Под небом голубым

Ребёнок приветливо и чуть-чуть лукаво улыбнулся и, безошибочно угадав шкипера, протянул ему поднятый с земли камень. Неправильной формы, чуть меньше куриного яйца, отшлифованная морем галька легла в крепкую мужскую ладонь.

-Спасибо, малец, я сохраню её как память о нашем чудесном спасении.

Мальчик кивнул.

-Положи во внутренний карман куртки.— посоветовал он — и буря никогда не застанет тебя врасплох, ты будешь знать за три дня вперёд о её приближении.

Моряки окружили своего капитана, любопытствуя взглянуть, на столь щедрый подарок. Когда же они захотели расспросить о том, каким образом предскажет шторм обычная галька, спрашивать было уже не у кого.

Алькадо исчез так же внезапно, как и появился.

Команда возбуждённо переговаривалась, выражая свои сомнения. Моряки рассуждали о том, что "дитя оно и есть дитя", "малец и не такое наобещает". Но не слушая предложений избавиться от камешка, шкипер с улыбкой сжимал его в руке. От галечки исходило приятное тепло, она излучала спокойствие и безмятежную, свойственную лишь детству, радость. Бывалый моряк бережно положил дар Тихого острова, во внутренний карман куртки...

Пройдут годы. И однажды, провожая своего сына в далёкое плавание, вышедший на покой шкипер, скажет ему, отдавая свой талисман:

-Положи его во внутренний карман, поближе к сердцу, и пока легко и спокойно будет у тебя на душе, ни о чём не тревожься. Если же сожмётся, заболит сердце, стань предельно внимателен, знать близко подобралась к тебе опасность. А если станет бросать тебя то в жар, то в холод, знай— близится буря, быть через три дня на море сильному шторму.

-Отец, я старший твой сын, почему это Тиссий -надежда Акедонии, её будущий император, а как же я?! -Гнидий ворвался к отцу стремительно, никого и ничего не замечая вокруг.

Клиний Справедливый строго взглянул на принца. Подобная несдержанность не могла быть оправдана никакими обстоятельствами. Гнидий, вдруг, почувствовал себя голым под взглядами людей, находившихся в покоях императора. В своём порыве, он не заметил их, но сейчас шёпот и сочувственные взгляды мучили, хлестали его. Бесконечно униженный Гнидий, склонился перед императором. Ему не нужны стали никакие объяснения. Обрывки фраз, что не раз касались его ушей, вдруг сложились в простую жестокую истину.

А он то надеялся взять реванш над Тиссием ! Но ведь отец всегда говорил "я горжусь тобой, мой мальчик, учись, всему учись, во благо нашей Акедонии." Но умолчал о том, что он ничто, по сравнению с Тиссием, всего лишь его сводный незаконнорожденный брат!

И над всем его горем нависал призрак той, что не к добру, ох не к добру, дала ему эту горькую униженную жизнь.

Ничего больше не существовало для Гнидия. Он и сам исчез. Жила только его ненависть и она беззвучно кричала:

-Предательница! Ты знала, что тем лишает меня всего, знала, но отказалась стать женой моего отца. Как я тебя ненавижу! Я тебе отомщу! Я всем отомщу. Я не отдам Тиссию Акедонию!

Над Тихим островом собиралась гроза. Горел огонь в Храме Судеб. И Просветлённая всю ночь вглядывалась в его зыбкое пламя. Туманное облако, что встало наконец над алтарём, приоткрыло ей тайны грядущего. Но стоило ли вопрошать Богов, когда Файена сердцем чуяла тьму, что опускалась на Акедонию. И знала она, что имя той тьме Гнидий, их с Клинием старший сын.

В нём слились воедино отцовская воля и материнский дар. Кто лучше её знает, что будет, если напитать всё это ненавистью?!

-Я принесла зло земле, что стала мне родной. О, Боги, назовите цену искупления?!

-Захочешь ли ты её заплатить?— прошелестело, вспыхнув искрами пламя.

-Нет ничего...

