— Димыч, смотри, что мы имеем. Здесь, в лесу, он нормальный человек сам за все берется. Дома ничего толком не делает, но постоянно скулит. Здесь мы имеем простые работы и угрозы только природного характера. В городе надо постоянно ломать голову. Там наши поступки чреваты — можно крепенько схлопотать. О чем это говорит?
— Старый, а ведь он еще и жуткий тормоз.
Зверев на минуту замер в позе Геракла, опирающегося на топор.
— Черт, словно пелена с глаз упала. Это же классический конфликт личности с обществом! — выдал вердикт Психолог. — Смотри: с одной стороны, блестящая память и звание кандидата наук, с другой — редкий тормоз и ни хрена не знает жизни. Имеет толику честолюбия, но робость не дает ему реализоваться. Если мы его всерьез не принимаем, то представляю, как его шпыняли дома. Во флоте такие гальюны чистят.
Последнее предложение прозвучало неожиданно, от того получилось образно.
— Степаныч, а ведь он неудачник!
— Хм, неудачник, и из чего это следует? Вова-то себя неудачником не считает, — Борису было любопытно, как выкрутится Димон.
— Люди не часто признают себя неудачниками, а бесовщина прячется в мелочах.
— Ну ладно, Дим, о бесах потреплемся позже, но нам-то что с этим делать?
— Да ничего не делать. Главное, мы сейчас выяснили, к какому психотипу относится наш Доцент. А с бандюгами, Степаныч, было проще.
— Димон, ты лучше бревно неси, — оторопел от такого поворота мысли Степаныч.
— А еще неплохо бы понять, к какому психотипу относятся здешние социалисты.
— Психолух. Здоровый очень? Нам еще четыре таких бревна нести. Потом договорим.
— Эт я моментом.
* * *
Зимние вечера у костра проходят незаметно, особенно если ты сидишь в окружении друзей. Мышцы после дневного перехода приятно гудят. Неспешные беседы, размышления. Порою просидишь до полуночи и удивишься, как быстро пролетело время. Сегодняшний вечер исключением не был, а тема коснулась будущего. Еще до поездки переселенцы убедились, что ни игрой на бирже, ни иным 'легким' способом им не заработать. Оставалось вкладываться в промышленность, где Федотов мог привнести по местным меркам новое. Посудачив, решили по возвращении этот вопрос обстоятельно проработать. Тут же встала проблема — где именно разворачиваться. В России с внедрением новшеств всегда было трудно. Скорее по укоренившейся традиции, нежели здраво рассуждая, все в один голос решили свалить из страны. Постепенно разговор перетек на обычные темы.
Вполуха слушая вечерний треп, Федотов предался своим размышлизмам.
'Первую задачу, так сказать, ближнюю, мы выполнили: средства для старта нарисовались. Нащупали следующую цель — создание собственной супер-пупер конторы. Психологу явно пришелся по душе покуривающий в сторонке Сименс. Любит он таких 'курящих'. Вова колеблется, но он всегда колеблется. По факту большая часть 'народа' идею поддержала. Это радует, но пахота предстоит запредельная. Интересно, предложи им дома любые деньги, чтобы 'подвинуть Боинга', согласились бы? Сильно я в этом сомневаюсь, а здесь решились'.
Осознав эту коллизию, Борис непроизвольно начал чесать давно немытую шевелюру.
'А вот я сомневаюсь, стоить ли так упираться. Рекламное дело обеспечит потомков на пару столетий. С нашими знаниями неоновой техники и психологии клиентов — мы впереди планеты всей. Троечники, конечно, но местные знают на порядок меньше'.
Подбросив в костер пару поленьев, Борис подлил отдающий дымком чай. Расслабуха после дневной нагрузки, чаек, покой и умиротворение. Все способствовало отвлеченному потоку фантазии.
Федотову было очевидно, что каждый втихаря подумывал о влиянии на историю. Не так чтобы совсем всерьез, но подумывал. Пока шла борьба за выживание, все они были паиньки, но что будет, как чуток образуется? По всему выходило — надо ждать неприятностей.
