Сегодня завтрак Рэма был очень скромным. Это соответствовало его настроению. Сама кротость и смирение. Агнец господень. Слуга вытянулся возле стены, ожидая указаний хозяина. Парень лет двадцати, короткая аккуратная стрижка. Так любит хозяин. Взор хозяина не должен упираться в то, что не угодно повелителю. Черные джинсы, белая рубашка и галстук бабочка. Рэм подумал, может обрить его налысо. Или приказать утопить. Голову парня засунут в лохань с водой, он будет трепыхаться, вырываться из рук палачей. Жизнь покинет это тело. Какое никакое развлечение. Рэм перевел взгляд на кофейник на столе. По воле этого взгляда слуга бросился наполнять чашку хозяина горячим напитком. Холод коснулся плеча парня, рука его дрогнула. Струйка напитка пролилась мимо чашки.

— Доминик, — укоризненно произнес Рэм.

— Хозяин.... — Доминик знал, как неумолим и жесток может быть повелитель. Малейшая оплошность будет наказана.

— Как ты мог.... — Рэм притворно изображает сочувствие. Голос почти ласковый. Добрый отец пеняет сыну.

— Я сейчас уберу, хозяин. — Ласковый голос хозяина еще больше пугает. По недоброму взгляду Рэма он чувствовал, как смерть вошла в комнату. Двое в черном уже стояли за спиной.

— Ты посягнул на своего господина. Замыслил не доброе. — Виновен каждый смертный. Рэм это и есть правосудие.

— Я не смею, господин.

— Я вижу твои черные замыслы, — Печаль в голосе Рэма. Забавно, этот раб еще пытается избежать своей участи.

— Господин, мои помыслы чисты. Мое призвание служить вам. — Любое слово обреченного можно обратить против него.

— Твоя дерзость не знает границ, Доминик. Не только в мыслях, на словах ты осмелился заявить, что я не прав. Ты светлым называешь черное. Утверждаешь, что я ошибаюсь. — Вот и нашлась вина.

— Господин, — парень упал на колени. — Ваша правота и милосердие не подлежит сомнению.

— Подойди ближе. — Парень подполз к хозяину на коленях.

Рэм запустил пальцы в волосы слуги, приподнял его голову. В глазах Доминика ужас.

— Молю, непогрешимый, даруй прощение своему ничтожному рабу.

Рэм улыбнулся. Его рука скользнула по щеке парня. Он взял его за подбородок. Повернул голову в одну сторону, потом в другую. Симпатичный парнишка.

— Ты слишком неловок. Мое милосердие велико, я позволю тебе поцеловать мой туфель. Не каждому я дарую такое счастье. — Рэм отпустил голову парня.

Доминик торопливо склонился, коснулся руками туфля, припал к нему губами. Дважды поцеловал.

— Это дерзость, Доминик. Я только раз позволил тебе коснуться губами моего туфля. Я кроток и щедр. Можешь встать.

Парень поднялся на ноги, не веря своему счастью. Господин помиловал его.

— Вы свободны, — Бросил Рэм палачам. — Тот, кто удостоен чести целовать мой башмак прощен.

— Уберешь со стола, Доминик, и пока свободен.

В своем кабинете Рэм закурил сигарету, затянулся сладким дымом. Из этого мальчишки получится славная игрушка. Развлечение в минуты скуки. Он поведет его по тонкому лезвию между жизнью и смертью. Игра в кошки мышки. Рэм услышал тихий звон струны перемещения. Данька скользил из одного мира в другой. Пусть. В игре не стоит спешить. Пока его братец Роман в приступе милосердия подносит судно больным в госпитале, он найдет себе другие развлечения. Пусть хромой калека тешит себя мыслями о добре. Он не представляет, что такое истинное добро. Игра будет долгой, надо обустроить свой быт. Нанять секретаря из людишек. Предназначение человека — безропотно служить Древним, другой пользы от них нет. Роман, брат мой, во мне нетт всепрощения, думал Рэм. Мы с тобой одно целое, я то, что ты прячешь глубоко в своей душе. Они заплатят за каждую твою слезу. Я всегда знал свое предназначение. Ты узнал о том, кто ты есть недавно. Кем был ты? Во время войны Древних тебя спрятали на этой планете. Кто будет искать в этой дыре воплощение первого Древнего. Ты рос в сиротском доме. Сколько слез ты пролил ночами, будучи ребенком. Но сохранил к ним любовь. Ты забыл, что обслуга детского сада обворовывала вас? Мясо, масло и немногие фрукты исчезали из кухни. Помнишь ту рубашку, старую зеленую рубашку? Ты порвал ее перелезая через забор. Тебя на сутки закрыли в чулане. Любовник ночной няни избил тебя за то, что ты помешал им развлекаться. Я все помню. Мне отмщение и аз воздам!