Тихо приоткрылась массивная дверь, пропуская сноп света, брошенный во тьму храма восходящим над островом солнцем. Утомленные глаза Файены не сразу заметили его. Но Алькадо шагнул к ней навстречу, и в этот миг догорел огонь на жертвеннике. Просветлённая жрица поняла и, упав на колени, прижала к себе, обняла ребёнка, её с Клинием младшего сына, свет очей её и "цену искупления".

Ничего не знал отец об этом мальчике. Боги, до поры, запретили ей говорить о нём императору.

Ребёнок рождался, а она слышала над собой спорящие голоса:

— Всё предопределено, как не старайся, не сможешь помешать.

-Ты ошибаешься, Он изменит всё.

-Чем же наделишь его, что бы превзошел он Первого? Первая кровь сильней.

-В его крови — сила взаимной любви. Он сохранит Акедонию.

Файена назвала новорожденного сына Алькадо, что значит Хранитель. И вот наступил его час.

-Ты же ещё совсем маленький и крылья твои не окрепли, как отпустить мне тебя с Тихого острова, сын ?

Внимательно смотрели на Просветлённую не по детски мудрые глаза. В них не было страха, только спокойная готовность откликнуться на зов своей судьбы и вера в свои силы.

-Не печалься мама, всего то два часа морем. Мы с тобой разве расстаёмся? Не только ты меня, но и я тебя почувствую, услышу, где бы ты ни была.

-Я сама отвезу тебя во дворец. —

Клиний Справедливый смотрел на Файену и всё пытался понять, зачем нужна была эта разлука. Разве не мог он, отпустив свою жрицу, признать свободу её вольнолюбивой души. Почему расстались они с такой болью. Ведь он всегда любил её. Любовь щедра и свободна.

— Я только теперь понял, что "любить", совсем не значит— "обладать".Пусть, как морской прилив и отлив, приходила бы и ускользала ты, познавая себя без гнёта насилия, чувства вины и отчаянья. Мне жаль, что слишком поздно понял— только ничего не прося для себя, можно достичь всего. То, в чём отчаянно нуждается сердце не удержать силой.

-Я всегда боялась оступиться. Страх плохой советчик. Когда же я поняла...Слишком поздно я себя поняла.

-Бурным потоком встал я на твоём пути, Файена.Насилие способно породить только насилие. Ему никогда не соткать радость.

-Я рада видеть тебя вновь, великий император.

-Приветствую тебя, моя жрица. Твой приход осветил самые темные уголки моего сердца, изгнав, нашедших себе там место, чудовищ.Я так рад вновь видеть тебя, Файена.

Двое, забыв обо всём, смотрели друг на друга, не замечая третьего, хмуро наблюдающего за ними. Гнидий смотрел на отца и мать, задыхаясь от злобы. Да как они смеют выглядеть такими счастливыми!

-Значит ты простил её, отец?!— едким, презрительным возгласом обратил на себя внимание родителей их старший сын.

-Гнидий!— Файена резко обернулась, сделала шаг навстречу сыну, но вынуждена была остановиться, почувствовав на себе страшную обжигающую силу недетской ненависти.

-Не подходи ко мне, Просветлённая. Уходи из дворца, как ушла уже однажды из нашей жизни.Как смеешь радоваться ты, искалечившая, сломавшая мою судьбу ?!

-Боги предопределяют рождение каждого из нас. Но пробуждая тебя к жизни, они оставили за тобой право самому ткать нить грядущего. Ты из породы сильных, за таких не решают Боги.

-За меня всё решили вы! Вы отобрали у меня мою Акедонию. Благодаря вам она достанется не мне, другому.

— Обладание всегда иллюзорно. Но куда бы не завела судьба акедонца, он никогда не забудет о родной земле, черпая силу и радость в единстве с ней. Боги щедро одарили тебя талантами. Ты не простой человек, Гнидий. Тебе есть, что отдать родившей тебя земле. Люби её, служи ей.

-Служить, когда другой будет упиваться властью?

— Власть тоже служение.

-Власть это власть! Пообещай мне её, отец. Иначе, ничто не спасёт Акедонию.Клянусь, настанет день, когда ей придется согнуться, покорившись моей воле!

-И ты подымешь руку на то, что любишь?!