'Такова наша природа. Вова хоть сейчас готов поделиться 'великими откровениями' — спустит в унитаз и глазом не моргнет. Димон пока маскируется, но что-то в нем зреет. Знать бы только что именно'.
Борис сплюнул в костер, выразив тем самым свое неудовольствие человеческой природе.
'М-да. Спасать человечество, конечно, не наш стиль, но о России-матушке немного помыслить стоит. Помечтать, так сказать, гипотетически, хотя встревать в историю, конечно, на фиг нужно. Вот окажись мы, к примеру, фрицами. Тут же вспомнили бы о самой просвещенной нации мира. Мол, мы подарили человечеству величайшую философию и поэзию. Припомнили бы и науку. Так что даешь фатерланд от можа и до моржа, от Атлантики, значит, и до Тихого океана. Так и мы комплексовать не будем. Один общечеловек затесался в наши ряды, но начнет всерьез взбрыкивать — голову открутим в момент. Главное найти, куда двигаться, да чтобы в будущем опять все не просрали. Вот это проблема, так проблема'.
Горестно вздохнув, Борис прислушался. Мишенин вспоминал студенческие годы:
— Вам, Дмитрий Павлович, не довелось сдавать историю партии, но в наше время изучалось многое, что вам неведомо. Так вот, Мишке Звонкову этот предмет не давался. Взял он билет. Добросовестно списал, а вновь упрятать учебник под ремень на животе не получается. Заткнул сзади. Тут подошла его очередь отвечать.
'-Садитесь, Звонков'.
— А как он сядет, если тут же вывалится книга? Мишка придумал гениальный ход:
'-Извините, Александр Моисеевич, но историю партии я могу отвечать только стоя!'
— У историка глаза на лоб, мы еле сдерживаемся. Мишка ответил, получил в зачетку подпись и эдак задом, задом к дверям.
Мишенину удалось, не вставая, изобразить этот своеобразный отход. Получилось забавно. Зверев искренне ржал. Федотов вернулся к своему 'исследованию' — байка была стара как мир. Впервые Борис услышал ее на первом курсе.
'И этот об истории. Явно работа подсознания. Итак, что нам известно? Сейчас Россия терпит тяжелое поражение и поделом. В военном деле это откликнется более-менее адекватной подготовкой к первой мировой. К сожалению, проведенные политические реформы не обеспечат достаточную отрицательную обратную связь в системе. Реформы будут в основном косметическими, кстати, вот это заодно и проверим. Спустя десятилетие на германском фронте мы потеряем два миллиона молодых крепких мужчин. На это последует жесткий отклик системы. Даже обыватель взвоет: 'Долой Колю -дурачка'. Коля, кстати, ни в чем не виноват. Его не спрашивали, может он рулить державой или он царь без царя в голове. Это и есть кошмар классических монархий. Так или иначе, но протестной энергии накопится выше крыши, в итоге мы ринемся самозабвенно резать друг друга'.
Подравняв прогорающие поленеца, Борис подкинул сверху пару новых — костер требовал внимания.
'Кстати, надо будет непременно почитать тех, кто трезво оценит ситуацию. Помнится, что-то писали в 'Вехах', пробежал по диагонали. Будет издано где-то в девятьсот седьмом году.
Так вот. Схлестнемся мы ради свободы и торжества мировой революции. Что характерно, ни мировой революции, ни свободы не получится. Для революции не будет достаточных условий, а свобода невозможна без достатка, то бишь без индустриализации. Опять же без индустриализации русским придет гарантированный капец. Отсюда растут ноги тому насилию, что развернется на просторах нашей многострадальной. Индустриализация, мать ее. Таким образом, возникают два вопроса — возможна ли индустриализация без революции и может ли произойти мировая революция? Эх, Чернышевского бы сюда. Он мог спросить 'Что делать'. А нам это надо? М-да, вопросец'.