Родная комната в доме Леона. Данька подошел к окну, распахнул его, впуская свежий воздух, несущий запах моря и южного тепла. Он чувствовал, как за домами плещется море. Знал, в гавани ждет его "Скиталец". Здесь все его родное, даже облака в небе. Обвел взглядом свою комнату. Все родное и знакомое. И стол, который он поставил ближе к окну. Большую часть дня он в тени. Стулья возле стола. Тумбочка с кувшином и тазом для умывания. Массивный комод, где он хранит одежду. Большой кованый сундук. Это постарались Хуан и Леон. В этом мире матросу просто необходим сундук. Хуан начистил это чудовище до блеска. Кровать, заправленная периной. Трясти ее не самое легкое занятие, но.... Данька прислушался. В доме тихо. Неужели все разошлись. И капитан Свен уехал. Данька вышел в коридор. Подошел к комнате отца. Прислушался. Тихо. Возможно, тот в столовой. Данька пошел туда. Заглянул в приоткрытую дверь. Капитан сидит возле стола, развалившись на стуле. Закинул руки за голову, прикрыл глаза и улыбается.

"Что ты задумал, капитан?" — Гадает Данька. — "Что ты планируешь? Но спрашивать, правда, капитан бессмысленно. Ты не скажешь. Такой ты у нас таинственный капитан. Ладно, сейчас не время спрашивать". Данька вошел.

— Папа, я вернулся. — Он был готов прыгать от радости.

Капитан открыл глаза.

— Даня, ты вернулся. Ну, как? — Свен с надеждой смотрит на сына. Он такой славный, такой умный. Его должны принять в этот задрипаный институт. Там просто не может быть никого лучше его мальчика.

— Папа, меня зачислили! — Почти выкрикнул Данька. — Зачислили.

— Молодец!— Свен вскочил на ноги, подбежал к сыну. Обнял его. — Молодец, парень. Я знал, верил, что тебя зачислят. Ты же самый лучший.

— Пап, там были не плохие ребята и кроме меня, — начал как бы оправдываться Даня.

— Нет. Нет, — смеялся Свен, — ты все равно лучший. Кого зачислять, если не тебя, сынок. Проходи, садись. Рассказывай. Рассказывай, как это было.

Даня сел на стул. Напротив сел отец. Мебель тут крепкая. Такая в большинстве домов. Все делается на многие годы. У Свена мебель сделана хорошими мастерами. Стулья с резными ножками и спинками. Шкафы для посуды украшены накладками из светлой древесины. И стол при всей своей массивности выглядит почти воздушным.

— Давай, Даня. — Капитан ждет, когда сын расскажет ему обо всем.

— Все было, как обычно. — Заявил Данька. Он не мог сразу сообразить с чего начать рассказ.

— Как обычно, Дэн. Я же не знаю, как обычно. Рассказывай. — Велел капитан.

Дэн задумался. Потом начал.

— Я стоял в коридоре. Ждал своей очереди. Если честно, я струхнул. — Дэн покаянно наклонил голову на левый бок.

Свен рассмеялся.

— Боцман, ты испугался? Тот, кто лезет в бой впереди всех, боится? — Свен отлично все понимает. Многие герои могут оробеть в простых ситуациях. Кто из мужчин не терял уверенности, делая предложение любимой женщине.

— Пап, там совсем не бой. Там страшно. — Дэн знал, что говорит. В первый свой бой впереди всех он бросился из страха, что его посчитают трусом. Потом капитан влепил ему за это.

— Ладно. Ладно, — успокаивает капитан сына. А Данька продолжал:

— Я зашел, отрапортовал, как положено, прибыл для собеседования. А там три дядьки сидят. Председатель спрашивает, почему, зачем я иду в академию. Я, как положено, защищать закон. А тот, что справа привязался. — Даня снова переживает эти минуты, глаза блестят. Голос по мальчишески звонкий.