-Любить ту, что тебя отвергла? Разве я говорил о любви ?Я хочу и буду обладать Акедонией. И мне никогда не понять тебя, отец.Откуда в тебе эта слабость? Ты простил причинившую тебе столько боли и зла. Я же видел, как ты страдал все эти годы. Что заставляет тебя вновь протягивать руки навстречу женщине, достойной лишь ненависти и презрения?

-Я сохранил в душе то, что ты так опрометчиво отвергаешь. Любовь помогла мне понять. Понявший сумеет простить. Простивший сможет выжить. Не гони из сердца любовь. Жизнь без неё пуста.

Гнидий упрямо тряхнул головой, хотя отцовские слова, против его воли, всё же нашли место в сердце, запали, почему-то в душу.

-Послушай меня, Гнидий, -заговорила Файена -в тебе есть "дар",и даже мне не по силам измерить его. Пошли со мной. Тихий остров примет тебя. Там ты излечишься от ненависти. И обретёшь силу, которой Вселенная наделяет лишь избранных.

-Мне ничего не нужно из рук предавшей меня матери. Я познаю всё сам! И тогда...

-Твоя ненависть убьёт тебя,— тихо прозвучавший голос, заставил всех обернуться.

Никто не заметил, когда появился в комнате Алькадо. Файена так и не успела сказать о нём Клинию. Она оставила мальчика на корабле, хотела наедине, глядя в глаза императора, сообщить ему ещё об одном их сыне, готовая к его гневу, в тайне от себя самой, надеясь на его радость. Но Алькадо возник между ними. Он поспешил на помощь матери, почувствовав переживаемые ею боль и отчаянье.

Гнидий увидел у себя за спиной высокого мальчика, светловолосого, темноглазого. Он никогда не встречал его раньше, но было в нём что— то очень знакомое. Принц напряженно всматривался в глубину этих недетских глаз, силясь понять что-то, хотя и ускользающее, но очевидное.

Никто не нарушил повисшую, внезапно, тишину. Клиний взглянул на ребёнка и как в волшебном зеркале увидел себя самого, только совсем ещё юного. Файена смотрела на мальчика с такой гордостью и тревогою, что Клиний понял — ему не почудилось. Гнев и радость поочерёдно отразились на его посеревшем лице. Он попытался было осмыслить случившееся, не зная как отреагировать на обрушившуюся на него новость, но почувствовал, что нужно просто принять всё, как есть.

Алькадо улыбнулся отцу и ответная улыбка Клиния родилась в нём непроизвольно и вышла искренней и очень сердечной.

И тогда Гнидий тоже всё понял. Он потрясённо разглядывал новоявленного брата. Так вот, значит, кем утешилась его матушка. Забери она его тогда с собой, возможно и сложилось бы всё иначе. Росли бы вместе два брата. Брата, а не врага.

Гнидий на миг представил себе, как это могло бы быть и сердце его вздрогнуло, оно не хотело умирать и всё ещё жаждало того тепла, которым может одарить человека лишь другое человеческое сердце.

Два брата стояли напротив друг друга. Но стоило Алькадо сделать шаг навстречу, как его остановил резкий окрик:

— Не смей вставать на моём пути. Да, в нас течёт одна кровь, но это ничего не изменит. Глупая слабость глупого сердца недостойна внимания. Всё уже решено...Меня зовёт Печальный лес. Я слышу его голос. Что потемнела лицом, Просветлённая, неужто испугалась? А вот я не боюсь. Прощайте.

Гнидий резко развернулся, обрывая любые связи с теми, кому никогда уже не стать его семьёй. Он жаждал одиночества, одиночества, которое не предаст.

Наташа растерянно наблюдала за отстранённым лицом надолго замолчавшего Глеба.

-Рысев, очнись!Ты зачем меня пугаешь?! Я не хочу слушать твою тоскующую сказку!

Глеб не понимающе взглянул на девушку, медленно возвращалось его сознание к реальности мира, в котором сердито звала Рысева, расстроенная Наташа.

