По руслу Глингита вниз, к Морю, мчался черный конь, а на спине его, на седле стояла, выпрямившись во весь рост, высокая стройная девушка и смеялась. Но не это поразило Элендила, а ее лицо. Девушка была невыразимо красива. У нее было лицо с совершенными эльфийскими чертами — высокий лоб, изогнутые горделивыми дугами брови, ровный прямой нос, большие глаза в обрамлении густых ресниц — все было таким, будто сам Ауле, стремясь вылепить совершенство, создал ее. Пожалуй, немножко великоваты для эльфийки были губы, но это совсем не портило ее — любой Эльф, не задумываясь, назвал бы эту девушку прекрасной. А ее волосы были такими светлыми, что поначалу он не смог даже подобрать название их цвету — это было не золото Галадриэли и не пепел некоторых Синдар. Волосы незнакомки были смесью митрила, серебра, снега и света, и они сияли — или это казалось ему из-за черноты ее одежд и плаща, бьющегося на ветру? Она была тонкой и гибкой, и держалась на спине во весь опор бегущего коня с легкостью, будто бы не держась вообще, и смех ее был чист и звонок. Казалось, она была создана из ветра, скорости и света, и поначалу он подумал, что ему явлено чудо и он видит перед собой саму Нэссу — валиэ.

Все это пришло к нему в один взгляд, а потом конь всхрапнул, обегая большой камень, и это будто разбило то оцепенение, в котором пребывал Элендил. Конечно же, это была не валиэ и не эльфийка, это была смертная девушка, и сейчас ей угрожала страшная опасность — в любой миг конь мог споткнуться на скользких острых камнях или попасть в яму, скрытую бурлящей водой, и всадница могла сломать себе шею от удара. Он давно не лазил по деревьям, но теперь вскочил на ближайшее с невиданной ловкостью. Если перескочить на следующее, а потом еще на одно, то конь и всадница окажутся от него на расстоянии вытянутой руки... Смешно — его учителя всегда упрекали его в отсутствии должной гибкости и легкости, а теперь вот именно они и нужны! Топот копыт раздался совсем рядом, и, воззвав к Элберет, Элендил прыгнул, обнимая всадницу и утягивая ее вниз, сам переворачиваясь, чтобы оказаться внизу, принять удар о камни на себя... Когда он еще летел в прыжке, она начала поворачивать голову в его сторону, и он увидел, как удивленно расширились ее глаза странного светло-серо-зеленого оттенка, а потом конь заржал и встал на дыбы, и они полетели вниз. Он успел перевернуться, как и хотел, и от удара едва не прикусил язык. В голове сразу зашумело, а перед глазами запрыгали черные точки, но девушка была цела — она лежала на нем, и он прижимал ее к себе, и она почти коснулась губами его шеи... когда вдруг от удара под дых и еще одного — ниже пояса боль пронзила все его тело, а на глазах выступили слезы. Не понимая, откуда пришла беда, он почувствовал, как руки его бессильными тряпками падают вниз, а девушка легко вскакивает на ноги, и что кто-то переворачивает его на живот и коленом припечатывает к камням, а потом хватает его за волосы и с невиданной силой тянет назад, побуждая запрокидывать голову до той поры, пока ему не начало казаться, что она вот-вот оторвется... Он захрипел — и тут же ощутил у горла холодное лезвие кинжала.

-Кто ты и почему напал на меня?

Ее голос был таким же, как и ее смех — высоким и чистым, но в этой чистоте слышался звон стали. И стальной же была хватка, которой она держала его, и он не сомневался — шевельнись он хоть немного, кинжал перережет ему глотку.

— Я... я не нападал на вас, — с трудом удалось выговорить ему. — Я просто хотел... предостеречь вас... вы могли упасть с лошади....

Она некоторое время молчала, а потом лезвие вдруг сверкнуло перед его глазами, вкладываемое в ножны, и он почувствовал, что его больше не держат. Сжав зубы (удар о камни и ее удары оказались болезненными), он поднялся и впервые глянул ей в лицо.

Оно было светлым и прекрасным, а сама она была высокой — на ладонь или полторы ладони ниже его самого...

Она внимательно смотрела на него, и в глазах ее будто вспыхивали и гасли одновременно тысячи маленьких огоньков-светлячков...

— Что ж, вы и впрямь не похожи на убийцу, сударь. Вы рыцарь по говору и манере, а по вашим волосам мы полагаем, что вы из Нимрузирим. Назовите, сударь, свое имя.

В ее голосе звучала спокойная властность, порождаемая только привычкой повелевать с самого детства, и, повинуясь этой властности и свету ее глаз, он склонил голову, приседая на согнутых коленях, будто пред особой из королевской семьи.

— Сударыня, я...

