Книга 8. Воздушный Стрелок. Турист

Глава 5. Основы доведения и пакостестроения

С первого доклада Гдовицкого прошла неделя. Неделя отдыха, которую я с удовольствием провёл на базе "Гремлинов", в компании жены и младших учениц. Инга с Анной, давно нашедшие общий язык, заняли большую часть того времени, что я не мог посвятить Ольге ввиду её собственной занятости. А дела... дела я отложил. Собственно, за это время в нашем разросшемся хозяйстве попросту не возникало проблем требовавших моего личного вмешательства. Близняшки с успехом справлялись с надзором за работой найденных Северским строителей, Гдовицкой и Вербицкая занимались проверкой и дополнением данных, полученных мною от Дитца и Рауса, Елизавета пропадала в лаборатории, время от времени прерывая свою учёбу и опыты воркованием со столь же редко выбирающимся из своей мастерской Вячеславом... в общем, все были при деле, и, самое главное, не чапали меня за нервы, как говорил один мой знакомый из того, прошлого мира.

Впрочем, это не мешало мне самому отвлекать их от дел. Точнее, вытягивать своих учеников и учениц на обязательные тренировки. И да, именно учеников. Помимо учёбы заглянувшего в гости к Марии Леонида, каждое утро я открывал окно не только в Кострому, вытягивая на тренировку близняшек, но и в московский бестужевский особняк, чтобы пригласить на очередное занятие главного охранника моего тестя. Аристарх Макарович, наконец-то, нашёл время для повышения своей квалификации эфирника, и с удовольствием выбирался из душной летней Москвы в Карпаты. И надо отдать ему должное, перед каждым визитом, ярый демонстративно оставлял свой коммуникатор на столике прихожей московского особняка, а оказываясь на базе "Гремлинов", не пытался определиться на местности иными способами. Понятное дело, что в такой демонстрации отсутствия намерения узнавать место расположения базы, было больше игры, но... приятно, да. Не скрою.

Но, честно говоря, я бы покривил душой, если бы сказал, что во время вынужденного отдыха на Апецке был занят лишь тренировками своих учеников да общением с женой. У меня нашлось время и на изучение блюфростов и на чтение документов и книг, рекомендованных бывшим егерем, а ныне управляющим московских владений Бестужевых. Но всё когда-нибудь заканчивается, завершился и этот короткий период затишья.

Первым звоночком стал доклад Гдовицкого по порученному ему делу. Владимир Александрович не поленился и притащил в мой кабинет целый ворох бумаг, составленных не без деятельного участия нашей с ним ученицы. Мария Вербицкая, несмотря на присутствие на Апецке сильного отвлекающего фактора в виде своего суженого, отнеслась к заданию с завидной скрупулёзностью и за одну неделю систематизировала огромное количество информации по заказчику подставы "Гремлинов", занимавшему, как выяснилось немалую должность в Центре Содействия.

— Славно-славно, — выслушав доклад Самурая и внимательно прочитав подготовленный им доклад, я кивнул. — Что ж, личность заказчика подтверждена, теперь можно и заняться им по-настоящему. По принципу "око за око, зуб за зуб", так сказать.

— Я думал, ты хочешь через него подобраться к Центру, — прищурился Гдовицкой.

— Зачем? — пожал я плечами в ответ, старательно сдерживая вздох. Понять, что Владимир Александрович, по своей "учительско-тренерской" привычке опять решил устроить мне проверку, было несложно. Но... ай, хотя бы прежних ошибок не повторяет, уже хорошо. — ЦС нам не соперник и не враг, а вот этот конкретный разумный таковым является. Не соперником, но неприятелем, точно.

— Уверен? — протянул Самурай. — Если вспомнить не такие уж давние события, то противостояние с нами начал именно ЦС. Повышение цен, исчезновение с рынка и торговых площадок самого Центра необходимых для работы отряда деталей и материалов...

— Уверен, — кивнул я в ответ и, принимая правила игры собеседника, ткнул пальцем в один из листов его собственного доклада. — Вспомни, Владимир Александрович, какую должность занимает этот самый Герман Наильевич Ефимович в структуре организации?

— Заместитель главы Торгового стола, — не глядя в бумаги, произнёс Гдовицкой и, изображая сомнение, покрутил головой. — Ну, если смотреть с такой точки зрения, то... да, у него были все возможности для устроения бойкота "Гремлинов" на торговых площадках. Но кто сказал, что это действие не было санкционировано его начальством?