От мрачных мыслей захотелось побыть одному. Федотов встал, прошелся по схваченному морозом снегу. Незаметно для себя отошел на сотню метров. Городскому жителю и невдомек, что в морозные ночи можно пешком ходить по лыжне. Там, где днем снег проседает даже под лыжником, ночью держит пешехода. Занявшая почетное место луна заливала лес своим диковинным светом. Отблески костра едва угадывались на хвое елей. Стояла звенящая тишина, от которой по спине пробегали мурашки. Мир предстал в ином свете, все прежнее показалось суетным, не стоящим внимания.
'А может ну ее, эту тягомотину с прогрессорством? Мы же полные чайники. Смоемся в те же Штаты и делу конец, зато потомки будут благодарны. Опять же золотой миллиард и миллиард на счету у каждого. Стоит ли таким разбрасываться?'
* * *
К концу третьего дня почувствовалось приближение к 'мегаполису'. Стали чаще встречаться деревеньки. Пару раз пришлось помаяться, пересекая санный путь — оставлять следы посчитали рискованным. Остановились пораньше, рассчитывая на следующий день нанять сани до Москвы.
Настроение было грустное. Все понимали — завтра они вернутся из сказки. В принципе уехать можно было и сегодня, но надо было оговорить денежный вопрос.
— Друзья мои, — торжественно начал Федотов. — У нас осталось одно нерешенное дело. Как сказал поэт: 'Поскольку денежки чужие не достаются без труда', с ними нам надо непременно определиться.
— Это Гребенщиков шпарит под гармошку, — завил Психолог.
— Ничего подобного, стихи и музыку написал Окуджава, но я согласен — все поровну.
Прозвучало не то, чтобы диссонансом, но требование социальной справедливости от истинного борца за демократические идеалы друзья посчитали ударом ниже пояса.
— Ну, Ильич, на тебе только закон единства и борьбы противоположностей проверять. То ты за право сильной личности, то по-братски, — мгновенно отреагировал Федотов.
Зверев оказался решительнее:
— Хрен тебе, а не социализм — твой вклад десять процентов и точка.
Дело принимало неприятный оборот — нарушение базового принципа 'награбленное поровну', могло взорвать их шаткий мир. Федотов оказался дальновиднее:
— Ильич, Зверев имел ввиду — сегодняшние средства мы пускаем только в дело. Позже каждый получит в трехкратном размере от сегодняшней трети. Это справедливо. Но что касается участия в деле, извини, ты же сам понимаешь: организация — это не твой конек. С другой стороны, представь — ты владеешь десятью процентами акций Дженерал мотроса или Боинга. Ильич, это же фантастические бабки! Ты, не задумываясь, путешествуешь, откапываешь Трою. Это не считая собственного аэродрома и океанской яхты.
Зверев включился с пол-оборота. Воодушевленно размахивая руками, он рисовал захватывающие картины. Вова был в окружении самых красивых женщин и охранников. Вова основал клинику для малоимущих имени Мишенина, спонсировал высшую мат. школу. Его именем ... Одним словом, мозг Доценту вынесли напрочь. Самое главное, Звереву удалось в подтексте дать понять — откажешься, хрен чего получишь.
Второй удар по Мишенину вновь нанес Зверев, и опять его поддержал Федотов:
— Вова, налички у тебя будет, как у дурака махорки, но настоящие деньги я тебе не доверю. Спустишь, не моргнув глазом.
— Из чего это следует? Это мои деньги, и я никому не позволю ими распоряжаться, — запетушился успокоившийся было Мишенин.
— Доцент, я как тебя увидел, вспомнил своего главстаршину. Он любил повторять: 'Родину надо защищать, пока с сопредельной территории летит ядерный фугас'. Так и с тобой: деньги будут твоими до первого разводящего, что такого лоха разведет на счет 'раз'. Хочешь, обижайся, хочешь, нет, но твои акции будут без права распоряжения, зато детям достанутся. Ты же ждешь детишек?
Две последних мысли удачно сочетали в себе и конфетку, и переключение внимания клиента.