Договорить он не успел. Из-за деревьев вдруг вылетел на взмыленной лошади еще один всадник с обнаженным мечом и, соскочив на землю в прыжке, приземлился рядом с Элендилом , одновременно ударяя его прямой ногой под колено сзади. Не ожидавший такой подлости Элендил едва устоял на ногах, резко подавшись вперед и взмахнув руками. Меч его наполовину вылетел из ножен, и он едва успел перехватить его, как клинок всадника оказался у его груди.

Да что это за день такой, когда все грозят ему оружием!

— Как смел ты, собака, сучий потрох, напасть на госпожу и сбить ее с лошади?

Элендил поднял голову, чувствуя, как в нем медленно поднимается волна гнева.

— А кто вы такой, и почему лезете в дело, которое мы с госпожой уладили, и которое вас никак не касается?

Рыцарь поднял голову и расхохотался. Он был молод и красив, с прямыми черными чуть ниже плеч волосами и голубыми глазами, но его портил злой взгляд и надменный едва заметный прищур глаз.

— Кто я такой, тебя, пес, не касается! Достаточно знать тебе, что перед тобою рыцарь, который сейчас может легко перерезать тебе твою поганую глотку, если госпожа скажет, что ты хоть пальцем ее тронул!

— Рыцарь? Судя по вашему тону и манерам, предо мною скорее торговец рыбой на базаре! — клинок Элендила легко отбросил меч молодого человека от своей груди, а сам Элендил повернулся к нему вполоборота, заняв удобную позицию для поединка.

В небесно-голубых, редкого цвета глазах его противника мелькнуло удивление, но тут же погасло.

— Раз так, то защищайся!

Меч его взлетел сверкающей дугой, и Элендил едва успел отбить этот удар, но тут раздался высокий и звенящий, как тысячи ручьев, голос:

— Прекратите! Князь Халлакар!

Черноволосый рыцарь тут же опустил меч, и Элендилу ничего не оставалось, как сделать то же самое.

— Оставьте, — голос ее был все так же властен, но с места она не двинулась, будто не сомневалась в том, что одного ее слова будет достаточно, чтобы остановить схватку. — Мы сами разберемся с этим рыцарем. Итак, каково ваше имя и титул?

Говори таким тоном мужчина, он получил бы в ответ то же, что и Халлакар, но этой девушке Элендил поклонился и вежливо ответил:

— Перед вами, сударыня, Элендил, сын Амандиля, Четвертого Князя в Изгнании, или Нимрузир, сын Арбазана, если так вам будет привычнее, и я счастлив познакомиться с...

Он учтиво остановился, вопросительно взглянув на нее.

Ее лицо ничуть не изменилось.

— Что ж, в таком случае ваше поведение понятно нам, и мы оставим его без внимания, хотя за одно то, что вы обнажили оружие в нашем присутствии, вас можно было бы заковать в цепи. Вы не знали нас, и это вас извиняет — в первый и последний раз, потому что отныне, мы надеемся, вы уже не забудете наше лицо. Пред вами, Князь, принцесса Гимилхиль, Гаурвен Аранель, если так вам будет привычнее — Наследница Короля Ар-Фаразона Золотого, Великий Капитан Отважных.

Элендил онемел.

Впервые за время их встречи ее лицо тронула легкая улыбка — уголки чуть припухших губ приподнялись — ледяной цветок заиграл холодным светом.

— Почему же вы не приветствуете нас, как должно?

На внутренней стороне ее левого запястья был длинный белый шрам — знак, носимый только Великими Капитанами Отважных, и он знал, что шрам этот не вывести никаким врачеванием...

Спохватясь и злясь на себя за свою неловкость, Элендил спешно убрал Нарсил в ножны и, склонив голову, вновь присел на согнутых коленях.

— Прошу простить меня, ваше высочество. Я поражен, я ослеплен! Я увидел скачущую на коне прекрасную девушку и восхитился ее ловкостью и невиданной прежде красой, пред которой ничто самые яркие звезды из сотворенных Вардой, но я и подумать не мог, что вы... это вы, хотя слухи о вас дошли до нас и заставили нас сомневаться — может ли Смертная быть такой, как говорили нам. Теперь, увидев вас, я понял — эти слухи были лишь малым отражением истины. Прошу простить меня, ваше высочество, если в своем невежестве я чем-то оскорбил вас и обнажил меч при вас. Я кладу этот меч у ваших ног. Отныне я — ваш покорный слуга!

— Вложите его в ножны, Князь — мы принимаем ваше служение, — она легко коснулась его руки, и он почувствовал в этом мимолетном касании, как холодны ее пальцы, однако улыбка ее стала вроде бы теплее, а глаза засияли каким-то особым, обращенным только на него, Элендила, светом. — Что ж, вот вам первый приказ. Не держите зла на этого рыцаря, Халлакара, сына Халлатана, Князя Хиарнустарни. Его горячие слова продиктованы только тревогой за нас, ведь он — Капитан Королевской Стражи. Если вы и впрямь хотите сделать нам приятное — забудьте об этом деле.