— И в Сигету-Мармацией с приказом устроить подставной заказ для "Гремлинов", его тоже начальство наладило? — я хмыкнул. — Можно подумать, для такого ерундового дела у столь серьёзной организации, как Центр, не нашлось исполнителя рангом помельче... Или вовсе персонажа, официально с ЦС не связанного вовсе. Да и вообще, насколько я понимаю реалии, подобные операции должны проводиться через службу безопасности, и никак иначе. Я не прав?

— Почему же... прав, — невозмутимо кивнул Гдовицкой и, поднявшись с кресла, отошёл к кофемашине. Агрегат зажужжал и по кабинету поплыл аромат кофе. Ну, это, конечно, не джезва на песке, но всяко лучше растворимого. Я кивнул в ответ на вопросительный взгляд повернувшегося ко мне собеседника, и тот тут же поставил в машину ещё одну чашку. Дождавшись, пока агрегат закончит работу, Владимир Александрович плюхнул в чашки по кусочку сахара и, поставив одну из них передо мной, уселся в кресло. Отхлебнув глоток ароматного напитка, он на миг прикрыл глаза и, проглотив выпитое, продолжил фразу, словно и не прерывал её на полуслове: — ... прав, если задача была поставлена... м-м... официально, скажем так. Но! Видишь ли в чём дело, боярин... В подобных организациях, случается, что у власти находятся не единомышленники или единоличные управляющие, а группы лиц. Влиятельные, со своими интересами, порой противоречащими целям коллег, к тому же, подчас, интересы этих групп ставятся их представителями выше общего дела. И вот в подобных случаях, чёткая вертикаль власти... официальной власти в организации, я имею в виду, частенько подменяется личными связями таких групп. Если предположить, что против "Гремлинов" отчего-то решила выступить подобная группа управленцев ЦС, в которую не входит глава службы безопасности или кто-то из его заместителей, то...

— Вполне возможно, — отозвался я. — Но это будет означать лишь одно: наш фигурант должен выжить... хотя бы для того, чтобы поведать о том, кто именно из верхушки Центра настропалил его действовать против "Гремлинов". Но, Владимир Александрович, я и не собирался решать вопрос с Ефимовичем столь радикально. И уж точно не свернул бы ему шею, предварительно не допросив о причинах столь странной нелюбви к нашему отряду, сподвигнувшей Германа Наильевича на откровенно враждебные действия в отношении людей, не причинивших ему никакого вреда.

— Кирилл, по-моему, ты слишком легко относишься к убийству, — хмуро проговорил Владимир Александрович, рассеяно рассматривая дно своей уже опустевшей чашки. От такого заявления я даже опешил... на миг. Но почти сразу оправился. Закурил сигарету и, уставился на собеседника через поднимающийся к потолку дым, в ожидании продолжения столь интересного... заявления. Но не дождался. Гдовицкой молчал, кажется, решив, что я должен объясниться... или оправдываться? Вот уж вряд ли!

— Владимир Александрович, — вкрадчиво произнёс я. — А не напомните, какой приказ отдал Дитц наёмникам, что должны были встретить наш конвой на пути к базе? Вам ведь известна вся эта история, не так ли? И зная вашу дотошность и безупречную память, полагаю, вам не составит труда вспомнить такую "мелочь"? Нет? Тогда я напомню. Приказ был — уничтожить всю технику и, по возможности, максимальное число охранников. Моих людей, Владимир Александрович. А если бы мы оказались чуть менее настороженны? А если бы ударом той реактивной установки, что подготовили для нас засадники, убило одну из моих учениц? Лину, например, или Милу? Да ладно, убило! Хотя бы ранило?! Я, что по вашему, и тогда должен был бы утереться и простить?!

— Кирилл! — вскинул голову Гдовицкой, но я жестом остановил его.

— Нет. Знаете, Владимир Александрович, если я чему и научился за последние годы, так это тому, что живых врагов оставлять за спиной нельзя. Любому ощерившему пасть, её надо рвать! До хруста черепа, пока челюсть не оторвётся и глаза на лоб не полезут. Чтоб другим неповадно было... — поднявшая меня с кресла, ярость отступила столь же скоро, как и нахлынула, и я рухнул на мягкое сиденье. Увидел покрытые инеем подлокотники и, недовольно цокнув языком, выдохнул: — Я не бью первым, но на агрессию в мой адрес, в сторону моих близких или подчинённых, отвечаю симметрично. И буду так поступать впредь. Рано или поздно, так или иначе. На этом... благодарю за проведённую работу и подробный доклад, Владимир Александрович. Закончим, пожалуй.