Зверев подал здравую идею, что фирм должно быть несколько. Придумавший прибыльное дело должен иметь в нем чуть более половины акций, остальные делятся на двоих. Борис попытался затвердить вариант — восемьдесят процентов 'главарю' и по десять аутсайдерам, но получил отпор 'объединенной коалиции'. Остановились на варианте: шестьдесят процентов основному владельцу и по двадцать 'отстающим'. Это гарантировало безбедную жизнь и возможность меньшинства блокировать решения типа банкротства, продажи предприятия и т.д. на что требовалось две трети голосов.
Теперь друзьям предстояло ближе познакомиться с новым миром и действовать.
* * *
Вдалеке послышался скрип полозьев. Дворовые пустобрехи Марьиной слободки отозвались привычным лаем. Собачья симфония была привычным атрибутом жизни. Кого принесла нелегкая? Кто-то тревожно заворочался на печи. Кто-то поднялся. Осторожно глянул сквозь щели в ставнях. Перекрестился, отгоняя нечистого.
Вислозадая кляча устало тащила розвальни с тремя пассажирами. У окованных железом ворот остановилась. Затопталась на месте, будто хотела идти дальше.
— Тпрууу! — осадил лошадь возница.
Выбравшись из-под тулупа, двое разминали ноги.
— С вас, барин, двадцать копеек! И эта ... копеечку на пропой.
— Держи вот, — буркнул Федотов.
Звякнула медь.
— Ну-у-у, проклятущая!
Шелест полозьев, и опять тишина.
Трое подошли к воротам. Близоруко щурясь, Ильич стал колдовать над пудовым замком. Борис с Димой принялись ногами разгонять нанесенный перед воротами сугроб. Впуская постояльцев, заскрипела калитка.
В бревенчатом пятистенке заметался свет свечи, а в разверзшейся пасти печки-голландки затрещали, разгораясь, лучины.
— За успех, господа!
— Ф-ф-у-у!!! Без закуски и в таких количествах я пил только на выпускном!
— Будем считать, что это его продолжение.
— Ну, вы как хотите, а я, пожалуй, отдохну, завтра у нас праздник.
Глава 4. Легкая вечеринка.
1 марта 1905.
Весь следующий день пролетел в приятных хлопотах. Дмитрий Павлович с Федотовым взяли на себя приобретение всевозможных яств и напитков. Тонкая натура математика толкнула Ильича купить новый, по последней здешней моде костюм-тройку и хрустальные бокалы. По-видимому, натура наложила запрет на питие из разномастной посуды. Увидев приодевшегося Доцента, друзья долго ломали себе головы над вопросом, как сухарь-математик мог так точно угадать местный стиль. И вот ведь какая странность — сами-то они не слишком разбирались в здешней моде, но, глянув на Ильича, почувствовали — перед ними вполне состоявшийся, строгих правил интеллигентный человек.
— Вот что делают с человеком одежда и академическое воспитание, учись! — глубокомысленно изрек Федотов.
Последнее было адресовано Звереву, расхаживающему в 'дорогих' китайских трениках и свитере. Дорогих, естественно, только Психологу.
— Ну дык ...
Зверев хотел ответить что-то глубокомысленное, но вылетело привычное: 'сам такой'.
Вскочив в пролетку, двое слетали на Садовую. На полках магазина 'Арабажи и Ко' рядами стояли разнообразные бутылки. Среди прочих в глаза бросились коньяки господина Шустова: 'Кавказский', 'Экстра' и 'Финь-шампань'. После небольшой перепалки остановились на классике — 'Кавказский'.
Из вин приглянулось красное Шато Мутон Ротшильд. Выбор Шато был явно навеян действиями Ильича в трактире на колесах.
Дима хотел в довесок взять Камю, но Федотов был категорически против, заявив, что Черчилль предпочитал только армянский коньяк. Причем тут Черчилль, было непонятно, но Психолог решил не спорить, взяв для пробы 'Финь-шампань' — истина 'выпивки много не бывает' Звереву была известна.