— К чему привязался? — Спросил капитан, недовольный тем, справа. Попадись ему этот, так не ушел бы от клинка.

— Он обратил внимание на мой загар. Где вы отдыхаете? В Турции, в Испании? — Дэн передразнивает экзаменатора. — Я правду сказал.

— Какую правду? — Свен теперь сурово смотрел на сына.

— Я обычно отдыхаю на Карибском море. — Вот какой он крутой.

— Так, — кивнул головой капитан.

— Он опять, в каком отеле останавливаетесь? Наверно, в лучшем? — Данька подражает голосу члена комиссии. — Я ему, нет. Я в отеле не останавливаюсь. У отца там дом. Но обычно, мы с отцом на месте не сидим. Я же ему правду рассказал. Обычно мы ходим на яхте. Под парусом. На "Скитальце". Отдыхаем.

— Значит, отдыхаешь, Дэн. Боцман Дэн, ты на "Скитальце" отдыхаешь? — Капитан сурово погрозил сыну пальцем.

— Да, папа.

— Отдых? Спортивно-оздоровительный лагерь. — Вот мальчишка. Опять полезет не оглядываясь на опасность.

— Ну, да. Спортивно-оздоровительный лагерь. И у нас любимая спортивная игра "абордаж".

-Даня, сейчас дам в лоб. Хочешь?

Данька потупился.

— В лоб-то зачем? Можно, по обыкновению, повесить меня на рее. — Хитро смотрит на отца.

— Точно, Даня, получишь. Ох, получишь! Какая спортивная игра! Если ты будешь так относиться к бою, как к игре, точно схлопочешь. Я тебя на берег спишу!

— Пап, ты чего?! — Данька испугался. Без моря и корабля он не представлял себе жизни. Для него списание на берег было самым страшным наказанием.

— Рассказывай дальше. — Капитан махнул рукой: проехали.

— Они мне выписку из приказа дали о зачислении. — Это самая главная новость.

— Молодец. — Свен горд за сына. И воин отличный, и парень умный.

— Я выскочил, как ошалелый. Маме звоню. Тут под ноги какой-то пацан попал. Я на него налетел.

— Ну? — Что за дурак прыгает под ноги корсару.

— Его тоже зачислили. Гришкой зовут. Мы с ним подружились. — Дэн доволен, в первый же день в академии у него появился приятель.

— Хорошо. А потом? — Капитан хочет знать все. Это его сын, это его зачислили в институт.

— Вечером мама пришла и Аркадий. Они здоровенный торт принесли. Объедение. Цветы. Подарили мне свисток. Как будущему полицейскому.

— Отлично. Свисток полицейскому. Я тоже подумаю, что подарить тебе по этому случаю.

Данька лукаво улыбнулся.

— Они мне еще один подарок готовят. — Дэну не пришло в голову, что это известие не доставит радости отцу. Просто не пришло в голову.

— Какой? — Улыбался капитан. — Что-то ценное и памятное.

— Ценное и памятное, Свен. Они хотят подарить мне братика или сестренку.

— Что? — Спросил капитан. Он немного побледнел. Но тут же попытался улыбнуться. Ему это удалось. Но Данька увидел, что отцу тяжело принять это известие. Его любимая жена, Маша, Мария ждет ребенка от другого мужчины, за которым она замужем сейчас. С которой ему, капитану, уже не придется свидеться. Для которой он живет в другом, потустороннем мире. Свен взял себя в руки.

— Ты поздравь их там от меня. Поздравь, Данька. Молодцы! В самом деле, это здорово. И тебе будет хорошо. Тебе надо, что б был кто-то младший. О ком ты мог бы заботиться. Хоть иногда думал своей дурной башкой и не лез в бой очертя голову. — Свен пытался в этом найти себе утешение.

— Папа, я и так постоянно думаю своей, — Даня шмыгнул носом, — дурной башкой.

И в самом деле, башка у него дурная. Мог бы сказать поделикатнее.

— То-то же.

— Пап, а где все остальные? — Даня обвел взглядом комнату.

— Леон? И Жанетта? Эти голубки поехали прокатиться. Они все еще чувствуют себя молодоженами. Воркуют. Пусть.