Гдовицкой, кажется, немного ошарашенный моей вспышкой, молча поднялся с кресла, отвесил чёткий "кавалергардский" поклон и, развернувшись, двинулся к выходу. Но уже взявшись за дверную ручку, он обернулся и неожиданно открыто улыбнулся.

— Надеюсь, только так оно и будет... боярин, — улыбка пропала, будто её стёрли ластиком с лица Самурая, и он шагнул за дверь. Вот ведь... психолог, чтоб его. Проводив взглядом начальника моей службы безопасности, я вздохнул и... неожиданно поймал себя на ощущении... ощущении готовности. От расслабленности отпускника, убаюкивавшей меня всю эту неделю, не осталось и следа. Сейчас, я, кажется, готов был бежать, прыгать, делать... да хоть что-нибудь! Энергия наполняла меня, словно воздушный шарик. Ещё чуть-чуть и лопну к чёрту! Ну, Гдовицкой, ну... Настропалил, раздраконил. Эх, а ведь я думал заняться делом лишь завтра, м-да...

Впрочем, торопиться и сходу мчаться в Рахов, чтобы там срочно брать за жабры господина Ефимовича, я не стал. Вместо этого, вновь взялся за кипу бумаг, принесённых мне Самураем, и, вооружившись ещё одной чашкой кофе, сигаретой и чистой бумагой, принялся строить планы по низведению и курощению одного отдельно взятого главы Торгового стола Центра содействия частным военизированным структурам Червоннорусского воеводства. Нет, изначально-то, я подумывал, что перед вдумчивой беседой с Германом Наильевичем, было бы неплохо устроить ему несколько досадных и дорогостоящих неприятностей с личным имуществом, и только. Ну, скажем... перед его городским домом, полагаю, очень неплохо смотрелся бы его собственный автомобиль... сожжённый дотла. Или, например, сгоревший охотничий домик, расположенный в каких-то сорока километрах от Рахова. Но после устроенной мне Гдовицким нечаянной встряски, я словно взглянул на ситуацию под иным углом и... решил, как минимум, не ограничиваться файер-шоу. А лучше, и вовсе оставить его на финал.

Владимир Александрович и Мария действительно предоставили мне максимально подробный доклад, в котором нашлись почти все сведения, что могли бы понадобиться мне для воплощения неожиданно пришедшей в голову идеи. Даже план городского дома Ефимовича имелся в наличии. Про результаты пятидневного наблюдения за самим фигурантом, включая почасовые доклады от нанятых Гдовицким наблюдателей, я и вовсе молчу. И вот они-то дали мне наибольшее количество информации, необходимой для исполнения задуманного. Осталось лишь самому взглянуть на подопытного, подобрать кое-какие мелочи, и уже завтра к вечеру...

* * *

Если бы кто-то спросил Германа Наильевича Ефимовича, какой недостаток он считает наихудшим, тот не раздумывая ответил бы, что к таковым может отнести две вещи: неряшливость и нераспорядительность. По убеждённому мнению главы Торгового стола ЦС, первый свидетельствовал о неспособности к самоорганизации, а значит, был неприемлем для подчинённого, а второй — о неспособности к организации других, а следовательно, был недопустим для руководителя. Себя же, господин Ефимович считал лишённым столь отвратительных недостатков и надо признать, имел на то некоторые основания. Правда, подчинённые Германа Наильевича, скорее всего, назвали бы его склонность к самоорганизации, чистоте и идеальному порядку, лёгкой формой обсессивно-компульсивного расстройства, а распорядительность — тиранией. Но это они от зависти, не иначе. Сам же Герман считал себя образчиком правильного поведения. А что? Пунктуальность, точность, безукоризненная вежливость с равными и вышестоящими, компетентность и хладнокровие... Ничего удивительного, что в свои тридцать три года, он уже владеет собственным домом, пусть и с приходящей прислугой, дорогим, но по чину, автомобилем и загородным охотничьим домиком, олицетворяющим его достойное хобби. И уж точно нельзя не отметить, что добился Герман этого достатка, лишь благодаря собственным силам и характеру, которые помогли ему дослужился до весьма высокой должности в очень непростой организации. Должности, от которой, надо заметить, рукой подать до кресла в Управительском совете! А это уже будет совсем другой статус... И вот тогда все эти молодые хлыщи, похваляющиеся перед конторскими девицами своей статью и брутальностью, окажутся у него в кулаке. Да, полные ладошки не менее полного Германа, куда мягче и нежнее с виду, чем мозолистые лапы этих... с-самцов, но им от этого легче не будет. Хватка у господина Ефимовича — железная. Так что отольются кошке мышкины слёзы. Ой, отольются. Дайте только срок и место в совете. Герман всех к ногтю прижмёт!

Привычно сонные, сладкие мечты господина Ефимовича прервало странное ощущение. Будто холодом по спальне потянуло. Герман нахмурился, открыл глаза и, дёрнув цепочку выключателя прикроватного светильника, удивлённо хмыкнул. Свет не включился, а цепочка осталась у него в руке. Оторвалась? Вздохнув, хозяин дома сел в кровати, спустил ноги на пол и... ступни вдруг оказались на холодном паркете, вместо того, чтобы привычно и ловко нырнуть в тёплые тапочки из овчины. А холод, кажется, стал донимать ещё сильнее. Тихо бурча неловкие от долгого неупотребления ругательства, Герман поднялся на ноги и попытался добраться до выключателя верхнего света, что располагался у входной двери, но... внезапно подвернувшийся на пути пуфик больно ударил бедолагу по мизинцу левой ноги. Да так, что кругленький хозяин дома мячиком запрыгал на месте. Заколыхался, точнее. Миг... и отчего-то оказавшийся слишком скользким, паркетный пол уронил отвыкшего от таких физических упражнений Германа, наземь.

Поднимался господин Ефимович, уже тихо пыхтя от раздражения. Нащупав руками гадский пуфик, он закряхтел, но всё же водрузил себя на ноги и, часто хлопая глазами в отчего-то совершенно не развеивающейся темноте комнаты, осторожно побрёл в сторону двери, слепо размахивая руками. И на третьем шагу, естественно, шарахнулся мягкой ладошкой о стену... Нет! Судя по скрипу, грохоту и стеклянному звону, он ударил аккурат по висевшей на стене огромной художественной фотографии под стеклом. Бывшей... под стеклом. Герман Наильевич в оторопи замер на месте, боясь сделать хоть шаг. Ещё бы, тапки ведь он не надел, а пол в спальне только что оказался "заминирован" осколками разбившегося стекла. Облизав неожиданно пересохшие губы, хозяин дома передёрнул плечами от полоснувшего по спине холода и, тяжко вздохнув, осторожно двинул вперёд левую, уже пострадавшую от столкновения с пуфиком ногу. Двинул по паркету, практически не отрывая стопы от пола, в расчёте на то, что так меньше шансов порезаться. И ведь у него получилось! Уже куда увереннее Герман шагнул вперёд другой ногой. И вновь повезло. Он аккуратно положил правую ладонь на стену, благо, её теперь и искать было не нужно, и сделал ещё один шаг. Так и шёл практически до самой двери, не отрывая руки от обитой шёлковой тканью стены, и осторожно передвигая ноги так, чтобы не напороться на возможные осколки стекла. Вот рука нащупала дверной косяк... выключатель. Щёлк... Свет над головой загорелся тут же. Яркий, тёплый... Хозяин дома облегчённо вздохнул, но тут его взгляд наткнулся на стеклянное крошево на полу, перевёрнутый пуфик и нагло стоящие в изножье кровати любимые овчинные тапочки. Герман шлёпнул полными губами, глотая рвущееся из горла ругательство и, вновь передёрнувшись от холода, потёр правой рукой лоб. По носу тут же скользнула какая-то капля. Отняв руку от лица, он посмотрел на ладонь и скривился, та оказалась влажной от крови. Хозяин дома перевёл взгляд на стену, которой держался, добираясь до выключателя и... Ругательство всё же сорвалось с его губ. От места, где недавно висела картина, и до самой двери, по дорогим шёлковым обоям тянулся широкий алый, быстро темнеющий след. Хлоп... и только что заливавший комнату свет вдруг погас, а по ногам Германа потянуло стылым холодом. Опять. Ночь только начиналась.