Элендил глянул на Халлакара. Молодой рыцарь стоял, плотно сжав губы и смотря в одну точку, и лицо его отнюдь не располагало к дружелюбию, но возразить Гимилхили Князь не смог.

— Ради вас, ваше высочество, я его прощаю.

Красивое лицо Халлакара дернулось, как от удара или боли, а глаза Гимилхили засияли еще сильнее, и Элендил почувствовал, что это сияние будто окутывает его...

— Что ж, мы в свою очередь можем сказать, что рады ошибке, сведшей нас с вами. Мы думали, что все Нимрузирим — это угрюмые вечно недовольные собой и миром затворники, но в вас мы наши учтивого рыцаря, даже почти барда! Вы не бываете при дворе нашего отца, но мы говорим — если решите приехать в Арминалет, можете зайти и к нам. Вот вам наш второй приказ.

Подойдя к своему уже успокоившемуся коню, она одним движением взлетела в седло, не коснувшись стремени, а вслед за ней вскочил на своего коня и Халлакар.

— Итак, ждем вас!

Она махнула рукой и хлопнула коня по шее, и он поскакал прочь, и за ней последовал Халлакар. Элендил, как зачарованный, смотрел ей вслед, и лишь когда резкий порыв ветра едва не сорвал с него плащ, то вздрогнул и провел рукой по лицу, будто просыпаясь ото сна. Перед ним была Гимилхиль, дочь Ар-Фаразона.

И ученица Саурона Гортхаура. А он почти забыл об этом.

Откинув волосы за плечи, Гимилхиль глянула вверх, в серое неспокойное небо, и рассмеялась. Она была очень довольна. Потом она перевела взгляд на Халлакара. Кони их давно замедлили бег, и теперь шли шагом, и колени Гимилхили и Халлакара соприкасались, но сам он ехал мрачнее тучи. Она засмеялась опять.

— О Мелкор, Хэл, ну и вид у тебя! Будто у тебя болит зуб, или ты съел что-то несвежее и мечтаешь только о том, как бы добраться до первого нужника! Ты уверен, что нам не надо сделать остановку? Мне крайне не хотелось бы видеть тебя в... неловком положении!

Рыцарь бросил на нее мрачный взгляд.

— В дерьме, вы хотели сказать, не так ли, моя принцесса? Я и так почти что в нем — так я себя чувствую! Значит, он меня прощает?

Принцесса ослепительно улыбнулась.

— Да. Но заметь — я не сказала, что ты должен простить его.

Широко распахнувшиеся голубые глаза встретились со смеющимися светло-зелеными, и рыцарь со стоном хлопнул себя по лбу.

— Простите! Простите, ваше высочество, я дурак! Теперь, конечно же, я с легким сердцем убью его!

Гимилхиль усмехнулась. Заносчивость Халлакара была всем хорошо известна, и она не ждала, что он простит Элендилу слова про торговца рыбой на базаре. Кроме того, как она смела надеяться, для неприязни Халлакара к Элендилу была и еще одна, более важная и глубоко запрятанная причина.

— Убьешь... и навлечешь на свою голову кровную вражду с Домом Князей Андуние.

— Ха! Плевать я хотел на Дом Андуние и кровную вражду с ним! Даже если я умру, Соронто отомстит за меня! Когда я... — он замолчал, не находя слов, чтобы выразить ужас и гнев, охватившие его, когда он увидел, как падает принцесса. Кроме того, он не хотел, чтобы она поняла, как сильно он испугался — что он вообще может так пугаться.

Она скользнула по нему взглядом.

— Ты за нас тревожился? Спасибо, спасибо!

В его лице что-то мелькнуло — и тут же угасло.

— Вы знаете, что я ценой своей жизни буду защищать вас, ваше высочество.

— Ну, сейчас твоя жизнь вряд ли понадобилась бы. У этого Нимрузирим нет твердости и быстроты в движениях. Когда он обнимал меня, его руки были подобны пуховой перине.

Рыцарь сжал поводья так, словно хотел раздавить их.

— Я убила бы его на счет раз-два, возникни в том нужда.

Халлакар молчал.

— Ну вот, ты опять будто чернил напился! Нам надоело уже глядеть на ваш кислый лик, господин рыцарь! Идите к своим девкам и там сидите, пока не повеселеете! А мы уезжаем!

Он поднял глаза, собираясь что-то сказать, но она уже хлопнула своего жеребца ладонью по шее, и он сорвался с места, сразу же умчав ее вперед.