Что-то очень важное происходило с ним. Похоже, до предела утончилась преграда между двумя мирами, существовавшими для Глеба Глебовича Рысева. Всегда жило в нём, вернее дремало, ещё одно сознание, крайне редко, в самых напряженных ситуациях, заявляющее о себе. Его другая сущность поднималась тогда из таинственных глубин подсознания. И хотя, осознанная им личность, твёрдо стояла на страже, но и этих кратких соприкосновений было достаточно, что бы поселить в Глебе сомнения и множество волнующих его вопросов.

Очнувшись, Рысев виновато посмотрел на Наташу и, притянув её к себе, обнял, но не ласково и бережно, как всегда. Девушке показалось, что он вцепился в неё, силясь удержать.

Не всякой истины стоит домогаться. А, готовое прийти к нему знание, таило в себе угрозу для всего, что любил Глеб.

Глеб получил от Егоровны открытку. Она уезжала, надолго, и просила молодёжь пожить в её загородном доме. Лида, вполне способная обходиться без чьей либо опеки, не стала удерживать сына. Она ревновала его к нахальной девчонке, но хорошо помнила слова своёй подруги, что никто другой Глебу Наташу не заменит. А Лида любила сына по настоящему, больше чем себя и, превозмогая свою неприязнь к его избраннице, велела, не решающемуся оставить её Глебу, отправляться с округлившейся Натальей, загород, и поскорее.

-Не стоит будущей маме вдыхать пары раскалённого асфальта. Поезжайте, Глебушка. За меня не тревожься, да и Олежка с его мамой, ведь, рядом. Так что не пропаду. А твоему сыночку свежий воздух пойдёт на пользу.

-Ты тоже думаешь, что родится мальчик?

-Не думаю, знаю !

-А вот возьму и рожу девочку, всем умникам наперекор.

-Ну, если захочешь, я и от девочки не откажусь, только сейчас там точно мальчик.

Рысев положил Таше на живот руку и малыш откликнулся, толкнул его в ладонь. Довольный Глеб засмеялся и потащил Наташу собираться.

Лида смотрела им вослед. Рассудок кричал : "Это не справедливо!". Но тихий голос сердца шепнул : "Всё правильно, так и должно быть. Будь счастлив, мой дорогой мальчик".

Тихая неспешная деревенская жизнь неожиданно пришлась Наташе по душе. Глеб уезжал первой электричкой в город, но ей не было ни скучно, ни одиноко. Устроившись в кресле-качалке девушка подолгу читала, пока глаза не начинали слипаться и тогда, поудобней устроившись, она засыпала. В тени деревьев летний зной не казался таким мучительным. Раскинувшись в сонной неге, дремала деревенька в жаркий полдень. Даже не кудахтали куры и не мычала соседская корова.

К приезду Глеба Наташа как раз успевала приготовить ужин, чем собственно и ограничивались все её хлопоты по хозяйству. Солнце клонилось к горизонту, вечер приносил с собой прохладу. Оживала деревня, наполнялась гомоном. Люди спешили управиться с делами до темноты. А Наташе с Глебом всего и дел то было, что полить цветы на клумбе да несколько грядок с овощами. Почти весь участок Валентины Егоровны занимал большой старый сад, так что, непривычной к такой работе, городской молодёжи не приходилось маяться, ухаживая за огородом.

Трещали в траве кузнечики и "пели" цикады. Глеб и Наташа спускались к реке. Они слушали лягушачьи концерты и любовались закатом. Почти ничего не говоря друг другу, сидели обнявшись на вросшей в землю коряге, пока маленькие зловредные комары не прогоняли их прочь.

Соседка, подоив корову, оставляла для Таши банку парного молока. Девушка выпивала его с охотой.И будто заключалась в нём сонная сила, веки Наташи вскорости начинали слипаться.

А вот Глебу не спалось. Когда Таша засыпала, он потихоньку поднимался с кровати. В доме у Егоровны Акедония подступала к нему близко-близко. И тогда он, жертвуя сном, переносил на бумагу всё, что навевали ему недолгие летние ночи.

Клиний Справедливый, вдруг, почувствовал тяжесть, опустившихся ему на плечи лет, что были прожиты незамеченными, и никогда раньше не напоминали о себе. Старший сын, любимое дитя ! Этот мальчик даже не догадывался, чем был он для своего отца. Возможно, Клиний и сам осознал это, только когда потерял Гнидия.