— Пусть, — согласился Дэн, — им надо побыть без нас. А где Хуан?

— Хуан? Лучше бы ты не спрашивал об этом паршивце. — Свен рассмеялся. — Глаза б мои его не видели.

— А что случилось? — Чего учудил этот испанец. Опять влюбился? С ним это уже было. В тихом омуте черти водятся.

— Этот паршивец, испанский негодяй, так пыжится и важничает. И знаешь, отчего? Жанетта сказала, что он главный ее помощник. Главный управляющий. Вот он и возгордился. Теперь к нему не подступись, что называется, на хромой козе не подъехать.

Данька пытался представить Хуана вельможным сеньором. Как он пыжится? Когда-то этого испанского мальчишку захватили на испанском корабле, где он был юнгой. Он прятался в трюме за тюками. И капитан обещал сжечь этого парня живьем на площади. Дэн тогда упрашивал Свена, что б парня помиловали. Свен упрямился. Кричал: у пирата каменное сердце! Ах, папа, папа. Пират. Какое ж у тебя каменное сердце! Оно у тебя мягкое, как воск. Хуан был напуган. Он был таким растерянным. Парню не везло в жизни. Его за деньги родной отец продал или отдал в услужение испанскому торговцу. Отец продал своего старшего сына на корабль, который уходил в Новый Свет, что бы прокормить оставшихся детей. Отдал навсегда. Хуан твердо верил, что он, слуга, нерадив, ленив и прожорлив. И хозяин должен побоями учить его уму. Это святая обязанность хозяина. Слуга должен молиться за такого благодетеля. Хозяин из милости кормит и поит слугу, дает работу, кров, одежду. Хозяин заботится о неразумном слуге. И сейчас Хуан важничает? Да, у Бога чудес много!

— А сейчас он где?

— По дому шляется. Откуда я знаю. — Ответил капитан. — Поищи. С тобой он, наверно, не так, как со мной будет разговаривать. Важный сеньор на пирата смотрит свысока.

— Это как, батя? — Вот это номер! Забавный парень Хуан.

— Прикатился. Зашел в мою комнату. Важный. И заявил: этот таз (это он о моем тазике для умывания) мы выбросим. Кувшин тоже. Заменим. Капитану надо что-то другое. Представь, это он мне. В моей комнате! — Капитан был возмущен, но и посмеивался.

Дэн знал, как трепетно относится отец к своим вещам и милому сердцу беспорядку в своей комнате. За подобное он и убить мог. Но Хуаны это не грозило.

— Я хотел запустить в него чем-нибудь. Но под руку ничего не попало. Он важно вышел и прикрыл за собой дверь. Я минут десять не мог в себя прийти. Иди, сам разбирайся со своим Хуаном. — Махнул рукой. Свен все же любил этого проказника.

Даня вышел из комнаты. Испанец в своей комнате укрылся, решил он. Про себя Дэн мог сказать строчками своего стишка.

Море мне мать, отец — капитан.

Рожью наполнен дырявый карман

Родиной страннику станет чужбина,

Горстка соломы станет периной.

Ляжет земля одеялом на грудь

Даст после странствий мне отдохнуть.

Где-то по мне плачет стая волков,

Слезы прольются из облаков.

Я человек, что не знает смиренья,

Крест свой несущий с рожденья.

Я лишь скиталец средь этих миров,

Ждущий карету последних даров.

Он заглянул в комнату Хуана. Остолбенел. Остановился на пороге. На полу толстый дорогой ковер. Раньше был обычный. В углу резная тумбочка, фарфоровый таз тонкой работы. Серебряный кувшин для умывания. Комод дорого дерева. А стол? Резная отделка с позолотой. Резные кресла со львами на подлокотниках. На стенах тканевая обивка. Кровать? Здоровенная кровать под балдахином. Занавеси с оборочками. Это, да! Сеньор! Не слишком ли жирно?! Ленив, нерадив и прожорлив. Это пустяки. Ты спесив! Самого владельца этой роскоши на месте не было. Дэн пошел искать этого управдома дальше. Может он во внутреннем дворике? Данька был прав. Хуан сидел в тени в плетеном кресле. Перед ним кувшин с прохладным лимонадом. Парень попивает прохладный лимонад из чаши венецианского стекла и задумчиво смотрит в пространство. Даня подошел ближе и громко сказал: