теперь о заботах насущных. Они не успокоились, наши недруги, знаете ли. Как доморощенные, так и особенно, заграничные. И шарады нам новые подбрасывают. Вот сейчас, похоже, попытаются как в 78-ом вытащить наш победный мирный договор на европейский Конгресс... Так что испытания нам впереди предстоят не легче военных.

А вдруг я, таки, да и не справлюсь? И как там, У ВАС, так и здесь, возьму да и опять "наворочаю дел", как Михаил Лаврентьевич как то высказался. Не боитесь? Что тогда будете делать? — на губах Николая играла легкая улыбка, но глаза оставались серьезными, изучающими. Казалось, что он старается проникнуть не только в мысли собеседника, а в самую его душу...

Такого взгляда от царя, чей интеллект Василий изначально склонен был считать не шибко великим, он не ожидал. Как и ТАКОГО первого вопроса "в лоб". И, черт возьми, такого бесстрашия! Или же безрассудства? Нет, тут, похоже, что-то совсем другое. То ли фатализм, то ли жертвенность, то ли... А может быть это и есть то самое, осязаемое "Величество"? Порода... Кто ж его знает...

Но отвечать нужно. А раз нужно отвечать ЦАРЮ, то отвечать правду. Как на духу...

— Тогда, Николай Александрович... Вас придется судить.

— Угу... Вот так вот... Судить Императора... И кто же этим займется, позвольте полюбопытствовать?

— Народ русский.

— Народ? Русский... Занятно... А в ВАШЕЙ истории получилось что? Если мне Михаил Лаврентьевич все изложил верно, то ни суда не было, ни следствия. И только сговор кучки иудеев, поляков, латышей и разных прочих инородцев, которых наш русский народ с рабской смиренностью слушал, и которым безропотно подчинился...

— Далеко не безропотно, Ваше Величество...

— Да, конечно, гражданская война... Но что в итоге?

Хотя, собственно говоря, возможно, Вы и правы... Особенно рассуждая с высоты лежащего между нами столетия и вашего образования... Ведь Вас ТАМ учили, что революция это хорошо и правильно, что отжившее должно освобождать дорогу новому... А если не уходит само, то сметать, выжигать каленым железом... Я это все понимаю, конечно... Как понимаю и то, что со стороны власти было наделано много ошибок, приведших народ к озлоблению. Но скажите, вот когда возводят на эшафот человека действительно виновного, осужденного судьей, это — правильно? Вы же сами сказали — "судить"?

— Да, Ваше Величество... Так я и считаю... Так — правильно...

— Наверное... Но за что умерщвлять его детей, жену, друзей? Конечно, на все есть воля Всевышнего, — Николай коротко перекрестился, — Но у меня такое просто не укладывается в голове... И кинуть в яму в тайге... Как такое возможно, Василий Александрович?

— Это мерзость, конечно. Но гражданская война после революции, Николай Александрович, это явление само по себе страшное, вынуждающее творить жуткие вещи... В такое время в смертельной схватке за власть побеждает не мораль, а беспощадность и решительность. Если уничтожить бывшего властителя и его близких, то пресекается вероятность реставрации династии. Вы же помните пример французов. А, кроме того, некому будет потребовать деньги правившей семьи, вложенные в иностранные банки...

— Именно, мерзость... А выходит, что наш народ русский и на такое способен... Хотя, наверное, версию о деньгах, мы тоже не можем отметать. Мне Михаил говорил об этом. Значит, так и не были найдены документы, впрямую изобличающие господина Ульянова в этом?

— Нет, Ваше Величество.

— Странно... По логике вещей их могли хотя бы сфабриковать...

— В период существования Советского Союза это было очень рискованно. А после — какой смысл? Посчитали напрасным трудом... Кто же знать мог, что Вы ОБ ЭТОМ УЗНАЕТЕ?

— Ну, да... Все логично, Василий Александрович. Уже не стоило свеч, — Николай невесело усмехнулся, — Но понимаете, меня гнетет даже не сам факт цареубийства. Все мы ходим под Богом... Я видел, как умирал мой дед. Я уверен, что и моему отцу "помогли". Но безвинные души то за что, господи!?

Я понимаю, что Михаил Лаврентьевич искренне рассказал мне все, что знал. Но надежда, что все-таки это не так, теплилась... Значит, так все и было. Господи, как я хотел обмануться...

— Николай Александрович, увы, так и было... Но ведь сейчас ключевые точки мы пока проскочили почти без потерь. Самое главное на данный момент сделано — восточная политика России сохранена. Сделан мощный задел на будущее. В народ стрелять Вашей гвардии не пришлось, а отщепенцев и провокаторов люди теперь сами загоняют по подворотням...

— Да... "Кровавое воскресенье"... Страшно даже предположить, что такое должно было случиться... Грех... Смертный грех... Неудивительно, что ОН так покарал...

— Ну, если мое мнение хотите знать, Ваше Величество, коль я бы был судьей над Вами там, в моем мире, то судил бы Вас не за это. С мятежом правитель бороться, как ни крути, а обязан. Ведь среди толпы были и вооруженные люди. И цели у них были...

Николай вновь коротко взглянул Балку прямо в глаза...

— Вот как? А за что же, тогда, любезный Василий Александрович, Вы бы меня обвиняли?

— Да за отречение в первую очередь! За то, что фронт, армию бросили... Такое не прощается, Ваше Величество... Никому! А еще за вступление в войну с неподготовленной армией и флотом. Ни Сербия, ни все Балканы целиком ТАКИХ жертв не стоили. Да еще против германцев...

Николай остановился. Повернулся к замершему Балку... Лицо царя было спокойно. Но глаза!

— Спасибо Вам, Василий Александрович. За правду от сердца. За честную и храбрую службу. И... за справедливость.

Поверьте и Вы: для меня, рассказ Михаила Лаврентьевича тоже был шоком... Отречение на пороге победы... Что же они со мной такое смогли сделать... Я, кстати, не исключаю, что был какой-то грязный шантаж...

— Семья Ваша была в заложниках. Не доглядели Вы...

Николай нетерпеливо стянул перчатку, сдернул с усов намерзшие льдинки, досадливо поморщился. Было понятно, что затронутый момент ему не просто неприятен. Он его гнетет... Но через пару секунд царь уже взял себя в руки.

— Все. Давайте не будем больше о грустном сегодня, Василий Александрович, если не возражаете...

Капитан Балк! Станьте смирно! Клянетесь ли Вы верно служить Империи Российской, Престолу, Нам, столь же честно выполняя ту торжественную клятву присяги, что дали Вы нашей Родине там, в Вашем времени?

— Клянусь, Государь!

— Вольно, капитан. Отныне вы — офицер Российской Императорской армии. Нашей Гвардии. И мой флигель-адъютант. Следовательно, имеете право персонального доклада своему Государю в случае возникновения любых особых ситуаций. В любое время... Но об этом — никому. Будут знать только министр Двора, Мосолов, Спиридович и я.

— Каких "особых", Ваше Величество?

— А вот с этим теперь сами разбирайтесь, Василий Александрович. Сами, мой дорогой... Вы сейчас отправляетесь в столицу, в распоряжение Сергея Васильевича Зубатова, с зачислением к нему в штат ИССП. Если война для кого-то и закончилась в Токио, то только не для нас с Вами.