Побормотав проклятье, Халлакар в ярости спрыгнул на землю и изо всей силы ударил ногой по стоящему рядом камню. Нога заныла от боли, но это было ничто для него.

Он хорошо знал изменчивый и непредсказуемый нрав принцессы и ее ослепительные вспышки гнева через миг после веселого смеха или теплого приветствия. Он так же знал, как она умеет притворяться и гордился тем, что был одним из немногих, перед кем она не надевает своей холодно-надменной маски, но иногда эта ее милость была больнее ножевого удара. Смотреть, как она улыбается изменническому ублюдку, так нагло себя поведшему с ним, Халлакаром, и за одно это заслужившему удар мечом! А этот длинноволосый выродок посмел еще обнимать Гимилхиль... и не сводить с нее глаз!

Нимрузир, сын Арбазана, нажил в этот день себе смертного врага.

По пути домой Элендил размышлял о своей неожиданной встрече и о той, с кем свел его слепой случай. И в самых смелых мыслях не мог он предположить, что наездница, поразившая его своей красотой и смелостью, окажется дочерью Короля, наследницей короны Нуменора. Нахмурившись, он попытался вспомнить все, что знал о ней, и эти воспоминания принесли ему мало радости.

Гимилхиль, или Телемнель, если называть ее по древнему обычаю, была единственной дочерью Ар-Фаразона Золотого, его Наследницей, и рождена была тогда, когда Король и Королева уже почти потеряли надежду получить дитя. Все тогда сочли это чудом, знаком Судьбы, и Элендил, тогда приехавший в Арминалет представиться Королю и Королеве, хорошо помнил буйную радость, охватившую Короля и вслед за ним — весь двор при вести о том, что Ар-Зимрафель носит дитя. Король был рад настолько, что на время даже оставил свой разгул и стал нежен и внимателен к прежде забытой и почти брошенной жене. Радость Ар-Фаразона не омрачило даже то, что долгожданный ребенок оказался девочкой. Взяв едва обмытую и завернутую в пеленки из тончайшего шелка дочь, Король вышел с ней к ожидающим в большом зале придворным и, высоко подняв дитя, нарек ее Гимилхилью в честь своего отца и в знак того, что Волчий Дом будет жить и дальше, и знатнейшие рыцари и дамы низко склонились перед новорожденной... Потом, окрыленный радостью, Король обратил свой взор на оставленные дела и уплыл с огромной армией в Средиземье, дабы преподать урок покорности Саурону Мордорскому, а потом Элендил оставил двор, и о дальнейшем мог судить только из слов отца и из слухов, приносимых в Роменну теми немногими, кто не боялся навещать и дружить с Верными. Говорили что-то странное про Королеву — что у нее был припадок помешательства, что ее чуть ли не связывали и запирали, а Амандил как-то обмолвился, что Ар-Зимрафель хотела уплыть в Средиземье, забрав с собой дочь, и оставить мужа и корону. Больше он об этом не говорил, а Элендил не спрашивал, но после возвращения из Темных Земель Ар-Фаразон стал еще холоднее с женой, чем был до рождения дочери, и открыто оказывал внимание другим дамам и девицам, в обращении с женой доходя почти до грубости. Говорили также, что Королева, сначала вроде бы горячо полюбившая дочь, не отходившая от нее ни на миг, сама кормившая и пеленавшая ее, сделалась вдруг к ней равнодушна и ни разу не приходила взглянуть на нее, ни разу не спросила о ней. Гимилхиль вырастил отец, она была неразлучна с ним. Маленькая принцесса плавала с ним в походы, на пирах ела из его блюда и пила из его кубка, засыпала на его руках, только ему позволяла расчесывать себе волосы и, как говорили, купать себя. Сам Элендил тогда только что женился, и Амандил часто рассказывал ему о принцессе — о том, как не надо обращаться с детьми. Князь видел, что Гимилхиль, их будущая Королева, наделена многими хорошими чертами — она была смелой, ловкой, красивой, упорной и умной, но также он видел и то, что Король своей безумной любовью портит дочь, пробуждая в ней упрямство, гордыню, крайнюю заносчивость, грубость, себялюбие и несдержанность. Единственный, с кем считалась девочка и перед кем держала себя хоть как-то почтительно, был отец, Король Ар-Фаразон, слепой и глухой ко всем, кто пытался указать ему на то, как надо растить Наследницу. Элендил помнил, как в то время Амандил говорил, что, если так пойдет и дальше, то Королевой у них окажется неграмотная испорченная девица, не желающая утруждать себя ничем, кроме скачек и упражнений с оружием и которой уже тогда нравилось сидеть на руках у рыцарей и получать от них поцелуи. Амандил просил Валар открыть Королю глаза, и мольбы его были услышаны, только каким-то странным образом.